Страница:
Да, сначала девочке все это казалось кошмарным сном: закатное солнце над морем, голые отвесные скалы и столпившиеся вокруг не то люди, не то двуногие чудища, омерзительные, уродливые, в лохмотьях, осквернивших бы даже огородное пугало. Но теперь-то она очнулась. И понимает, что ее затащили к себе воры или нищие. Как затащили – сейчас не важно. Главное – что им нужно и как от них удрать?
Но, видно, не такой уж хорошей актрисой была девочка – или королева нищих была остроглаза, как хищная рыба, имя которой носила.
– Эге, девочка, да ты уже с нами? Это хорошо… Не бойся, скажи: как твое имя и кто твои родители?
Поняв, что дальше «пребывать в беспамятстве» не удастся, Нитха медленно подняла ресницы – и пронзительный взгляд Щуки встретился с испуганным, растерянным, наивно-доверчивым взором огромных карих глаз.
– Я… Нитха… – робко выдохнула пленница. Видя, что все ожидают продолжения, она добавила: – Моя мама умерла… я…
Голос ее пресекся, глаза налились самыми натуральными слезами. Любой, в ком оставалась хоть пылинка совести, немедля устыдился бы, что огорчил это милое дитя.
Но как раз таких людей в Гиблой Балке найти было трудно, а уж в окружении Щуки их сроду не водилось.
– И каким ветром тебя занесло в Гурлиан? – строго спросила женщина.
Нитха изобразила стоическую борьбу со страхом, а тем временем соображала: надо ли признаться, что она – ученица Совиной Лапы? Это имя серьезное оружие… но тогда придется расстаться с образом беспомощной деточки. Никто не поверит, что можно ходить за Грань – и оставаться робкой дурочкой…
А если сбить одной стрелой двух голубей? И образ сохранить, и за сильную спину спрятаться?..
– У меня в Гурлиане родственник, брат отца. Он Подгорный Охотник, его зовут Шенги Совиная Лапа.
Имя это, словно ветер, шатнуло нищих прочь от девочки… но лишь на мгновение.
– Врет, – холодно бросила Щука.
– А если и не врет – нам что за печаль? – добавил Патлатый. – Из Балки тайна не выползет. Будь эта лапушка хоть… ну, хоть родной дочкой ихнего заморского Светоча – как бы папаша ее тут сыскал?
Все согласно закивали. Нитха в бессильной ярости подумала, что, окажись они сейчас в Наррабане, эта наглая парочка была бы брошена под ноги слонам.
– Ладно, – хмуро сказала женщина, – пошли все вон, нечего таращиться… Патлатый, волоки девчонку в дом, там еще потолкуем.
Мужчина с темными сальными волосами больно взял девочку за плечо и подтолкнул к крыльцу мерзкой хибары с плоской крышей. (Нитха не сумела оценить красоту, роскошь и величие королевского дворца Гиблой Балки.)
В комнате Щука прыгнула с ногами на кровать и оценивающе глянула на пленницу, которую Патлатый все еще держал за плечо:
– Да, за тебя можно неплохо поторговаться… Под мужиком уже побывала?
Наверное, чтобы сохранить личину наивной деточки, надо было непонимающе похлопать глазками. Но Нитха, сорвавшись, выдала по-наррабански витиеватую тираду, в которой упоминались щупальца Гхуруха, бешеные псы, пустынные кактусы, чумные крысы и три поколения предков Щуки по обеим линиям.
Щука не знала ни слова по-наррабански, но ответ пленницы поняла без перевода, причем довольно точно. А Патлатый, у которого и у самого в жилах текло некоторое количество наррабанской крови, уважительно покрутил головой:
– Красиво журчит, прямо как в театре!
– Стало быть, мужчин ублажать не умеешь, – озабоченно протянула Щука. – Хорошо это или плохо – уж тут Майчели судить… А чему обучена? Ну, чтоб я могла цену заломить… Может, поешь или танцуешь?
Нитха немного умела и то и другое. Но представила себе, как она, вертя бедрами, без музыки танцует перед этими тварями азартную и страстную наррабанскую горхоку… и поспешила ответить:
– Не умею. Но торговаться не придется. Мой дядюшка Шенги даст вам денег, сколько скажете.
Даже не ответили, даже не переглянулись… Ой, плохо! Значит, покупатель уже есть, неясно лишь, сколько заплатит…
Майчели?.. Где-то Нитха уже слышала это имя…
Тем временем парень, которого прозвали Патлатым, старался набить цену своей добыче:
– Может, она другому ремеслу обучена? Скажем, гаданью? Я слыхал, что самые ушлые гадалки как раз наррабанки и есть.
Не будь Патлатый такой сволочью, Нитха ему бы в ноги поклонилась за умную мысль. Ну конечно! Самая скверная примета – обидеть гадалку! Ударишь ее или хоть слово худое скажешь – удачи не видать!
– Гадание – не ремесло! – обиженно поправила девушка Патлатого. – Это высокое искусство, это боги говорят человеческими устами! Моя мама была первой гадалкой на весь Нарра-до. Я кое-что умею, но до мамы мне далеко.
Это заявление удивило и заинтересовало похитителей.
– Правда? – подалась женщина к пленнице – словно хищная рыба метнулась к мальку. – Ты обучена гаданию? Славно! Ну-ка, скажи: что Патлатому на роду написано?
Нитха про себя отметила недобрую, ехидную нотку, что прозвучала в вопросе.
– Если по старинке гадать, то надо на крови, – деловито сказала она. – Дайте нож.
– Не давай ей нож, – хмыкнула Щука. – Вон как глаза сверкнули…
Нитха тут же кротко потупилась.
– Просто по ладони гадай! – Патлатый сунул девочке свою лапу.
«За главного тут баба, которую ты назвал Щукой, – размышляла Нитха, с глубокомысленным видом изучая линии немытой ладони. – Ты ей не нравишься, а значит, незачем с тобою и церемониться!»
Подняв на Патлатого глаза, девочка мстительно пропела, подражая интонациям базарных гадалок:
– И рада бы я соврать, да боги не велят. Ждет тебя, удалец, близкая встреча с удавкой палача. Будешь лежать весь синий и красивый. И язычок на бочок.
Патлатый с проклятием отдернул руку, а королева нищих расхохоталась:
– Не надо быть провидицей, чтобы напророчить удавку балочной крысе! А ты, Патлатый, хотел услышать, что помрешь в девяносто лет, в собственном особняке, да? На кровати, на парчовом покрывале? А вокруг будут рыдать безутешные дети и внуки?
Нищий угрюмо глядел в пол.
Женщина оборвала смех.
– Ладно. Отведи ее на чердак и запри там. Только предупреди, чтоб тихо сидела, а то как бы ее наш сторож не обидел… Постой! – задержала она Патлатого, который потащил девочку к двери. В глазах королевы нищих плеснулось недоброе веселье. – Ты что, обычай забыл? Гадалке надо платить. Иначе доброе предсказание не сбудется, а злое вдвойне вырастет.
Патлатый растерялся:
– Заплатить?.. Щука, да откуда у меня хоть медяк?..
– Не переживай, – утешила его Нитха, – два раза не удавят.
Патлатый замахнулся на пленницу. Та с визгом уклонилась от удара.
– Не смей! – заорала Щука. – Чтоб ни одного синяка на ней не было!
Когда разъяренный нищий утащил девочку, Щука вновь открыла жестяную коробочку. Увы, листьев как было три, так и осталось…
Королева нищих нырнула под стол и извлекла оттуда завернутый в чистую тряпку предмет. Поставила на кровать, бережно развернула. В вечерних лучах тускло засветился медный бок чеканного наррабанского кальяна.
Появилась надежда, когда заявились Алмазные. Пока наемники обыскивали дом, их командир увлеченно тискал Лепешку. Та хохотала, всем своим видом показывая, как ей приятно внимание бравого вояки. Уже совсем девица уверилась, что соседний дом парни будут обшаривать без командира… Так нет же, не остался, гад, ушел с остальными…
Чтобы утешиться, Лепешка набросила на плечи свою добычу – алое покрывало с серебряными цветами. Повертелась перед зеркалом – ах, принцесса, просто принцесса!..
Не удержалась – приоткрыла ставни.
Пусто. Тихо. Никто не орет, не швыряется камнями, не ломится в дом. Но никто и не видит красавицу Лепешку в дорогом наряде. Никто не постучит в дверь, не позвенит тугим кошельком у пояса…
И вдруг женщина вытаращила глаза, разинула рот и так резко подалась вперед, что едва не выпала из окна.
По улице шел прохожий… нет, не так! По улице мимо Лепешки шествовала ее мечта – Очень Богатый Старец. Прямой, как меч, с великолепной седой шевелюрой и лихо закрученными усами. Походка молодая, упругая – можно спорить на серебрушку, что такой старик годится кое на что получше, чем болтовня о простреле в пояснице.
По одежде – наррабанец, да не простой! Либо очень богатый торговец, либо вообще из тех, кто цепляет к своему имени словечко «дэр». А перстни! А браслеты! А сабли с дорогими рукоятями! И это в мятежном городе, где его на каждом шагу ограбить могут! Какое великолепное презрение к богатству! Кто не боится, что его побрякушки попадут в лапы разбойникам, тот и женщину одарить не поскупится.
Лепешка уже изнывала от желания. И от зависти к неведомой гадине, которая владеет таким великолепным мужчиной. Отбить! Обязательно отбить, и в болото нынешнего дружка, в болото эти убогие комнаты, снятые в чужом доме. Она, Лепешка, сдохнет на месте, если не станет последней страстью знатного чужеземца!
Пока голова горела от хищных мыслей, руки проворно поправляли волосы, опускали пониже и без того глубокий вырез платья, расправляли складочки великолепного покрывала.
И в точно рассчитанный момент – нежный, заботливый оклик:
– Эй, путник! Эй!.. Да-да, благородный чужестранец, я к тебе!.. Будь осторожен! Только что за угол свернули пятеро головорезов, да такие, что жуть!..
Остановился. Поднял голову. Уставился на Лепешку – ах, как уставился! Глаз не отведет, словно его снежные феи заморозили! Теперь не упустить…
– Почтенный, тебе надо выждать, чтобы они ушли… Погоди, я отопру дверь…
Скорее, скорее, бегом… вот уже гремят засовы, распахивается дверь… хвала богам, не ушел, ждет…
– Войди, добрый путник! Я…
Слова застыли у Лепешки на языке, потому что глаза ее встретились с глазами гостя.
Нет, это был не взор влюбленного. И не взгляд человека, принявшего вежливое приглашение. От того, кто так смотрит, нужно бежать, как от лесного пожара.
Взвизгнув, Лепешка бросилась через маленькую прихожую, споткнулась о порог, упала.
Наррабанец вошел в дом и закрыл за собой дверь…
Странный гость недолго пробыл в комнате Лепешки. Вскоре дверь снова отворилась, старик вышел на крыльцо, вкладывая в ножны одну из сабель.
Лепешка следовала за ним до порога. В женщине трудно было узнать кокетку, что недавно окликнула прохожего из окна. Зареванная, растрепанная, с размытой ручейками слез краской на щеках, она пыталась что-то сказать, но не решалась. Из неглубокого пореза над ключицей сбегала тонкая струйка крови, пачкая обрамляющие вырез дешевые кружева.
– Если ты солгала мне, – не оборачиваясь, ровно сказал старый наррабанец, – ты нигде не сыщешь места, чтобы скрыться.
– Я… нет… я все, что знаю… – залепетала женщина.
Гость уже прикрывал за собой дверь, когда Лепешка робко спросила:
– А… покрывало?
Старый наррабанец жестко усмехнулся:
– Оставь себе. Оно осквернено.
– Тут сиди. – Патлатый пнул перевернутый ящик. – Тихо сиди, как мышка, не то пожалеешь. Проголодаешься – можешь яблочки пощипать. Но упаси тебя наррабанские боги сунуться за загородку! – Он указал на дверцу в дощатой стенке, закрытую на засов. – Там живет огромное жуткое чудовище. Оно тебя живьем сожрет, я не шучу!
– Дяденька, – всхлипнуло несчастное дитя, – я боюсь!
– Можешь бояться и дальше, – милостиво разрешил Патлатый, спустился по лестнице и запер над своей головой чердачный люк.
Едва Нитха осталась одна, как маска наивного ребенка была сорвана и отброшена.
Юная наррабанка, словно шустрый зверек в клетке, быстро обследовала закуток, ставший ее тюрьмой. Выхода не нашла, но особо не огорчилась: был бы выход, ее бы тут не заперли. Люк она подергала и стены обшарила лишь для того, чтобы больше о них не вспоминать. Куда больше заинтересовала ее вторая половина чердака. Не зря же ей запретили туда соваться! И даже сочинили страшную сказочку про огромное чудовище, которое питается непослушными девчонками…
Нитха припала глазом к самой широкой щели. Она не верила предостережению Патлатого, но в этот миг ее сердце замерло от предвкушения: «А вдруг?..»
И тут же – облегчение и разочарование: «А я что говорила?..»
Разумеется, никаких чудовищ. Ничего необычного, интересного, пусть даже страшного.
На той половине чердака гораздо светлее. Значит, оконце выходит на запад.
В щель виден каждый уголок запретного помещения. Под самым окном ворохом рассыпаны пустые корзины, рядом валяются какие-то тряпки. По стене растянута рыбачья сеть. Тут же, у стены, стоял большой сундук, запертый на ржавый крюк… напротив лежит какая-то рухлядь вроде старого тулупа.
И никакого чудовища, даже следа его не видно.
Приободрившись, Нитха положила руку на рычаг. Он без стука вышел из паза, дверь не скрипнула – и Нитха ступила на запретную часть чердака.
И ничего не случилось! Никто не рухнул на нее с потолка, никто не набросился из темного угла. Старый тулуп оказался именно тулупом и ничем другим (Нитхе даже захотелось дать ему пинка за пережитые мгновения тревоги). По углам пышно красовалась паутина, и казалось, что сеть на стене – того же рода кружево. Раскатившиеся корзины и впрямь были пусты, кроме самой большой, доверху набитой грязной ветошью.
Что притягивало взгляд девочки, так это сундук. Массивный, дубовый… ну, почему так страшно от него отвернуться? Почему кажется, что едва Нитха отойдет к окну и попытается протиснуться в узкую деревянную раму, как сзади откроется крышка – и что-то страшное, хищное прыгнет на беззащитную спину…
Неужели опять проснулась та мучительная тревога, которая не раз спасала ее в Подгорном Мире?
Нет. Вздор. Здесь опасность – со всех сторон. Весь этот дом – опасность. И самые подлые враги беседуют внизу. Толкуют, почем продать пленницу.
Так почему же именно на чердаке, невесть зачем разгороженном пополам, по коже пробежал знакомый озноб?
Ни россыпь пустых корзин, ни сеть, ни паутина опасности не представляют.
Значит – сундук?
Будь что будет! Не зря в Наррабане говорят: «Лучше два врага перед тобой, чем один за спиной». Не полезет она ни в какое окно, пока не выяснит, какие тайны хранит это мрачное дубовое сооружение.
Нитха осторожно подошла к сундуку. Осмотрела его со всех сторон. Опустилась на колени, приложилась ухом к темному от времени дереву. Ничего… ни звука…
Поднялась на ноги. Откинула крюк. Обеими руками взялась за крышку, приподняла ее (в узкую щель не разглядеть было ничего, кроме хмурой черноты) и решительно ее откинула.
С губ девушки сорвался нервный смешок.
Сундук был почти пуст. Только на дне лежала какая-то рухлядь… Старые тряпки – платья, что ли?..
Да, платья. Когда-то, выйдя из рук швеи, они стоили дорого. Но сейчас Нитха побрезговала бы взять их в руки. Лишь разглядывала поблекшую вышивку с торчащими нитками, плохо отстиранные пятна, грубо зашитые прорехи…
Нитха вспомнила женщину, которую нищие называли королевой. Странный взгляд, странная манера себя держать, странная речь – то простонародная и грубая, то гладкая и правильная. Должно быть, женщина знавала лучшие времена. Что-то общее было у здешней хозяйки с этими платьями, некогда красивыми и дорогими, а теперь годными лишь на тряпки…
И тут из головы Нитхи вылетели все мысли о королеве нищих. Вообще все мысли вылетели, осталось только обжигающее предчувствие беды.
Она обернулась быстро, но плавно – словно дождевая капля соскользнула по гладкому камню. И увидела, как над одной из корзин начало подниматься то, что она приняла за скомканную ветошь.
Грязно-бурые складки расправлялись, превращаясь в крылья. Меж ними дернулась голова на длинной шее, сухо щелкнул клюв.
На краю корзины, словно петух на насесте, завозилась, устраиваясь поудобнее, тварь, которой было в этом мире совершенно не место.
Нитха замерла. Не от страха: опасность, которую видишь, не так пугает. Просто ядовитый горлан, как и дракон, хуже видел неподвижного врага.
Откуда взялось в Гиблой Балке это существо, Нитха сейчас не рассуждала. Не припомнились ей рассказы учителя о людях, которые приручают ядовитых горланов, чтоб двор сторожили.
Зато девушка помнила, что одного удара или укуса длинного клюва, усаженного мелкими острыми зубами, достаточно, чтобы у нее отнялись руки и ноги. И что когти летучей гадины легко раздирают пополам зверушку вроде зайца.
«Чего он боится?.. Да ничего он не боится! Такие стаей бросаются на Клыкастую Жабу, дракону в пасть залетают, в язык вцепляются…»
Сейчас спасение – в неподвижности… пусть на время, пусть ненадолго…
Кожистая тварь успокоилась, развернула левое крыло и защелкала клювом у себя под мышкой.
Нитха смерила взглядом расстояние до окна. Нет, не успеть. Горлан только выглядит нелепым и неуклюжим…
В ушах зазвучали слова королевы нищих: «Как бы ее мой сторож не обидел…»
Сторож? Еще бы! Вон под горлом болтается что-то вроде мокрой тряпки. Чуть тревога – зоб раздуется, и тогда станет ясно, за что эту тварь назвали горланом!..
Осторожный взгляд вокруг: нет ли чего-нибудь, что сойдет за оружие? Ни доски, ни палки… Попробовать замотать его в сеть? Не выйдет: сеть висит на крючьях, рывком не сдернешь. А возиться с крючьями, подставив спины ударам клюва… ну уж нет!
Да и драться с горланом только Нургидану пришлось бы по нраву. Они в бою бешеные!
В памяти всплыла картина: гигантский силуранский медведь, ненароком забредший в ворота, потрошит глиняное гнездо горланов, пытаясь добраться до яиц. И не– сколько самцов-горланов, идущих в безумную, самоубийственную атаку на неведомое чудище, пытаясь вцепиться в густую свалявшуюся шерсть.
Как наяву видела Нитха горлана, почти пополам разорванного когтистой лапой: он чудом жил – и полз, опираясь на сломанные крылья, чтобы дотянуться до врага клювом.
«Я умираю, но стая непобедима…» – без насмешки сказал тогда Нургидан, с уважением глядя на неравный бой.
Все это мелькнуло перед девочкой со скоростью сухого листа в порыве урагана.
Надо бежать. Загородка ближе, чем окно. Рискнуть? Добежать, нырнуть в дверцу, захлопнуть ее за собой…
Нитха перенесла вес тела на другую ногу и подалась к загородке, прикидывая, успеет ли она проскочить мимо горлана. Крышка сундука, которую девушка еще держала в руках, тихо скрипнула. Очень тихо.
Все. Этого было достаточно.
Тварь преобразилась. Из нелепого, словно смятого в складки существа, выкусывающего из голой шкуры клещей, она превратилась в настороженного хищника. Шея вытянулась на звук, клюв распахнулся, крылья приподнялись. Зоб начал надуваться: сторож готовился испустить вопль. Еще мгновение – и…
Но тут ученица Подгорного Охотника негромко, монотонно заворковала:
– Крру-оу! Крру-оу! Крру-оу!
Вот уж чего не слышал до сих пор пыльный чердак, так это брачного токования ядовитых горланов!
Эти вибрирующие звуки чудесным образом успокоили тревогу чуткой твари.
– Уорр? – отозвался самец с такой по-человечески вопросительной интонацией, что Нитха едва не рассмеялась. Но сдержалась и продолжила тихие призывы, не фальшивя ни единым звуком.
Горлан спрыгнул с края корзины и вприскочку пошел разыскивать невидимую подругу. Нитха не шевелилась. Она знала, что каждое ее движение будет замечено. Пока для твари она была лишь неподвижным предметом, не заслуживающим внимания.
Самец, дергая шеей, обследовал рассыпанные корзины. Подпрыгивая, обошел чердак, заглядывая во все углы. На миг исчез за дверцей в загородке, которую девушка оставила открытой. Нитха хотела подбежать к двери и закрыть ее, но тут горлан вернулся и направился прямо к сундуку. Он приблизился к Нитхе так, что задел ее краем крыла, помедлил немного, взлетел на край сундука и вытянул шею, вглядываясь в старые платья: не среди ли них ли прячется воркующая кокетка?
И тут Нитха изо всех сил толкнула тяжелую крышку! Та обрушилась на горлана, сбила его в недра сундука. Девушка поспешно набросила крюк на петлю, ржавую и ненадежную.
Тут же изнутри на крышку обрушился тяжелый удар. Старый сундук содрогнулся, словно обещая развалиться на части.
Нитха выдохнула наррабанское проклятие и метнулась к оконцу. Оно оказалось слишком узким, и девушка с ненавистью рванула раму. За спиной послышался новый удар о крышку и гневный клекот. Нитха еще раз дернула раму, взвилось облачко трухи – и доски, подточенные жучками, развалились на куски.
Нитха протиснулась в оконце, ободрав плечи и разодрав на бедре проклятое платье. До земли было высоко, но Нитха, не задумываясь ни на мгновение, спрыгнула. Крепко стукнула подошвами по земле – и тут же, как учил Шенги, упала на бок, перекатилась, гася скорость. И совсем не ушиблась.
Вскочила на ноги, огляделась: куда бежать?! И поняла, что бежать уже некуда…
В двух шагах от нее стоял коренастый горбун в латаной-перелатаной холщовой рубахе и столь же нарядных штанах. Он отнюдь не выглядел беспомощным калекой! На тупой роже было написано недоброе предвкушение забавы, а в могучих ручищах урод держал топор. Дрова, что ли, шел колоть?..
– Здрасте, дяденька, – вяло сказала Нитха. – А я тут гуляю…
Горбун не ответил, вдруг утратив интерес к девушке и таращась мимо ее головы.
Нитха обернулась – и замолчала, глядя на чердачное окно.
На развороченной раме восседал горлан – вырвавшийся из плена, негодующий, гневный.
Прислужник королевы нищих стряхнул с себя оторопь.
– Что уставилась, паршивка? Вот такой у нас пес сторожевой. С крыльями. Свистну ему – враз пожалеешь, что бегать надумала.
«Свистнешь, да? Сейчас, рожа ты балочная, посмотрим, кто из нас громче свистит!»
Изобразив на лице ужас, юная наррабанка метнулась к горбуну, спряталась за его спиной и пронзительно, как-то странно завизжала.
Горбун растерялся – что это она? – и буркнул успокоительно:
– Не голоси, дура, он у нас ученый…
Но не договорил.
Это для него звуки, которые издавала «дура», были нелепым визгом. А для Подгорной Твари, сидящей на чердачном окне, это был крик раненого детеныша-горлана. И не было средства вернее, чтобы привести самца в неистовство: кто тут наших обижает?!
Горлан рывком, словно ныряя в воду, ринулся вниз. Крылья, которые только что походили на унылую вдовью шаль, ловко расстелились по воздуху и бросили бурое тело, вытянувшееся в полете, на врага. Длинный хвост изогнулся, и линия полета превратилась в дугу, плавную, точно очерченную, ведущую к тому, кого горлан считал мучителем детеныша.
Зоб напрягся, пронзительный вопль огласил двор… да что там – всю Гиблую Балку!
Едва крылатая тварь сорвалась с подоконника, Нитха шлепнулась наземь и замерла, поэтому вся ярость горлана обрушилась на горбатого нищего.
Тот в первый миг опешил (видно, не кидался до сих пор крылатый сторож на своих). Но тут же опомнился и вскинул топор. Правда, повернул его обухом к нападающей твари. Даже в миг опасности он помнил, что королева разгневается, если убьют ее ручную зверушку.
А мог бы встретить и лезвием! Все равно горлан легко увернулся от удара, набрал высоту и, завывая, вновь пал с неба на врага.
Но этого Нитха уже не видела. Понимая, что сейчас сюда сбежится вся Гиблая Балка, девушка сделала то, что подсказало ей отчаяние: прыгнула через подоконник в единственное окошко этого жуткого дома…
– Да ты что?! – испугался Дайру. – Лауруш и так жалеет, что сгоряча разрешил… Сейчас перенесет, а потом найдет зацепку, чтобы все отменить…
– Но как же ты завтра похромаешь…
– Ничего, главное – не угодить в лапы страже. А там уж… Сроду не поверю, что в доме Главы Гильдии не найдется чего-нибудь получше паршивой лекарской припарки. Если не желчь ежа-визгуна, то хоть соломенная змейка сыщется!
Нургидан не стал спорить. Ему самому хотелось, чтобы другу помогли в доме Лауруша. В самом деле, неужели Шенги не разыщет для ученика хотя бы такую простую вещь, как сплетенный из соломы браслет, вымоченный в целебном соке подлунников?
Но до спасительного дома еще надо добраться. Не нарваться на стражу. Если не убьют на месте, приняв за мятежников, так отволокут в тюрьму, а тогда – выручай, учитель!..
Все же пришлось остановиться, чтобы Дайру отдох– нул, прислонившись к стене.
Нургидан неприязненно оглядел улицу, стиснутую с двух сторон двухэтажными домами, похожими друг на друга, словно галька, окатанная волнами. Одинаковый серый камень стен, одинаковые узкие балкончики, одинаковые каменные желоба для стока воды с крыши, одинаковые крылечки перед одинаковыми дверями… Если бы не рисунки на дверях да не разноцветные щиты на наглухо закрытых окнах, можно было подумать, что парочка домов обзавелась потомством и расселила поблизости подросшую детвору.
Но, видно, не такой уж хорошей актрисой была девочка – или королева нищих была остроглаза, как хищная рыба, имя которой носила.
– Эге, девочка, да ты уже с нами? Это хорошо… Не бойся, скажи: как твое имя и кто твои родители?
Поняв, что дальше «пребывать в беспамятстве» не удастся, Нитха медленно подняла ресницы – и пронзительный взгляд Щуки встретился с испуганным, растерянным, наивно-доверчивым взором огромных карих глаз.
– Я… Нитха… – робко выдохнула пленница. Видя, что все ожидают продолжения, она добавила: – Моя мама умерла… я…
Голос ее пресекся, глаза налились самыми натуральными слезами. Любой, в ком оставалась хоть пылинка совести, немедля устыдился бы, что огорчил это милое дитя.
Но как раз таких людей в Гиблой Балке найти было трудно, а уж в окружении Щуки их сроду не водилось.
– И каким ветром тебя занесло в Гурлиан? – строго спросила женщина.
Нитха изобразила стоическую борьбу со страхом, а тем временем соображала: надо ли признаться, что она – ученица Совиной Лапы? Это имя серьезное оружие… но тогда придется расстаться с образом беспомощной деточки. Никто не поверит, что можно ходить за Грань – и оставаться робкой дурочкой…
А если сбить одной стрелой двух голубей? И образ сохранить, и за сильную спину спрятаться?..
– У меня в Гурлиане родственник, брат отца. Он Подгорный Охотник, его зовут Шенги Совиная Лапа.
Имя это, словно ветер, шатнуло нищих прочь от девочки… но лишь на мгновение.
– Врет, – холодно бросила Щука.
– А если и не врет – нам что за печаль? – добавил Патлатый. – Из Балки тайна не выползет. Будь эта лапушка хоть… ну, хоть родной дочкой ихнего заморского Светоча – как бы папаша ее тут сыскал?
Все согласно закивали. Нитха в бессильной ярости подумала, что, окажись они сейчас в Наррабане, эта наглая парочка была бы брошена под ноги слонам.
– Ладно, – хмуро сказала женщина, – пошли все вон, нечего таращиться… Патлатый, волоки девчонку в дом, там еще потолкуем.
Мужчина с темными сальными волосами больно взял девочку за плечо и подтолкнул к крыльцу мерзкой хибары с плоской крышей. (Нитха не сумела оценить красоту, роскошь и величие королевского дворца Гиблой Балки.)
В комнате Щука прыгнула с ногами на кровать и оценивающе глянула на пленницу, которую Патлатый все еще держал за плечо:
– Да, за тебя можно неплохо поторговаться… Под мужиком уже побывала?
Наверное, чтобы сохранить личину наивной деточки, надо было непонимающе похлопать глазками. Но Нитха, сорвавшись, выдала по-наррабански витиеватую тираду, в которой упоминались щупальца Гхуруха, бешеные псы, пустынные кактусы, чумные крысы и три поколения предков Щуки по обеим линиям.
Щука не знала ни слова по-наррабански, но ответ пленницы поняла без перевода, причем довольно точно. А Патлатый, у которого и у самого в жилах текло некоторое количество наррабанской крови, уважительно покрутил головой:
– Красиво журчит, прямо как в театре!
– Стало быть, мужчин ублажать не умеешь, – озабоченно протянула Щука. – Хорошо это или плохо – уж тут Майчели судить… А чему обучена? Ну, чтоб я могла цену заломить… Может, поешь или танцуешь?
Нитха немного умела и то и другое. Но представила себе, как она, вертя бедрами, без музыки танцует перед этими тварями азартную и страстную наррабанскую горхоку… и поспешила ответить:
– Не умею. Но торговаться не придется. Мой дядюшка Шенги даст вам денег, сколько скажете.
Даже не ответили, даже не переглянулись… Ой, плохо! Значит, покупатель уже есть, неясно лишь, сколько заплатит…
Майчели?.. Где-то Нитха уже слышала это имя…
Тем временем парень, которого прозвали Патлатым, старался набить цену своей добыче:
– Может, она другому ремеслу обучена? Скажем, гаданью? Я слыхал, что самые ушлые гадалки как раз наррабанки и есть.
Не будь Патлатый такой сволочью, Нитха ему бы в ноги поклонилась за умную мысль. Ну конечно! Самая скверная примета – обидеть гадалку! Ударишь ее или хоть слово худое скажешь – удачи не видать!
– Гадание – не ремесло! – обиженно поправила девушка Патлатого. – Это высокое искусство, это боги говорят человеческими устами! Моя мама была первой гадалкой на весь Нарра-до. Я кое-что умею, но до мамы мне далеко.
Это заявление удивило и заинтересовало похитителей.
– Правда? – подалась женщина к пленнице – словно хищная рыба метнулась к мальку. – Ты обучена гаданию? Славно! Ну-ка, скажи: что Патлатому на роду написано?
Нитха про себя отметила недобрую, ехидную нотку, что прозвучала в вопросе.
– Если по старинке гадать, то надо на крови, – деловито сказала она. – Дайте нож.
– Не давай ей нож, – хмыкнула Щука. – Вон как глаза сверкнули…
Нитха тут же кротко потупилась.
– Просто по ладони гадай! – Патлатый сунул девочке свою лапу.
«За главного тут баба, которую ты назвал Щукой, – размышляла Нитха, с глубокомысленным видом изучая линии немытой ладони. – Ты ей не нравишься, а значит, незачем с тобою и церемониться!»
Подняв на Патлатого глаза, девочка мстительно пропела, подражая интонациям базарных гадалок:
– И рада бы я соврать, да боги не велят. Ждет тебя, удалец, близкая встреча с удавкой палача. Будешь лежать весь синий и красивый. И язычок на бочок.
Патлатый с проклятием отдернул руку, а королева нищих расхохоталась:
– Не надо быть провидицей, чтобы напророчить удавку балочной крысе! А ты, Патлатый, хотел услышать, что помрешь в девяносто лет, в собственном особняке, да? На кровати, на парчовом покрывале? А вокруг будут рыдать безутешные дети и внуки?
Нищий угрюмо глядел в пол.
Женщина оборвала смех.
– Ладно. Отведи ее на чердак и запри там. Только предупреди, чтоб тихо сидела, а то как бы ее наш сторож не обидел… Постой! – задержала она Патлатого, который потащил девочку к двери. В глазах королевы нищих плеснулось недоброе веселье. – Ты что, обычай забыл? Гадалке надо платить. Иначе доброе предсказание не сбудется, а злое вдвойне вырастет.
Патлатый растерялся:
– Заплатить?.. Щука, да откуда у меня хоть медяк?..
– Не переживай, – утешила его Нитха, – два раза не удавят.
Патлатый замахнулся на пленницу. Та с визгом уклонилась от удара.
– Не смей! – заорала Щука. – Чтоб ни одного синяка на ней не было!
Когда разъяренный нищий утащил девочку, Щука вновь открыла жестяную коробочку. Увы, листьев как было три, так и осталось…
Королева нищих нырнула под стол и извлекла оттуда завернутый в чистую тряпку предмет. Поставила на кровать, бережно развернула. В вечерних лучах тускло засветился медный бок чеканного наррабанского кальяна.
* * *
Ну, что за бестолковый день! Солнце клонится к закату, а Лепешка ничего не заработала. Ну, если не считать обещать Патлатого: мол, королева нищих ей заплатит, не поскупится… Так ведь это же Патлатый, ему соврать – что вороне каркнуть…Появилась надежда, когда заявились Алмазные. Пока наемники обыскивали дом, их командир увлеченно тискал Лепешку. Та хохотала, всем своим видом показывая, как ей приятно внимание бравого вояки. Уже совсем девица уверилась, что соседний дом парни будут обшаривать без командира… Так нет же, не остался, гад, ушел с остальными…
Чтобы утешиться, Лепешка набросила на плечи свою добычу – алое покрывало с серебряными цветами. Повертелась перед зеркалом – ах, принцесса, просто принцесса!..
Не удержалась – приоткрыла ставни.
Пусто. Тихо. Никто не орет, не швыряется камнями, не ломится в дом. Но никто и не видит красавицу Лепешку в дорогом наряде. Никто не постучит в дверь, не позвенит тугим кошельком у пояса…
И вдруг женщина вытаращила глаза, разинула рот и так резко подалась вперед, что едва не выпала из окна.
По улице шел прохожий… нет, не так! По улице мимо Лепешки шествовала ее мечта – Очень Богатый Старец. Прямой, как меч, с великолепной седой шевелюрой и лихо закрученными усами. Походка молодая, упругая – можно спорить на серебрушку, что такой старик годится кое на что получше, чем болтовня о простреле в пояснице.
По одежде – наррабанец, да не простой! Либо очень богатый торговец, либо вообще из тех, кто цепляет к своему имени словечко «дэр». А перстни! А браслеты! А сабли с дорогими рукоятями! И это в мятежном городе, где его на каждом шагу ограбить могут! Какое великолепное презрение к богатству! Кто не боится, что его побрякушки попадут в лапы разбойникам, тот и женщину одарить не поскупится.
Лепешка уже изнывала от желания. И от зависти к неведомой гадине, которая владеет таким великолепным мужчиной. Отбить! Обязательно отбить, и в болото нынешнего дружка, в болото эти убогие комнаты, снятые в чужом доме. Она, Лепешка, сдохнет на месте, если не станет последней страстью знатного чужеземца!
Пока голова горела от хищных мыслей, руки проворно поправляли волосы, опускали пониже и без того глубокий вырез платья, расправляли складочки великолепного покрывала.
И в точно рассчитанный момент – нежный, заботливый оклик:
– Эй, путник! Эй!.. Да-да, благородный чужестранец, я к тебе!.. Будь осторожен! Только что за угол свернули пятеро головорезов, да такие, что жуть!..
Остановился. Поднял голову. Уставился на Лепешку – ах, как уставился! Глаз не отведет, словно его снежные феи заморозили! Теперь не упустить…
– Почтенный, тебе надо выждать, чтобы они ушли… Погоди, я отопру дверь…
Скорее, скорее, бегом… вот уже гремят засовы, распахивается дверь… хвала богам, не ушел, ждет…
– Войди, добрый путник! Я…
Слова застыли у Лепешки на языке, потому что глаза ее встретились с глазами гостя.
Нет, это был не взор влюбленного. И не взгляд человека, принявшего вежливое приглашение. От того, кто так смотрит, нужно бежать, как от лесного пожара.
Взвизгнув, Лепешка бросилась через маленькую прихожую, споткнулась о порог, упала.
Наррабанец вошел в дом и закрыл за собой дверь…
Странный гость недолго пробыл в комнате Лепешки. Вскоре дверь снова отворилась, старик вышел на крыльцо, вкладывая в ножны одну из сабель.
Лепешка следовала за ним до порога. В женщине трудно было узнать кокетку, что недавно окликнула прохожего из окна. Зареванная, растрепанная, с размытой ручейками слез краской на щеках, она пыталась что-то сказать, но не решалась. Из неглубокого пореза над ключицей сбегала тонкая струйка крови, пачкая обрамляющие вырез дешевые кружева.
– Если ты солгала мне, – не оборачиваясь, ровно сказал старый наррабанец, – ты нигде не сыщешь места, чтобы скрыться.
– Я… нет… я все, что знаю… – залепетала женщина.
Гость уже прикрывал за собой дверь, когда Лепешка робко спросила:
– А… покрывало?
Старый наррабанец жестко усмехнулся:
– Оставь себе. Оно осквернено.
* * *
Чердак показался Нитхе неожиданно крошечным, меньше чулана. Но она сразу поняла, в чем дело: он был разгорожен хлипкой стенкой из досок, в щели меж которыми струился свет. Эти жидкие полоски перечеркивали пыльную темноту чердака и позволяли разглядеть низки сушеных грибов и яблок, свисавшие с потолка.– Тут сиди. – Патлатый пнул перевернутый ящик. – Тихо сиди, как мышка, не то пожалеешь. Проголодаешься – можешь яблочки пощипать. Но упаси тебя наррабанские боги сунуться за загородку! – Он указал на дверцу в дощатой стенке, закрытую на засов. – Там живет огромное жуткое чудовище. Оно тебя живьем сожрет, я не шучу!
– Дяденька, – всхлипнуло несчастное дитя, – я боюсь!
– Можешь бояться и дальше, – милостиво разрешил Патлатый, спустился по лестнице и запер над своей головой чердачный люк.
Едва Нитха осталась одна, как маска наивного ребенка была сорвана и отброшена.
Юная наррабанка, словно шустрый зверек в клетке, быстро обследовала закуток, ставший ее тюрьмой. Выхода не нашла, но особо не огорчилась: был бы выход, ее бы тут не заперли. Люк она подергала и стены обшарила лишь для того, чтобы больше о них не вспоминать. Куда больше заинтересовала ее вторая половина чердака. Не зря же ей запретили туда соваться! И даже сочинили страшную сказочку про огромное чудовище, которое питается непослушными девчонками…
Нитха припала глазом к самой широкой щели. Она не верила предостережению Патлатого, но в этот миг ее сердце замерло от предвкушения: «А вдруг?..»
И тут же – облегчение и разочарование: «А я что говорила?..»
Разумеется, никаких чудовищ. Ничего необычного, интересного, пусть даже страшного.
На той половине чердака гораздо светлее. Значит, оконце выходит на запад.
В щель виден каждый уголок запретного помещения. Под самым окном ворохом рассыпаны пустые корзины, рядом валяются какие-то тряпки. По стене растянута рыбачья сеть. Тут же, у стены, стоял большой сундук, запертый на ржавый крюк… напротив лежит какая-то рухлядь вроде старого тулупа.
И никакого чудовища, даже следа его не видно.
Приободрившись, Нитха положила руку на рычаг. Он без стука вышел из паза, дверь не скрипнула – и Нитха ступила на запретную часть чердака.
И ничего не случилось! Никто не рухнул на нее с потолка, никто не набросился из темного угла. Старый тулуп оказался именно тулупом и ничем другим (Нитхе даже захотелось дать ему пинка за пережитые мгновения тревоги). По углам пышно красовалась паутина, и казалось, что сеть на стене – того же рода кружево. Раскатившиеся корзины и впрямь были пусты, кроме самой большой, доверху набитой грязной ветошью.
Что притягивало взгляд девочки, так это сундук. Массивный, дубовый… ну, почему так страшно от него отвернуться? Почему кажется, что едва Нитха отойдет к окну и попытается протиснуться в узкую деревянную раму, как сзади откроется крышка – и что-то страшное, хищное прыгнет на беззащитную спину…
Неужели опять проснулась та мучительная тревога, которая не раз спасала ее в Подгорном Мире?
Нет. Вздор. Здесь опасность – со всех сторон. Весь этот дом – опасность. И самые подлые враги беседуют внизу. Толкуют, почем продать пленницу.
Так почему же именно на чердаке, невесть зачем разгороженном пополам, по коже пробежал знакомый озноб?
Ни россыпь пустых корзин, ни сеть, ни паутина опасности не представляют.
Значит – сундук?
Будь что будет! Не зря в Наррабане говорят: «Лучше два врага перед тобой, чем один за спиной». Не полезет она ни в какое окно, пока не выяснит, какие тайны хранит это мрачное дубовое сооружение.
Нитха осторожно подошла к сундуку. Осмотрела его со всех сторон. Опустилась на колени, приложилась ухом к темному от времени дереву. Ничего… ни звука…
Поднялась на ноги. Откинула крюк. Обеими руками взялась за крышку, приподняла ее (в узкую щель не разглядеть было ничего, кроме хмурой черноты) и решительно ее откинула.
С губ девушки сорвался нервный смешок.
Сундук был почти пуст. Только на дне лежала какая-то рухлядь… Старые тряпки – платья, что ли?..
Да, платья. Когда-то, выйдя из рук швеи, они стоили дорого. Но сейчас Нитха побрезговала бы взять их в руки. Лишь разглядывала поблекшую вышивку с торчащими нитками, плохо отстиранные пятна, грубо зашитые прорехи…
Нитха вспомнила женщину, которую нищие называли королевой. Странный взгляд, странная манера себя держать, странная речь – то простонародная и грубая, то гладкая и правильная. Должно быть, женщина знавала лучшие времена. Что-то общее было у здешней хозяйки с этими платьями, некогда красивыми и дорогими, а теперь годными лишь на тряпки…
И тут из головы Нитхи вылетели все мысли о королеве нищих. Вообще все мысли вылетели, осталось только обжигающее предчувствие беды.
Она обернулась быстро, но плавно – словно дождевая капля соскользнула по гладкому камню. И увидела, как над одной из корзин начало подниматься то, что она приняла за скомканную ветошь.
Грязно-бурые складки расправлялись, превращаясь в крылья. Меж ними дернулась голова на длинной шее, сухо щелкнул клюв.
На краю корзины, словно петух на насесте, завозилась, устраиваясь поудобнее, тварь, которой было в этом мире совершенно не место.
Нитха замерла. Не от страха: опасность, которую видишь, не так пугает. Просто ядовитый горлан, как и дракон, хуже видел неподвижного врага.
Откуда взялось в Гиблой Балке это существо, Нитха сейчас не рассуждала. Не припомнились ей рассказы учителя о людях, которые приручают ядовитых горланов, чтоб двор сторожили.
Зато девушка помнила, что одного удара или укуса длинного клюва, усаженного мелкими острыми зубами, достаточно, чтобы у нее отнялись руки и ноги. И что когти летучей гадины легко раздирают пополам зверушку вроде зайца.
«Чего он боится?.. Да ничего он не боится! Такие стаей бросаются на Клыкастую Жабу, дракону в пасть залетают, в язык вцепляются…»
Сейчас спасение – в неподвижности… пусть на время, пусть ненадолго…
Кожистая тварь успокоилась, развернула левое крыло и защелкала клювом у себя под мышкой.
Нитха смерила взглядом расстояние до окна. Нет, не успеть. Горлан только выглядит нелепым и неуклюжим…
В ушах зазвучали слова королевы нищих: «Как бы ее мой сторож не обидел…»
Сторож? Еще бы! Вон под горлом болтается что-то вроде мокрой тряпки. Чуть тревога – зоб раздуется, и тогда станет ясно, за что эту тварь назвали горланом!..
Осторожный взгляд вокруг: нет ли чего-нибудь, что сойдет за оружие? Ни доски, ни палки… Попробовать замотать его в сеть? Не выйдет: сеть висит на крючьях, рывком не сдернешь. А возиться с крючьями, подставив спины ударам клюва… ну уж нет!
Да и драться с горланом только Нургидану пришлось бы по нраву. Они в бою бешеные!
В памяти всплыла картина: гигантский силуранский медведь, ненароком забредший в ворота, потрошит глиняное гнездо горланов, пытаясь добраться до яиц. И не– сколько самцов-горланов, идущих в безумную, самоубийственную атаку на неведомое чудище, пытаясь вцепиться в густую свалявшуюся шерсть.
Как наяву видела Нитха горлана, почти пополам разорванного когтистой лапой: он чудом жил – и полз, опираясь на сломанные крылья, чтобы дотянуться до врага клювом.
«Я умираю, но стая непобедима…» – без насмешки сказал тогда Нургидан, с уважением глядя на неравный бой.
Все это мелькнуло перед девочкой со скоростью сухого листа в порыве урагана.
Надо бежать. Загородка ближе, чем окно. Рискнуть? Добежать, нырнуть в дверцу, захлопнуть ее за собой…
Нитха перенесла вес тела на другую ногу и подалась к загородке, прикидывая, успеет ли она проскочить мимо горлана. Крышка сундука, которую девушка еще держала в руках, тихо скрипнула. Очень тихо.
Все. Этого было достаточно.
Тварь преобразилась. Из нелепого, словно смятого в складки существа, выкусывающего из голой шкуры клещей, она превратилась в настороженного хищника. Шея вытянулась на звук, клюв распахнулся, крылья приподнялись. Зоб начал надуваться: сторож готовился испустить вопль. Еще мгновение – и…
Но тут ученица Подгорного Охотника негромко, монотонно заворковала:
– Крру-оу! Крру-оу! Крру-оу!
Вот уж чего не слышал до сих пор пыльный чердак, так это брачного токования ядовитых горланов!
Эти вибрирующие звуки чудесным образом успокоили тревогу чуткой твари.
– Уорр? – отозвался самец с такой по-человечески вопросительной интонацией, что Нитха едва не рассмеялась. Но сдержалась и продолжила тихие призывы, не фальшивя ни единым звуком.
Горлан спрыгнул с края корзины и вприскочку пошел разыскивать невидимую подругу. Нитха не шевелилась. Она знала, что каждое ее движение будет замечено. Пока для твари она была лишь неподвижным предметом, не заслуживающим внимания.
Самец, дергая шеей, обследовал рассыпанные корзины. Подпрыгивая, обошел чердак, заглядывая во все углы. На миг исчез за дверцей в загородке, которую девушка оставила открытой. Нитха хотела подбежать к двери и закрыть ее, но тут горлан вернулся и направился прямо к сундуку. Он приблизился к Нитхе так, что задел ее краем крыла, помедлил немного, взлетел на край сундука и вытянул шею, вглядываясь в старые платья: не среди ли них ли прячется воркующая кокетка?
И тут Нитха изо всех сил толкнула тяжелую крышку! Та обрушилась на горлана, сбила его в недра сундука. Девушка поспешно набросила крюк на петлю, ржавую и ненадежную.
Тут же изнутри на крышку обрушился тяжелый удар. Старый сундук содрогнулся, словно обещая развалиться на части.
Нитха выдохнула наррабанское проклятие и метнулась к оконцу. Оно оказалось слишком узким, и девушка с ненавистью рванула раму. За спиной послышался новый удар о крышку и гневный клекот. Нитха еще раз дернула раму, взвилось облачко трухи – и доски, подточенные жучками, развалились на куски.
Нитха протиснулась в оконце, ободрав плечи и разодрав на бедре проклятое платье. До земли было высоко, но Нитха, не задумываясь ни на мгновение, спрыгнула. Крепко стукнула подошвами по земле – и тут же, как учил Шенги, упала на бок, перекатилась, гася скорость. И совсем не ушиблась.
Вскочила на ноги, огляделась: куда бежать?! И поняла, что бежать уже некуда…
В двух шагах от нее стоял коренастый горбун в латаной-перелатаной холщовой рубахе и столь же нарядных штанах. Он отнюдь не выглядел беспомощным калекой! На тупой роже было написано недоброе предвкушение забавы, а в могучих ручищах урод держал топор. Дрова, что ли, шел колоть?..
– Здрасте, дяденька, – вяло сказала Нитха. – А я тут гуляю…
Горбун не ответил, вдруг утратив интерес к девушке и таращась мимо ее головы.
Нитха обернулась – и замолчала, глядя на чердачное окно.
На развороченной раме восседал горлан – вырвавшийся из плена, негодующий, гневный.
Прислужник королевы нищих стряхнул с себя оторопь.
– Что уставилась, паршивка? Вот такой у нас пес сторожевой. С крыльями. Свистну ему – враз пожалеешь, что бегать надумала.
«Свистнешь, да? Сейчас, рожа ты балочная, посмотрим, кто из нас громче свистит!»
Изобразив на лице ужас, юная наррабанка метнулась к горбуну, спряталась за его спиной и пронзительно, как-то странно завизжала.
Горбун растерялся – что это она? – и буркнул успокоительно:
– Не голоси, дура, он у нас ученый…
Но не договорил.
Это для него звуки, которые издавала «дура», были нелепым визгом. А для Подгорной Твари, сидящей на чердачном окне, это был крик раненого детеныша-горлана. И не было средства вернее, чтобы привести самца в неистовство: кто тут наших обижает?!
Горлан рывком, словно ныряя в воду, ринулся вниз. Крылья, которые только что походили на унылую вдовью шаль, ловко расстелились по воздуху и бросили бурое тело, вытянувшееся в полете, на врага. Длинный хвост изогнулся, и линия полета превратилась в дугу, плавную, точно очерченную, ведущую к тому, кого горлан считал мучителем детеныша.
Зоб напрягся, пронзительный вопль огласил двор… да что там – всю Гиблую Балку!
Едва крылатая тварь сорвалась с подоконника, Нитха шлепнулась наземь и замерла, поэтому вся ярость горлана обрушилась на горбатого нищего.
Тот в первый миг опешил (видно, не кидался до сих пор крылатый сторож на своих). Но тут же опомнился и вскинул топор. Правда, повернул его обухом к нападающей твари. Даже в миг опасности он помнил, что королева разгневается, если убьют ее ручную зверушку.
А мог бы встретить и лезвием! Все равно горлан легко увернулся от удара, набрал высоту и, завывая, вновь пал с неба на врага.
Но этого Нитха уже не видела. Понимая, что сейчас сюда сбежится вся Гиблая Балка, девушка сделала то, что подсказало ей отчаяние: прыгнула через подоконник в единственное окошко этого жуткого дома…
* * *
– Скорее бы стемнело! – Нургидан неприязненно глянул на солнце, которое разлеглось на крышах и не собиралось оттуда слезать. – В темноте легче удрать от стражи… хотя не с твоей ногой, белобрысый, от кого-то бегать! Ну надо было тебе ее подворачивать?! Нам же завтра за Грань идти… Ох, теперь же, наверное, перенесут испытание!– Да ты что?! – испугался Дайру. – Лауруш и так жалеет, что сгоряча разрешил… Сейчас перенесет, а потом найдет зацепку, чтобы все отменить…
– Но как же ты завтра похромаешь…
– Ничего, главное – не угодить в лапы страже. А там уж… Сроду не поверю, что в доме Главы Гильдии не найдется чего-нибудь получше паршивой лекарской припарки. Если не желчь ежа-визгуна, то хоть соломенная змейка сыщется!
Нургидан не стал спорить. Ему самому хотелось, чтобы другу помогли в доме Лауруша. В самом деле, неужели Шенги не разыщет для ученика хотя бы такую простую вещь, как сплетенный из соломы браслет, вымоченный в целебном соке подлунников?
Но до спасительного дома еще надо добраться. Не нарваться на стражу. Если не убьют на месте, приняв за мятежников, так отволокут в тюрьму, а тогда – выручай, учитель!..
Все же пришлось остановиться, чтобы Дайру отдох– нул, прислонившись к стене.
Нургидан неприязненно оглядел улицу, стиснутую с двух сторон двухэтажными домами, похожими друг на друга, словно галька, окатанная волнами. Одинаковый серый камень стен, одинаковые узкие балкончики, одинаковые каменные желоба для стока воды с крыши, одинаковые крылечки перед одинаковыми дверями… Если бы не рисунки на дверях да не разноцветные щиты на наглухо закрытых окнах, можно было подумать, что парочка домов обзавелась потомством и расселила поблизости подросшую детвору.