Геммел Дэвид. Волк среди теней

   — Что там такое? — спросил Гамбион, подходя к нему.
   — Один из начальников только что покончил с собой.
   — Вот молодец!
   — Что они за люди, Ефрам?
   — На нас они не похожи, это уж так. И вот что: я посчитал, и на круг выходит по пятнадцати патронов на каждого. Как раз на парочку атак.
   Янус засмеялся.
   — У тебя кровь течет по волосам, — сказал он.
   — Потечет и перестанет. Думаешь, они сегодня еще раз попробуют?
   — Да. Еще одна атака. Думается, надо попробовать сразу ее остановить.
   — А как?
   — Построим всех поперек расселины и будем их расстреливать залп за залпом.
   — Если они прорвутся, нам не на что больше будет рассчитывать.
   — Это уж тебе решать, Ефрам.
   Гамбион выругался.
   — Ладно. Дьявол! Вот уж не думал, что доживу до дня, когда мальчишка будет отдавать мне приказы!
   — «И малое дитя будет водить их», — сказал Янус.
   — Чего‑чего?
   — Это из Библии, Ефрам. Разве ты ее не читал?
   — Я не умею читать, но поверю тебе на слово.
   — Поторопись. По‑моему, они уже готовятся.
   Гамбион и Янус соскользнули с обрыва, подзывая к себе бойцов. Почти все подошли очень неохотно и кое‑как выстроились в неровный ряд.
   — Стоять до конца, во имя Божие! — загремел Гамбион.
   Всадники неслись на них карьером. Зарявкали ружья защитников Тропы. Эхо прокатывалось по расселине, и гром залпов заглушал топот копыт.
   Расселину затянул черный дым кордита, а когда он рассеялся, Гамбион увидел, как последние исчадия торопятся выбраться за пределы досягаемости пуль. Из трехсот всадников, атаковавших расселину в первый день, осталось меньше пятидесяти, защитники же потеряли семерых убитыми, а еще двое были ранены.
   — Надо бы набрать патронов, — сказал Янус. — Пошли десятерых.
   Гамбион распорядился, а остальные продолжали настороженно следить за удаляющимися исчадиями.
   — Нынче мы хорошо поработали, — сказал Гамбион. — Теперь ты веришь в Бога?
   Янус выругался. До сих пор Гамбион ни разу не слышал от него ни единого ругательства.
   — Что с тобой?
   Янус кивнул на дальний край каньона, где появился конный отряд.
   — Чтоб им! — прошипел Гамбион. — Сколько их?
   — Не знаю. Пятьсот, наверное.
   Вернулись десять бойцов с сумками патронов и несколькими пистолетами. Один из них подошел к Гамбиону.
   — У них на нос оставалось меньше пяти патронов. Маловато, чтобы этих удержать.
   — Посмотрим.
   — Ну, я ухожу, — сказал тот. — Я свой долг исполнил.
   — Мы все исполнили свой долг, Исаак. Ты хочешь подвести Бога?
   — Подвести его? Нам он не больно‑то помог, а? Этих стервецов там еще четыреста, если не пятьсот, а у нас и патронов на них на всех не хватит.
   — Он прав, Ефрам, — сказал Янус. — Пошли кого‑нибудь к Кейду предупредить, что у него остается меньше суток. Так пусть поторопится!
   — Я поеду, — сказал Исаак. — И буду рад выбраться отсюда.
   Двоих раненых унесли в расселину.
   Янус потрогал Гамбиона за плечо.
   — Нам следует отступить, Ефрам. Толку от нас тут не будет никакого.
   — Мы можем их немножко поубавить.
   — Они могут позволить себе куда большие потери, чем мы.
   — Хочешь бежать, так беги! — рявкнул Гамбион. — Я остаюсь.
   — Вот они! — завопил боец, щелкая затвором.
   Гамбион смахнул пот с глаз и всмотрелся в каньон. Заморгал и прищурился от солнца.
   — Не стрелять! — завопил он. Передний всадник был уже близко, и Гамбион приветственно замахал рукой, ухмыляясь до ушей.
   — Господи! — прошептал Исаак. — Да это же южане!
   Отряд проехал мимо мертвых исчадий, и начальник остановил лошадь перед Гамбионом. Коренастый невысокий мужчина с рыжими усами.
   — Что ж, Гамбион, я поклялся тебя повесить, а теперь вот должен буду сражаться бок о бок с тобой. Нет больше в мире справедливости!
   — Никак не думал, что буду рад тебя увидеть, Симмондс. А сейчас готов целовать тебе сапоги.
   Симмондс спешился.
   — К нам на юг хлынули беженцы и рассказывают такое, что в здравом уме и не поверишь. Эти сукины дети правда поклоняются Дьяволу и пьют кровь?
   — Так и есть, и они еще много чего творят, — ответил Гамбион.
   — Откуда они взялись?
   — Из Чумных Земель, — ответил Гамбион таким тоном, будто иных объяснений не требовалось.
   — И правда, что Кейд стал Божьим пророком?
   — Такая же правда, как то, что я стою тут перед тобой. А вы все еще с мушкетами ездите?
   — Ничего другого у нас нет.
   — Не было. Мы не успели собрать все оружие у этой падали. Оно все ваше. Магазинные ружья — отличная штука. В одних десять патронов, в других — восемь.
   Симмондс отрядил несколько человек обыскивать мертвецов, остальные въехали в расселину, чтобы разбить лагерь, а сам он поднялся на обрыв с Гамбионом и Янусом.
   — Твой сын? — спросил он.
   — Нет. Наш командир. И без шуток, Симмондс! За эти шесть дней он нас всех героями сделал.
   — Ты уже бреешься, сынок?
   — Нет, сэр. Но я дюйма на два выше вас, и, наверное, этого хватит.
   Симмондс поднял брови:
   — И ты разбойник?
   — Нет. Мой отец был фермер. Его убили исчадия.
   — Что‑то мир меняется чересчур быстро для меня! — сказал Симмондс. — Магазинные ружья, мальчишки‑командиры, разбойники‑пророки и поклонники Дьявола из Чумных Земель! Староват я стал для всего этого!
   — Можем мы тут оставить сотню твоих? — спросил Гамбион. — Тогда я провожу тебя к Кейду.
   — Конечно. А твой командир останется?
   — Останется, — сказал Янус. — Еще на четыре дня. А тогда мы уйдем в Долину Родников.
   — А что это у тебя с головой, Гамбион?
   — Лошадь брыкнула.
   — Думается, тебе пришлось пристрелить бедняжку? Она ж ногу сломала!
   Шэнноу с Бетиком устроили привал в тенистом уголке у водопада. Перед ними появилась Руфь. Бетик уронил кружку с водой, отпрыгнул, споткнулся и растянулся у костра во всю длину. Шэнноу улыбнулся.
   — Вы должны извинить моего друга, Руфь. Он последние дни совсем разнервничался.
   — Как ваше здоровье, Бетик?
   — Хорошо. А ваше, госпожа?
   С тех пор, как они ее видели, она постарела. Темные круги под глазами, щеки запали. Седые волосы утратили блеск, и даже глаза стали безжизненными.
   — Как видите, — сказала она негромко.
   — Вы правда здесь, с нами? — спросил Шэнноу.
   — Я здесь и там, — ответила она.
   — Вы можете есть? Пить? Если да, то разделите с нами ужин.
   Она молча покачала головой. Шэнноу не знал, что сказать, и неловко отошел к костру. Обмотав руку тряпкой, он снял с огня медный котелок и бросил в воду какие‑то травы, потом размешал чай веткой и вылил его в кружку. Бетик расстелил свои одеяла и стащил сапоги с ног. Руфь смотрела на них, сохраняя неподвижность мраморной статуи.
   — Как ваши поиски? — спросила она затем, и Шэнноу пожал плечами, понимая, что это лишь вступление для более значимых слов. — Какое у вас впечатление от Хранителей?
   — Арчер мне понравился. Льюис как будто хороший человек.
   — Кто их возглавляет? — спросила она.
   — Разве вы не знаете?
   — Каритас очень давно уговорил меня уважать их затворничество.
   — Их вождя зовут Саренто.
   — Он вам понравился?
   — Странный вопрос, Руфь. Какое это имеет значение?
   — Большое, мистер Шэнноу. Ведь вы человек, имеющий Дар. Особую восприимчивость. Одно владение оружием не помогло бы вам прожить так долго. Вы обладаете способностью быть в нужном месте в нужное время. И очень проницательны в оценке людей. В некотором отношении эти ваши дарования превосходят мои. Ведь мои полировались веками, а ваши остаются скрытыми, не натренированными. Он вам понравился?
   — Нет.
   — Вы пришли к выводу, что он… нечист?
   — Он напомнил мне Аваддона. Та же гордыня.
   — И он предложил вам оружие?
   — Да.
   — Почему вы отказались?
   — Война — омерзительная игра, Руфь, и вместе с виновными гибнут невинные. Я не хочу быть причастным к войне. Моя единственная цель — отомстить за Донну.
   — Отомстить? Но она пока еще жива.
   Шэнноу замер.
   — Правда?
   — Стала бы я лгать?
   — Нет. Могу ли я добраться до нее прежде, чем ее убьют?
   — Нет, мистер Шэнноу. Но я могу.
   — И сделаете это?
   — Не знаю. Последнее время меня что‑то тревожило, и вчера я сделала открытие. Оно испугало меня, сокрушило стену безопасности, которую я так долго воздвигала. Настоящие враги — не исчадия. Мы имеем тут дело не с извращенной расой — они просто пешки в игре, которую я не понимаю.
   — Вы хотите сказать, будто исчадия не начали войны? — спросил Шэнноу. — Будто не они вырезают и сжигают все на своем пути?
   — Конечно, так и есть. Но вот почему они это делают?
   — Хотят завоевать мир, — сказал Бетик. — Зачем же еще?
   — Так думала и я до вчерашнего дня. Но, поверьте мне, друзья, я была очень глупа. Вы читаете Библию, мистер Шэнноу. И вы читали про одержимых. Бесы? Исчадия одержимы, и власть над ними исходит от Аваддона. Он — ее средоточие, но даже он не понимает источника своей силы. Его используют.
   — Дьявол? — сказал Шэнноу.
   — Нет… а может быть, и да, только в ином образе. Есть сила, которую я проследила: она фокусируется на Аваддоне, а он рассеивает ее по всем землям исчадий через Кровь‑Камни каждого мужчины, женщины и ребенка. Попросту говоря — это ненависть, похоть, алчность. Она окутывает край, как невидимый туман, и движется с его войсками, раздуваясь, будто гигантский слизень.
   — Она исчезнет, когда я его убью, — сказал Шэнноу.
   — Не в том суть, мистер Шэнноу. Источник зла… я проследила этот источник, и энергия его невероятна.
   — Вы говорите о Хранителях! — сказал Шэнноу утвердительно.
   — Да, о них.
   — Вы сказали, что обнаружили источник? — спросил Бетик.
   — Это гигантский Камень. Он питается, если это слово тут подходит, мощью духа — экстрасенсорными способностями, называйте как хотите.
   — Где он, этот Камень? — спросил Шэнноу.
   — Лежит под горой Ковчега, и от него поступает энергия для всех Кровь‑Камней во владениях исчадий Ада. Его надо уничтожить, мистер Шэнноу, его силе необходимо положить конец. Иначе мир погрузится во мрак новых Темных веков, если вообще не будет разрушен.
   — Но почему вы обращаетесь ко мне? Я не могу сразить магию из пистолета.
   — А я не могу приблизиться к Камню. Он улавливает мою силу. Но выход есть. Атланты научились управлять энергией своих Камней, ограничивать их силу с помощью кольца монолитов вокруг алтаря, проводников энергии, получающих и передающих ее. Материнский Камень обладает такой мощью, что для него были созданы особые монолиты. В каждый вделана катушка с золотой проволокой. Когда проводники соединены золотом, энергия перестает поступать в Камень между ними. Его сила истощается, и он становится невосстановимо бесполезен.
   — Но неужели катушки еще остаются там? — спросил Шэнноу. — Разве Саренто не знает, насколько опасна золотая проволока?
   — Катушки скрыты внутри монолитов. Но, конечно, он мог узнать, для чего они служат, и избавиться от них. Вот это вы и должны узнать.
   — Я? Это не моя война, Руфь.
   — И вас не интересует, что мир может погибнуть?
   — Меня интересует, чтобы Донна Тейбард осталась жива.
   — Вы со мной торгуетесь?
   — Называйте как хотите.
   — Я не могу убивать, а без этого ее вряд ли можно спасти.
   — В таком случае можете сами обезвредить Материнский Камень.
   — Как вы можете просить меня о подобном?
   — Разрешите, я попробую понять вас, госпожа. Вы хотите, чтобы я рискнул жизнью, выступив против Хранителей. А ведь вы знаете, что они попытаются остановить меня, и что я убью всех, кто попробует мне помешать. Видимо, это соответствует вашим принципам. Но спасти женщину, хотя бы и убив ради этого нечистого, — это против ваших принципов.
   — Не стану возражать, мистер Шэнноу. У меня для этого нет ни сил, ни времени. Единственное, что я могу, это доставить Бетика к Донне. Достаточно?
   Шэнноу покачал головой.
   — У меня нет права подвергать Бетика опасности.
   — О чем вы тут вдвоем бормочете? — вмешался Бетик. — И мне очень хочется узнать, почему вы упоминаете про меня?
   — Тебя это не касается, — сказал Шэнноу.
   — Ты кто? Моя мать? — огрызнулся Бетик. — Ты за меня ничего не решаешь! Спасти мир, может, мне и не по зубам, но вытащить одну женщину из вавилонской темницы? Как знать, может, я с этим и справлюсь?
   — Тебе известно, прах тебя возьми, что все не так просто? — перебил Шэнноу. — Ты ничем Донне не обязан. Так с какой стати тебе рисковать жизнью ради нее?
   — Если ты ищешь корыстных причин, мой друг, скажи мне вот что: Руфь говорит, что мир погибнет, если Материнский Камень не будет уничтожен. Если так, то где прикажешь спрятаться мне?
   — Дай я подумаю, — сказал Шэнноу.
   — О чем думать? Ты хочешь отомстить за Каритаса? В его смерти виновен Саренто. Аваддон — только пешка в его игре, а, смахивая пешки, войны не выиграешь.
   — Аваддоном займусь я, — сказала Руфь. — Обещаю вам.
   — А как вы отвезете Бетика в Вавилон?
   — С помощью моей магии.
   — Я спросил — как?
   — Я разложу его молекулярную структуру, вберу ее в свою, а прибыв туда, вновь ее соберу.
   — Соберу? О чем она говорит, Шэнноу?
   — Вам ничто не грозит, Бетик, — заверила его Руфь. — Это способ, каким я перемещаюсь в пространстве.
   — И вы уже проделывали это с другими людьми, да? — спросил исчадие.
   — Нет, — призналась, Руфь.
   — Зачем ты ее спросил, Шэнноу? Я предпочел бы верить, будто это магия!
   — Ты все равно хочешь туда отправиться? — спросил Иерусалимец.
   — Я уже сказал, разве нет?
   — Постарайся, чтобы тебя не убили! — Шэнноу протянул ему руку.
   Бетик потряс ее и пожал плечами:
   — Уж постараюсь. Скажите, Руфь, не могли бы вы собрать меня без шрамов и сделать нос покрасивее?
   — Нет. Так отправляемся?
   — Я готов, — сказал Бетик. — Удачи, Шэнноу!
   — И тебе. Скажи Донне, что я желаю ей всякой радости.
   — Не отказывайся от нее. Ведь ее новый муж, вполне возможно, убит.
   Прежде чем Шэнноу успел ответить, Бетик и Руфь исчезли.
   И Взыскующий Иерусалима остался один.
   Бетик не ощутил никакого движения. Вот сейчас он смотрел на Шэнноу, а в следующую секунду уже лежал, уткнувшись лицом в траву на склоне холма к западу от Вавилона. Руфи нигде не было видно. Он поднялся на ноги и глубоко вздохнул. Потом поднялся на вершину холма и уставился на город в отдалении — темный, словно скорчившийся на земле, и по‑прежнему окутанный черным дымом. Со времени его бегства никаких перемен к лучшему не произошло, и в эту минуту он осознал, что не испытывал ни малейшей тоски по Вавилону.
   Рядом с ним возникла Руфь, и на этот раз он сохранил полное спокойствие.
   — Как вы себя чувствуете? — спросила она.
   — Хорошо. А вот у вас вид усталый.
   — Я утомлена, — призналась она. — Вы даже представить себе не можете, сколько энергии я расходую, сохраняя телесный облик. Ну а пронести вас восемьсот миль…
   — Как ни грустно, у меня не сохранилось никаких воспоминаний об этом путешествии. Донна уже здесь?
   — Нет. Фургон сейчас находится прямо на западе отсюда, менее чем в дне пути. Если отправитесь сейчас, то, вероятно, увидите их привал еще до зари.
   — Сколько их?
   — Две сотни.
   — У меня всего восемнадцать патронов, Руфь.
   — Я надеюсь, что вы положитесь на свою сообразительность, молодой человек, и убивать нужды не будет.
   — Может быть, я сумею подобраться к ней и развязать ее. И мы убежим.
   — Есть еще кое‑что, о чем вам следует узнать, Бетик.
   — По‑моему, мне лучше бы оглохнуть.
   — Она беременна и без сознания.
   — Я так и знал, что мне лучше было бы оглохнуть.
   — Я буду молиться за вас, Бетик.
   — Очень, очень приятно. Полагаю, вы не можете кроме того наколдовать сюда одно из ружей Саренто?
   — До свидания, Бетик.
   — Прощайте, Руфь, — сказал он, глядя, как она становится все более прозрачной.
   Он небрежной походкой зашагал на запад, выбросив из головы все мысли о спасении Донны. Задача была явно безнадежной, и он решил, что пока будет просто получать удовольствие от прогулки. Прикинув, как поступил бы Шэнноу, он засмеялся, представив себе, что вот Иерусалимец подъезжает к войску и требует освобождения пленницы. И, возможно, ему бы это удалось, подумал Бетик. По диску луны неслись облака. Перебегавший дорогу старый барсук остановился, чтобы взглянуть на высокого человека с широкими плечами. А затем исчез в подлеске.
   К месту ночлега исчадий он приблизился за час до зари. Лагерь уже устроили в ложбине, расположив шатры кольцом вокруг фургона. Бетик, стоя на коленях за кустом, некоторое время оглядывался по сторонам, пока не удостоверился, что засек всех часовых. И тут, когда он приготовился действовать, его взгляд скользнул по черной тени на траве. Взяв пистолет в руку, он подкрался к неизвестному наблюдателю сзади, двигаясь медленно‑медленно, пока не оказался совсем рядом. Худой бородач в темной домотканой одежде с такой сосредоточенностью следил за лагерем, что не заметил приближения Бетика.
   Бетик взвел курок. Легкий щелчок заставил бородача окаменеть. Но все его мышцы напряглись, и Бетик понял, что он вот‑вот решится на что‑то очень неразумное.
   — Не делай глупостей! — шепнул он. — Я хочу поговорить с тобой, и все.
   — У тебя пистолет. Так что говори сколько хочешь, — прошипел тот.
   — Ты ведь не исчадие, вот я и подумал, чего ты у них ищешь?
   — Не твое дело. Ты все сказал?
   — Наверное. Зато у меня здесь дело, и я не хочу, чтобы ты все испортил.
   — Что поделать, сынок!
   — Ты из поселка Донны?
   Бородач медленно перекатился на бок и уставился в глаза Бетику.
   — Что ты знаешь о Донне?
   — Я друг Йона Шэнноу. Он попросил меня помочь ей.
   — А почему он сам не здесь?
   — Был бы здесь, если бы мог. А вот ты здесь зачем?
   — А ты как думаешь?
   — Попытаешься спасти ее?
   — Вообще‑то так, но этих стервецов здесь слишком уж много. Пробраться в их лагерь никакой возможности нет. Они выставили семь часовых, и еще один сидит в фургоне.
   — А я часовых насчитал только шесть!
   — Один сидит вон на том высоком дубе. У него длинное ружье, и, надо думать, стрелять из него он умеет.
   Бетик снял затвор с боевого взвода и сунул пистолет в кобуру.
   — Меня зовут Бетик, — сказал он, протягивая руку.
   — Джейкоб Мадден, — отозвался бородач, снимая со взвода свой пистолет, который держал под курткой наготове. Они обменялись рукопожатием.
   — Мы чуть было друг друга не прикончили, — заметил Бетик.
   — Ты был на волосок от смерти, — сказал Мадден. — Пойдем‑ка туда, где можно будет поговорить без помех.
   Они осторожно пробрались сквозь кусты и спустились за гребень холма.
   Там, в укромной рощице стояли две лошади. Бетик увидел, что возле них лежит на боку человек с пистолетом в руке. Лицо совсем восковое, на груди сквозь рубашку сочится кровь. Мадден опустился на колени рядом с ним.
   — До нее не добраться, Грифф. Слишком их много.
   Гриффин попытался привстать, но не смог.
   — Кто он? — спросил Бетик.
   — Донна — его жена.
   Бетик поднял брови, потом наклонился над раненым.
   — Похоже, он умирает, — сказал он, словно завязывая разговор.
   Мадден выругался.
   — Никто твоего мнения не спрашивает! — отрезал он.
   Гриффин судорожно вздохнул и сел.
   — Ну, я не то чтобы чувствую себя так уж хорошо, — заметил он. — Кто твой приятель?
   — Говорит, что его зовут Бетик и что он друг Шэнноу. И будто послан помочь Донне.
   — Ты ему веришь?
   — Дьявол! Не знаю Грифф. Пока он еще никого не убил. А меня мог бы прикончить без всяких хлопот.
   Гриффин знаком попросил Бетика сесть рядом с ним и долго вглядывался в лицо исчадия.
   — Зачем им Донна?
   — Чтобы принести ее в жертву, если Шэнноу прав.
   — Мы должны добраться до нее!
   — Даже если и доберемся, дальше что? Четверо на двух лошадях — и притом она лежит без чувств.
   Гриффин откинулся на траву и закрыл глаза.
   Бетик некоторое время сидел молча, потом потрогал Маддена за плечо. Бородач оглянулся.
   — Что тебе?
   — Сейчас время большого праздника. Я потерял счет дням, но он должен быть очень скоро. Называется Валытурнахт и считается очень священным. Всегда приносится большая жертва, на улицах танцуют, стоят бочки с вином — можно познать все радости плоти. Если он уже не миновал, то, значит, ее предназначают для Вальпурнахт.
   — И чем это поможет нам?
   — В храме ее не будет окружать охрана из двухсот человек. Надо укрыться в городе и попытаться спасти ее перед праздником.
   — Мы там будем бросаться в глаза, как болячки на свиной заднице!
   — У меня есть в городе несколько домов.
   — А как мы узнаем, не поселился ли в них кто‑нибудь?
   — Ты всегда все видишь в самом черном свете, Джейкоб?
   — Угу.
   — На лошадях мы доберемся до предместьев при первых лучах рассвета. Твой друг хотя бы сможет немного отлежаться и набраться сил.
   Гриффин ухватил Маддена за локоть.
   — Джейкоб, он дело говорит. Помоги мне взобраться на лошадь.
   Путь занял три часа. По узким улочкам Вавилона Мадден ехал весь подобравшись, каждую секунду ожидая оклика, выстрела или каких‑либо признаков, что их заманили в ловушку. Но прохожие словно бы мало чем отличались от поселенцев Авалона. Женщины гуляли с детьми, мужчины болтали на углах, и никто не обращал внимания на двух всадников и на то, что Бетик ведет лошадь Гриффина под уздцы. Проводник караванов был в кожаной куртке, прятавшей его раны, и тратил последние силы на то, чтобы сидеть в седле прямо.
   Бетик остановил мальчика, который прогуливал огромного серого волкодава.
   — Какой нынче день, малый?
   — Двадцать восьмое апреля.
   Бетик повел их дальше. Они долго кружили в лабиринте вонючих лачуг по заваленным отбросами проулкам, пока наконец не оказались перед запертыми воротами в высокой ограде. Бетик приподнял узкую цепь, зажал ее в кулаках, и Мадден увидел, как вздулись мышцы на его руках и плечах. Центральное звено растянулось, затем лопнуло. Бетик открыл ворота и впустил их внутрь. Они увидели дом из белого камня со стрельчатыми окнами и арками дверей. Второй этаж под козырьком крутой крыши опоясывал балкон.
   — Здесь жила моя сестра, — сказал Бетик.
   Позади дома оказалась пустая конюшня. Бетик расседлал лошадей и помог Гриффину войти в дом. Там все покрывала густая пыль — можно было не сомневаться, что туда давно никто не входил.
   Мебель была самая скромная, но они полуподвели‑полуподнесли Гриффина до широкого прочного дивана у стены под окном.
   — Я пойду раздобуду чего‑нибудь поесть, — сказал Бетик.
   — Праздник уже прошел? — спросил Гриффин.
   — Нет. У нас есть еще два дня.
   — А что это за Святая Ночь?
   — В эту ночь Дьявол нисходит к своим детям.
   Шэнноу добрался до каньона в полночь через тридцать семь часов после того, как у него на глазах Бетик и Руфь канули в ночь. Увидев впереди развалины города, он натянул поводья и с чем‑то, похожим на благоговейный ужас, уставился на призрачный корабль. Это был уже не ржавеющий остов — теперь он предстал во всем своем великолепии — четыре гигантские наклонные трубы и шесть рядов огней, жемчужными нитями протянувшихся вдоль его палуб.
   Ночной ветер переменил направление, и в каньоне эхом отдались звуки дальней музыки.
   По горам прокатился громовой удар, и конь Шэнноу вздыбился. Успокаивая его, он смотрел, как небо прочертила огненная дуга и с сухими хлопками рассыпалась в облако разноцветных звезд. Со стороны корабля донеслись восторженные крики.
   Шэнноу снял ремешки с пистолетов и медленно глубоко вздохнул. Коснувшись каблуками боков жеребца, он поехал к развалинам.
   Перед ним возникла черная тень…
   — Да, вам давно пора выйти в открытую, Льюис, — сказал он. — Вы уже три раза брали меня на прицел.
   — Я не хочу убивать вас, Шэнноу. Правда. Поверните лошадь и уезжайте!
   — Прямо к зелотам, укрывшимся в лесу?
   — Вы сумеете их избежать. С вашим опытом и умением.
   Шэнноу молча сидел в седле, глядя в дуло черного ружья и ощущая напряжение, исходящее от Хранителя.
   — Неужели я ошибся в вас, Льюис? Я счел вас хорошим человеком. Таким, как Арчер. Я как‑то не мог вас представить мясником, режущим женщин и детей, вампиром‑кровососом.
   — Я солдат. Не принуждайте меня убить вас.
   — Что происходит с Ковчегом?
   Льюис облизал губы.
   — Нынче ночью мы празднуем Возрождение. Каждый год в это время мы оживляем какие‑либо особенности прошлого, показывая подлинность того, что мы храним, подчеркивая, что оно реальность, а не воспоминания о ней. Нынче Ковчег вновь поплывет по волнам во всей своей славе. А теперь уезжайте, Бога ради!
   — Бога, Льюис? Начальники исчадий Ада говорят о Боге? Скажите это ветру. Скажите это фермерам, пригвожденным к древесным стволам, и женщинам, поруганным и зарезанным! Но мне не говорите!
   — Мы не затеваем войн, Шэнноу. Из века в век мы пытались направить человечество назад к цивилизации, но ничего не добились. Единства нет. Саренто говорит, что без единства нет порядка, без порядка нет закона, а без закона нет цивилизации. Все великие сдвиги оказывались результатом войны. Скоро все будет по‑другому, Шэнноу. Мы восстановим города и превратим мир в сад. Уезжайте же, пожалуйста!