Страница:
— Адам, эти деньги необходимы тем людям. Они на еду и одежду, понимаешь? Обещай мне! — потребовала она.
— Обещаю, — твердо ответил он. Женевьев опустила голову.
— Можно себе представить, что ты обо мне думаешь! Я была такая глупая, тщеславная…
Адам наклонился и поцеловал ее.
— У тебя такое доброе сердце, — хрипло проговорил он. Она быстро отстранилась от Адама.
— Ты… Ты не можешь.., не должен так думать. Вовсе у меня не доброе сердце! Будь я поменьше занята своей особой, я сразу раскусила бы Эзекиела. Я вела себя как дура, происшедшее было для меня хорошим уроком. Теперь ты понимаешь, откуда во мне столько неверия? И цинизма? — немного помолчав, серьезным тоном спросила она.
Адам с трудом подавил желание рассмеяться.
— Даже если ты очень сильно захочешь стать циничной, у тебя это никогда не получится. Ты самая доверчивая душа, какую я когда-либо встречал в своей жизни. У тебя действительно прекрасное, доброе сердце, поверь мне, Женевьев!
— Ты опять… — прошептала девушка.
Он медленно усадил ее к себе на колени. Она не противилась, более того: она сама обвила его шею руками.
— Что опять? — спросил Адам.
— Опять сказал, что у меня доброе сердце, шептала она еле слышно. — Не надо.
— Почему?
— Потому что мне это слишком приятно. — Она потупилась. — Ты ведь собираешься снова меня поцеловать? Да? Не стоит. Я должна уехать в Париж, а ты вернешься домой. Когда наступит время расставания и каждый из нас отправится своей дорогой, мне будет слишком тяжело, я буду грустить о тебе. Останемся друзьями, ладно, Адам? Хотя, если быть честной, мне очень хочется, чтобы ты сейчас поцеловал меня. Всего один раз, последний, а потом…
— Пожмем друг другу руки? — бросил он сухо.
— Да, и можешь по-братски чмокнуть меня в щеку.
Неужели она говорит всерьез? Неужели не понимает, что их отношения стали более глубокими, чем просто дружеские? Впрочем, он сам во всем виноват. Он ведь не говорил ей о своих чувствах. Он вообще не обсуждал с ней это. Он заботился о ней, он думал только о ней, но ни разу не сказал о том, как она ему дорога.
— Я думаю, тебе следует узнать, что я никогда не целую друзей, не чмокаю в щеку братьев и, конечно уж, не называю их «дорогими».
— Мы не можем увлечься друг другом.
— Мы уже увлечены. Она казалась растерянной.
— И совершаем ошибку, — растерянно проговорила она. — Ты ведь и сам это понимаешь, правда? Ты хочешь мира и покоя, у тебя размеренная, устоявшаяся жизнь, и я только помеха.
— Не надо заниматься уничижением. Да, ты упряма и своенравна, тут ничего не скажешь, но нарушителем спокойствия тебя уж никак не назовешь. И то, что я испытываю к тебе, тоже отнюдь не назовешь сугубо дружескими чувствами.
Женевьев осторожно высвободилась из его объятий, но Адам тут же снова прижал ее к груди и прошептал:
— Просто у меня нет шансов, да?
Женевьев не поняла, что он имеет в виду, но Адам не стал ей ничего объяснять — просто завладел ее губами. Это не был дружеский поцелуй. Страсть буквально пронизывала Адама. Для Женевьев его близость была блаженством, бальзамом, разливавшим свою сладость по всему ее телу, словно объятому пламенем. Ее губы, сначала сжатые, медленно, словно неохотно, приоткрылись и потом, побежденные, начали отвечать со все возрастающей страстью. Адам слышал, как у его груди гулко и неровно бьется ее сердце; его собственное, казалось, вот-вот разорвется от переполнившего все его существо чувства неземного наслаждения. Прерывисто дыша, он наконец оторвался от ее губ. Женевьев застонала, и этот стон любви прозвучал для него настоящей музыкой.
Черт побери, нет, он ей не друг!
— Ты все еще хочешь пожать мне руку? — спросил он девушку, возвращаясь к прежнему разговору, и без тени иронии посмотрел ей в глаза. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, наслаждаясь блаженством мига.
Адам долго держал ее в объятиях, потом нежно отстранил от себя; он ни о чем не хотел сейчас думать, кроме ее желанного, податливого тела, но, к сожалению, мысли об Эзекиеле Джонсе разрушили идиллическое настроение.
— О чем ты подумал? — тихо спросила Женевьев.
— О проповеднике, — так же тихо ответил он.
— Я догадалась, что о чем-то неприятном, Ты стиснул меня так сильно, что я чуть не задохнулась, а твое тело затвердело, как камень.
Он заставил себя расслабиться.
— Так лучше?
— Да, — ответила Женевьев. — Наверное, мне пора слезть с твоих коленей, но мне совсем не хочется шевелиться, — призналась она. — Я тоже думала о нем. Считаешь, он сказал правду насчет того, что ему уже доводилось убивать? Или просто пугал?
— Мне кажется, Джонс говорил правду, и я хочу узнать всю его подноготную. Как его настоящее имя?
— ГеНри Стивене, — сообщила Женевьев. — Я слышала, как Льюис однажды назвал его так. Эзекиел пришел в бешенство. Он угрожал Льюису, кричал, что если тот еще когда-нибудь посмеет назвать его этим именем, то сильно об этом пожалеет. Так вопил, что половина хора все слышала.
Значит, Генри Стивенс. Ладно, Адам это запомнит. Интересно, проповедник сменил имя, потому что решил стать другим человеком или хотел избежать наказания за совершенное преступление? Адам решил выяснить это как можно скорее.
— Когда мы доберемся до Солт-Лейк-Сити, то мы пойдем к начальнику полиции.
— Вряд ли мы его застанем. Ты помнишь, мистер Стипл говорил насчет ограбления банка в Миддлтоне? Все служители правосудия сейчас там.
План возник в голове Адама внезапно, и настолько удачный, что он даже довольно улыбнулся. Да, идея прекрасная, и, если это сработает, стоит рискнуть. Эзекиел получил бы по заслугам, и Адаму не потребовалось бы его убивать. Но было много «если»: если он сможет найти безопасное место для Женевьев, если заманит Эзекиела за собой в Миддлтон, если шериф окажется там!.. Вот тогда Адам привел бы этого ублюдка Эзекиела прямо ему в руки.
— Я думаю, мы должны разделиться, — сказала Женевьев.
Сама того не ведая, она высказала вслух его мысли.
— Ты так думаешь? — спросил он.
— Да, — сказала Женевьев. — Один из нас должен повести Эзекиела на север, а другой — взять деньги и ехать в Канзас.
— Пока я не разберусь с Эзекиелом и его дружками, деньги надо положить в банк, — возразил Адам.
— Ты с ума сошел! Да ты знаешь, сколько банков грабят в этих местах? Деньги непременно украдут. Мой план лучше.
— Нет, мой. Мы найдем безопасное место для тебя, а я вплотную займусь Эзекиелом.
— Это даже не подлежит обсуждению — это мое дело.
— Это наше общее дело. Ты со мной не поедешь. Я стану за тебя волноваться и не смогу сосредоточиться на деле.
— Очень приятно, что ты за меня волнуешься, Адам, но я не желаю оставаться в стороне. Неужели я буду где-нибудь спокойно отсиживаться, пока ты подвергаешь себя серьезному риску? Даже слышать об этом не хочу. Он улыбнулся.
— Говоря о безопасном месте, я вовсе не имел в виду запереть тебя в какой-то комнате. Я собирался устроить тебя там, где Эзекиел ни за что не стал бы искать ни тебя, ни деньги.
— Такого места нет.
Чтобы Женевьев перестала с ним спорить, он снова поцеловал ее.
— Доверься мне. Я действительно знаю великолепное местечко, которое как нельзя лучше отвечает моему плану.
Глава 11
Глава 12
— Обещаю, — твердо ответил он. Женевьев опустила голову.
— Можно себе представить, что ты обо мне думаешь! Я была такая глупая, тщеславная…
Адам наклонился и поцеловал ее.
— У тебя такое доброе сердце, — хрипло проговорил он. Она быстро отстранилась от Адама.
— Ты… Ты не можешь.., не должен так думать. Вовсе у меня не доброе сердце! Будь я поменьше занята своей особой, я сразу раскусила бы Эзекиела. Я вела себя как дура, происшедшее было для меня хорошим уроком. Теперь ты понимаешь, откуда во мне столько неверия? И цинизма? — немного помолчав, серьезным тоном спросила она.
Адам с трудом подавил желание рассмеяться.
— Даже если ты очень сильно захочешь стать циничной, у тебя это никогда не получится. Ты самая доверчивая душа, какую я когда-либо встречал в своей жизни. У тебя действительно прекрасное, доброе сердце, поверь мне, Женевьев!
— Ты опять… — прошептала девушка.
Он медленно усадил ее к себе на колени. Она не противилась, более того: она сама обвила его шею руками.
— Что опять? — спросил Адам.
— Опять сказал, что у меня доброе сердце, шептала она еле слышно. — Не надо.
— Почему?
— Потому что мне это слишком приятно. — Она потупилась. — Ты ведь собираешься снова меня поцеловать? Да? Не стоит. Я должна уехать в Париж, а ты вернешься домой. Когда наступит время расставания и каждый из нас отправится своей дорогой, мне будет слишком тяжело, я буду грустить о тебе. Останемся друзьями, ладно, Адам? Хотя, если быть честной, мне очень хочется, чтобы ты сейчас поцеловал меня. Всего один раз, последний, а потом…
— Пожмем друг другу руки? — бросил он сухо.
— Да, и можешь по-братски чмокнуть меня в щеку.
Неужели она говорит всерьез? Неужели не понимает, что их отношения стали более глубокими, чем просто дружеские? Впрочем, он сам во всем виноват. Он ведь не говорил ей о своих чувствах. Он вообще не обсуждал с ней это. Он заботился о ней, он думал только о ней, но ни разу не сказал о том, как она ему дорога.
— Я думаю, тебе следует узнать, что я никогда не целую друзей, не чмокаю в щеку братьев и, конечно уж, не называю их «дорогими».
— Мы не можем увлечься друг другом.
— Мы уже увлечены. Она казалась растерянной.
— И совершаем ошибку, — растерянно проговорила она. — Ты ведь и сам это понимаешь, правда? Ты хочешь мира и покоя, у тебя размеренная, устоявшаяся жизнь, и я только помеха.
— Не надо заниматься уничижением. Да, ты упряма и своенравна, тут ничего не скажешь, но нарушителем спокойствия тебя уж никак не назовешь. И то, что я испытываю к тебе, тоже отнюдь не назовешь сугубо дружескими чувствами.
Женевьев осторожно высвободилась из его объятий, но Адам тут же снова прижал ее к груди и прошептал:
— Просто у меня нет шансов, да?
Женевьев не поняла, что он имеет в виду, но Адам не стал ей ничего объяснять — просто завладел ее губами. Это не был дружеский поцелуй. Страсть буквально пронизывала Адама. Для Женевьев его близость была блаженством, бальзамом, разливавшим свою сладость по всему ее телу, словно объятому пламенем. Ее губы, сначала сжатые, медленно, словно неохотно, приоткрылись и потом, побежденные, начали отвечать со все возрастающей страстью. Адам слышал, как у его груди гулко и неровно бьется ее сердце; его собственное, казалось, вот-вот разорвется от переполнившего все его существо чувства неземного наслаждения. Прерывисто дыша, он наконец оторвался от ее губ. Женевьев застонала, и этот стон любви прозвучал для него настоящей музыкой.
Черт побери, нет, он ей не друг!
— Ты все еще хочешь пожать мне руку? — спросил он девушку, возвращаясь к прежнему разговору, и без тени иронии посмотрел ей в глаза. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, наслаждаясь блаженством мига.
Адам долго держал ее в объятиях, потом нежно отстранил от себя; он ни о чем не хотел сейчас думать, кроме ее желанного, податливого тела, но, к сожалению, мысли об Эзекиеле Джонсе разрушили идиллическое настроение.
— О чем ты подумал? — тихо спросила Женевьев.
— О проповеднике, — так же тихо ответил он.
— Я догадалась, что о чем-то неприятном, Ты стиснул меня так сильно, что я чуть не задохнулась, а твое тело затвердело, как камень.
Он заставил себя расслабиться.
— Так лучше?
— Да, — ответила Женевьев. — Наверное, мне пора слезть с твоих коленей, но мне совсем не хочется шевелиться, — призналась она. — Я тоже думала о нем. Считаешь, он сказал правду насчет того, что ему уже доводилось убивать? Или просто пугал?
— Мне кажется, Джонс говорил правду, и я хочу узнать всю его подноготную. Как его настоящее имя?
— ГеНри Стивене, — сообщила Женевьев. — Я слышала, как Льюис однажды назвал его так. Эзекиел пришел в бешенство. Он угрожал Льюису, кричал, что если тот еще когда-нибудь посмеет назвать его этим именем, то сильно об этом пожалеет. Так вопил, что половина хора все слышала.
Значит, Генри Стивенс. Ладно, Адам это запомнит. Интересно, проповедник сменил имя, потому что решил стать другим человеком или хотел избежать наказания за совершенное преступление? Адам решил выяснить это как можно скорее.
— Когда мы доберемся до Солт-Лейк-Сити, то мы пойдем к начальнику полиции.
— Вряд ли мы его застанем. Ты помнишь, мистер Стипл говорил насчет ограбления банка в Миддлтоне? Все служители правосудия сейчас там.
План возник в голове Адама внезапно, и настолько удачный, что он даже довольно улыбнулся. Да, идея прекрасная, и, если это сработает, стоит рискнуть. Эзекиел получил бы по заслугам, и Адаму не потребовалось бы его убивать. Но было много «если»: если он сможет найти безопасное место для Женевьев, если заманит Эзекиела за собой в Миддлтон, если шериф окажется там!.. Вот тогда Адам привел бы этого ублюдка Эзекиела прямо ему в руки.
— Я думаю, мы должны разделиться, — сказала Женевьев.
Сама того не ведая, она высказала вслух его мысли.
— Ты так думаешь? — спросил он.
— Да, — сказала Женевьев. — Один из нас должен повести Эзекиела на север, а другой — взять деньги и ехать в Канзас.
— Пока я не разберусь с Эзекиелом и его дружками, деньги надо положить в банк, — возразил Адам.
— Ты с ума сошел! Да ты знаешь, сколько банков грабят в этих местах? Деньги непременно украдут. Мой план лучше.
— Нет, мой. Мы найдем безопасное место для тебя, а я вплотную займусь Эзекиелом.
— Это даже не подлежит обсуждению — это мое дело.
— Это наше общее дело. Ты со мной не поедешь. Я стану за тебя волноваться и не смогу сосредоточиться на деле.
— Очень приятно, что ты за меня волнуешься, Адам, но я не желаю оставаться в стороне. Неужели я буду где-нибудь спокойно отсиживаться, пока ты подвергаешь себя серьезному риску? Даже слышать об этом не хочу. Он улыбнулся.
— Говоря о безопасном месте, я вовсе не имел в виду запереть тебя в какой-то комнате. Я собирался устроить тебя там, где Эзекиел ни за что не стал бы искать ни тебя, ни деньги.
— Такого места нет.
Чтобы Женевьев перестала с ним спорить, он снова поцеловал ее.
— Доверься мне. Я действительно знаю великолепное местечко, которое как нельзя лучше отвечает моему плану.
Глава 11
Адам отвел ее в… тюрьму. Хоть Женевьев и согласилась, что это и в самом деле наиболее безопасное место, в глубине души она все же сомневалась в правильности выбора. Адам собирался продержать ее там до тех пор, пока он не разберется с Эзекиелом и его людьми. Окажись она с ним наедине хотя бы на несколько минут, Женевьев сказала бы ему, как ей все это не нравится, но в тюрьме было полно представителей закона, и ей не хотелось выговаривать Адаму при незнакомых. Она лишь негодующе взглянула на него, когда он предложил ей «устроиться поудобнее» в пустой камере.
Женевьев села на стул возле стола шерифа Нортона, положив сумку на колени. Адам встал у нее за спиной. Убрав с другого стула кипу бумаг, шериф сел и откинулся к стене. Он был немолод, с большим животом и меланхолическим выражением лица, которое чем-то напомнило Женевьев морду гончего пса: челюсть выдавалась вперед, и когда Нортон улыбался — а улыбался он почти все время, — складки лишней кожи собирались около ушей. Он был крайне любезен с ней и очень понравился девушке.
Его глуховатый голос звучал почти по-отечески, когда он спросил, чем может помочь им, и внимательно слушал, не прерывая, пока Адам объяснял причину, по которой они пришли к нему.
Двое полицейских прислонились к стене и тоже слушали. Они были похожи, как братья, — одного роста, почти шесть футов, с одинаково утомленными лицами. Того, что покрепче, звали Дэвидсон, второго — Морган.
Казалось, при них Женевьев должна была чувствовать себя вполне защищенной, но, как ни странно, она сильно нервничала. Ее почему-то пугало их присутствие. Она почти физически ощущала исходящую от них угрозу. Наверняка преступники, против которых они ведут дело, испытывают неимоверный ужас, подумала девушка, и тотчас в ее голове замелькали такие кошмарные видения, что она с трудом поборола желание вскочить и убежать.
Господи, хоть бы они перестали на нее смотреть! Опасаясь нападения, Женевьев то и дело бросала на них настороженный взгляд, желая удостовериться, что оба остаются на местах.
Адам, должно быть, почувствовал ее состояние, потому что положил руку на ее плечо и легонько сжал.
После того как Адам в мельчайших подробностях изложил все обстоятельства шерифу, а Женевьев шепотом добавила то, что он пропустил, Дэвидсон предложил девушке ознакомиться с плакатами преступников и определить, нет ли среди них Эзекиела.
Шериф указал на высоченную груду бумаг в углу. — Держу пари, они там есть, но вам понадобится остаток дня, чтобы просмотреть все материалы, — сказал Нортон.
— Адам, а вы уверены, что Джонс и его люди непременно погонятся за вами? — спросил Морган, не спуская при этом глаз с Женевьев.
— Да, я специально оставил следы, ведущие в Миддлтон.
Дэвидсон шагнул к девушке. Женевьев подпрыгнула от испуга и тут же разозлилась.
— Почему вы на меня так уставились? — требовательно спросила она.
Полицейские переглянулись и снова повернулись к ней. Дэвидсон поднял брови, что сделало его почему-то похожим на ягненка, но Морган сохранил каменное выражение лица. Женевьев показалось, что последние пять минут он даже не мигал.
— Я вас рассматривал, мисс, — признался Дэвидсон.
— Лучше бы вы этого не делали, — сухо сказала она. — Клянусь небом, вы заставите меня сознаться в преступлении, которого я не совершала, —я сознаюсь в чем угодно, лишь бы вы перестали сверлить меня глазами.
— Вы вспомнили? — спросил Морган. Что-то вроде улыбки тронуло уголки его губ, и он наконец стал похож на человека.
Женевьев почувствовала некоторое облегчение.
— Нет, — недоуменно ответила она. — А наверное, стоило бы. Знаете, как вы меня пугаете? Вы используете такие методы при допросах, да?
— Женевьев, что ты говоришь? — одернул ее Адам.
Дэвидсон расхохотался:
— Мисс, вы действительно играли роль Руби Лейт?
— Даймонд, — с усмешкой добавил Морган.
— Вы совершенно не того типа женщина, которую изображали, — заметил Дэвидсон.
Женевьев нахмурилась.
— А какого я типа?
— Более утонченного, — галантно ответил полицейский. — Вы леди, и сцена салуна не для вас.
— Я не собиралась выдавать себя за кого-то другого, по крайней мере у меня не было такой цели. Этот трюк придумал мистер Стипл. А тебе не следовало говорить им о том, что я выступала в салуне! — возмущенно воскликнула она, повернувшись к Адаму.
— Просто он рассказывал о своей первой встрече с Эзекиелом и упомянул салун, — заступился за него Дэвидсон.
— Уверяю вас, я не привьжла развлекать пьяную публику. Кроме того, пела я только церковные гимны.
— Вы и вправду заставили их рыдать? — поинтересовался Морган.
— Я вовсе к этому не стремилась.
Они расхохотались. Женевьев почувствовала еще большее раздражение. Дождавшись, пока стихнет смех, она холодно спросила, что же они все-таки намерены делать с Эзекиелом и его приспешниками.
Нортон коснулся ее руки.
— Насчет этого не волнуйтесь, маленькая леди.
Его снисходительный тон ей не понравился.
— Шериф, Эзекиел Джонс гонится за мной. Как же мне не волноваться — за себя и за Адама! Адам собирается проучить эту опасную и злобную троицу. Пожалуйста, перестань впиваться мне в плечо. Оставь его в покое, — быстро повторила она, взглянув на Адама. — Я не хочу, чтобы ты пострадал.
— Я уже принял решение, — непререкаемым тоном заявил он.
Женевьев сноса повернулась к полицейским.
— Ну? —потребовала она ответа.
— Что «ну»? — спросил Дэвидсон.
— Я жду, чтобы хоть один из вас сказал мистеру Клейборну, что он не вправе брать на себя функции служителя закона.
Морган пожал плечами.
— Он производит впечатление весьма решительного человека, мисс, и я не думаю, что смогу его переубедить. Я нисколько не осуждаю Адама за то, что он хочет разделаться с Джонсом. Если бы женщине, которую я люблю, кто-то угрожал, а тем более преследовал, то я и сам бы положил этому конец, будьте уверены.
Женевьев мысленно поправила его: Адам вовсе не любит ее, он помогает ей из чувства сострадания.
— Вот если бы Эзекиел кого-нибудь убил или был бы виновен в каком-то другом серьезном преступлении, тогда я мог бы поговорить с ним как следует, — продолжил Морган.
— Я не хочу, чтобы вы с ним разговаривали. Я хочу, чтобы вы посадили его. Если убийство, которое Эзекиел совершил, не было раскрыто, я выдвину против него другое обвинение.
— Например? — спросил шериф.
— Этот человек запер меня в моей комнате.
— Прошу прощения, мисс, но это утверждаете вы, а он вряд ли признается, — сказал шериф. — У вас есть хотя бы свидетели?
Видя, что она растерянно замолчала, Нортон разочарованно вздохнул.
— Чем скорее вы просмотрите плакаты преступников, тем лучше, — сказал Дэвидсон.
— Да, конечно, но я хочу, чтобы вы арестовали Эзекиела и его головорезов. Я с радостью дам их описание.
— Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — пожаловался шериф. — Я же вам сразу объяснил: для их ареста должны быть основания.
— Какого рода? — спросила она.
С минуту Нортон обдумывал вопрос, потом сказал:
— Ну, допустим, один из них выстрелит в вас. Тогда мы можем арестовать его за покушение на жизнь.
— Понимаю, что огорчили вас, мисс, но закон есть закон, — с легкой усмешкой произнес Дэвидсон. — Возможно, мы смогли бы напугать его так сильно, что он отвяжется от вас, — добавил он.
— Надо поговорить с Райаном, пускай он перекинется словечком-другим с Эзекиелом, — сказал ему Морган. — Правда, он сейчас у доктора…
— А ты как думаешь?.. — спросила Женевьев, поворачиваясь в сторону Адама, и тут только обнаружила, что он исчез. — Господи, куда он подевался? — вскрикнула девушка и, прежде чем шериф смог ответить, вскочила и бросилась к двери.
— Он ушел несколько минут назад. Сядьте, мисс. Начните листать постеры. Вот самые последние, но если вы предполагаете, что Джонс совершил преступление несколько лет назад, я отведу вас в архив. Я храню все плакаты, которые получаю. Некоторые оказываются полезными и через десять лет.
— А пока вы будете их просматривать, мы с Морганом пойдем на телеграф и дадим пару телеграмм — попросим прислать кое-какую информацию, — добавил Дэвидсон. — Адам дал нам довольно точное описание этих типов, и я уверен, что скоро мы что-нибудь о них услышим. Так что ваше дело в надежных руках.
Женевьев посмотрела вслед уходящим полицейским, потом повернулась к шерифу:
— Мистер Стипл сказал мне, что в Миддлтоне три федеральных представителя. А где третий?
— Он есть, мисс. Морган и Дэвидсон его подчиненные, я слышал, как Морган обращался к нему по званию. Между прочим, он самый молодой из них.
— Его, случайно, зовут не Дэниел?
— Точно, — ответил Нортон. — Правда, я никогда его так не называл — только по званию или «сэр». И не собираюсь называть — Райан не из тех, кто располагает к дружбе. В городе многие боятся его, и я понимаю, почему Морган предложил, чтобы Райан поговорил с Эзекиелом Джонсом, или Генри Стивенсом, или как там его зовут на самом деле.
— Морган говорил, что Райан сейчас находится у доктора. Он что, болен?
— Да нет, он в доме доктора Гаррисона. Хочет посмотреть, выживет ли старина Люк Макфадден, наш единственный свидетель по недавнему делу. То, что началось как ограбление старого банка, закончилось страшной резней. Люк все видел через окно банка. Прежде чем сообщить нам, он рассказал Райану, что опознал главаря. Ясное дело, банковские служащие отнюдь не герои, к тому же безоружны, поэтому они уложили деньги так быстро, как только могли, и отдали их грабителям. Никто не сопротивлялся, никто даже не кричал, но как вы думаете, что натворили грабители? Фрэнк Холден, президент банка, получил шесть пуль в голову. Даже потолок был забрызган кровью.
Холодное, безжалостное преступление. Пятеро отличных парней, которых я называл друзьями, ни за что ни про что расстались с жизнью.
Женевьев почувствовала дурноту от этого рассказа.
— Бедные… — прошептала она. — Почему же их убили?
— Они были свидетелями, вот почему. Люк и Николс видели все.
— А что с другим? — спросила девушка взволнованно.
— Николсу пуля попала в голову, док сказал, что скорее всего он умер мгновенно.
— Надеюсь, полицейские поймают бандитов и засадят до конца жизни.
— Не пожалею, если их даже повесят, — сказал Hopтон — Теперь вы понимаете, почему Дэвидсон и Морган разрешили Адаму самому разобраться с Эзекиелом? Им предстоит изловить целую банду гангстеров. Полицейские работают день и ночь.
— Вы думаете, они найдут главаря?
— В этих горах больше сотни пещер, гангстеры могли засесть в любой. Но в конце концов их поймают, потому что они обязательно допустят какую-нибудь ошибку. В прошлом году пятеро уже отличились. Сообразительные, дьяволы: избегают Райана, а главарь всегда проверяет, не осталось ли свидетелей против него.
Шериф встал и потянулся.
— Не возражаете побыть немного в одиночестве? Я пойду к доктору и посмотрю, как себя чувствует Люк.
— Я не против, — ответила Женевьев. — Но если вы случайно встретите Адама, скажите ему, пожалуйста, чтобы он помог мне просмотреть плакаты.
— Сомневаюсь, что скоро увижу его, — сказал шериф. — Он ищет этих подонков. Вероятно, он поджидает их за городом на холме. Именно так поступил бы я, если бы хотел арестовать кого-то направляющегося из Грэмби. Единственный, путь в Миддлтон — как раз через тот холм за конюшней. Мне кажется, он вернется только к ночи, но с пустыми руками. Уж если вы слышали, что здесь собрались три блюстителя порядка, то этот Джонс наверняка тоже это знает.
Женевьев покачала головой:
— Вряд ли. Эзекиел пробыл в городе слишком мало времени, чтобы с кем-то поговорить. По крайней мере Адам на это надеется. Шериф, я беспокоюсь за него. Эзекиел — страшный человек, а двое, которые с ним, стреляют в спину не раздумывая.
— Я не хочу, чтобы вы тут сидели и волновались, — заявил шериф. — Может быть, я заверну на холм и посмотрю, как там Адам. Наверное, ему не понадобится моя помощь — судя по его внушительному виду, он обладает недюжинной силой и без особого труда справится даже с троими.
Нортон показал Женевьев архив и ушел. «Безнадежное дело», — невольно подумала девушка, взглянув на полки, которые тянулись до потолка. Еще больше бумаг лежало на полу. Чихая от пыли, она взялась за несколько старых плакатов.
Все это скопище папок и конвертов оказалось не беспорядочным нагромождением, как сначала решила Женевьев: шериф разложил плакаты по годам. Она не стала смотреть те, что пришли не так давно, и взялась за плакаты годичной давности, постепенно переходя к более ранним.
Девушка искала три часа. От неподвижного сидения на юлу все тело затекло, ей невыносимо хотелось есть, она чихала от пыли. Женевьев вытянула ногу, которую свело от неудобной позы, при этом она толкнула стопку плакатов, которые предстояло просмотреть, и та рассыпалась. Девуш-са обреченно наклонилась, чтобы поднять упавшие бумаги и вскрикнула от радости: с первой страницы одного из плакатов на нее смотрела уродливая физиономия Эзекиела.
Рисунок беспощадно открывал истинную сущность человека со злобно прищуренными глазами-бусинками. Оказалось, Джонс разыскивается за убийство и вымогательство и считается вооруженным и опасным, — Женевьев засвидетельствовала бы эти два факта без труда. Кстати, за это обещана награда в сотню долларов. Там же, в конце листа, перечислялись псевдонимы Эзекиела, а полужирным шрифтом поперек верхней части плаката было напечатано примечание: нужен живой или мертвый.
Крайне взволнованная открытием, Женевьев подумала, что Адам должен увидеть этот плакат как можно скорее. Тогда он, может быть, наконец поймет, за каким опасным противником он охотится. Господи, Эзекиел действительно совершил убийство! Хотя девушка и слышала собственными ушами, как он хвастался отвратительным преступлением, но в глубине души отказывалась поверить в это. Плакат не оставлял сомнений: Эзекиел — убийца. Женевьев надеялась, что, увидев плакат, Адам откажется от своих намерений, предоставив право ловить этого негодяя полицейским, как это и положено по закону.
Девушка взяла сумку и поспешила к выходу, но потом решила, что глупо тащить с собой деньги Томаса. Она вернулась обратно к тюремным камерам и заперла сумку в одной из них. Ключи она оставлять не собиралась, поэтому нацепила тяжелое металлическое кольцо на запястье — получилось что-то вроде браслета. Когда она шагала по дощатому тротуару, ключи позванивали.
На улицах было полно народу. Она не знала точно, где сейчас Адам, но надеялась, что он ждет Эзекиела где-то у подножия холма — ведь шериф объяснил, что любой, кто направляется из Грэмби в Миддлтон с севера, проедет именно там. Значит, если Эзекиел гонится за ними, то наверняка этим путем. Раньше она надеялась, что Эзекиел не слышал про служителей закона, собравшихся в Миддлтоне, но теперь молилась, чтобы он все-таки знал об этом и держался подальше отсюда. Адам один, а их трое! Адам играет по правилам и никогда не станет стрелять в спину, а Эзекиелу это ничего не стоит.
Ей стало страшно, и она побежала вниз, к конюшням.
Раздался выстрел. Женевьев оцепенела, потом, придя в себя, свернула плакат, засунула его в карман и, сощурившись на солнце, попыталась разглядеть, откуда стреляли. Кто-то что-то кричал ей, но слова тонули в грохоте. Шум был как от взрывов, звук рикошетом отдавался от здания к зданию. Мужчины и женщины, гулявшие по главной улице, побежали в укрытие, и в считанные секунды улицы и тротуары опустели.
Женевьев похолодела: на выстрелы по улице мчался человек с оружием наперевес. Он несся так быстро, что в солнечных лучах его невозможно было разглядеть.
Рыжеволосая женщина высунула голову из дверей лавки в нескольких шагах от Женевьев и закричала ей:
— Скорее сюда, если не хочешь, чтобы тебя убили!
— Банда, которая ограбила банк, вернулась, и сейчас мы все умрем, — запричитала у нее за спиной другая женщина. Женевьев повернулась, чтобы идти к ним. Потом остановилась. Зачем грабителям возвращаться? Они ведь уже забрали деньги из банка. А что, если это не банда?
Адам! Женевьев начала бить дрожь. Она предполагала, что он пошел искать Эзекиела, но вдруг он вернулся в город? Она представила, как его обнаружили и окружили Льюис, Херман и Эзекиел… Господи, а если он уже убит? Она должна все выяснить. Ей надо подойти поближе и убедиться, что Адам не пострадал.
Она приподняла юбки и побежала. Шум, казалось, доносился из переулка между двумя домами. Солнце слепило ее. От страха Женевьев задыхалась, но мчалась вперед, как будто вся ее жизнь зависела от этого. Она спрыгнула с тротуара и услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Она споткнулась, обернувшись посмотреть, кто это. А потом закричала…
Женевьев села на стул возле стола шерифа Нортона, положив сумку на колени. Адам встал у нее за спиной. Убрав с другого стула кипу бумаг, шериф сел и откинулся к стене. Он был немолод, с большим животом и меланхолическим выражением лица, которое чем-то напомнило Женевьев морду гончего пса: челюсть выдавалась вперед, и когда Нортон улыбался — а улыбался он почти все время, — складки лишней кожи собирались около ушей. Он был крайне любезен с ней и очень понравился девушке.
Его глуховатый голос звучал почти по-отечески, когда он спросил, чем может помочь им, и внимательно слушал, не прерывая, пока Адам объяснял причину, по которой они пришли к нему.
Двое полицейских прислонились к стене и тоже слушали. Они были похожи, как братья, — одного роста, почти шесть футов, с одинаково утомленными лицами. Того, что покрепче, звали Дэвидсон, второго — Морган.
Казалось, при них Женевьев должна была чувствовать себя вполне защищенной, но, как ни странно, она сильно нервничала. Ее почему-то пугало их присутствие. Она почти физически ощущала исходящую от них угрозу. Наверняка преступники, против которых они ведут дело, испытывают неимоверный ужас, подумала девушка, и тотчас в ее голове замелькали такие кошмарные видения, что она с трудом поборола желание вскочить и убежать.
Господи, хоть бы они перестали на нее смотреть! Опасаясь нападения, Женевьев то и дело бросала на них настороженный взгляд, желая удостовериться, что оба остаются на местах.
Адам, должно быть, почувствовал ее состояние, потому что положил руку на ее плечо и легонько сжал.
После того как Адам в мельчайших подробностях изложил все обстоятельства шерифу, а Женевьев шепотом добавила то, что он пропустил, Дэвидсон предложил девушке ознакомиться с плакатами преступников и определить, нет ли среди них Эзекиела.
Шериф указал на высоченную груду бумаг в углу. — Держу пари, они там есть, но вам понадобится остаток дня, чтобы просмотреть все материалы, — сказал Нортон.
— Адам, а вы уверены, что Джонс и его люди непременно погонятся за вами? — спросил Морган, не спуская при этом глаз с Женевьев.
— Да, я специально оставил следы, ведущие в Миддлтон.
Дэвидсон шагнул к девушке. Женевьев подпрыгнула от испуга и тут же разозлилась.
— Почему вы на меня так уставились? — требовательно спросила она.
Полицейские переглянулись и снова повернулись к ней. Дэвидсон поднял брови, что сделало его почему-то похожим на ягненка, но Морган сохранил каменное выражение лица. Женевьев показалось, что последние пять минут он даже не мигал.
— Я вас рассматривал, мисс, — признался Дэвидсон.
— Лучше бы вы этого не делали, — сухо сказала она. — Клянусь небом, вы заставите меня сознаться в преступлении, которого я не совершала, —я сознаюсь в чем угодно, лишь бы вы перестали сверлить меня глазами.
— Вы вспомнили? — спросил Морган. Что-то вроде улыбки тронуло уголки его губ, и он наконец стал похож на человека.
Женевьев почувствовала некоторое облегчение.
— Нет, — недоуменно ответила она. — А наверное, стоило бы. Знаете, как вы меня пугаете? Вы используете такие методы при допросах, да?
— Женевьев, что ты говоришь? — одернул ее Адам.
Дэвидсон расхохотался:
— Мисс, вы действительно играли роль Руби Лейт?
— Даймонд, — с усмешкой добавил Морган.
— Вы совершенно не того типа женщина, которую изображали, — заметил Дэвидсон.
Женевьев нахмурилась.
— А какого я типа?
— Более утонченного, — галантно ответил полицейский. — Вы леди, и сцена салуна не для вас.
— Я не собиралась выдавать себя за кого-то другого, по крайней мере у меня не было такой цели. Этот трюк придумал мистер Стипл. А тебе не следовало говорить им о том, что я выступала в салуне! — возмущенно воскликнула она, повернувшись к Адаму.
— Просто он рассказывал о своей первой встрече с Эзекиелом и упомянул салун, — заступился за него Дэвидсон.
— Уверяю вас, я не привьжла развлекать пьяную публику. Кроме того, пела я только церковные гимны.
— Вы и вправду заставили их рыдать? — поинтересовался Морган.
— Я вовсе к этому не стремилась.
Они расхохотались. Женевьев почувствовала еще большее раздражение. Дождавшись, пока стихнет смех, она холодно спросила, что же они все-таки намерены делать с Эзекиелом и его приспешниками.
Нортон коснулся ее руки.
— Насчет этого не волнуйтесь, маленькая леди.
Его снисходительный тон ей не понравился.
— Шериф, Эзекиел Джонс гонится за мной. Как же мне не волноваться — за себя и за Адама! Адам собирается проучить эту опасную и злобную троицу. Пожалуйста, перестань впиваться мне в плечо. Оставь его в покое, — быстро повторила она, взглянув на Адама. — Я не хочу, чтобы ты пострадал.
— Я уже принял решение, — непререкаемым тоном заявил он.
Женевьев сноса повернулась к полицейским.
— Ну? —потребовала она ответа.
— Что «ну»? — спросил Дэвидсон.
— Я жду, чтобы хоть один из вас сказал мистеру Клейборну, что он не вправе брать на себя функции служителя закона.
Морган пожал плечами.
— Он производит впечатление весьма решительного человека, мисс, и я не думаю, что смогу его переубедить. Я нисколько не осуждаю Адама за то, что он хочет разделаться с Джонсом. Если бы женщине, которую я люблю, кто-то угрожал, а тем более преследовал, то я и сам бы положил этому конец, будьте уверены.
Женевьев мысленно поправила его: Адам вовсе не любит ее, он помогает ей из чувства сострадания.
— Вот если бы Эзекиел кого-нибудь убил или был бы виновен в каком-то другом серьезном преступлении, тогда я мог бы поговорить с ним как следует, — продолжил Морган.
— Я не хочу, чтобы вы с ним разговаривали. Я хочу, чтобы вы посадили его. Если убийство, которое Эзекиел совершил, не было раскрыто, я выдвину против него другое обвинение.
— Например? — спросил шериф.
— Этот человек запер меня в моей комнате.
— Прошу прощения, мисс, но это утверждаете вы, а он вряд ли признается, — сказал шериф. — У вас есть хотя бы свидетели?
Видя, что она растерянно замолчала, Нортон разочарованно вздохнул.
— Чем скорее вы просмотрите плакаты преступников, тем лучше, — сказал Дэвидсон.
— Да, конечно, но я хочу, чтобы вы арестовали Эзекиела и его головорезов. Я с радостью дам их описание.
— Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — пожаловался шериф. — Я же вам сразу объяснил: для их ареста должны быть основания.
— Какого рода? — спросила она.
С минуту Нортон обдумывал вопрос, потом сказал:
— Ну, допустим, один из них выстрелит в вас. Тогда мы можем арестовать его за покушение на жизнь.
— Понимаю, что огорчили вас, мисс, но закон есть закон, — с легкой усмешкой произнес Дэвидсон. — Возможно, мы смогли бы напугать его так сильно, что он отвяжется от вас, — добавил он.
— Надо поговорить с Райаном, пускай он перекинется словечком-другим с Эзекиелом, — сказал ему Морган. — Правда, он сейчас у доктора…
— А ты как думаешь?.. — спросила Женевьев, поворачиваясь в сторону Адама, и тут только обнаружила, что он исчез. — Господи, куда он подевался? — вскрикнула девушка и, прежде чем шериф смог ответить, вскочила и бросилась к двери.
— Он ушел несколько минут назад. Сядьте, мисс. Начните листать постеры. Вот самые последние, но если вы предполагаете, что Джонс совершил преступление несколько лет назад, я отведу вас в архив. Я храню все плакаты, которые получаю. Некоторые оказываются полезными и через десять лет.
— А пока вы будете их просматривать, мы с Морганом пойдем на телеграф и дадим пару телеграмм — попросим прислать кое-какую информацию, — добавил Дэвидсон. — Адам дал нам довольно точное описание этих типов, и я уверен, что скоро мы что-нибудь о них услышим. Так что ваше дело в надежных руках.
Женевьев посмотрела вслед уходящим полицейским, потом повернулась к шерифу:
— Мистер Стипл сказал мне, что в Миддлтоне три федеральных представителя. А где третий?
— Он есть, мисс. Морган и Дэвидсон его подчиненные, я слышал, как Морган обращался к нему по званию. Между прочим, он самый молодой из них.
— Его, случайно, зовут не Дэниел?
— Точно, — ответил Нортон. — Правда, я никогда его так не называл — только по званию или «сэр». И не собираюсь называть — Райан не из тех, кто располагает к дружбе. В городе многие боятся его, и я понимаю, почему Морган предложил, чтобы Райан поговорил с Эзекиелом Джонсом, или Генри Стивенсом, или как там его зовут на самом деле.
— Морган говорил, что Райан сейчас находится у доктора. Он что, болен?
— Да нет, он в доме доктора Гаррисона. Хочет посмотреть, выживет ли старина Люк Макфадден, наш единственный свидетель по недавнему делу. То, что началось как ограбление старого банка, закончилось страшной резней. Люк все видел через окно банка. Прежде чем сообщить нам, он рассказал Райану, что опознал главаря. Ясное дело, банковские служащие отнюдь не герои, к тому же безоружны, поэтому они уложили деньги так быстро, как только могли, и отдали их грабителям. Никто не сопротивлялся, никто даже не кричал, но как вы думаете, что натворили грабители? Фрэнк Холден, президент банка, получил шесть пуль в голову. Даже потолок был забрызган кровью.
Холодное, безжалостное преступление. Пятеро отличных парней, которых я называл друзьями, ни за что ни про что расстались с жизнью.
Женевьев почувствовала дурноту от этого рассказа.
— Бедные… — прошептала она. — Почему же их убили?
— Они были свидетелями, вот почему. Люк и Николс видели все.
— А что с другим? — спросила девушка взволнованно.
— Николсу пуля попала в голову, док сказал, что скорее всего он умер мгновенно.
— Надеюсь, полицейские поймают бандитов и засадят до конца жизни.
— Не пожалею, если их даже повесят, — сказал Hopтон — Теперь вы понимаете, почему Дэвидсон и Морган разрешили Адаму самому разобраться с Эзекиелом? Им предстоит изловить целую банду гангстеров. Полицейские работают день и ночь.
— Вы думаете, они найдут главаря?
— В этих горах больше сотни пещер, гангстеры могли засесть в любой. Но в конце концов их поймают, потому что они обязательно допустят какую-нибудь ошибку. В прошлом году пятеро уже отличились. Сообразительные, дьяволы: избегают Райана, а главарь всегда проверяет, не осталось ли свидетелей против него.
Шериф встал и потянулся.
— Не возражаете побыть немного в одиночестве? Я пойду к доктору и посмотрю, как себя чувствует Люк.
— Я не против, — ответила Женевьев. — Но если вы случайно встретите Адама, скажите ему, пожалуйста, чтобы он помог мне просмотреть плакаты.
— Сомневаюсь, что скоро увижу его, — сказал шериф. — Он ищет этих подонков. Вероятно, он поджидает их за городом на холме. Именно так поступил бы я, если бы хотел арестовать кого-то направляющегося из Грэмби. Единственный, путь в Миддлтон — как раз через тот холм за конюшней. Мне кажется, он вернется только к ночи, но с пустыми руками. Уж если вы слышали, что здесь собрались три блюстителя порядка, то этот Джонс наверняка тоже это знает.
Женевьев покачала головой:
— Вряд ли. Эзекиел пробыл в городе слишком мало времени, чтобы с кем-то поговорить. По крайней мере Адам на это надеется. Шериф, я беспокоюсь за него. Эзекиел — страшный человек, а двое, которые с ним, стреляют в спину не раздумывая.
— Я не хочу, чтобы вы тут сидели и волновались, — заявил шериф. — Может быть, я заверну на холм и посмотрю, как там Адам. Наверное, ему не понадобится моя помощь — судя по его внушительному виду, он обладает недюжинной силой и без особого труда справится даже с троими.
Нортон показал Женевьев архив и ушел. «Безнадежное дело», — невольно подумала девушка, взглянув на полки, которые тянулись до потолка. Еще больше бумаг лежало на полу. Чихая от пыли, она взялась за несколько старых плакатов.
Все это скопище папок и конвертов оказалось не беспорядочным нагромождением, как сначала решила Женевьев: шериф разложил плакаты по годам. Она не стала смотреть те, что пришли не так давно, и взялась за плакаты годичной давности, постепенно переходя к более ранним.
Девушка искала три часа. От неподвижного сидения на юлу все тело затекло, ей невыносимо хотелось есть, она чихала от пыли. Женевьев вытянула ногу, которую свело от неудобной позы, при этом она толкнула стопку плакатов, которые предстояло просмотреть, и та рассыпалась. Девуш-са обреченно наклонилась, чтобы поднять упавшие бумаги и вскрикнула от радости: с первой страницы одного из плакатов на нее смотрела уродливая физиономия Эзекиела.
Рисунок беспощадно открывал истинную сущность человека со злобно прищуренными глазами-бусинками. Оказалось, Джонс разыскивается за убийство и вымогательство и считается вооруженным и опасным, — Женевьев засвидетельствовала бы эти два факта без труда. Кстати, за это обещана награда в сотню долларов. Там же, в конце листа, перечислялись псевдонимы Эзекиела, а полужирным шрифтом поперек верхней части плаката было напечатано примечание: нужен живой или мертвый.
Крайне взволнованная открытием, Женевьев подумала, что Адам должен увидеть этот плакат как можно скорее. Тогда он, может быть, наконец поймет, за каким опасным противником он охотится. Господи, Эзекиел действительно совершил убийство! Хотя девушка и слышала собственными ушами, как он хвастался отвратительным преступлением, но в глубине души отказывалась поверить в это. Плакат не оставлял сомнений: Эзекиел — убийца. Женевьев надеялась, что, увидев плакат, Адам откажется от своих намерений, предоставив право ловить этого негодяя полицейским, как это и положено по закону.
Девушка взяла сумку и поспешила к выходу, но потом решила, что глупо тащить с собой деньги Томаса. Она вернулась обратно к тюремным камерам и заперла сумку в одной из них. Ключи она оставлять не собиралась, поэтому нацепила тяжелое металлическое кольцо на запястье — получилось что-то вроде браслета. Когда она шагала по дощатому тротуару, ключи позванивали.
На улицах было полно народу. Она не знала точно, где сейчас Адам, но надеялась, что он ждет Эзекиела где-то у подножия холма — ведь шериф объяснил, что любой, кто направляется из Грэмби в Миддлтон с севера, проедет именно там. Значит, если Эзекиел гонится за ними, то наверняка этим путем. Раньше она надеялась, что Эзекиел не слышал про служителей закона, собравшихся в Миддлтоне, но теперь молилась, чтобы он все-таки знал об этом и держался подальше отсюда. Адам один, а их трое! Адам играет по правилам и никогда не станет стрелять в спину, а Эзекиелу это ничего не стоит.
Ей стало страшно, и она побежала вниз, к конюшням.
Раздался выстрел. Женевьев оцепенела, потом, придя в себя, свернула плакат, засунула его в карман и, сощурившись на солнце, попыталась разглядеть, откуда стреляли. Кто-то что-то кричал ей, но слова тонули в грохоте. Шум был как от взрывов, звук рикошетом отдавался от здания к зданию. Мужчины и женщины, гулявшие по главной улице, побежали в укрытие, и в считанные секунды улицы и тротуары опустели.
Женевьев похолодела: на выстрелы по улице мчался человек с оружием наперевес. Он несся так быстро, что в солнечных лучах его невозможно было разглядеть.
Рыжеволосая женщина высунула голову из дверей лавки в нескольких шагах от Женевьев и закричала ей:
— Скорее сюда, если не хочешь, чтобы тебя убили!
— Банда, которая ограбила банк, вернулась, и сейчас мы все умрем, — запричитала у нее за спиной другая женщина. Женевьев повернулась, чтобы идти к ним. Потом остановилась. Зачем грабителям возвращаться? Они ведь уже забрали деньги из банка. А что, если это не банда?
Адам! Женевьев начала бить дрожь. Она предполагала, что он пошел искать Эзекиела, но вдруг он вернулся в город? Она представила, как его обнаружили и окружили Льюис, Херман и Эзекиел… Господи, а если он уже убит? Она должна все выяснить. Ей надо подойти поближе и убедиться, что Адам не пострадал.
Она приподняла юбки и побежала. Шум, казалось, доносился из переулка между двумя домами. Солнце слепило ее. От страха Женевьев задыхалась, но мчалась вперед, как будто вся ее жизнь зависела от этого. Она спрыгнула с тротуара и услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Она споткнулась, обернувшись посмотреть, кто это. А потом закричала…
Глава 12
Адам нашел их там, где и думал найти. Он прижался спиной к кирпичной стене, обращенной к переулку, и быстро перезарядил ружье. Адам был уверен, что все три ублюдка затаились в тупике, которым заканчивался переулок. Один из них попытался пристрелить его за конюшней, когда он спешивался, и если бы Адам одним махом не скатился с лошади и не приник к земле, то наверняка получил бы пулю в спину.
Он решил быть беспристрастным и, хотя довольно ясно представлял себе ситуацию, при которой ему придется убить их всех, знал, что скорее всего только ранит одного или двух. Он очень надеялся, что Эзекиел погонится за ним. Из переулка не было никакого другого выхода, и если Адаму придется до вечера сидеть здесь и ждать, чтобы арестовать его, значит, он так и сделает.
Внезапно он увидел человека, бегущего к нему через улицу. Незнакомец был со значком, и Адам догадался, что это служитель закона, о котором он слышал, — высокий, широкоплечий, светловолосый и голубоглазый.
Он показался ему знакомым, но Адам никак не мог вспомнить, где видел его раньше. Адам кивнул ему. Когда тот повернулся, Клейборн заметил золотую цепочку, свисавшую из кармана его жилета. И что-то подозрительно похожее на золотой футляр компаса болталось на конце цепочки.
Он решил быть беспристрастным и, хотя довольно ясно представлял себе ситуацию, при которой ему придется убить их всех, знал, что скорее всего только ранит одного или двух. Он очень надеялся, что Эзекиел погонится за ним. Из переулка не было никакого другого выхода, и если Адаму придется до вечера сидеть здесь и ждать, чтобы арестовать его, значит, он так и сделает.
Внезапно он увидел человека, бегущего к нему через улицу. Незнакомец был со значком, и Адам догадался, что это служитель закона, о котором он слышал, — высокий, широкоплечий, светловолосый и голубоглазый.
Он показался ему знакомым, но Адам никак не мог вспомнить, где видел его раньше. Адам кивнул ему. Когда тот повернулся, Клейборн заметил золотую цепочку, свисавшую из кармана его жилета. И что-то подозрительно похожее на золотой футляр компаса болталось на конце цепочки.