Гарвуд Джулия. Три розы

   Стипл готов был рвать на себе волосы, его охватило отчаяние. Он терпел огромные убытки, и все из-за этой мисс Женевьев. С помощью уморительной мимики он пытался заставить ее спеть что-нибудь погорячее, побравурнее, но безуспешно.
   Она не обращала на него никакого внимания и продолжала вгонять салун в тоску и раскаяние. Один из слушателей, всхлипывая, попросил, чтобы она снова спела песню про маму. Стипл в ужасе затряс головой, но Женевьев не могла не выполнить столь трогательной просьбы, и бедняга смирился.
   Когда она закончила, все хлопали и плакали. Гарри Стипл, неожиданно для самого себя и к вящему своему негодованию, тоже разразился слезами.
   В горле у Женевьев першило, дыхание перехватывало… Она решила спеть еще одну, последнюю, песню и потом уйти. Девушка вложила всю душу в эту сладостную духовную песню. Это была любимая песня ее отца. Она так понравилась слушателям, что они топали ногами и что есть силы хлопали в ладоши.
   Взяв самую высокую ноту в последнем стихе, Женевьев случайно взглянула на открывшуюся дверь салуна и вздрогнула, увидев, как внутрь протиснулись трое мужчин.
   Один из них был Эзекиел Джонс.
   Женевьев похолодела. Ее голос замер так резко, будто кто-то разрезал его лезвием бритвы. Взгляд снова метнулся на Эзекиела, и девушка почувствовала себя в западне. Она уставилась в его пылающие дьявольским огнем глаза и не находила в себе сил не то что повернуться и уйти, но даже пошевелиться — страх парализовал ее, словно кролика, на которого смотрит змея. Казалось, прошла целая вечность. Женевьев непроизвольно сжала кулаки, но по-прежнему могла только стоять и смотреть, как Эзекиел медленно прокладывает себе дорогу сквозь толпу. «Бежать, бежать!» — билось в голове Женевьев, и, выйдя наконец из оцепенения, она рванулась к Адаму, но вдруг остановилась.
   Он увидел в ее глазах панику, шагнул к ней и поднял ружье, сверля взглядом толпу, чтобы отыскать скрытую угрозу.
   Нет, она не должна искать у него защиты. Она не имеет права подвергать его такой опасности. Эти проклятые койоты догнали ее, а он, несомненно, попытается сделать все, чтобы ее защитить. Женевьев была уверена, что Эзекиел способен уничтожить его. Нет-нет, она не может рисковать жизнью Адама!
   Задрожав, девушка бросилась бежать. Ее шляпа слетела и упала на сцену. Стоявший неподалеку Стипл попытался было схватить Женевьев, когда та проносилась мимо, но она оказалась проворнее, и он так и остался стоять с разинутым ртом.
   Дорожная сумка Женевьев лежала на стуле рядом с клозетом. Она схватила ее и выбежала через заднюю дверь в переулок, повернула раз, потом другой, пытаясь вспомнить дорогу к конюшне.
   Она слышала, как Адам, рванув дверь, зовет ее, на мгновение заколебалась, но тут же завернула за угол и скрылась. Адам, уверенный, что Женевьев побежала в конюшню, намереваясь вскочить на лошадь и умчаться из города, побежал за ней, но, услышав, как позади звякнул звонок открывшейся двери салуна, быстро прыгнул в тень за груду корзин.
   Кто-то из толпы в салуне насмерть перепугал Женевьев, и Адам хотел выяснить, кто и почему. Он не волновался, что девушка убежит от него: даже если она уедет из города, он ее догонит — ночь лунная, и найти Женевьев будет нетрудно.
   Очень скоро его терпение было вознаграждено. Три самых мерзких типа, которых ему когда-либо доводилось видеть, неспешно проследовали мимо. Двое — массивные и неповоротливые — наверняка были наняты третьим — невысоким мужчиной, шедшим за ними и одетым как государственный деятель на похоронах. Когда он остановился у входа в переулок, чтобы закурить сигару, они тоже встали, поджидая его.
   — Вы хотите, чтобы я погнался за ней, преподобный? — спросил самый высокий.
   — Незачем, — ответил преподобный с акцентом, тягучим, как южный кленовый сироп. — На сей раз эта сука от меня не скроется, — протянул он нараспев. — Я ведь уже говорил тебе, Херман: Господь укажет мне путь.
   — Да, преподобный, вы это говорили мне, — согласился Херман.
   Он передвинулся, и в лунном свете Адам хорошо рассмотрел его лицо: нависший над бровями низкий лоб, кривой нос, несомненно, не раз сломанный в драках, отвратительные шрамы на щеках явно были результатом поножовщины. Напарник Хермана мало чем отличался от него.
   — Что мне и Льюису с ней сделать, если она откажется к вам вернуться? — спросил Херман.
   — Может, отделать ее как следует? — шагнув вперед, нетерпеливо предложил Льюис.
   — Этого-то я и жду, — проблеял преподобный. — Идите, мальчики. И помните: Господь помогает тому, кто помогает себе сам.
   Он кивнул приспешникам, отошел и свернул в боковую улочку.
   Адам бесшумно миновал салун и гостиницу, но потом свернул и почти наполовину сократил путь до конюшни.
   Он тихонько скользнул внутрь и запер за собой двери. Он услышал Женевьев раньше, чем увидел ее: пытаясь оседлать кобылу, она тяжело дышала.
   — Убегаешь от кого-то? — спросил Адам.
   Она подпрыгнула, взвизгнула и начала испуганно озираться, пока наконец не поняла, что, Адам у нее за спиной. Женевьев казалось, что от страха ее сердце разорвется.
   — Ты испугал меня… — переведя дыхание, сдавленным шепотом проговорила она.
   — Ты и так была напугана.
   Он мягко взял ее за плечи и отодвинул в сторону, чтобы оседлать ее кобылу. Он работал быстро и спокойно.
   Женевьев подняла с земли свою свернутую дорожную постель и молча стояла, ожидая, что он потребует объяснений.
   Но Адам ни о чем ее не спрашивал. Закончив, он повернулся к Женевьев, увидел скатку с постелью и предложил оставить ее здесь.
   — О Господи, нет! — выкрикнула она. — Лучше привяжи ее к седлу.
   Адам вошел в соседнее стойло и быстро оседлал своего жеребца. Женевьев пошла за ним, держа постель в руках.
   — Ты не можешь ехать со мной, — решительно заявила она.
   — Я так не думаю, — жестко ответил Адам, и девушка поняла, что он не собирается уступать.
   — Пожалуйста, послушай меня. Ты серьезно рискуешь, если поедешь со мной.
   — А ты?
   — Я не хочу, чтобы ты сопровождал меня, — сделав вид, что не слышала вопроса, упорно настаивала она.
   — Очень плохо.
   — Адам, пожалуйста, прошу тебя, уезжай!..
   — Нет, — отрезал он. — Мы поедем вместе. Я беспокоюсь о тебе. Стоит оставить тебя одну на несколько минут, как с тобой что-нибудь происходит. Разве я не прав, Женевьев?
   Она опустила голову.
   — Я знаю, ты сердишься на меня.
   — Нет, не сержусь, — ответил он. — Я изгнал гнев. Женевьев хотела что-то ответить ему, но Адам вдруг предостерегающе поднял руку. Кто-то с силой толкал Дверь конюшни. Женевьев повернулась, но Адам быстро сгреб ее обеими руками и без всяких церемоний затолкал в угол стойла. Потом схватил ружье, взвел курок и стал ждать.
   Двери с треском открылись, и в конюшню ворвался Херман, а за ним Льюис. Они кинулись в разные стороны и скрылись в тени.
   Эзекиел Джонс вплыл следом.
   — Как здесь темно! Где ты прячешься, девочка? Я знаю, что ты здесь. Может, мне засветить фонарь и поискать тебя? Я любил поиграть в прятки, когда был молодым парнем.
   Адам чувствовал, как дрожит Женевьев. Она попыталась выбраться из-за его спины, но он еще теснее зажал ее в угол. Он был полон решимости защитить девушку даже помимо ее воли и, когда она шепотом попросила его поберечь себя, н покачал головой. Адам не мог повернуться к ней, так как не спускал глаз с приспешников Эзекиела, которые медленно и упорно обыскивали конюшню — стойло за стойлом.
   Они подходили все ближе. Эзекиел ждал возле двери.
   — Выходи, выходи, ты ведь здесь, — тянул он. — Боишься Ли ты, девочка? Конечно, боишься. Никто не остановит Эзекиела Джонса, он исполнит волю Господа и покарает тебя.
   — Нам надо посветить вот тут, — крикнул Льюис.
   Преподобный зажег фитиль. Раздалось шипение, громкое, как внезапный взрыв в тишине. Свет фонаря заметался — Эзекиел запирал дверь конюшни.
   — Не хочу, чтобы кто-нибудь явился сюда и побеспокоил нас. И не хочу, чтобы ты снова удрала от меня, мисс Женевьев. Надо бы проверить, нет ли здесь окна, через которое ты можешь ускользнуть…
   Херман упорно обследовал соседнее стойло и вдруг остановился, натолкнувшись взглядом на взгляд Женевьев. Она хотела предупредить, но крик замер у нее в горле. Впрочем, Адам увидел Хермана одновременно с ней и оказался проворнее головореза. Прикладом ружья он ударил его по голове. Херман ошалело посмотрел на него, потом закрыл глаза и повалился на землю.
   Прибежавший на шум Льюис резко остановился и замер, увидев направленный на него ствол.
   Эзекиел по проходу подошел к своему наемнику. Лицо Джонса окаменело, когда он увидел Адама, но тут же осветилось фальшивой улыбкой.
   — Кто вы, мистер?
   — Не важно, — заявил Адам. — Считай, что я имею отношение к делам девушки, за которой ты гонишься, но я не собираюсь с тобой ссориться. Если ты отдашь ее мне, то можешь убраться отсюда, и я ничего тебе не сделаю.
   — Я никуда не собираюсь идти, и ты никогда ее не получишь.
   — Тем хуже для тебя.
   — Ничего подобного.
   Взгляд Эзекиела, устремленный на Адама, сверкал неприкрытой ненавистью. Когда преподобный снова заговорил, из его голоса исчезли интонации джентльмена:
   — Ты покрываешь преступницу и грешницу. Она завлекла тебя обманом?
   Женевьев прижалась к Адаму.
   — Это ты преступник, а не я! — выкрикнула она.
   — Кокотка! — ткнув пальцем в ее сторону, заорал Джонс.
   — Что ты сказал? — ледяным тоном переспросил Адам. — И вообще что тебе надо от Женевьев?
   Эзекиел надулся как петух. Он заложил руку за борт жакета и горделиво выпрямился, словно позировал для портрета.
   — Я преподобный Эзекиел Джонс, — важно объявил он. — У этой особы есть кое-что, принадлежащее только мне.
   — Нет у меня ничего твоего!
   — Господь покарает тебя за ложь, девочка.
   — Да как ты смеешь называть себя проповедником? Ты просто мелкий воришка.
   — Моя дорогая, во мне нет ничего мелкого.
   Он снова посмотрел на Адама, лицо его приняло покаянное выражение.
   — Подобно святому Павлу я тоже немало грешил перед тем, как мне был указан свет истины, — смиренно произнес он и вдруг, побагровев от ярости, прорычал: — Верни мне мои деньги!
   — Нет у меня твоих денег! — в бешенстве крикнула Женевьев.
   Льюис шагнул вперед. Адам предупреждающе выстрелил прямо перед ним в землю. Физиономия негодяя мгновенно покрылась пылью. Он подпрыгнул и едва не сбил с ног Эзекиела.
   — Она украла у меня четыре тысячи долларов! — небрежно оттолкнув Льюиса, взвизгнул тот.
   — Нет, — настаивала Женевьев. — Я не брала у тебя никаких денег.
   — Лжешь! — взревел Эзекиел.
   — Адам, ты ведь мне веришь, правда?
   — Ты слышал, что сказала леди? Она не станет лгать. Теперь проваливай отсюда, иначе я потеряю терпение и пущу пулю в твой тощий зад.
   Эзекиел не двинулся с места.
   — Ты слеп, ты поддался ее чарам и не видишь правды! Говорю тебе, она кокотка, и если ты меня не послушаешь, гореть тебе в аду.
   — Почему бы не обратиться в суд и позволить шерифу решить, кто из вас говорит правду? — предложил Адам.
   — Нет! — выпалил Эзекиел. — Незачем сюда впутывать суд.
   — Почему?
   — У меня слишком пестрое прошлое, оно все еще гонится за мной, — с видом раскаявшейся овечки признался проповедник. — Иначе я, конечно же, пошел бы к шерифу. Клянусь Богом, пошел бы.
   — Катись отсюда, — брезгливо бросил Адам.
   — Я это так не оставлю, — прошипел Эзекиел, поворачиваясь к выходу.
   Лыоис попытался подойти к приятелю, все еще лежавшему без сознания на полу в соседнем стойле, но Адам не позволил.
   — Оставь его и проваливай! — велел он.
   Эзекиел открыл дверь конюшни.
   — Я все равно доберусь до тебя, девчонка, — процедил он сквозь зубы. — Я знаю, куда ты направляешься, и говорю тебе: ты никогда туда не попадешь. Судный день наступает.
   И он пропал в темноте ночи. Лыоис исчез следом. Обессиленная Женевьев облегченно вздохнула и привалилась к стене.
   Адам не позволил ей расслабиться:
   — Мы должны уехать отсюда прежде, чем они приготовят засаду. Поспеши, Женевьев. О черт, что ты делаешь?
   Она бросилась к нему на шею и разразилась слезами.
   — Спасибо, что ты поверил мне.
   Он обнял ее, наклонился, поцеловал в лоб и тут же неловко отстранился.
   — Пойдем, дорогая.
   Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и стояла, улыбаясь ему и удивленно глядя прямо в глаза.
   — А теперь что? — грубовато спросил он.
   — Ты назвал меня «дорогая», — заикаясь пролепетала она.
   — Да, назвал. Ну, пошли… Пошли, пошли скорее! Он попытался посадить ее в седло.
   — Моя постель! — воскликнула Женевьев.
   Она огляделась и, увидев скатку в углу стойла, хотела ее поднять, но не успела — Адам уже схватил сверток и закинул его за седло.
   Весь похолодев, он недоверчиво уставился на стодолларовую бумажку, которая выпала из скатки и, медленно кружась, приземлилась у его ног.
   Несколько секунд он оторопело смотрел на банкноту, затем наклонился и поднял ее.
   Адам не сказал ни слова, он лишь с любопытством посмотрел на постельную скатку. Прежде чем Женевьев догадалась, что он хочет делать, Адам развязал веревку, обмотанную вокруг постели, и раскрыл.
   Сотни банкнот дождем посыпались к его ногам. Адам почти не сомневался в том, какова их общая сумма, но на всякий случай решил уточнить.
   — Четыре тысячи? — спокойно спросил он, пристально глядя на Женевьев.
   Она покачала головой:
   — Около пяти. Четыре тысячи семьсот три доллара.
   — Деньги Эзекиела, насколько я понимаю? — От сдерживаемого гнева лицо его стало серым.
   Однако Женевьев отнюдь не выглядела виноватой, на лице ее не было и тени сожаления или волнения.
   — Не хочешь ли объяснить, каким образом они к тебе попали? — любезно осведомился Адам.
   Она скрестила руки на груди.
   — Я не крала денег Эзекиела.
   Он поглядел на лежащую перед ним несомненную улику и отступил в сторону.
   — Адам!
   — Что?
   — Ты должен мне верить.

Глава 10

   С той минуты как он встретил Женевьев, она только и делала, что лгала — по крайней мере, такое создавалось впечатление, — и у Адама не было абсолютно никакой причины верить ей сейчас. Но несмотря ни на что, Адам Клейборн верил Женевьев Перри.
   Если она не воровка, то должно быть какое-то логическое объяснение несомненному факту, что у нее находятся деньги, за которыми охотится Эзекиел Джонс. И он, Адам, хочет услышать это объяснение из ее собственных уст.
   Он не произнес ни слова, пока они не разбили лагерь милях в двенадцати к югу от Грэмби. Адам попросил девушку последить за костром, а сам отправился посмотреть, нет ли поблизости их преследователей. К тому времени когда он возвратился, она уже развернула постель, а на огне варился в котелке кофе.
   Женевьев ждала, пока Адам расседлает лошадей и поужинает, чтобы поговорить на неприятную для них обоих тему.
   — По-моему, не слишком надежно хранить деньги в сумке: Эзекиел, несомненно, прежде всего примется искать именно там, — вполголоса сказала она.
   — Одна надежда, что он не доберется до нее и не заглянет, — ответил Адам, вспомнив, что положил сумку рядом с постельной скаткой. — Куда ты дела деньги? — удивленно спросил он, увидев, что сумка исчезла.
   Девушка указала на валун футах в двадцати от нее.
   — Я спрятала сумку в кустах за камнем.
   Адам сел рядом с ней и подкинул сучьев в огонь. Женевьев предложила ему яблоко и, когда он отрицательно покачал головой, положила его себе на колени.
   — Тебе удалось выяснить, преследует нас Эзекиел или нет?
   — Судя по всему, он на время вынужден был отказаться от этой затеи, — ответил Адам. — Облака сильно сгустились, и если даже он собирается продолжить погоню, то в такой темноте не разглядит наших следов.
   — Не заметит ли он дым от костра?
   — Сквозь такой туман? Вряд ли.
   — Почему здесь так влажно?
   — Мы недалеко от Джанипер-Фоллз, — пояснил Адам. — Женевьев, о чем ты думала, когда тащила с собой эти деньги? Да еще оставила их в конюшне.
   — Никому и в голову бы не пришло позариться на старую постель, — сказала она. — Там они были в большей безопасности, чем в салуне.
   Адам пытался говорить сдержанно.
   — Думаю, тебе следует объяснить мне, каким образом попали к тебе деньги Эзекиела, если ты утверждаешь, что не брала их, — стараясь говорить сдержанно, произнес Адам.
   — О, на самом-то деле я стянула деньги у него.
   Адам открыл рот.
   — Что-о?!
   Она успокаивающе положила руку ему на колено.
   — Не сходи с ума, пока не выслушаешь до конца. Да, я взяла деньги у проповедника, но они никогда ему не принадлежали. Можешь считать, что я украла их у вора. Да, именно так и есть, точнее не скажешь, — кивнула она.
   — Давай-ка с самого начала и по порядку.
   — Ненавижу, когда ты мне приказываешь!
   — Я слушаю, Женевьев.
   Его нетерпение раздражало девушку. Она кинула яблоко обратно в мешок и сложила руки на коленях.
   — Я говорила тебе, что ходила в ту же самую церковь, что и твоя мама, и пела в хоре, — начала она. — Один раз в году, на Вербное воскресенье, прихожане выбирают проповедника для чтения проповеди. Однажды выбрали преподобного Томаса Керримана. Он попросил у нас помощи, сказав, что намерен везти в Канзас большую группу семей, которые хотят присоединиться к тамошним поселенцам. Эти люди оказались в очень тяжелом положении, Адам. У них не было ничего — ни денег, пи одежды, ни еды, — только одно желание: начать новую жизнь. Преподобный Керриман был их Моисеем.
   — Он похож на Эзекиела Джонса?
   — О нет, полная противоположность! Я знала Томаса еще до того, как он стал проповедником, — мы росли в одном приходе, и знаю достоверно, что он честный и порядочный человек. Он никогда бы никого не обманул.
   — Так что же случилось?
   — Эзекиел тоже был там. Он вышел вперед и пообещал Керриману помочь. Он указал на хор и сказал, что если его участники согласны, то он повезет нас по городам: мы будем петь, а все пожертвования тюйдут на дело Керримана. Эзекиел заявил, что мой голос гарантирует крупные пожертвования. — Она смущенно кашлянула.
   — У тебя действительно красивый голос, Жеиевьев, — похвалил Адам.
   — Спасибо, — ответила девушка. — Мой отец, говорил, что Бог каждому дает какой-нибудь талант и только от нас зависит, во зло или во благо мы его обращаем. Раньше я не понимала, что это значит. А теперь поняла.
   — На примере Эзекиела?
   — Нет, самой, себя. Я позволила ему вскружить мне голову уверениями в моей исключительности. Я любила выходить и солировать, Адам, я стала мечтать об известности и успехе! Я гордилась собой, а он все опутывал и опутывал меня паутиной лести. Мне так стыдно! Я вела себя как испорченный ребенок, — печально сказала девушка. — Я стала высокомерной и заносчивой, и очень скоро у меня осталась единственная подруга в хоре — Лотти.
   — Та, которая послала тебе телеграмму?
   — Да, — ответила Женевьев.
   — Понятно… — неопределенно протянул Адам. — Итак, вы поехали по городам, пели и собирали деньги.
   — Верно. — Женевьев вздохнула. — Эзекиел становился все требовательнее, мне не разрешалось даже никуда выходить с подругой. Он нанял людей следить за мной…
   — Льюиса и Хермана?
   Женевьев кивнула.
   — Эзекиел сказал, что они будут меня защищать, если понадобится, но я боялась их больше, чем тех, от которых они якобы должны были меня защищать. Я все еще упрямо стремилась к своей мечте стать известной певицей, но потом кое-что произошло, и я поняла, какую пустую и мелочную жизнь вела.
   — И что же случилось?
   — Умерла моя мать, а я узнала об этом лишь через две недели после похорон. Мы пели в Бирмингеме, и одна из маминых подруг приехала туда, чтобы сообщить мне это печальное известие. Оказалось, что она послала Эзекиелу телеграмму, когда маме стало совсем плохо, но он скрыл это от меня. Никогда не прощу ни его, ни себя!
   — Но если ты не знала…
   — По его вине. Но и по своей тоже, — прошептала она. — Я должна была чаще приезжать и видеться с мамой, но, увлеченная своей мечтой, забыла о том, что для любого человека самое главное в жизни —семья.
   — Эзекиел разрешил тебе уехать?
   — Нет, но я все же сумела вырваться и побывала на могиле матери.
   Он обнял ее за плечи и привлек к себе.
   — А что с твоим отцом?
   — Он умер за год до смерти мамы. — Женевьев тяжело вздохнула.
   — Теперь я понимаю, почему ты так стремишься в Париж: единственный, кто у тебя остался из родных, — это дедушка. Да?
   — Я… я не совсем точно сказала тебе насчет дедушки. Он в Париже, но…
   — Но?
   — Он давно умер. Я собираюсь туда, чтобы почтить его память.
   — Почему ты хотела, чтобы я думал, будто он жив?
   Она виновато посмотрела на него.
   — Иначе бы ты узнал, что я совсем одна на свете, принялся бы жалеть меня, а мне не нужна жалость.
   Увидев в глазах Адама нескрываемую нежность, девушка почувствовала непреодолимое желание свернуться клубочком у него на коленях и тесно прижаться к его груди. Чтобы удержаться от соблазна, Женевьев отодвинулась и сказала:
   — Одиноких людей очень много, поэтому перестань смотреть на меня… такими глазами. Ты хочешь дослушать до конца или нет?
   — Да, я хочу дослушать до конца.
   Адам ласково погладил ее по руке. Ей так не хотелось, чтобы он убирал ладонь, но, как только она об этом подумала, он снова положил свою руку на колени.
   — Получив известие о смерти матери, я решила ехать домой, и Эзекиел стал запирать меня в комнате. Я слышала, как он говорил Льюису, что я его кусок хлеба. Это было ужасное время! Смерть мамы все перевернула во мне. Я поняла, что моя мечта — совершеннейшая глупость. Я больше не хотела ни славы, ни успеха. Я подумала об отце, вспомнила его слова о том, что талант можно направить во благо и во зло, и сделала выбор: решила петь за деньги только тогда, когда не будет выхода.
   — Ты пела в салуне за деньги.
   — Да, но вовсе не для того, чтобы потешить свое тщеславие. И потом я пела только гимны. Нам нужны были деньги на еду и на кров.
   — У тебя почти пять тысяч долларов, — напомнил он.
   — Но это не мои деньги… Они принадлежат преподобному Корриману и семьям, которых он везет на поселение.
   Адам кивнул, он все понял.
   — Расскажи, как тебе удалось забрать деньги у Эзекиела.
   — Однажды днем, когда мы были в Новом Орлеане, я сидела в саду.
   — Где были твои охранники?
   — В тот день за мной следил Лыоис. Я дала ему запереть себя в комнате, а потом осторожно выбралась через окно и убежала в сад при церковном дворике. Так вот, я слышала, как Эзекиел хвастался, что он собрал больше четырех тысяч долларов и ни цента не думает отдавать Томасу Керриману.
   — И что на это ответил Томас?
   — Он пригрозил обратиться к властям. Эзекиел рассвирепел. Он заорал, что убьет Томаса, если тот скажет кому-нибудь хоть слово, что ему уже случалось убивать и ему это раз плюнуть. Тут выскочили Лыоис и Херман, напали на Томаса и повалили на землю, а потом Эзекиел подбежал и принялся пинать его ногами. От испуга я даже не могла закричать. Опомнившись, я бросилась было разнимать их, но, к счастью, подоспели другие. Лыоис и Херман удрали, а Эзекиел, высокомерный, как всегда, спокойно повернулся и не спеша пошел к церкви.
   — Тогда ты и решила забрать у него деньги?
   — Да. Я пошла в его комнату и нашла их под матрасом. Глупец, он спал на них каждую ночь! Я положила деньги в сумку и сбежала.
   — В Роуз-Хилл?
   — Нет. Томаса забрали в больницу, поэтому я некоторое время скрывалась в Новом Орлеане, ожидая, когда он выйдет оттуда, чтобы передать ему деньги. Я не посмела навестить Томаса, опасаясь, что за ним следят люди Эзекиела, Но наконец я набралась храбрости, прокралась ночью в больницу и узнала, что Керриман уже уехал в Канзас.
   — Именно туда ты и направляешься?
   — Да, — ответила Женевьев. — Из Нового Орлеана я собиралась прямиком отправиться на поселение в Канзасе, но меня беспокоил Эзекиел. Ведь я стала невольной свидетельницей его гнусного нападения со своими подручными на Томаса, видела, как Керримаиа били,и он наверняка догадался, что деньги взяла именно я, и понял, с какой целью. Я боялась погони, мне совсем не улыбалось попасть в засаду.
   — Поэтому ты и приехала в Роуз-Хилл?
   — Я думала спрятаться на ранчо хоть па время, так как была абсолютно уверена, что там Эзекиел не станет меня искать.
   — Господи, ну почему ты не рассказала мне все, когда мы сидели в библиотеке?
   — Я не хотела тебя втягивать во все эти дела. Мои заботы — это мои заботы, и я должна сама с ними справляться. И потом: поведай я тебе о своих трудностях, ты непременно настоял бы на том, чтобы я отдала тебе деньги Томаса на хранение.
   — Точно, — согласился Адам.
   — Ну вот видишь. Я не хотела подвергать твою жизнь опасности и не хотела, чтобы кто-то другой отдал деньги Томасу. Он должен был знать, что я не заодно с Эзекиелом. Для меня это очень важно.
   — Уверен, что он это и так знает.
   — Я обязательно скажу Керриману, как мне жаль, что я оказалась такой слепой! Эзекиел ведь не отступится от своего, как ты думаешь?
   — Это верно. Да за пять тысяч долларов он любому глотку перегрызет!
   — Можешь мне кое-что пообещать? — Она заглянула ему в глаза. — Если со мной, не дай Господи, что-нибудь случится или мы вынуждены будем разделиться, ты отвезешь деньги Томасу?
   — Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.