Гиффорд Томас. Ассасины

   Тут ко мне подошел отец Данн. Пробормотал что-то, я повернулся к нему и вдруг заметил уголком глаза серебристые гладко прилизанные волосы, круглые очки, в стеклах которых отражалось мерцание свечей. Мужчина промелькнул в толпе, за спинами гостей. Я вытянул шею, но седовласый господин уже куда-то исчез. Отец Данн проследил за направлением моего взгляда.
   — Что такое?
   — Наверное, у меня галлюцинации, — ответил я. — Показалось, что вижу Хорстмана.
   — Почему же галлюцинации? — Он криво улыбнулся. — Хотите сказать, его присутствие здесь вас удивляет? В таком случае это вы меня удивляете.
   — Ни черта не понимаю...
   — Все вы понимаете. И вообще, ведете себя крайне легкомысленно, учитывая обстоятельства. Хотите, угадаю? Вы помирились с сестрой Элизабет, верно?
   Я кивнул, но все мысли мои занимал Хорстман. Возможно, он сейчас ожидает новых приказов от Саймона. За последнюю неделю он вроде бы никого еще не убил.
   — Взгляните, — сказал Данн. И указал на вход, где наблюдалось оживление.
   Кардинал Инделикато приветствовал кардинала Д'Амбрицци. Один высокий, тощий и мрачный, другой низенький, плотный, улыбающийся. Со стороны казалось, встретились два лучших друга. К ним, точно притягиваемые магнитом, тут же устремились другие кардиналы.
   — Целое представление, — заметил Данн. — Сегодня Инделикато играет роль избранного. Всем своим видом говорит: Я буду Папой!И все, почти все, стараются продемонстрировать, что они на его стороне. Не налюбуюсь, ей-богу!
   Час спустя гости постепенно перешли в бальную залу, где для избранных должна была состояться премьера телефильма. Кардинал Инделикато вышел сказать несколько слов. Он представил знаменитого американского телеведущего, от лица которого велось повествование. Приветствовали кардинала очень тепло.
   Д'Амбрицци отошел в сторонку и присоединился к нам. Стояли мы в тени пальм в кадках. Данн обернулся.
   — Ваше преосвященство...
   Кардинал кивком указал на стоявшую неподалеку сестру Элизабет.
   — А вот она все еще верит, что я не Джек Потрошитель. Надеюсь доказать то же самое и вам, Бенджамин. Сегодня, на этом приеме. Что же касается доброго моего друга Инделикато, он искренне считает, что положит сегодня же вечером конец карьере Святого Джека. — Он пожал плечами. — Что, если у него получится? Будет ли это трагедией для меня? Нет, вряд ли. Скорее трагедией для Церкви.
   — А какой вы хотите видеть Церковь? — спросил я.
   — Какой хочу видеть?... Ну, во-первых, не хочу, чтобы Церковь попадала в руки заплечных дел мастеров, так я их называю. В руки старой гвардии, ультраконсерваторов. Не хочу, чтобы ею командовал Инделикато, превратил в свою баронскую вотчину. В любом случае, слишком поздно. Вот, собственно, и все.
   — Инделикато выглядит сегодня очень уверенно, — заметил я.
   — Почему бы нет? Я ведь у него под каблуком, верно? Хорстман был созданием Саймона, все считают именно так. А я был Саймоном... Я пытался убить Папу, я возглавлял шайку убийц, я снова задействовал Хорстмана. Все вписывается в долгую и темную историю Церкви, и Инделикато считает, что может это доказать. Как, скажите, я могу предотвратить этот шантаж с его стороны? Для этого бы понадобилось вмешательство самого Всевышнего. Нет, разумеется, я верю в Бога. — Он улыбнулся, потрогал крест из слоновой кости на груди. — А Бог, как известно, склонен помогать тем, кто сам себе помогает. Так вы идете смотреть этот телефильм? — Мы дали понять, что не собираемся. — Я тоже. Пошли со мной. Только тихо. Хочу вам кое-что показать.
   Он провел нас по безлюдному коридору к лестнице, которая спускалась в полутемный подвал, освещенный лишь несколькими лампочками, вмонтированными в потолок.
   Тронул выключатель, вспыхнул яркий свет, и мы увидели стеллажи для хранения винных бутылок. Их были тысячи.
   — Слышал, что у него лучший винный погреб в Риме, — сказал Данн.
   Д'Амбрицци пожал плечами.
   — Я в винах не очень-то разбираюсь. Лишь бы покрепче да цвета крови, и я доволен и счастлив. Крестьянин, что с меня взять. — Он шел вдоль стеллажей. — Не будем здесь ничего трогать. Хочу кое-что показать.
   — А почему вы считаете, что нас здесь... не застукают? — нервно спросила Элизабет. И огляделась с таким видом, словно в подвал вот-вот ворвется группа спецназа. — Это же незаконно.
   — Сестра, мы знакомы с Манфреди Инделикато вот уже пятьдесят лет. Знаем друг о друге буквально все. Его шпионы всегда следили за мной. Но он считает меня эдаким неуклюжим слоном в посудной лавке. Верит в то, во что хочет верить. Во всяком случае, он никогда не поверит, что и у меня тоже есть шпионы... причем все они из числа его личной прислуги. Иногда он использует против меня сведения, полученные от своих шпионов. Я же никогда этого не делаю. Просто накапливаю информацию, вдруг пригодится. — На лице возникла хищная крокодилья улыбка. — Использую ее лишь косвенным образом. Просто я хитрее Манфреди. — Он самодовольно кивнул. — Он собирается убить меня сегодня. Должен убить... так ему кажется. Но разве я нервничаю или трушу? Как вам кажется, сестра? Не волнуйтесь, будьте уверены, здесь мы в полной безопасности. Я бывал здесь и прежде. Видел несколько раз то, что собираюсь вам показать. Видно, лишний раз хочу убедиться, что это мне не пригрезилось. Идемте же.
   В помещении царила прохлада, я вдыхал запах пыли и дерева и задавался вопросом: зачем мы здесь? Но вот Д'Амбрицци подвел нас к дальнему концу погреба, взялся за крайний в ряду стеллаж и сдвинул его в сторону. Раздался тихий скрип, стеллаж отъехал, за ним открылась дверь в другое помещение. Д'Амбрицци дал знак следовать за ним.
   — Манфреди — человек самонадеянный. Другой бы на его месте установил систему сигнализации, целые ряды видеокамер слежения, особенно в наш-то век бурного развития технологий. Впрочем, тогда люди, устанавливающие эти системы, могли бы допустить утечку информации. Нет ничего хуже... Манфреди так уверен в своей неприкосновенности, так бездумно эгоцентричен, считает себя неуязвимым. Думает, что никто никогда не узнает об этом склепе и о том, что он здесь прячет. Но он глубоко заблуждается. Джакомо Д'Амбрицци знает...
   Помещение оказалось гораздо просторнее винного погреба, к тому же здесь было гораздо чище и светлей. Два больших прибора увлажнения воздуха, фильтрационная система, приборы для измерения температуры, автоматические разбрызгиватели воды на случай пожара. Площадью помещение было с два теннисных корта.
   — Перед вами, друзья мои, — сказал Д'Амбрицци, — художественные ценности, трофеи Второй мировой войны. И все это, заметьте, находится в подвалах Манфреди Инделикато. Идите, взгляните на эти ящики. Сюда. — Он провел нас между двумя рядами ящиков, стоявших на бетонном полу. — Вот, смотрите!...
   На ящиках красовались орлы и свастики Третьего рейха, выведенные черной краской. На некоторых более блеклыми чернилами были написаны имена художников. Энгр, Мане, Джотто, Пикассо, Гойя, Боннар, Дега, Рафаэль, Леонардо, Рубенс. Конца-краю им не было. А часть ящиков была помечена надписью красными чернилами «Vaticano».
   — Вполне надежное хранилище, — сказал Д'Амбрицци. — Он заботился о микроклимате. Очень любит изобразительное искусство. Это у него наследственное. И все эти сокровища могут храниться здесь длительное время. Потому что у части этих шедевров весьма сомнительное происхождение. Их можно хранить здесь еще целый век. Если Фреди станет Папой, он непременно позаботится о том, чтобы все это перешло к Церкви...
   — А если Папой станете вы? — спросил я.
   — Ну, я пока что об этом еще не думал. Но полагаю, что со временем что-нибудь да придумаю. Возможно, Инделикато захочет оставить все это у себя. — Он вздохнул. — Нельзя, чтобы такие сокровища принадлежали одному человеку. А поскольку они нам все равно не достанутся, не мешало бы вам хотя бы взглянуть на них, оценить, так сказать, размах, с которым действовал Инделикато. Если начнете тщательно осматривать содержимое ящиков, то увидите на ряде из них пометки. Для Геринга или Гиммлера, Геббельса, даже для самого Гитлера. Однако Инделикато все же присвоил их... и в ряде случаев, признаю, не без моей помощи.
   — Но почему Инделикато? — спросила Элизабет. — Ведь во время войны он был в Риме, никак не был связан с парижскими ассасинами... Вы, а не он, следили за тем, чтобы награбленные сокровища достались Церкви.
   — Просто меня они не слишком интересовали. А Фреди, он был правой рукой Папы Пия, когда затевалась вся эта история. Не один только Пий направил меня в Париж делать грязную работу. Пий посоветовался с Инделикато, тот предложил меня. Фреди хотел от меня избавиться. Уже тогда мы были соперниками. Он считал, что мне не выйти живым из той парижской передряги. Думал, что нацисты рано или поздно раскусят меня и убьют. И еще он очень пристально следил за моей работой.
   — Он знал о ваших планах расправиться с Папой?
   — Да, конечно. Именно к Инделикато поступила информация о заговоре. Именно он затем предупредил Папу, якобы «спас» ему жизнь и тем самым лишь укрепил свои отношения с Пием. Пий никогда этого не забывал.
   — А кто сообщил Инделикато? Кто вас предал?
   — Человек, которому я доверял, который знал все. Вначале я был уверен, что это Лебек. Теперь знаю, что это не так.
   — Но кто же?
   Он молча покачал головой. Он не хотел отвечать на этот вопрос.
   — Каким же образом Инделикато заполучил все эти сокровища? — спросила Элизабет.
   — Пий был человеком благодарным. Он отдал коллекцию Фреди на хранение, в знак доверия и награды за верность. Инделикато должен был сохранить ее для папства. А возможно, Инделикато шантажировал его... — При этой мысли Д'Амбрицци улыбнулся.
   — Что ж, — заметил отец Данн, — Пий просто облагодетельствовал его. Ведь семья Инделикато всегда гордилась своей коллекцией. Всегда собирала произведения искусства.
   И тут меня осенило.
   — Коллекционер, — тихо пробормотал я.
   Д'Амбрицци кивнул.
   — Да. Именно Инделикато Пий послал в Париж на мои поиски, именно ему велел заняться расследованием убийства Лебека, истории заговора с целью покушения на самого Папу. Но сколько он ни старался, все мы молчали, никто из наших не раскололся. А потом я понял, что он меня просто убьет, чтоб избавиться, раз и навсегда. Да, Пий называл его Коллекционером. Так, вроде бы в шутку. Фреди послали в Париж за мной, но ничего у него не вышло. А как только кончилась война, именно Инделикато предложил Ватикану сделку. То, что вы называете «взаимным шантажом» с участием удравших нацистов. Фреди, он, как паук, плел свою паутину из крови и страха, залавливал в нее нацистов и Церковь, а предметом торга служили произведения искусства. Те дни и есть ключ к его возвышению. Вроде бы серьезный господин, аскет, некоронованный король курии. А на деле Инделикато был бизнесменом. Одному из нас, полагаю, вскоре предстоит умереть, так что другие должны донести все это...
   — Ерунда, Джакомо! Иллюзии, вкус к дешевой мелодраме, вот что тебя ослепило! — В дверях за нашими спинами стоял сам его преосвященство кардинал Инделикато. — Что мне тебя бояться? Почему ты должен бояться меня? К чему эти глупые разговоры о смерти? Неужели не достаточно убийств? — На губах его играла еле заметная улыбка, черные глазки нервно обегали присутствующих. В этот момент он напоминал мне Санданато, фанатика и мученика. Похоже, слова Элизабет о том, что Санданато перебежал в стан врага, и это после верного служения Д'Амбрицци, были похожи на правду. Во всяком случае, если судить по выражению лица Инделикато. Эти двое были страшно похожи. Вот только амбиции были разные.
   Д'Амбрицци терпеливо улыбнулся.
   — Должен извиниться перед вами, друзья мои. Я знал, Фреди, что ты будешь следить за мной, и хотел, чтобы ты был здесь. Они бы никогда не пришли сюда, если бы я сказал им заранее. Зато теперь они видели все доказательства.
   — Боюсь, ты создал у этих людей превратное впечатление. Все это дары Церкви от разных государств, пожалованные до и после войны. Я сдаю это помещение Церкви в аренду. Взял картины на хранение. Все это зафиксировано в соответствующих документах.
   Д'Амбрицци рассмеялся.
   — Зачем ты говоришь это мне, Фреди? Ведь я один из тех, кому немцы разрешили украсть все это! Нет, ей-богу, иногда ты просто смешон!
   — И я прошу прощения, друзья мои. Однако вы должны понять, что наше соперничество подошло к концу. Мы с тобой уже старые люди, Джакомо. И нам давно пора забыть о прошлом. Будем мирно доживать свои дни...
   — Неужели, Фреди? Ты и правда так думаешь?
   — Конечно. Долгая война подошла к концу. У меня есть твои мемуары, история, которую ты написал и оставил в Америке много лет тому назад... Вернее, я ее получу в самом скором времени. И уничтожу. И, таким образом, вырву у тебя когти. А все остальное, все эти твои россказни о трагедиях прошлого так и останутся пустой болтовней...
   — И через сорок лет после всех этих событий у нас будет Папа-фашист! — В голосе Д'Амбрицци звучала издевка. — Просто прелестно! И кто же доставит тебе эти мемуары?
   Инделикато пропустил этот вопрос мимо ушей.
   — Знаешь, ты просто заложник прошлого. И слово «нацисты» уже потеряло прежнее свое значение.
   — Что ж, тем хуже для всего мира. Поверь, для меня значение это сохранилось.
   — Ты законсервировался в прошлом. Для тебя до сих пор идет война, со всеми этими убийствами. Так вот, Саймон, пришло время положить конец твоим убийствам. А сам ты должен позаботиться о своей душе. На руках у тебя много крови. Слишком уж много убивал в прошлом. А вот меня, Джакомо, убить не удалось!
   — Полагаю, ты говоришь все это для них. — Д'Амбрицци повернулся к нам. — Что ж, может, их и удалось убедить. А я скажу тебе вот что, Фреди. Прошлое — это ты!
   Пока жив ты, живет и все зло тех дней. Ты дух зла, проникший в нашу Церковь. Зло. Чистой воды зло...
   — Ах, бедный мой Джакомо! Сам по горло в чужой крови, покушался на Папу и смеешь называть меня злом! Лучше покайся, друг мой. Пока еще есть время.
   Они так и впились друг в друга взглядами. На лицах ни тени улыбки, они напоминали в этот момент двух доисторических животных, готовых сойтись в смертельной схватке. После того, через что им довелось пройти, жалость и снисхождение неведомы.
   Я решил нарушить молчание. И обратился к Инделикато:
   — Кто предупредил вас о заговоре против Пия?
   — Хорошо. Сейчас скажу...
   — Нет! — вскричал вдруг Д'Амбрицци. — Не надо!
   — Архигерцог. Человек, которого мы звали Архигерцогом. Он знал, в чем заключаются главные надежды Церкви. Знал тогда, знает и сейчас.

* * *

   Кардинал Инделикато проводил нас обратно к гостям. Шел он рядом с Д'Амбрицци, подхватив его под руку. Следом шагали я с отцом Данном и Элизабет. Со стороны казалось, что эти двое стариков лучшие друзья. Но то был чисто светский ритуал. Возможно, этого же ритуала они придерживались на протяжении полувека. Возможно, эмоции тут вовсе ни при чем. Возможно, все чувства умерли в них давным-давно, и осталось одно политиканство. Как бы там ни было, мне хотелось знать, чем все это закончится.
   Мы стояли в просторном холле перед входом в бальную залу, где завершался просмотр фильма. Но вот там раздались аплодисменты, лакеи распахнули двери, и из зала повалила толпа. Американский ведущий углядел Инделикато и пробился к нему. Они стояли и разговаривали о чем-то, нас отнесло в другую сторону. Все громко восхищались фильмом. Инделикато, склонив голову, улыбался еле заметной улыбкой и теребил усыпанный драгоценными камнями крест.
   — Пошли отсюда к чертовой матери, — сказал я отцу Данну. — Просто не могу этого больше выносить. Нам обещали, что сегодня все закончится, что мы наконец узнаем правду... И где она? Злодеи решили объявить перемирие. И да, кстати, что имел в виду Инделикато, когда говорил, что вот-вот заполучит мемуары Д'Амбрицци? Вы же говорили, Персик их нашел...
   Не успел Данн ответить, как на плечо мне легла рука Д'Амбрицци.
   — Не уходите. Вечер еще только начинается.
   В толпе мелькнул Санданато, он проталкивался к своему новому хозяину.
   Д'Амбрицци подвел меня поближе к Инделикато.
   — Видите?...
   Санданато запыхался, был бледен, лицо его блестело от пота.
   — Прошу прощения, ваше преосвященство...
   Инделикато величественно обернулся к нему, улыбка на губах тут же увяла.
   — Да, монсеньер?
   — Я от Папы. Он послал за вами, ваше преосвященство. Хочет видеть вас, и немедленно.
   Инделикато кивнул и отвернулся от телевизионщиков. Ведущий спросил:
   — Означает ли это, ваше преосвященство, что понтифик сделал выбор в вашу пользу?
   Секунду-другую Инделикато изумленно смотрел на американца, затем прошептал:
   — Папа не обладает правом голоса. — Он торопливо прошмыгнул мимо него, подошел к Д'Амбрицци. — Ты слышал, Джакомо? Почему бы не выразить мне поддержку?
   — Тебе лучше поспешить, Фреди. А то Каллистий может и передумать.
   — Вечно находишь повод для глупых шуток.
   — До свидания, Фреди.
   Санданато, избегая взгляда Д'Амбрицци, дотронулся до рукава Инделикато.
   — Желаете, чтобы я сопровождал вас?
   Инделикато нарочито медленно покачал головой.
   — Это не обязательно, монсеньер.
   Известие молниеносно разнеслось в толпе гостей. Все кругом возбужденно переговаривались, настал исторический момент. Неужели папству Каллистия пришел конец? Неужели в свой последний час он все же назначил себе преемника? Имеет ли значение его последняя воля? Какие новости принесет утро?
   На плечо Санданато опустилась тяжелая рука Д'Амбрицци.
   — Отлично справился, Пьетро. Так и думал, что Каллистию сегодня может понадобиться посыльный. Что ж, так тому и быть... А теперь, может, присоединишься к нам за ужином? Нет, нет, никаких отказов я сегодня не принимаю.

6

   Стоя у двойных дверей в гостиничный ресторан, сестра Элизабет размышляла о том, какие еще сюрпризы приготовил им сегодня кардинал Д'Амбрицци. Помещение было небольшим и уютным, освещали его две маленькие люстры. Посетителей обслуживали гостиничные официанты. Гостиница была удобным местом встреч для нее и Дрискила, он жил здесь же, она — напротив, через площадь, в штаб-квартире Ордена. По неким непонятным ей причинам Д'Амбрицци взял у нее обещание остаться на ночь именно там и ни в коем случае не возвращаться в квартиру на Виа Венето.
   В данный момент кардинал беседовал с мужчиной с большой родинкой на носу. Элизабет сразу узнала в нем Дрю Саммерхейса, с которым познакомилась на похоронах Вэл. Дрискил стоял рядом и внимательно слушал, что говорит Саммерхейс. Выражение лица у Бена было самое невозмутимое, даже отрешенное, а вот глаза — несчастные, усталые, потерянные. Она считала, что слишком хорошо его знает и вправе делать такие выводы.
   Д'Амбрицци же, выступавший в роди «инспектора манежа», просто блистал. Весь вечер прекрасно владел собой, занимал гостей, то же, впрочем, можно было сказать и о его поведении на приеме у Инделикато. Хотя само его прибытие на эту вечеринку, визит в тайник Инделикато... Она до сих пор не могла опомниться при виде помещения, битком набитого похищенными во время войны сокровищами. Интересно, как измеряется их стоимость в долларах? Возможно, за сорок лет она возросла в десять, да нет, в тысячу раз! Как бы там ни было, но коллекция уникальная и поистине бесценная.
   Дрю Саммерхейс стоял у стеллажа с напитками с бокалом шерри в руке. Рядом с ним маячил какой-то низенький молчаливый человечек. В прошлом некто наверняка воспользовался ножом для чистки картофеля или опасной бритвой, чтоб полоснуть его по горлу. Шрам остался просто безобразный. Там же был и монсеньер Санданато, с ним беседовал седовласый господин с широкими покатыми плечами. Элизабет представили ему. Она увидела большие влажные глаза с пурпурными мешками под ними, звали господина доктор Кассони. Прогуливаясь по комнате, она столкнулась с пожилым господином, огромный нос которого был буквально усыпан бородавками. Это был журналист из Парижа по фамилии Патерностер. Отче наш... Клайв Патерностер.
   «Интересно, находится ли здесь же Архигерцог?» — подумала она. Это было бы очень похоже на Д'Амбрицци, привести сюда Архигерцога, предателя, и представить узкому кругу лиц. Впрочем, предсказать поступки Д'Амбрицци было невозможно. Он подобен птицелову, только без сети, вечно залавливает какие-то редкостные экземпляры.
   Расхаживал среди приглашенных и отец Данн, то с одним словом перемолвится, то с другим, а в следующую секунду он уже под боком у Д'Амбрицци и тоже попивает шерри. Беседовали на самые общие темы. Она была здесь единственной женщиной, как, впрочем, и всегда. Обменивались шутками по поводу телефильма, говорили, что Инделикато решил заняться саморекламой. Масса домыслов была высказана о здоровье Папы, хотя, наверное, то же обсуждали сегодня на каждом обеде в Риме. Говорили о том, какой цирк начнется, когда Каллистий умрет, как со всех концов света в Рим слетаются кардиналы, выбирать его преемника. Отец Данн не удержался и весьма ехидно прокомментировал амбиции архиепископа кардинала Клэммера. Тот якобы собирался стать первым Папой-американцем.
   Обед проходил в тех же непринужденных беседах, хотя и чувствовалось некоторое напряжение. По-видимому, гости начали недоумевать, с какой целью их позвали разделить с кардиналом эту трапезу. Неизбежно заговорили о том, что Папа вызвал к себе Инделикато, и за столом тут же воцарилась нервная выжидательная тишина. Но тут Д'Амбрицци улыбнулся во весь рот и заявил, что нечего на него так смотреть, он понятия не имеет, что тем вечером пришло на ум Папе. И вскоре беседа вернулась в нормальное русло.
   Элизабет пробралась к Бену и уселась рядом, он одарил ее благодарной улыбкой. Но глаза смотрели все так же потерянно, и он не произнес ни слова. Элизабет не выдержала и спросила, все ли с ним в порядке.
   — Да, конечно, — ответил он. — Нет, разумеется, не в порядке. Неужели все этим и кончится? Сведется ни к чему?... — Говорил он тихо, но возбужденно, никто, кроме нее, его не слышал. Лицо оставалось невозмутимым. — Допустим, убийств больше не будет. Но неужели мы удовлетворимся этим? А как же тогда Вэл? А мы с тобой? Оба мы просто чудом остались в живых, и вот теперь тема, видите ли, закрыта. И ничего так до конца и не прояснилось.
   Элизабет кивком дала понять, что разделяет его чувства.
   — Нам просто затыкают рот. Что же делать?
   Бен пожал плечами.
   — Не знаю. И все же очень хотелось бы выяснить, кто отдавал приказы Хорстману. Всем, похоже, плевать. Возможно, я слишком наивен, но до сих пор хочу знать, кто хотел прикончить тебя и нырнул с балкона, кто дал Хорстману список жертв, кто этот ублюдок... И я хочу убить Саймона, кем бы он там ни оказался, а потом найти Хорстмана и убить и его тоже. Понимаю, это похоже на безумие, но я не успокоюсь, пока не доведу дело до конца. — Никогда прежде она не слышала такой горечи в его голосе. — Я привык отдавать долги. Я играл в футбол. Я был юристом. Им и остаюсь. Это просто нечестно. Они пытались убить нас, а мы должны сидеть сложа руки? Ни черта подобного! Я должен им отплатить! — Он усмехнулся. — Я заработал это право.
   Она взяла его за руку. Жест показался абсолютно естественным. Все изменилось с тех пор, как она ворвалась к нему ночью в номер, набралась мужества объясниться, отбросив все свои глупые предрассудки и гордыню. Теперь она могла взять его за руку, сжать ее в своей и не опасаться, что ее вдруг потянет читать ему занудные лекции на тему того, что Церкви видней. Теперь между ними все было как тогда, в Принстоне.
   Тут Д'Амбрицци призвал гостей к вниманию. Ужин кончился, официанты принялись убирать тарелки, а Элизабет даже не успела заметить, что ела. Напротив, через стол, сидел Санданато, напряженный, пытающийся взять себя в руки. Казалось, он никак не может сфокусировать взгляд. На лбу выступили мелкие капельки пота. Он отер его тыльной стороной ладони. Он переводил взгляд с нее на Д'Амбрицци. Д'Амбрицци, падший кумир Санданато...
   Д'Амбрицци поднялся и заговорил, похоже, он пребывал в отличном настроении:
   — Спасибо за то, что почтили меня своим присутствием. Вы, возможно, удивляетесь, зачем это я вдруг с такой настойчивостью приглашал вас сегодня... Не случайно, уверяю вас. Сестра Элизабет, вы были ближайшей подругой сестры Валентины. Бен Дрискил, Вэл была вашей единственной и любимой сестрой. А потому сестра Валентина послужила вам пропуском. Отец Данн, мой старый друг, доверенное лицо... в самые тяжелые критические времена я всегда обращался к вам за помощью и советом. И серия убийств, что началась полтора года тому назад, была для меня, старого крестьянина, страшным ударом. Дрю Саммерхейс, я знаю вас полвека, работал с вами, вместе с вами составлял заговоры и антизаговоры как в военное, так и в мирное время. Вы человек, на которого тоже можно положиться в критический момент. Клайв Патерностер, вы с Робби Хейвудом так много видели в своей жизни, так много знаете, что было бы просто нечестно вычеркнуть вас из последней главы этого повествования... Жаль, что Робби нет с нами сегодня, его бы очень позабавила эта мелодрама. Мой друг и личный врач доктор Кассони, вы являетесь также доктором Папы и не отказывались информировать меня о состоянии его здоровья. А здоровье понтифика — это ключ к разгадке всей таинственной истории. Ведь именно с началом его болезни начались и убийства.