Страница:
– Все живы? – командный голос Славы вывел нас из ступора.
– Живой! – откликнулся я.
– Жив, – простонал Вадик и выдернул из-под меня ногу.
– Целы?
– Вроде да.
– Осмотреться.
– Вроде нормально. – Ничего не болело, и кровь не текла. – Что это было, Слава?
– С КПП из «Мухи» саданули. Молодцы, обустроились, – спокойно и рассудительно произнес афганец.
Я приподнялся и сел. Посмотрел на вертолет. Вертолеты кончились. Санитарный Ми-2 развалился, а Ми-8 опрокинулся на бок и горел. Горели раскиданные дюралевые обломки, горели пятна керосина, горели тела. Ни одно из них не двигалось.
– Сейчас баки взорвутся, наш Ми-8 совсем пустой! – сообразил я. – Слава, заводи машину!
Корефана не надо было долго упрашивать. Оценив обстановку, он сиганул через левый борт, рванул на себя дверцу и скрылся в кабине. Закрутился стартер, кузов вздрогнул от принявшегося движка. Армейская машина в самом деле заводилась от кнопки!
– Вадик, держись! – крикнул я, но Гольдберг и так лежал неподвижно, обессилев окончательно.
«Урал» покатил, набирая скорость, прямо на ворота. С КПП ударила очередь. Пули защелкали о кабину, о жесть бортов. Я пригнулся и трижды выстрелил в сторону будки. Грузовик разгонялся. Собровец бил короткими очередями по кабине, но Славу, видимо, не доставал. Из бокового окошка высунулся ствол «калаша». Не целясь, корефан прижал чересчур ретивого бойца. Я до кучи пару раз саданул из «Макарова» и бросился на пластины, потому что в этот момент передний бампер протаранил ворота.
Удар, треск. Мелькнули столбы запретки. Мы оказались за территорией старой биржи!
Приподнявшись на карачки, я добил остатки обоймы по будке. С КПП уже не стреляли, видимо, собровец плюнул на беглую машину и переключился на более насущные задачи.
Слава давил на газ. «Урал», подкидывая груз на колдобинах, мчался по лесной дороге. Я сменил обойму и сунул «Макаров» в карман.
– Как ты? – склонился я над Вадиком, держась за скамейку.
– Порядок, – пробормотал Гольдберг и улыбнулся бледными губами.
Глаз зацепился за странный предмет, перекатывающийся возле правого борта. Это был явно не кусок дюраля от погибшего вертолета, но его также закинуло сюда взрывом. Я дотянулся, взял в руки прилетевший ко мне артефакт. Он зачаровывал законченностью линий, в нем чувствовалась сила и хищная красота.
Это был Сучий нож.
Порядком отъехав от старой биржи, Слава остановился. Мы пересели в кабину. Вадик заметно воспрянул духом и уже не выглядел так бледно, как при побеге. Корефан, к моему облегчению, оказался невредим, а вот стекла пострадали изрядно. Боковые рассыпались в крошево, лобовое зияло пробоинами.
– Хорошо, я пригнуться успел, – хмыкнул Слава, кивнув на дыру напротив его головы. – Иначе б остались вы без шофера.
– Я вон его за баранку посажу, – осклабился Вадик, подражая Горбатому из «Места встречи».
Чем дальше мы оказывались от биржи, тем больше к нему возвращалось сил.
– Ага, – только и сказал Слава.
Понимая, что на убитой в хлам машине путь лежит до первого мента, мы ехали в Усть-Марью. Решение созрело после встречи с дохляком. Он вышел на дорогу, странно переступая тонкими, не гнущимися в коленях ногами. Казалось, его качало ветром. Одет он был в грязную нижнюю рубаху и кальсоны.
Чтобы не сбить бедолагу, Слава сбросил скорость.
– Дистрофик какой-то, – пробормотал Гольдберг.
– Зимогор,[17] – высказался Слава. – Че за чудо?
Я положил на колено пистолет и снял с предохранителя.
Зимогор отступил к обочине, но все равно пришлось остановить машину, чтобы на него не наехать. Он подошел к кабине с моей стороны, явно намереваясь о чем-то спросить. Одичалый мужик был бородатым, волосы на голове свалялись колтунами. Лицо было высохшим, почти черным.
– Здорово, братва, – прохрипел зимогор, с ходу вычислив, что мы не менты, а вольные урки. – Я в лесу заплутал. Где лагпункт второй?
– Нет уже второго лагпункта, – припомнил я карту старого Гольдберга. – Закрыли давно, после смерти Сталина.
– Смерти? – Лицо зимогора слегка дрогнуло одеревенелыми мышцами. – Это что ж… крякнул Усатый?
– Было такое в пятьдесят третьем году, – невозмутимо ответил я, подняв ствол «Макарова» почти вровень с окном. Дернись этот чудной прохожий открыть дверь, мгновенно схлопотал бы пулю в голову. Я его боялся. Мир вокруг нас стремительно менялся и реагировать на его перемены следовало так же стремительно.
– В пятьдесят третьем?
– Какой сейчас год, по-твоему?
– Сорок восьмой.
– Как ты в лесу оказался, помнишь?
– В лесу-то?.. – дохляк с видимым усилием напряг память. – На больничке я был… Не, не помню, должно, занесло как-то… На работы, должно, вывели…
– Все понятно, – сказал я. – Слава, поехали.
Корефан без лишних слов переключил передачу, и странный бродяга остался позади.
– Че за наркоман примороженный? – спросил корефан.
– Он не наркоман, он просто мертвый, – после встречи с Лепяго я уже ни в чем не сомневался. – Знаете, господа, похоже, мы выпустили из пещеры очень нехорошую силу.
– Да я уже понял, бляха, – угрюмо буркнул Слава и сплюнул в окошко.
– Предлагаю ехать в Усть-Марью. Если этот зимогор действительно пришел оттуда, откуда я думаю, то есть отрылся с зэковского кладбища, в поселке сейчас полный Армагеддон и Апокалипсис. Они все туда пойдут, и ментам не поздоровится. А нам представляется возможность половить рыбку в мутной воде и, если сильно повезет, поймать шанс выбраться не пустыми. Сделаем как в прошлый раз, остановимся на окраине, Вадик будет охранять груз, а мы пойдем на разведку.
– Лады, – сказал афганец.
– Пистолет дай, – заартачился Вадик. – Чем я буду охранять?
– Крестом и молитвой, – я справедливо считал, что «Макаров» в поселке пригодится куда больше.
– Я атеист! – гордо ответил Гольдберг.
– Тогда посылай их чеканить шаг в направлении мужских гениталий и в выражениях не стесняйся. Нечисть мата сильно боится.
– Иди ты знаешь куда со своими советами!
– Вот, уже получается!
Усть-Марья встретила нас настороженной тишиной. Загнав машину в лес, мы со Славой вышли через задворки, с огородов частного сектора.
– Не слишком людно, – заметил я.
Действительно, поселок будто вымер. Вдалеке, наверное, за Примой, поднимались в небо столбы черного дыма. Там горели дома. Где-то в той же стороне простучала очередь. Потом еще. Работали уже два ствола. Автоматы молотили яростно, а потом вдруг смолкли. Мы стояли, прислушиваясь.
– Ладно, – выждав, Слава двинулся вперед. – Похряли. Ильюха, поглядывай в левую сторону, я буду правую держать.
Труп мы увидели, выйдя из проулка. Человек в окровавленном камуфляже приткнулся под забором, рука была неестественно заломлена за спину.
– Из местных, «прапорщик», я его знаю. – Слава успел перезнакомиться со всеми надзирателями, выделяемыми на работы в пещеру, а я и половины в лицо запомнить не смог.
Мы стояли над трупом, представляя, какую страшную и мучительную смерть принял этот бедняга.
– Руку сломали, – заметил я.
– Его грызли, похоже, – Слава пригляделся. – Точняк, грызли. С ума сойти! Потом башку свернули. Или душили и шею сломали…
– Жуть! – сказал я.
– В натуре, беспредел, – вздохнул корефан.
– Ну, а чего бы ты хотел от шаманской администрации?
– Думаешь, демоны его так? – покосился на меня Слава. – Эти… харги твои?
– Отнюдь, – указал я. – Вот разгадка шкандыбает.
По соседнему двору на негнущихся ногах ковылял голый до пояса, обросший седой человек, здорово смахивающий на встреченного по дороге зимогора. Он направлялся к нам.
– Гля, вон еще, – как-то весело сказал Слава, кивнув на бредущего с другого конца улицы дохляка в нижнем белье.
Афганец улыбнулся, и я понял, что он готов к бою. Сейчас загремят выстрелы, и для нас все кончится, как для тех собровцев за рекой. Я уже догадался, куда поехали утром спецназовцы и кто стрелял на правом берегу Примы. Однако проверять на собственной шкуре живучесть умерших еще при Сталине зэков не хотелось.
– Не гони коней, Слава, – я вспомнил лесного зимогора и сунул руку с пистолетом в карман. – Опусти ствол. Попробуем поговорить.
Я двинулся к седому, который выглядел более авторитетно. Сорокадневная борода при ближайшем рассмотрении оказалась вымазана красным. Мы остановились друг напротив друга, нас разделял забор. Седой был высок и широк в кости. Из под татуированной кожи выпирали ребра и ключицы с воровскими восьмиконечными звездами. Кальсоны были выпачканы землей. В руке блатной упырь держал большой кухонный нож, чиф из толстой нержавейки, весь в потеках и разводах.
– Здорово, – сказал я. – Менты в Усть-Марье еще остались?
– Здоров, – прохрипел седой. – Ментов тут нет. Ментов я режу.
– Добро, – согласился я, сзади вразвалочку подошел Слава, держа автомат на плече. – Ты машину грузовую видел здесь где-нибудь?
– С какой целью интересуешься? – медленно, но внятно спросил седой. Напротив сердца у него виднелся еле различимый на темной коже профиль Сталина. На лице Сталина была дырка. Еще две дырки оказались на животе. Они были крошечные, словно игольные, от пуль 5,45 мм, со стянувшейся вокруг пробоя кожей.
– Хотим с корефаном сорваться отсюда.
– Обоснуй, почему я должен тебя греть?
«Начались кружева, – подумал я. – Точно – из блатных и засиженных. Сейчас будет ходить вокруг да около, а потом про воровское благо зальет мне в уши. Вот она арестантская натура, даже после смерти хочет что-нибудь вымогнуть! Неправду говорят в народе, что горбатого могила исправит. Жадность могилой не лечится».
– Извини, если побеспокоил, – вежливо сказал я. – Я по воле воровской ход поддерживал и к тебе чисто по-босяцки обратился.
– Там стояла, – махнул когтистой лапой седой куда-то за дом. Когти у него были длинные, белые, отросшие в могиле. – Легавые на нем приехали.
– Благодарю, – серьезно и с признательностью ответил я. – Удачи!
– И тебе всех благ. – Седой утратил к нам интерес и отчалил от забора.
– Эй, уважаемый, мы через твой участок пройдем? – окликнул упыря Слава.
– Конечно, – разрешил седой. – Участок не мой, ходи где хочешь.
Сохраняя невозмутимый вид, мы со Славой просквозили через двор, обошли дом и выбрались через покосившуюся калитку на следующую улицу. Там копошились сразу три зимогора над красной кучей в канаве. Наше появление они восприняли мирно, осмотрели с любопытством и вернулись к прерванному занятию. Из чердачного окошка за ними наблюдал перепуганный местный житель. От дохляков его отличало розовое выбритое лицо и нормальная гражданская одежда. Сами зимогоры почему-то не спешили принаряжаться, а ходили в лагерном исподнем, в котором их похоронили.
«Сюр, – крутилось у меня в голове, пока мы шли по улице. – Не впервой меня в Усть-Марье охватывает ощущение сюрреализма. Это место с такой судьбой или нам не по-детски фартит как избранным?»
Машину мы увидели – знакомый собровский «Урал». Кабина была нараспашку.
Держа наготове оружие, мы обошли грузовик, заглянули в кузов, – пусто, только вещмешки валяются. Мы развязали один. В мешке был сухпаек.
– Хавка, зашибись! – Слава распотрошил картонную коробочку, достал банку с колбасным фаршем и ловко взрезал ее «Скримишем». – Порубаем сейчас, Ильюха, а то ноги еле таскаем.
Я не стал возражать. Мы открыли другую консерву и умяли прямо в кузове, заедая каменными галетами.
– Вон там они держали оборону, – указал афганец на избу с выбитыми окнами.
Забор напротив окон был выметен взрывом, уцелевшие доски с краев покрошены пулями. Приглядевшись, я увидел, что на крыльцо вылезает нижняя половинка сорванной с петель, упавшей внутрь двери.
Возникла мысль зайти и поискать оружие посерьезнее моего ПМ… И тут же пропала. Даже если зимогоры принимали нас за социально близких, соваться в устроенную ими бойню было небезопасно. Вдруг в избе сидит агрессивно настроенный упырь, не отошедший от мясни и жаждущий крови?
Поев, мы переместились в кабину спецназовского грузовика.
– Давай, нажимай свою кнопку, – сказал я.
– У них тумблер, – спокойно ответил Слава. – Видишь, слева под рулем?
С ленцой вытянув руку, он поднял вверх тумблер зажигания, удобно расположенный рядом с рулевой колонкой. Закрутился стартер. Когда движок схватился, отпустил.
– Ну, поехали, – корефан двинул длинный рычаг переключения передачи.
«Урал» двинулся по узкой улице Левой стороны. Нам оставалось только развернуться и полным ходом помчаться к заждавшемуся нас Вадику, когда в голову мне пришла блестящая идея.
– Поехали в музей!
– Ты че, Ильюха, с дуба рухнул? – удивился корефан.
– Слава, – рассудительно и проникновенно сказал я. – Там, в музее, уникальная нумизматическая коллекция лежит. Глупо бросать такое сокровище на произвол судьбы. Золотые Врата – это хорошо, спору нет, но если придется убегать, их по-любому надо будет бросить. А монеты можно унести с собой. Тогда хоть как-то наваримся на экспедиции. Кроме того, монетами не надо делиться с Гольдбергом. Об этом договора не было.
– Понял, – Слава закрутил баранку в другую сторону.
Клоака левобережных кварталов показалась пасторальным раем в сравнении с благополучными прежде районами ментовской части Усть-Марьи.
Чем дальше мы ехали по поселку, тем сильнее меня охватывал мандраж. Идея посетить музей уже не казалась мне такой разумной. Однако при воспоминании о монетах на витринах нумизматического зала страхи тут же развеивались. Жадность и в самом деле была сильнее смерти.
За окошком «Урала» проплывали виды разоренной Усть-Марьи. Буквально за сутки шаманской власти Проскурин навел в своей вотчине новые порядки. Поселок из милицейского красного стал беспредельно черным, и не только в смысле воровской масти. Поднятые с гулаговского кладбища зимогоры истребили ненавистных ментов, начиная с сотрудников колонии и заканчивая собровцами, так некстати выдвинувшимися на захват мятежного хозяина с его золотом. Только вот на Правой стороне цириками не ограничились, порвали и членов семей, нутром чуя социального врага. Если на Левой стороне мы обнаружили двух убитых, то здесь даже из едущей машины были видны валяющиеся на тротуаре окровавленные тела, жуткие в своей неестественности обломки мебели, черные провалы выгоревших окон. На дальнем краю, у реки, что-то отчаянно и мощно горело. Очаги пожаров поменьше обсадили Правую сторону гибельной сыпью. Я не думал, что за день так много можно сделать. Теперь это стала земля мертвых. Почти все дома носили следы штурма. Хотя, скорее всего, не одни зимогоры постарались, наверняка в погроме активно участвовал лагерный контингент, мстивший легавым за свое прошлое. Только люди куда-то делись. Может быть, спали в алкогольном коматозе после пира во время чумы, а может быть, свалили из Усть-Марьи еще вчера. Зимогоры встречались повсюду, но враждебности не проявляли, должно быть, наши рожи способствовали. И все равно мои нервы были на взводе, и нумизматическая коллекция не казалась достойным оправданием глупого риска.
Зашипев тормозами, «Урал» остановился возле Дома офицеров.
– Прибыли. – Слава спрыгнул с подножки, повертел головой.
Я последовал его примеру. Аура поселка была страшной. В машине это не так сильно чувствовалось, но сейчас я ощутил себя в царстве мертвых. Гнетущая, мрачная тишина. Выбитые стекла. Зимогоров и трупов возле Дома офицеров почему-то не было, но все равно атмосфера была сырой и холодной, как в стылом погребе.
– Давай в музей, – я поежился. – Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим.
Мы вошли в Дом офицеров, ступая по выбитой с косяком двери. Кажется, ее изнутри запирали на засов, но не помогло. Держа оружие наготове, мы прошли по гулкому коридору. Расслабляться не стоило, внутри здания можно было встретить кого угодно – кладбищенских зэков в исподнем или потерявшего рассудок цирика с дробовиком, стреляющего во все, что движется.
Двустворчатые двери музея были распахнуты настежь.
– Похоже, зря ехали, – Слава осторожно оглядел первый зал и только тогда переступил через порог.
Музей после визита своего преобразившегося директора претерпел плачевные изменения. Экспозиция, посвященная быту аборигенов, оказалась обобранной. Парка, которую я видел на Лепяго, была явно сорвана с чучела. Оттуда же ушли штаны и унты. Кукла эвенка валялась распотрошенной, во всей своей неприглядной красе. Она были сшита из матрасовки, сквозь швы и разрывы торчала солома. Некогда с любовью расставленная утварь была разбросана, словно ее грубо столкнули с дороги, а потом в гневе распинывали ногами по всему залу.
Пока я осматривался, Слава прошел через анфиладу комнат до нумизматического зала. Заметив, как разочарованно опустились плечи друга, я поспешил к нему.
У меня захолонуло сердце.
Интересно, на что я надеялся, как наивный юноша, когда решил ехать в музей? Можно было даже не гадать, залежится или нет знаменитая на всю округу денежная коллекция, когда наступит смута. Я вошел в нумизматический зал, оглядел разбитые витрины. Грабители забрали все: золото, серебро, медь и банкноты. Наверное, решили толкнуть коллекцию в сборе. Целой оставалась только витрина в углу, на которой экспонировался мамонтовый свитер. Я остановился напротив нее. Уникальная одежда, сделанная ради забавы начальника геологической партии, ворам оказалась не нужна.
Зато пригодится черному археологу!
Резкий удар пистолетной рукоятью расколошматил стекло. Я бережно достал с витрины свитер, отряхнул осколки.
– Зачем он тебе? – с недоумением спросил Слава.
– Носить буду, холодно ночью в тайге, – я скинул куртку и облачился в мамонтовый свитер. Он доставал мне до середины бедра и был тяжелый, как кольчуга. Куртка, надетая поверх, будто заковала меня в латы. – А что? Полезная вещь! Хоть не зря съездили.
– Ништяк, прибарахлился, – сказал Слава. – Теперь давай-ка валить отсюда, пока нас зимогоры не выщемили.
– Правильно, Вадик нас заждался.
Мы просквозили через разгромленный музей. Напоследок окинув его взглядом, я заметил, что, помимо эвенкской одежды, пропала пальма и боевой лук со стрелами. Вероятно, кому-то из мародеров понравились. Впрочем, какое мне дело до причуд устьмарьских крадунов!
С такими мыслями я выскочил на крыльцо и нос к носу столкнулся с серым человеком. Я сначала его не узнал в гражданской одежде, лишь по нездорово серому лицу, навеки заклейменному зоной, определил шныря, постоянно клянчившего у нас сигареты. Только поэтому и не выстрелил, хотя рука машинально рванулась вверх и палец потянул спусковой крючок. Серый отпрянул – срез ствола чиркнул его по носу.
– Так это вы… а я думаю, кто приехал? – зачастил шнырь. – Слава, вы из Усть-Марьи собираетесь сдернуть? Возьмите меня с собой. Куда угодно, а? Я в кузове притырюсь и мешать не буду.
– Сейчас бы я тебя завалил, – выдохнул я, опуская ПМ. – Тебе сказочно повезло, что я не дотянул спуск.
– Возьмешь меня, Слава? – шнырь проигнорировал мое откровение.
– Тебе же только что объяснили, что ты чудом жив остался, – разъяснил афганец. – Ты нам на хрен не нужен, братэлла. У тебя сегодня, считай, второй день рожденья. Иди, празднуй.
– Ты че, командир, какой на фуй праздник! Видал, че творится? Тут зомби в кровавом угаре по улицам шастают и рвут всех подряд.
– Не всех, – сказал я. – Это зомби с понятиями. Они только ментовских валят по старой памяти да по указу Феликса Романовича. Тебя если не тронули, то и дальше не тронут, не ссы.
Имя Проскурина произвело на шныря сильное впечатление. Он оглянулся, словно боялся, что нас подслушивают.
– А вы слышали, что хозяина… – серый выдержал драматическую паузу.
– Короче! – нетерпеливо одернул Слава.
– …что хозяина в пещере подменили?
– Знаем, – ответил я. – Мы там были.
– И че там?
– Ничего хорошего. А что с зоной? Гляжу, ты на воле, и прикид у тебя вольнячий.
– Зона вчера взбунтовалась. А потом эти… зомби через запретку полезли и всех ментов чкр-р!.. – Серый красноречиво резанул себя ребром ладони по горлу. – Загрызли!
– Ну вот, сам видишь, что творится, – сказал я. – В пещере было то же самое.
– Вот и я о том же, – зачастил шнырь. – Когти рвать надо. Возьмите меня с собой, все равно куда. На трассе высадите, я там уж своим ходом. Попутку поймаю…
– Отставить! – отрезал Слава.
Командирский тон серый понял и смирился. Обмяк, словно из него вынули хребет, понуро сошел с крыльца.
Не обращая больше на шныря внимания, мы сели в грузовик.
– Хорошо, что он про тумблер не знает, – я покосился в боковое зеркало, но ничего там не высмотрел. – Иначе нам попутку пришлось бы ловить.
– Может, он водить не умеет, – пожал плечами Слава. – Уебан тот еще по виду.
– Ну и храни его Господь! – Я постарался выкинуть этого придурка из головы.
Ситуация, когда я чуть было не замочил шныря, чем-то напомнила пьяную разборку на ночном проспекте, после которой «ниву» пришлось отмывать от крови.
Мы развернулись и покатили назад. Серый исчез, наверное, забежал в Дом офицеров. Решил еще чем-нибудь поживиться или спрятался от зимогоров. Ходячие мертвецы были слишком большим испытанием для слабых нервов. После виденной в пещере Кровавой реки они не казались чем-то ужасным, но всем остальным нормальным людям, не посвященным в таинства харги, зимогоры должны были представляться наглядным подтверждением конца времен в полном соответствии с Апокалипсисом.
Убитые кварталы Правой стороны, мост, клоака Левой. К моему удивлению, кроме зимогоров в исподнем, из бараков повылезали вполне человеческого вида обитатели босяцкого района. От дохляков они старались держаться подальше, но в целом страха не выказывали, а занимались своим делом – таскали воду из колонки, рубили дрова, шли по улице, будто ничего не случилось. Жизнь налаживалась, пусть даже при новой, шаманской власти.
Вадик прятался в кустах на расстоянии прямой видимости от машины.
– Я уже думал, вы не приедете, – простонал он, выходя навстречу, когда мы составили грузовики вплотную задними бортами и вылезли, чтобы перетащить Врата.
– Мы в музей заезжали, – сказал я.
– Зачем?! – изумился Вадик.
– За свитером, – язвительно хмыкнул Слава. – Ильюха замерз.
– Ну вы даете! Вообще страх потеряли.
Я ухватился за покореженную стойку и запрыгнул в кузов. Золотые пластины басовито звякнули под ногами. Корефан, повесив автомат за спину, присоединился ко мне. Я откинул тент нашего нового грузовика. И тут же отпрянул. В кузове кто-то ждал!
В ближнем бою доставать и снимать с предохранителя пистолет уже не было времени. Я инстинктивно рванул из-под свитера заткнутый за ремень Сучий нож и тут же о него порезался.
– Стой, командир! – взмолился серый.
Я замер, сердце колотилось. Ранку на пальце щипало, из нее показалась кровь.
Шнырь торопливо выбирался на свет.
– Ты че творишь? – Слава выругался. – На хрен ты здесь оказался?
– А там я что буду делать? – прохныкал серый.
– А тут нам что с тобой делать?
– Пусть пользу приносит, – шипя от боли и слизывая текущую из пореза кровь, я осторожно засунул клинок под брючный ремень сбоку и прикрыл мамонтовым свитером. – Давайте грузить.
Втроем ворочать золотые плиты было сподручнее, хотя все равно тяжело. Пыхтя и матерясь сквозь зубы, мы перекантовали Врата в новую машину. Укрытые брезентом, пластины были в относительной недосягаемости для посторонних глаз, а мы, соответственно, в безопасности.
Закончив погрузку и слив горючее с раздолбанной машины в новую, собрались на короткий перекур. Слава угостил шныря сигаретой из найденной в вещмешке пачки.
– Что же с тобой делать? – афганец задумчиво выпустил тонкую струю дыма.
– А че? – глаза серого забегали. – До трассы бы меня докинули, а там я…
– До какой трассы? – грустно сказал Вадик.
– А че?..
– Да ниче, – безразличным тоном обронил Слава.
Только что наглый, как стая колымских педерастов, шнырь окончательно посерел лицом до оттенка ржаной муки. Он видел золото. Он знал, что мы увозим Врата с собой.
– Беги в лес, – неожиданно для себя сказал я.
– Что?
– Если ты сейчас убежишь, никто тебе в спину стрелять не будет.
Слава шумно вздохнул.
Это было неправильно, но проклятый шнырь ассоциировался с несчастным пацаном, перед которым я был виноват.
– Сделай так, чтобы мы тебя долго искали.
– Бегом! – рыкнул Слава.
Серый человек, словно подстегнутый плеткой, бросился наутек. Слава бросил руку назад, зацепил цевье, потянул «Калашников».
– Нет, – я схватил корефана за руку. – Пусть уходит.
– Ты че?
– Жизнь за жизнь, – сказал я. – Он здесь все равно никому ничего не расскажет.
Мы долго смотрели друг другу в глаза.
Тем временем серый скрылся за деревьями.
– Наигрались в гляделки? – спросил Вадик.
– Поехали, – я первый отвел взгляд, потому что дело было сделано.
Мы провели ночь в грузовике, съехав с дороги в лес. Вадику дали отоспаться в кабине, на широком зиловском диване, а сами улеглись в кузове. Давить на массу можно было без боязни – ехали весь день и от Усть-Марьи оказались слишком далеко, чтобы нас беспокоили зимогоры.
– Живой! – откликнулся я.
– Жив, – простонал Вадик и выдернул из-под меня ногу.
– Целы?
– Вроде да.
– Осмотреться.
– Вроде нормально. – Ничего не болело, и кровь не текла. – Что это было, Слава?
– С КПП из «Мухи» саданули. Молодцы, обустроились, – спокойно и рассудительно произнес афганец.
Я приподнялся и сел. Посмотрел на вертолет. Вертолеты кончились. Санитарный Ми-2 развалился, а Ми-8 опрокинулся на бок и горел. Горели раскиданные дюралевые обломки, горели пятна керосина, горели тела. Ни одно из них не двигалось.
– Сейчас баки взорвутся, наш Ми-8 совсем пустой! – сообразил я. – Слава, заводи машину!
Корефана не надо было долго упрашивать. Оценив обстановку, он сиганул через левый борт, рванул на себя дверцу и скрылся в кабине. Закрутился стартер, кузов вздрогнул от принявшегося движка. Армейская машина в самом деле заводилась от кнопки!
– Вадик, держись! – крикнул я, но Гольдберг и так лежал неподвижно, обессилев окончательно.
«Урал» покатил, набирая скорость, прямо на ворота. С КПП ударила очередь. Пули защелкали о кабину, о жесть бортов. Я пригнулся и трижды выстрелил в сторону будки. Грузовик разгонялся. Собровец бил короткими очередями по кабине, но Славу, видимо, не доставал. Из бокового окошка высунулся ствол «калаша». Не целясь, корефан прижал чересчур ретивого бойца. Я до кучи пару раз саданул из «Макарова» и бросился на пластины, потому что в этот момент передний бампер протаранил ворота.
Удар, треск. Мелькнули столбы запретки. Мы оказались за территорией старой биржи!
Приподнявшись на карачки, я добил остатки обоймы по будке. С КПП уже не стреляли, видимо, собровец плюнул на беглую машину и переключился на более насущные задачи.
Слава давил на газ. «Урал», подкидывая груз на колдобинах, мчался по лесной дороге. Я сменил обойму и сунул «Макаров» в карман.
– Как ты? – склонился я над Вадиком, держась за скамейку.
– Порядок, – пробормотал Гольдберг и улыбнулся бледными губами.
Глаз зацепился за странный предмет, перекатывающийся возле правого борта. Это был явно не кусок дюраля от погибшего вертолета, но его также закинуло сюда взрывом. Я дотянулся, взял в руки прилетевший ко мне артефакт. Он зачаровывал законченностью линий, в нем чувствовалась сила и хищная красота.
Это был Сучий нож.
* * *
Порядком отъехав от старой биржи, Слава остановился. Мы пересели в кабину. Вадик заметно воспрянул духом и уже не выглядел так бледно, как при побеге. Корефан, к моему облегчению, оказался невредим, а вот стекла пострадали изрядно. Боковые рассыпались в крошево, лобовое зияло пробоинами.
– Хорошо, я пригнуться успел, – хмыкнул Слава, кивнув на дыру напротив его головы. – Иначе б остались вы без шофера.
– Я вон его за баранку посажу, – осклабился Вадик, подражая Горбатому из «Места встречи».
Чем дальше мы оказывались от биржи, тем больше к нему возвращалось сил.
– Ага, – только и сказал Слава.
Понимая, что на убитой в хлам машине путь лежит до первого мента, мы ехали в Усть-Марью. Решение созрело после встречи с дохляком. Он вышел на дорогу, странно переступая тонкими, не гнущимися в коленях ногами. Казалось, его качало ветром. Одет он был в грязную нижнюю рубаху и кальсоны.
Чтобы не сбить бедолагу, Слава сбросил скорость.
– Дистрофик какой-то, – пробормотал Гольдберг.
– Зимогор,[17] – высказался Слава. – Че за чудо?
Я положил на колено пистолет и снял с предохранителя.
Зимогор отступил к обочине, но все равно пришлось остановить машину, чтобы на него не наехать. Он подошел к кабине с моей стороны, явно намереваясь о чем-то спросить. Одичалый мужик был бородатым, волосы на голове свалялись колтунами. Лицо было высохшим, почти черным.
– Здорово, братва, – прохрипел зимогор, с ходу вычислив, что мы не менты, а вольные урки. – Я в лесу заплутал. Где лагпункт второй?
– Нет уже второго лагпункта, – припомнил я карту старого Гольдберга. – Закрыли давно, после смерти Сталина.
– Смерти? – Лицо зимогора слегка дрогнуло одеревенелыми мышцами. – Это что ж… крякнул Усатый?
– Было такое в пятьдесят третьем году, – невозмутимо ответил я, подняв ствол «Макарова» почти вровень с окном. Дернись этот чудной прохожий открыть дверь, мгновенно схлопотал бы пулю в голову. Я его боялся. Мир вокруг нас стремительно менялся и реагировать на его перемены следовало так же стремительно.
– В пятьдесят третьем?
– Какой сейчас год, по-твоему?
– Сорок восьмой.
– Как ты в лесу оказался, помнишь?
– В лесу-то?.. – дохляк с видимым усилием напряг память. – На больничке я был… Не, не помню, должно, занесло как-то… На работы, должно, вывели…
– Все понятно, – сказал я. – Слава, поехали.
Корефан без лишних слов переключил передачу, и странный бродяга остался позади.
– Че за наркоман примороженный? – спросил корефан.
– Он не наркоман, он просто мертвый, – после встречи с Лепяго я уже ни в чем не сомневался. – Знаете, господа, похоже, мы выпустили из пещеры очень нехорошую силу.
– Да я уже понял, бляха, – угрюмо буркнул Слава и сплюнул в окошко.
– Предлагаю ехать в Усть-Марью. Если этот зимогор действительно пришел оттуда, откуда я думаю, то есть отрылся с зэковского кладбища, в поселке сейчас полный Армагеддон и Апокалипсис. Они все туда пойдут, и ментам не поздоровится. А нам представляется возможность половить рыбку в мутной воде и, если сильно повезет, поймать шанс выбраться не пустыми. Сделаем как в прошлый раз, остановимся на окраине, Вадик будет охранять груз, а мы пойдем на разведку.
– Лады, – сказал афганец.
– Пистолет дай, – заартачился Вадик. – Чем я буду охранять?
– Крестом и молитвой, – я справедливо считал, что «Макаров» в поселке пригодится куда больше.
– Я атеист! – гордо ответил Гольдберг.
– Тогда посылай их чеканить шаг в направлении мужских гениталий и в выражениях не стесняйся. Нечисть мата сильно боится.
– Иди ты знаешь куда со своими советами!
– Вот, уже получается!
Усть-Марья встретила нас настороженной тишиной. Загнав машину в лес, мы со Славой вышли через задворки, с огородов частного сектора.
– Не слишком людно, – заметил я.
Действительно, поселок будто вымер. Вдалеке, наверное, за Примой, поднимались в небо столбы черного дыма. Там горели дома. Где-то в той же стороне простучала очередь. Потом еще. Работали уже два ствола. Автоматы молотили яростно, а потом вдруг смолкли. Мы стояли, прислушиваясь.
– Ладно, – выждав, Слава двинулся вперед. – Похряли. Ильюха, поглядывай в левую сторону, я буду правую держать.
Труп мы увидели, выйдя из проулка. Человек в окровавленном камуфляже приткнулся под забором, рука была неестественно заломлена за спину.
– Из местных, «прапорщик», я его знаю. – Слава успел перезнакомиться со всеми надзирателями, выделяемыми на работы в пещеру, а я и половины в лицо запомнить не смог.
Мы стояли над трупом, представляя, какую страшную и мучительную смерть принял этот бедняга.
– Руку сломали, – заметил я.
– Его грызли, похоже, – Слава пригляделся. – Точняк, грызли. С ума сойти! Потом башку свернули. Или душили и шею сломали…
– Жуть! – сказал я.
– В натуре, беспредел, – вздохнул корефан.
– Ну, а чего бы ты хотел от шаманской администрации?
– Думаешь, демоны его так? – покосился на меня Слава. – Эти… харги твои?
– Отнюдь, – указал я. – Вот разгадка шкандыбает.
По соседнему двору на негнущихся ногах ковылял голый до пояса, обросший седой человек, здорово смахивающий на встреченного по дороге зимогора. Он направлялся к нам.
– Гля, вон еще, – как-то весело сказал Слава, кивнув на бредущего с другого конца улицы дохляка в нижнем белье.
Афганец улыбнулся, и я понял, что он готов к бою. Сейчас загремят выстрелы, и для нас все кончится, как для тех собровцев за рекой. Я уже догадался, куда поехали утром спецназовцы и кто стрелял на правом берегу Примы. Однако проверять на собственной шкуре живучесть умерших еще при Сталине зэков не хотелось.
– Не гони коней, Слава, – я вспомнил лесного зимогора и сунул руку с пистолетом в карман. – Опусти ствол. Попробуем поговорить.
Я двинулся к седому, который выглядел более авторитетно. Сорокадневная борода при ближайшем рассмотрении оказалась вымазана красным. Мы остановились друг напротив друга, нас разделял забор. Седой был высок и широк в кости. Из под татуированной кожи выпирали ребра и ключицы с воровскими восьмиконечными звездами. Кальсоны были выпачканы землей. В руке блатной упырь держал большой кухонный нож, чиф из толстой нержавейки, весь в потеках и разводах.
– Здорово, – сказал я. – Менты в Усть-Марье еще остались?
– Здоров, – прохрипел седой. – Ментов тут нет. Ментов я режу.
– Добро, – согласился я, сзади вразвалочку подошел Слава, держа автомат на плече. – Ты машину грузовую видел здесь где-нибудь?
– С какой целью интересуешься? – медленно, но внятно спросил седой. Напротив сердца у него виднелся еле различимый на темной коже профиль Сталина. На лице Сталина была дырка. Еще две дырки оказались на животе. Они были крошечные, словно игольные, от пуль 5,45 мм, со стянувшейся вокруг пробоя кожей.
– Хотим с корефаном сорваться отсюда.
– Обоснуй, почему я должен тебя греть?
«Начались кружева, – подумал я. – Точно – из блатных и засиженных. Сейчас будет ходить вокруг да около, а потом про воровское благо зальет мне в уши. Вот она арестантская натура, даже после смерти хочет что-нибудь вымогнуть! Неправду говорят в народе, что горбатого могила исправит. Жадность могилой не лечится».
– Извини, если побеспокоил, – вежливо сказал я. – Я по воле воровской ход поддерживал и к тебе чисто по-босяцки обратился.
– Там стояла, – махнул когтистой лапой седой куда-то за дом. Когти у него были длинные, белые, отросшие в могиле. – Легавые на нем приехали.
– Благодарю, – серьезно и с признательностью ответил я. – Удачи!
– И тебе всех благ. – Седой утратил к нам интерес и отчалил от забора.
– Эй, уважаемый, мы через твой участок пройдем? – окликнул упыря Слава.
– Конечно, – разрешил седой. – Участок не мой, ходи где хочешь.
Сохраняя невозмутимый вид, мы со Славой просквозили через двор, обошли дом и выбрались через покосившуюся калитку на следующую улицу. Там копошились сразу три зимогора над красной кучей в канаве. Наше появление они восприняли мирно, осмотрели с любопытством и вернулись к прерванному занятию. Из чердачного окошка за ними наблюдал перепуганный местный житель. От дохляков его отличало розовое выбритое лицо и нормальная гражданская одежда. Сами зимогоры почему-то не спешили принаряжаться, а ходили в лагерном исподнем, в котором их похоронили.
«Сюр, – крутилось у меня в голове, пока мы шли по улице. – Не впервой меня в Усть-Марье охватывает ощущение сюрреализма. Это место с такой судьбой или нам не по-детски фартит как избранным?»
Машину мы увидели – знакомый собровский «Урал». Кабина была нараспашку.
Держа наготове оружие, мы обошли грузовик, заглянули в кузов, – пусто, только вещмешки валяются. Мы развязали один. В мешке был сухпаек.
– Хавка, зашибись! – Слава распотрошил картонную коробочку, достал банку с колбасным фаршем и ловко взрезал ее «Скримишем». – Порубаем сейчас, Ильюха, а то ноги еле таскаем.
Я не стал возражать. Мы открыли другую консерву и умяли прямо в кузове, заедая каменными галетами.
– Вон там они держали оборону, – указал афганец на избу с выбитыми окнами.
Забор напротив окон был выметен взрывом, уцелевшие доски с краев покрошены пулями. Приглядевшись, я увидел, что на крыльцо вылезает нижняя половинка сорванной с петель, упавшей внутрь двери.
Возникла мысль зайти и поискать оружие посерьезнее моего ПМ… И тут же пропала. Даже если зимогоры принимали нас за социально близких, соваться в устроенную ими бойню было небезопасно. Вдруг в избе сидит агрессивно настроенный упырь, не отошедший от мясни и жаждущий крови?
Поев, мы переместились в кабину спецназовского грузовика.
– Давай, нажимай свою кнопку, – сказал я.
– У них тумблер, – спокойно ответил Слава. – Видишь, слева под рулем?
С ленцой вытянув руку, он поднял вверх тумблер зажигания, удобно расположенный рядом с рулевой колонкой. Закрутился стартер. Когда движок схватился, отпустил.
– Ну, поехали, – корефан двинул длинный рычаг переключения передачи.
«Урал» двинулся по узкой улице Левой стороны. Нам оставалось только развернуться и полным ходом помчаться к заждавшемуся нас Вадику, когда в голову мне пришла блестящая идея.
– Поехали в музей!
– Ты че, Ильюха, с дуба рухнул? – удивился корефан.
– Слава, – рассудительно и проникновенно сказал я. – Там, в музее, уникальная нумизматическая коллекция лежит. Глупо бросать такое сокровище на произвол судьбы. Золотые Врата – это хорошо, спору нет, но если придется убегать, их по-любому надо будет бросить. А монеты можно унести с собой. Тогда хоть как-то наваримся на экспедиции. Кроме того, монетами не надо делиться с Гольдбергом. Об этом договора не было.
– Понял, – Слава закрутил баранку в другую сторону.
Клоака левобережных кварталов показалась пасторальным раем в сравнении с благополучными прежде районами ментовской части Усть-Марьи.
Чем дальше мы ехали по поселку, тем сильнее меня охватывал мандраж. Идея посетить музей уже не казалась мне такой разумной. Однако при воспоминании о монетах на витринах нумизматического зала страхи тут же развеивались. Жадность и в самом деле была сильнее смерти.
За окошком «Урала» проплывали виды разоренной Усть-Марьи. Буквально за сутки шаманской власти Проскурин навел в своей вотчине новые порядки. Поселок из милицейского красного стал беспредельно черным, и не только в смысле воровской масти. Поднятые с гулаговского кладбища зимогоры истребили ненавистных ментов, начиная с сотрудников колонии и заканчивая собровцами, так некстати выдвинувшимися на захват мятежного хозяина с его золотом. Только вот на Правой стороне цириками не ограничились, порвали и членов семей, нутром чуя социального врага. Если на Левой стороне мы обнаружили двух убитых, то здесь даже из едущей машины были видны валяющиеся на тротуаре окровавленные тела, жуткие в своей неестественности обломки мебели, черные провалы выгоревших окон. На дальнем краю, у реки, что-то отчаянно и мощно горело. Очаги пожаров поменьше обсадили Правую сторону гибельной сыпью. Я не думал, что за день так много можно сделать. Теперь это стала земля мертвых. Почти все дома носили следы штурма. Хотя, скорее всего, не одни зимогоры постарались, наверняка в погроме активно участвовал лагерный контингент, мстивший легавым за свое прошлое. Только люди куда-то делись. Может быть, спали в алкогольном коматозе после пира во время чумы, а может быть, свалили из Усть-Марьи еще вчера. Зимогоры встречались повсюду, но враждебности не проявляли, должно быть, наши рожи способствовали. И все равно мои нервы были на взводе, и нумизматическая коллекция не казалась достойным оправданием глупого риска.
Зашипев тормозами, «Урал» остановился возле Дома офицеров.
– Прибыли. – Слава спрыгнул с подножки, повертел головой.
Я последовал его примеру. Аура поселка была страшной. В машине это не так сильно чувствовалось, но сейчас я ощутил себя в царстве мертвых. Гнетущая, мрачная тишина. Выбитые стекла. Зимогоров и трупов возле Дома офицеров почему-то не было, но все равно атмосфера была сырой и холодной, как в стылом погребе.
– Давай в музей, – я поежился. – Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим.
Мы вошли в Дом офицеров, ступая по выбитой с косяком двери. Кажется, ее изнутри запирали на засов, но не помогло. Держа оружие наготове, мы прошли по гулкому коридору. Расслабляться не стоило, внутри здания можно было встретить кого угодно – кладбищенских зэков в исподнем или потерявшего рассудок цирика с дробовиком, стреляющего во все, что движется.
Двустворчатые двери музея были распахнуты настежь.
– Похоже, зря ехали, – Слава осторожно оглядел первый зал и только тогда переступил через порог.
Музей после визита своего преобразившегося директора претерпел плачевные изменения. Экспозиция, посвященная быту аборигенов, оказалась обобранной. Парка, которую я видел на Лепяго, была явно сорвана с чучела. Оттуда же ушли штаны и унты. Кукла эвенка валялась распотрошенной, во всей своей неприглядной красе. Она были сшита из матрасовки, сквозь швы и разрывы торчала солома. Некогда с любовью расставленная утварь была разбросана, словно ее грубо столкнули с дороги, а потом в гневе распинывали ногами по всему залу.
Пока я осматривался, Слава прошел через анфиладу комнат до нумизматического зала. Заметив, как разочарованно опустились плечи друга, я поспешил к нему.
У меня захолонуло сердце.
Интересно, на что я надеялся, как наивный юноша, когда решил ехать в музей? Можно было даже не гадать, залежится или нет знаменитая на всю округу денежная коллекция, когда наступит смута. Я вошел в нумизматический зал, оглядел разбитые витрины. Грабители забрали все: золото, серебро, медь и банкноты. Наверное, решили толкнуть коллекцию в сборе. Целой оставалась только витрина в углу, на которой экспонировался мамонтовый свитер. Я остановился напротив нее. Уникальная одежда, сделанная ради забавы начальника геологической партии, ворам оказалась не нужна.
Зато пригодится черному археологу!
Резкий удар пистолетной рукоятью расколошматил стекло. Я бережно достал с витрины свитер, отряхнул осколки.
– Зачем он тебе? – с недоумением спросил Слава.
– Носить буду, холодно ночью в тайге, – я скинул куртку и облачился в мамонтовый свитер. Он доставал мне до середины бедра и был тяжелый, как кольчуга. Куртка, надетая поверх, будто заковала меня в латы. – А что? Полезная вещь! Хоть не зря съездили.
– Ништяк, прибарахлился, – сказал Слава. – Теперь давай-ка валить отсюда, пока нас зимогоры не выщемили.
– Правильно, Вадик нас заждался.
Мы просквозили через разгромленный музей. Напоследок окинув его взглядом, я заметил, что, помимо эвенкской одежды, пропала пальма и боевой лук со стрелами. Вероятно, кому-то из мародеров понравились. Впрочем, какое мне дело до причуд устьмарьских крадунов!
С такими мыслями я выскочил на крыльцо и нос к носу столкнулся с серым человеком. Я сначала его не узнал в гражданской одежде, лишь по нездорово серому лицу, навеки заклейменному зоной, определил шныря, постоянно клянчившего у нас сигареты. Только поэтому и не выстрелил, хотя рука машинально рванулась вверх и палец потянул спусковой крючок. Серый отпрянул – срез ствола чиркнул его по носу.
– Так это вы… а я думаю, кто приехал? – зачастил шнырь. – Слава, вы из Усть-Марьи собираетесь сдернуть? Возьмите меня с собой. Куда угодно, а? Я в кузове притырюсь и мешать не буду.
– Сейчас бы я тебя завалил, – выдохнул я, опуская ПМ. – Тебе сказочно повезло, что я не дотянул спуск.
– Возьмешь меня, Слава? – шнырь проигнорировал мое откровение.
– Тебе же только что объяснили, что ты чудом жив остался, – разъяснил афганец. – Ты нам на хрен не нужен, братэлла. У тебя сегодня, считай, второй день рожденья. Иди, празднуй.
– Ты че, командир, какой на фуй праздник! Видал, че творится? Тут зомби в кровавом угаре по улицам шастают и рвут всех подряд.
– Не всех, – сказал я. – Это зомби с понятиями. Они только ментовских валят по старой памяти да по указу Феликса Романовича. Тебя если не тронули, то и дальше не тронут, не ссы.
Имя Проскурина произвело на шныря сильное впечатление. Он оглянулся, словно боялся, что нас подслушивают.
– А вы слышали, что хозяина… – серый выдержал драматическую паузу.
– Короче! – нетерпеливо одернул Слава.
– …что хозяина в пещере подменили?
– Знаем, – ответил я. – Мы там были.
– И че там?
– Ничего хорошего. А что с зоной? Гляжу, ты на воле, и прикид у тебя вольнячий.
– Зона вчера взбунтовалась. А потом эти… зомби через запретку полезли и всех ментов чкр-р!.. – Серый красноречиво резанул себя ребром ладони по горлу. – Загрызли!
– Ну вот, сам видишь, что творится, – сказал я. – В пещере было то же самое.
– Вот и я о том же, – зачастил шнырь. – Когти рвать надо. Возьмите меня с собой, все равно куда. На трассе высадите, я там уж своим ходом. Попутку поймаю…
– Отставить! – отрезал Слава.
Командирский тон серый понял и смирился. Обмяк, словно из него вынули хребет, понуро сошел с крыльца.
Не обращая больше на шныря внимания, мы сели в грузовик.
– Хорошо, что он про тумблер не знает, – я покосился в боковое зеркало, но ничего там не высмотрел. – Иначе нам попутку пришлось бы ловить.
– Может, он водить не умеет, – пожал плечами Слава. – Уебан тот еще по виду.
– Ну и храни его Господь! – Я постарался выкинуть этого придурка из головы.
Ситуация, когда я чуть было не замочил шныря, чем-то напомнила пьяную разборку на ночном проспекте, после которой «ниву» пришлось отмывать от крови.
Мы развернулись и покатили назад. Серый исчез, наверное, забежал в Дом офицеров. Решил еще чем-нибудь поживиться или спрятался от зимогоров. Ходячие мертвецы были слишком большим испытанием для слабых нервов. После виденной в пещере Кровавой реки они не казались чем-то ужасным, но всем остальным нормальным людям, не посвященным в таинства харги, зимогоры должны были представляться наглядным подтверждением конца времен в полном соответствии с Апокалипсисом.
Убитые кварталы Правой стороны, мост, клоака Левой. К моему удивлению, кроме зимогоров в исподнем, из бараков повылезали вполне человеческого вида обитатели босяцкого района. От дохляков они старались держаться подальше, но в целом страха не выказывали, а занимались своим делом – таскали воду из колонки, рубили дрова, шли по улице, будто ничего не случилось. Жизнь налаживалась, пусть даже при новой, шаманской власти.
Вадик прятался в кустах на расстоянии прямой видимости от машины.
– Я уже думал, вы не приедете, – простонал он, выходя навстречу, когда мы составили грузовики вплотную задними бортами и вылезли, чтобы перетащить Врата.
– Мы в музей заезжали, – сказал я.
– Зачем?! – изумился Вадик.
– За свитером, – язвительно хмыкнул Слава. – Ильюха замерз.
– Ну вы даете! Вообще страх потеряли.
Я ухватился за покореженную стойку и запрыгнул в кузов. Золотые пластины басовито звякнули под ногами. Корефан, повесив автомат за спину, присоединился ко мне. Я откинул тент нашего нового грузовика. И тут же отпрянул. В кузове кто-то ждал!
В ближнем бою доставать и снимать с предохранителя пистолет уже не было времени. Я инстинктивно рванул из-под свитера заткнутый за ремень Сучий нож и тут же о него порезался.
– Стой, командир! – взмолился серый.
Я замер, сердце колотилось. Ранку на пальце щипало, из нее показалась кровь.
Шнырь торопливо выбирался на свет.
– Ты че творишь? – Слава выругался. – На хрен ты здесь оказался?
– А там я что буду делать? – прохныкал серый.
– А тут нам что с тобой делать?
– Пусть пользу приносит, – шипя от боли и слизывая текущую из пореза кровь, я осторожно засунул клинок под брючный ремень сбоку и прикрыл мамонтовым свитером. – Давайте грузить.
Втроем ворочать золотые плиты было сподручнее, хотя все равно тяжело. Пыхтя и матерясь сквозь зубы, мы перекантовали Врата в новую машину. Укрытые брезентом, пластины были в относительной недосягаемости для посторонних глаз, а мы, соответственно, в безопасности.
Закончив погрузку и слив горючее с раздолбанной машины в новую, собрались на короткий перекур. Слава угостил шныря сигаретой из найденной в вещмешке пачки.
– Что же с тобой делать? – афганец задумчиво выпустил тонкую струю дыма.
– А че? – глаза серого забегали. – До трассы бы меня докинули, а там я…
– До какой трассы? – грустно сказал Вадик.
– А че?..
– Да ниче, – безразличным тоном обронил Слава.
Только что наглый, как стая колымских педерастов, шнырь окончательно посерел лицом до оттенка ржаной муки. Он видел золото. Он знал, что мы увозим Врата с собой.
– Беги в лес, – неожиданно для себя сказал я.
– Что?
– Если ты сейчас убежишь, никто тебе в спину стрелять не будет.
Слава шумно вздохнул.
Это было неправильно, но проклятый шнырь ассоциировался с несчастным пацаном, перед которым я был виноват.
– Сделай так, чтобы мы тебя долго искали.
– Бегом! – рыкнул Слава.
Серый человек, словно подстегнутый плеткой, бросился наутек. Слава бросил руку назад, зацепил цевье, потянул «Калашников».
– Нет, – я схватил корефана за руку. – Пусть уходит.
– Ты че?
– Жизнь за жизнь, – сказал я. – Он здесь все равно никому ничего не расскажет.
Мы долго смотрели друг другу в глаза.
Тем временем серый скрылся за деревьями.
– Наигрались в гляделки? – спросил Вадик.
– Поехали, – я первый отвел взгляд, потому что дело было сделано.
* * *
Мы провели ночь в грузовике, съехав с дороги в лес. Вадику дали отоспаться в кабине, на широком зиловском диване, а сами улеглись в кузове. Давить на массу можно было без боязни – ехали весь день и от Усть-Марьи оказались слишком далеко, чтобы нас беспокоили зимогоры.