Гэфни Патриция. Влюбленные мошенники

   Разыгрывая в уме сцены насилия и погрома, он научился снимать внутреннее напряжение. К этому трюку он прибегал вот уже много лет, собственно говоря, с самого детства. Испытанное средство помогло и на этот раз: ему полегчало, у него уже не чесались руки свернуть шею Грейс. Но до полного выздоровления было еще далеко. Что ему было нужно, так это добрый глоток спиртного.
   В доме было прохладно и полутемно; толстый, не усеянный осколками стекла ковер приятно щекотал босые ступни. Столик, помещавшийся у стены слева, служил баром. Рубену частенько доводилось видеть, как Генри смешивает на нем коктейли, однако сам он, по предписанию Ай-Ю, еще ни разу не притронулся к выпивке с тех пор, как сюда попал. Виски, ржаная водка, шерри, джин… Ага, вот и бурбон. Он нашел стакан и налил себе щедро, на три пальца, не разбавляя водой.
   – Побойтесь Бога. сейчас всего десять часов утра!
   Нехорошо пить в одиночку, плесните и мне чуть-чуть.
   Рубен вздрогнул от неожиданности и резко обернулся, расплескав бурбон на ковер. Генри сидел в дальнем углу комнаты за письменным столом, заваленным бумагами, держа в руке перо и задрав ноги на крышку. На его смазливой физиономии играла благодушная улыбка. На сей раз он обошелся без маскарада: его костюм состоял из розоватой рубашки без воротничка с закатанными рукавами и полосатых темно-синих брюк, державшихся на широких подтяжках в шотландскую клетку. Рубен долго смотрел на него, не зная, что предпринять: то ли налить ему выпить, то ли вызвать на дуэль. Нет, к черту дуэль. Если Рубен его вызовет, право выбора оружия останется за Генри.
   А вдруг он выберет шпаги?
   Плеснув бурбона во второй стакан, Рубен пересек комнату и со стуком поставил его на стол перед Генри.
   – Спасибо.
   Генри поднял свой стакан, словно желая чокнуться, но Рубен не обратил на него внимания и молча проглотил свою порцию. В горле у него вспыхнул пожар, глаза заслезились. Немного отдышавшись, он заметил появившееся на лице у Генри лукавое выражение.
   – Хотите, я вам кое-что покажу?
   Рубен пожал плечами.
   Сняв ноги со стола. Генри отпер средний ящик, вытащил оттуда квадратную жестяную шкатулку и раскрыл ее. Шкатулка была полна денег.
   Подойдя ближе, Рубен присел на край стола;
   – Ну что ж, – протянул он, лишь бы что-нибудь сказать.
   Генри подмигнул ему.
   – Здорово, правда? Одни десятки. Четыре сотни десяток. Вот пощупайте.
   Удивленный Рубен взял пачку денег, которую протягивал ему Генри.
   – Очень мило, – небрежно кивнул он, собираясь отдать ее назад, но вдруг заметил нечто необычное.
   Для своей толщины пачка оказалась слишком легкой. Рубен отделил верхнюю купюру и посмотрел сквозь нее в окно. Невольная улыбка заиграла у него на губах.
   – Плотности не хватает, – вынес он свой приговор. – В бумагу полагается добавлять хлопковые волокна. Но красочка недурна. Очень приличная печать – уголки, водяные знаки. Чья это работа?
   Генри с обиженным видом забрал деньги назад.
   – Одного парня по фамилии Смит, – ответил он, как будто оправдываясь.
   – Ах, Смит.
   – Все-таки для первой попытки неплохо?
   – Совсем неплохо, – заверил его Рубен. – А Грейс об этом знает?
   – О, черт, нет, конечно! Если узнает, она с меня голову снимет. Ей подобные вещи не по душе. Строго между нами, она их терпеть не может.
   – А почему? – спросил Рубен, хотя ему невыносимо было слушать, как Генри рассуждает о Грейс; невыносимо было думать, как много Генри о ней знает, а он – нет.
   – Слишком рискованно. И вообще она против всего того, что связано с правительством. Представляете? Я пытаюсь ей доказать, что это не по-американски, но она и слушать не желает. Хотите сигару? Почему бы вам не присесть в кресло?
   Рубен помедлил, но все-таки взял предложенную тонкую сигару. Он ничего не понимал. Генри вел себя так, словно хотел подружиться с ним. Разумеется, об этом не могло быть и речи. При других обстоятельствах – возможно. Не исключено. Генри был совсем не плох сам по себе, напротив, он обладал многими бесспорно хорошими качествами. Странное дело – до определенной степени Рубен чувствовал себя лучше всего в обществе людей, которым не доверял. С ними он знал, на каком он свете, они не вызывали никаких несбыточных ожиданий или надежд. Но, с другой стороны, он с самого начала привязался к Грейс именно по этой причине – потому что не мог ей доверять, и вот, извольте взглянуть, куда его это привело. Что-то жизнь стала чересчур уж сложной.
   После двух часов разговора и четырех стаканов бурбона он начал смотреть на жизнь много проще. Взять, к примеру. Генри. Конечно, он увел у Рубена девушку, вернее, не то чтобы увел, но отбил ее назад после того, как сам Рубен увел ее у него. И все же, узнав его поближе, Рубен решил, что Генри – просто мировой парень. Как и Рубен, он был человеком свободной профессии, но делом своим занимался вот уже лет тридцать и мог дать сто очков вперед любому. По сравнению с ним Рубен стал казаться самому себе учеником-первогодком, сидящим, фигурально выражаясь, у ног жреца и перенимающим его премудрость.
   Генри извергал из себя фонтаны блестящих идей и замыслов, а свои увлекательные рассказы об удачно проведенных аферах пересыпал рассуждениями более общего порядка о жадности и глупости простаков, об искусстве игры на доверии. Рубен никогда не сомневался, что избранное им для себя ремесло является подлинным искусством, но Генри сумел придать ему нечто мистическое и возвышенное, нечто… метафизическое. А может, он просто выпил слишком много бурбона?
   В полдень Рубен отказался от шестой порции и намекнул, что пора бы уже и пообедать. Он разрывался между опасением и надеждой, что Грейс к ним присоединится, а когда этого не произошло, стал разрываться между облегчением и сожалением.
   После обеда мужчины вернулись в гостиную. Генри сообщил пришедшему следом Ай-Ю, что у них кончился бурбон, а Рубен попросил принести ему чашку кофе.
   – В карты играете? – небрежно спросил Генри. Может, выпитый бурбон ударил ему в голову, но Рубен еще не дошел до такой степени опьянения, чтобы не распознать этот невинный тон. Сколько раз он сам начинал «стрижку овец» подобным образом!
   – Совсем немного, – ответил он столь же небрежно.
   Битва началась.
   Генри предложил перекинуться во флинч, шулерский вариант покера на двоих, известный Рубену под названием «бычий глаз». Равная игра, равные возможности для жульничества. Партии следовали одна за другой, и все с ничейным счетом. Наконец очки и фигуры стали расплываться перед глазами у Рубена.
   – Давно вы знакомы с Грейс? – спросил он во время перерыва.
   – Лет шесть-семь… Где-то около того. Генри раскурил сигару и выпустил дым к потолку. Лишь несколько остекленелый взгляд свидетельствовал о том, что он выпил за три часа полторы пинты виски. В остальном он был в полном порядке.
   – Значит, ей было…
   – Шестнадцать. Уже тогда она была хороша, как картинка.
   – Но она была совсем еще ребенком, – нахмурившись, возразил Рубен.
   – Не думаю, что Грейс когда-либо можно было назвать ребенком. Особенно с учетом того, как ее растили.
   – А как ее растили?
   – Плохо. – Генри тоже нахмурился в ответ. – Страшно даже подумать, что с ней могло статься, если бы я не подобрал ее вовремя.
   Рубен тоже раскурил сигару.
   – А вам не кажется, что вы для нее староваты. спросил он напрямую.
   – Староват? Конечно, нет! Мы с ней дополняем друг друга – моя мудрость и ее свежесть, мой опыт и ее кураж, мое…
   – Я понял.
   Рубен так низко съехал на сиденье, что край кресла врезался ему в поясницу.
   – Ну вы сдаете или как?
   Время шло, а Рубен никак не мог собраться с силами, чтобы встать и сделать что-нибудь полезное. Что, например? Ему пришло в голову, что единственным полезным делом было бы одно: собрать вещи и уехать. Он и так задержался здесь слишком надолго. Однако день, проведенный с Генри, все-таки не прошел впустую. Теперь он сможет попрощаться с Грейс без гнева и обиды, испытывая лишь сожаление и печаль. Она привязана к Генри, и в этом нет ее вины. Если кто-то в чем-то и виноват, то только сам Рубен. Просто у нее была щедрая, привязчивая, широкая душа, а он принял дружбу, предложенную от чистого сердца, за нечто большее.
   К тому же его сбила с толку та незабываемая ночь в «Баньон-Армз». Грейс была наделена бурным темпераментом, пылкой, непосредственной страстностью, столь редкой у женщин, а он и в этом усмотрел Бог знает что. Размечтался о кренделях небесных. Из всей этой прискорбной неразберихи можно было извлечь только одно утешение: он так и не признался ей в своих чувствах. Сохранил если не сердце, то хотя бы гордость. И теперь сможет попрощаться с высоко поднятой головой. Чертовски слабое утешение.
   – А вот и ты, Грейс! Заходи, сыграй с нами! – воскликнул Генри.
   Это прозвучало так неожиданно, что Рубен едва не выронил колоду, которую тасовал в эту минуту.
   – Ты где пропадала целый день?
   Она остановилась в дверях. Вид у нее был как у лисички, попавшей в капкан: похоже, она намеревалась прошмыгнуть незамеченной мимо дверей гостиной.
   – Занималась делами.
   Даже со своего места Рубен видел, что глаза у нее заплаканные. Сердце у него больно сжалось.
   – Ну что ж, заходи! – прогремел Генри. – Заходи, нет у тебя никаких дел.
   – Я собиралась помочь Ай-Ю с ужином. – Она явно колебалась, тянула время.
   – Он и сам справится. Иди к нам, мы никогда не пробовали флинч втроем.
   Грейс хотела отказаться. Увидев это, Рубен встал.
   – Не хочешь к нам присоединиться? – вежливо спросил он, подтянув к столу третий стул. – Мы с Генри были бы рады.
   Целую минуту она напряженно вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, в каком он настроении на этот раз. Ему хотелось внушить ей: «Не тревожься, ты в безопасности». Ее несчастный вид, заплаканное лицо отбили у него всякую охоту ссориться. Впрочем, он вообще не хотел причинять ей боль. Это не входило в его намерения, даже когда он был в ярости.
   Грейс все еще колебалась, не зная, стоит ли соглашаться. Вот и Генри взглянул на нее с недоумением. Нет, ей вовсе не хотелось привлекать его внимание к своей ссоре с Рубеном. А сам Рубен… один черт знает, что у него на уме. Ей показалось, что вид у него грустный, но это было просто нелепо! Разве Рубен умеет грустить? Вид у него был такой, как будто он что-то потерял и уже не надеялся найти.
   – Грейс? – спросил он тихо, с робкой надеждой в голосе.
   Она в растерянности пожала плечами и вошла в комнату.
   Они играли во флинч, и вскоре она догадалась, что оба передергивают. Царившее за карточным столом настроение ее удивило: ей казалось, что мужчины друг друга недолюбливают, но сейчас от былой неприязни не осталось и следа. Они весело болтали, обмениваясь шутками и перебивая друг друга. Когда-то Грейс надеялась, что они станут друзьями, теперь же ей было все равно. От их веселости у нее все стыло внутри.
   – Флинч, – объявил Рубен, сделав всего два хода в третьей партии.
   Генри перевернул сброшенные им карты.
   – Эту двойку вы накололи, – заметил он с восхищением, разглядывая ее на свет.
   Грейс твердо решила присоединиться ко всеобщему веселью даже ценой собственной жизни.
   – Я могу принести новую колоду, – сказала она со смешком, – но толку от этого не будет. Через десять минут вы ее отделаете, как Бог черепаху.
   Генри самодовольно выпятил грудь.
   – Кто бы говорил! – воскликнул он с деланным возмущением. – Это я обучил ее всему, что она знает.
   – Да неужели? – усмехнулся Рубен.
   – Уверяю вас. Вы же видели ее в деле? Правда, она бесподобна?
   – Совершенно бесподобна.
   Рубен послал ей улыбку, но она отвернулась.
   – Ты рассказала ему, как тебе удалось убедить половину населения Сан-Франциско, что ты дочь Эндрю Карнеги?^[44] – спросил Генри, похлопав ее по руке.
   – Нет.
   – Это была чистая работа, – похвастался распираемый гордостью Генри. – Мы выжали их досуха. Вы даже не представляете, какие крупные ссуды она получила по долговым распискам с подложными подписями! Скормила гусям векселя под двадцать процентов прибыли и первым вкладчикам все выплатила до цента, чтобы они вернулись и дали ей еще больше. Она…
   – Флинч! – громко объявила Грейс, бросив карты на стол. – Лучше расскажи ему, как ты изобрел поезд.
   Она с вызовом посмотрела прямо в глаза Рубену.
   – Локомотив делал милю в минуту и работал на воде.
   Генри сгреб карты и начал их тасовать. – Да, это было здорово, – мечтательно протянул он. – Я назвал его «Серебряной молнией». Акции разошлись, как горячие пирожки. По десятке за штуку. Я представил чертежи, фотографии, объяснил им, что двигателем является «вибрационный генератор с гидропневматическим пульсирующим вакуумным приводом».
   Рубен засмеялся вместе с ним. Грейс откинулась на спинку стула и облегченно вздохнула, когда разговор перешел на мошеннические проделки Генри, в которых она сама не принимала непосредственного участия. Она рассеянно прислушивалась одним ухом к хвастливым рассказам Генри о его бурной молодости, когда он продавал коллекционерам поддельные смертные приговоры салемским колдуньям^[45], сбывал сомнительные лотерейные билеты, фальшивые драгоценности, несуществующие земельные участки, липовые акции и облигации, а также свою долю в сказочном наследстве за небольшой предварительный гонорар. Разговор принял философский оборот, когда мужчины заспорили о том, какая именно из человеческих слабостей приносит больше пользы мастерам игры на доверии: жадность или тщеславие.
   – Все, кого мне случалось надувать, преследовали корыстные цели. Все до единого, – авторитетно заявил Генри. –Легче всего доить того, кто думает, будто помогает тебе стричь кого-то другого.
   – Чистая правда, – от души согласился Рубен.
   – Люди не любят, когда их дурят, но обожают дубить сами себя. Когда начинаешь толкать им товар, они тебя даже не слушают. Они погружаются в мечты.
   – Точно подмечено. – Рубен снова кивнул.
   – Они мечтают сорвать банк и уже видят, сколько денежек загребут и как их потратят. Подпись на чеке они успевают поставить еще до того, как выйдут из транса.
   – Совершенно с вами согласен.
   Грейс перестала слушать: темные волоски на загорелых руках Рубена поглотили все ее внимание. Только он один на всем белом свете умел принимать такие небрежные позы. Он сидел, почти сползая с кресла, положив ноги на свободный стул и потягивая теплое пиво. Его сигара погасла, но он продолжал сжимать ее крепкими белыми зубами. В нем ощущалась какая-то природная чистота и цельность, дерзкая романтическая сила. Может быть, все дело было в том, как волосы у него завивались колечками над высоким гордым лбом. Она восхищалась разворотом его плеч и надменным разлетом ноздрей, слегка раздувавшихся, когда он блефовал в карты…
   – Твой ход, – напомнил Генри. Грейс вспыхнула и вытащила карту. Ай-Ю просунул голову в дверь:
   – Мисси Уотерс приехать, хозяин.
   – Люсиль?
   Лицо Генри осветилось радостью. Он бросил карты и отодвинул свой стул.
   – Вот это приятный сюрприз! – воскликнул он и выбежал в прихожую.
   Рубен воспользовался моментом и посмотрел его карты.
   – Пара валетов, – сообщил он. – А кто такая миссис Уотерс?
   – Миссис Люсиль Уотерс, – – сухо ответила Грейс, – старый друг семьи.
   День начался паршиво, а теперь, по закону подлости, вообще полетел ко всем чертям.
   Рубен внимательно посмотрел на нее, и Грейс занялась тасовкой карт. Она же взрослая женщина, в отчаянии твердила она себе, не пора ли ей преодолеть свою детскую зависть к Люсиль Уотерс? Конечно, Люсиль – само совершенство, но… Но, кроме Генри, у Грейс не было близких, и она шесть лет прожила в страхе, опасаясь, что красивая, образованная, утонченная Люсиль отнимет его у нее.
   – Люсиль вдова, живет в городе, – объяснила она Рубену, старательно сосредоточив взгляд на картах. – Они с Генри… ну вроде как помолвлены. Она, за него не выйдет, пока он не покончит со своими махинациями, а он еще не готов начать честную жизнь. Это тупик.
   Подняв наконец голову, Грейс увидела, как по лицу Рубена медленно расплывается счастливая улыбка.
   – В чем дело? – спросила она.
   Он выглядел так, словно только что выиграл миллион в лотерею.
   – Ты хочешь сказать, что Генри… что вы с Генри… что ты…
   Не успел он закончить – или хотя бы начать то, что хотел сказать, как Люсиль и Генри рука об руку вплыли в комнату. Грейс встала и приветствовала Люсиль со всей доступной ей любезностью, вежливо отвечая на вопросы о том, как ей жилось в Санта-Барбаре, где она целый месяц «гостила у своей кузины». Эту историю придумал Генри, чтобы объяснить ее отсутствие на то время, пока она собирала пожертвования для ордена Блаженных Сестер Святой Надежды.
   Все ее старания были тщетными: почему-то в присутствии Люсиль она всегда начинала вести себя как капризный, дурно воспитанный ребенок. Стоило Люсиль появиться в доме, как Грейс становилась инфантильной, незрелой, обидчивой девчонкой и в конце концов замыкалась в полном молчании. Люсиль ничего такого не делала нарочно, напротив, она была неизменно добра, снисходительна и терпелива, даже когда Грейс грубила ей.
   По правде говоря, Грейс вот уже много лет не проявляла открытой грубости по отношению к кому бы то ни было, просто Люсиль своим безупречным совершенством доводила ее до белого каления. Глядя, как Люсиль пожимает руку Рубену, Грейс угрюмо отметила про себя, как она привлекательна: великолепный бюст, густые каштановые волосы, в которых наконец-то – слава Тебе, Господи! – начала проглядывать седина, красивое лицо без единой морщинки, всегда светящееся умом и очарованием.
   – Грейс, ты прелестно выглядишь! – воскликнула она с несомненной искренностью, опускаясь в мягкое кресло и царственным жестом протянув руку за бокалом шерри, который подносил ей Ай-Ю.
   И почему Грейс ее так невзлюбила? Глупо отказывать в расположении столь приятной даме. Но сколько она ни старалась взглянуть на Люсиль иначе, Грейс видела в ней лишь угрозу. Рубен скоро ее покинет, она это чувствовала; «Ивовый пруд» был ее единственным за долгие годы настоящим домом, а теперь с ним можно проститься навсегда, его заберут кредиторы. Она,: конечно, хотела, чтобы Генри был счастлив, чтобы он осуществил свою мечту, но… с чем она останется, если он тоже ее покинет?
   Ужин превратился в сущую пытку. Мало ей всего остального, так еще какая-то муха укусила Рубена. Он ерзал на своем месте и бросал на нее странные взгляды. Когда она извинилась и покинула столовую под предлогом того, что нужно помочь Ай-Ю на кухне, он вышел за ней следом.
   – Мне надо с тобой поговорить, – торопливо пробормотал он на ходу.
   В этот вечер ей не хватало только еще одного бурного объяснения с ним.
   – Нет, – решительно отказалась Грейс, – ни в коем случае. – И прошла мимо, оставив его в полном замешательстве.
   За столом он не спускал с нее глаз, и взгляд его лишал Грейс покоя. Говорил он мало, но громко и охотно смеялся любой шутке, услышанной от других. Может, он пьян? За ужином он почти не прикасался к вину, да и к еде тоже, если сказать по правде. Его глаза горели необъяснимым волнением, он выглядел взвинченным, готовым взорваться в любое мгновение. Глядя на него, Грейс еще больше занервничала.
   Лишь каким-то чудом ей удалось дотерпеть до конца ужина, не откусив кому-нибудь голову, но она едва скрыла свою радость, услыхав, что Люсиль не останется пить кофе, так как хочет добраться до дому засветло. Они попрощались в прихожей, и Генри пошел проводить ее до легкой, запряженной пони двуколки. Грейс повернулась, чтобы уйти в гостиную, и наткнулась прямо на Рубена.
   – Теперь мы можем поговорить?
   – Нет!
   Она проскользнула мимо, он пошел за ней следом. К счастью, в эту самую минуту в дверях столовой появился Ай-Ю, нагруженный горой посуды. Грейс выхватила у него из рук стопку грязных тарелок и с криком: «Я помогу!» отправилась на кухню. В кухне она задержалась, сколько могла: перемыла и вытерла всю посуду, отскребла забрызганную жиром плиту, давая выход скопившейся внутри ярости. Ай-Ю молча следил за ней мудрым, всеведущим взглядом, что никак не улучшило ей настроения. Наконец он открыл рот, чтобы изречь очередную аллегорию:
   – Кукушка, что подкладывает яйца в чужие гнезда, не должна…
   – Замолчи! – взорвалась Грейс. – Слышать ничего не хочу!
   Он отвесил ей низкий, издевательски почтительный поклон и передал поднос с кофейным прибором для Генри и Рубена. Мужчины расположились в гостиной, читая газету, которую любезно захватила с собой из города миссис Уотерс.
   Оказалось, что это правда лишь наполовину. Генри действительно читал газету, а Рубен кружил по комнате из угла в угол. Он был похож на крупного хищника, запертого в зверинце: беспокойный, мечущийся, готовый перепрыгнуть через ограду. Грейс с опаской поднесла ему чашку кофе и остановилась на расстоянии вытянутой руки, боясь подойти поближе.
   – Ты не хочешь пойти прогуляться со мной, Грейс? – спросил он, напряженно улыбаясь.
   – Нет.
   Что теперь? Они что, все сговорились свести ее с ума?
   – А почему бы тебе не прогуляться, Грейс? – спросил Генри, не поднимая головы. – Свежий воздух пойдет тебе на пользу. Сегодня полнолуние, так славно…
   – Потому что я не хочу!
   Он поднял голову, удивленный ее резким тоном.
   – Я… просто… у меня голова болит, – неуклюже объяснила Грейс. – Извините, у меня еще полно дел.
   Она выскочила за дверь и опять спустилась вниз, чтобы отчистить жаровню, которую только что сама велела Ай-Ю замочить и оставить в воде на ночь.
   Она глазам своим не поверила, когда Рубен последовал за ней. Ей показалось, что шаги на лестнице принадлежат Ай-Ю, но тихий робкий голос в дверях сказал: «Привет», и она, обернувшись, убедилась, что это Рубен.
   – О Боже, – простонала Грейс, отступая в сторону.
   – Погоди, Грейс. Ты что, боишься меня? Это ее доконало. Руки до локтей у нее были в мыльной пене, но она подбоченилась, прислонившись спиной к шкафчику со специями, и приготовилась к бою.
   – Боюсь тебя? Боюсь тебя? Ах ты, жалкий… Я хочу от тебя только одного, Рубен Джонс: чтобы ты убрался подальше и оставил меня в покое!
   Он подошел ближе.
   – Нет! Не смей! Я этого больше не вынесу! Слышишь, не смей ко мне прикасаться, ты…
   – Грейс…
   – Прекрати, я говорю серьезно. Если ты думаешь, что можно морочить мне голову всякими нежностями и поцелуями, а потом заявлять, что у меня нет совести…
   – Это было до того…
   – У меня есть совесть! И она мне говорит, что надо держаться подальше от таких, как ты!
   – Послушай. Ты можешь минутку помолчать и выслушать?
   – Нет, не могу. Ты не такой, как я думала…
   – Знаю, я вел себя…
   – …и я не стану терпеть такого обращения, Рубен.
   Это несправедливо, и я этого не заслужила. Я всегда была с тобой откровенна…
   – Гусси…
   – Не смей меня так называть! Если ты считаешь, что между нами все кончено потому, что… позабавился со мной, и с тебя этого довольно, или потому, что ты больше не можешь меня использовать…
   – Что за черт?
   – …чтобы раздобыть денег, то честнее было бы просто уехать, а не торчать тут и не мучить меня.
   Она схватила протянутый им платок и вытерла глаза.
   – Зачем ты ко мне пристаешь?
   – Ш-ш-ш.
   – Я никогда не плачу, – всхлипнула она в отчаянии. – Если бы ты уехал, мне бы и не пришлось.
   Он легонько обнял ее и принялся осторожно поглаживать ей плечи. Запросто можно было вырваться, но Грейс не стала этого делать. Несмотря ни на что, его близость успокаивала ее.
   – Ты уже все сказала?
   Она испустила судорожный вздох.
   – Вроде бы да.
   – Значит, теперь я могу говорить? Она яростно уставилась на него сквозь слипшиеся от слез ресницы.
   – А кто тебе мешает?
   Рубен открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом снова закрыл. Только что его так и распирало от желания заговорить, однако он вдруг смутился и как будто растерялся.
   – Знаю, в последние дни тебе было трудно со мной, но на то есть причина…
   – Трудно? Ты так это называешь?
   – Ну… я вел себя… несколько… как…
   – Как последний засранец, верно?
   Грейс скорчила рожицу и прикрыла губы рукой.
   – Придется вымыть рот мылом^[46], – добавила она с горечью.
   – Я хочу объяснить, почему я был не в духе…
   – Не в духе?
   – Ладно! Ладно! С тех пор как я здесь, я вел себя как ослиная задница! Устраивает тебя такой вариант?
   – Ну, для начала это уже кое-что, – удовлетворенно кивнула Грейс. – Теперь послушаем почему.
   – Дело в том, что я… м-м-м…
   – Да?
   Он пробормотал в ответ нечто невразумительное, позвучавшее как «р…вал».