Геммел Дэвид. Волк среди теней

   Берри потер подбородок и улыбнулся, скрывая смущение. Он посмотрел Шэнноу в глаза, и они поняли друг друга.
   — Благодарю вас за вашу прямоту, мистер Шэнноу. Да, это было бы поистине любезно с вашей стороны.
   Шэнноу вышел, но Берри и Донна некоторое время молчали. Святой подлил яблочного сока в свою опустевшую кружку и несколько раз прошелся по комнате, обводя взглядом мебель, которую уже видел несчетное число раз.
   — Так что же, Эш? — спросила Донна.
   — Он говорит гладко, Донна, но он разбойник, и притом известный разбойник.
   — Он следует твоим обычаям, Эш.
   — Нет‑нет! Это было бы кощунство! Я не убиваю по прихоти.
   — Он спас моего сына.
   — Я слышал другое. Твой сын заблудился. Бард и остальные нашли его и везли к тебе, когда прискакал Шэнноу и убил Майлса и Попа.
   — Вранье! Моего сына избили на северном лугу и увезли. Они были уже на полпути к Ривердейлу. И это произошло в тот же день, когда Флетчер попытался выгнать меня из дома. Неужели ты так слеп, Эш?
   — Но он же хладнокровный убийца! Говорят, он помешан.
   — И ты в этом убедился?
   — Дело не в том. Возможно, сейчас он разумен, но он ввергнул Барда и остальных в ужас. Ты знаешь, что он отстрелил Барду ухо?
   — Жаль, что не голову!
   — Донна! — возмутился Берри. — По‑моему, он одержимый, и его злое влияние мешает тебе мыслить здраво. Саул говорил со мной о тебе, и я знаю, ты дорога ему. Он не женат, Донна, и будет хорошим отцом Эрику.
   — Мыслить здраво, Эш! — Донна засмеялась. — И ты советуешь мне выйти за человека, который, вероятно, убил моего отца и вне всяких сомнений убил моего мужа! Поговорим о чем‑нибудь другом! Как Сара?
   — Выздоровела, но беспокоится о тебе. Как мы все. Комитет вынес приговор Шэнноу. Они намерены его повесить.
   — Я соберу тебе что‑нибудь поесть, Эш. А ты тем временем найди Йона и побеседуй с ним.
   — О чем мне с ним говорить?
   — Например, о своем Боге, Эш. Он хотя бы способен понять тебя!
   — Ты смеешься надо мной, Донна, — сказал он печально.
   — Не намеренно, Эш. Пойди поговори с ним.
   Берри покачал головой, но встал из‑за стола. Выйдя на солнечный свет, он увидел, что Шэнноу сидит на белом валуне и смотрит в сторону холмов. С его пояса свисали адские пистолеты, столь зверски уложившие Майлса с Попом, и лишь Богу известно, скольких еще!
   — Можно мне посидеть с вами, мистер Шэнноу?
   — Конечно.
   — Когда вы думаете покинуть Ривердейл?
   — Скоро, мистер Берри.
   — Как скоро?
   — Не знаю.
   — Что вам нужно?
   — Мне ничего не нужно, мистер Берри.
   — Говорят, вы ищите Иерусалим?
   — Совершеннейшая правда.
   — Зачем?
   — Чтобы найти ответы на все мои вопросы. Такие, какие меня удовлетворят.
   — Но Книга же отвечает на все вопросы, мистер Шэнноу.
   Шэнноу улыбнулся.
   — Я читал Книгу, мистер Берри. Много‑много раз. Но в ней не упоминаются пистолеты. Двенадцать лет назад я видел картинку, которая не была нарисована. Просто застывший миг времени. На ней был город, но я очень не скоро понял, что город этот виден с неба. В Библии нет ничего о подобном, мистер Берри. Однажды я повстречал старика, у которого была особая книга, очень старинная. В ней были рисунки машин с колесами и рычагами. В этих машинах были сиденья: люди могли ездить в них без лошадей. Почему их нет в Библии? Старик сказал, что видел картинку металлической машины, которая могла летать. Почему об этом ничего нет в Писании?
   — Нет, есть, мистер Шэнноу. Вы помните, что Илия вознесся на Небеса в огненной колеснице? И вспомните, что Писание содержит много примеров ангелоподобных существ в невиданных машинах.
   — Но ничего о пистолетах, мистер Берри. Ничего о ружьях.
   — Так ли уж это важно? Мы знаем, что Христос поведал своим ученикам, что конец мира близок, и мы знаем, что было по слову Его. Океаны изверглись, и мир погиб. Мы, живущие ныне, пребываем в Конце Времен.
   — Но разве там же не сказано, мистер Берри, что это времена Антихриста, что люди будут жалеть, что родились, и что моровая язва, чума и смерть будут опустошать землю.
   — Да. И это, бесспорно, сбылось.
   — И еще там сказано, что будет построен Новый Иерусалим?
   — Да.
   — И я намерен найти его.
   — Только Божьи слуги обрящут Иерусалим, мистер Шэнноу. Вы искренне верите, будто служите Всемогущему?
   — Нет, мистер Берри. Хотя пытался и буду пытаться и впредь. Меня учили, что мир юн, что Христос умер триста лет назад, и его смерть заставила океаны извергнуться. Однако я видел свидетельства того, что Темный Век нашего мира длился гораздо дольше. Вы знаете, есть люди, которые веруют, что Спаситель умер две с половиной тысячи лет назад?
   — Еретики!
   — Согласен с вами, и все же меня берет сомнение, не ближе ли они к истине, чем вы и я. Мне доводилось видеть обрывки старинных карт, на которых не показаны ни Израиль, ни Иудея, ни Вавилон — ни даже Рим. Но есть названия, не упомянутые в Писании. Мне надо узнать истину, мистер Берри.
   — Для чего? Ведь нам же заповедано не искать знамений и прорицаний!
   — И все же, когда собираются тучи, разве мы не достаем плащи?
   — Справедливо, мистер Шэнноу, но какое имеет значение, был ли Темный Век после Спасителя нашего долгим или кратким? Если даже машины когда‑то летали, какое значение это имеет? Не сказал ли Екклесиаст: «Нет ничего нового под солнцем», и все, что когда‑либо было, будет снова?
   — Вам доводилось слышать об Англии, мистер Берри?
   — Одна из земель Темного Века, если не ошибаюсь. Они сберегли Книгу.
   — Вы не знаете, где она была?
   — Нет. А почему это важно для вас?
   — Однажды я видел лист с напечатанным стихом: «И был Иерусалим воздвигнут в зеленой Англии прекрасной».
   — Могу я предложить вам совет, мистер Шэнноу?
   — Почему бы и нет? Мне часто их дают.
   — Покиньте эти места. Продолжайте свои поиски. Если останетесь, то вы лишь принесете в этот дом смерть и отчаяние. Комитет объявил вас разбойником и зачинателем войн. Они вас повесят, сэр.
   — Когда я был ребенком, мистер Берри, мои родители построили дом для моего брата и меня. Было это на берегу красивой реки, в краю плодородном, солнечном и необузданном, как грех. Мой отец обуздал эту землю: она приносила богатые урожаи и кормила наш скот. Затем явились какие‑то люди, которым требовалась плодородная земля. Они убили моего отца и надругались над моей матерью, прежде чем перерезать ей горло. Мы с братом спаслись, хотя меня ранили копьем, и я истекал кровью. Мой брат дотащил меня до реки, и мы поплыли вниз по течению. Нас приютил сосед‑фермер, могучий мужчина с четырьмя сыновьями‑силачами. Никто не осудил разбойников, убивших наших родителей. Такова была тогда жизнь.
   — Обычная история, — признал Берри, — но времена меняются.
   — Их меняют люди. Нас с братом учили веровать в любовь и прощение. Мы старались веровать, но те же налетчики, разжиревшие и набравшиеся новых сил, решили, что их земли им мало. Как‑то ночью они напали на наш новый дом. Мой брат убил одного топором, а я другого из старого мушкета. Тем не менее победили они. На этот раз я спас моего брата, и мы ускакали на старом жеребце. Тогда мой брат потерял веру, но моя только окрепла. Два года спустя я вернулся и предал разбойников смерти. С тех пор я убил еще многих. Я никогда не крал, не обманывал, не лгал. Не нарушил я и заповеди «Не убий!». Я не разбойник, но я зачинатель войн. Я веду войну со злом и не опасен для честных людей. Только нечестивым следует бояться меня, а также тем, кто прислуживает нечестивым.
   — Что случилось с вашим братом, мистер Шэнноу? Он вновь обрел веру?
   — Мы оба научились ненавидеть. Я ненавидел разбойников и сеющих смерть, но он начал презирать честных людей, которые держались в стороне и позволяли разбойникам преуспевать. Нет, мистер Берри, он не обрел веру.
   — Вы ожесточенный человек, мистер Шэнноу.
   — Верно. Но я знаю, каков я, и не нарушаю своих правил. А вот вы, мистер Берри, вы веруете в Бога. И все‑таки приехали в этот дом выгораживать убийц, встав на сторону нечестивых. Флетчер убил мужа фрей Тейбард. Его люди — шайка безбожных убийц. И даже сейчас, мистер Берри, вы сидите здесь, будто козел, ведущий овец на бойню, и смерть выжидает, пока мы беседуем.
   — Как так? Вы говорите глупости!
   — Неужели?
   — Объясните!
   Шэнноу покачал головой и улыбнулся:
   — В деревьях к северу прячутся трое. Они приехали с вами?
   — Нет, мистер Шэнноу, но поймите: пятьдесят обменных монет будут уплачены всякому, кто доставит в Ривердейл тело известного разбойника.
   — Мне бы следовало отвезти трупы туда! — заметил Шэнноу. — И Майлс, и Поп были известными убийцами. В Сертейсе два года назад они убили семью переселенцев и они ездили с Даниилом Кейдом, когда он грабил юго‑запад.
   — Я не верю вам, мистер Шэнноу.
   — Не верить удобнее для вашей совести, мистер Берри.
   Обед был съеден в молчании, и Берри вскоре уехал. Когда мул со святым исчез из вида, Эрик молча ушел в свою комнату и захлопнул дверь.
   — Мне тревожно за него, — сказала Донна, когда они с Шэнноу убирали посуду.
   — Он боится меня, Донна, я его не виню.
   — Он ничего не ест, и ему снятся кошмары.
   — Думается, твой друг Берри прав, и мне следует уехать. Но я боюсь за тебя. Когда я уеду, Флетчер вернется.
   — Так не уезжай, Йон, останься с нами.
   — Мне кажется, ты не понимаешь опасности. Я больше не человек, а ходячий кисет, набитый обменными монетами для всякого, кто решит нажиться на мне. Даже сейчас три человека в холмах собираются с духом, чтобы наброситься на меня.
   — Я не хочу, чтобы ты уезжал, — сказала она.
   Он протянул руку и ласково погладил ее по щеке.
   — Хочу я только того, чего хочешь ты, но я знаю, что будет.
   С этими словами он оставил ее, направился к комнате Эрика и постучал. Мальчик не ответил, и он снова постучал.
   — Ну?
   — Это Йон Шэнноу. Можно мне войти?
   Молчание. А затем:
   — Ну, хорошо.
   Эрик лежал на кровати лицом к двери. Он поднял глаза и увидел на Шэнноу рубашку своего отца. Раньше он этого как‑то не заметил.
   — Можно мне сесть, Эрик?
   — Можете делать все, что захотите. Как я вам помешаю? — сказал мальчик с горечью.
   Шэнноу придвинул стул к кровати и повернул его спинкой вперед.
   — Хочешь поговорить об этом, Эрик?
   — О чем об этом?
   — Не знаю, Эрик. Я знаю только, что ты мучаешься. Хочешь поговорить о своем отце? О Флетчере? Обо мне?
   — По‑моему, мама хотела бы, чтобы меня тут не было, — сказал Эрик, садясь и обхватывая колени руками. — Тогда она могла бы проводить с вами все время.
   — Она мне этого не говорила.
   — Вы не нравитесь мистеру Берри. И мне тоже.
   — Иногда я не нравлюсь самому себе, — сказал Шэнноу. — И тогда я принадлежу к большинству.
   — Все было хорошо, пока вы не приехали, — сказал Эрик, закусил губу и отвел глаза, удерживая слезы. — Нам с мамой жилось отлично. Она спала здесь, и я не видел страшных снов. И мистер Флетчер был мне друг, и все было отлично.
   — Я скоро уеду, — негромко сказал Шэнноу, и правда собственных слов была для него, как удар обухом. Вода в пруду успокаивается, рябь исчезает, и все возвращается к тому, что было.
   — Как прежде, уже не будет, — сказал Эрик, и Шэнноу не возразил ему.
   — Ты очень разумен, Эрик. Жизнь изменяется — и не всегда к лучшему. То, как человек справляется с этим, показывает, какой он закалки. Я думаю, ты справишься. Потому что ты сильный — сильнее, чем тебе кажется.
   — Но я не сумею помешать им отобрать наш дом.
   — Да.
   — И мистер Флетчер заставит маму жить с ним?
   — Да, — ответил Шэнноу, сглатывая и отгоняя от себя страшные образы.
   — Я думаю, вам лучше погодить с отъездом, мистер Шэнноу.
   — Пожалуй, что так. Было бы очень хорошо, если бы мы стали друзьями, Эрик.
   — Я не хочу быть вашим другом.
   — Почему?
   — Потому что вы отняли у меня мою маму, и теперь я совсем один.
   — Ты не один, хотя мне и не удастся убедить тебя в этом, несмотря но то, что одиночество я знаю, вероятно, больше, чем кто‑либо в мире. У меня никогда не было друга, Эрик. Когда я был в твоем возрасте, моего отца и мать убили. Некоторое время меня растил наш сосед, Клод Вурроу. Потом и его убили, и с тех пор я всегда один. Я никому не нравлюсь. Я — Иерусалимец, Тень, Губитель разбойников. Где бы я ни был, меня будут ненавидеть и преследовать… или же использовать те, кто «лучше». Вот что такое одиночество, Эрик, — сидеть с испуганным ребенком и не уметь воззвать к нему, убедить даже его. Вот что значит одиночество. Когда я умру, Эрик, никто не будет меня оплакивать. Будто я и не жил вовсе. Понравится тебе быть таким одиноким, мальчик?
   Эрик ничего не ответил, и Шэнноу вышел из комнаты.
   Трое следили, как Шэнноу выехал со двора фермы и повернул на восток к сосновому бору. Они быстро оседлали своих коренастых лошадок и поехали за ним.
   Первым ехал Джеррик, потому что у него было длинное ружье — кремневое, заряжающееся с дула, и почти новое — каких‑нибудь тридцати пяти лет. Прекрасное ружье: трое его прежних хозяев были из‑за него убиты. Джеррик приобрел его в уплату за карточный долг два года назад и первым делом убил прежнего владельца, который выслеживал его, чтобы выкрасть ружье. В этом была какая‑то поэтическая справедливость, хотя Джеррик не мог бы облечь свое ощущение в слова.
   За ним ехали Пирсон и Стриж. Джеррик мог всецело на них полагаться… пока все трое оставались бедняками. Троица прибыла в Ривердейл совсем недавно, но бдительный Бард тут же взял их на заметку, порекомендовал Флетчеру, и это поручение было их испытанием для приема в Комитет.
   «Выследите и убейте Иерусалимца». Если мишень будет неподвижной, лучше длинного ружья не найти ничего. А Стриж был искусным арбалетчиком. Пирсон лучше владел ножом, но мог и метнуть его с редкой точностью. Джеррик не сомневался, что они справятся со своей задачей без всякого труда.
   — По‑твоему, он решил уехать из этих мест? — спросил Стриж.
   Джеррик презрительно пропустил вопрос мимо ушей, но Пирсон ухмыльнулся, показав щербатые зубы.
   — А седельные сумки где? — сказал он.
   — Тогда, почему нам не подстеречь его на обратном пути? — спросил Стриж.
   — А что, если он вернется ночью? — ответил Джеррик.
   Стриж прикусил язык. Он был моложе своих товарищей и жаждал, чтобы к его словам прислушивались с уважением, но стоило ему открыть рот, как он навлекал на себя насмешки. Пирсон хлопнул белобрысого юнца по плечу и ухмыльнулся. Он знал, о чем думает паренек, но знал также и причину его огорчений: Стриж был так глуп, что не понимал, насколько он глуп. Но он все равно нравился Пирсону, и во многом они подходили друг другу. Оба чурались женщин, оба наслаждались ощущением власти, которое рождалось отсутствием совести и богоподобной радостью владения чьей‑то жизнью, прежде чем уничтожить ее. Единственная разница заключалась в том, что Стриж наслаждался, убивая мужчин, а Пирсон обретал изысканное удовольствие, пытая женщин.
   Джеррик в этом отношении был непохож на них. Убивая, он не испытывал ни радости, ни отвращения. Это была просто работа — вроде прополки грядок, рубки леса, свежевания кроликов. Работа, требовавшая быстроты исполнения. Развлечения Пирсона и Стрижа ему досаждали, а вопли жертв мешали спать.
   Джеррику было под пятьдесят, и он подумывал о том, чтобы завести свое хозяйство и семью. В Ривердейле ферму он присмотрел себе — вместе с молодой вдовой, которой она принадлежала. На обменные монеты, полученные за Иерусалимца, он обзаведется шерстяной одеждой и приступит к ухаживанию. Вдове придется отнестись к нему серьезно, как к члену Комитета.
   Трое последовали за Шэнноу вверх по склону в глубину соснового бора, а когда начало смеркаться, увидели его костер.
   Они спешились, стреножили лошадок и поползли через кусты к пляшущим языкам пламени. Примерно в тридцати шагах от костра Джеррик различил силуэт Иерусалимца. Он сидел, прислонившись к дереву, нахлобучив широкополую шляпу на глаза.
   — Сиди‑сиди, раздумывай! — прошептал Джеррик, насыпая порох на полку мушкета. Он жестом направил Пирсона вправо, а Стрижа влево, чтобы они бросились на жертву, едва прогремит смертоносный выстрел. Они уползли, каждый на свое место.
   Джеррик взвел курок и откинулся, упираясь локтем в колено. Дуло нацелилось на сидящую фигуру.
   Что‑то холодное прикоснулось к виску Джеррика.
   И его голова разлетелась на куски.
   Услышав выстрел, Пирсон пустил стрелу из арбалета. Она пронеслась над поляной, пронзила плащ Шэнноу и куст под ним. Стриж ринулся вперед, перепрыгнул через костер, и его нож повторил путь пирсоновской стрелы. Плащ свалился с куста вместе со шляпой, у Стрижа отвалилась челюсть. Тут что‑то ударило его в спину, и в груди разверзлась дыра величиной с кулак взрослого мужчины. Он умер прежде, чем его тело ударилось о землю.
   Пирсон ускользнул с места бойни и кинулся к своей лошади. Сорвал путы с ее ног, прыгнул в седло и ударами пяток погнал вперед. Мушкет Джеррика рявкнул как раз тогда, когда лошадь Пирсона понеслась галопом. Она рухнула на землю, Пирсон перелетел через ее шею, ударился спиной о дерево и растянулся на траве. Но тут же быстро перекатился в сторону и вскочил, сжимая нож.
   — Покажись! — завопил он.
   Иерусалимец вышел из‑за деревьев прямо перед Пирсоном. В руке он сжимал пистолет с рукояткой из слоновой кости.
   — Зачем вам меня убивать? — сказал Пирсон, уставившись на пистолет. — Я не вернусь. Уеду и все тут.
   — Кто вас послал?
   — Флетчер.
   — Скольких еще он послал?
   — Больше никого. Мы не думали, что нам понадобятся помощники.
   — Ваше имя?
   — Зачем вам его знать?
   — Чтобы надписать над вашей могилой. Как подобает.
   Пирсон выронил нож.
   — Меня зовут Пирсон, Алан Пирсон.
   — А эти?
   — Эл Джеррик и Зефус Стриж.
   — Повернитесь, мистер Пирсон.
   Пирсон закрыл глаза и начал поворачиваться.
   Он даже не услышал выстрела, который его убил.
   Йон Шэнноу въехал во двор в ту минуту, когда из облаков выплыла луна. Он вел на поводу двух низкорослых лошадок, а поперек его седла лежало длинное ружье. Донна стояла в дверях. На ней была белая блузка из тонкой шерсти и домотканая юбка, выкрашенная в алый цвет. Она только что причесала волосы, и в лунном свете они казались почти серебряными. Шэнноу помахал ей, проезжая мимо. Он пустил лошадок в загон, расседлал мерина и обтер его.
   Донна прошла через двор и взяла Шэнноу за руку. Он наклонился и нежно ее поцеловал.
   — С тобой все хорошо, Йон?
   — Ага.
   — О чем ты думаешь?
   — Я думаю, что рядом с тобой я понимаю слова, долго ставившие меня в тупик. — Он поднес ее руку к губам и с благоговением поцеловал.
   — Что ты понял? Какие слова?
   — Стих из Библии.
   — Скажи его мне.
   — "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.
   Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви: то я ничто". Там есть и дальше, но мне нужна Книга, наизусть я не помню.
   — Как прекрасно, Йон! Кто это написал?
   — Человек по имени Павел.
   — Он написал это для женщины?
   — Нет, для всех людей. Как Эрик?
   — Испугался, когда услышал выстрелы.
   — Опасности нет, Донна, — сказал он мягко. — И у нас есть еще несколько дней вместе, прежде чем кто‑нибудь сообразит, что они потерпели неудачу.
   — У тебя усталый вид, Йон. Входи, отдохни.
   — Каждая смерть умаляет меня, госпожа. И нет конца.
   Она проводила его в дом и привернула фитили светильника. Он опустился в кожаное кресло, его голова откинулась. Донна осторожно сняла с него сапоги и укрыла толстым одеялом.
   — Спи крепко, Йон. Сладких снов.
   Она поцеловала его и пошла к себе в комнату. Дверь Эрика открылась, он стоял на пороге и протирал глаза.
   — Он вернулся, мама? — шепнул мальчик.
   — Да. С ним ничего не случилось.
   — Он убил их всех?
   — Думаю, да, Эрик. Ну‑ка, назад в постель!
   — Ты не побудешь со мной?
   Она улыбнулась, отвела его к узкой кровати и легла рядом с ним. Он скоро уснул, но сон не шел к Донне Тейбард. За стеной был человек, который за несколько дней убил пятерых людей — человек, живущий на грани святости, взыскующий невозможного. Он искал город, более не существующий, в краю, который никто не мог найти, во имя Бога, в которого мало кто верил — память о мире отошедшего в область мифов.
   И он любит ее… или думает, что любит, но для мужчины это одно и то же, размышляла Донна. И теперь он в ловушке, вынужден оставаться на месте, подобно магниту, притягивающему к себе смерть, и не может ни бежать, ни спрятаться. И он проиграет. Не будет Иерусалима для Йона Шэнноу, не будет дома для Донны Тейбард. Комитет затравит его, а Донна будет женщиной Флетчера… пока не надоест ему. Но даже зная все это, Донна была не в силах отослать Йона Шэнноу. Она закрыла глаза, и перед ее умственным взором непрошено всплыло его лицо, и она увидела, что смотрит, как он спит в кожаном кресле. В смутных лучах светильника его лицо выглядело таким мирным! Почти детским.
   Донна открыла глаза в комнате Эрика. И не в первый раз пожалела, что Пресвитера больше нет с ней. Он, казалось, всегда знал, что следует делать, а до того, как годы иссушили его мудрость, умел читать в душах мужчин… и женщин. Но его нет, и не у кого искать помощи. Она подумала о грозном Боге Шэнноу, вспомнила кроткого, любящего Господа Эша Берри. Непостижимо, что они оба поклоняются одному и тому же божеству!
   Оба — руно ягненка и кремень. Как и их Бог.
   — Ты там, Бог Шэнноу? — прошептала она. — Ты слышишь меня? Что ты с ним делаешь? Почему так жестоко испытуешь? Помоги ему! Пожалуйста, помоги ему!
   Эрик заворочался, забормотал во сне. Она поцеловала его, натянула одеяло ему под подбородок. Его глаза сонно открылись.
   — Я люблю тебя, мама. Правда.
   — И я люблю тебя, Эрик. Больше всего на свете.
   — Папа меня никогда не любил.
   — Да что ты! Конечно, он тебя любил! — шепнула Донна, но он уже спал.
   Шэнноу проснулся за час до рассвета и открыл дверь в комнату Донны. Постель так и осталась застеленной. Он грустно улыбнулся, прошел в чулан с насосом и вновь увидел свое отражение.
   — Quo vadis¹, Шэнноу? — спросил он угрюмого серого человека в зеркале.
   Со двора донесся стук лошадиных копыт, Шэнноу насторожился, проверил пистолеты и выскользнул через черный ход, прячась в лунных тенях, пока не выглянул из‑за угла дома. Через луг почти до дома выстроились вереницей пять длинных фургонов, запряженных волами. У колоды с водой высокий мужчина как раз спрыгнул с вороного жеребца.
   — Доброе утро, — сказал Шэнноу, вкладывая пистолеты в кобуры.
   — Ничего, если мы напоим наших волов и лошадей? — спросил мужчина.
   Солнце уже выглядывало из‑за восточных гребней, и Шэнноу увидел, что он крепкого сложения, и ему лет тридцать. Черная кожаная куртка для верховой езды с высокой талией, шляпа, украшенная единственным павлиньим пером.
   — При условии, что вы натаскаете воды в колоду вон из того колодца, — ответил Шэнноу. — Куда держите путь?
   — На северо‑запад, за горы.
   — В Чумные Земли? — переспросил Шэнноу. — Но их же все избегают! Как‑то я встретил человека который вернулся оттуда. У него выпали все волосы а тело покрылось кровоточащими незаживающими язвами.
   — Мы не верим, что виновата земля. А болезни проходят.
   — Тот человек говорил, что там по ночам камни начинают светиться, и там нет ни зверей, ни птиц, ни других живых тварей.
   — Друг мой, я слышал сказки о гигантских ящерицах, летающих колоннах и замках в облаках. Но пока еще не видел ничего подобного. Земля — это земля, а я сыт разбойниками по горло. Даниил Кейд снова начал набеги, и меня манят дальние горы, куда даже разбойники не заглядывают. Я тоже повстречал человека, который побывал там — во всяком случае, говорил, что побывал. Он сказал, что трава там сочная и зеленая, и много оленей, причем более крупных, чем в других местах. Сказал, что видел яблоки величиной с дыню, а в отдалении — город, подобного какому ему видеть не доводилось. Ну а я человек, которому на месте не сидится. И я хочу увидеть этот город.
   У Шэнноу внезапно пересохло во рту.
   — Мне бы тоже хотелось увидеть этот город, ‑сказал он.
   — Так запрягай фургон и отправляйся с нами, друг! Думается, эти пистолеты ты не для украшения носишь?
   — У меня нет фургона, сэр, а моих обменных монет не хватит, чтобы его купить. И на Мне лежат обязательства, которые я должен выполнить.
   Тот кивнул и ухмыльнулся.
   — Вот поэтому я и зову тебя с нами. Я бы не взял бродягу из Диких Земель и не собираюсь допустить разбойников в Авалон. Ты по виду человек смелый. У тебя есть семья?
   — Да.
   — Так продай свою ферму и поезжай с нами. Земли там на всех хватит.
   Шэнноу оставил его поить волов и вошел в дом. Донна стояла у открытой двери.
   — Ты слышала? — спросил Шэнноу.
   — Да. Чумные Земли.
   — Что ты думаешь?
   — Я не хочу, чтобы ты уезжал. Но если решишь уехать, мы поедем с тобой, если ты позволишь.
   Он обнял ее, притянул к себе, не в силах сказать ни слова от ошеломляющей радости. У него за спиной высокий мужчина вежливо кашлянул, и Шэнноу обернулся.
   — Меня зовут Корнелий Гриффин, и у меня есть к вам предложение.
   — Входите, мистер Гриффин, ‑^сказала Донна. — Я Донна Тейбард, а это мой муж Йон.