* * *
Паленна попыталась было разжалобить Минотавра слезами, вымолить у него прощение для Тесея, но Минотавр рыкнул на нее так, что едва не вздрогнули стены. Больше перечить ему никто не решился.Минотавр отвел их на задний двор, к помойной яме. Она была прикрыта большим деревянным щитом, но даже он не сдерживал мерзких запахов нечистот и разлагающихся остатков пищи. Ариадну замутило от вони, липкой волной накатил страх.
В паре локтей от края ямы возвышалась каменная стена, отгораживающая двор от смрадного места. Стена была старой, но несколькими светлыми пятнами в ней выделялись скобы из светлого металла – их укрепили явно совсем недавно.
– Я знаю, что убийство в вашем народе карается смертью, – произнес Минотавр негромко, но гораздо четче, чем говорил прежде. На этот раз его поняли все. – Но я не знаю, какое наказание по вашим законам ждет убийцу того, кто заботится о вашем спасении. Такое преступление постыдней всего, не так ли, Тесей?
Тесей медленно кивнул:
– Это верно. Но я был уверен, что ты не защищаешь людей от непогоды, а насылаешь ее. Да и не похож ты на мертвого.
Резкий удар вышиб из Тесея воздух и заставил рухнуть на колени. Прошло несколько долгих мгновений, пока Тесей снова смог вздохнуть. Ариадна поняла, что и сама судорожно вдыхает смрадный воздух, словно этот удар пришелся по ней. Она повернулась к Паленне – та беззвучно плакала.
– Никаких «но» тут быть не может, – отрезал Минотавр. – Ты даже не удосужился ничего проверить. Тебя хватило лишь на подлость.
Минотавр подвел его к стене и привязал к скобам так, что Тесей едва мог пошевелиться. Потом он убрал с ямы деревянный щит. Вонь стала невыносимой, над помойной ямой закружили мухи. Ариадна невольно отступила назад и столкнулась с Паленной. Та словно окаменела, только смотрела во все глаза на Тесея. Ариадна приобняла ее за плечи и заставила сделать пару шагов назад, подальше от ямы.
Минотавр тоже отступил в сторону:
– Солнце скоро начнет припекать, Тесей, и смрад усилится. Ты встретишь смерть как заслужил – среди отбросов. Любуйся на свою могилу. Когда ты сдохнешь, твое тело сгниет в этой яме.
Тесей молчал. Молчали и остальные.
Минотавр отвел их обратно в прежнюю комнату и ушел. Вернулся он уже вечером – за Ариадной.
Лепешки на этот раз подгорели, а мясо вышло пересоленым – у Ариадны все валилось из рук, все мысли были только о том, каково сейчас Тесею и как теперь успокоить Паленну, которая все плакала и плакала, не переставая. Ариадна никак не могла придумать, как бы начать разговор с Минотавром, чтобы не разозлить его пуще прежнего, но уговорить хотя бы не мучить Тесея так долго.
Минотавр заговорил первым:
– В доме много свободных комнат, вы можете занять их. Единственное условие – не пытаться войти в мою часть дома. Передай это остальным. И еще… Ариадна, я обещал, что не буду удерживать тут ни тебя, ни других женщин. Вы можете уплыть на следующем же корабле. Но мне хотелось бы, чтобы именно ты осталась. Это просьба. Мне будет жаль, если ты уедешь.
– Послушай… – Ариадна глубоко вздохнула и наконец решилась на просьбу: – Пожалуйста, прости Тесея. Я сейчас не могу думать о будущем, только о том, что сейчас с ним творится и как долго ты еще будешь его мучать.
Он усмехнулся:
– У тебя такой же характер, как у Филака. Такой же упрямый. Но с ним мы друг друга понимали очень хорошо. Надеюсь, так будет и с тобой.
– Пощади Тесея, пожалуйста! Он совершил ошибку, но он никогда больше не повторит ее, поверь!
– Я уже все решил.
– Ты решил, но решение ведь еще не поздно изменить! Я умоляю тебя, не мучай его, прости ему тот проступок. Все ведь обошлось, ты жив, все хорошо…
Минотавр хмыкнул и покачал головой:
– Я-то выжил, но это не отменяет его преступления. Но, раз уж ты так просишь прекратить его мучения, так и быть. Я прерву его наказание. Вместе с жизнью.
Ариадна только тихо вздохнула. Злые слова Минотавра почему-то успокоили ее, вселили надежду, что все еще обойдется, наладится. Как-нибудь.
* * *
Полуденное солнце палило нещадно, смрад от помойной ямы был такой, что темнело в глазах. Ариадне сначала показалось, что Тесей уже мертв – над его телом вовсю роились мухи. Но когда Минотавр окатил его водой, Тесей поднял голову, медленно и с трудом, но поднял.– Ну что ты теперь скажешь, Тесей? Признаешь ли ты свою вину? Заслужил ли ты своим преступлением такую казнь?
Тесей собрался было что-то сказать, но передумал. Он обвел всех взглядом и повернулся к Паленне, которую с двух сторон держали Гиант и Нирей – как и обещали прежде Тесею, чтобы не сделала Паленна никакой глупости, чтобы не попыталась остановить Минотавра и погубить тем самым себя.
– Признаю. Заслужил.
От смешка Минотавра Паленна дернулась вперед, но Гиант с Ниреем держали крепко. Минотавр обнажил короткий кривой клинок, и Ариадне на какое-то мгновение стало до визга жутко. Минотавр парой стремительных движений перерезал удерживающие Тесея ремни и швырнул его на траву в паре метров от ямы.
– Если мне придется пожалеть об этом решении, пеняйте на себя. – Он задвинул яму деревянным щитом и ушел обратно в дом.
Ариадна без сил опустилась на траву, отстраненно наблюдая, как кинулась к Тесею Паленна, как он попытался подняться с земли, но так и не смог встать на ноги, как Гиант с Ниреем подхватили его и понесли в прохладу каменного дома, как стали утешать расплакавшуюся в голос Паленну невесты Гианта с Ниреем.
– Ты его все-таки убедила! – Хиона крепко обняла Ариадну за плечи. – Я уже даже надеяться перестала, а вон как вышло… И как только тебе удалось! Прям чудо какое-то!
Ифит неуверенно топтался рядом:
– Пойдемте, что ли, в дом. Солнце жарит, да и от помойной ямы такой смрад, что тошно.
Он помог Ариадне встать, и они пошли за остальными.
* * *
Когда на остров спустилась вечерняя прохлада, Ариадна вышла во внутренний дворик и занялась приготовлением ужина. Она то и дело ловила себя на мысли, что ждет не дождется прихода Минотавра. После того как он пощадил Тесея, страх прошел, а вот любопытство разгорелось с новой силой.Минотавр пришел, когда ужин был уже готов, словно не хотел больше ни о чем говорить.
– Спасибо, что не убил Тесея.
– Я решил, что это было бы плохое начало. Для всех нас.
– Спасибо.
Минотавр покачал головой и произнес, словно обвиняя:
– Но ты тогда очень испугалась. За него. Ты ведь ни секунды не сомневалась, что я хочу его прирезать.
– Нет, просто… Я все это время была уверена, что ты его не тронешь. Я знала, что нож ты достал, лишь чтобы перерезать ремни. Не понимаю откуда, но я это знала. А на какой-то миг, когда ты стоял рядом с Тесеем, мне показалось, что ты его убьешь. Не оставишь умирать от жажды под палящим солнцем и не прирежешь ножом, нет. Столкнешь вниз в помойную яму, чтобы Тесей захлебнулся в зловонной жиже.
Минотавр замер.
– Извини, – произнесла Ариадна почти шепотом, – я не знаю, что это вдруг на меня нашло. Я не хотела тебя обидеть. Но в тот миг мне и правда померещилось все это, и я испугалась. Извини.
– Ты права. И я тоже не понимаю, как ты могла почувствовать все это. Но поверь, я рад, что совладал со вспышкой гнева. Она была несправедлива. Тесей уже и так получил свое. Так что… Ты останешься?
– Да.
Минотавр довольно фыркнул. Ариадна попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и невеселой.
– Паленна не бросит Тесея. Невесты Гианта и Нирея тоже решили остаться. Хиона… похоже, Ифит ей здорово запал в душу. А возвращаться совсем одной, когда все остаются, странно как-то. Я боюсь, что дома мне просто не поверят. Так что придется остаться.
– Мне жаль, что ты остаешься против своей воли. Но это ведь не моя вина. И не буду лукавить – я очень рад тому, что ты не уедешь. И, может быть, мне удастся сделать так, чтобы ты и не захотела обратно. Тебе же интересно все то, что ты называешь чудесами? Я могу многое рассказать о стихиях, могу многое показать. Тебе понравится. Обещаю.
* * *
Тесей провалился в беспокойный и мутный сон сразу же, как его принесли в дом. Проснулся он лишь на следующее утро – оттого, что пришел Минотавр. Тесей с трудом сел на лежанке.Паленна. Если Минотавр передумал и пришел сейчас по его душу, лучше бы ей быть отсюда подальше, чтобы с ней ничего не случилось. Предлог отослать ее куда-нибудь никак не придумывался, поэтому Тесей просто попросил ее выйти ненадолго, чтобы он мог поговорить с Минотавром наедине. Так спокойнее.
Когда Паленна закрыла за собой дверь, Минотавр протянул ему небольшую чашу с водой:
– Выпей. Это поможет тебе прийти в себя.
Вода была сладковатой на вкус. Запаха ее Тесей не почувствовал – ему до сих пор мерещился удушающий смрад от помойной ямы.
– Зелье подействует не сразу, только через пару часов. А пока попытайся снова уснуть.
Тесей кивнул и тут же пожалел об этом – голова от этого движения буквально взорвалась от боли.
– Тесей, я хочу, чтобы мы забыли то, что причинили друг другу, и начали сначала. Раз уж тебе придется провести на острове много времени.
– Почему ты не убил меня?
– Я поверил словам Ариадны, что ты напал на меня потому, что хотел защитить других. Я хотел ей поверить. Но окончательно меня убедило то, что ты до последнего хотел защитить от меня свою женщину. Мне это по душе.
Минотавр протянул ему лапу совсем человеческим жестом, Тесей на мгновение заколебался, но ответил на рукопожатие.
Чудище отплатило ему той же монетой – не убило, но подвело к самой черте. Как и он Минотавра – оставив раненого на берегу под полуденным солнцем.
– В таком случае что-то общее у нас есть.
– Верно, Тесей. Но сейчас тебе лучше не бороться со сном – он лечит. Я зайду ближе к вечеру. – Минотавр заколебался и добавил уже в дверях: – И зови меня Таринт.
* * *
Прошло два с лишним месяца, со дня на день должен был приплыть на остров корабль с дарами, и Ариадна ждала его с нетерпением – очень хотелось порадовать отца с матерью, что все они живы, что остров Минотавра стал им вторым домом и что все складывалось гораздо лучше, чем они могли надеяться. Таринт сдержал обещание – он многое рассказал и показал ей. Не все тайны оказались такими волшебными, как она ожидала, но истории Минотавра завораживали ее и будили еще большее любопытство. Истории эти смешивались в снах Ариадны с ее прежними фантазиями, и ей порой было даже жаль просыпаться.Но однажды Ариадне приснилось, что идет она по узкой улочке, мощенной бело-синей мозаикой, как внутренний дворик в доме Минотавра. Каменные дома поражали своей высотой, но во сне это не казалось Ариадне странным. Еще запомнила она из этого сна темно-красные розы в кадке около одного из домов, резные ставни и сандалии, что были на ней, – из светлой, почти белой кожи, украшенные бусинами из розоватых кораллов. Все в этом сне дышало радостью и покоем, но вдруг бело-синяя мозаика разлетелась осколками, земля стала на дыбы, погребая кадку с цветами, дома и все вокруг. Ариадна закричала и стала проваливаться вниз, но почувствовала, как ее кто-то схватил за руку и выдернул из земляной воронки. Она проснулась и почувствовала, что в ее комнате кто-то есть.
– Не бойся. Тебе просто приснился дурной сон. Я услышал и решил разбудить.
Таринт. Значит, все в порядке. Но сон был такой странный, такой реальный, что не давал Ариадне прийти в себя, и она решила пересказать его Минотавру сразу же – в темноте такой рассказ прозвучит не так глупо, как при свете дня.
Минотавр слушал внимательно.
– Это было давно… – произнес он наконец едва слышно. – Бело-синей мозаикой была украшена наша улица. Ортея любила красные розы и посадила их в кадку перед нашим домом всего за пару месяцев до… – Минотавр запнулся, глубоко вздохнул и продолжил все так же тихо: – Я до мелочей помню то утро, помню, как блестели на солнце браслеты на руках Ортеи, как отлетела с ее сандалий большая бусина красного коралла, как мы ее искали по всему дому и как Ортея сокрушалась, что теперь на сандалиях остались лишь бледно-розовые бусины. Я пообещал, что зайду к торговцу безделушками и куплю еще, разноцветных, разных. А когда я был на другом конце селения, земля задрожала – стихии восстали против людей. Наша улица ушла под землю, все погибли. Мы с Ортеей даже дюжину месяцев после свадьбы не прожили вместе.
Минотавр сел на кровать рядом с Ариадной и заговорил чуть громче:
– Я сказал тебе, мол, это наши старейшины решили, что я должен остаться тут для противостояния стихиям. На самом деле было не совсем так. Они решили, что кто-то должен остаться для этого. И я вызвался. Сам. Мне казалось важным сделать хоть что-то вопреки стихиям. Потом я не раз жалел о том решении, но было поздно.
Ариадна успокаивающе погладила его по руке и едва не вздрогнула – ладонь Таринта была человеческой. Ариадна дотронулась кончиками пальцев до его головы – она тоже была обычной, человеческой.
– Ты… Они тебя заколдовали, но злое волшебство уходит по ночам? – прошептала она ошарашенно.
Минотавр усмехнулся:
– Снова ты чудеса ищешь там, где их нет. Нет в этом волшебства, есть только предметы, что помогают мне совладать со стихиями и защитить себя, если до того дойдет. Хотя в чем-то ты и права – я и сам порой думаю, что эти перчатки и шлем не без волшебства созданы. Я до сих пор так и не понял, почему никто из тех, кого мне присылали в жертву, с этими вещами управиться не смог.
Голова у Ариадны шла кругом, а когда луна выглянула из-за облаков и осветила лицо Таринта, мысли Ариадны и вовсе запутались. Таринт выглядел лишь немногим старше Тесея и был красив непривычной, чужой красотой. Его глаза вдруг оказались очень близко, и от этого было легко и сладко. Ариадна поняла, что он целует ее, уже когда Таринт отстранился и произнес:
– Не бойся. Мужчина может забрать часть жизненной силы только у мужчины, а у женщины – лишь другая женщина. Я не причиню тебе вреда и ничего не заберу. Могу только оставить в тебе новую жизнь.
Отвечать словами Ариадна не стала.
* * *
Огонь в очаге горел ровно и радостно, по-домашнему, и старому Алету виделись в нем знойные дни, что были спустя четыре дюжины лет после отъезда Ариадны на остров.Зима в тот год унесла с собой и Тесея, и Ифита, и Гианта с Ниреем. Они ушли к праотцам один за другим, словно сговорились прежде. Было в их жизни и плохое, и хорошее, были и несбывшиеся надежды, и нечаянные радости. Сыновья их и дочери вернулись на берег, кроме двоих, не пожелавших покинуть остров: Илианы, дочери Хионы с Ифитом, и Талы, дочери Паленны с Тесеем. Виною тому были сыновья Ариадны. Во всем пошли они в своего отца, Таринта – и статью, и характером, и умом, и способностью со стихиями справиться. И передал им Таринт в то лето свое обязательство хранить людей от лютой непогоды, отказался у других людей жизненную силу брать. Еще дюжину лет прожил он на острове, уйдя к праотцам тихим осенним вечером вместе с заходящим солнцем. Ариадна последовала за ним несколько месяцев спустя. И, даст Небо, запомнят дети рассказанную Алетом историю, не спутают ее со злыми легендами, не смешают вымысел с правдой. Правдой о Минотавре.
Кайл Иторр
Огни Медного острова
В следующем же году я пошел в поход на город Салативару. Человек из города Салативары вместе с сыновьями своими восстал. И навстречу мне он вышел. Он оставил свою страну и свой город и занял область реки Хуланна. Воины города Неса в тыл ему зашли, и они его укрепления подожгли. И по всей окружности укреплений четырнадцать сотен пеших воинов и колесничих города Куссара расположились, и там было сорок боевых упряжек. И враг тогда отступил и ушел прочь…
[«Надпись Анитты»]
– …Самая знатная битва – это когда мы Алашию воевали. Владыка двух стран отдал повеление, наместник Яхмос собрал войско и корабли. Поплыли и захватили.
– Парень, у тебя в Ахияве Лакони родичей нет? – спросил щербатый здоровяк, воинский пояс сверкнул серебряной бляхой звеньевого.
– А где это?
– На западе, за Лиловым морем. Так что, нету? А то говоришь как они, два слова и вся история. Красочнее ври давай, байка должна быть смачной.
– Так то байка, а я правду говорю… Смачной? Ладно, попробую.
Гладь Зеленого моря вспарывают грозные тараны львиных кораблей, легкие пятидесятивесельники стараются не вырываться вперед. Более шести десятков парусов, при виде такой силы любой морской пират спешит укрыться где-нибудь в скалах и молить Мару-заступницу и всемогущего Баала – пусть эта сила идет за кем-то другим, не за мной!
Морская дева и небесный владыка порой отвечают на молитвы, но милосердием не отличаются.
Могучее воинство вышло в море именно для того, чтобы пираты Алашии более не беспокоили берега Черной земли и подвластного ей Ханаана. Чтобы покарать дерзких и усмирить несогласных, чтобы взять дань добром с тех, кто хочет мира, и дань кровью – с непокорствующих. Военачальник Тутмос, сын ханаанского наместника Яхмоса, носитель знака рыбоглазого Дагона, избран привести Алашию к покорности; а кто не согласен, сам виноват.
Широким полумесяцем открывается залив, способный принять и укрыть от непогоды хоть десять сотен кораблей. Некрупная галька и песок, мелей почитай что вовсе нету, выше уреза воды – высохшая под летним солнцем трава, оплетенные кустарником медно-рыжие скалы, змеящаяся по склону дорога и белые стены на вершине.
Энгоми, Медный город, главный оплот Алашии. Главный и мятежный, в открытую заявивший о том, что ни владыке двух стран, ни его наместнику Яхмосу подчинения не будет. Непокорный должен быть наказан, его участь станет уроком для остальных, разбить войско Энгоми – и вскоре весь остров падет к ногам победителя Тутмоса.
А вот и они, непокорные, шлемоблещущей гусеницей спускаются по дороге к побережью. Храбрые алашийцы не хотят отбиваться в городе, рассчитывая на крепость стен, – они намерены встретить захватчика Тутмоса прямо на берегу и сбросить его в море. Они пираты, но пираты – воины, не торгаши.
Пока корабли Тутмоса собираются под знак Дагона, готовясь к высадке, воины Медного города выстраиваются на берегу. Храбрость их не показная: знающие премудрости счета уже передали, что алашийцев более девяноста сотен, тогда как под началом Тутмоса – чуть больше шестидесяти. Да, они не вчерашние землегрызы-ополченцы, на Медный город идут могучие щитоносцы и грозные лучники Та-Кемт и опытные дружинные отряды князей Ханаана. Но и алашийские пираты – враг не из легких: правящая островом военная знать-деньены закована в панцири с головы до пят и хорошо знает, с какой стороны у копья острие. Подчиненные Энгоми племена также не стоит сбрасывать со счетов: луви, рудокопы и кузнецы мало искушены в ратной науке, зато крепки телом и упорны духом, а оружие на длинных древках позволяет их плотному строю надежно отражать вражью атаку; малорослые же козопасы-кафторы хотя и не бьются строем и не имеют ни мечей, ни добрых копий, но зато умеют метко посылать в цель стрелу и пращный камень, а также скакать по любым склонам не хуже своих коз…
– Ну вот, другое дело! А то «поплыли и захватили». Так-то хоть ясно, кто с кем и за что.
– За что – оно всегда ясно, – фыркнул кто-то в полутьме, куда языки костра не доставали. – За богатства. За ценный камень, строевой лес, звонкую медь, тучные нивы, крепкие города и пристани, за пошлины с проезжих торговцев и подати с местных земледельцев и мастеровых.
– И за то, чтобы наши еще раз вломили ихним, – добавил звеньевой. – Давай, парень, ври дальше.
– Да тут и врать-то нечего…
Убирают паруса крутобокие суда, выставляют весла и, вспенив тихую воду залива, выстраиваются в две линии. Львиные корабли впереди, пятидесятивесельники сзади. Бьют боевые барабаны, воины на веслах гребут – слаженно, мощно, ускоряясь с каждым разом; корабли набирают ход и с размаху вылетают на берег едва не на полкорпуса; пятидесятивесельники между своими большими львиномордыми братьями и чуть позади, встав ровно нос к корме, многие сталкиваются, но крепкие кедровые борта, рассчитанные на морские сражения, выдерживают. С боевым кличем выпрыгивают на берег щитоносные сотни Кемт, глубоким строем по десятеро в ряд; в промежутки между ними втискиваются ханаанские дружинники с пятидесятивесельников; на высоких носах львиных кораблей остаются меткие лучники. Град стрел падает на шагающее навстречу войско Энгоми – деньены впереди, луви позади, кафторы-застрельщики там и сям. Удар! Копья в щиты, щиты в щиты, пятимся, нас теснят, за спиной бронзовый клин тарана, над головой стрелы. А впереди, на холме, высоко, за спинами врага – белые стены Медного города… и дым над ними! Кто такого не знает? Только тот, кому не доводилось видеть пожар в захваченном и разграбленном городе…
Мы давим, они упираются, они давят, мы стоим, выдержим, удача с нами, пропускаю удар – благослови Котар мастера Авидея, не зря за свой товар две цены просит, удержал панцирь вражье копье! – отжимаю чужой щит и копьем вверх, выше нашейника, всадил и сразу вытащил, чтобы в черепе не застряло… Давим, свистят стрелы, звенят брони, дырка в щите – ничего, еще годится, еще повоюем; еще, вот так, сосед Илго падает, враг рвется в брешь – толкнуть, спотыкается об тело Илго – мертв? еще жив? – и получает булавой по шлему, шлем цел, а в голове на миг-два помутилось, пока в себя не пришел, вот так его, и так, и еще вот так – упал, подтоком копья его, в спину, в шею, куда-нибудь, самолучший деньенский панцирь не спасет, в кровавую грязь перемелем…
Оттеснили мы их на нашем крыле. Лучники толпой с кораблей слезли, секиры наперевес – встретили пяток колесниц, которые справа нам в тыл зайти пытались, так встретили, что только две обратно ушли. Потом уже узнали, что как раз царь ихний, Нерион, там был и уйти не смог, телохранители утащили, да от раны помер.
Сдался Энгоми. И мы им крови пустили, и они нам – но мы выстояли, а они… царь убит, треть знатных деньенов пала, а город-оплот, куда можно было бы отступить и еще долго отбиваться, – дымится, спаленный… Утром пираты запросили мира.
– Добрая байка. Верю, – изрек, помолчав, щербатый. – В настоящем бою бывал, такое не соврешь. Считай, принят, у меня как раз копейщика недостает. Дидикас, пометь там на своих табличках.
– Уже. Крыло Звезды, третья сотня, седьмое звено, копейщик… как бишь там тебя, парень?
– Акиром из Ямхада.
– Ничего, и не с такими именами люди живут, – ухмыльнулся щербатый звеньевой. – А про Ямхад свой лучше не вспоминай, проще будет.
– Звеньевой Урцукертанарис, не всегда ушедшие искать лучшей доли на чужбине поминают родину черным словом, – раздалось из темноты.
Щербатый вскочил, как ужаленный.
– Прощения просим, тарденне.
– У меня-то за что? Парня не обижай, ему под тобой ходить.
– Да я не обиделся, – встал Акиром.
Тарденне во всем краю остался один. Военных вождей и просто опытных в ратном деле людей хватает, и даже удачливые предводители не редкость, а вот таких, кому сам царь вручал жезл «отца войска», – уже почти нету. Но именно таков высокородный Цирнаттавис; вся его высокородность обратилась в пепел вместе с павшей Хатти, зато полученные на службе великому царству ратная наука и умение руководить людьми в сражении сохранились сполна. И теперь тарденне Цирнаттавис со своим отрядом «вольных кинжалов» сам стоил небольшого царства – и сам выбирал, за что служить и на кого вести крыло Солнца, крыло Звезды и крыло Полумесяца.
И то сказать, у князей Ханаана в дружине редко больше пяти сотен воинов бывает, а под тарденне сейчас ходит едва ли не тридцать, иному царю впору…
Высокородный Цирнаттавис шагнул к костру и привычно опустился на корточки. Золотого пояса при нем нет, дорогую броню тарденне также оставил в шатре, а пурпурный плащ в ночном полумраке не слишком отличается от бурого или черного. Так, гуляет по лагерю, слушает, о чем люди болтают, когда и сам слово скажет. Держит себя просто, родом и званием не кичится. Незачем ему.
– А байка и правда добрая, – проговорил тарденне. – И парень почти ничего не выдумал. Я подтверждаю. Сам видел.
Дружный вздох.
– Тарденне, разве тебя тогда нанимал наместник Ханаана, чтобы ты дал его сыну пару ценных советов?
Цирнаттавис усмехнулся.
– Нет. С этим ваш Тутмушу сам справился. Меня на другую сторону попросили встать, тот самый Нерион неплохо пообещал и с первой частью платы не обманул…
Жили на Медном острове разные народы. Минава растили оливы, пасли коз и плели из шерсти теплые покровы; лукка копали глину и делали горшки, добывали медь и лили бронзу; зовущие себя правителями даны рыбачили и оружной силой защищали Алашию от искателей чужого добра; а недавние пришлецы-ахиява, близкие родичи данов, распахивали тощие горные склоны и искали себе занятия по нраву и силам.
Так вот и жили, пока не решил грозный царь Черной земли Мицр: торговать с Медным островом хорошо, а владеть им еще лучше будет. И прислал грозное послание всем городам Алашии, мол, или подчинитесь своей волей, или не будет у вас ни воли, ни стен городских, ни жителей, а только рабы Великого Дома. Недолго судили-рядили, знали, что много времени на раздумья царь Мицра не даст.
Малые города лукка, Сарху и Хадоби, послали в Мицр дары и заверения в покорности своей. То же сделал Аплуни, город ахиява, хотя дары его были совсем малы и незначительны. Гордый белостенный Энгоми не послал ничего и принялся готовиться к войне.