Геммел Дэвид. Волк среди теней

   Веки у него сомкнулись.
   — Не спи! — раздался голос. — Заснуть — значит умереть.
   Боль в спине не позволяла Маддену сесть прямо. Он чувствовал, как кровь заливает ему спину и ногу. Но упрямо держался, пока гребень последнего холма не остался позади, и он не увидел внизу дома их нового селения.
   Лошадь неслась туда, и Мадден провалился во тьму.
   Шэнноу и Бетик забрали патроны с трупов и съестные припасы, но когда Иерусалимец хотел переложить в свою седельную сумку вяленое мясо, Бетик его остановил.
   — Не думаю, что оно придется тебе по вкусу, — сказал он.
   — Мясо — это мясо.
   — Ах так, Шэнноу? Даже если оно — младенцев?
   Шэнноу отшвырнул кусок, который уже взял, и набросился на Бетика:
   — В каком обществе ты жил, Бетик? Как можно дозволять подобное?
   — Это плоть от жертвоприношений. По Святому Закону, если ее вкушает чистый помыслами зелот, дух жертвы обретает гармонию.
   — Канны были хотя бы честны, — сказал Шэнноу, затем отрезал хвосты у захваченных лошадей и начал плести веревку. Бетик отвернулся, отошел к камням над склоном и уставился на равнину.
   Яростная вспышка Шэнноу после того, как они разделались с зелотами, усмирила его гордость. Он чувствовал себя совсем юным и глупым. Иерусалимец был прав: за ним никогда не охотились, и он был легкой добычей для зелотов. Однако, если была права и Руфь (а он не сомневался в этом), остаться с Шэнноу значило напрашиваться на смерть. Пусть он вел себя глупо и высокомерно, но Бетик отнюдь не был лишен ума. Пока его шансы остаться в живых зависели от Шэнноу. Трудность заключалась в том, чтобы выбрать для расставания момент, который позволит ему сохранить жизнь. Может быть, если он достаточно долго будет наблюдать, как Шэнноу справляется с трудностями, то переймет хотя бы немного его сноровки.
   Бетик вглядывался в равнину, но не заметил никакого подозрительного движения. Все было спокойно. Ни единой птицы в воздухе, ни единого оленя среди трав. Когда занялась заря, Шэнноу и Бетик съехали с холма и повернули на восток вдоль предгорий. Через час они увидели извилистый проход, разделяющий вершины, и Шэнноу направил мерина через каменную осыпь в узкую щель. Бетик повернулся в седле, чтобы осмотреть оставшуюся позади равнину, и его глаза широко раскрылись — почти у самой линии горизонта неслись галопом двенадцать всадников.
   — Шэнноу!
   — Знаю, — ответил Иерусалимец. — Веди лошадей дальше. Я вас нагоню.
   — Что ты будешь делать?
   Шэнноу, не отвечая, соскользнул с седла в забрался в скалы высоко над проходом.
   Бетик поехал дальше, ведя мерина на поводу. Проход вывел его в чашеподобную долину, обрамленную лесом из елей и сосен. Он спешился у ручья. Примерно час спустя пришел Шэнноу.
   — Едем! — сказал он, и они поехали через круглую долину, вспугнули стадо буйволов с огромными рогами и оставили позади несколько ручьев. Только тогда Шэнноу остановился. Он поглядел на солнце, потом повернул мерина мордой к западу. Бетик молча подъехал к нему. Было очевидно, что Шэнноу сосредоточенно вслушивается в тишину. Несколько минут все оставалось, как было, потом прогремел выстрел. За ним еще два. Шэнноу ждал, подняв три пальца. Еще выстрел. Шэнноу напрягся. Пятый выстрел.
   — Ну, вот, — сказал Шэнноу.
   — Что ты сделал?
   — Натянул волосяные веревки поперек тропы и зажал в камнях над ней пять нацеленных на нее адских пистолетов.
   Бетик улыбнулся.
   — Они пожалеют о том дне, когда начали охоту на тебя, Шэнноу.
   — Нет, просто будут осторожнее. Они меня недооценивали. Ну а теперь, будем надеяться, они переоценят мои способности — это позволит нам выиграть время.
   — Хотел бы я знать, получил ли кто‑нибудь из них пулю? — заметил Бетик.
   — Вполне вероятно, что одного кого‑то задело. Остальные пули могли попасть в лошадей. Как бы то ни было, теперь они начнут соблюдать меры предосторожности. Мы будем выбирать проходы и тропы поуже — между скалами, деревьями, кустами. И им придется всякий раз останавливаться и проверять, не устроена ли там засада.
   — А ты не упускаешь из вида кое‑что?
   — Например?
   — Например, мы едем на запад. Назад, в край исчадий Ада. И значит, у нас на пути окажутся их патрули.
   — Ты начинаешь кое‑что понимать, Бетик. Давай и дальше так.
   Под вечер Бетик первым заметил на севере какие‑то строения. Они повернули лошадей и легкой рысцой направились туда по пологому склону. Это оказались здания, сложенные из белого камня и занимавшие три акра с лишним. Некоторые имели несколько этажей, и наружные винтовые лестницы вели к мраморным башенкам с амбразурами. При приближении к городу Шэнноу взял пистолет в руку. Но нигде не было заметно никаких признаков жизни. Копыта их лошадей зацокали по булыжнику — улицы оказались мощеными.
   Из‑за черной тучи выплыла луна, и в ее серебряных лучах город внезапно обрел призрачный вид. Они выехали на центральную площадь, где Шэнноу остановил мерина возле статуи воина в латах и оперенном шлеме. Левая рука была отбита, но в правой воин держал короткий меч с широким лезвием.
   Напротив статуи широкая улица, обрамленная статуями молодых женщин в складчатых одеяниях, вела к низкому дворцу с высоким овальным входом.
   Они спешились, привязали лошадей, и Шэнноу вошел во дворец. Большой зал обрамляли статуи, и он начал переходить от одной к другой, разглядывая их. Некоторые изображали женщин царственной осанки, другие — юношей надменного облика. А большинство — мудрых, бородатых мужей. На дальней стене над помостом виднелась мозаика из разноцветных камней: царь в золотой колеснице ехал во главе вооруженных копьями воинов в шлемах с перьями.
   — Я никогда не видел такой одежды, — сказал Бетик. — Их воины вроде бы ходили в юбках из дерева и кожи, усаженных бронзовыми бляхами.
   — Может, это сыны Израиля, — сказал Шэнноу. ‑И мы нашли один из древних городов. Но почему тут нет ничего деревянного?
   Бетик отошел к другой стене и позвал Шэнноу. В нише были свалены в кучу смятые кубки и блюда из чистого золота. На кубках кудрявыми буквами были выгравированы надписи, но прочесть их Шэнноу не смог. Возле дверного проема он нашел золотую рукоятку кинжала, но без следов лезвия. Он сунул палец внутрь рукоятки и, вытащив, увидел на коже рыжеватый налет.
   — Ржавчина, — сказал Шэнноу. — Ни дерева, ни железа. Только камень.
   — Но почему тут никто не живет? — спросил Бетик. — Ведь привести здание в порядок было бы нетрудно.
   — А ты бы стал жить здесь? — осведомился Шэнноу.
   — Ну‑у… нет! Тут чудится что‑то зловещее.
   Шэнноу кивнул. Из окна под потолком серебряным столпом падали лунные лучи, освещая широкую лестницу. Поднявшись по ней, Шэнноу оказался в круглой комнате без потолка и крыши. Ярко сияли звезды, а в середине комнаты на равном расстоянии друг от друга лежали четыре золотых орла. Шэнноу поднял одного, и из дырочки в крыле выпал золотой винтик.
   — По‑моему, это украшения кровати.
   — Царская опочивальня, — заметил Бетик. — Холодноватая.
   Они вернулись в зал, и Шэнноу заметил, что Бетик обливается потом.
   — Ты себя хорошо чувствуешь?
   — Нет. В глазах мутится, и кружится голова.
   — Сядь, — сказал Шэнноу, — я принесу воды.
   Выйдя из зала, он направился к лошадям, но оступился, и все вокруг затуманилось. Протянув руку, он ухватился за локоть статуи и удержался на ногах. Он поглядел в пустые каменные глаза, в ушах у него грохотало. Переведя дух, он, шатаясь, побрел наружу. К горлу подступала тошнота, душила его.
   Он рухнул на верхнюю ступеньку. Его заливали яркие солнечные лучи, и он осмотрелся. Площадь кишела людьми — мужчины в бронзовых латах и кожаных юбках, женщины в струящихся одеяниях из шелка и льна.
   На всех углах продавались цветы, и дети играли на блестящих плитах. Внезапно небо потемнело, его заволокли клубящиеся тучи. Солнце стремительно зашло на востоке, а издали на город надвигалась колоссальная темная стена. Шэнноу закричал, но его никто не услышал. Стена приближалась, заслоняя небосвод, и обрушилась на город в раскатах грома. Вода заполнила легкие Шэнноу, он уцепился за косяк, захлебываясь… умирая…
   Его глаза открылись, увидели луну над безмолвным городом. Дрожа, он приподнялся на колени, встал, снял флягу с седла и вернулся к Бетику.
   — Ты видел? — спросил Бетик. Лицо у него было землисто‑серым, глаза блуждали.
   — Приливную волну?
   — Да. Море поглотило город. Вот почему тут нет ни дерева, ни железа. И твоя гигантская рыба — ты был прав, ее забросило сюда.
   — Да.
   — Во имя Ада, Шэнноу, что это за место?
   — Не знаю. Каритас говорил, что мир был уничтожен морем. Но ты же сам сказал, куда делось море? Этот город должен был находиться под водой века и века, чтобы все дерево и железо исчезли.
   — А знаешь что, Шэнноу, — сказал Бетик, садясь прямо, — если море уничтожило мир, а этот город стоит на суше, так, может, было два Армагеддона?
   — Я что‑то не понимаю.
   — Падение мира, Шэнноу. Что, если он падал дважды?
   — Этого не может быть!
   — Ты мне сам рассказывал, что Каритас говорил про Ноев Ковчег; а ты рассказывал мне про потоп, поглотивший всю сушу. И он был до Армагеддона.
   Шэнноу отвернулся.
   — «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
   — Что это?
   — Слова Соломона. А чуть дальше он пишет: «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».
   Бетик усмехнулся, а потом и расхохотался. Мертвый дворец ответил ему эхом.
   — Что тебя рассмешило?
   — Если я прав, Шэнноу, значит, сейчас мы сидим там, где прежде было дно океана.
   — Я все равно не понимаю, что тут смешного.
   — Да ты сам! Если море стало сушей, значит, где была суша, теперь море. А потому, Шэнноу, чтобы отыскать Иерусалим, тебе понадобятся жабры.
   — Только если ты прав, Бетик.
   — Верно. Хотел бы я знать, что это был за город! То есть взгляни на статуи. Наверное, они изображают великих людей. А теперь никто понятия не имеет об их величии.
   Шэнноу посмотрел на облитую лунным светом статую, ближайшую к нему. Старик с курчавой белой бородой и высоким выпуклым лбом. Правая рука со свитком прижата к груди. В левой он держит что‑то вроде мраморной скрижали.
   — По‑моему, — сказал наконец Шэнноу, — забвение не так уж бы его огорчило. Он весь дышит покоем, мудростью.
   — Интересно, кем он был?
   — Законодателем. Пророком. Царем. — Шэнноу пожал плечами. — Но в любом случае он был великим человеком: его статуя поставлена выше остальных.
   — Его звали Пасиадом, — произнес чей‑то голос.
   Шэнноу винтом повернулся вправо, целясь в высокую фигуру, появившуюся в дверном проеме слева. Незнакомец вошел внутрь, держа руки перед собой ладонями вперед. Шесть футов ростом, и кожа черная, как смола.
   — Простите, что потревожил вас, — сказал он. — Я увидел ваших лошадей.
   — Кто ты, во имя всего святого? — Шэнноу вскочил, продолжая держать незнакомца под прицелом.
   — Я человек.
   — Но ты черный. Ты приспешник Дьявола?
   — Странно, — сказал незнакомец без малейшей обиды в голосе, — как одни и те же предрассудки владеют людскими умами в самых разных обстоятельствах. Нет, мистер Шэнноу, я не приспешник Дьявола.
   — Откуда вы знаете мое имя?
   — Руфь связалась со мной и попросила найти вас.
   — Вы вооружены?
   — Нет. То есть в вашем смысле слова.
   — Если вы пришли с миром, прошу у вас прощения, — сказал Шэнноу. — Но на нас охотятся, и я не могу рисковать. Бетик, обыщи его.
   Исчадие, опасливо подойдя к незнакомцу, провел ладонями по серой тунике и черным гетрам.
   — Оружия на нем нет, — сообщил он, и Шэнноу убрал пистолет в кобуру.
   — Я проверю, что там снаружи, — сказал Бетик.
   — Если все тихо, собери хвороста для костра, ‑попросил Шэнноу, жестом приглашая незнакомца сесть.
   Чернокожий потянулся и сказал с улыбкой:
   — Вы осторожны, мистер Шэнноу. Мне это нравится, так как свидетельствует об уме, а он как будто порядочная редкость в этом нашем новом мире.
   — Почему Руфь связалась с вами? — спросил Шэнноу, пропуская его слова мимо ушей.
   — Мы знакомы немало лет. У нас есть расхождения в теологических вопросах, но в основном мы преследуем одни цели.
   — А именно?
   — Восстановление справедливого общества, цивилизации, мистер Шэнноу, чтобы все люди могли жить в гармонии и любви, не опасаясь разбойников или исчадий Ада.
   — А это возможно?
   — Разумеется, нет, но мы должны стремиться к этому.
   — Как вас зовут?
   — Сэмюель Арчер.
   Вернулся Бетик с охапкой хвороста, ворча, что ему пришлось уехать из города, чтобы набрать его. Когда огонь затрещал, разгораясь, Шэнноу спросил чернокожего про статую.
   — Я изучаю этот город лет восемнадцать, — сказал Арчер. — Сохранилось немало замечательных записей на золотой фольге. Перевод занял четыре года. Насколько можно понять, старец этот, Пасиад, был дядей царя и астрономом, то есть изучал звезды, и благодаря его трудам люди знали точно, когда надо начинать сеять, чтобы получить наилучший урожай. Кроме того, он открыл неустойчивость Земли, хотя и не понял страшного значения, которое это имело для его мира.
   — Он дожил до его конца?
   — Понятия не имею. В прочитанном мной его смерть не упоминается.
   — А когда погиб город? — спросил Бетик.
   — Около восьми тысяч лет назад.
   — Так, значит, примерно семь с половиной тысяч лет здесь и правда был океан?
   — Да, Бетик. Мир значительно изменился.
   — А что это был за город?
   — Насколько мне удалось установить, он назывался Балакрис. Один из предположительно тридцати больших городов страны, носившей название Атлантида.
   Бетик заснул задолго до полуночи, а Шэнноу с Арчером прогуливались по окаймленным статуями улицам Балакриса.
   — Я часто бываю здесь, — сказал Арчер. — В мертвых городах царит такой неизмеримый покой! И часто в моих прогулках ко мне присоединяются призраки былых времен. — Он взглянул на Шэнноу и весело усмехнулся. — Я кажусь вам сумасшедшим?
   Шэнноу пожал плечами.
   — Я ни разу не видел ни единого призрака, мистер Арчер, но у меня нет оснований сомневаться в том, что они существуют. Вы с ними разговаривали?
   — Пытался, когда увидел их в первый раз, но они меня не видят. И я не верю, что это действительно духи. Они лишь образы, вроде того, что вы с Бетиком наблюдали сегодня днем. Это край магии, мистер Шэнноу. Пойдемте, я покажу вам.
   Арчер повел его вверх по извилистой тропе, а потом вниз в круглую впадину, где вокруг плоского камня‑алтаря кольцом высились монолиты. Каждый имел основание шесть футов в квадрате и был отполирован, будто черное дерево.
   — Море шлифовало их тысячи лет. Кое‑где можно различить следы высеченных надписей, — сказал Арчер, входя в кольцо и останавливаясь у алтаря. ‑Вот посмотрите, — добавил он, вынимая из кармана камень Даниила величиной с ноготь большого пальца.
   И тут же всюду вокруг Шэнноу увидел прозрачные светящиеся фигуры. Женщины в шелковых длинных туниках кружились и извивались в танце, а мужчины в разноцветных одеждах сгрудились между монолитами, глядя на них.
   — И теперь на это, — сказал Арчер, прикрывая камень ладонью.
   Танцующие исчезли. Он чуть‑чуть сдвинул камень и снял ладонь. У алтаря возникли трое мальчиков: они сидели на земле и играли в бабки, не замечая посторонних. Шэнноу опустился на колени рядом с ними и протянул руку, но она пронизала их насквозь, и они исчезли. Арчер убрал камешек в карман.
   — Интересно, не правда ли?
   — Необычайно, — ответил Шэнноу. — У вас есть объяснение?
   — Предположение. Я к этому времени перевел около двух тысяч слов языка ролиндов, иными словами, атлантов. Они называли себя «Ролинд», в довольно вольном переводе «Народ Небес». Сам я предпочитаю «Люди сказок». — Арчер сел на алтарь. — Вы голодны, мистер Шэнноу?
   — Немного.
   — Если бы вы могли выбрать какое‑нибудь немыслимое здесь блюдо, что вы предпочли бы?
   — Пышный медовый пирог. А почему вы спросили?
   — Спросил, потому что я фокусник.
   Арчер встал, перешел с каменной плиты на траву и, нагнувшись, поднял обломок величиной с кулак. Вынул из кармана Камень Даниила, приложил к обломку и протянул Шэнноу медовый пирог.
   — Он настоящий?
   — Попробуйте его.
   — Но тут ведь что‑то не то, правда?
   — Попробуйте, мистер Шэнноу.
   Шэнноу откусил кусок. Пирог был мягкий и полный меда внутри.
   — Каким образом? Объясните мне, как?
   Арчер вернулся к алтарю.
   — Люди Сказок обладали источником энергии, не похожей ни на какие другие. Не знаю, как они его открыли, а может быть, и сотворили, но Камни были тайной культуры атлантов, и с их помощью они могли создать все, что способно нарисовать воображение. Когда вы были ребенком, мистер Шэнноу, ваша мать рассказывала вам сказки про волшебные мечи, крылатых коней, колдунов?
   — Нет, но с тех пор мне доводилось их слышать.
   — Ну, так Атлантида — место, где зародились все сказки. Во дворце я нашел реестр подарков, которые преподнесли царю на сто восемьдесят пятый день его рождения. В связи с каждым подарком упоминались Сипстрасси — Камни. В рукоятки мечей были вделаны Сипстрасси, в короне центральным был Камень, как символ мудрости, Камень в панцире над сердцем — как символ непобедимости. Вся их общественная система опиралась на магию, на камни, которые исцеляли, кормили, придавали сил. Сто восемьдесят пять лет, и он все еще носил панцири! Только подумайте, Шэнноу!
   — Но они не уцелели, несмотря на магию.
   — Я в этом не уверен, но это разговор для другого дня. Ляжем‑ка спать!
   — Я не устал. А вы ложитесь. Мне нужно поразмыслить.
   — О Иерусалиме, мистер Шэнноу?
   — Вижу, Руфь правда говорила с вами обо мне.
   — А вы сомневались в моих словах?
   — И продолжаю, мистер Арчер. Но я не из тех, кто склонен к поспешным выводам.
   — Из‑за того, что я черный?
   — Признаюсь, это немножко воздействует на меня.
   — Нас разделяет всего лишь пигментация кожи, мистер Шэнноу. Но можно отослать вас к вашей же собственной Библии? «Дщери Иерусалимские! черна я, но красива». Он писал о царице Савской, царице страны в Африке, где, без сомнения, родились мои предки.
   — Я вернусь с вами, — сказал Шэнноу.
   На вершине холма он обернулся и посмотрел на кольцо черных камней, вспоминая слова Каритаса. Кровь и смерть кормили их. В центре кольца виднелся алтарь — как зрачок в темном глазу.
   — Руфь хорошо отзывалась о вас, — сказал Арчер, и Шэнноу отвел глаза от алтаря.
   — Она необычная женщина. Она показала мне мою жизнь, хотя тогда я этого не понял.
   — Как так?
   — Она сотворила вокруг меня библиотеку и дала мне один лишь час, чтобы найти Истину. Это было невозможно, как невозможна и моя жизнь. Истина повсюду вокруг меня, но я не знаю, куда смотреть, а времени на поиски так мало!
   — Но это же само по себе открытие, — заметил Арчер. — Объясните мне, почему вы решили искать Иерусалим?
   — Это акт веры, мистер Арчер — не более и не менее. Никаких премудрых философских причин. Я живу по Библии, а это возможно, лишь веря. Неколебимо веря. Поиски Иерусалима — мой способ побеждать сомнения.
   — В погоне за Граалем, — негромко сказал Арчер.
   — Вы уже второй человек, упомянувший этот Грааль. Надеюсь, вы с первым не друзья.
   — А кто был первый?
   — Аваддон.
   Арчер остановился и повернулся к Шэнноу:
   — Вы разговаривали с Владыкой Сатаной?
   — Во сне. Он язвил меня Галахедом.
   — Пусть вас это не огорчает, мистер Шэнноу. Рыцарь в поисках истины это еще не самое худшее из сравнений! Полагаю, Аваддон завидует вам.
   — Чему завидовать!
   — Будь это правдой, я бы не стал вас разыскивать, да и Руфь не попросила бы меня об этом.
   — Я не смог увидеть Святое Убежище.
   — Мне это тоже не дано, — сказал Арчер с сожалением. — Там скрыта великая сила, грозная в своем величии. Руфь способна претворять энергию в материю, причем без помощи Камня. Иногда мне кажется, что она стоит на пороге бессмертия.
   — Но как она стала такой могущественной? — спросил Шэнноу.
   — Она говорила — и у меня нет причин сомневаться в ее словах — что ответ есть в Библии. Не употребление власти делает вас сильнее.
   — Каким образом?
   — Трудно объяснить, но примерно происходит вот что. Если вас ударят по правой щеке, ваше первое желание — ответить ударом на удар. Совладать с этим желанием, подавить его — это делает вас сильнее. Представьте себе, что у вас есть кувшин. Пустой, так как всякий раз, когда вы сердитесь, испытываете гнев или еще какое‑нибудь сильное чувство, вода исчезает. Но чем больше вы справляетесь со своими чувствами, тем полнее кувшин. Когда он полон, вы обладаете силой — всей той силой, которую не употребили, когда испытали желание ударить в ответ на удар. Руфь очень стара и преуспевала в этом искусстве много лет. Ее кувшин теперь подобен озеру.
   — Но вы же не совсем верите в это? — сказал Шэнноу.
   — И да, и нет. Мне кажется, у нее есть веские основания, но это же Чумные Земли, мистер Шэнноу, и тут происходит много такого, что не поддается рациональному объяснению. Эта местность когда‑то служила свалкой для химического оружия — оружия настолько смертоносного, что его герметизировали в цистернах и сбрасывали с кораблей на дно океана. Вдобавок во время Падения тут действовало сильнейшее радиационное облучение — своего рода чума, мистер Шэнноу, — которое убивало все, что попадало под его воздействие. Земля была загрязнена в степени, какую вам и представить невозможно. И она все еще загрязнена. Тут, где мы сидим, уровень радиации в сто раз превышает тот, который до Падения убил бы здорового и сильного человека. Это вызвало мутации у людей и животных. Процент экстрасенсов среди здешнего населения несравненно выше, чем в старые дни. Дальше на восток есть племена людей с перепончатыми руками и ногами. На севере есть люди, обросшие волосами, чьи головы вытянуты и похожи на волчьи. Ходят слухи о людях с крыльями, но я сам таких не видел. Думаю, Руфь установила часть истины, но ее собственные таланты усилились во сто крат благодаря воздействию Чумных Земель. Вы упомянули про библиотеку. Вероятно, Руфь создала ее только ради вас — из воздуха, перегруппировав молекулы в нужные ей формы.
   После некоторого молчания Шэнноу сказал:
   — В ваших мыслях и рассуждениях, мистер Арчер, почти нет места Богу.
   — Понятия не имею, что такое Бог. Библия утверждает, что он сотворил все, включая Дьявола. Большая ошибка! Затем он сотворил человека. Еще большая ошибка. Я не могу следовать за тем, кто делает столь огромные ошибки.
   — Однако Руфь при всей ее силе и знаниях верует.
   — Руфь почти на грани того, чтобы сотворить Бога, — ответил Арчер.
   — Для меня это кощунство.
   — В таком случае простите меня, мистер Шэнноу. Отнесите это на счет невежества.
   — Вы не невежественный человек, мистер Арчер, и вы мне не кажетесь дурным. Позвольте пожелать вам доброй ночи.
   Арчер проводил Иерусалимца взглядом до входа во дворец, затем откинулся, глядя в звездное небо. Руфь сказала ему, что Шэнноу одержим, и Арчер согласился с ее диагнозом.
   Не столько Галахед, сколько Ланселот, думал Арчер. Ущербный рыцарь в ущербном мире, неуравновешенный и в то же время несгибаемый.
   Перед ним замерцал облик Руфи, материализовался, и она села рядом с ним.
   — Камни в пироги! Сэмюель, ты неисправим!
   Он широко улыбнулся.
   — Ты отвела глаза зелотам?
   — Да. Они скачут на запад за маячащими вдали Шэнноу и Бетиком.
   — Ты права, Руфь. Он хороший человек.
   — Он силен там, где что‑то сломано, — сказала Руфь. — Как Амазига?
   — Хорошо. Но она беспрестанно меня пилит.
   — Ты мужчина, которому нужна сильная жена. А как жизнь вокруг Ковчега?
   — Тебе следует побывать там и посмотреть самой.
   — Нет. Мне не нравится Саренто. Только не повторяй, пожалуйста, какой он прекрасный администратор. Тебе он нравится, потому что разделяет твое увлечение мертвыми городами.
   Арчер развел руками:
   — Признайся, тебе хотелось бы увидеть обитель Хранителей.
   — Быть может. Ты отведешь Шэнноу к Саренто?
   — Вероятно. Почему он так важен для тебя?
   — Не могу сказать, Сэм. Не не хочу, а не могу. Исчадия переходят в наступление, в воздухе веет смертью, а Иерусалимец сидит в глазу урагана.
   — Ты думаешь, он задумал убить Аваддона?
   — Да.
   — Не так уж плохо для мира, не так ли?
   — Может быть, но среди теней я чувствую волков, Сэм. Сбереги Шэнноу для меня.
   Она улыбнулась, коснулась его плеча прощальным жестом.
   И исчезла.
   Вторжение исчадий Ада в южные земли началось в первый день весны с того, что в Ривердейл ворвалась тысяча всадников, убивая и поджигая. Эша Берри схватили у него в доме и распяли на стволе дуба. Сотни семей были перебиты, успевшие бежать укрылись в горах, где исчадия вели на них охоту.
   И войско продолжало двигаться на юг.
   В сорока милях от Ривердейла, в предгорьях Игерского хребта, в укромной лощине сгрудился небольшой отряд, слушая рассказ беженца, потерявшего всю свою семью. Все они были жестокими, свирепыми людьми, давно привыкшими разбойничать, но и они с возрастающим ужасом слушали истории про кровавые бойни, изнасилования и неутолимую кровожадность.
   Их вожак — худой, как скелет — сидел на валуне. Его серые глаза не мигали. Взгляд ничего не выражал.