Страница:
Майкл Гир
Звездный удар
ГЛАВА 1
Джон Атвуд шел по коридору и вслушивался в ритмичный перестук своих каблуков по кафельному полу. Забавно все-таки, что миру вещей нет никакого дела до того, что с ним произошло. Это настоящий урок смирения: его избрали президентом Соединенных Штатов, а звуки соприкасающихся с кафелем каблуков остались неизменными.
Свернув за угол, он оказался в последнем перед Оперативным Стратегическим Центром зале и перевел дыхание. Стеклянные глаза камер охраны следили за ним. В обычно безмолвном зале слышалось только приглушенное жужжание кондиционеров. Он ненавидел подземный этаж Белого дома. Может быть, этот подвал радовал Джонсона, Никсона и Рейгана, которые крадучись спускались сюда, чтобы остаться наедине со своими планами военной стратегии, но Атвуд всегда испытывал отвращение к этому месту. Здесь принимались умозрительные решения, в результате которых где-то истекали кровью и гибли люди: Это он знал по собственному горькому опыту. Он помрачнел, словно тайная власть — ею, казалось, пропитан здесь сам воздух — могла осквернить его душу.
“Черт побери, как это некстати! — размышлял Джон. — Судя по тому, что пресс-конференцию прервали и мою персону взяли под усиленную охрану, случилось что-то экстраординарное. Так что же случилось?!”
Он остановился перед стальной дверью, взглянул в объективы камер и кивнул вооруженным морским пехотинцам. Потом набрал свой личный код на замковом устройстве и вперил взгляд в объективы для заключительной идентификации. Тяжелая бронированная дверь щелкнула и раскрылась.
Он услышал потрясенный голос Фермена:
— Господи Иисусе! Не может быть! Такого не бывает. Это…
Пепельно-серое лицо полковника Фермена отражалось в потухшем экране. Спина сгорблена, лопатки сдвинуты, словно он готовился получить удар. В мерцающем свете ламп блестели бисеринки пота, проступившие на его лысеющей голове.
Встревоженно помаргивая, президент Атвуд окинул взглядом знакомое компьютерное оборудование. Одетые в форму сотрудники сидели, оцепенев, перед своими терминалами. Одна из женщин в шоке трясла головой. Знакомые рельефные очертания карты земного шара заполняли пространство двух стен — только континенты и океаны, обычно расцвеченные маленькими лампочками, отмечавшими местонахождение подводных лодок, самолетов и ракет наземного базирования, теперь потухли.
Атвуд быстрым взглядом пробежался по мониторам. Светящиеся экраны занимали целую стену. Сейчас эта стена словно омертвела. Пальцы суетливо и тщетно бегали по клавишам. Люди в наушниках кричали в микрофон, но их крики оставались без ответа. Несмотря на многолюдность и обилие техники, электронный центр американской системы стратегической защиты выглядел опустевшим.
— В чем дело? Я провел только половину пресс…
— Система вырубилась! — Фермен в панике отшвырнул свой стул.
— Этого не может быть, — неуверенно пробормотал президент. Он почувствовал, что его сердце глухо забилось. “Вырубилась? Вся защитная система?” — А что ПВО?..
— Ничего! — крикнул Фермен. — Телефоны, длинноволновая связь, факсы… все вымерло! Дьявол, я как раз послал капитана Марстона проверить, как работают таксофоны.
Атвуд замешкался в центре комнаты, в голове у него все смешалось, руки сложились в умоляющем жесте.
— Но этого не может быть! Мы вложили миллиарды в то, чтобы сделать систему неуязвимой! Мы… мы…
Фермен трясущейся ладонью обтер свое бульдожье лицо.
— У меня есть энергетики-диагносты. Ни черта. Их приборы также вырублены, как и все остальное. Как будто электроэнергия куда-то испарилась…
— Испарилась? Но ведь энергия не может испариться. — Атвуд нервно провел рукой по тщательно уложенным волосам. Наконец до него дошло значение случившегося, и слабость разлилась по всему его длинному телу. — Боже мой. Боже мой…
Щелкнула тяжелая дверь, впустив взъерошенного капитана. Покрытый багровыми пятнами, он тяжело отдувался. Стараясь задержать дыхание, выпалил:
— Только что с наружного аппарата дозвонился до Колорадо-Спрингс. Чейен Маунтэн молчит. База ВВС тоже. Мы не можем связаться ни со стратегическими бомбардировщиками, ни с подлодками.
Атвуд раскрыл рот, отказываясь верить. Полковник Фермен изумленно посмотрел на него.
— Господин президент, вся защитная система выведена из строя.
— Защитный экран… Нет, ну не могло же это случиться в мгновение ока!
Со всех сторон его окружили встревоженные лица, все ждали разъяснений.
— Русские? Могли они?..
Толстые пальцы Фермена, как пауки, забегай по клавиатуре.
— Невозможно! Всю систему они не могли вырубить — у них не хватит средств. Русские? Я не могу в это поверить. Всю свою электронику они или купили, или украли у нас!
— Вся оборонная система? — У Атвуда пересохло во рту. Невидящим взглядом он уперся в большую карту мира. Неужели войска Советов уже пришли в движение? Неужели на севере уже началось вторжение? Когда? Десять минут назад? Ракеты “СС-26” уже совершают свой полет? А советский подводный флот? Может быть, пока он стоит тут, глядя на карту, торпеды уже завершают свой зловещий маршрут? Может быть, Соединенные Штаты уже не существуют? Что он может сделать?
Атвуд бросился к красному телефону и прижал трубку к уху. Молчание. Охваченный паникой, он встретился взглядом с глазами испуганных сотрудников.
— Мы даже не можем нанести ответный удар?
— Нет, сэр. Мы банкроты.
Он повернулся к бронированной двери и нажал на кнопку. Тишина.
—Дверь не работает, — констатировал он безжизненным голосом.
— Что? — Фермен посмотрел на дверь, в глазах застыл страх.
Атвуд поборол желание завопить от ярости и отчаяния. Весь внешний лоск слетел с него — изо всех сил он навалился на дверную ручку. Замковый механизм окружала странная сверкающая полусфера с зеркальной поверхностью. Он наваливался на дверь снова и снова, но все напрасно. Президент закрыл глаза, тяжело перевел дыхание и постарался взять себя в руки.
— Бесполезно, — голос Атвуда дрожал. — Мы взаперти. Селектор работает?
Капитан Марстон облизнул губы и принялся внимательно разглядывать блестящую поверхность зеркального полушария, окружавшего замок.
— Что это?
Когда Марстон попытался повернуть зеркальную полусферу, его пальцы соскользнули.
Фермен кричал в селектор, изо всех сил вдавливая кнопку вызова. Тишина. Он вытер лицо, было тяжело дышать.
— Ну что ж, умрем здесь, — прошептал Атвуд, до боли сцепив пальцы. Его взгляд случайно упал на экран расположенного напротив компьютера. — Что это? — спросил он, ощущая слабое волнение в груди.
Когда Фермен взглянул в ту же сторону, рот у него открылся, он тяжело плюхнулся на стул.
На экране одно за другим поплыли слова:
“Президенту Соединенных Штатов.
Приветствуем вас! Демонстрация силы всегда отвратительна. Однако то, что мы вам продемонстрировали, как вы понимаете, может привести к концу света. Нам нужно наладить контакт, и данный способ показался наиболее приемлемым”.
Техник взглянул на сложное контрольное устройство и закричал:
— Господин президент! Система отключена! Этого не может быть! Мои приборы показывают, что в основном источнике питания тока нет!
Президент Атвуд медленно опустился на стул, вяло наблюдая за тем, как все новые и новые слова заполняют экран. Он хрипло бормотал:
— Боже мой…
Генеральный секретарь Юрий Голованов никогда не мог справиться с тошнотой, которая всегда сопровождала спуск в спасательную шахту. Когда лифт падал вниз, желудок подпрыгивал в пустоту, покинутую сердцем, а когда лифт замедлял ход, желудок возвращался на место почти плоский.
Выйдя из лифта, он увидел у специального метропоезда поджидающего его руководителя КГБ генерала Андрея Куцова. Заложив руки за спину, генерал нервно мерил шагами площадку. Даже во время “декабрьских дней”, когда их жизни висели на волоске, он не выглядел таким встревоженным.
— Андрей? Почему нас не предупредили? — Голованов ненавидел свой пронзительный голос.
Куцов широко развел руками. В его голосе звучал сдерживаемый гнев:
— Кто мог предположить? Они даже не удосужились намекнуть! Там работают мои лучшие люди. В американской службе безопасности у нас два отличных агента. Они ничего не знали! Это… этому нельзя поверить!
Вагон тронулся, и Голованов отмахнулся от слов генерала.
— Верь не верь, но ведь что они сделали! Мы проворонили, упустили какой-то важный сигнал!
Когда он сел, пластиковое сиденье скрипнуло под его весом. Поезд прибавил скорость.
— У нас еще есть время? — поинтересовался Голованов, глядя на мелькающие за окнами вагона белые кафельные стены. Вагон проезжал под Красной площадью, спешно удаляясь от Кремля в сторону Ленинградского проспекта.
Глаза Куцова сузились.
— Не знаю. Я послал человека к маршалу Куликову. Если командующий ракетными войсками не в курсе происходящего, то кто тогда? Радары не работают. Связь не работает. Мы в изоляции.
Голованов откинулся на спинку сиденья. Пальцы нервно теребили мягкую ткань итальянского костюма. В сердце прокрался холод, такой же холод затхлости, как и в темном туннеле.
— Мы словно мертвые, как и этот красный телефон. Они победили. Я надеюсь только на то, что удастся известить ракетные войска. Не могу понять, Андрей, как они ухитрились вывести из строя только защитную систему? Ведь вся Москва освещена!
— Они всегда обгоняли нас в технологии. — Куцов, глядя перед собой, фыркнул и потер нос.
Когда они вышли на летное поле за Ленинградским проспектом, ледяной ветер обжег незащищенную кожу. Их ждал реактивный самолет. Его турбины ревели. Юрий Голованов, поднимаясь по трапу, замешкался, окидывая взглядом московские огни. Вдалеке мрачные здания были освещены уличными фонарями. Засунув руки в карманы пальто, люди быстро шли по тротуарам с опущенными головами. На улицах лежали квадратные пятна света, которые отбрасывали окна учреждений. Оголенные деревья застыли в ожидании весны, которая, может быть. никогда больше и не придет.
Он думал обо всех этих жизнях, догорающих, как кубинская сигара. Сколько мечтаний, стремлений, надежд умрет сегодня вечером? Они даже не знают, все эти люди, что скоро умрут. Любовь и ненависть, страх и восторг — все погибнет в огне, радиации и хаосе. Как скоро ракеты “MX” попадают с неба? Сколько времени осталось до того мига, когда его Москва, его дом взлетят в облаке плазмы и радиации?
— Мой народ… мой бедный народ…
Неужели Горбачев оказался не прав? Губы сжались, не находя ответа. Он покачал головой. Спотыкаясь, стал подниматься вверх. У них еще хватит времени оторваться от земли. Не пройдет и часа, как они будут в безопасности, в Жигулях. Оттуда они увидят, что же останется от Москвы после удара американцев. Не пройдя и половины пути до люка, он опять почувствовал резь в животе. Юрию Голованову был уготован еще один приступ головокружения. А через минуту он и Андрей Куцов исчезли в разреженном воздухе.
Часовые моргали и щурились, освещая летное поле вспышками сигнальный огней и не видя ничего, кроме редких почерневших листьев, которые безжалостно трепал ветер позднего октября.
Майор Виктор Стукалов нес на плечах громоздкую треногу подзорной трубы ночного видения, поэтому передвигался очень осторожно. Глаза его напряженно всматривались в темень ущелья, справа от себя он скорее чувствовал, нежели видел лейтенанта Мику Габания. Виктор установил подзорную трубу на неровном граните и отрегулировал оптику. На дне каменистого ущелья вокруг грузовиков сновали люди — жизнь била ключом.
Он обосновался среди скал. Ночь укрывала его плотное мускулистое тело. Виктор припал к подзорной трубе, изучая цель. Скоро начнется бой. Возбуждение сказывалось покалыванием во всем теле, поигрывало в мышцах, находящихся в напряжении. Он понаблюдал затем, как внизу разгружают грузовики, и пробежался огрубевшими пальцами по твердой линии подбородка. Пора.
— Давай! — приказал он, поднимая руку.
И тут же вниз, прямо в скопление грузовиков, посыпались ракеты, оставляя за собой шлейф дыма. Белые вспышки огня сопровождались уханьем разрывов. Образовывая воронки, снаряды раскидали конвой в разные стороны. Мулы брыкались и дергались в конвульсиях, вопящие человеческие фигурки, натыкаясь друг на друга, бросились бежать из пылающей преисподней.
— Вперед! — крикнул Виктор в микрофон, прикрепленный к запястью.
С помощью подзорной трубы он мог видеть своих спецназовцев, которые сбегали вниз со скал. Слышался треск и приглушенные хлопки частых выстрелов.
Виктор вскинул глаза к небу. Он ненавидел эту войну. Он ненавидел Афганистан. Чего только не случалось здесь. Он раздраженно сплюнул в темноту. С самого начала Афганистан был поганой выгребной ямой. Будь проклят Брежнев — это он послал сюда войска. При Горбачеве русские солдаты ушли из Афганистана, но для узбеков это послужило сигналом к восстанию.
Ослепленные ракетной атакой, моджахеды опомнились и стали вяло отстреливаться, прячась за пылающими, как факелы, грузовиками. Вьючные животные издавали предсмертные вопли, а снайперы из спецназа косили афганцев одного за другим из своих ручных пулеметов.
Он снова взглянул на небо. До сих пор ни одного вражеского самолета, ни одного вертолета. Может быть, наши сразу же попали в радиопередатчик?
Группа номер три сомкнулась по периметру. Группа номер два, казалось, находится в зоне сплошного огня. Виктор изучал позицию. Афганцы устанавливали легкую артиллерию.
— Мика, сожги вон тот опрокинутый грузовичок, он мешает второй группе. Они оттуда ведут огонь.
Лейтенант Габания четко исполнил приказ, наведя орудие на цель. Когда афганские позиции заволокло пеленой дыма, пыли и ослепительного огня, Виктор кивнул. Путь свободен. Маленковская группа, номер два, потекла со склонов, сминая ряды противника.
Как блохи с крысиного трупа, афганцы бросились врассыпную к противоположной стороне ущелья.
Через десять минут люди Виктора уже взбирались на скалы. Он карабкался вместе с ними, на ходу выстукивая позывные на переносной рации. Мягкие глухие взрывы сотрясали ночной воздух, когда топливные баки или случайно не разорвавшиеся снаряды перегревались в горящих грузовиках. Из ущелья, клубясь, поднимались черные столбы дыма.
— Тестов ранен, Сухов убит, — сказал ему Маленков, когда они выбрались из скал. — Петр и Николай несут тело.
Сухов? Этот парень — с его прибаутками, смехом, шуточками. Сердце Виктора сжалось. Я уже должен был привыкнуть к этому. Почему я не похож на этих чертовых афганцев, которые живут, чтобы драться? Почему с каждым разом мне все больнее? Сухов, Сухов…
Их вертолеты оторвались от земли и выстроились в одну линию, подобно черным демонам, моторы тарахтели так, что болели зубы. Машины парили в воздухе, пока группы взбирались на борт, потом взмыли вверх и устремились на север, к спасению.
Виктор втиснул свое потное тело в чрево вертолета и с наслаждением освободился от тяжелой амуниции.
Он высунул голову наружу и посмотрел на гребень горы, выискивая взглядом отставших, но никого не увидел.
— Поехали! — крикнул он, перекрывая шум мотора. Внизу оставалась мрачно освещенная земля, скалистая, пророчащая беду, обиталище призраков и демонов. В ущелье кружилась пыль, над головой дребезжали лопасти винтов… Дребезжали, скрипели, освежая в памяти пулеметный огонь той ночью далеко от Бараки. Афганистан не менялся, оставаясь ловушкой для человеческих душ. Для души Сухова, для его собственной души…
Виктор почувствовал, что вертолет развернулся: его отбросило вниз и назад; они летели в безопасное воздушное пространство Родины.
Стукалов прошел мимо усталых солдат в кабину пилота — здесь яростный рев мотора приглушался и больше походил на скучное ворчание.
— Если узбеки не начнут стрелять в нас, полет будет удачным, — пилот приветственно махнул рукой. — Все прошло хорошо?
— Один ранен, один убит, — ответил Виктор. Один за одним мы уходим. И даже если мы будем убивать десятерых за каждого потерянного, враги все равно будут прибывать и прибывать…
Он стиснул челюсти. Чувство утраты подавляло волю. Почему это так ранит? Видения Бараки, горные туннели, запах бензина и горящей плоти. В его воображении, как наяву, возникли тени бегущих живых факелов и их ужасные вопли. Это был ад. Такой же вечный и проклятый, как загробный. Мелькнуло видение молодой женщины, поднимающейся из огня, она, пританцовывая, приближалась…
— Нет!
— С вами все в порядке? — спросил пилот, встревоженно поглядывая на него.
Стукалова мучили кошмары, вызывающие спазмы в животе. Слишком много вопросов оставалось без ответа. Подобно своим солдатам, Виктор заставлял себя выжить, выкарабкаться, для этого приходилось закрыть свою душу броней бесчувственности. В этом слишком опасном мире нет места человеческой слабости.
— Устал. — Он слабо улыбнулся и наклонился к иллюминатору, чтобы взглянуть на изрезанные временем скалы, между которыми они пролетали. Луна поднялась выше. Время от времени взгляд Виктора выхватывал из тьмы посверкивающие лопасти, а потом вертолет снова нырял в черное ущелье. Только опытный пилот мог лететь в этом смертоносном лабиринте.
Даже сейчас на них могло быть нацелено дуло орудия, на спусковом крючке которого покоился палец грязного козопаса.
Опять появилась эта ноющая боль в животе. Все казалось таким светлым когда-то. Перестройка пробудила надежды на лучшее будущее. Если бы Горбачев… Надежды испарились, как кровь с каменистой мертвой почвы Афгана.
— Вон там граница, — пилот кивнул на тьму внизу. Где-то в тени лежала Амударья. Перед ними вдруг вырос призрачно-серый гребень горы.
— На другой стороне нам не о чем будет беспокоиться, — продолжал летчик. — Не надо будет скрываться. Мы сможем подняться выше, чтобы нас не достали из мелкашек.
Виктор кивнул. Узбеки слишком осмелели от успехов афганцев. Виктор посмотрел на пилота. В красном отсвете лампочек приборов хорошо видны черты молодого сосредоточенного лица. Как много таких, как он, уже полегло — и ради чего? Кто ими управлял? КГБ и ГРУ стремились внедриться в узбекские кланы, подкупая соглашателей и предателей. Но на этом пути их ждали поражение за поражением. Советские солдаты гибли поодиночке и по трое, взводами и ротами. Постоянные потери. Мы старались удержать Мургаб, Хорог и Карши. Мы объявляли себя защитниками чужого народа, чтобы умереть, попав в засаду, чтобы быть застреленными пулями домашнего изготовления из самодельных ружей.
Перед глазами Виктора возникла скалистая стена, но пилот искусно направил вертолет в узкую теснину. Они нырнули в тень. Виктор перевел дыхание. Под ними, спрятанный в тени, лежал Куш — изогнутый мир скал, изрезанных и исчерченных веками, снегом, ветром и дождем, — лабиринт неотвратимой смерти. Здесь у Советской Армии был клочок земли для передышки. Этот суровый клочок земли природа словно обделила своей лаской.
Весь исламский мир — с помощью американцев — снабжал узбекское восстание ружьями, минометами и ракетами. Бывший Советский Союз трещал по швам — от Прибалтики до Узбекистана.
Теперь Стукалов и его отборное соединение совершали налеты на Афганистан, разрушая примитивные незначительные фронтовые позиции.
Таким образом они пытались остановить распад империи. И ночь за ночью летали в Афганистан.
Но наступит день, когда время замрет. Виктор устало прищурился. Каждому из них отпущен свой срок. Но все они окончат свои дни в Афганистане. “Мы мертвецы, все до единого”, — настойчиво стучало в висках. От этой мысли ему стало трудно дышать, она напрочь лишена бодрости и надежд.
Виктор заставил себя не думать — единственный проверенный способ держаться на почтительном расстоянии от окружающей действительности, кивнул радисту и взялся за микрофон. чтобы отрапортовать.
— Говорит Зимний Соболь. Направляемся в Центр. Была хорошая охота. Повторяю, говорит Зимний Соболь. Ловили мышей в пшеничном поле. Одному нужна медицинская помощь.
Он ждал, слушая потрескивание разрядов.
— Виктор? — В голосе генерал-лейтенанта Ашимова звучало облегчение. — У тебя все в порядке? Как прошло?
— Цель поражена. Есть потери. Двое. — Стукалов невидящим взглядом смотрел во тьму внизу. Ему казалось, что острые зубья Алайского хребта ждут, чтобы разорвать их на кровавые части.
— Виктор, приказ изменен. Ты и твой отряд должны приземлиться на военно-воздушной базе в Душанбе. Самолет ждет вас. В двенадцать часов завтра вы будете в Москве. Понял?
У Виктора перехватило дыхание, сердце учащенно забилось. С чем связан перевод его и всего отделения?
— Понял.
Он сглотнул, ему стало не по себе. Именно таким неожиданным приказом он был переведен с неплохой работы в Зоссен-Вунсдорфе, где он занимался строевой подготовкой в частях западных войск, на юг, сначала к таджикам.
— Там и увидимся, Виктор. — Ашимов говорил спокойно. — Центральный. Отбой.
Когда вертолет приземлился в Душанбе, Виктор все еще задумчиво смотрел на радиопередатчик.
Теребя мочку уха, президент Атвуд смотрел на входящего в Овальный зал Билла Фермена. Белые двери захлопнулись за полковником. Его форма была в беспорядке — мятая, в складках, будто он спал, не снимая ее. Бульдожье лицо осунулось и обвисло.
— Садись, Билл. Записывающие устройства не работают. Я думаю, все по-прежнему остается в тайне.
Фермен кивнул, и его тяжелые щеки затряслись.
— Я хотел бы сохранить все в тайне, но не знаю, как. Я удалил всех наших людей из бункеров. Начальники канцелярий пытаются что-то разнюхать — словно озверевшие охотничьи псы в погоне за лисой. Теперь они сеют панику вокруг ракет. Поступают рапорты. Возможно, и конгресс, и газетчики поднимут вой на всю страну.
Атвуд откинулся на высокую спинку стула, большим и указательным пальцами потирая веко, стараясь вынуть из глаза соринку.
— Да, они уже забили все телефонные линии. Пока секретарь министерства обороны контролирует ситуацию, но кто может угадать, сколько времени это продлится? Шеф разведки был здесь минут десять назад, хотел узнать, зачем я вызвал его лучших агентов. Капитолий — можете не сомневаться — что-то пронюхал. Они уже выслали своих филеров.
Фермен вздохнул.
— Как видите, все знают, что оборонная система блокирована. Мы не сможем держать это в секрете вечно.
Атвуд поморщился.
— Да, но мне бы хотелось продержаться еще двое суток. Вы отправили на Вайт-базу тех, кто уже знает?
— Сразу же, прошлой ночью. Джон, только вы и я знаем про этих Ахимса. Это чертовски пугает меня.
Атвуд вскочил, опрокинув на пол, обитый мягкой тканью, стул.
— К черту! Что я могу сделать? Их инструкции были предельно ясны!
Сжав губы, Фермен устало посмотрел на него.
— А что, если это просто какой-то шутник? Понимаете, один из этих компьютерщиков?
Откинув голову назад, Атвуд взволнованно мерил комнату шагами.
— Тогда он чертовски опасный парень. И очень способный. Он превратил в сумасшедший дом весь Советский Союз. Они подняли на ноги все резервные войска и вынимают оружие из запасников. Там все ведут себя как идиоты — как мы. А что вы скажете о серебряном шаре на дверном замке? Нет, это они. Послушайте, Билл, я говорил с Головановым. Его вместе с генералом Куцовым перенесли с центрального аэродрома обратно в кабинет, и там он получил такое же сообщение, слово в слово, как и мы. Более того, я говорил с ним здесь, в этой комнате. Лицом к лицу. Фермен подозрительно заморгал.
— Не знаю как, но эти так называемые Ахимса перенесли его образ в эту комнату. А Голованов видел мое подобие у себя в кабинете в Кремле. Черт побери, потом мы говорили по красному телефону, оба поставленные в тупик. Мы думали, что это чья-то дурацкая шутка. Нет, мы просто вынуждены играть по правилам, которые нам диктуют эти Ахимса. Любой другой путь будет самоубийством.
— Вы верите в них?
— Конечно, а что остается делать? Может, у вас есть какие-то другие предложения?
Фермен перевел дыхание.
— Меня беспокоит это странное шарообразное свечение. Все боеголовки в нашем ядерном арсенале тоже окружены такими зеркальными сферами. Что-то вроде лазерных отражателей. В такую полусферу стреляли из винтовки особыми пулями. На поверхности даже царапин не осталось. Эти штуковины светонепроницаемы, неуязвимы для рентгеновских лучей и ультразвука. Мы не смогли даже заглянуть внутрь, чтобы узнать их строение.
— Шарик с дверного замка в бункере уже испарился. Хлоп — и нету!
— Но что-то ведь нам надо делать! Все разваливается на части… а я как уж на сковородке. Я хотел бы знать, сколько времени остается в моем распоряжении до того, как мне придется идти в Капитолий и давать отчет перед обществом? Что я скажу? Что пучеглазые монстры, которых мы даже не видели, вывели из строя все наше вооружение? — Фермен воздел руки к небу, взгляд у него был диковатый. — Господи, Джон, это не кино! Черт подери!
— Билл, я должен что-то сказать Объединенному комитету начальников штабов. Я должен хотя бы приказать им привести войска в состояние боевой готовности. Так мы выиграем немного времени.
— Господи Иисусе, господи Иисусе, господи Иисусе! — Фермен медленно покачал головой. — Неужели эти Ахимса не понимают, какой переполох они подняли своей дурацкой шуточкой! Помните, как по радио объявили войну миров? Если они захватят радиостанции и телеканалы, у нас будет… О боже, страшно даже подумать об этом!
Свернув за угол, он оказался в последнем перед Оперативным Стратегическим Центром зале и перевел дыхание. Стеклянные глаза камер охраны следили за ним. В обычно безмолвном зале слышалось только приглушенное жужжание кондиционеров. Он ненавидел подземный этаж Белого дома. Может быть, этот подвал радовал Джонсона, Никсона и Рейгана, которые крадучись спускались сюда, чтобы остаться наедине со своими планами военной стратегии, но Атвуд всегда испытывал отвращение к этому месту. Здесь принимались умозрительные решения, в результате которых где-то истекали кровью и гибли люди: Это он знал по собственному горькому опыту. Он помрачнел, словно тайная власть — ею, казалось, пропитан здесь сам воздух — могла осквернить его душу.
“Черт побери, как это некстати! — размышлял Джон. — Судя по тому, что пресс-конференцию прервали и мою персону взяли под усиленную охрану, случилось что-то экстраординарное. Так что же случилось?!”
Он остановился перед стальной дверью, взглянул в объективы камер и кивнул вооруженным морским пехотинцам. Потом набрал свой личный код на замковом устройстве и вперил взгляд в объективы для заключительной идентификации. Тяжелая бронированная дверь щелкнула и раскрылась.
Он услышал потрясенный голос Фермена:
— Господи Иисусе! Не может быть! Такого не бывает. Это…
Пепельно-серое лицо полковника Фермена отражалось в потухшем экране. Спина сгорблена, лопатки сдвинуты, словно он готовился получить удар. В мерцающем свете ламп блестели бисеринки пота, проступившие на его лысеющей голове.
Встревоженно помаргивая, президент Атвуд окинул взглядом знакомое компьютерное оборудование. Одетые в форму сотрудники сидели, оцепенев, перед своими терминалами. Одна из женщин в шоке трясла головой. Знакомые рельефные очертания карты земного шара заполняли пространство двух стен — только континенты и океаны, обычно расцвеченные маленькими лампочками, отмечавшими местонахождение подводных лодок, самолетов и ракет наземного базирования, теперь потухли.
Атвуд быстрым взглядом пробежался по мониторам. Светящиеся экраны занимали целую стену. Сейчас эта стена словно омертвела. Пальцы суетливо и тщетно бегали по клавишам. Люди в наушниках кричали в микрофон, но их крики оставались без ответа. Несмотря на многолюдность и обилие техники, электронный центр американской системы стратегической защиты выглядел опустевшим.
— В чем дело? Я провел только половину пресс…
— Система вырубилась! — Фермен в панике отшвырнул свой стул.
— Этого не может быть, — неуверенно пробормотал президент. Он почувствовал, что его сердце глухо забилось. “Вырубилась? Вся защитная система?” — А что ПВО?..
— Ничего! — крикнул Фермен. — Телефоны, длинноволновая связь, факсы… все вымерло! Дьявол, я как раз послал капитана Марстона проверить, как работают таксофоны.
Атвуд замешкался в центре комнаты, в голове у него все смешалось, руки сложились в умоляющем жесте.
— Но этого не может быть! Мы вложили миллиарды в то, чтобы сделать систему неуязвимой! Мы… мы…
Фермен трясущейся ладонью обтер свое бульдожье лицо.
— У меня есть энергетики-диагносты. Ни черта. Их приборы также вырублены, как и все остальное. Как будто электроэнергия куда-то испарилась…
— Испарилась? Но ведь энергия не может испариться. — Атвуд нервно провел рукой по тщательно уложенным волосам. Наконец до него дошло значение случившегося, и слабость разлилась по всему его длинному телу. — Боже мой. Боже мой…
Щелкнула тяжелая дверь, впустив взъерошенного капитана. Покрытый багровыми пятнами, он тяжело отдувался. Стараясь задержать дыхание, выпалил:
— Только что с наружного аппарата дозвонился до Колорадо-Спрингс. Чейен Маунтэн молчит. База ВВС тоже. Мы не можем связаться ни со стратегическими бомбардировщиками, ни с подлодками.
Атвуд раскрыл рот, отказываясь верить. Полковник Фермен изумленно посмотрел на него.
— Господин президент, вся защитная система выведена из строя.
— Защитный экран… Нет, ну не могло же это случиться в мгновение ока!
Со всех сторон его окружили встревоженные лица, все ждали разъяснений.
— Русские? Могли они?..
Толстые пальцы Фермена, как пауки, забегай по клавиатуре.
— Невозможно! Всю систему они не могли вырубить — у них не хватит средств. Русские? Я не могу в это поверить. Всю свою электронику они или купили, или украли у нас!
— Вся оборонная система? — У Атвуда пересохло во рту. Невидящим взглядом он уперся в большую карту мира. Неужели войска Советов уже пришли в движение? Неужели на севере уже началось вторжение? Когда? Десять минут назад? Ракеты “СС-26” уже совершают свой полет? А советский подводный флот? Может быть, пока он стоит тут, глядя на карту, торпеды уже завершают свой зловещий маршрут? Может быть, Соединенные Штаты уже не существуют? Что он может сделать?
Атвуд бросился к красному телефону и прижал трубку к уху. Молчание. Охваченный паникой, он встретился взглядом с глазами испуганных сотрудников.
— Мы даже не можем нанести ответный удар?
— Нет, сэр. Мы банкроты.
Он повернулся к бронированной двери и нажал на кнопку. Тишина.
—Дверь не работает, — констатировал он безжизненным голосом.
— Что? — Фермен посмотрел на дверь, в глазах застыл страх.
Атвуд поборол желание завопить от ярости и отчаяния. Весь внешний лоск слетел с него — изо всех сил он навалился на дверную ручку. Замковый механизм окружала странная сверкающая полусфера с зеркальной поверхностью. Он наваливался на дверь снова и снова, но все напрасно. Президент закрыл глаза, тяжело перевел дыхание и постарался взять себя в руки.
— Бесполезно, — голос Атвуда дрожал. — Мы взаперти. Селектор работает?
Капитан Марстон облизнул губы и принялся внимательно разглядывать блестящую поверхность зеркального полушария, окружавшего замок.
— Что это?
Когда Марстон попытался повернуть зеркальную полусферу, его пальцы соскользнули.
Фермен кричал в селектор, изо всех сил вдавливая кнопку вызова. Тишина. Он вытер лицо, было тяжело дышать.
— Ну что ж, умрем здесь, — прошептал Атвуд, до боли сцепив пальцы. Его взгляд случайно упал на экран расположенного напротив компьютера. — Что это? — спросил он, ощущая слабое волнение в груди.
Когда Фермен взглянул в ту же сторону, рот у него открылся, он тяжело плюхнулся на стул.
На экране одно за другим поплыли слова:
“Президенту Соединенных Штатов.
Приветствуем вас! Демонстрация силы всегда отвратительна. Однако то, что мы вам продемонстрировали, как вы понимаете, может привести к концу света. Нам нужно наладить контакт, и данный способ показался наиболее приемлемым”.
Техник взглянул на сложное контрольное устройство и закричал:
— Господин президент! Система отключена! Этого не может быть! Мои приборы показывают, что в основном источнике питания тока нет!
Президент Атвуд медленно опустился на стул, вяло наблюдая за тем, как все новые и новые слова заполняют экран. Он хрипло бормотал:
— Боже мой…
* * *
Генеральный секретарь Юрий Голованов никогда не мог справиться с тошнотой, которая всегда сопровождала спуск в спасательную шахту. Когда лифт падал вниз, желудок подпрыгивал в пустоту, покинутую сердцем, а когда лифт замедлял ход, желудок возвращался на место почти плоский.
Выйдя из лифта, он увидел у специального метропоезда поджидающего его руководителя КГБ генерала Андрея Куцова. Заложив руки за спину, генерал нервно мерил шагами площадку. Даже во время “декабрьских дней”, когда их жизни висели на волоске, он не выглядел таким встревоженным.
— Андрей? Почему нас не предупредили? — Голованов ненавидел свой пронзительный голос.
Куцов широко развел руками. В его голосе звучал сдерживаемый гнев:
— Кто мог предположить? Они даже не удосужились намекнуть! Там работают мои лучшие люди. В американской службе безопасности у нас два отличных агента. Они ничего не знали! Это… этому нельзя поверить!
Вагон тронулся, и Голованов отмахнулся от слов генерала.
— Верь не верь, но ведь что они сделали! Мы проворонили, упустили какой-то важный сигнал!
Когда он сел, пластиковое сиденье скрипнуло под его весом. Поезд прибавил скорость.
— У нас еще есть время? — поинтересовался Голованов, глядя на мелькающие за окнами вагона белые кафельные стены. Вагон проезжал под Красной площадью, спешно удаляясь от Кремля в сторону Ленинградского проспекта.
Глаза Куцова сузились.
— Не знаю. Я послал человека к маршалу Куликову. Если командующий ракетными войсками не в курсе происходящего, то кто тогда? Радары не работают. Связь не работает. Мы в изоляции.
Голованов откинулся на спинку сиденья. Пальцы нервно теребили мягкую ткань итальянского костюма. В сердце прокрался холод, такой же холод затхлости, как и в темном туннеле.
— Мы словно мертвые, как и этот красный телефон. Они победили. Я надеюсь только на то, что удастся известить ракетные войска. Не могу понять, Андрей, как они ухитрились вывести из строя только защитную систему? Ведь вся Москва освещена!
— Они всегда обгоняли нас в технологии. — Куцов, глядя перед собой, фыркнул и потер нос.
Когда они вышли на летное поле за Ленинградским проспектом, ледяной ветер обжег незащищенную кожу. Их ждал реактивный самолет. Его турбины ревели. Юрий Голованов, поднимаясь по трапу, замешкался, окидывая взглядом московские огни. Вдалеке мрачные здания были освещены уличными фонарями. Засунув руки в карманы пальто, люди быстро шли по тротуарам с опущенными головами. На улицах лежали квадратные пятна света, которые отбрасывали окна учреждений. Оголенные деревья застыли в ожидании весны, которая, может быть. никогда больше и не придет.
Он думал обо всех этих жизнях, догорающих, как кубинская сигара. Сколько мечтаний, стремлений, надежд умрет сегодня вечером? Они даже не знают, все эти люди, что скоро умрут. Любовь и ненависть, страх и восторг — все погибнет в огне, радиации и хаосе. Как скоро ракеты “MX” попадают с неба? Сколько времени осталось до того мига, когда его Москва, его дом взлетят в облаке плазмы и радиации?
— Мой народ… мой бедный народ…
Неужели Горбачев оказался не прав? Губы сжались, не находя ответа. Он покачал головой. Спотыкаясь, стал подниматься вверх. У них еще хватит времени оторваться от земли. Не пройдет и часа, как они будут в безопасности, в Жигулях. Оттуда они увидят, что же останется от Москвы после удара американцев. Не пройдя и половины пути до люка, он опять почувствовал резь в животе. Юрию Голованову был уготован еще один приступ головокружения. А через минуту он и Андрей Куцов исчезли в разреженном воздухе.
Часовые моргали и щурились, освещая летное поле вспышками сигнальный огней и не видя ничего, кроме редких почерневших листьев, которые безжалостно трепал ветер позднего октября.
* * *
Майор Виктор Стукалов нес на плечах громоздкую треногу подзорной трубы ночного видения, поэтому передвигался очень осторожно. Глаза его напряженно всматривались в темень ущелья, справа от себя он скорее чувствовал, нежели видел лейтенанта Мику Габания. Виктор установил подзорную трубу на неровном граните и отрегулировал оптику. На дне каменистого ущелья вокруг грузовиков сновали люди — жизнь била ключом.
Он обосновался среди скал. Ночь укрывала его плотное мускулистое тело. Виктор припал к подзорной трубе, изучая цель. Скоро начнется бой. Возбуждение сказывалось покалыванием во всем теле, поигрывало в мышцах, находящихся в напряжении. Он понаблюдал затем, как внизу разгружают грузовики, и пробежался огрубевшими пальцами по твердой линии подбородка. Пора.
— Давай! — приказал он, поднимая руку.
И тут же вниз, прямо в скопление грузовиков, посыпались ракеты, оставляя за собой шлейф дыма. Белые вспышки огня сопровождались уханьем разрывов. Образовывая воронки, снаряды раскидали конвой в разные стороны. Мулы брыкались и дергались в конвульсиях, вопящие человеческие фигурки, натыкаясь друг на друга, бросились бежать из пылающей преисподней.
— Вперед! — крикнул Виктор в микрофон, прикрепленный к запястью.
С помощью подзорной трубы он мог видеть своих спецназовцев, которые сбегали вниз со скал. Слышался треск и приглушенные хлопки частых выстрелов.
Виктор вскинул глаза к небу. Он ненавидел эту войну. Он ненавидел Афганистан. Чего только не случалось здесь. Он раздраженно сплюнул в темноту. С самого начала Афганистан был поганой выгребной ямой. Будь проклят Брежнев — это он послал сюда войска. При Горбачеве русские солдаты ушли из Афганистана, но для узбеков это послужило сигналом к восстанию.
Ослепленные ракетной атакой, моджахеды опомнились и стали вяло отстреливаться, прячась за пылающими, как факелы, грузовиками. Вьючные животные издавали предсмертные вопли, а снайперы из спецназа косили афганцев одного за другим из своих ручных пулеметов.
Он снова взглянул на небо. До сих пор ни одного вражеского самолета, ни одного вертолета. Может быть, наши сразу же попали в радиопередатчик?
Группа номер три сомкнулась по периметру. Группа номер два, казалось, находится в зоне сплошного огня. Виктор изучал позицию. Афганцы устанавливали легкую артиллерию.
— Мика, сожги вон тот опрокинутый грузовичок, он мешает второй группе. Они оттуда ведут огонь.
Лейтенант Габания четко исполнил приказ, наведя орудие на цель. Когда афганские позиции заволокло пеленой дыма, пыли и ослепительного огня, Виктор кивнул. Путь свободен. Маленковская группа, номер два, потекла со склонов, сминая ряды противника.
Как блохи с крысиного трупа, афганцы бросились врассыпную к противоположной стороне ущелья.
Через десять минут люди Виктора уже взбирались на скалы. Он карабкался вместе с ними, на ходу выстукивая позывные на переносной рации. Мягкие глухие взрывы сотрясали ночной воздух, когда топливные баки или случайно не разорвавшиеся снаряды перегревались в горящих грузовиках. Из ущелья, клубясь, поднимались черные столбы дыма.
— Тестов ранен, Сухов убит, — сказал ему Маленков, когда они выбрались из скал. — Петр и Николай несут тело.
Сухов? Этот парень — с его прибаутками, смехом, шуточками. Сердце Виктора сжалось. Я уже должен был привыкнуть к этому. Почему я не похож на этих чертовых афганцев, которые живут, чтобы драться? Почему с каждым разом мне все больнее? Сухов, Сухов…
Их вертолеты оторвались от земли и выстроились в одну линию, подобно черным демонам, моторы тарахтели так, что болели зубы. Машины парили в воздухе, пока группы взбирались на борт, потом взмыли вверх и устремились на север, к спасению.
Виктор втиснул свое потное тело в чрево вертолета и с наслаждением освободился от тяжелой амуниции.
Он высунул голову наружу и посмотрел на гребень горы, выискивая взглядом отставших, но никого не увидел.
— Поехали! — крикнул он, перекрывая шум мотора. Внизу оставалась мрачно освещенная земля, скалистая, пророчащая беду, обиталище призраков и демонов. В ущелье кружилась пыль, над головой дребезжали лопасти винтов… Дребезжали, скрипели, освежая в памяти пулеметный огонь той ночью далеко от Бараки. Афганистан не менялся, оставаясь ловушкой для человеческих душ. Для души Сухова, для его собственной души…
Виктор почувствовал, что вертолет развернулся: его отбросило вниз и назад; они летели в безопасное воздушное пространство Родины.
Стукалов прошел мимо усталых солдат в кабину пилота — здесь яростный рев мотора приглушался и больше походил на скучное ворчание.
— Если узбеки не начнут стрелять в нас, полет будет удачным, — пилот приветственно махнул рукой. — Все прошло хорошо?
— Один ранен, один убит, — ответил Виктор. Один за одним мы уходим. И даже если мы будем убивать десятерых за каждого потерянного, враги все равно будут прибывать и прибывать…
Он стиснул челюсти. Чувство утраты подавляло волю. Почему это так ранит? Видения Бараки, горные туннели, запах бензина и горящей плоти. В его воображении, как наяву, возникли тени бегущих живых факелов и их ужасные вопли. Это был ад. Такой же вечный и проклятый, как загробный. Мелькнуло видение молодой женщины, поднимающейся из огня, она, пританцовывая, приближалась…
— Нет!
— С вами все в порядке? — спросил пилот, встревоженно поглядывая на него.
Стукалова мучили кошмары, вызывающие спазмы в животе. Слишком много вопросов оставалось без ответа. Подобно своим солдатам, Виктор заставлял себя выжить, выкарабкаться, для этого приходилось закрыть свою душу броней бесчувственности. В этом слишком опасном мире нет места человеческой слабости.
— Устал. — Он слабо улыбнулся и наклонился к иллюминатору, чтобы взглянуть на изрезанные временем скалы, между которыми они пролетали. Луна поднялась выше. Время от времени взгляд Виктора выхватывал из тьмы посверкивающие лопасти, а потом вертолет снова нырял в черное ущелье. Только опытный пилот мог лететь в этом смертоносном лабиринте.
Даже сейчас на них могло быть нацелено дуло орудия, на спусковом крючке которого покоился палец грязного козопаса.
Опять появилась эта ноющая боль в животе. Все казалось таким светлым когда-то. Перестройка пробудила надежды на лучшее будущее. Если бы Горбачев… Надежды испарились, как кровь с каменистой мертвой почвы Афгана.
— Вон там граница, — пилот кивнул на тьму внизу. Где-то в тени лежала Амударья. Перед ними вдруг вырос призрачно-серый гребень горы.
— На другой стороне нам не о чем будет беспокоиться, — продолжал летчик. — Не надо будет скрываться. Мы сможем подняться выше, чтобы нас не достали из мелкашек.
Виктор кивнул. Узбеки слишком осмелели от успехов афганцев. Виктор посмотрел на пилота. В красном отсвете лампочек приборов хорошо видны черты молодого сосредоточенного лица. Как много таких, как он, уже полегло — и ради чего? Кто ими управлял? КГБ и ГРУ стремились внедриться в узбекские кланы, подкупая соглашателей и предателей. Но на этом пути их ждали поражение за поражением. Советские солдаты гибли поодиночке и по трое, взводами и ротами. Постоянные потери. Мы старались удержать Мургаб, Хорог и Карши. Мы объявляли себя защитниками чужого народа, чтобы умереть, попав в засаду, чтобы быть застреленными пулями домашнего изготовления из самодельных ружей.
Перед глазами Виктора возникла скалистая стена, но пилот искусно направил вертолет в узкую теснину. Они нырнули в тень. Виктор перевел дыхание. Под ними, спрятанный в тени, лежал Куш — изогнутый мир скал, изрезанных и исчерченных веками, снегом, ветром и дождем, — лабиринт неотвратимой смерти. Здесь у Советской Армии был клочок земли для передышки. Этот суровый клочок земли природа словно обделила своей лаской.
Весь исламский мир — с помощью американцев — снабжал узбекское восстание ружьями, минометами и ракетами. Бывший Советский Союз трещал по швам — от Прибалтики до Узбекистана.
Теперь Стукалов и его отборное соединение совершали налеты на Афганистан, разрушая примитивные незначительные фронтовые позиции.
Таким образом они пытались остановить распад империи. И ночь за ночью летали в Афганистан.
Но наступит день, когда время замрет. Виктор устало прищурился. Каждому из них отпущен свой срок. Но все они окончат свои дни в Афганистане. “Мы мертвецы, все до единого”, — настойчиво стучало в висках. От этой мысли ему стало трудно дышать, она напрочь лишена бодрости и надежд.
Виктор заставил себя не думать — единственный проверенный способ держаться на почтительном расстоянии от окружающей действительности, кивнул радисту и взялся за микрофон. чтобы отрапортовать.
— Говорит Зимний Соболь. Направляемся в Центр. Была хорошая охота. Повторяю, говорит Зимний Соболь. Ловили мышей в пшеничном поле. Одному нужна медицинская помощь.
Он ждал, слушая потрескивание разрядов.
— Виктор? — В голосе генерал-лейтенанта Ашимова звучало облегчение. — У тебя все в порядке? Как прошло?
— Цель поражена. Есть потери. Двое. — Стукалов невидящим взглядом смотрел во тьму внизу. Ему казалось, что острые зубья Алайского хребта ждут, чтобы разорвать их на кровавые части.
— Виктор, приказ изменен. Ты и твой отряд должны приземлиться на военно-воздушной базе в Душанбе. Самолет ждет вас. В двенадцать часов завтра вы будете в Москве. Понял?
У Виктора перехватило дыхание, сердце учащенно забилось. С чем связан перевод его и всего отделения?
— Понял.
Он сглотнул, ему стало не по себе. Именно таким неожиданным приказом он был переведен с неплохой работы в Зоссен-Вунсдорфе, где он занимался строевой подготовкой в частях западных войск, на юг, сначала к таджикам.
— Там и увидимся, Виктор. — Ашимов говорил спокойно. — Центральный. Отбой.
Когда вертолет приземлился в Душанбе, Виктор все еще задумчиво смотрел на радиопередатчик.
* * *
Теребя мочку уха, президент Атвуд смотрел на входящего в Овальный зал Билла Фермена. Белые двери захлопнулись за полковником. Его форма была в беспорядке — мятая, в складках, будто он спал, не снимая ее. Бульдожье лицо осунулось и обвисло.
— Садись, Билл. Записывающие устройства не работают. Я думаю, все по-прежнему остается в тайне.
Фермен кивнул, и его тяжелые щеки затряслись.
— Я хотел бы сохранить все в тайне, но не знаю, как. Я удалил всех наших людей из бункеров. Начальники канцелярий пытаются что-то разнюхать — словно озверевшие охотничьи псы в погоне за лисой. Теперь они сеют панику вокруг ракет. Поступают рапорты. Возможно, и конгресс, и газетчики поднимут вой на всю страну.
Атвуд откинулся на высокую спинку стула, большим и указательным пальцами потирая веко, стараясь вынуть из глаза соринку.
— Да, они уже забили все телефонные линии. Пока секретарь министерства обороны контролирует ситуацию, но кто может угадать, сколько времени это продлится? Шеф разведки был здесь минут десять назад, хотел узнать, зачем я вызвал его лучших агентов. Капитолий — можете не сомневаться — что-то пронюхал. Они уже выслали своих филеров.
Фермен вздохнул.
— Как видите, все знают, что оборонная система блокирована. Мы не сможем держать это в секрете вечно.
Атвуд поморщился.
— Да, но мне бы хотелось продержаться еще двое суток. Вы отправили на Вайт-базу тех, кто уже знает?
— Сразу же, прошлой ночью. Джон, только вы и я знаем про этих Ахимса. Это чертовски пугает меня.
Атвуд вскочил, опрокинув на пол, обитый мягкой тканью, стул.
— К черту! Что я могу сделать? Их инструкции были предельно ясны!
Сжав губы, Фермен устало посмотрел на него.
— А что, если это просто какой-то шутник? Понимаете, один из этих компьютерщиков?
Откинув голову назад, Атвуд взволнованно мерил комнату шагами.
— Тогда он чертовски опасный парень. И очень способный. Он превратил в сумасшедший дом весь Советский Союз. Они подняли на ноги все резервные войска и вынимают оружие из запасников. Там все ведут себя как идиоты — как мы. А что вы скажете о серебряном шаре на дверном замке? Нет, это они. Послушайте, Билл, я говорил с Головановым. Его вместе с генералом Куцовым перенесли с центрального аэродрома обратно в кабинет, и там он получил такое же сообщение, слово в слово, как и мы. Более того, я говорил с ним здесь, в этой комнате. Лицом к лицу. Фермен подозрительно заморгал.
— Не знаю как, но эти так называемые Ахимса перенесли его образ в эту комнату. А Голованов видел мое подобие у себя в кабинете в Кремле. Черт побери, потом мы говорили по красному телефону, оба поставленные в тупик. Мы думали, что это чья-то дурацкая шутка. Нет, мы просто вынуждены играть по правилам, которые нам диктуют эти Ахимса. Любой другой путь будет самоубийством.
— Вы верите в них?
— Конечно, а что остается делать? Может, у вас есть какие-то другие предложения?
Фермен перевел дыхание.
— Меня беспокоит это странное шарообразное свечение. Все боеголовки в нашем ядерном арсенале тоже окружены такими зеркальными сферами. Что-то вроде лазерных отражателей. В такую полусферу стреляли из винтовки особыми пулями. На поверхности даже царапин не осталось. Эти штуковины светонепроницаемы, неуязвимы для рентгеновских лучей и ультразвука. Мы не смогли даже заглянуть внутрь, чтобы узнать их строение.
— Шарик с дверного замка в бункере уже испарился. Хлоп — и нету!
— Но что-то ведь нам надо делать! Все разваливается на части… а я как уж на сковородке. Я хотел бы знать, сколько времени остается в моем распоряжении до того, как мне придется идти в Капитолий и давать отчет перед обществом? Что я скажу? Что пучеглазые монстры, которых мы даже не видели, вывели из строя все наше вооружение? — Фермен воздел руки к небу, взгляд у него был диковатый. — Господи, Джон, это не кино! Черт подери!
— Билл, я должен что-то сказать Объединенному комитету начальников штабов. Я должен хотя бы приказать им привести войска в состояние боевой готовности. Так мы выиграем немного времени.
— Господи Иисусе, господи Иисусе, господи Иисусе! — Фермен медленно покачал головой. — Неужели эти Ахимса не понимают, какой переполох они подняли своей дурацкой шуточкой! Помните, как по радио объявили войну миров? Если они захватят радиостанции и телеканалы, у нас будет… О боже, страшно даже подумать об этом!