Страница:
– Лучше останемся и споем ему колыбельную.
Нитха?! Здесь?..
Щегол вскинулся – и скользящая петля тут же стянулась на запястьях. Поэтому вместо изящного комплимента с уст незадачливого пленника сорвалась короткая, но выразительная фраза, емко описывающая сексуальные пристрастия Серой Старухи.
Нитха сдержала смешок и скромно потупилась, как и подобает приличной девушке. Увы, в полумраке ее хорошие манеры остались незамеченными.
– Господин, – счастливо сообщил Чешуйка, прижавшись к решетке, – не привел я тебе твоего родича. Падла он, а не родич. Зато вот эти господа пришли помочь…
И мальчишка принялся скороговоркой рассказывать про неудачу с письмом.
Тем временем Дайру, подняв факел, осветил массивные железные прутья:
– Ну, прямо Допросные Подвалы… а замок-то где?
Тут даже Чешуйка замолк. На губах пленника замерли слова благодарности и обещание когда-нибудь отплатить добром…
Замка на решетке не было. Толстые прутья сверху и снизу уходили в гнезда, выдолбленные в камне. И ничего похожего на вход.
Озадаченное молчание прервала Нитха:
– Может, позади дверь… потайная, а?
– Ну да, потайная… – усомнился Дайру. – В толще камня?
– Нету там ничего, – хмуро откликнулся Щегол. – Я на ощупь все стены облапал, словно… – Он покосился на Нитху и не закончил фразу.
– Вход должен быть, – рассудительно сказал Дайру. – Тебя-то как в эту конуру запихали?
– Не знаю. Я пробовал трепыхаться, укусил одного, мне дали по башке. Очнулся уже тут…
– И столько тюков… – Дайру повел факелом из стороны в сторону, тени поплыли по груде распотрошенных мешков. – Не сквозь решетку же они все это пропихивали, верно?
Черный камень, монолит без единой трещины… и прутья, словно вырастающие из пола и уходящие в потолок…
– А почему бы и не сквозь решетку? – спросил вдруг Нургидан странным, глухим голосом.
Юноша приблизил лицо к прутьям, словно хотел разглядеть каждую зазубрину, каждое пятно ржавчины.
На самом деле Нургидан не присматривался к решетке. Он к ней принюхивался.
Да, запах копченой рыбы густо висел в воздухе, оседал на камнях и железе, перебивал запах морской воды. Но почему он плотнее и ярче вот на этом пруте, втором слева, на уровне груди? Да еще смешан с запахом человеческого пота, запахом ладоней, много раз бравшихся именно за этот прут, именно здесь?
Оборотень жалел, что не может принять звериный облик на глазах у чужих. Он бы сказал даже, сколько человек хватались за решетку ручищами, измазанными в рыбе.
Впрочем, сейчас это не важно – сколько. Гораздо интереснее – зачем?
– Эй! – напряженно окликнул Нургидан напарника. – Посвети выше, на пазы…
Дайру поднял факел. Багровый свет залил темный камень и тонущие в нем серые полосы.
Нургидан обеими руками взялся за прут в том месте, где запах рыбы был сильнее всего. Потряс, пошатал. Шагнул влево, взялся за самый крайний прут, тряхнул для пробы – да, разница есть! Вернулся ко второму слева, поднатужился, попытался поднять… Ура, тяжелая железяка медленно двинулась вверх, все глубже уходя в камень!
Нитха, догадавшись, в чем дело, упала на колени, чтобы в полумраке разглядеть, не выходит ли прут из нижнего гнезда.
– Есть! – сказала девушка негромко. – Показался…
Прут наверху уже далеко уполз в камень. Нургидан качнул его, вынул из глубокого и широкого паза, взвесил на руке и довольно ухмыльнулся: хорошая железяка, увесистая, сойдет за оружие!
На месте вытащенного прута зияло отверстие, в которое мог пройти человек.
– Вот так они тюки и заносили! – восхитился Дайру. – Нургидан, ты молодчина!
Щегол уже выбрался на карниз и стоял рядом со своими спасителями. Радость унялась, на смену ей пришел стыд. Ну что бы самому проверить прутья? Нет, сидел дурак дураком, дожидался, пока на выручку придет кареглазая смуглянка!
Недавний пленник даже не подумал о том, что, выйдя из клетки, он очутился бы в полном мраке на каменном карнизе над морем и не знал бы, в какую сторону идти. Он понимал лишь одно: из беды его вытащила девушка, которую он сам мечтал спасти – с мечом в руке, один против дюжины врагов…
А прекрасная спасительница, не замечая его смятения, спросила Чешуйку:
– «Мышкин лаз» закрыт. Куда теперь, через коптильню?
– Там такие парни… один Гурвайс чего стоит, который у них за старшего… зарежут и не охнут! – предостерег беспризорник.
– Ну, может, все-таки охнут… – заулыбался Нургидан нехорошей улыбкой, похожей на волчий оскал.
Но Дайру не разделял его энтузиазма.
– Хочешь, чтоб тебя на эшафоте удавили?
– Не понял… на каком еще эшафоте?!
– Ты соображаешь, как это будет выглядеть в глазах судьи? На коптильню напали четверо разбойников, принялись убивать направо и налево всех, кто под руку подвернулся…
– Но Щегол…
– А чем докажешь, что его украли? Наш сообщник, такая же разбойничья морда…
– А клетка?
– К приходу стражников она будет пуста. А может, сами стражники и помогут барахло перепрятывать. Думаешь, Жабье Рыло им мало платит?
– И все это, – мягко вмешалась Нитха, – если мы после драки останемся живы. Склад контрабандного барахла наверняка охраняет не парочка задохликов, вооруженных метлами… Мы просто исчезнем. Учитель и не узнает, куда делись…
– Угу, в скале и костер разложат, – с гордостью знатока сообщил Чешуйка.
Под направленными на него взглядами беспризорник стушевался и, мысленно проклиная свой длинный язык, промямлил:
– Я… это… хотел… ну, можно ведь и другим путем выбраться!
– Другим путем? – переспросил Дайру.
– Ну да, только надо по воде идти. Там выход к скалам.
– Так отлично же! Пошли, покажешь!
Даже при свете факела видно было, как побледнел мальчуган.
– Я… нет… я расскажу, а вы сами… я лучше в коптильню…
– Ну и дурень, – дружески объяснил Дайру. – Увидят они, что пленник сбежал, начнут трясти всех, кто рядом был. Думаешь, никто-никто не заметит, что ты из подземелья выбрался?
Эта мысль до сих пор не приходила Чешуйке в голову. И она ему не понравилась. Мальчишка кое-что знал о том, какими путями дознаются до правды парни из коптильни и их главарь – грозный Гурвайс.
– Может, они уже сюда идут… – поднажала Нитха.
– Я… это… – не мог решиться мальчуган. – Вам там по грудь, а я плавать не умею…
– Ой, врешь! – не выдержал Дайру. – У моря родиться – и плавать не уметь?..
– Да ладно, – добродушно сказал Нургидан, – на мне верхом поедешь, на плечах.
Мальчишка поколебался, а затем произнес неохотно и негромко, как человек, выдающий свои тайные страхи:
– Там отдыхает Старая Каракатица… Там у нее логово…
Короткое молчание – и громкий хохот Щегла!
Вцепившись в решетку, согнувшись от смеха пополам и побагровев, бывший пленник выплескивал все нервное напряжение, весь ужас, что скручивал его душу в черном гроте.
– Ой… я… не могу… малыш, не надо! Вот только стара… кара… Старой Каракатицы нам не хватало… Ой…
Нургидан и Дайру недоуменно переглянулись. Чешуйка обиженно насупился. А Нитха, сообразив, что Щегол рискует задохнуться, шагнула к нему и крепко ударила согнувшегося парня меж лопаток.
Помогло. Щегол оборвал смех, выпрямился, шумно втянул в себя воздух, восстанавливая дыхание, и сказал почти спокойно:
– Вы же не здешние… вам в детстве про Старую Каракатицу не рассказывали… Это здесь, на побережье, бабки внуков пугают: мол, будешь, неслух, заплывать далеко – Старая Каракатица утащит!
– У меня бабки сроду не было, – с достоинством сообщил оскорбленный беспризорник. – А только и я знаю, без всяких бабок: Старая Каракатица у наших берегов спокон веку живет. На человечьем мясе отожралась – с китенка будет, не меньше. Клюв такой, что акулу пополам перехватит. А логово у нее здесь, в гроте. Кто на лодке – тех не трогает, а прочих…
– Это тебе в коптильне Гурвайс рассказал? – восхитился Щегол. – Славно придумано! Чтоб ты не шастал, куда не звали…
Нитха, не удержавшись, фыркнула: так забавно выглядел возмущенный мальчишка.
Дайру хмурился. Сказок о Старой Каракатице он не слышал, но в Подгорном Мире встречался с самыми немыслимыми тварями. И еще о многих знал от учителя и других Охотников. Так почему же здешним скалам не укрывать неведомое морское чудище?..
– Ну, ладно! – У Нургидана лопнуло терпение. – Каракатица там завелась? Отлично, я как раз жрать хочу! С китенка размером, да? Тогда и вам немножко оставлю. Хватит болтать, пошли!
Если сводня-мамаша упрекает дочь, которая, вместо того чтобы заманивать щедрых и солидных гостей, путается с кем попало, она кричит: «Смотри, паршивка, докатишься до Гиблой Балки!»
И даже оборванный мальчишка, шныряющий по рынку и таскающий все, что плохо лежит, – и тот подчас задирает нос: «Я вам не из Гиблой Балки! Я, хвала богам, в Бродяжьих Чертогах живу!»
Может, для тех, кто проживает в собственном особняке где-нибудь возле Дворцовой площади, и нет особой разницы между Гиблой Балкой и Бродяжьими Чертогами. Там и там рвань, голодранцы, опасный сброд, с которым не приведи Безликие повстречаться в темном переулке!
Но сам сброд понимает эту разницу очень тонко.
Обитатели Бродяжьих Чертогов не признают, что скатились на самое дно жизни. Каким бы жалким ни было их «царство» – был еще шаг вниз, который каждый из них боялся совершить. Шаг в мусорную кучу, в мир отчаявшихся, потерявших все людей.
Гиблую Балку называют жилищем нищих – но это не совсем так. Даже нищие – те, кто просит милостыню на постоянном месте и знает в лицо каждого прохожего на «своей» улице, – стараются приткнуться в Бродяжьих Чертогах. Пусть даже в хлипкой лачуге, которую сами сколотили на пустыре.
Потому что в Гиблой Балке не живут. Там доживают. Там тянут жизнь до мгновения, когда наконец-то душа скользнет в Бездну.
В изломанной зигзагами расщелине меж прибрежных скал теснятся те, кого выдавил из себя город. Те, кто не сумел бы продать себя даже самому невзыскательному работорговцу. Калеки, старики, уроды, женщины настолько мерзкого вида, это прохожие шарахаются от них. Сюда приползают старые рабы, которых хозяева не желают больше кормить. Сюда бегут за жалким спасением воры, нарушившие обычаи Бродяжьих Чертогов. Здесь находят пристанище беглецы с болот, которых не пожелал принять и укрыть Жабье Рыло.
Вся эта потерявшая человеческое обличье орава расползается по городу – роется в мусорных ямах, клянчит милостыню (городские нищие нещадно бьют «балочных ублюдков»), пытается воровать. Мало кто из «балочных» рискует ограбить одинокого прохожего.
А к ночи жалкая стая возвращается в единственное место, где изгои чувствуют себя почти в безопасности. Потому что не родился еще на свет такой отчаянный «крысолов», который сунулся бы туда. «Патрулировать Гиблую Балку» означает обходить дозором входы-выходы из нее. И даже это – опасное дело.
По Бродяжьим Чертогам бродят тощие, пугливые бездомные псы – но Гиблую Балку далеко обходит любая четвероногая тварь. Поговаривают, что там и крыс нет. А стражники всяко не глупее бродячих пустобрехов, в эту вонючую западню не сунутся.
И все же Гиблая Балка – не лихая вольница, плюющая на весь белый свет. Была и над нею власть, была! Не взор богов, не королевская десница – тяжелая лапа Жабьего Рыла тяжело легла на «сточную канаву» города.
Несколько лет назад люди «ночного хозяина» устроили несколько налетов на Гиблую Балку. Жестоко и страшно убивали каждого, кто попадался под руку. И сумели сделать, казалось бы, невозможное: нагнали ужас на тех, кому уже нечего было терять.
Гиблая Балка взвыла, признав над собой господина. И услышала: «Платите дань… Ах, не с чего? Тогда отрабатывайте. Делайте все, что будет угодно „ночному хозяину“. Вызнавайте, что прикажут. Прячьте у себя тех, кого велят. Понадобится шум – поднимете. Понадобится драка – устроите. А чтоб не забывали, чьи вы слуги, Жабье Рыло даст вам короля. Повинуйтесь ему…»
С тех пор глубоко в ущелье стоит деревянный дом. Небольшой, но настоящий, даже забором обнесен. Единственный дом среди растянутых на палках драных полотнищ, шалашей из вымазанных глиной прутьев и просто пещерок в склонах расщелины. И живет в этом доме приставленный «ночным хозяином» надсмотрщик – король нищих… ну, в настоящее время – королева…
За Щукой, отстав на пару шагов, шла ее гвардия – самые крепкие и сильные мужчины, что нашлись в обиталище уродов и калек. Им пришлось пробиваться сюда от верфи – и берегли они не себя, а королеву, понимая, что Жабье Рыло страшно спросит за ее смерть.
Безобразная, почти лысая женщина с разорванной нижней губой, передав стоящему рядом старику тощего голого младенца, кинулась Щуке в ноги:
– Госпожа! Королева! Яви милость, скажи хозяину, что наши не виноваты! Они… как могли… Только б не на нас его гнев… только б не на детушек наших!..
Щука и взглядом не повела на рыдающую на камнях женщину, и шага не замедлила.
За поворотом перед нею открылся некрашеный забор. Кто-то из свиты пронзительно свистнул – и калитка распахнулась. Похоже, карлик с широченными плечами так и караулил у входа, поджидая возвращения хозяйки.
Крепкая одноглазая старуха кинулась навстречу Щуке, заголосила:
– Ох, звездочка наша, что с тобой сделали… пойдем, пойдем, переоденешься… ой, вижу, ранили тебя…
– Пошла вон, – сквозь зубы скомандовала Щука, и старуха, оборвав причитания, разом исчезла.
– Вы тоже, – хмуро приказала королева своей гвардии. – А ты, Патлатый, ступай за мной. – И двинулась через крошечный двор к крыльцу, не обернувшись даже, чтобы проверить, как исполняется ее приказ.
За ее спиной мужчины переглянулись, а черноволосый нищий со сломанным носом заметно побледнел.
Вся Гиблая Балка знала, что Патлатый набивается к Щуке в дружки. Но приказ следовать за собой королева отдала отнюдь не нежным голосом. Похоже, она нашла, на кого свалить вину за проваленное на верфях дело.
С явным облегчением мужчины поспешили к калитке, а Патлатый бегом кинулся догонять свою госпожу.
Он нашел Щуку в маленькой комнатке, убранной до того скудно, что она казалась нежилой. Деревянная кровать, накрытая дешевым лоскутным одеялом. Стол без скатерти. Простая сосновая скамья. Грубый деревянный сундук. Ни занавесок на окне, ни зеркальца над кроватью, ни ящика с зеленью на подоконнике. Никаких примет того, что комната служит приютом женщине. Единственное, на чем с недоумением останавливался взгляд, – это непонятный предмет под столом, тщательно накрытый чистой тряпкой.
Вошедший мужчина не пялился по сторонам. Он и так знал комнату, в которой мечтал когда-нибудь поселиться (уж он-то был бы куда лучшим королем нищих!). Знал, что лежит в сундуке и что за распроклятая штуковина хранится под столом…
Глаза Патлатого остановились на женщине – и больше уже не отрывались от ее лица.
А Щука шагнула к нему и хлестко, с силой влепила ему пощечину.
Голова мужчины дернулась. Из носа побежала струйка крови, но он не поднял руки, чтобы ее отереть.
– Тебе, олуху, можно хоть что-то поручить? – негромко осведомилась Щука.
Патлатый молчал.
Этого надо было ожидать, думал он тоскливо. Раз корабли целы, так Щука тут вроде как ни при чем. Она только приглядывала, как дело идет, чтоб Жабьему Рылу доложить. А командовали Шершень и Патлатый…
Но нищий не сказал ни слова. Только смирением мог он сейчас отвести гнев Жабьего Рыла от Гиблой Балки и – что гораздо важнее – от себя самого.
– Я спрашиваю: тебе, олуху, можно хоть что-то поручить? – раздельно повторила Щука.
– Все, что угодно моей королеве, – поспешил ответить Патлатый, чувствуя на губах вкус собственной крови.
Ого, а ведь ей и впрямь что-то нужно! Если так, то, глядишь, удастся спихнуть вину на Шершня…
Женщина прыгнула с ногами на кровать, нервными движениями расправила платье вокруг коленей.
– Подай коробку.
На миг лицо нищего стало злым. Чтобы скрыть раздражение, он поспешно обернулся к сундуку.
Крышка не была заперта – кто посмел бы сюда сунуться? Мужчина достал завернутую в старую шаль жестяную коробку, развернул, молча протянул Щуке. Та ласково провела по коробке кончиками пальцев и открыла ее.
Патлатый даже взгляда не бросил на содержимое коробки. Не видал он их, что ли, эти жесткие листья с черными черешками, покрытые наростами-бородавками…
Женщина молчала, пальцем двигая листья по дну коробки, словно разучилась считать.
– Три, – сказала она наконец с горестным удивлением. – Только три… но этого же надолго не хватит. – Голос ее стал по-детски капризным. – Пора пополнять запасы… а ты же знаешь, чего он потребует взамен!
Мужчина незаметно стиснул кулаки. Увы, спорить со Щукой было бесполезно. Безумная, вконец безумная баба!
Да, Патлатый связывал со Щукой кое-какие хитроумные планы, тайные мечты о власти – для начала над Гиблой Балкой, а там видно будет… Но себя не обманешь – он и женщину эту хотел, так хотел, что душа заходилась криком. Может, среди юных танцовщиц или холеных придворных дам Щука показалась бы невзрачной, немолодой… но Патлатый же не при дворе! Среди здешних уродок Щука сияет красотой. Она – нездешняя, не с «мусорной кучи»… пусть из-за тяги к окаянному зелью попала в немилость к Жабьему Рылу и сослана присматривать за «балочной швалью»… но порок – внутри, а с виду жизнь не искалечила ее, и это дразнит Патлатого так, что мочи нет терпеть. Но ей нужны только листья из-за Грани, а молодой мужик в постели вроде бы и ни к чему…
Не была б эта сумасшедшая красотка королевой нищих, Патлатый выбил бы из нее дурь. Но так…
– Конечно, моя госпожа. Как только на улицах станет потише, я пошлю парней, пусть изловят какую-нибудь шлюху…
Яростное шипение прервало его слова. Женщина, оторвав взгляд от драгоценных листьев, обернулась к Патлатому. Сейчас она походила не на щуку, а на рассвирепевшую кошку.
– Нет! Сегодня! Сейчас! Товар должен быть у меня! Я должна знать, что могу расплатиться… иначе не засну…
– Ты и так не заснешь, – недовольно буркнул Патлатый, но королева не обратила внимания на эту жалкую попытку бунта.
– И не шлюху, – сказала она, успокаиваясь. – Он прошлый раз сказал, что сыт по горло потасканными подзаборными суками.
Патлатого передернуло: слова «сыт по горло» в этом случае означали именно то, что означали. И даже ему, насмотревшемуся в Гиблой Балке на всякие мерзости, тошно было думать о том, что творит Щука в угоду приползающему из-за Грани людоеду.
Убить человека – дело понятное и обычное. Грехом больше, грехом меньше… Но обречь кого-то на смерть без погребального костра… да за такое и в Бездне не расплатишься!
– Он хочет, чтобы ему привели красивую молодую женщину, лучше девушку, – продолжала Щука. – А то, мол, и разговору не будет… Ступай и до заката разыщи.
– Госпожа моя, – взвыл Патлатый, – да сейчас все женщины по домам на три засова заперлись! И молодые, и старые… где я твоей Подгорной Твари жратву добуду?
– Ну, забейся в нору и сиди, пока Жабье Рыло тебя оттуда не выковырнет, – зло усмехнулась Щука. – А за добычей пошлю кого посмышленее де похрабрее…
– Прости, королева, – спохватился Патлатый. – Уже иду.
При виде его смирения женщина сменила гнев на милость:
– Успеешь обернуться до вечера. Солнце еще высоко.
Мужчина вскользь бросил взгляд в раскрытое окно. Да, солнце хоть и ползет к закату, но до темноты еще далеко… какой долгий, бесконечный, проклятый богами день…
– Уже иду, – повторил Патлатый. Выходя, он сдержался, не хлопнул дверью.
Оставшись одна, женщина положила один из листьев на ладонь и, с нежностью глядя на него, выдохнула:
– О, Майчели…
И все же огонь был единственной надеждой: он не давал маленькому отряду разбрестись во мраке, сбиться с ненадежной тропки, кануть в пучину…
Поэтому Дайру брел неспешно и осторожно, чтобы не уронить факел. И стоило ему поскользнуться и взмахнуть руками, как со всех сторон раздавались негромкие вскрики и сдавленные проклятья.
Но огонь был еще жив, он дрожал и вытягивался красным языком в легком сквозном потоке воздуха.
Дайру казалось, что это не он держит факел на весу – факел удерживает его, не дает сорваться с каменистой тропы. Пару раз он все же оступился, упал на колени, крепко ушибся, но не выронил драгоценную ношу.
Нургидан брел спокойно и уверенно: темнота никогда не была его врагом. Точно и легко перепрыгивал с камня на камень, безупречно балансировал на осклизлых верхушках валунов, да еще и ухитрялся вовремя придержать за ворот идущего впереди Чешуйку.
У беспризорника почти пропал страх. Он чувствовал рядом доброжелательную силу. Чувствовал твердую руку, которая раз за разом удерживала его от падения. Время от времени мальчуган оборачивался, чтобы взглянуть на идущего за ним человека – темная фигура в свете факела. Чешуйке казалось, что на затененном лице Охотника глаза вспыхивают зеленым звериным светом. И тогда грудь мальчишки сводило обжигающим, болезненным восторгом от прикосновения к чему-то загадочному, опасному, необычному. Уж такие они люди, эти Охотники!..
Мальчуган уже забыл, что пугал своих спутников подводными чудищами. Будешь думать о какой-то Старой Каракатице, если рядом трое Подгорных Охотников и великолепный Щегол!..
А великолепный Щегол чувствовал себя хуже всех. Ну, не было у него привычки к подобным переходам! Смелость была, гордость была – а привычки не было! Оттого и растягивался на каждом шагу, оттого и вымок от носа до хвоста… Это было просто невыносимо, потому что позади шла красавица Нитха и видела его позор!
Щегол не подозревал, что девушке не до его цирковых кувырканий. Нитха сражалась с собственным подолом, мокрым, липнущим к ногам. Про себя она нехорошими словами тревожила память портного, который первым сшил для какой-то страдалицы платье. Не одежда, а сплошной позор и орудие пытки! То ли дело в Наррабане женщины одеваются: кофта и шаровары. До того удобно – хоть работай, хоть танцуй!
Грозный, давящий рокот остался позади: люди уже оставили грот-раковину. Теперь они шли по обнаженному отливом коридору в скале, и медленно уходящее море шипело у ног, дразнило, поторапливало…
Впереди раздался недоуменный голос Дайру:
– Это что еще за игрушка Серой Старухи? Цепь какая-то…
– Где? – насторожился Нургидан.
Но Чешуйка поспешил всех успокоить:
– Там еще и барабан есть!
– Какой еще барабан? – осведомилась из-за спин Нитха.
– Обыкновенный, какой вертят. Чтоб клыки поднимались, когда лодка… – невразумительно объяснил мальчуган.
Но Дайру его понял. Он поднял факел выше, свет заиграл на двух больших каменных клыках, спускающихся с потолка к самой воде.
– Ага, вижу. Вот он, барабан. И рукояти, и цепь к нему. Стало быть, клыки загораживают путь чужакам, если те сунутся сюда на лодке? А если лодка своя, то клыки можно поднять, открыть ей путь, верно?
– А то! – подтвердил Чешуйка.
– С размахом устроились, сволочи! – усмехнулся Щегол, подойдя ближе. – Прямо подъемный мост в замке.
Казалось бы, свидетельство того, как нагло обосновались преступники в столице, должно было нагнать уныние на недавнего пленника. Но Щегол, наоборот, приободрился. Вид массивного осклизлого барабана с натянутой на него проржавевшей цепью напоминал о том, что вокруг не мрачное подземное царство, полное неведомых для человека тайн и опасностей, а обычный разбойничий лаз.
– Дальше как? – деловито спросил он мальчишку.
– Я дальше не ходил, там… – Чешуйка запнулся. – Там глубоко…
– Иди сюда, – хохотнул Нургидан, – не отдадим мы тебя Старой Каракатице!
Подхватив мальчугана, он усадил его себе на плечи. Чешуйка взвизгнул, но тут же устыдился своего испуга и довольно понятно объяснил, что за клыками – большая круглая пещера, из нее есть выход на берег… ну, сам он там не был, но слыхал чужое бренчание.
Двинулись дальше. Лодка меж клыков не прошла бы, а человек – пожалуйста… Холодная вода подступила к поясу, ослабевший отлив легко тянул вперед, звал за собой.
Дайру все же поскользнулся, ухнул в подводную яму с головой. Факел погас, но это никого не огорчило, потому что впереди уже бежала по воде красноватая дорожка – струились сквозь вход в пещеру лучи спускающегося к морю солнца.
Но люди не шагнули на дорожку, так предупредительно расстеленную посреди пещеры. Они медленно и осторожно двинулись вдоль стены, обходя по краю большое, почти круглое «озеро», накрытое каменным низким куполом.
– Дай мне, – негромко сказала девушка Дайру, протянув руку к погасшему факелу, который юноша так и не бросил. – Спокойнее будет…
Нитха?! Здесь?..
Щегол вскинулся – и скользящая петля тут же стянулась на запястьях. Поэтому вместо изящного комплимента с уст незадачливого пленника сорвалась короткая, но выразительная фраза, емко описывающая сексуальные пристрастия Серой Старухи.
Нитха сдержала смешок и скромно потупилась, как и подобает приличной девушке. Увы, в полумраке ее хорошие манеры остались незамеченными.
– Господин, – счастливо сообщил Чешуйка, прижавшись к решетке, – не привел я тебе твоего родича. Падла он, а не родич. Зато вот эти господа пришли помочь…
И мальчишка принялся скороговоркой рассказывать про неудачу с письмом.
Тем временем Дайру, подняв факел, осветил массивные железные прутья:
– Ну, прямо Допросные Подвалы… а замок-то где?
Тут даже Чешуйка замолк. На губах пленника замерли слова благодарности и обещание когда-нибудь отплатить добром…
Замка на решетке не было. Толстые прутья сверху и снизу уходили в гнезда, выдолбленные в камне. И ничего похожего на вход.
Озадаченное молчание прервала Нитха:
– Может, позади дверь… потайная, а?
– Ну да, потайная… – усомнился Дайру. – В толще камня?
– Нету там ничего, – хмуро откликнулся Щегол. – Я на ощупь все стены облапал, словно… – Он покосился на Нитху и не закончил фразу.
– Вход должен быть, – рассудительно сказал Дайру. – Тебя-то как в эту конуру запихали?
– Не знаю. Я пробовал трепыхаться, укусил одного, мне дали по башке. Очнулся уже тут…
– И столько тюков… – Дайру повел факелом из стороны в сторону, тени поплыли по груде распотрошенных мешков. – Не сквозь решетку же они все это пропихивали, верно?
Черный камень, монолит без единой трещины… и прутья, словно вырастающие из пола и уходящие в потолок…
– А почему бы и не сквозь решетку? – спросил вдруг Нургидан странным, глухим голосом.
Юноша приблизил лицо к прутьям, словно хотел разглядеть каждую зазубрину, каждое пятно ржавчины.
На самом деле Нургидан не присматривался к решетке. Он к ней принюхивался.
Да, запах копченой рыбы густо висел в воздухе, оседал на камнях и железе, перебивал запах морской воды. Но почему он плотнее и ярче вот на этом пруте, втором слева, на уровне груди? Да еще смешан с запахом человеческого пота, запахом ладоней, много раз бравшихся именно за этот прут, именно здесь?
Оборотень жалел, что не может принять звериный облик на глазах у чужих. Он бы сказал даже, сколько человек хватались за решетку ручищами, измазанными в рыбе.
Впрочем, сейчас это не важно – сколько. Гораздо интереснее – зачем?
– Эй! – напряженно окликнул Нургидан напарника. – Посвети выше, на пазы…
Дайру поднял факел. Багровый свет залил темный камень и тонущие в нем серые полосы.
Нургидан обеими руками взялся за прут в том месте, где запах рыбы был сильнее всего. Потряс, пошатал. Шагнул влево, взялся за самый крайний прут, тряхнул для пробы – да, разница есть! Вернулся ко второму слева, поднатужился, попытался поднять… Ура, тяжелая железяка медленно двинулась вверх, все глубже уходя в камень!
Нитха, догадавшись, в чем дело, упала на колени, чтобы в полумраке разглядеть, не выходит ли прут из нижнего гнезда.
– Есть! – сказала девушка негромко. – Показался…
Прут наверху уже далеко уполз в камень. Нургидан качнул его, вынул из глубокого и широкого паза, взвесил на руке и довольно ухмыльнулся: хорошая железяка, увесистая, сойдет за оружие!
На месте вытащенного прута зияло отверстие, в которое мог пройти человек.
– Вот так они тюки и заносили! – восхитился Дайру. – Нургидан, ты молодчина!
Щегол уже выбрался на карниз и стоял рядом со своими спасителями. Радость унялась, на смену ей пришел стыд. Ну что бы самому проверить прутья? Нет, сидел дурак дураком, дожидался, пока на выручку придет кареглазая смуглянка!
Недавний пленник даже не подумал о том, что, выйдя из клетки, он очутился бы в полном мраке на каменном карнизе над морем и не знал бы, в какую сторону идти. Он понимал лишь одно: из беды его вытащила девушка, которую он сам мечтал спасти – с мечом в руке, один против дюжины врагов…
А прекрасная спасительница, не замечая его смятения, спросила Чешуйку:
– «Мышкин лаз» закрыт. Куда теперь, через коптильню?
– Там такие парни… один Гурвайс чего стоит, который у них за старшего… зарежут и не охнут! – предостерег беспризорник.
– Ну, может, все-таки охнут… – заулыбался Нургидан нехорошей улыбкой, похожей на волчий оскал.
Но Дайру не разделял его энтузиазма.
– Хочешь, чтоб тебя на эшафоте удавили?
– Не понял… на каком еще эшафоте?!
– Ты соображаешь, как это будет выглядеть в глазах судьи? На коптильню напали четверо разбойников, принялись убивать направо и налево всех, кто под руку подвернулся…
– Но Щегол…
– А чем докажешь, что его украли? Наш сообщник, такая же разбойничья морда…
– А клетка?
– К приходу стражников она будет пуста. А может, сами стражники и помогут барахло перепрятывать. Думаешь, Жабье Рыло им мало платит?
– И все это, – мягко вмешалась Нитха, – если мы после драки останемся живы. Склад контрабандного барахла наверняка охраняет не парочка задохликов, вооруженных метлами… Мы просто исчезнем. Учитель и не узнает, куда делись…
– Угу, в скале и костер разложат, – с гордостью знатока сообщил Чешуйка.
Под направленными на него взглядами беспризорник стушевался и, мысленно проклиная свой длинный язык, промямлил:
– Я… это… хотел… ну, можно ведь и другим путем выбраться!
– Другим путем? – переспросил Дайру.
– Ну да, только надо по воде идти. Там выход к скалам.
– Так отлично же! Пошли, покажешь!
Даже при свете факела видно было, как побледнел мальчуган.
– Я… нет… я расскажу, а вы сами… я лучше в коптильню…
– Ну и дурень, – дружески объяснил Дайру. – Увидят они, что пленник сбежал, начнут трясти всех, кто рядом был. Думаешь, никто-никто не заметит, что ты из подземелья выбрался?
Эта мысль до сих пор не приходила Чешуйке в голову. И она ему не понравилась. Мальчишка кое-что знал о том, какими путями дознаются до правды парни из коптильни и их главарь – грозный Гурвайс.
– Может, они уже сюда идут… – поднажала Нитха.
– Я… это… – не мог решиться мальчуган. – Вам там по грудь, а я плавать не умею…
– Ой, врешь! – не выдержал Дайру. – У моря родиться – и плавать не уметь?..
– Да ладно, – добродушно сказал Нургидан, – на мне верхом поедешь, на плечах.
Мальчишка поколебался, а затем произнес неохотно и негромко, как человек, выдающий свои тайные страхи:
– Там отдыхает Старая Каракатица… Там у нее логово…
Короткое молчание – и громкий хохот Щегла!
Вцепившись в решетку, согнувшись от смеха пополам и побагровев, бывший пленник выплескивал все нервное напряжение, весь ужас, что скручивал его душу в черном гроте.
– Ой… я… не могу… малыш, не надо! Вот только стара… кара… Старой Каракатицы нам не хватало… Ой…
Нургидан и Дайру недоуменно переглянулись. Чешуйка обиженно насупился. А Нитха, сообразив, что Щегол рискует задохнуться, шагнула к нему и крепко ударила согнувшегося парня меж лопаток.
Помогло. Щегол оборвал смех, выпрямился, шумно втянул в себя воздух, восстанавливая дыхание, и сказал почти спокойно:
– Вы же не здешние… вам в детстве про Старую Каракатицу не рассказывали… Это здесь, на побережье, бабки внуков пугают: мол, будешь, неслух, заплывать далеко – Старая Каракатица утащит!
– У меня бабки сроду не было, – с достоинством сообщил оскорбленный беспризорник. – А только и я знаю, без всяких бабок: Старая Каракатица у наших берегов спокон веку живет. На человечьем мясе отожралась – с китенка будет, не меньше. Клюв такой, что акулу пополам перехватит. А логово у нее здесь, в гроте. Кто на лодке – тех не трогает, а прочих…
– Это тебе в коптильне Гурвайс рассказал? – восхитился Щегол. – Славно придумано! Чтоб ты не шастал, куда не звали…
Нитха, не удержавшись, фыркнула: так забавно выглядел возмущенный мальчишка.
Дайру хмурился. Сказок о Старой Каракатице он не слышал, но в Подгорном Мире встречался с самыми немыслимыми тварями. И еще о многих знал от учителя и других Охотников. Так почему же здешним скалам не укрывать неведомое морское чудище?..
– Ну, ладно! – У Нургидана лопнуло терпение. – Каракатица там завелась? Отлично, я как раз жрать хочу! С китенка размером, да? Тогда и вам немножко оставлю. Хватит болтать, пошли!
* * *
Если вор или грабитель хочет скрепить свои слова клятвой, он говорит: «Чтоб мне сдохнуть в Гиблой Балке!»Если сводня-мамаша упрекает дочь, которая, вместо того чтобы заманивать щедрых и солидных гостей, путается с кем попало, она кричит: «Смотри, паршивка, докатишься до Гиблой Балки!»
И даже оборванный мальчишка, шныряющий по рынку и таскающий все, что плохо лежит, – и тот подчас задирает нос: «Я вам не из Гиблой Балки! Я, хвала богам, в Бродяжьих Чертогах живу!»
Может, для тех, кто проживает в собственном особняке где-нибудь возле Дворцовой площади, и нет особой разницы между Гиблой Балкой и Бродяжьими Чертогами. Там и там рвань, голодранцы, опасный сброд, с которым не приведи Безликие повстречаться в темном переулке!
Но сам сброд понимает эту разницу очень тонко.
Обитатели Бродяжьих Чертогов не признают, что скатились на самое дно жизни. Каким бы жалким ни было их «царство» – был еще шаг вниз, который каждый из них боялся совершить. Шаг в мусорную кучу, в мир отчаявшихся, потерявших все людей.
Гиблую Балку называют жилищем нищих – но это не совсем так. Даже нищие – те, кто просит милостыню на постоянном месте и знает в лицо каждого прохожего на «своей» улице, – стараются приткнуться в Бродяжьих Чертогах. Пусть даже в хлипкой лачуге, которую сами сколотили на пустыре.
Потому что в Гиблой Балке не живут. Там доживают. Там тянут жизнь до мгновения, когда наконец-то душа скользнет в Бездну.
В изломанной зигзагами расщелине меж прибрежных скал теснятся те, кого выдавил из себя город. Те, кто не сумел бы продать себя даже самому невзыскательному работорговцу. Калеки, старики, уроды, женщины настолько мерзкого вида, это прохожие шарахаются от них. Сюда приползают старые рабы, которых хозяева не желают больше кормить. Сюда бегут за жалким спасением воры, нарушившие обычаи Бродяжьих Чертогов. Здесь находят пристанище беглецы с болот, которых не пожелал принять и укрыть Жабье Рыло.
Вся эта потерявшая человеческое обличье орава расползается по городу – роется в мусорных ямах, клянчит милостыню (городские нищие нещадно бьют «балочных ублюдков»), пытается воровать. Мало кто из «балочных» рискует ограбить одинокого прохожего.
А к ночи жалкая стая возвращается в единственное место, где изгои чувствуют себя почти в безопасности. Потому что не родился еще на свет такой отчаянный «крысолов», который сунулся бы туда. «Патрулировать Гиблую Балку» означает обходить дозором входы-выходы из нее. И даже это – опасное дело.
По Бродяжьим Чертогам бродят тощие, пугливые бездомные псы – но Гиблую Балку далеко обходит любая четвероногая тварь. Поговаривают, что там и крыс нет. А стражники всяко не глупее бродячих пустобрехов, в эту вонючую западню не сунутся.
И все же Гиблая Балка – не лихая вольница, плюющая на весь белый свет. Была и над нею власть, была! Не взор богов, не королевская десница – тяжелая лапа Жабьего Рыла тяжело легла на «сточную канаву» города.
Несколько лет назад люди «ночного хозяина» устроили несколько налетов на Гиблую Балку. Жестоко и страшно убивали каждого, кто попадался под руку. И сумели сделать, казалось бы, невозможное: нагнали ужас на тех, кому уже нечего было терять.
Гиблая Балка взвыла, признав над собой господина. И услышала: «Платите дань… Ах, не с чего? Тогда отрабатывайте. Делайте все, что будет угодно „ночному хозяину“. Вызнавайте, что прикажут. Прячьте у себя тех, кого велят. Понадобится шум – поднимете. Понадобится драка – устроите. А чтоб не забывали, чьи вы слуги, Жабье Рыло даст вам короля. Повинуйтесь ему…»
С тех пор глубоко в ущелье стоит деревянный дом. Небольшой, но настоящий, даже забором обнесен. Единственный дом среди растянутых на палках драных полотнищ, шалашей из вымазанных глиной прутьев и просто пещерок в склонах расщелины. И живет в этом доме приставленный «ночным хозяином» надсмотрщик – король нищих… ну, в настоящее время – королева…
* * *
Щука шла по притихшей Гиблой Балке. Губы ее были плотно сжаты, глаза светились сухо и зло, из-под корней волос по виску тянулась тонкая, уже подсохшая струйка крови. Ворот платья был разорван, обнажая шею, ключицу и приоткрывая левую грудь, но женщина даже не подняла руки, чтобы стянуть края материи.За Щукой, отстав на пару шагов, шла ее гвардия – самые крепкие и сильные мужчины, что нашлись в обиталище уродов и калек. Им пришлось пробиваться сюда от верфи – и берегли они не себя, а королеву, понимая, что Жабье Рыло страшно спросит за ее смерть.
Безобразная, почти лысая женщина с разорванной нижней губой, передав стоящему рядом старику тощего голого младенца, кинулась Щуке в ноги:
– Госпожа! Королева! Яви милость, скажи хозяину, что наши не виноваты! Они… как могли… Только б не на нас его гнев… только б не на детушек наших!..
Щука и взглядом не повела на рыдающую на камнях женщину, и шага не замедлила.
За поворотом перед нею открылся некрашеный забор. Кто-то из свиты пронзительно свистнул – и калитка распахнулась. Похоже, карлик с широченными плечами так и караулил у входа, поджидая возвращения хозяйки.
Крепкая одноглазая старуха кинулась навстречу Щуке, заголосила:
– Ох, звездочка наша, что с тобой сделали… пойдем, пойдем, переоденешься… ой, вижу, ранили тебя…
– Пошла вон, – сквозь зубы скомандовала Щука, и старуха, оборвав причитания, разом исчезла.
– Вы тоже, – хмуро приказала королева своей гвардии. – А ты, Патлатый, ступай за мной. – И двинулась через крошечный двор к крыльцу, не обернувшись даже, чтобы проверить, как исполняется ее приказ.
За ее спиной мужчины переглянулись, а черноволосый нищий со сломанным носом заметно побледнел.
Вся Гиблая Балка знала, что Патлатый набивается к Щуке в дружки. Но приказ следовать за собой королева отдала отнюдь не нежным голосом. Похоже, она нашла, на кого свалить вину за проваленное на верфях дело.
С явным облегчением мужчины поспешили к калитке, а Патлатый бегом кинулся догонять свою госпожу.
Он нашел Щуку в маленькой комнатке, убранной до того скудно, что она казалась нежилой. Деревянная кровать, накрытая дешевым лоскутным одеялом. Стол без скатерти. Простая сосновая скамья. Грубый деревянный сундук. Ни занавесок на окне, ни зеркальца над кроватью, ни ящика с зеленью на подоконнике. Никаких примет того, что комната служит приютом женщине. Единственное, на чем с недоумением останавливался взгляд, – это непонятный предмет под столом, тщательно накрытый чистой тряпкой.
Вошедший мужчина не пялился по сторонам. Он и так знал комнату, в которой мечтал когда-нибудь поселиться (уж он-то был бы куда лучшим королем нищих!). Знал, что лежит в сундуке и что за распроклятая штуковина хранится под столом…
Глаза Патлатого остановились на женщине – и больше уже не отрывались от ее лица.
А Щука шагнула к нему и хлестко, с силой влепила ему пощечину.
Голова мужчины дернулась. Из носа побежала струйка крови, но он не поднял руки, чтобы ее отереть.
– Тебе, олуху, можно хоть что-то поручить? – негромко осведомилась Щука.
Патлатый молчал.
Этого надо было ожидать, думал он тоскливо. Раз корабли целы, так Щука тут вроде как ни при чем. Она только приглядывала, как дело идет, чтоб Жабьему Рылу доложить. А командовали Шершень и Патлатый…
Но нищий не сказал ни слова. Только смирением мог он сейчас отвести гнев Жабьего Рыла от Гиблой Балки и – что гораздо важнее – от себя самого.
– Я спрашиваю: тебе, олуху, можно хоть что-то поручить? – раздельно повторила Щука.
– Все, что угодно моей королеве, – поспешил ответить Патлатый, чувствуя на губах вкус собственной крови.
Ого, а ведь ей и впрямь что-то нужно! Если так, то, глядишь, удастся спихнуть вину на Шершня…
Женщина прыгнула с ногами на кровать, нервными движениями расправила платье вокруг коленей.
– Подай коробку.
На миг лицо нищего стало злым. Чтобы скрыть раздражение, он поспешно обернулся к сундуку.
Крышка не была заперта – кто посмел бы сюда сунуться? Мужчина достал завернутую в старую шаль жестяную коробку, развернул, молча протянул Щуке. Та ласково провела по коробке кончиками пальцев и открыла ее.
Патлатый даже взгляда не бросил на содержимое коробки. Не видал он их, что ли, эти жесткие листья с черными черешками, покрытые наростами-бородавками…
Женщина молчала, пальцем двигая листья по дну коробки, словно разучилась считать.
– Три, – сказала она наконец с горестным удивлением. – Только три… но этого же надолго не хватит. – Голос ее стал по-детски капризным. – Пора пополнять запасы… а ты же знаешь, чего он потребует взамен!
Мужчина незаметно стиснул кулаки. Увы, спорить со Щукой было бесполезно. Безумная, вконец безумная баба!
Да, Патлатый связывал со Щукой кое-какие хитроумные планы, тайные мечты о власти – для начала над Гиблой Балкой, а там видно будет… Но себя не обманешь – он и женщину эту хотел, так хотел, что душа заходилась криком. Может, среди юных танцовщиц или холеных придворных дам Щука показалась бы невзрачной, немолодой… но Патлатый же не при дворе! Среди здешних уродок Щука сияет красотой. Она – нездешняя, не с «мусорной кучи»… пусть из-за тяги к окаянному зелью попала в немилость к Жабьему Рылу и сослана присматривать за «балочной швалью»… но порок – внутри, а с виду жизнь не искалечила ее, и это дразнит Патлатого так, что мочи нет терпеть. Но ей нужны только листья из-за Грани, а молодой мужик в постели вроде бы и ни к чему…
Не была б эта сумасшедшая красотка королевой нищих, Патлатый выбил бы из нее дурь. Но так…
– Конечно, моя госпожа. Как только на улицах станет потише, я пошлю парней, пусть изловят какую-нибудь шлюху…
Яростное шипение прервало его слова. Женщина, оторвав взгляд от драгоценных листьев, обернулась к Патлатому. Сейчас она походила не на щуку, а на рассвирепевшую кошку.
– Нет! Сегодня! Сейчас! Товар должен быть у меня! Я должна знать, что могу расплатиться… иначе не засну…
– Ты и так не заснешь, – недовольно буркнул Патлатый, но королева не обратила внимания на эту жалкую попытку бунта.
– И не шлюху, – сказала она, успокаиваясь. – Он прошлый раз сказал, что сыт по горло потасканными подзаборными суками.
Патлатого передернуло: слова «сыт по горло» в этом случае означали именно то, что означали. И даже ему, насмотревшемуся в Гиблой Балке на всякие мерзости, тошно было думать о том, что творит Щука в угоду приползающему из-за Грани людоеду.
Убить человека – дело понятное и обычное. Грехом больше, грехом меньше… Но обречь кого-то на смерть без погребального костра… да за такое и в Бездне не расплатишься!
– Он хочет, чтобы ему привели красивую молодую женщину, лучше девушку, – продолжала Щука. – А то, мол, и разговору не будет… Ступай и до заката разыщи.
– Госпожа моя, – взвыл Патлатый, – да сейчас все женщины по домам на три засова заперлись! И молодые, и старые… где я твоей Подгорной Твари жратву добуду?
– Ну, забейся в нору и сиди, пока Жабье Рыло тебя оттуда не выковырнет, – зло усмехнулась Щука. – А за добычей пошлю кого посмышленее де похрабрее…
– Прости, королева, – спохватился Патлатый. – Уже иду.
При виде его смирения женщина сменила гнев на милость:
– Успеешь обернуться до вечера. Солнце еще высоко.
Мужчина вскользь бросил взгляд в раскрытое окно. Да, солнце хоть и ползет к закату, но до темноты еще далеко… какой долгий, бесконечный, проклятый богами день…
– Уже иду, – повторил Патлатый. Выходя, он сдержался, не хлопнул дверью.
Оставшись одна, женщина положила один из листьев на ладонь и, с нежностью глядя на него, выдохнула:
– О, Майчели…
* * *
Отлив почти обнажил скользкие, поросшие гривой водорослей валуны, но пещерный мрак прятал их круглые макушки не менее надежно, чем это могла бы сделать толща воды. Факел был плохим помощником: он разбрасывал вокруг багровые блики, они дробились на черной воде, плясали вокруг, обманывали глаз…И все же огонь был единственной надеждой: он не давал маленькому отряду разбрестись во мраке, сбиться с ненадежной тропки, кануть в пучину…
Поэтому Дайру брел неспешно и осторожно, чтобы не уронить факел. И стоило ему поскользнуться и взмахнуть руками, как со всех сторон раздавались негромкие вскрики и сдавленные проклятья.
Но огонь был еще жив, он дрожал и вытягивался красным языком в легком сквозном потоке воздуха.
Дайру казалось, что это не он держит факел на весу – факел удерживает его, не дает сорваться с каменистой тропы. Пару раз он все же оступился, упал на колени, крепко ушибся, но не выронил драгоценную ношу.
Нургидан брел спокойно и уверенно: темнота никогда не была его врагом. Точно и легко перепрыгивал с камня на камень, безупречно балансировал на осклизлых верхушках валунов, да еще и ухитрялся вовремя придержать за ворот идущего впереди Чешуйку.
У беспризорника почти пропал страх. Он чувствовал рядом доброжелательную силу. Чувствовал твердую руку, которая раз за разом удерживала его от падения. Время от времени мальчуган оборачивался, чтобы взглянуть на идущего за ним человека – темная фигура в свете факела. Чешуйке казалось, что на затененном лице Охотника глаза вспыхивают зеленым звериным светом. И тогда грудь мальчишки сводило обжигающим, болезненным восторгом от прикосновения к чему-то загадочному, опасному, необычному. Уж такие они люди, эти Охотники!..
Мальчуган уже забыл, что пугал своих спутников подводными чудищами. Будешь думать о какой-то Старой Каракатице, если рядом трое Подгорных Охотников и великолепный Щегол!..
А великолепный Щегол чувствовал себя хуже всех. Ну, не было у него привычки к подобным переходам! Смелость была, гордость была – а привычки не было! Оттого и растягивался на каждом шагу, оттого и вымок от носа до хвоста… Это было просто невыносимо, потому что позади шла красавица Нитха и видела его позор!
Щегол не подозревал, что девушке не до его цирковых кувырканий. Нитха сражалась с собственным подолом, мокрым, липнущим к ногам. Про себя она нехорошими словами тревожила память портного, который первым сшил для какой-то страдалицы платье. Не одежда, а сплошной позор и орудие пытки! То ли дело в Наррабане женщины одеваются: кофта и шаровары. До того удобно – хоть работай, хоть танцуй!
Грозный, давящий рокот остался позади: люди уже оставили грот-раковину. Теперь они шли по обнаженному отливом коридору в скале, и медленно уходящее море шипело у ног, дразнило, поторапливало…
Впереди раздался недоуменный голос Дайру:
– Это что еще за игрушка Серой Старухи? Цепь какая-то…
– Где? – насторожился Нургидан.
Но Чешуйка поспешил всех успокоить:
– Там еще и барабан есть!
– Какой еще барабан? – осведомилась из-за спин Нитха.
– Обыкновенный, какой вертят. Чтоб клыки поднимались, когда лодка… – невразумительно объяснил мальчуган.
Но Дайру его понял. Он поднял факел выше, свет заиграл на двух больших каменных клыках, спускающихся с потолка к самой воде.
– Ага, вижу. Вот он, барабан. И рукояти, и цепь к нему. Стало быть, клыки загораживают путь чужакам, если те сунутся сюда на лодке? А если лодка своя, то клыки можно поднять, открыть ей путь, верно?
– А то! – подтвердил Чешуйка.
– С размахом устроились, сволочи! – усмехнулся Щегол, подойдя ближе. – Прямо подъемный мост в замке.
Казалось бы, свидетельство того, как нагло обосновались преступники в столице, должно было нагнать уныние на недавнего пленника. Но Щегол, наоборот, приободрился. Вид массивного осклизлого барабана с натянутой на него проржавевшей цепью напоминал о том, что вокруг не мрачное подземное царство, полное неведомых для человека тайн и опасностей, а обычный разбойничий лаз.
– Дальше как? – деловито спросил он мальчишку.
– Я дальше не ходил, там… – Чешуйка запнулся. – Там глубоко…
– Иди сюда, – хохотнул Нургидан, – не отдадим мы тебя Старой Каракатице!
Подхватив мальчугана, он усадил его себе на плечи. Чешуйка взвизгнул, но тут же устыдился своего испуга и довольно понятно объяснил, что за клыками – большая круглая пещера, из нее есть выход на берег… ну, сам он там не был, но слыхал чужое бренчание.
Двинулись дальше. Лодка меж клыков не прошла бы, а человек – пожалуйста… Холодная вода подступила к поясу, ослабевший отлив легко тянул вперед, звал за собой.
Дайру все же поскользнулся, ухнул в подводную яму с головой. Факел погас, но это никого не огорчило, потому что впереди уже бежала по воде красноватая дорожка – струились сквозь вход в пещеру лучи спускающегося к морю солнца.
Но люди не шагнули на дорожку, так предупредительно расстеленную посреди пещеры. Они медленно и осторожно двинулись вдоль стены, обходя по краю большое, почти круглое «озеро», накрытое каменным низким куполом.
– Дай мне, – негромко сказала девушка Дайру, протянув руку к погасшему факелу, который юноша так и не бросил. – Спокойнее будет…