Страница:
Завернув за угол и пройдя метров двести, Бондарев нырнул в подвал с вывеской «Пельменная» и с изумлением обнаружил себя в заведении, которые уже давно повымирали в Москве как динозавры. Его глазам предстала настоящая советская пельменная, в которой есть можно было только стоя, где баночки с горчицей безнадежно пустовали, а соль нужно было искать по всему залу, где нужно было пройти через раздачу с треснутым пластмассовым подносом в руках и сделать в конце судьбоносный выбор — компот из сухофруктов или чай. Дюк бы умер на пороге этого заведения. Бондарев просто пожал плечами и подошел к хорошо одетому мужчине, который выглядел странновато в этом интерьере, но сам совершенно не смущался и поглощал пельмени даже с причмокиванием, запивая их из принесенной с собой металлической фляжки.
Он оторвался от еды, только когда почувствовал — что-то не так. Тревожно пошмыгав ноздрями, мужчина поднял глаза и уставился на Бондарева:
— Здесь не курят, — возмущенно сказал он. — Так весь запах перебивается.
— Вот и хорошо, — сказал Бондарев и затянулся.
— Что ж хорошего?! Вы, молодой человек, ничего не соображаете в кулинарии, вот и помалкивайте...
— В кулинарии я профан, — согласился Бондарев. — У меня другие таланты.
— О, — сказал мужчина, достал из кармана пальто платок, тщательно вытер руки и рот. — Вы, вероятно...
— Точно.
— Вы уверены, что не будете... — Мужчина показал на пельмени в лужице жидкой сметаны.
— Ну, если это какой-то ритуал, обязательный для нашего сотрудничества...
— Нет, это просто предложение.
— Тогда я воздержусь. — Бондарев хорошо помнил, как во время одной из поездок Дюк навязал ему дегустацию блюд корейской кухни, и это дорогого стоило бондаревскому желудку. Дюка с ним сейчас не было, и было тем более глупо самому искать приключений на свою пищеварительную систему.
— Ваше право, — развел руками мужчина. — Ну а это? — Он заманчиво потряс флягой. — От этого сможете воздержаться?
Соблазн был велик. Соблазн был не в самом алкоголе, а в том, чтобы вернуться в ЗАГС, источая этот запах, и распугать банду приторно-вежливых дам. Чтобы уже никто не подходил со спины подышать в затылок. Пахнущая духами дама сама не понимала, чем рисковала, когда подкрадывалась к Бондареву со спины. У Бондарева была аллергия на такие подкрадывания.
Но работа в ЗАГСе еще не была закончена, и Бондарев отрицательно помотал головой по поводу фляги.
— Характер! — уважительно сказал мужчина. — Вот это я понимаю. Система йогов или что-то другое?
— Другое. Вы...
— Дворников, Аристарх Карлович. Мне передали письмо, и вот я на месте. Весь к вашим услугам.
— Это ваш «мерс» там наверху стоит?
— Мой, — с достоинством сказал Дворников.
— Вы крупнейший акционер двух текстильных фабрик, у вас сеть собственных магазинов, вы ездите на «Мерседесе»... И едите в пельменной.
— Добавьте еще, что я выходец из древнего дворянского рода, — сказал Аристарх Дворников. — Для вас это, может быть, и неважно, но я очень горжусь своими предками. Да, при всем при этом я посещаю это замечательное заведение. Потому что я разбираюсь в кулинарии. То, что они здесь готовят, — это абсолютно уникальная вещь, которой нет ни в одном ресторане, ни в одном супермаркете, это совершенно особый вкус...
— Я-то сначала подумал, что вы выбрали это место для конспирации...
— Абсолютно нет. Я бываю здесь при первой возможности...
— Черт с ними, с пельменями, — сказал Бондарев. — Давайте про дела.
— Как скажете, — согласился Дворников. — Как сказал ваш коллега, такой, знаете, в очках — я у вас на крючке. Вы тянете — я дергаюсь.
— Подергайтесь вот в каком направлении. Архивы городского отдела народного образования. Списки школьников за девяносто первый — девяносто второй учебный год. По всем школам.
— Всех школьников? — уточнил Дворников.
— Всех.
— По всем школам?
— По всем, — подтвердил Бондарев, рассуждая, что постороннему человеку незачем знать о конкретной цели всего этого дела. И людям, через которых этот посторонний человек будет действовать, тоже знать лишнее незачем.
— Это все? — спросил Дворников несколько разочарованно.
— Пока все.
— Просто мне сказали, что я на крючке...
— Точно.
— И меня могут в любой момент попросить сделать нечто важное для интересов...
— Вот именно.
— Но списки школьников... Как-то это...
Бондарев вздохнул. Ему снова приходилось расхлебывать кашу, заваренную Дюком. То есть, по большому счету, Дюк все сделал нормально. Несколько лет назад он остановил войну двух крупнейших городских бизнесменов, которая грозила всему Волчанску разорением и многочисленными жертвами, поскольку оба противника пустили в ход свои легальные и нелегальные вооруженные формирования. Итогом командировки Дюка стала гибель одного бизнесмена и арест его непримиримого противника. Дворников попался Дюку под горячую руку, когда эта рука собирала компромат на главных участников конфликта. После того как сам конфликт был исчерпан, Дюк начал выжимать из собранного материала все, что можно. В том числе прижал к ногтю Аристарха Дворникова.
Дворников оказался в классической ситуации кнута и пряника: Дюк сначала показал ему собранные материалы, которые легко могли отправить Аристарха на нары, а потом объяснил, что Дворников обязан ему жизнью, потому что в случае продолжения войны бизнесменов Аристарха собирались убить обе стороны. Дворников выслушал аргументы всех категорий и признал, что попался на крючок. Впрочем, он не слишком расстроился, потому что ничего конкретного от него пока не требовали — нужно было просто ждать, когда его услуги понадобятся. Да и Дюк произвел на него хорошее впечатление. Дюк был обаятельным шантажистом. В ЗАГСе он бы пользовался бешеным успехом.
Но иногда, чтобы окончательно зафиксировать свои жертвы на крючке, Дюк начинал не то чтобы фантазировать, но... Директор называл это «передозировка мелодрамой».
Было похоже, что в этом случае Дюк настроил Дворникова на какие-то героические действия ради блага Отчизны. Что-то глобальное и совершенно секретное. Разочарование потомственного дворянина можно было понять.
— Но списки школьников... Как-то это...
— Несолидно?
— Ну да...
— Считайте, что это проверка. Посмотрим, насколько вам можно доверять.
— Мне можно доверять.
— Мне нужны эти списки, но мне не нужно никакого шума.
— Понятно.
— То есть если вдруг начнутся разговоры о том, что кого-то интересуют эти списки... Кто-то забрался ночью в архив, наследил грязными ботинками и стащил эти папки...
— Все будет сделано очень тихо.
— Я надеюсь.
— Я уже знаю, как это будет сделано.
— Ну-ка.
— Многие школы заказывают нам пошив школьной формы. Я распоряжусь провести маркетинговое исследование — как меняется количество школьников за последние десять лет. Сколько их сейчас, сколько было в девяносто втором году, сколько было мальчиков и девочек тогда, сколько сейчас... По ходу дела все нужные вам документы будут скопированы. И никто ни о чем не догадается.
— Ладно, — сказал Бондарев, приятно удивленный скоростью появления идей в голове Дворникова. — В смысле, звучит неглупо. Может выгореть.
— Мне нужно два дня, — сказал потомок дворянского рода. — Скажите, а ФСБ в курсе вашей работы? Просто у меня там есть знакомые, и они...
Бондарев посмотрел Дворникову в глаза. Как утверждал Дюк, война тех двоих бизнесменов вышла столь кровавой и масштабной именно потому, что одного поддерживала местная милиция, а другого — местное фээсбэшное начальство.
— Знаете, — задумчиво произнес Дворников. — У вас сейчас такой взгляд, как будто вы мне хотите сказать: «Еще один такой вопрос — и я сверну тебе шею».
— Приятно иметь дело с понятливым человеком, — сказал Бондарев.
4
Глава 12
1
2
3
Глава 13
1
Он оторвался от еды, только когда почувствовал — что-то не так. Тревожно пошмыгав ноздрями, мужчина поднял глаза и уставился на Бондарева:
— Здесь не курят, — возмущенно сказал он. — Так весь запах перебивается.
— Вот и хорошо, — сказал Бондарев и затянулся.
— Что ж хорошего?! Вы, молодой человек, ничего не соображаете в кулинарии, вот и помалкивайте...
— В кулинарии я профан, — согласился Бондарев. — У меня другие таланты.
— О, — сказал мужчина, достал из кармана пальто платок, тщательно вытер руки и рот. — Вы, вероятно...
— Точно.
— Вы уверены, что не будете... — Мужчина показал на пельмени в лужице жидкой сметаны.
— Ну, если это какой-то ритуал, обязательный для нашего сотрудничества...
— Нет, это просто предложение.
— Тогда я воздержусь. — Бондарев хорошо помнил, как во время одной из поездок Дюк навязал ему дегустацию блюд корейской кухни, и это дорогого стоило бондаревскому желудку. Дюка с ним сейчас не было, и было тем более глупо самому искать приключений на свою пищеварительную систему.
— Ваше право, — развел руками мужчина. — Ну а это? — Он заманчиво потряс флягой. — От этого сможете воздержаться?
Соблазн был велик. Соблазн был не в самом алкоголе, а в том, чтобы вернуться в ЗАГС, источая этот запах, и распугать банду приторно-вежливых дам. Чтобы уже никто не подходил со спины подышать в затылок. Пахнущая духами дама сама не понимала, чем рисковала, когда подкрадывалась к Бондареву со спины. У Бондарева была аллергия на такие подкрадывания.
Но работа в ЗАГСе еще не была закончена, и Бондарев отрицательно помотал головой по поводу фляги.
— Характер! — уважительно сказал мужчина. — Вот это я понимаю. Система йогов или что-то другое?
— Другое. Вы...
— Дворников, Аристарх Карлович. Мне передали письмо, и вот я на месте. Весь к вашим услугам.
— Это ваш «мерс» там наверху стоит?
— Мой, — с достоинством сказал Дворников.
— Вы крупнейший акционер двух текстильных фабрик, у вас сеть собственных магазинов, вы ездите на «Мерседесе»... И едите в пельменной.
— Добавьте еще, что я выходец из древнего дворянского рода, — сказал Аристарх Дворников. — Для вас это, может быть, и неважно, но я очень горжусь своими предками. Да, при всем при этом я посещаю это замечательное заведение. Потому что я разбираюсь в кулинарии. То, что они здесь готовят, — это абсолютно уникальная вещь, которой нет ни в одном ресторане, ни в одном супермаркете, это совершенно особый вкус...
— Я-то сначала подумал, что вы выбрали это место для конспирации...
— Абсолютно нет. Я бываю здесь при первой возможности...
— Черт с ними, с пельменями, — сказал Бондарев. — Давайте про дела.
— Как скажете, — согласился Дворников. — Как сказал ваш коллега, такой, знаете, в очках — я у вас на крючке. Вы тянете — я дергаюсь.
— Подергайтесь вот в каком направлении. Архивы городского отдела народного образования. Списки школьников за девяносто первый — девяносто второй учебный год. По всем школам.
— Всех школьников? — уточнил Дворников.
— Всех.
— По всем школам?
— По всем, — подтвердил Бондарев, рассуждая, что постороннему человеку незачем знать о конкретной цели всего этого дела. И людям, через которых этот посторонний человек будет действовать, тоже знать лишнее незачем.
— Это все? — спросил Дворников несколько разочарованно.
— Пока все.
— Просто мне сказали, что я на крючке...
— Точно.
— И меня могут в любой момент попросить сделать нечто важное для интересов...
— Вот именно.
— Но списки школьников... Как-то это...
Бондарев вздохнул. Ему снова приходилось расхлебывать кашу, заваренную Дюком. То есть, по большому счету, Дюк все сделал нормально. Несколько лет назад он остановил войну двух крупнейших городских бизнесменов, которая грозила всему Волчанску разорением и многочисленными жертвами, поскольку оба противника пустили в ход свои легальные и нелегальные вооруженные формирования. Итогом командировки Дюка стала гибель одного бизнесмена и арест его непримиримого противника. Дворников попался Дюку под горячую руку, когда эта рука собирала компромат на главных участников конфликта. После того как сам конфликт был исчерпан, Дюк начал выжимать из собранного материала все, что можно. В том числе прижал к ногтю Аристарха Дворникова.
Дворников оказался в классической ситуации кнута и пряника: Дюк сначала показал ему собранные материалы, которые легко могли отправить Аристарха на нары, а потом объяснил, что Дворников обязан ему жизнью, потому что в случае продолжения войны бизнесменов Аристарха собирались убить обе стороны. Дворников выслушал аргументы всех категорий и признал, что попался на крючок. Впрочем, он не слишком расстроился, потому что ничего конкретного от него пока не требовали — нужно было просто ждать, когда его услуги понадобятся. Да и Дюк произвел на него хорошее впечатление. Дюк был обаятельным шантажистом. В ЗАГСе он бы пользовался бешеным успехом.
Но иногда, чтобы окончательно зафиксировать свои жертвы на крючке, Дюк начинал не то чтобы фантазировать, но... Директор называл это «передозировка мелодрамой».
Было похоже, что в этом случае Дюк настроил Дворникова на какие-то героические действия ради блага Отчизны. Что-то глобальное и совершенно секретное. Разочарование потомственного дворянина можно было понять.
— Но списки школьников... Как-то это...
— Несолидно?
— Ну да...
— Считайте, что это проверка. Посмотрим, насколько вам можно доверять.
— Мне можно доверять.
— Мне нужны эти списки, но мне не нужно никакого шума.
— Понятно.
— То есть если вдруг начнутся разговоры о том, что кого-то интересуют эти списки... Кто-то забрался ночью в архив, наследил грязными ботинками и стащил эти папки...
— Все будет сделано очень тихо.
— Я надеюсь.
— Я уже знаю, как это будет сделано.
— Ну-ка.
— Многие школы заказывают нам пошив школьной формы. Я распоряжусь провести маркетинговое исследование — как меняется количество школьников за последние десять лет. Сколько их сейчас, сколько было в девяносто втором году, сколько было мальчиков и девочек тогда, сколько сейчас... По ходу дела все нужные вам документы будут скопированы. И никто ни о чем не догадается.
— Ладно, — сказал Бондарев, приятно удивленный скоростью появления идей в голове Дворникова. — В смысле, звучит неглупо. Может выгореть.
— Мне нужно два дня, — сказал потомок дворянского рода. — Скажите, а ФСБ в курсе вашей работы? Просто у меня там есть знакомые, и они...
Бондарев посмотрел Дворникову в глаза. Как утверждал Дюк, война тех двоих бизнесменов вышла столь кровавой и масштабной именно потому, что одного поддерживала местная милиция, а другого — местное фээсбэшное начальство.
— Знаете, — задумчиво произнес Дворников. — У вас сейчас такой взгляд, как будто вы мне хотите сказать: «Еще один такой вопрос — и я сверну тебе шею».
— Приятно иметь дело с понятливым человеком, — сказал Бондарев.
4
Все, что окружало Белова, оказалось не просто зданиями или деревьями, улицами, памятниками или площадями — это был фасад, за которым скрывались следы.
Если Марина Великанова и ее семья (предположительно мать и бабушка или старшая сестра и бабушка) хотя бы недолго прожили в этом городе, то они должны были оставить следы своего пребывания. Какие это могут быть следы?
Девочка ходила в школу. Младшая из женщин — на работу. К ним заходил милиционер.
Значит, у девочки остались одноклассники, которые ее помнят. У женщины — подруги по работе. Милиционер — возможно, он все еще живет в городе. Вот они, рассыпанные по городу следы. И если первый цикл поисков закончится ничем, то можно будет перейти ко второму, собирая менее заметные следы, а потом к третьему...
Потому что ничто не проходит бесследно. Потому что люди живут среди людей, и даже когда человек исчезает или умирает, то остаются воспоминания, мысли об исчезнувшем. Или погибшем.
Алексей вдруг понял, что, думая о погибших, но оставшихся в памяти, он представляет свою сестру Алену, которая погибла летом. Она ушла, но неизбежно осталась в его мыслях. В его скорбных мыслях о том, почему в мире случаются такие несправедливые вещи. Гибель Алены была совершенно несправедливой вещью. Алексей не знал подробностей, но иногда ему казалось, что он и не хочет знать. Потому что тогда его скорбь превратилась бы в гнев, в ненависть, в желание отомстить. Отомстить хоть кому-то.
Алексей не хотел этого, потому что однажды уже позволил ненависти и мстительности завладеть собой. И это кончилось плохо. Это кончилось плохо для Алены, которую он и пытался защитить.
С такими соответствующими погоде мыслями он вышел к трамвайному кольцу. Трамваи здесь были такие же, как в родном городе Алексея, только разрисованные пестрыми рекламными картинками. Он сел в трамвай и посмотрел карту маршрута, вывешенную на стене. Где-то посередине синей ломаной линии он увидел кружок с надписью: "Гостиница «Заря». Там жил Бондарев, и Алексей воспринял это совпадение как намек — нужно найти Бондарева и изложить ему свои сегодняшние мысли. Может, они не слишком гениальные, но лучше хоть что-то, чем ничего. Пусть Бондарев поймет, что он не просто «зеленая молодежь» на побегушках.
Он спрыгнул на остановке "Гостиница «Заря», осмотрелся и увидел чуть в удалении от трамвайной линии песочного цвета шестиэтажное здание с колоннами. Рядом стояли несколько такси и туристских автобусов, но ни рядом с гостиницей, ни в холле не было такого караван-сарая, как в «Юбилейной». Высокие потолки, мрамор, колонны — все это делало холл «Зари» похожим скорее на музей, чем на гостиницу. Людей было немного, и переговаривались они приглушенными голосами, словно чувствуя дух здания и не решаясь ему противоречить.
Алексей прошелся по холлу, оглядываясь по сторонам и пытаясь сообразить, как ему найти Бондарева и не привлекать при этом внимания к себе. Обращаться к администратору он так и не решился, поэтому вышел на улицу и решил подождать Бондарева снаружи. Алексей понимал, что поступает не совсем правильно, и, во всяком случае, противоречит указаниям Бондарева, но желание поделиться мыслями и вообще как-то посоветоваться было слишком сильным.
И вот тут к нему подошел этот человек.
— Вы кого-то ищете? — сказал он полусонным голосом.
— Что? — Алексей вздрогнул и обернулся на голос. Мужчине было за сорок, у него было утомленное лицо с ввалившимися щеками и чуть прищуренные то ли от близорукости, то ли от вечного недосыпа глаза. Он производил такое впечатление, как будто пять дней кряду копал глубочайшую в мире яму, потом не выдержал, уснул прямо на дне этой ямы, однако через три минуты его подцепили краном, вытащили, встряхнули и поставили перед Алексеем.
— Вы кого-то ищете? — повторил помятый и очень усталый человек.
— Нет, — замотал головой Алексей. — Никого я не ищу.
— Вы кого-то ищете, — сказал помятый мужчина уже безо всякой вопрошающей интонации.
— Да никого я не ищу! — отмахнулся Алексей, начиная раздражаться.
— Вы ищете мужчину или женщину?
— Отвали.
— Нетрудно ответить на простой вопрос...
— Отвали.
— И все-таки...
— Я же сказал... — Алексей повернулся, инстинктивно поднимая правую руку на уровень груди, чтобы оттолкнуть или ударить...
В этот момент помятый мужчина удивил Алексея. Он застенчиво улыбнулся и спросил:
— Хотите жвачку?
— Что? — Алексей опустил руку.
— Жвачку хотите? У меня есть. Возьмите, возьмите...
От этого человека явственно пахло безумием. Но не только. Алексей отступил назад.
Если бы он знал, что обычно следует за вопросом «Хотите жвачку?», то в этот момент он бы не пятился.
Он бы бежал со всех ног.
Если Марина Великанова и ее семья (предположительно мать и бабушка или старшая сестра и бабушка) хотя бы недолго прожили в этом городе, то они должны были оставить следы своего пребывания. Какие это могут быть следы?
Девочка ходила в школу. Младшая из женщин — на работу. К ним заходил милиционер.
Значит, у девочки остались одноклассники, которые ее помнят. У женщины — подруги по работе. Милиционер — возможно, он все еще живет в городе. Вот они, рассыпанные по городу следы. И если первый цикл поисков закончится ничем, то можно будет перейти ко второму, собирая менее заметные следы, а потом к третьему...
Потому что ничто не проходит бесследно. Потому что люди живут среди людей, и даже когда человек исчезает или умирает, то остаются воспоминания, мысли об исчезнувшем. Или погибшем.
Алексей вдруг понял, что, думая о погибших, но оставшихся в памяти, он представляет свою сестру Алену, которая погибла летом. Она ушла, но неизбежно осталась в его мыслях. В его скорбных мыслях о том, почему в мире случаются такие несправедливые вещи. Гибель Алены была совершенно несправедливой вещью. Алексей не знал подробностей, но иногда ему казалось, что он и не хочет знать. Потому что тогда его скорбь превратилась бы в гнев, в ненависть, в желание отомстить. Отомстить хоть кому-то.
Алексей не хотел этого, потому что однажды уже позволил ненависти и мстительности завладеть собой. И это кончилось плохо. Это кончилось плохо для Алены, которую он и пытался защитить.
С такими соответствующими погоде мыслями он вышел к трамвайному кольцу. Трамваи здесь были такие же, как в родном городе Алексея, только разрисованные пестрыми рекламными картинками. Он сел в трамвай и посмотрел карту маршрута, вывешенную на стене. Где-то посередине синей ломаной линии он увидел кружок с надписью: "Гостиница «Заря». Там жил Бондарев, и Алексей воспринял это совпадение как намек — нужно найти Бондарева и изложить ему свои сегодняшние мысли. Может, они не слишком гениальные, но лучше хоть что-то, чем ничего. Пусть Бондарев поймет, что он не просто «зеленая молодежь» на побегушках.
Он спрыгнул на остановке "Гостиница «Заря», осмотрелся и увидел чуть в удалении от трамвайной линии песочного цвета шестиэтажное здание с колоннами. Рядом стояли несколько такси и туристских автобусов, но ни рядом с гостиницей, ни в холле не было такого караван-сарая, как в «Юбилейной». Высокие потолки, мрамор, колонны — все это делало холл «Зари» похожим скорее на музей, чем на гостиницу. Людей было немного, и переговаривались они приглушенными голосами, словно чувствуя дух здания и не решаясь ему противоречить.
Алексей прошелся по холлу, оглядываясь по сторонам и пытаясь сообразить, как ему найти Бондарева и не привлекать при этом внимания к себе. Обращаться к администратору он так и не решился, поэтому вышел на улицу и решил подождать Бондарева снаружи. Алексей понимал, что поступает не совсем правильно, и, во всяком случае, противоречит указаниям Бондарева, но желание поделиться мыслями и вообще как-то посоветоваться было слишком сильным.
И вот тут к нему подошел этот человек.
— Вы кого-то ищете? — сказал он полусонным голосом.
— Что? — Алексей вздрогнул и обернулся на голос. Мужчине было за сорок, у него было утомленное лицо с ввалившимися щеками и чуть прищуренные то ли от близорукости, то ли от вечного недосыпа глаза. Он производил такое впечатление, как будто пять дней кряду копал глубочайшую в мире яму, потом не выдержал, уснул прямо на дне этой ямы, однако через три минуты его подцепили краном, вытащили, встряхнули и поставили перед Алексеем.
— Вы кого-то ищете? — повторил помятый и очень усталый человек.
— Нет, — замотал головой Алексей. — Никого я не ищу.
— Вы кого-то ищете, — сказал помятый мужчина уже безо всякой вопрошающей интонации.
— Да никого я не ищу! — отмахнулся Алексей, начиная раздражаться.
— Вы ищете мужчину или женщину?
— Отвали.
— Нетрудно ответить на простой вопрос...
— Отвали.
— И все-таки...
— Я же сказал... — Алексей повернулся, инстинктивно поднимая правую руку на уровень груди, чтобы оттолкнуть или ударить...
В этот момент помятый мужчина удивил Алексея. Он застенчиво улыбнулся и спросил:
— Хотите жвачку?
— Что? — Алексей опустил руку.
— Жвачку хотите? У меня есть. Возьмите, возьмите...
От этого человека явственно пахло безумием. Но не только. Алексей отступил назад.
Если бы он знал, что обычно следует за вопросом «Хотите жвачку?», то в этот момент он бы не пятился.
Он бы бежал со всех ног.
Глава 12
Предвкушение
1
Мезенцев вернулся в Дагомыс рано утром. Где-то по окраинам пели петухи, лениво побрехивали собаки. Неестественно однотонное голубое небо обещало еще один жаркий день. Для Мезенцева он был бы жарким вне зависимости от погоды.
Сутки он отсиживался в Адлере, и это вынужденное изгнание пошло ему на пользу. Мезенцев вволю поплавал, немного позагорал и в результате расслабился, то есть перестал каждые пять минут вспоминать про Ингу и ее компанию. Он почти вернул себе изначальный настрой — настрой на опасное, но быстрое приключение, положительный эффект от которого многократно превышает все сопутствующие неприятности. В конце концов, ему столько раз удавалось исполнить задание путевки! Чем же эта отличалась от предыдущих?
Ингой. Да? Ну и черт с ней. Она теперь сама его боится. Наверное.
В любом случае Мезенцев собирался сегодня все закончить — исполнить задание и отправиться домой. Место для Инги в этом расписании не было предусмотрено, но если она все же захочет... Мезенцев был наготове.
Он перебрался через забор и оказался в саду дома, соседнего с Люсинэ. Потом осторожно пробежал за кустами и преодолел еще один забор. Сердечный ритм усилился, в животе защекотало — верные признаки приближения к тому волшебному ощущению высшего риска, от которого Мезенцев каждый раз взрывался, умирал и в ту же долю секунды рождался заново, дрожа каждой клеткой от невыносимого наслаждения.
В саду Люсинэ было тихо. Беззаботное пение птиц и пьянящие запахи цветов вместе с полной безлюдностью асфальтовых дорожек создавали странное ощущение.
Ощущение засады. Мезенцев остановился, сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. На этот раз комбинация будет многоходовой, поэтому нельзя полностью выплеснуться на первой же стадии. Надо контролировать себя, а это так непросто, когда в воздухе, поверх роз и георгинов, плывет запах опасности и близкой смерти...
Мезенцев обошел дом, подтащил к стене лестницу, с помощью которой Люсинэ добиралась до верхних веток своих садовых деревьев, и осторожно залез по ней на уровень второго этажа. Потом перебрался на балкон. Утренний ветер нежно массировал тюлевую занавеску, Мезенцев сдвинул ее в сторону и вошел в комнату.
Комната, одна из трех располагавшихся на втором этаже, была пуста. Два дня назад Мезенцев оставил сушиться на балконной веревке шорты и майку, теперь они, аккуратно сложенные, лежали на стуле. Пульс постепенно стабилизировался, нетерпеливое щекотание в животе исчезло. Все в комнате выглядело вполне мирно, а значит, Мезенцев перестраховался.
Ключи от других комнат висели на гвозде, там же, где он их оставил. Мезенцев положил ключи в карман и осторожно выглянул в коридор. Тихо и пусто.
Он поочередно отпер одну комнату, потом вторую. Никого. Веши на месте. Детский конструктор на месте.
Мезенцев, несколько разочарованный, почесал в затылке и спустился по лестнице вниз.
— Ай, ты попался!
Люсинэ стояла с резиновым шлангом в руках и довольно посмеивалась.
— Чего? — не понял Мезенцев, оглядываясь по сторонам.
— Попался, попался, — торжествующе похохатывала она. — Только ты наконец пустился в загул, а тут тебя и накрыли...
— Кто это меня накрыл?
— Жена, ясно кто.
— А-а, — сказал Мезенцев и улыбнулся. — Жена.
— Жена... Позавчера вечером приехала. Где, говорит, мой? Ну, я тебя сдавать не хотела, но и что говорить, тоже не знала — ты же не предупредил... Сказала — поехал на морскую экскурсию.
— Отлично, — сказал Мезенцев. — А она что?
— Что-что... Расстроилась! Чувствую, влетит тебе по первое число! Я ее провела наверх, показала комнаты, только она так сделала — фффр! — Люсинэ повела носом, выражая презрение. — И сказала, что будет в гостинице, пока ты не вернешься. Так что попался ты, попался...
— Жена — это такая блондинка? Волосы до плеч?
Люсинэ недоуменно смотрела на него пару секунд, а потом зашлась в хохоте, теряя прицельность полива:
— Так у тебя их что, несколько? Предупреждать надо...
— Блондинка?
— Ну да... Такая спокойная, важная... Она у тебя что, начальник?
— Что-то в этом роде. Так она поднималась наверх?
— Ну да, я ей ключи дала, она там посидела немного, а потом вышла и сказала, что будет тебя ждать в гостинице. Села в машину и уехала.
— То есть она на машине приехала?
— Да, вон там машина остановилась. С ней еще один парень вышел, водитель, наверное. Постоял здесь у калитки, а потом обратно ушел... Высокий такой. Нездешний. Слушай, — Люсинэ выключила воду. — Что-то не так?
— Все отлично, хозяйка, — сказал Мезенцев. — Все просто здорово. Сейчас я схожу к жене в гостиницу... Сейчас.
Он взбежал по лестнице наверх, вошел в комнату, где лежали его вещи. Взял один из стульев, резким движением оторвал сиденье, перевернул его. Ко дну скотчем был прилеплен конверт из плотной бумаги.
Это был тот же самый стул и тот же самый конверт, что и пять дней назад. Полоски скотча были налеплены так же, как и пять дней назад.
И лишь одно отличалось — конверт был перевернут другой стороной.
Мезенцев усмехнулся. Привет от «жены».
Из самого конверта ничего не пропало. И ничего не добавилось. Там лежала все та же карточка для входа на территорию отеля. И написанные карандашом на обратной стороне два числа. Перестраховка от склероза.
Мезенцев, нервно улыбаясь, повертел картонку с обеих сторон, огляделся, ища какие-то другие скрытые знаки, но все было бесполезно. Можно было лишь гадать, случайно или намеренно Инга перевернула конверт, хотела она, чтобы Мезенцев знал о ее проникновении в тайник, или нет. И когда это было сделано — во время позавчерашнего визита под видом жены или раньше, тайно, пока Мезенцева не было дома... От этих вопросов в висках вдруг возникла тупая давящая боль.
Мезенцев не хотел гадать. Он хотел ясности. Сегодня был последний день путевки, и он хотел получить то, за чем приехал. Большой яркий взрыв, распространяющийся по всем нервным окончаниям. Секунды движения по грани между жизнью и смертью, чтобы потом элегантно соскочить на сторону жизни и ощутить эту жизнь до последней капли. Он подумал об этом и почувствовал дрожь нетерпения в икрах.
Инга или кто там еще, вам придется посторониться, потому что мужчина идет получать то, что принадлежит ему по праву.
Хотя бы раз в год.
Сутки он отсиживался в Адлере, и это вынужденное изгнание пошло ему на пользу. Мезенцев вволю поплавал, немного позагорал и в результате расслабился, то есть перестал каждые пять минут вспоминать про Ингу и ее компанию. Он почти вернул себе изначальный настрой — настрой на опасное, но быстрое приключение, положительный эффект от которого многократно превышает все сопутствующие неприятности. В конце концов, ему столько раз удавалось исполнить задание путевки! Чем же эта отличалась от предыдущих?
Ингой. Да? Ну и черт с ней. Она теперь сама его боится. Наверное.
В любом случае Мезенцев собирался сегодня все закончить — исполнить задание и отправиться домой. Место для Инги в этом расписании не было предусмотрено, но если она все же захочет... Мезенцев был наготове.
Он перебрался через забор и оказался в саду дома, соседнего с Люсинэ. Потом осторожно пробежал за кустами и преодолел еще один забор. Сердечный ритм усилился, в животе защекотало — верные признаки приближения к тому волшебному ощущению высшего риска, от которого Мезенцев каждый раз взрывался, умирал и в ту же долю секунды рождался заново, дрожа каждой клеткой от невыносимого наслаждения.
В саду Люсинэ было тихо. Беззаботное пение птиц и пьянящие запахи цветов вместе с полной безлюдностью асфальтовых дорожек создавали странное ощущение.
Ощущение засады. Мезенцев остановился, сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. На этот раз комбинация будет многоходовой, поэтому нельзя полностью выплеснуться на первой же стадии. Надо контролировать себя, а это так непросто, когда в воздухе, поверх роз и георгинов, плывет запах опасности и близкой смерти...
Мезенцев обошел дом, подтащил к стене лестницу, с помощью которой Люсинэ добиралась до верхних веток своих садовых деревьев, и осторожно залез по ней на уровень второго этажа. Потом перебрался на балкон. Утренний ветер нежно массировал тюлевую занавеску, Мезенцев сдвинул ее в сторону и вошел в комнату.
Комната, одна из трех располагавшихся на втором этаже, была пуста. Два дня назад Мезенцев оставил сушиться на балконной веревке шорты и майку, теперь они, аккуратно сложенные, лежали на стуле. Пульс постепенно стабилизировался, нетерпеливое щекотание в животе исчезло. Все в комнате выглядело вполне мирно, а значит, Мезенцев перестраховался.
Ключи от других комнат висели на гвозде, там же, где он их оставил. Мезенцев положил ключи в карман и осторожно выглянул в коридор. Тихо и пусто.
Он поочередно отпер одну комнату, потом вторую. Никого. Веши на месте. Детский конструктор на месте.
Мезенцев, несколько разочарованный, почесал в затылке и спустился по лестнице вниз.
— Ай, ты попался!
Люсинэ стояла с резиновым шлангом в руках и довольно посмеивалась.
— Чего? — не понял Мезенцев, оглядываясь по сторонам.
— Попался, попался, — торжествующе похохатывала она. — Только ты наконец пустился в загул, а тут тебя и накрыли...
— Кто это меня накрыл?
— Жена, ясно кто.
— А-а, — сказал Мезенцев и улыбнулся. — Жена.
— Жена... Позавчера вечером приехала. Где, говорит, мой? Ну, я тебя сдавать не хотела, но и что говорить, тоже не знала — ты же не предупредил... Сказала — поехал на морскую экскурсию.
— Отлично, — сказал Мезенцев. — А она что?
— Что-что... Расстроилась! Чувствую, влетит тебе по первое число! Я ее провела наверх, показала комнаты, только она так сделала — фффр! — Люсинэ повела носом, выражая презрение. — И сказала, что будет в гостинице, пока ты не вернешься. Так что попался ты, попался...
— Жена — это такая блондинка? Волосы до плеч?
Люсинэ недоуменно смотрела на него пару секунд, а потом зашлась в хохоте, теряя прицельность полива:
— Так у тебя их что, несколько? Предупреждать надо...
— Блондинка?
— Ну да... Такая спокойная, важная... Она у тебя что, начальник?
— Что-то в этом роде. Так она поднималась наверх?
— Ну да, я ей ключи дала, она там посидела немного, а потом вышла и сказала, что будет тебя ждать в гостинице. Села в машину и уехала.
— То есть она на машине приехала?
— Да, вон там машина остановилась. С ней еще один парень вышел, водитель, наверное. Постоял здесь у калитки, а потом обратно ушел... Высокий такой. Нездешний. Слушай, — Люсинэ выключила воду. — Что-то не так?
— Все отлично, хозяйка, — сказал Мезенцев. — Все просто здорово. Сейчас я схожу к жене в гостиницу... Сейчас.
Он взбежал по лестнице наверх, вошел в комнату, где лежали его вещи. Взял один из стульев, резким движением оторвал сиденье, перевернул его. Ко дну скотчем был прилеплен конверт из плотной бумаги.
Это был тот же самый стул и тот же самый конверт, что и пять дней назад. Полоски скотча были налеплены так же, как и пять дней назад.
И лишь одно отличалось — конверт был перевернут другой стороной.
Мезенцев усмехнулся. Привет от «жены».
Из самого конверта ничего не пропало. И ничего не добавилось. Там лежала все та же карточка для входа на территорию отеля. И написанные карандашом на обратной стороне два числа. Перестраховка от склероза.
Мезенцев, нервно улыбаясь, повертел картонку с обеих сторон, огляделся, ища какие-то другие скрытые знаки, но все было бесполезно. Можно было лишь гадать, случайно или намеренно Инга перевернула конверт, хотела она, чтобы Мезенцев знал о ее проникновении в тайник, или нет. И когда это было сделано — во время позавчерашнего визита под видом жены или раньше, тайно, пока Мезенцева не было дома... От этих вопросов в висках вдруг возникла тупая давящая боль.
Мезенцев не хотел гадать. Он хотел ясности. Сегодня был последний день путевки, и он хотел получить то, за чем приехал. Большой яркий взрыв, распространяющийся по всем нервным окончаниям. Секунды движения по грани между жизнью и смертью, чтобы потом элегантно соскочить на сторону жизни и ощутить эту жизнь до последней капли. Он подумал об этом и почувствовал дрожь нетерпения в икрах.
Инга или кто там еще, вам придется посторониться, потому что мужчина идет получать то, что принадлежит ему по праву.
Хотя бы раз в год.
2
Было начало двенадцатого, когда Мезенцев, беззаботно насвистывая нечто летне-пляжное, прошел на территорию отеля. Под мышкой он нес арбуз, а в левой руке держал полиэтиленовый пакет с пляжным полотенцем и спортивными туфлями. Карточка гостя была прикреплена к нагрудному карману его цветастой рубахи навыпуск. В отель можно было попасть разными способами, но Мезенцев выбрал верхний вход, через парк на холмах. За предыдущую неделю он несколько раз проходил пропускной пункт вообще безо всякой карточки и убедился, что это наиболее легкий маршрут.
Теперь он запросто кивнул охранникам, будто бы знал их тысячу лет, и зашагал дальше, шлепая вьетнамками по асфальту. Арбуз в его руках был предназначен вовсе не для еды — Мезенцев предварительно разрезал его пополам, удалил часть мякоти и вместо нее положил целлофановый пакет с оружием. Потом склеил арбуз, дал ему подсохнуть и отправился на завершающую часть своей путевки.
В гостиничном холле Мезенцев на миг остановился и быстро огляделся. В толпе полуодетых людей, снующих туда-сюда, заметить Ингу и ее мальчиков было непросто, тем более — надо же — Мезенцев не смог представить Ингу в купальнике. Она все время возникала перед его глазами в костюме, том самом пляжном или же строгом деловом, однако раздеть ее у Мезенцева не получалось, и он встревожился.
Но миг прошел, Инги не было, и Мезенцев двинулся дальше. У газетного киоска он остановился, пробежал глазами яркие глянцевые обложки и, не глядя на киоскера, проговорил:
— А украинские газеты бывают?
— Заходите в понедельник, — буркнул киоскер, промакивая платком вспотевший лоб. — Тогда будут.
— Тогда чего-нибудь про спорт, — сказал Мезенцев и бросил в блюдце перед киоскером несколько монет.
Тот забрал деньги, сунул Мезенцеву газету и протянул руку, чтобы высыпать сдачу. Мезенцев открыл ладонь, и туда легла твердая продолговатая карточка, универсальный ключ для гостиничных номеров на двенадцатом этаже.
— Спасибо, — сказал Мезенцев и сунул карточку в карман шортов. Газету он бросил в первую попавшуюся корзину для мусора. Это было примерно в половине двенадцатого.
Он еще немного пошатался по холлу, убивая время и убеждая себя, что никакой Инги поблизости нет. Он уже давно пытался убедить себя в этом, но в то же время подсознательно чувствовал, что на самом деле он хочет увидеть Ингу Зачем? Чтобы окончательно с ней разобраться? Или для чего-то другого? Нет, все же об Инге ему лучше было не думать вообще, мысли путались, сбивались, и Мезенцев понимал, что эта женщина превратилась в его проклятие — надо было тогда на пляже либо убить ее сразу, либо пробежать мимо, не оборачиваясь. Но он не сделал ни того, ни другого и теперь мучился, не понимая себя и не понимая ее.
Но когда до полудня осталось пятнадцать минут, вся эта суета как будто провалилась в специально открывшийся люк. Мезенцев вошел в кабину лифта, и та понеслась на двенадцатый этаж, наполняя Мезенцева восхитительными предчувствиями. Время все же пришло, несмотря на всяких там Инг.
Этаж сверкал стерильной белизной, словно был частью сверхэлитного госпиталя, где малейшая соринка немедленно выслеживалась сканером и уничтожалась специальной системой. Тихий гул кондиционеров плыл в ушах Мезенцева, и он улыбнулся, чувствуя тревожное щекотание под ложечкой — признак грядущего взрыва.
Теперь он запросто кивнул охранникам, будто бы знал их тысячу лет, и зашагал дальше, шлепая вьетнамками по асфальту. Арбуз в его руках был предназначен вовсе не для еды — Мезенцев предварительно разрезал его пополам, удалил часть мякоти и вместо нее положил целлофановый пакет с оружием. Потом склеил арбуз, дал ему подсохнуть и отправился на завершающую часть своей путевки.
В гостиничном холле Мезенцев на миг остановился и быстро огляделся. В толпе полуодетых людей, снующих туда-сюда, заметить Ингу и ее мальчиков было непросто, тем более — надо же — Мезенцев не смог представить Ингу в купальнике. Она все время возникала перед его глазами в костюме, том самом пляжном или же строгом деловом, однако раздеть ее у Мезенцева не получалось, и он встревожился.
Но миг прошел, Инги не было, и Мезенцев двинулся дальше. У газетного киоска он остановился, пробежал глазами яркие глянцевые обложки и, не глядя на киоскера, проговорил:
— А украинские газеты бывают?
— Заходите в понедельник, — буркнул киоскер, промакивая платком вспотевший лоб. — Тогда будут.
— Тогда чего-нибудь про спорт, — сказал Мезенцев и бросил в блюдце перед киоскером несколько монет.
Тот забрал деньги, сунул Мезенцеву газету и протянул руку, чтобы высыпать сдачу. Мезенцев открыл ладонь, и туда легла твердая продолговатая карточка, универсальный ключ для гостиничных номеров на двенадцатом этаже.
— Спасибо, — сказал Мезенцев и сунул карточку в карман шортов. Газету он бросил в первую попавшуюся корзину для мусора. Это было примерно в половине двенадцатого.
Он еще немного пошатался по холлу, убивая время и убеждая себя, что никакой Инги поблизости нет. Он уже давно пытался убедить себя в этом, но в то же время подсознательно чувствовал, что на самом деле он хочет увидеть Ингу Зачем? Чтобы окончательно с ней разобраться? Или для чего-то другого? Нет, все же об Инге ему лучше было не думать вообще, мысли путались, сбивались, и Мезенцев понимал, что эта женщина превратилась в его проклятие — надо было тогда на пляже либо убить ее сразу, либо пробежать мимо, не оборачиваясь. Но он не сделал ни того, ни другого и теперь мучился, не понимая себя и не понимая ее.
Но когда до полудня осталось пятнадцать минут, вся эта суета как будто провалилась в специально открывшийся люк. Мезенцев вошел в кабину лифта, и та понеслась на двенадцатый этаж, наполняя Мезенцева восхитительными предчувствиями. Время все же пришло, несмотря на всяких там Инг.
Этаж сверкал стерильной белизной, словно был частью сверхэлитного госпиталя, где малейшая соринка немедленно выслеживалась сканером и уничтожалась специальной системой. Тихий гул кондиционеров плыл в ушах Мезенцева, и он улыбнулся, чувствуя тревожное щекотание под ложечкой — признак грядущего взрыва.
3
Еще в лифте Мезенцев сменил шлепанцы на мягкие спортивные туфли и теперь медленно ступал ими по ковровой дорожке. Попутно он влез ладонью в щель между склеенных половинок арбуза, запустил руку внутрь, раскрыл пакет и взялся за рукоять пистолета. Это была кустарная модель, детище легендарного самоучки по кличке Левша. В разобранном виде пистолет сильно напоминал детали детского конструктора, а потому мог перевозиться через таможни и пункты досмотра. В собранном виде он выглядел не очень эффектно, но свои шесть пуль выпускал замечательно быстро и надежно. Мезенцев в конце концов шел не пугать людей, а убивать их. Для этого изобретение Левши вполне годилось.
Мезенцев остановился возле нужного номера и посмотрел на часы. Без десяти двенадцать. Переданные ему инструкции предписывали войти в номер именно в это время и дождаться возвращения хозяина номера, которое должно было состояться через пятнадцать-двадцать минут. Имея опыт нескольких путевок, Мезенцев уже знал, что организаторы этих мероприятий — люди донельзя аккуратные и пунктуальные. Они все расписывают по секундам, и если говорят, что киоскер в холле передаст ему универсальный ключ, значит, так оно и есть. Если они говорят, что жилец вернется в номер в период с двенадцати ноль пяти до двенадцати десяти, значит, так оно и будет.
Мезенцева ожидали от пяти до десяти восхитительных минут — минут предвкушения. Само событие продлится несколько секунд, упоительных, но секунд. Зато ожидание длится минуты — ты слушаешь пульсацию крови в своих венах, чувствуешь приятное покалывание в икрах, зрачки расширяются, обоняние и слух усиливаются, ты часто дышишь, ожидая звука открывающейся двери и одновременно подкатывающего к горлу чувства режущего восторга пополам с ужасом...
Мезенцев поддержал арбуз коленом, а свободной рукой открыл номер, быстро вошел внутрь и захлопнул дверь за собой.
И в ту же секунду кто-то взял его ледяной рукой за сердце и чуть-чуть сжал. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы Мезенцев вздрогнул всем телом, и ощутил в горле нечто режущее, и это был скорее не восторг, а ужас...
Мезенцев понял, что сладостных минут ожидания у него не будет. У него вряд ли вообще будут минуты.
Потому что в номере было трое мужчин. И судя по напряженным лицам, они ждали именно его.
И они знали, что с ним делать.
Мезенцев остановился возле нужного номера и посмотрел на часы. Без десяти двенадцать. Переданные ему инструкции предписывали войти в номер именно в это время и дождаться возвращения хозяина номера, которое должно было состояться через пятнадцать-двадцать минут. Имея опыт нескольких путевок, Мезенцев уже знал, что организаторы этих мероприятий — люди донельзя аккуратные и пунктуальные. Они все расписывают по секундам, и если говорят, что киоскер в холле передаст ему универсальный ключ, значит, так оно и есть. Если они говорят, что жилец вернется в номер в период с двенадцати ноль пяти до двенадцати десяти, значит, так оно и будет.
Мезенцева ожидали от пяти до десяти восхитительных минут — минут предвкушения. Само событие продлится несколько секунд, упоительных, но секунд. Зато ожидание длится минуты — ты слушаешь пульсацию крови в своих венах, чувствуешь приятное покалывание в икрах, зрачки расширяются, обоняние и слух усиливаются, ты часто дышишь, ожидая звука открывающейся двери и одновременно подкатывающего к горлу чувства режущего восторга пополам с ужасом...
Мезенцев поддержал арбуз коленом, а свободной рукой открыл номер, быстро вошел внутрь и захлопнул дверь за собой.
И в ту же секунду кто-то взял его ледяной рукой за сердце и чуть-чуть сжал. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы Мезенцев вздрогнул всем телом, и ощутил в горле нечто режущее, и это был скорее не восторг, а ужас...
Мезенцев понял, что сладостных минут ожидания у него не будет. У него вряд ли вообще будут минуты.
Потому что в номере было трое мужчин. И судя по напряженным лицам, они ждали именно его.
И они знали, что с ним делать.
Глава 13
Бумажная пыль
1
— Жвачку хотите? У меня есть. Возьмите, возьмите...
Алексей с недоумением смотрел на белую пластинку жевательной резинки, лежавшую в широкой ладони помятого мужчины. Пластинка утратила свою форму, размякла от пребывания в кармане, обертка была испачкана, но мужчина все равно протягивал ее Алексею. Это была всего лишь жевательная резинка, пусть и в малопривлекательном виде. Глупо было ее опасаться, но Алексей почему-то опасался ее. В то же время что-то мешало ему просто развернуться и пойти прочь. Он стоял на ступенях гостиницы и делал вид, что совершенно незнаком с помятым мужчиной. А тот, застенчиво улыбаясь, все ближе подступал к Алексею.
Алексей с недоумением смотрел на белую пластинку жевательной резинки, лежавшую в широкой ладони помятого мужчины. Пластинка утратила свою форму, размякла от пребывания в кармане, обертка была испачкана, но мужчина все равно протягивал ее Алексею. Это была всего лишь жевательная резинка, пусть и в малопривлекательном виде. Глупо было ее опасаться, но Алексей почему-то опасался ее. В то же время что-то мешало ему просто развернуться и пойти прочь. Он стоял на ступенях гостиницы и делал вид, что совершенно незнаком с помятым мужчиной. А тот, застенчиво улыбаясь, все ближе подступал к Алексею.