Страница:
Присутствие Лены еще не выветрилось отсюда. Мезенцев сел на диван, закрыл глаза и впитывал порами это присутствие. Оно успокаивало его и убеждало, что еще ничего не потеряно. Еще ничего не потеряно...
Он принял душ, вскрыл банку с консервами из холодильника, допил бутылку вермута, посмотрел телевизор. И в двенадцатом часу ночи пошел за вещью, которая могла бы спасти его и Лену.
Мезенцев вошел в ресторан со служебного входа. Алик стоял в коридоре спиной к двери и курил. Мезенцев тронул его за плечо и загробным голосом поинтересовался:
— Много наворовал, пока меня не было?
Мезенцев и представить себе не мог, что взрослый парень может так перепугаться от простого прикосновения. Алика передернуло, он уронил сигарету, резко крутанулся на месте, уперся в Мезенцева и ошарашенно отпрыгнул назад.
— Ев-евгений П-петрович?..
— Судя по твоим прыжкам — много, — усмехнулся Мезенцев, еще не понимая, что происходит, еще не видя, что страх в глазах Алика — подлинный, глубокий. — Твое счастье, что мне сейчас некогда этим заниматься...
— Евгений Петрович, это не я! — выпалил Алик, прижимая руки к груди в умоляющем жесте. — Вот вам крест, не я!
— Что — не ты?
— Не я это придумал...
Мезенцев нахмурился, пытаясь сообразить, куда это с перепугу понесло Алика, но тут в коридоре возник Сева, и Алик немедленно заткнулся. Сева улыбнулся. Он всегда был улыбчив, аккуратен и деловит. Часы показывали полночь, а Сева был бодр и свеж, на нем была чистая рубашка, а галстук пришпилен элегантной булавкой. Образцовый менеджер, что тут сказать.
— Вернулись, Евгений Петрович? — радушно сказал Сева.
— Ненадолго.
Сева понимающе кивнул. Он был воплощением лояльности своему хозяину, олицетворением надежной опоры своему хозяину...
Прислонившийся к стене Алик был олицетворением страха.
6
7
Глава 36
1
2
3
Он принял душ, вскрыл банку с консервами из холодильника, допил бутылку вермута, посмотрел телевизор. И в двенадцатом часу ночи пошел за вещью, которая могла бы спасти его и Лену.
Мезенцев вошел в ресторан со служебного входа. Алик стоял в коридоре спиной к двери и курил. Мезенцев тронул его за плечо и загробным голосом поинтересовался:
— Много наворовал, пока меня не было?
Мезенцев и представить себе не мог, что взрослый парень может так перепугаться от простого прикосновения. Алика передернуло, он уронил сигарету, резко крутанулся на месте, уперся в Мезенцева и ошарашенно отпрыгнул назад.
— Ев-евгений П-петрович?..
— Судя по твоим прыжкам — много, — усмехнулся Мезенцев, еще не понимая, что происходит, еще не видя, что страх в глазах Алика — подлинный, глубокий. — Твое счастье, что мне сейчас некогда этим заниматься...
— Евгений Петрович, это не я! — выпалил Алик, прижимая руки к груди в умоляющем жесте. — Вот вам крест, не я!
— Что — не ты?
— Не я это придумал...
Мезенцев нахмурился, пытаясь сообразить, куда это с перепугу понесло Алика, но тут в коридоре возник Сева, и Алик немедленно заткнулся. Сева улыбнулся. Он всегда был улыбчив, аккуратен и деловит. Часы показывали полночь, а Сева был бодр и свеж, на нем была чистая рубашка, а галстук пришпилен элегантной булавкой. Образцовый менеджер, что тут сказать.
— Вернулись, Евгений Петрович? — радушно сказал Сева.
— Ненадолго.
Сева понимающе кивнул. Он был воплощением лояльности своему хозяину, олицетворением надежной опоры своему хозяину...
Прислонившийся к стене Алик был олицетворением страха.
6
А у Левана Батумского была своя опора, была своя воплощенная лояльность — рыжий. Но именно что была.
После стрельбы в пансионате и поспешной загрузки рыжего в «Скорую» следы левановского талисмана внезапно оборвались. То есть ни в какую больницу рыжий так и не прибыл, исчез, растворился в воздухе.
Леван едва не поубивал своих охранников, из которых никто не додумался сесть с рыжим в машину для сопровождения, однако охранники с безопасного расстояния напомнили ему, что такого приказа Леван им не давал, а им казалось важнее обеспечить безопасность самого Левана, потому что тогда в пансионате черт-те что творилось...
Леван потерял покой. Потом — сон и вес. Потом — уверенность в завтрашнем и послезавтрашнем дне, потому что рыжего нет рядом, а кроме него, никто не может гарантировать удачное будущее. Леван совершенно не вспоминал про генеральскую дочку и вообще не вспоминал про обстоятельства, приведшие его и рыжего в подмосковный пансионат. Его заботят лишь последствия... Его заботит лишь рыжий...
Через две недели после истории в пансионате Леван Батумский оказался на больничной койке с нервным срывом, перетекающим в затяжную депрессию. Позже его вывели из депрессии оригинальным методом, который крайне редко используется в медицине.
Но пока он безразлично слушает профессора, который излагает ему перспективный план лечения.
А пока он слушал усыпляющий голос профессора, рыжий — совсем в другом месте — уже спал и видел сон. Он видел человека, сидящего на стуле. Точнее, не видел, а ощущал — человека, его позу, его настроение, предметы в комнате... Так вот, человек находился рядом с рыжим, он сидел и говорил, говорил...
У него странно-знакомый голос.
Рыжий пытался понять слова, плывущие внутри его головы, словно рыбы в аквариуме, но не мог осознать их смысл. Интонации, тембр, темп, но не смысл. Странно.
Слова лились будто водопад, и рыжий поначалу воспринимал их как успокаивающую музыку, типа колыбельной, и он почти готов был поддаться этому потоку, почти готов забыться, почти... Если бы не голос.
Рыжий мысленно убирал интонации, убирал темп, оставил попытки распознать смысл слов... Остался лишь сам голос, и на нем рыжий сосредоточивает свое ослабленное инъекциями внимание.
Узнавание происходит внезапно, словно вспышка, словно провалившийся под ногами пол, словно отказавшие тормоза в мчащемся автомобиле...
Рыжий вдруг ощутил недостаток воздуха, легкие до боли пусты, гортань горит, пальцы судорожно сжимаются в кулаки. Тело выгибается, едва не сшибая стойку с капельницей, но внимательные санитары — или кто там эти люди рядом с кроватью — удержали рыжего на месте. Точнее — его придавили к кровати сразу несколько сильных и умелых рук. Бороться бесполезно, рыжий снова начинал дышать, выпрямился на кровати. Пульс и давление стабилизируются.
Рыжий лежат неподвижно и чувствовал, как туман в голове медленно рассеивается, хотя тело по-прежнему слабо.
Снова раздался знакомый голос, но теперь слова имеют смысл и складываются в фразы.
— Рано или поздно, — слышал рыжий. — Рано или поздно все возвращается на свои места. Ты вернулся, потому что твое место здесь.
— Н-нет! — закричал рыжий и не услышал собственного голоса.
— Твое место здесь, — повторил знакомый голос. — Ты вернулся. Все вы рано или поздно вернетесь. Все. Рано или поздно.
После стрельбы в пансионате и поспешной загрузки рыжего в «Скорую» следы левановского талисмана внезапно оборвались. То есть ни в какую больницу рыжий так и не прибыл, исчез, растворился в воздухе.
Леван едва не поубивал своих охранников, из которых никто не додумался сесть с рыжим в машину для сопровождения, однако охранники с безопасного расстояния напомнили ему, что такого приказа Леван им не давал, а им казалось важнее обеспечить безопасность самого Левана, потому что тогда в пансионате черт-те что творилось...
Леван потерял покой. Потом — сон и вес. Потом — уверенность в завтрашнем и послезавтрашнем дне, потому что рыжего нет рядом, а кроме него, никто не может гарантировать удачное будущее. Леван совершенно не вспоминал про генеральскую дочку и вообще не вспоминал про обстоятельства, приведшие его и рыжего в подмосковный пансионат. Его заботят лишь последствия... Его заботит лишь рыжий...
Через две недели после истории в пансионате Леван Батумский оказался на больничной койке с нервным срывом, перетекающим в затяжную депрессию. Позже его вывели из депрессии оригинальным методом, который крайне редко используется в медицине.
Но пока он безразлично слушает профессора, который излагает ему перспективный план лечения.
А пока он слушал усыпляющий голос профессора, рыжий — совсем в другом месте — уже спал и видел сон. Он видел человека, сидящего на стуле. Точнее, не видел, а ощущал — человека, его позу, его настроение, предметы в комнате... Так вот, человек находился рядом с рыжим, он сидел и говорил, говорил...
У него странно-знакомый голос.
Рыжий пытался понять слова, плывущие внутри его головы, словно рыбы в аквариуме, но не мог осознать их смысл. Интонации, тембр, темп, но не смысл. Странно.
Слова лились будто водопад, и рыжий поначалу воспринимал их как успокаивающую музыку, типа колыбельной, и он почти готов был поддаться этому потоку, почти готов забыться, почти... Если бы не голос.
Рыжий мысленно убирал интонации, убирал темп, оставил попытки распознать смысл слов... Остался лишь сам голос, и на нем рыжий сосредоточивает свое ослабленное инъекциями внимание.
Узнавание происходит внезапно, словно вспышка, словно провалившийся под ногами пол, словно отказавшие тормоза в мчащемся автомобиле...
Рыжий вдруг ощутил недостаток воздуха, легкие до боли пусты, гортань горит, пальцы судорожно сжимаются в кулаки. Тело выгибается, едва не сшибая стойку с капельницей, но внимательные санитары — или кто там эти люди рядом с кроватью — удержали рыжего на месте. Точнее — его придавили к кровати сразу несколько сильных и умелых рук. Бороться бесполезно, рыжий снова начинал дышать, выпрямился на кровати. Пульс и давление стабилизируются.
Рыжий лежат неподвижно и чувствовал, как туман в голове медленно рассеивается, хотя тело по-прежнему слабо.
Снова раздался знакомый голос, но теперь слова имеют смысл и складываются в фразы.
— Рано или поздно, — слышал рыжий. — Рано или поздно все возвращается на свои места. Ты вернулся, потому что твое место здесь.
— Н-нет! — закричал рыжий и не услышал собственного голоса.
— Твое место здесь, — повторил знакомый голос. — Ты вернулся. Все вы рано или поздно вернетесь. Все. Рано или поздно.
7
Таксист не нравился Насте. От него несет табаком — сама-то она не любит табак, она курила редко и по необходимости. Этот же толстошеий тип в потертой кожаной куртке, похоже, пропах табаком от ушей до носков. Что еще хуже — у него в приемнике играет «Радио шансон». Что еще хуже — он пытался с Настей поболтать.
Настя надела солнцезащитные очки: даже полный идиот сообразил бы, что это сигнал — оставьте меня в покое. Но таксиста ее жест не пронимает, он продолжал безостановочно трепать языком, задавать какие-то вопросы и болтать дальше, не дожидаясь ответов.
За стеклами машины проплывали светящиеся буквы, складывающиеся в слова — названия магазинов, ресторанов, казино. Некоторые Настя помнила, некоторые — нет. Снова накрапывал дождь, и таксист включил «дворники».
Вскоре светящихся букв стало меньше, небо с обеих сторон дороги закрыли многоэтажные панельные дома, и звезд за ними не видно. Машина совершила несколько поворотов, объехала очередной многоэтажный дом и остановилась.
— Ну вот и приехали... — непонятно чему радуясь, сказал таксист. Настя протянула ему деньги, вышла из машины...
Прежде чем таксист успел нажать на газ, она уже снова в машине, на переднем сиденье, кричит в лицо таксисту:
— Ты что-о-о?!!
— Э-э-э... — опасливо отодвигается таксист. — Сама-то ты чего, подруга?
— Подруга?! Я тебе дам — подруга! Ты куда меня завез, придурок?
Таксист обиженно сжал губы и исподлобья смотрел на Настю. Ресурс его терпения ограничен. Вот-вот он сорвется, но пока он держится. Из последних сил. Он сказал:
— Куда сказала, туда и привез. Сам я, что ли, выдумал? Сам бы я и не выдумал сюда ехать. Это ты мне сказала.
— Я?! — Концентрация ярости и сарказма в ее голосе должна была бы убить таксиста, но это толстокожее животное нагло игнорирует эмоциональный посыл. Только морщится.
— Я?! Да с какой стати?! Ты бы лучше слушал! У тебя радио орет, вот ты и не расслышал...
— Все я расслышал.
— Ну ты посмотри, куда ты меня привез...
Она распахнула дверцу машины, выскочила под дождь, ткнула рукой в темноту, которую лишь отчасти рассеивают лучи фар и белые пятна уличных фонарей...
Тут до нее наконец доходит самый простой ответ на ее вопросы. Таксист специально завез ее сюда. Он уже делал это с другими девушками. А тела потом сбрасывал в этот овраг...
Настя запоздало приняла оборонительную стойку, сжала пальцы в кулаки, напрягла мышцы ноги для резкого удара...
Но таксист по-прежнему сидел с унылой физиономией за рулем, о чем-то медленно докладывая диспетчеру в мобильник. В его глазах нет ни безумия, ни агрессии, ни вообще какой-то энергии. На маньяка он как-то не тянул, и Настя расслабила мышцы. Идиотская ситуация.
Настя обернулась и посмотрела туда, куда уходят и растворяются конусы света от фар машины. Это место совсем не похоже на ее дом. Это вообще какой-то дальний район, в котором она никогда не бывала прежде. Но как? Как она позволила этому таксисту с закупоренными ушами завезти себя в эту Тмутаракань? Разве она не видела, что они едут не туда?!
Не видела. Позволила. Вот такие вот штуки выкидывает любимый город в первые часы после ее прибытия. Ничего не скажешь, гостеприимства выше крыши.
Настя стояла рядом с такси и смотрела: метров через десять дорога начинает идти под уклон, а потом начинается нечто вроде неглубокого оврага. В окружении деревьев торчали покрытые шифером крыши — домики столь небольшие, что Настя принимает их за садовые. Зато чуть правее красуются зеленые крыши краснокирпичных коттеджей. Их спутниковые тарелки устремлены в небо. Мощные прожектора освещали территорию вокруг дома. Настя смотрела на все это, и неожиданно сердце ее сжимается от сильного чувства, которое именуется тоска. Сердце реагирует так, будто бы здесь, в этом самом месте, Настя когда-то оставила нечто важное. И забрать это нечто нельзя, поэтому сердце сжимается, напоминая о случившейся потере.
Однако Настя видит это место в первый раз и ни о каких потерях не догадывается.
Если не считать потерю денег, которые придется доплатить таксисту, чтобы он все-таки довез ее по нужному адресу.
— Гостиница «Заря», — сказала она, садясь в машину. — И чтобы без фокусов. Я занималась восточными единоборствами. Так что в случае чего сломаю тебе шею и скажу, что так и было.
Шофер скептически ухмыльнулся, и такси двинулось задним ходом. Настя убрала солнцезащитные очки — придется следить за дорогой, чтобы снова не вляпаться в такую идиотскую ситуацию.
— Гостиница «Заря»? — уточнил таксист, продолжая ухмыляться.
— Да.
— Точно? Не передумаешь?
— Вези давай.
На этот раз он без проблем довез Настю до гостиницы. Настя сняла одноместный номер на три дня. Она надеялась за это время управиться со всеми делами.
Забросив вещи в номер, опробовав телевизор, послушав гудки в телефонной трубке и оценив температуру воды в кране, Настя отправилась что-нибудь перекусить. Ресторан был закрыт, но работало круглосуточное кафе на пятом этаже.
Настя ела плов в полупустом зале, где, кроме нее, деловито пили водку двое командированных и не слишком товарного вида проститутка убеждала компанию молодых людей, что им без нее никак не обойтись.
— Сигаретки не будет?
Это не командированные и не кто-то из тех молодых людей. Это худощавая девушка примерно одного с Настей возраста. Она носит круглые очки в тонкой оправе, отчего ее лицо сразу же кажется слишком изящным для этого кафе, для этой гостиницы и этого города.
— Сигаретки... — Настя хлопнула себя по карманам. — Нет, в номере оставила.
— Жаль, — сказала девушка таким тоном, как будто это и вправду серьезная неприятность.
— Но я могу потом сходить... — У Насти был редкий приступ желания совершать добрые поступки.
— Если не трудно... — Надежда на благополучный исход снова вспыхнула за стеклами очков. Все это довольно странно.
Настя спустилась в свой номер, достала сигарету, вышла в коридор... Она уже тут.
— Чтобы вам не подниматься взад-вперед, — пояснила девушка в круглых очках, поспешно беря сигарету, и закурила прямо под табличкой «Курение производить в специально отведенных для этого местах». Настя смотрела на эту красивую девушку и пыталась сообразить, что с ней не так. В ее представлении у красивых девушек все неприятности связаны с одним и тем же.
— Поссорились? — спрашивает Настя сочувственно.
— Что? — удивилась девушка в очках.
— С парнем, — уточнила Настя.
Девушка усмехнулась так, будто возможная ссора с парнем была такой безделицей, о которой и говорить-то не стоит.
— Не в этом дело, — сказала она.
— А-а-а... — Дальше Настя уже не лезет. Это не ее дело. У нее своих-то дел по горло.
Однако девушка в очках решила разъяснить ситуацию. Возможно, в последнее время ей не хватало общества, и она была готова обсуждать свои личные проблемы с первым встречным. Возможно.
— Мы не поссорились, — сказала она. — Просто я его жду.
— Понятно, — вежливо кивнула Настя. — Опаздывает. Мужики, они такие...
— Месяц уже.
— Что?
— Уже месяц его жду. И ничего. Никаких вестей. — В этом месте голос Лены Стригалевой предательски дрогнул, и она поспешно затянулась Настиной сигаретой.
Настя надела солнцезащитные очки: даже полный идиот сообразил бы, что это сигнал — оставьте меня в покое. Но таксиста ее жест не пронимает, он продолжал безостановочно трепать языком, задавать какие-то вопросы и болтать дальше, не дожидаясь ответов.
За стеклами машины проплывали светящиеся буквы, складывающиеся в слова — названия магазинов, ресторанов, казино. Некоторые Настя помнила, некоторые — нет. Снова накрапывал дождь, и таксист включил «дворники».
Вскоре светящихся букв стало меньше, небо с обеих сторон дороги закрыли многоэтажные панельные дома, и звезд за ними не видно. Машина совершила несколько поворотов, объехала очередной многоэтажный дом и остановилась.
— Ну вот и приехали... — непонятно чему радуясь, сказал таксист. Настя протянула ему деньги, вышла из машины...
Прежде чем таксист успел нажать на газ, она уже снова в машине, на переднем сиденье, кричит в лицо таксисту:
— Ты что-о-о?!!
— Э-э-э... — опасливо отодвигается таксист. — Сама-то ты чего, подруга?
— Подруга?! Я тебе дам — подруга! Ты куда меня завез, придурок?
Таксист обиженно сжал губы и исподлобья смотрел на Настю. Ресурс его терпения ограничен. Вот-вот он сорвется, но пока он держится. Из последних сил. Он сказал:
— Куда сказала, туда и привез. Сам я, что ли, выдумал? Сам бы я и не выдумал сюда ехать. Это ты мне сказала.
— Я?! — Концентрация ярости и сарказма в ее голосе должна была бы убить таксиста, но это толстокожее животное нагло игнорирует эмоциональный посыл. Только морщится.
— Я?! Да с какой стати?! Ты бы лучше слушал! У тебя радио орет, вот ты и не расслышал...
— Все я расслышал.
— Ну ты посмотри, куда ты меня привез...
Она распахнула дверцу машины, выскочила под дождь, ткнула рукой в темноту, которую лишь отчасти рассеивают лучи фар и белые пятна уличных фонарей...
Тут до нее наконец доходит самый простой ответ на ее вопросы. Таксист специально завез ее сюда. Он уже делал это с другими девушками. А тела потом сбрасывал в этот овраг...
Настя запоздало приняла оборонительную стойку, сжала пальцы в кулаки, напрягла мышцы ноги для резкого удара...
Но таксист по-прежнему сидел с унылой физиономией за рулем, о чем-то медленно докладывая диспетчеру в мобильник. В его глазах нет ни безумия, ни агрессии, ни вообще какой-то энергии. На маньяка он как-то не тянул, и Настя расслабила мышцы. Идиотская ситуация.
Настя обернулась и посмотрела туда, куда уходят и растворяются конусы света от фар машины. Это место совсем не похоже на ее дом. Это вообще какой-то дальний район, в котором она никогда не бывала прежде. Но как? Как она позволила этому таксисту с закупоренными ушами завезти себя в эту Тмутаракань? Разве она не видела, что они едут не туда?!
Не видела. Позволила. Вот такие вот штуки выкидывает любимый город в первые часы после ее прибытия. Ничего не скажешь, гостеприимства выше крыши.
Настя стояла рядом с такси и смотрела: метров через десять дорога начинает идти под уклон, а потом начинается нечто вроде неглубокого оврага. В окружении деревьев торчали покрытые шифером крыши — домики столь небольшие, что Настя принимает их за садовые. Зато чуть правее красуются зеленые крыши краснокирпичных коттеджей. Их спутниковые тарелки устремлены в небо. Мощные прожектора освещали территорию вокруг дома. Настя смотрела на все это, и неожиданно сердце ее сжимается от сильного чувства, которое именуется тоска. Сердце реагирует так, будто бы здесь, в этом самом месте, Настя когда-то оставила нечто важное. И забрать это нечто нельзя, поэтому сердце сжимается, напоминая о случившейся потере.
Однако Настя видит это место в первый раз и ни о каких потерях не догадывается.
Если не считать потерю денег, которые придется доплатить таксисту, чтобы он все-таки довез ее по нужному адресу.
— Гостиница «Заря», — сказала она, садясь в машину. — И чтобы без фокусов. Я занималась восточными единоборствами. Так что в случае чего сломаю тебе шею и скажу, что так и было.
Шофер скептически ухмыльнулся, и такси двинулось задним ходом. Настя убрала солнцезащитные очки — придется следить за дорогой, чтобы снова не вляпаться в такую идиотскую ситуацию.
— Гостиница «Заря»? — уточнил таксист, продолжая ухмыляться.
— Да.
— Точно? Не передумаешь?
— Вези давай.
На этот раз он без проблем довез Настю до гостиницы. Настя сняла одноместный номер на три дня. Она надеялась за это время управиться со всеми делами.
Забросив вещи в номер, опробовав телевизор, послушав гудки в телефонной трубке и оценив температуру воды в кране, Настя отправилась что-нибудь перекусить. Ресторан был закрыт, но работало круглосуточное кафе на пятом этаже.
Настя ела плов в полупустом зале, где, кроме нее, деловито пили водку двое командированных и не слишком товарного вида проститутка убеждала компанию молодых людей, что им без нее никак не обойтись.
— Сигаретки не будет?
Это не командированные и не кто-то из тех молодых людей. Это худощавая девушка примерно одного с Настей возраста. Она носит круглые очки в тонкой оправе, отчего ее лицо сразу же кажется слишком изящным для этого кафе, для этой гостиницы и этого города.
— Сигаретки... — Настя хлопнула себя по карманам. — Нет, в номере оставила.
— Жаль, — сказала девушка таким тоном, как будто это и вправду серьезная неприятность.
— Но я могу потом сходить... — У Насти был редкий приступ желания совершать добрые поступки.
— Если не трудно... — Надежда на благополучный исход снова вспыхнула за стеклами очков. Все это довольно странно.
Настя спустилась в свой номер, достала сигарету, вышла в коридор... Она уже тут.
— Чтобы вам не подниматься взад-вперед, — пояснила девушка в круглых очках, поспешно беря сигарету, и закурила прямо под табличкой «Курение производить в специально отведенных для этого местах». Настя смотрела на эту красивую девушку и пыталась сообразить, что с ней не так. В ее представлении у красивых девушек все неприятности связаны с одним и тем же.
— Поссорились? — спрашивает Настя сочувственно.
— Что? — удивилась девушка в очках.
— С парнем, — уточнила Настя.
Девушка усмехнулась так, будто возможная ссора с парнем была такой безделицей, о которой и говорить-то не стоит.
— Не в этом дело, — сказала она.
— А-а-а... — Дальше Настя уже не лезет. Это не ее дело. У нее своих-то дел по горло.
Однако девушка в очках решила разъяснить ситуацию. Возможно, в последнее время ей не хватало общества, и она была готова обсуждать свои личные проблемы с первым встречным. Возможно.
— Мы не поссорились, — сказала она. — Просто я его жду.
— Понятно, — вежливо кивнула Настя. — Опаздывает. Мужики, они такие...
— Месяц уже.
— Что?
— Уже месяц его жду. И ничего. Никаких вестей. — В этом месте голос Лены Стригалевой предательски дрогнул, и она поспешно затянулась Настиной сигаретой.
Глава 36
Хороший вопрос
1
— Не думай, что мне это доставляет удовольствие, — услышал Аристарх Дворников, и его передернуло от этого голоса и от этих слов. Панический ужас первых секунд после встречи с этим помятым красноглазым убийцей уже прошел, и Дворников догадался, что вот так сразу его не прикончат, что из него будут вытягивать какую-то информацию. И пока эта информация не вытянется вся, он, Дворников, будет жить.
Но эти глаза, этот голос и эти разложенные на квадрате черной ткани сверкающие ножи... Нехорошие предчувствия холодят позвоночник и ввинчиваются ледяным штопором в основание черепа. Дворников очень сожалел, что ввязался в эту историю. Но его сожаления никого не волнуют.
— Это не потому, что я какой-то там садист, — негромко, словно сам с собой, говорил человек с ножами. — Это потому, что так надо. Потому, что мне ничего другого не остается...
— Стоп-стоп, — возразил Дворников, возмущенный таким неконструктивным подходом. — Ну зачем же так сразу? Я же не отказываюсь говорить, я же не молчу... Я уже сказал, как зовут этого человека, что он хотел от меня...
— Мне сейчас нужно не это. Мне нужно знать, где он сейчас.
— Последний раз я видел его у себя на даче. Это было вчера. Или позавчера? — Дворников понял, что он потерял счет времени, и это его пугает. Он торопливо добавил: — Мы можем съездить туда.
— Это за городом?
— Да, это...
— Я не могу ехать за город, — с какой-то обидой в голосе произнес убийца. — Мне нужно быть... Ты знаешь еще какие-нибудь места, куда он может прийти?
Дворников решил соврать, потому что сидеть в сыром подвале, смотреть на сверкающие ножи и слушать поток сознания этого психа — это выше его сил. Он раскрыл рот, но тут зазвонил телефон.
Убийца недовольно поморщился и начал неуклюже рыться в вещах вокруг себя, пока не вытащил из-под груды какого-то тряпья мобильник. Он обращался с телефоном не очень уверенно, словно боялся сломать его. Дворников понимал, что убийце мобильник в новинку. Или же он крайне редко пользуется подобной техникой.
— Але, — сказал убийца. — Это я. Плохо слышно. Не могу я отойти, потому что у меня тут человек сидит. Не могу я все бросить и отойти. Ну и что?
Некоторое время он молча слушал. Слова в трубке ему, видимо, не нравились. Потому что он помрачнел лицом, машинально взял один из ножей и начал меланхолично тыкать им в стол.
— Слушайте, — возразил он пару минут спустя. — Я же не могу разорваться. У меня и так...
Он опять молча слушал.
— Я не могу одновременно сидеть в гостинице и заниматься этим делом! — раздраженно выпалил он. — Раньше надо было думать. Вы меня сюда зачем отправили? Вот именно. Вот именно. Этим я и занимаюсь. Но я не могу одновременно караулить ее... Месяц уже прошел. Сейчас я как раз обрабатываю... Но это может быть... Никуда она не денется! Она за целый месяц никуда не делась и сейчас никуда не денется! А у меня тут реальный шанс... Да? Ладно. Ладно. Когда? Ладно. Постараюсь.
Он осторожно положил мобильник на прежнее место. Потом взглянул на Дворникова. По выражению его лица Дворников догадался, что сейчас в этой лысеющей голове происходят сложные мыслительные процессы, напрямую касающиеся его, Дворникова, здоровья и жизни.
Дворников поспешно начал:
— Я знаю еще такие места, где...
Убийца достал моток скотча и быстрыми ловкими движениями заклеил Дворникову рот.
— Думать мешаешь, — объяснил он свои действия.
Через некоторое время мыслительный процесс завершается. Итогом размышлений стал весомый удар по дворниковскому черепу — удар, от которого сознание вылетает пушинкой. Дворников уронил голову на грудь — он выбывает из игры, которая поначалу так замечательно щекотала ему нервы, но потом как-то незаметно перемахнула через грань между опасной игрой и чистой опасностью.
Дворников погрузился в темноту. Когда он придет в себя и когда добрые люди извлекут его из подвала на свет божий, все уже будет кончено. Удар по голове дал Дворникову детское счастье закрыть глаза в страшный момент фильма и открыть, когда уже идут титры. Но так везет далеко не всем.
Бондарев даже и надеяться не мог на такое везение. Когда Аристарх Дворников погружался в бессознательную темноту, Бондарев сидел на подоконнике в пустой квартире и смотрел в окно. То, что он видел, его не радовало. Бондарев видел перекресток, видел серые облака, затянувшие небо до самого горизонта, видел расползающиеся лужи, видел крыши ползущих машин, видел дергающиеся от ветра зонты... Бондарев не видел главного — он не видел, чтобы кто-то вошел в телефонную будку с табличкой «Аппарат неисправен» и вытащил двумя пальцами из-за телефона небольшой листок бумаги, где было кое-что нарисовано и кое-что написано. Автором и рисунка, и текста был Бондарев. Бумажка предназначалась человеку, который, несмотря на свой маловменяемый вид, мог оказаться старшим братом Антона Крестинского. На листке было написано, где можно найти Бондарева. Там было почти правильно написано, где найти Бондарева. С той разницей, что если следовать инструкциям в этом листке, то Бондарев бы оказался за спиной у красноглазого любителя кошек и острых ножей.
Однако время шло, а в будку никто не заходил. Что-то пошло не так. Бондарев посмотрел на свою исцарапанную ладонь и подумал, что с приманкой он ошибиться не мог. У Бондарева была такая вещь, ради которой Гриша Крестинский просто обязан был явиться. Если...
Если бы он знал, куда ему являться.
Но эти глаза, этот голос и эти разложенные на квадрате черной ткани сверкающие ножи... Нехорошие предчувствия холодят позвоночник и ввинчиваются ледяным штопором в основание черепа. Дворников очень сожалел, что ввязался в эту историю. Но его сожаления никого не волнуют.
— Это не потому, что я какой-то там садист, — негромко, словно сам с собой, говорил человек с ножами. — Это потому, что так надо. Потому, что мне ничего другого не остается...
— Стоп-стоп, — возразил Дворников, возмущенный таким неконструктивным подходом. — Ну зачем же так сразу? Я же не отказываюсь говорить, я же не молчу... Я уже сказал, как зовут этого человека, что он хотел от меня...
— Мне сейчас нужно не это. Мне нужно знать, где он сейчас.
— Последний раз я видел его у себя на даче. Это было вчера. Или позавчера? — Дворников понял, что он потерял счет времени, и это его пугает. Он торопливо добавил: — Мы можем съездить туда.
— Это за городом?
— Да, это...
— Я не могу ехать за город, — с какой-то обидой в голосе произнес убийца. — Мне нужно быть... Ты знаешь еще какие-нибудь места, куда он может прийти?
Дворников решил соврать, потому что сидеть в сыром подвале, смотреть на сверкающие ножи и слушать поток сознания этого психа — это выше его сил. Он раскрыл рот, но тут зазвонил телефон.
Убийца недовольно поморщился и начал неуклюже рыться в вещах вокруг себя, пока не вытащил из-под груды какого-то тряпья мобильник. Он обращался с телефоном не очень уверенно, словно боялся сломать его. Дворников понимал, что убийце мобильник в новинку. Или же он крайне редко пользуется подобной техникой.
— Але, — сказал убийца. — Это я. Плохо слышно. Не могу я отойти, потому что у меня тут человек сидит. Не могу я все бросить и отойти. Ну и что?
Некоторое время он молча слушал. Слова в трубке ему, видимо, не нравились. Потому что он помрачнел лицом, машинально взял один из ножей и начал меланхолично тыкать им в стол.
— Слушайте, — возразил он пару минут спустя. — Я же не могу разорваться. У меня и так...
Он опять молча слушал.
— Я не могу одновременно сидеть в гостинице и заниматься этим делом! — раздраженно выпалил он. — Раньше надо было думать. Вы меня сюда зачем отправили? Вот именно. Вот именно. Этим я и занимаюсь. Но я не могу одновременно караулить ее... Месяц уже прошел. Сейчас я как раз обрабатываю... Но это может быть... Никуда она не денется! Она за целый месяц никуда не делась и сейчас никуда не денется! А у меня тут реальный шанс... Да? Ладно. Ладно. Когда? Ладно. Постараюсь.
Он осторожно положил мобильник на прежнее место. Потом взглянул на Дворникова. По выражению его лица Дворников догадался, что сейчас в этой лысеющей голове происходят сложные мыслительные процессы, напрямую касающиеся его, Дворникова, здоровья и жизни.
Дворников поспешно начал:
— Я знаю еще такие места, где...
Убийца достал моток скотча и быстрыми ловкими движениями заклеил Дворникову рот.
— Думать мешаешь, — объяснил он свои действия.
Через некоторое время мыслительный процесс завершается. Итогом размышлений стал весомый удар по дворниковскому черепу — удар, от которого сознание вылетает пушинкой. Дворников уронил голову на грудь — он выбывает из игры, которая поначалу так замечательно щекотала ему нервы, но потом как-то незаметно перемахнула через грань между опасной игрой и чистой опасностью.
Дворников погрузился в темноту. Когда он придет в себя и когда добрые люди извлекут его из подвала на свет божий, все уже будет кончено. Удар по голове дал Дворникову детское счастье закрыть глаза в страшный момент фильма и открыть, когда уже идут титры. Но так везет далеко не всем.
Бондарев даже и надеяться не мог на такое везение. Когда Аристарх Дворников погружался в бессознательную темноту, Бондарев сидел на подоконнике в пустой квартире и смотрел в окно. То, что он видел, его не радовало. Бондарев видел перекресток, видел серые облака, затянувшие небо до самого горизонта, видел расползающиеся лужи, видел крыши ползущих машин, видел дергающиеся от ветра зонты... Бондарев не видел главного — он не видел, чтобы кто-то вошел в телефонную будку с табличкой «Аппарат неисправен» и вытащил двумя пальцами из-за телефона небольшой листок бумаги, где было кое-что нарисовано и кое-что написано. Автором и рисунка, и текста был Бондарев. Бумажка предназначалась человеку, который, несмотря на свой маловменяемый вид, мог оказаться старшим братом Антона Крестинского. На листке было написано, где можно найти Бондарева. Там было почти правильно написано, где найти Бондарева. С той разницей, что если следовать инструкциям в этом листке, то Бондарев бы оказался за спиной у красноглазого любителя кошек и острых ножей.
Однако время шло, а в будку никто не заходил. Что-то пошло не так. Бондарев посмотрел на свою исцарапанную ладонь и подумал, что с приманкой он ошибиться не мог. У Бондарева была такая вещь, ради которой Гриша Крестинский просто обязан был явиться. Если...
Если бы он знал, куда ему являться.
2
Удивительное дело, но Настя проболтала со своей новой знакомой чуть ли не до двух часов ночи. Никогда — а особенно в последние два года — Настя не сходилась так быстро с незнакомыми людьми, да и Лена — так звали девушку в очках — поначалу выглядела чуть напряженной и отстраненной; было похоже, что ей хочется выхватить сигарету и поскорее убежать куда-то по своим очень важным делам.
Однако она осталась, не убежала. А Настя не завалилась спать, как предполагала еще полчаса назад. Разговор у них вышел гладким и многословным, каждую словно прорвало после долгого словесного воздержания. Говорили обо всем и ни о чем, и если бы Настю утром под страхом смерти заставили писать отчет об этой беседе, она бы вряд ли что-то вспомнила, кроме того, что новую знакомую зовут Лена и что она ждет своего парня, который оставил ее в этой гостинице, а сам куда-то умотал по делам... Про себя Настя тоже рассказала немного — что уезжала из Волчанска на какое-то время, а сейчас вернулась... Вернулась... Просто чтобы посмотреть, что изменилось за время ее отсутствия.
Лена не стала требовать подробностей от нее, а Настя не полезла в ее историю. Куда приятнее было болтать о пустяках — о шмотках, о музыке, о телевидении, о парнях (лучше не о своих, а о тех, что были у подруг). Короче говоря, куда приятнее было болтать о тех несерьезных вещах, из которых обычно и складывается нормальная счастливая жизнь...
Утром, а точнее около двенадцати дня, Настя окончательно проснулась, сосредоточенно посмотрела в потолок и приготовилась сделать то неизбежное, ради чего она, собственно, и вернулась в город, ею не любимый и не любящий ее.
— Здравствуйте, — сказала она в телефонную трубку. — Скажите, а майор Афанасьев на работе?
— А кто спрашивает?
— Дочь, — произнесла она странное, давно не слышанное и не произносившееся слово.
— Дочь? — На другом конце провода, видимо, тоже слегка обалдели.
— Ну так он на работе? — повторила Настя.
— Нет, его нет... Он на больничном.
— Спасибо. — Она уронила трубку на рычаги. Первый шаг был сделан, но этого было мало. Требовался второй, третий, и сколько там их еще понадобится.
Настя медленно оделась, вышла из номера и спустилась в вестибюль, который высоким потолком и мраморным полом напомнил ей железнодорожный вокзал. Один из многих, где ей приходилось бывать за последние два года.
Она остановилась у лотка с газетами и журналами, стала разглядывать обложки — не потому, что собиралась что-то купить, а потому, что оттягивала момент выхода из гостиницы, момент следующего шага. Продавщица уже стала раздраженно покашливать, и тогда Настя оторвалась от лотка, как от буйка перед заплывом на глубину.
Боковым зрением Настя заметила на другом конце вестибюля Лену — та стояла спиной и разговаривала с каким-то мужчиной. Поначалу Настя решила, что это наконец приехал тот самый ее парень, но, приглядевшись, увидела, что мужчина значительно старше Лены, лет на двадцать, если не больше. Он был невысокого роста, весь какой-то помятый и невзрачный, то ли коротко стриженный, то ли облысевший... Иначе говоря, никакой.
Но при этом он держал Лену за руку чуть пониже локтя и что-то говорил, а Лена слушала и послушно кивала головой. Это было странно, но потом Настя подумала: что же здесь странного? Кто тебе сказал, что ее парень — ровесник? Умная девушка — а такой ей Лена и показалась — выберет лысого и старого, но зато с деньгами. Чтобы за ним как за каменной стеной...
И только такая дура, как Настя, выберет себе молодого, как Димка.
И мертвого, как Димка.
Выберет и не сможет от этого выбора избавиться даже два года спустя. Ну не дура ли?
Настя зло двинула плечом тяжелую дверь и вышла на улицу. Тусклое осеннее солнце как-то нехотя выглядывало из-за облаков, ветер гонял листву и трепал плащи прохожим.
Подходящая погода.
Однако она осталась, не убежала. А Настя не завалилась спать, как предполагала еще полчаса назад. Разговор у них вышел гладким и многословным, каждую словно прорвало после долгого словесного воздержания. Говорили обо всем и ни о чем, и если бы Настю утром под страхом смерти заставили писать отчет об этой беседе, она бы вряд ли что-то вспомнила, кроме того, что новую знакомую зовут Лена и что она ждет своего парня, который оставил ее в этой гостинице, а сам куда-то умотал по делам... Про себя Настя тоже рассказала немного — что уезжала из Волчанска на какое-то время, а сейчас вернулась... Вернулась... Просто чтобы посмотреть, что изменилось за время ее отсутствия.
Лена не стала требовать подробностей от нее, а Настя не полезла в ее историю. Куда приятнее было болтать о пустяках — о шмотках, о музыке, о телевидении, о парнях (лучше не о своих, а о тех, что были у подруг). Короче говоря, куда приятнее было болтать о тех несерьезных вещах, из которых обычно и складывается нормальная счастливая жизнь...
Утром, а точнее около двенадцати дня, Настя окончательно проснулась, сосредоточенно посмотрела в потолок и приготовилась сделать то неизбежное, ради чего она, собственно, и вернулась в город, ею не любимый и не любящий ее.
— Здравствуйте, — сказала она в телефонную трубку. — Скажите, а майор Афанасьев на работе?
— А кто спрашивает?
— Дочь, — произнесла она странное, давно не слышанное и не произносившееся слово.
— Дочь? — На другом конце провода, видимо, тоже слегка обалдели.
— Ну так он на работе? — повторила Настя.
— Нет, его нет... Он на больничном.
— Спасибо. — Она уронила трубку на рычаги. Первый шаг был сделан, но этого было мало. Требовался второй, третий, и сколько там их еще понадобится.
Настя медленно оделась, вышла из номера и спустилась в вестибюль, который высоким потолком и мраморным полом напомнил ей железнодорожный вокзал. Один из многих, где ей приходилось бывать за последние два года.
Она остановилась у лотка с газетами и журналами, стала разглядывать обложки — не потому, что собиралась что-то купить, а потому, что оттягивала момент выхода из гостиницы, момент следующего шага. Продавщица уже стала раздраженно покашливать, и тогда Настя оторвалась от лотка, как от буйка перед заплывом на глубину.
Боковым зрением Настя заметила на другом конце вестибюля Лену — та стояла спиной и разговаривала с каким-то мужчиной. Поначалу Настя решила, что это наконец приехал тот самый ее парень, но, приглядевшись, увидела, что мужчина значительно старше Лены, лет на двадцать, если не больше. Он был невысокого роста, весь какой-то помятый и невзрачный, то ли коротко стриженный, то ли облысевший... Иначе говоря, никакой.
Но при этом он держал Лену за руку чуть пониже локтя и что-то говорил, а Лена слушала и послушно кивала головой. Это было странно, но потом Настя подумала: что же здесь странного? Кто тебе сказал, что ее парень — ровесник? Умная девушка — а такой ей Лена и показалась — выберет лысого и старого, но зато с деньгами. Чтобы за ним как за каменной стеной...
И только такая дура, как Настя, выберет себе молодого, как Димка.
И мертвого, как Димка.
Выберет и не сможет от этого выбора избавиться даже два года спустя. Ну не дура ли?
Настя зло двинула плечом тяжелую дверь и вышла на улицу. Тусклое осеннее солнце как-то нехотя выглядывало из-за облаков, ветер гонял листву и трепал плащи прохожим.
Подходящая погода.
3
Прошло почти четыре недели после стрельбы в подмосковном пансионате — и это случилось. Маятник выматерился — но это был мат долгожданной радости.
— Они никуда не денутся? — уточнил он сразу же после трехэтажной тирады в адрес генеральской дочки и ее хахаля. — Они не сбегут, пока мы тут...
— Не сбегут, — сказал Бурый, которому Маятник поручил сыск ненавистной парочки. — Там наши люди наблюдают. Только...
— Что? — У Маятника мгновенно испортилось настроение. — Что — только? Что вы там опять напортачили?!
— Парня этого там нет.
— Как нет?
— А вот так. Только девка. Она уже почти месяц в этой гостинице живет, а парня нет.
— И не было?
— Черт его знает.
— Да не черт должен знать, а ты! Я деньги тебе плачу, а не черту! — заорал Маятник, но Бурый лишь пожал плечами. К внезапным приступам ярости у шефа все привыкли. После гибели Гриба этих приступов стало больше, и выглядели они еще неприятнее: вопли, брызги слюны, размахивание руками и обещание всех передушить, как котят... Маятник неотвратимо старел и еще более неотвратимо утрачивал контроль над событиями. В том числе над событиями своей собственной жизни. Бурый понимал, что с такими переменами тяжело мириться, но это все же были проблемы Маятника, а не его, Бурого, проблемы.
Он демонстративно достал носовой платок и вытер со щеки злую слюну Маятника.
— Я думаю, что она его там дожидается, — сказал Бурый. — Иначе какого хера она там уже месяц сидит? Чего дожидается?
— Тебя она там дожидается, — раздраженно буркнул Маятник. — Ляжет на кровать, снимет трусы и тебя дожидается. А ты все не идешь.
Бурый терпеливо ждал, когда Маятник успокоится и скажет что-нибудь по делу.
А Маятник зло смотрел на Бурого и ждал, пока сердце перестанет бешено прыгать в груди и перейдет на спокойный и безопасный ритм.
— Если она его ждет, — сказал он наконец, — то получается, что и нам надо ждать.
Бурый кивнул — соображения Маятника приятно удивляли своей разумностью.
— Пусть твои люди смотрят за ней. И как только этот гад засветится... — Маятник сделал резкое движение ладонью, будто прихлопнул какое-то надоедливое насекомое. — Вот так. И потом с чистой совестью поедем греться на песочке, купаться в океане...
Бурый кивнул. Он не хотел доводить Маятника до сердечного приступа и сообщать ему, что лично он, Бурый, ни на какой песочек с Маятником не поедет. Потому что ему сделали выгодное предложение здесь, в России. На песочек пусть пенсионеры отправляются. У кого ни сил, ни нервов не осталось. А Бурому есть еще где развернуться, есть еще где применить свои способности...
Вечером того же дня он применил свои способности на большой кровати в компании двух сестер-близняшек. Девчонки на самом деле откуда-то из Калмыкии, но косят под японок — кимоно, массаж и прочая фигня. Сегодня Бурый намерен был оторваться за все проведенные в пыли и грязи недели поиска. Близняшки уже размяли ему все до последней косточки, кимоно постепенно сползают с бедер. Бурый сгребает в руку по сестренке, мнет податливые тела и предвкушает, как сейчас эти умелые губы высосут его досуха...
— Они никуда не денутся? — уточнил он сразу же после трехэтажной тирады в адрес генеральской дочки и ее хахаля. — Они не сбегут, пока мы тут...
— Не сбегут, — сказал Бурый, которому Маятник поручил сыск ненавистной парочки. — Там наши люди наблюдают. Только...
— Что? — У Маятника мгновенно испортилось настроение. — Что — только? Что вы там опять напортачили?!
— Парня этого там нет.
— Как нет?
— А вот так. Только девка. Она уже почти месяц в этой гостинице живет, а парня нет.
— И не было?
— Черт его знает.
— Да не черт должен знать, а ты! Я деньги тебе плачу, а не черту! — заорал Маятник, но Бурый лишь пожал плечами. К внезапным приступам ярости у шефа все привыкли. После гибели Гриба этих приступов стало больше, и выглядели они еще неприятнее: вопли, брызги слюны, размахивание руками и обещание всех передушить, как котят... Маятник неотвратимо старел и еще более неотвратимо утрачивал контроль над событиями. В том числе над событиями своей собственной жизни. Бурый понимал, что с такими переменами тяжело мириться, но это все же были проблемы Маятника, а не его, Бурого, проблемы.
Он демонстративно достал носовой платок и вытер со щеки злую слюну Маятника.
— Я думаю, что она его там дожидается, — сказал Бурый. — Иначе какого хера она там уже месяц сидит? Чего дожидается?
— Тебя она там дожидается, — раздраженно буркнул Маятник. — Ляжет на кровать, снимет трусы и тебя дожидается. А ты все не идешь.
Бурый терпеливо ждал, когда Маятник успокоится и скажет что-нибудь по делу.
А Маятник зло смотрел на Бурого и ждал, пока сердце перестанет бешено прыгать в груди и перейдет на спокойный и безопасный ритм.
— Если она его ждет, — сказал он наконец, — то получается, что и нам надо ждать.
Бурый кивнул — соображения Маятника приятно удивляли своей разумностью.
— Пусть твои люди смотрят за ней. И как только этот гад засветится... — Маятник сделал резкое движение ладонью, будто прихлопнул какое-то надоедливое насекомое. — Вот так. И потом с чистой совестью поедем греться на песочке, купаться в океане...
Бурый кивнул. Он не хотел доводить Маятника до сердечного приступа и сообщать ему, что лично он, Бурый, ни на какой песочек с Маятником не поедет. Потому что ему сделали выгодное предложение здесь, в России. На песочек пусть пенсионеры отправляются. У кого ни сил, ни нервов не осталось. А Бурому есть еще где развернуться, есть еще где применить свои способности...
Вечером того же дня он применил свои способности на большой кровати в компании двух сестер-близняшек. Девчонки на самом деле откуда-то из Калмыкии, но косят под японок — кимоно, массаж и прочая фигня. Сегодня Бурый намерен был оторваться за все проведенные в пыли и грязи недели поиска. Близняшки уже размяли ему все до последней косточки, кимоно постепенно сползают с бедер. Бурый сгребает в руку по сестренке, мнет податливые тела и предвкушает, как сейчас эти умелые губы высосут его досуха...