Гейман Александр. Инна, волшебница

   - Добро пожаловать в Тапатаку!
   Не зная, как на это отвечать, Инна принялась любезно кивать, поворачиваясь на все стороны:
   - Спасибо, я очень рада! Спас... - и она осеклась, увидев наконец человеческое существо - молодую женщину, повыше и постарше Инны, с собранными сзади в пучок волосами, в бархатном по виду платье, какого-то немыслимого черешневого цвета, и в чудных туфельках.
   - Добро пожаловать в Тапатаку, - произнесла женщина голосом не насмешливым, а, скорее, ободряющим и только самую чуточку подтрунивая над Инной. - Ты можешь и впредь входить без стука, для тебя вход свободный.
   - А вы...
   - Дора. Я - фея-привратник, - с той же приветливой и слегка загадочной улыбкой представилась незнакомка. Она оглядела Инну и прыснула: - Ты действительно прибежала в Тапатаку в ночной рубашке или у вас там такое носят?
   Инна, взглянув, обнаружила на себе свой домашний наряд и покраснела до кончиков волос. Она даже зажмурилась от стыда.
   - Ничего, я тебе кое-что одолжу, - успокоила Дора.
   Переодевания, как могла ожидать Инна, не потребовалось. Фея окинула Инну изучающим взглядом и приговорила:
   - Пожалуй, это тебе будет к лицу! - и невесть как на Инне оказалось бальное платье, роскошное и одновременно простое, без вычурности, - в таком, наверное, можно было бы явиться на прием хоть в прошлом, хоть в нашем веке при любом из королевских дворов.
   - Ой, спасибо, как мне вас бла... - слова Инны прозвучали в пустоту сделав свой подарок, фея мгновенно исчезла.
   - Добро пожаловать в Тапатаку! - в сей же миг прозвучал где-то сзади мальчишеский голос.
   Это был мальчик лет десяти-двенадцати. Он, как и Дора, был одет скорее в стиле времен минувших, хотя и просто - курточка и короткие штаны до колен. На нем был берет с пером - из тех, в каких принято представлять художников. Мальчик почему-то показался Инне знакомым. Вымолвив свое приветствие, он подбежал к Инне, схватил её за руку и без церемоний повлек за собой:
   - Пойдем!
   Инна последовала даже не спросив куда. Она как-то со стороны удивлялась сама себе - настоящая (настоящая?) Инна, трусишка, комплексушка, синий чулок, никогда бы пошла вот так безоглядно по незнакомой стране неизвестно с кем и куда. Сейчас она была другой - решительной, уверенной в себе, открытой тому, чтобы узнать невообразимое и совершить невозможное. Кажется, у неё и рост изменился - Инна казалась себе ощутимо выше, а ведь так-то она была сущей дюймовочкой, лишь немного за метр пятьдесят.
   И вот она поспешала за незнакомым мальчишкой, едва сама не переходя на бег, а все, что ни попадалось навстречу, приветствовало Инну. Они свернули за каменную стену, выйдя ещё на одну небольшую площадь с двумя деревцами в центре, и деревца прошелестели:
   - Добро пожаловать в Тапатаку!
   Здесь они стали взбираться по ещё одной каменной лестнице, согнав со ступенек стайку синиц, и синицы прощебетали:
   - Добро пожаловать в Тапатаку!
   И пока они поднимались, каждая из ступенек под ногой Инны и каждый кирпич в стене произносили это приветствие, так что Инна уже перестала делать куда-то в пространство кивки и наугад улыбаться. У неё вдруг появилась сумасшедшая мысль, что этот мальчишка и есть принц Антонин - если вспомнить его мальчишеские выходки, то не было бы ничего удивительного.
   Но тут они поднялись на стену, повернули - и - Инна увидела метрах в пяти от лестницы молодого мужчину, одетого почти как её проводник, даже с таким же лихим пером в берете. Он не был высоким и тонким, какими представляются принцы воображению молодых девчонок, нет, он был явно широк в кости и крепко сложен, да и черты его лица не были тонкими, и все же - на этот раз у Инны не было ни малейшего сомнения - это был принц Антонин.
   Антонин - до того он стоял вполоборота, рассеянно поглядывая со стены куда-то вдаль, - повернулся к Инне и сделал шутливый, но вполне изящный поклон.
   - Добро пожаловать в Тапатаку, - произнес он спокойно и очень дружески. - Ужасно рад тебя видеть.
   Антонин приблизился и представил Инне мальчишку:
   - Это Туан, мой паж.
   - Я его приняла за тебя, - призналась Инна.
   Антонин весело рассмеялся, выдавая Инне того Тошку, озорника и насмешника, к какому она привыкла.
   - Приму это к сведению, - сказал он посмеиваясь. Он внимательно взглянул на Инну и, видимо, заметив нечто, удивленно воскликнул: - Инуська, да ведь ты, никак, спишь! Ну, кажется, ты что-нибудь запомнишь из этой прогулки!..
   - Почему это я... - начала свое возражение Инна и вдруг поняла - да, она не совсем по-настоящему в Тапатаке, это сон - особый, но все же сон.
   - Ничего, - утешил Антонин, - будем считать, что ты на разведке. Как бы инкогнито. Тем более, мы на самой окраине Тапатаки, можно сказать, в приграничье. Подожди, будет и официальный прием.
   Он подал ей руку и подвел к краю стены.
   - Вон, смотри, там Тея. Вон башенки, там, за деревьями, это мой дворец, а зелень вокруг - это парк. А вон там река Сгорная, а слева, видишь, блестит - это малая Тейка, она впадает в Тейку, а та в Сгорную, а она - вон там, видишь, - в Безбрежное озеро.
   - Почему Безбрежное? - спросила Инна, вспомнив, что озеро-то как раз должно быть сплошь окружено сушей.
   - Нет берегов, - пожал плечами Антонин. Инна подозрительно покосилась, но Антонин был совершенно серьезен и, по-видимому, её не разыгрывал. Она подумала, что в волшебном мире может быть что угодно и не стала спрашивать больше.
   Антонин показывал ей улицы и дворцы, рассказывая про свою столицу которая, как поняла Инна, была вообще единственным городом Тапатаки. И хотя теперь Тея была не столь обозрима, как тогда, когда Инна наблюдала её впервые, откуда-то из поднебесья, но теперь у Инны было время проникнуться видом этого сказочного мира, теперь все было живое, настоящее - и все очень-очень нравилось Инне. Она ещё не говорила об этом с Антонином, но ей и так было понятно, что в Тапатаке все не так, как на Земле - без этого нашего человекоубийства и постоянных бедствий, а вся жизнь такая, каков вот этот невероятно чарующий вид - блестящее золотом озеро и эта зелень парков и садов Теи, и красивые её башенки, и... просто не верится, что это вообще может быть!
   Инна подумала про себя, что жители Тапатаки, наверное, и не сознают, в каком счастливом и безмятежном мире они обитают и какое это невозможное везение, если сравнить хотя бы с тем миром, возвращение в который её ожидало.
   И вдруг по камням стены, на которой они стояли с Антонином, пробежала какая-то дрожь. Не только по камням - что-то завибрировало повсюду, в самом воздухе и по всей земле Тапатаки. На краткий миг все вокруг подернулось какой-то рябью, похожей на ту, что бывает на телеэкране при помехах. Вид Тапатаки враз изменился - в один миг потерял что-то, посерел, обесцветился. Озеро уже не блестело, как раньше, а тускло и угрюмо отливало свинцом, зелень садов будто покрылась серой плесенью, небо, которое до того, казалось, так и звало полететь в нем, теперь нависало какой-то душной тяжелой подушкой, и главное - Инна физически ощутила какое-то неимоверное напряжение, словно что-то напирало, пытаясь вломиться в мир Тапатаки, пробовало на прочность его защиту. Эта дрожь длилась всего считанные мгновения, но Инну они ошеломили и напугали.
   - Как видишь, обитатели Тапатаки живут не так уж и безмятежно, негромко проговорил Антонин с посерьезневшим лицом - похоже, поняла Инна, он и в Тапатаке продолжал слышать её мысли.
   - Что это было?
   Антонин пожал плечами.
   - Считай, что у нас такое землетрясение, - он посмотрел на Инну и добавил: - Это приходит из междумирья. Из Нимрита. Видишь?
   Антонин повел рукой, показывая в сторону, противоположную той, где была Тея. Посмотрев, Инна увидела, что небо там потемнее, и сначала подумала, будто это из-за того, что уже вечереет. Но нет, она быстро разглядела - там просвечивало что-то темное, и вдруг - оно предстало пред ней отчетливо, словно находилось на расстоянии вытянутой руки. Это даже не было бездной космоса, а просто чернотой, прорвой.
   - Да-да, - кивнул Антонин. - Нимрит. Он, - Антонин прочертил пальцем, - нас обступает.
   - На вас нападают? - этот вопрос Инна задала, повинуясь внезапному и сильному сочувствию к стране, которую она уже полюбила и которую, непонятно на основании чего, считала уже немножко своей.
   - Вроде того, - беззаботно отвечал Антонин.
   - И эту крепость вы построили для обороны?
   - Ну, не то чтобы. Она уже была, когда мы поселились здесь.
   Опережая вопрос Инны, Антонин пояснил:
   - Мы перебрались в Тапатаку совсем недавно.
   - Перебрались? Откуда?
   Антонин отвечал с некоторой загадочностью:
   - Из междумирья. Я увидел это место, когда мы путешествовали, и оно мне понравилось. И я решил привести свой народ сюда. В общем-то, переселение прошло удачно, мы вынырнули все до единого. Но я потерял Соллу.
   - Это твоя девушка? - задала Инна дурацкий вопрос, сама ошеломленная внезапным уколом столь же дурацкой ревности.
   - Это... - Антонин немножко посмеялся и зашевелил пальцами, подбирая слова, - это камень. Лучистый такой. Красивый. Очень волшебный.
   - А... - протянула Инна, не продолжая далее свои расспросы. Ей вдруг стало немного грустно. Она не все поняла из слов Антонина, но ясно было одно: Тапатака была прекрасна, а вот поди ж ты - и в сказочной стране все было не так-то просто.
   - Ладно, успеется об этом, - заговорил Антонин. - Знаешь что, давай посетим Тею в другой раз, а сейчас... Хочешь познакомиться с одним из страннейших существ всех миров?
   - Но ведь уже темнеет?
   Антонин отмахнулся:
   - Там и так всегда вечер. Это не в Тапатаке, но все равно рядом. В двух шагах в пограничье. Ну, идем?
   Они спустились со стены и втроем - Туан следовал в паре шагов направились прочь от крепости по булыжной дороге. Инна не заметила, как и когда они очутились в каком-то странном лесу. Шли они уже по тропинке, не слишком различимой, потому что как-то вдруг в мире наступили сумерки.
   - А вот и берлога Печальника, - показал Антонин на чернеющую впереди дыру.
   - Кого?
   - Печальника. Это сумеречный маг. Он собирает печали.
   Инна фыркнула.
   - Зачем?
   - Он дарит за них разные чудесные вещи. Тебе тоже подарит, если ты расскажешь ему что-нибудь грустное. Помнится, - Антонин с озорным предвкушением повернул лицо к Инне, - кто-то жаловался на свою невезучесть? Ну вот, самый случай что-то с этого поиметь.
   В сумраке выражение его глаз было не слишком различимо, но Инна и так угадывала, что Антонин замышляет какую-то проделку.
   - Даровано ли нам будет горестное свидание с хозяином сей скорбной обители? - громко провозгласил Антонин, и Инна не поняла - то ли это была фраза ритуальной учтивости, то ли дурачество в обычном Тошкином стиле.
   - Да... да... войдите... - последовал ответ, произнесенный самым удрученным голосом, какой только можно себе вообразить и сопровождаемым столь же скорбными вздохами.
   Они вошли, хотя и не в берлогу, но довольно-таки унылого вида пещеру. Инна удивилась - в пещере не было как будто бы никакого огня, однако же, не было и темноты, а царили те же серые потемки, что и снаружи.
   - Здесь так, - сказал Антонин, - это сумеречный мир. Ни день, ни ночь. Пограничье, я же тебе говорил.
   Из этих сумерек показалось бледное пятно - лицо хозяина. Маг Печальник был обряжен в какой-то серый - если не белый - балахон, а под глазами его, так почудилось Инне, были темные круги и полосы на щеках - надо думать, от постоянно текущих слез. Инне Печальник жутко не понравился.
   - Это Инна, - представил Антонин свою спутницу, - мой друг и гость Тапатаки.
   В ответ последовал горестный вздох, чуть ли не стон, и в воздухе прошелестело что-то вроде "бедного дитя".
   - Поведай мне свои скорбные вести, о несчастное создание, - предложил Печальник. - Вот только я сначала присяду, ибо где же взять силы стоя слушать новые бедственные свидетельства мирового трагизма... Говори же, обреченное страданию дитя...
   Услышав, что она несчастное создание, обреченное страдать, Инна дико разъярилась. Она было раскрыла рот для колкой отповеди, но вовремя вспомнила слова Антонина про подарок.
   - Итак... - поощрил Печальник.
   Инна собралась приступить к длинному перечню несчастий - и осеклась. А какие, собственно, беды она могла ему поведать? Не эту же ерунду с плохим билетом на экзамене! Она подумала и как будто нашла выход.
   - В нашем мире, господин Печальник, очень много горя...
   - Нет-нет, - прервал маг скорбных известий, - это не подходит. Годятся только твои печали, т_в_о_и, - понимаешь?
   Инна не находилась. И вдруг - вдруг она вспомнила: это же произошло только что!
   - Мне очень грустно за Тапатаку, - сказала она. - В такой чудесной стране не должно быть даже тени той черной прорвы, а... Мне грустно, повторила она, не зная сама, как ей объяснить её чувство.
   Но Печальник её отлично понял:
   - Да, да, - еле слышно прошептал он, - как ты права, о бедная девочка!.. Как это несправедливо!.. Такая дивная, дивная страна - и эта вечная угроза, эта зловещая Тень! Увы, как грустно!.. О!.. Как трагично! Как пронзителен этот роковой отзвук мировой печали...
   Инна с изумлением увидела - по щекам Печальника ручьем лились слезы. Он рыдал, по-настоящему, искренне! Инне самой захотелось разреветься. Но Печальник уже поднялся с места и двинулся прочь, весь сотрясаемый рыданьями. Остановившись на миг, он отер мокрое лицо огромным платком и проговорил сквозь плач:
   - Бедная, бедная девочка! С таким чутким, отзывчивым сердцем ты обречена на бесконечную скорбь, о!.. Увы, как жаль!.. Я знаю - ты посетишь меня вновь, бедная крошка... ведь столько горя...
   После этих слов Инне расхотелось плакать и захотелось догнать Печальника и огреть его по лысине чем-нибудь увесистым. Антонин, не проронивший во время визита ни слова, явно смаковал всю сцену. Они вышли, и он до издевательства невинным голосом поинтересовался:
   - Ну как?
   - Ужасно! - громко возмутилась Инна и повторила ещё громче. - Ужасно!! Это какой-то вампир, вот он кто!.. Я не понимаю, зачем ему наши печали?
   - Он делает за них подарки, - напомнил Антонин.
   - Ну, а ему-то что от этого? Это мазохизм? Он кайф ловит, да?
   - Ты видела - он переживает всерьез, - возразил принц Тапатаки.
   - Ну и, зачем тогда?
   Антонин пожал плечами:
   - А зачем ты Инна?
   - Это мое имя.
   - А это его природа. Он - Печальник. Это н_и_з_а_ч_е_м, он просто такой.
   Инна хмыкнула и не нашлась, что возразить. Меж тем они миновали опушку этого сумеречного леса, вновь очутившись на булыжной дороге. Сразу стало много светлей - в Тапатаке все ещё длился вечер.
   - Я думала, мы пробыли там целую вечность, - удивилась Инна.
   - Нет, это быстро, - отвечал Антонин. - В сумерках времени почти что нет.
   - Да? А когда же твой Печальник успел облысеть? - съязвила Инна - и замерла как вкопанная. Она вдруг сообразила: этот балахон с длинными рукавами, бледное лицо, полосы на щеках... - Я поняла! - торжествующе закричала она. - Да это же облысевший Пьеро! Твой маг печального образа попросту паяц! Ты знаешь, кто такой Пьеро?
   Антонин не отвечал. Он сам застыл на месте, глядя на что-то в небе. Инна тоже подняла глаза - над ними, где-то невообразимо высоко, зависла в небе исполинская птица. Инна даже не могла представить её величины - она была больше если не всей Теи, то любого самолета. Странный, ни на что не похожий протяжный клик слетел сверху, а затем птица сложила крылья и стала падать вниз. На миг Инне почудилось, что она упадет прямо на них, и её сердце екнуло. Но птица падала не них, и не на Тею, и даже не в Бездонное озеро - там, далеко, - падучей звездой прочертив небо от зенита до горизонта эта странная птица замерла на какой-то миг у самой кромки земли и вдруг вся вспыхнула, засияла ослепительной белизной - и пропала. Бесследно, даже никаких искр не сыпалось сверху. Но в этот же миг Инна увидела где-то уже совсем далеко стаю таких же птиц - они сделали круг в небе, испуская свой необыкновенный клик и, вероятно, прощаясь, а затем и они растаяли где-то там, в бездне, что ещё выше неба.
   - Это птица-смертник, - медленно проговорил Антонин. - Самая редкостная и необычная из птиц.
   - Она что - вестник каких-нибудь бедствий? - насторожилась Инна.
   Антонин покачал головой.
   - Совсем нет. Видишь ли, она отдает свою смерть.
   - Отдает смерть?
   - Ну да. Это, - объяснил Антонин, - делается для того, чтобы произошло что-нибудь особенное и важное. Что-нибудь невозможное. Например, вулкан должен погубить целый город, но век за веком извержение так и не происходит. Каким-то чудом. А это потому, что такая птица решила слететь с неба и отдала свою смерть.
   - Но тогда правильней говорить, что она отдала свою жизнь, - поправила Инна.
   - Нет-нет, - не согласился Антонин. - Жизнь - это не слишком много, этого не хватило бы. Птица-смертник потому так и называется, что отдает свою смерть.
   - А почему...
   - Это так действует? - угадал Антонин вопрос Инны. Он развел руками. Это их тайна. Наверное, они для того и созданы - что-то менять в мире. Говорят, эти птицы питаются, - и Антонин произнес слово, значение которого Инна не поняла, а звучание не уловила. - А уж если существо поддерживает свои силы шорохом непостижимого, то можно ожидать от него необычного.
   - Но зачем они...
   - Опять зачем? - заулыбался Антонин. - По-твоему, обязательно должно быть зачем? Ты - мне, я - тебе, ага?
   - Но вот твой же Печальник так и поступает!
   - А, да! - Антонин легонько хлопнул себя по лбу. - А ведь верно, как я не подумал! Ну конечно же, это был его подарок - то, что мы увидели эту птицу.
   От этой новости Инна смутилась. Она взвесила увиденное - против такого подарка её слова о грусти из-за Тапатаки как-то не тянули, и Инне стало неловко, тем более, после её издевок над собирателем печалей.
   - Ну, может, он тебе открыл кредит, - с легкой иронией сообщил Антонин эту воодушевляющую перспективу - он опять прочитал мысли Инны. - Ему уж видней, что чего стоит.
   Принц Тапатаки залихватски сдвинул берет с пером на затылок и подмигнул.
   - Похоже, твоя первая прогулка в Тапатаку выдалась не слишком праздничной, так? Пожалуй, это и к лучшему, что ты не сразу все вспомнишь.
   "Почему это я не вспомню", - хотела возразить Инна, но тут все очертания вокруг начали размываться, слипаться во что-то неразличимое и бессмысленное, как это бывает, когда при пробуждении мы застаем краешек сна и не можем его удержать. "Я просыпаюсь... Нет, я засыпаю! - подумала Инна. - Но я же и так сплю, как же я могу заснуть?" - и она провалилась в забытье, не в силах сохранить в памяти образы только что пережитого.
   Но теперь, когда она ступила за серебряные ворота, воспоминания о посещении Тапатаки вновь были в распоряжении Инны, и она твердо решила, что больше ничего не забудет. Сейчас-то она попала в Тапатаку не во сне, а своей волей и в твердой памяти, с_а_м_а, ну, почти сама.
   А меж тем из-за изгиба аллеи появился здоровенный тигр, вальяжно трусящий навстречу Инне. Хищник, конечно же, и не думал нападать на Инну. Он присел на землю, почесал лапой за ухом - совершенно по-кошачьи - и прорычал хриплым пиратским голосом - думаете, "Добро пожаловать в Тапатаку?" - как бы не так:
   - Барбос-паровоз!
   После чего лопнул, как надувной шарик. "Ох, уж этот Тошка! - вздохнула Инна, чувствуя себя преподавательницей, наблюдающей очередную подростковую шалость. - Уж без этого он не может!" А меж тем из-за деревьев уже появился принц Антонин, лично, собственной персоной направляясь встречать дорогую гостью.
   - Ну что это за поэты, - довольно громко возмущался какой-то детина, сидящий через место от Саши Пескова. - Разве так читают стихи! Мямлит какую-то чушь про свой чепуховый космос... Если ты поэт, ты так должен читать, чтоб весь город сбежался слушать! Да что город - чтоб все топольки под окнами к стеклу припали, чтоб окрест тишина стояла, чтоб девки сиденья обоссяли - во как должно захватить! А эти - читают и сами себе не верят...
   - А во что же им верить-то, в цезий, что ли? - спросил Саша Песков, с интересом приглядываясь к говорящему. Ражий парень был лохмат и, по всему, столь же безбытен, как большинство находящихся в зале - не считая, впрочем, снующих там и сям телевизионщиков. Но что-то отличало его от местной богемы, и на литератора он как-то не походил.
   - А вера, паренек, она одна и та же, - добродушно отвечал критик местных поэтов. - Когда есть, то и стихи есть.
   Саша Песков хмыкнул:
   - Что-то оригинальное...
   - Вероятно, он говорит о настоящих стихах, - негромко произнес кто-то слева от Саши Пескова, и повернувшись, Саша Песков с удивлением увидел на соседнем сиденьи Борю Векслера. Он был известным в городе мистиком, и Саша Песков его немного знал.
   - Ты его знаешь? - тихонько спросил Саша Песков, пожимая руку Векслеру.
   - Это Саша Сироткин, - спокойно отвечал Борис, и мотнул головой, приветствуя своего приятеля. - Не знал, что ты снова в Камске.
   - А за кое-каким барахлом приехал, - объяснил Саша Сироткин.
   - А вы что - тоже пишете? - осведомился Саша Песков.
   Саша Сироткин хохотнул.
   - Ага! Только не совсем так, как они. Я здесь с Планкиным, аппаратуру ему одолжил, - Саша Сироткин показал рукой на Планкина, городского сумасшедшего, который как раз в это время исполнял на самопальном синтезаторе мелодию, которая, как он уверял, была чудодейственным средством от букета всяких болезней в силу её мистической природы - это выступление было частью литературного десанта, Бог весть зачем включенное Юриковым в программу.
   - А как пишете? - продолжал спрашивать Саша Песков, возвращая к заинтересовавшей его теме.
   - Вероятно, Саша говорит о настоящих стихах, - снова произнес Векслер так же негромко.
   - Это о каких?
   Боря Векслер пожал плечами.
   - Будто сам не знаешь. О таких, которые никто не пишет, которые происходят, - мистик Векслер все же снизошел до объяснений. - Например, вот мы сидим сейчас, и вдруг - порыв ветра, распахивается окно, влетает большая птица, садится на стол, кричит что-то по-птичьему, а потом делает под потолком круг - и улетает. И всем становится грустно, потому что прикоснулось что-то странное и печальное, что-то особенное - и это поэзия.
   Саша Песков задумался - слова Векслера его задели, в них была какая-то сила.
   - А так бывает? То есть, - поправился он, - так можно сделать?
   Векслер почесал переносицу и улыбнулся. Саше Пескову вдруг показалось, что они с Сироткиным обменялись многозначительным взглядом - но видимо, только показалось, потому что Саша Сироткин в это время уже поднялся и направился к Планкину помочь паковать реквизит.
   Тем временем на небольшом возышении снова вырос Гера Юриков то ли с каким объявлением, то ли пришла его очередь читать стихи. В этот самый момент произошло то, о чем только что рассказывал Саше Пескову Векслер все точь-в-точь: распахнулось окно, вслед за порывом ветра и хлопьями снега залетела птица, большая, бурая, хрипло прокричала и сделала круг над залом. Под ропот оживившейся публики, птица повисела немного над потолком, сильно маша крыльями - а потом вылетела обратно. Окно поспешили закрыть, громко обмениваясь репликами о произошедшем и, разумеется, толкуя в том духе, что это, не иначе, знак свыше, отметивший мероприятие.
   Само собой, Саша Песков сразу повернулся к Векслеру, ожидая его комментариев. Но Бориса уже не было, - когда он успел уйти, этого Саша Песков и не заметил. И поэту Саше Пескову, - а возможно, не только ему, стало грустно, к нему, и правда, нечто прикоснулось, больше и глубже слов, и теперь Саша Песков сидел, мало что слыша вокруг, погрузившись в переживание произошедшего. Когда он вышел из этого бессловного мечтания ни о чем, мысли его повернули на стихи, и Саша вдруг понял Векслера. Конечно же, все было неправильно. Не могло так быть, чтобы собралось столько совсем разных людей, пусть даже они все любили стихи, и чтоб все могли услышать и принять в одно время столько разных стихотворений, да ещё прочтенных по-разному и разными людьми, да ещё если в чтении этом нет силы - и чтобы из всего этого возникло вдруг нечто чудесное, нечто настоящее, нечто от той, последней, неотменяемой правды, которую и назвать не знаешь как. Так не бывает, не так оно бывает, не может так быть. Меж тем, все происходило, как если бы оно было настоящим, - ну, ещё бы - ведь были собраны все составные - налицо были и стихотворцы, и публика, и чтение стихов, и их слушание, и хлопанье ладоней, и все выглядело так, как положено было выглядеть, да вот только не несло прикосновения, Тайны, Того окончательного и подлинного Того, чему нет имени и что не подделать. Все это походило на добросовестную имитацию, как если бы дикари, побывав в цивилизованном мире, смастерили из деревяшек подобия телефонов, раскрасили их в точности как настоящие, а потом сидели с трубками, прижатыми к ушам, и это считалось бы не игрой, а настоящим разговором по телефону - и причем, несведущий наблюдатель со стороны вполне мог бы и обмануться. А меж тем, никакая ложь не сходит с рук просто так, и этот обман и самообман тоже был совсем не бесплатен - многие ведь так и оставались в заблуждении, что вот это все и есть стихи и их чтение, что это так и устраивается и другим не бывает, - и вело оно, конечно же, лишь к разочарованию в поэзии и неверию в то, что вообще возможно, бывает вот это самое То, Чудесное, Тайна, и что она открыта прикосновению. "А может быть, - разворачивалась в голове Саши Пескова, - именно за тем-то все и устраивается, чтобы приучить всех к мысли, что искусство это вот такая тягомотина, а никакой Тайны и вовсе нет, может, поэтому так и успевает в нем Гера Юриков и..." Но тут объявили перерыв, и Саша Песков пошел из зала поискать Борю Векслера.