Голотвина Ольга. Пасынки Гильдии

   Но в этот патетический момент рядом раздался стук скамьи.
   Лысый недовольно обернулся к сообщнику:
   – Кончай дурью маяться! Нам деньги нужны, а не эта кувалда, заляпанная воском!
   «Их наверняка не двое, – думал Шенги. – Остальные, надо полагать, хозяйничают на втором этаже, вон лестница туда ведет… А где слуги, неужели все убиты?»
   Он легонько толкнул Дайру к стене: мол, не высовывайся раньше времени!
   – Так это ж сколько серебра! – строптиво возразил тем временем моряк.
   – Ладно бы серебро, небось дешевка посеребренная.
   – Как – посеребренная? – ахнул моряк при мысли о том, что человеческая натура может дойти до такой степени коварства и низости. Он свирепо обернулся к пленнику: – Говори, индюк бесхвостый, – это серебро?
   Толстяк не ответил, глядя выкатившимися глазами за плечо лысому грабителю.
   Лысый обернулся – и гневно оскалился.
   – Это еще что за чудо? Господин отстал от королевского шествия?!
   Шенги простодушно улыбнулся. Сейчас он не выглядел опасным: меча нет, когтистая лапа скрыта под наброшенным плащом.
   – Я здешний новый домоправитель, – ответил он мягко. – И я не хочу ни для кого неприятностей… кстати, с праздником вас, господа мои!
   – С празд… двести демонов тебе под шкуру! – рявкнул моряк. – Ты как сюда попал?
   – Черным ходом, со двора, – застенчиво объяснил Шенги.
   – Там заперто!
   – У меня свой ключ.
   – Вот что бывает, когда у подельников жадности больше, чем мозгов, – хмуро объяснил лысый моряку. – Я ж говорил: поставить кого-нибудь у входа! Так нет: заперто, заперто… Всех на добычу потянуло! Боятся, что лишний медяк мимо них уплывет!
   – Да я… – вякнул матрос.
   – Заткнись, соленая душа! А ты, – адресовался лысый к Шенги, – понял уже, что появился не вовремя?
   Шенги скромно кивнул. Хозяева дома таращились на него, окончательно запутавшись в происходящем.
   – Если не хочешь, чтоб тебя в лохмотья порвали… – мягко начал лысый.
   – Не хочу, – быстро вставил Шенги.
   – Тогда спокойно дашь себя связать. Ты же не станешь геройствовать?
   – С какой стати? Добро хозяйское, не мое…
   – Вот и славно… Свяжи его, морская душа!
   Шенги двинулся через трапезную, заискивающе улыбаясь.
   Матрос нагнулся к лежащему у стены мешку, принялся рыться в нем в поисках веревки.
   Разогнуться грабитель не успел. Левой рукой Шенги вцепился ему в волосы, с маху ударил лбом о стены, отшвырнул, обернулся ко второму противнику.
   А тот уже вскинул нож, глядит хищно и цепко. Видно ветерана уличных драк! А только и Шенги с детства учили не добрые нянюшки! Наперехват ножу летит когтистая лапа, вцепляется в кисть врага, сминая ее, выворачивая, пачкаясь в чужой крови…
   А вот что гад заорал – это скверно. Сейчас примчится подмога.
   Шенги, оборачиваясь к лысому грабителю, не заметил, как за спиной у него поднялся на ноги первый противник. Недооценил Охотник толщину и крепость матросского черепа!
   Шенги не видел врага. Зато его видел Дайру!
   Грабитель поднялся на ноги, тянулся за скамьей, заносил ее над головой Шенги – Дайру видел все это подробно, тягуче-медленно, пока бежал по бесконечно длинной трапезной…
   Он успел, успел! Первый удар – по руке, держащей скамью. Отпрыгнул от скамьи, которая падала прямо на ноги, – и хлестнул разъяренного матроса, обернувшегося на удар, по башке.
   Моряк оказался непрошибаемым бойцом, улечься на пол согласился только с третьего удара, пришлось Дайру потанцевать с ним по трапезной. А на шум уже спешили сообщники грабителей.
   Шенги успел справиться с лысым воякой и встретил новых противников возле лестницы – плащ откинут, лапа на виду во всей красе.
   Грабители, орудовавшие на втором этаже, вообще не ожидали посторонних, а уж знаменитый Подгорный Охотник и вовсе оказался для них таким же сюрпризом, как носорог в тронном зале или стражник в Гиблой Балке.
   Тот из преступников, кто прибежал первым, остановился на верхней ступеньке. Его сообщник с разбега ткнулся ему в спину, едва не столкнув дружка вниз. Тот с трудом удержался, жестом отчаянья и испуга схватил стоящую возле лестницы глиняную расписную вазу со стеблями камыша и швырнул ее сверху в Шенги.
   Охотник увернулся, ваза ахнула об пол у его ног, разлетелась в мелкие осколки.
   – Ну, я ж вас… – выдохнул вспыльчивый Шенги и, перепрыгивая через две ступеньки, устремился в погоню за дунувшими прочь грабителями. Дайру помчался следом.

* * *

   Десятник Мрабиш Кошачий Глаз молча проклинал и свою работу, и праздник, и тех сволочей, что вздумали именно в этот день затевать беспорядки. Все «крысоловы» на улице, все при оружии, всем не до отдыха – даже если вчера твой десяток был в карауле…
   При воспоминании о вчерашнем происшествии в карауле Мрабиш свирепо сплюнул и добавил к списку тех, кто подлежит проклятью, этого мерзкого урода, Охотника с птичьей лапой. Теперь до старости будут сниться эти когти у виска… Что еще хуже, командир не один год будет насмехаться. А уж сотником стать – про это вообще лучше не думать!
   Хорошо бы сегодня отличиться, показать себя! Глядишь, забыл бы командир о вчерашнем позорище…
   Мрабиш огляделся. Вокруг солидные дома, их обитатели заперлись, вооружили слуг и пережидают грозу. Тихо, безлюдно, даже бродячий пес не прошмыгнет, словно чума ее выморила, эту улицу Старого Менялы…
   Не успел Мрабиш это подумать, как по левую руку от него, на втором этаже каменного дома приоткрылась ставня.
   – Эй, стража! – позвала из окна пожилая женщина. – Командир, эй!..
   Мрабиш остановился.
   – Что угодно госпоже?
   – К моим соседям напротив – вон в тот дом – залезли грабители. К почтенному Намиверу, торговцу парусным холстом…
   Энтузиазм десятника пошел на спад, как будто Мрабиш и не мечтал о подвигах.
   – Сколько их?
   – В окно влезли двое, а уж сколько через черный ход вошло – отсюда не видно.
   – Да, верно… – У Мрабиша вконец испортилось настроение.
   – Одного я узнала, – самодовольно заявила женщина.
   – Да? И кто это?
   – Тот Охотник, про которого разные байки рассказывают. С птичьей лапой.
   Десятнику показалось, что он ослышался.
   – Шенги Совиная Лапа?! Да не может такого быть!
   – Ну да, я же слепая дура! – осерчала старуха. – Может, то не лапа была, а копыто! Или клешня! Или…
   – Верю, верю! – счастливым, звонким голосом откликнулся Мрабиш. – Стало быть, хваленый Охотник под шумок грабежами занимается? Эй, парни! Покажем этой Подгорной Твари, что мы не забыли вчерашнее!..

* * *

   То, что происходило в темном коридорчике второго этажа, и дракой-то назвать было нельзя. Просто Шенги налетел на одного из грабителей (того, что понахальней), двинул его чешуйчатым кулаком в солнечное сплетение, а левой рукой добавил ему в висок. Проверив по привычке, жив ли противник, Шенги оглядел коридор и убедился, что второго грабителя (того, что потрусливее) он упустил. Должно быть, парень нырнул в одну из комнат, пока Охотник поднимался по лестнице.
   Шенги, вспомнив наконец о талисмане, коснулся серебряной пластинки под рубашкой – и словно свиток-карту перед ним развернули! Он обернулся к Дайру:
   – Их трое, в разных комнатах. Да пошли они в болото, драться еще с ними!.. Если сунутся, тогда дело другое… Пошли вниз, надо развязать хозяина. И стражу позвать.
   – Стража тут… – напряженным голосом сказал Дайру, прислушиваясь к чему-то.
   Шенги вскинул голову, негромко помянул Многоликую и быстро подошел к закрытому ставнями полукруг– лому оконцу. В щель видна была улица перед домом. Но даже если распахнуть ставни, отсюда не увидеть было, что делается у входной двери: мешал навес от дождя.
   Впрочем, Шенги не нужно было ничего разглядывать. Хватало того, что он слышал.
   – Афгир, Приблуда – выбить дверь! – неслось снизу. – Вескат и Лепешка – вперед, Фариторш и Дрозд прикрывают с арбалетами. Осторожнее с Совиной Лапой! Помните, как он вас вчера?.. Можете его живым не брать, сам виноват, раз на краже попался!.. Чего копаетесь, остолопы?
   – Дверь больно прочная, – откликнулся басом кто-то из «остолопов».
   – Вчерашний… – с досадой выдохнул Шенги.
   – Уходить надо, – отозвался Дайру, который знал о недавних приключениях учителя. – В какой из комнат нет бандитов? Если без драки, то успеем спрыгнуть во дворик.
   Учитель, сам принявший такое решение, тронул серебряную пластинку под рубахой:
   – Вот эта комната!
   И бросился к ближайшей двери. За ним поспешил ученик, на ходу застегивая пряжку ремня, чтобы прыгать со свободными руками.
   Небольшую комнатку, которая, видимо, служила хозяевам гардеробной, Шенги перешагнул в два прыжка, мощным ударом высадил ставни, крикнул Дайру:
   – Давай за мной!
   И, перемахнув через подоконник, спрыгнул во внутренний дворик.
   Дайру хотел последовать за ним… вот тут-то и обнаружилась ошибка учителя!
   Талисман честно ответил на вопрос: грабителей в комнате не было. Но Шенги не спросил, есть ли здесь кто-нибудь еще…
   В шкафу маялся угрызениями совести старый слуга, укрывшийся там от злых чужаков.
   То ли он решил, что преступники уже спасаются бегством, то ли до его слуха долетели отголоски криков стражи… В старике взыграла отвага и, выскочив из шкафа, он вцепился в плечи Дайру.
   Юноша вывернулся из его рук и крепко врезал невесть откуда взявшемуся противнику в солнечное сплетение.
   Старик отлетел к окну и обвис на подоконнике. Морщинистое лицо посерело, губы без крика хватали воздух.
   Дайру замер в нерешительности, глядя на того, кто загораживал ему путь к бегству. Узкая грудь неровно вздымается под поношенной рубахой. Кадык ходит по морщинистой тонкой шее, которую обхватил кожаный ошейник с именем хозяина.
   Оттолкнуть его от окна? Но бедняга так вцепился в подоконник, что пальцы побелели.
   Еще раз ударить старого человека? Ну уж нет… да и убить можно ненароком.
   Заговорить? Он сейчас ничего не поймет…
   И Дайру решился. Он крикнул через голову старика, чтобы услышал учитель:
   – Уйду другой дорогой! Не жди меня, беги!
   Оставив комнату, он спустился по лестнице и поспешно пересек трапезную, на ходу отметив, что оба грабителя, моряк и лысый, лежат, где брошены. А женщина, похожая на гусыню, всхлипывая, теребила узлы на веревке, пытаясь развязать мужа – или это ее отец?
   Дайру не сказал хозяевам дома ни слова, сразу прошел в прихожую. Дверь уже держалась на одной петле и полувыдранном запоре.
   Юноша поспешно встал справа от косяка – и вовремя! Дверь грохнулась на пол.
   Ручища «крысолова» сгребла Дайру за грудки. Он ожидал чего-то подобного и пронзительно заголосил:
   – Ой, господа стража!.. Ой, боги вас принесли!.. Грабят нас! Хозяина связали! Хозяйке платье порвали! Кухарку – и ту зарезали!.. Ой, помогите, ради Безликих!.. Там, наверху!.. Сундуки ломают!..
   Стражник, не выпуская свою добычу, с прищуром глянул на юнца.
   Дайру знал, что сейчас видит «крысолов». Идиотски вытаращенные глаза, дрожащие от страха губы, растрепанные белесые волосы, добротная одежда – и ошейник.
   Раб, выросший в доме. Хозяйский любимчик. Перепуганное ничтожество.
   Стражник брезгливо отбросил мальчишку к стене:
   – Не путайся под ногами, молокосос!
   Дайру выждал, пока стражники прогрохотали мимо него через прихожую в трапезную, и выскользнул в открытый дверной проем.
   «Не велят путаться под ногами – не будем…»

* * *

   Хастан Опасный Щит вновь стоял у окна и глядел на изученные до малейших подробностей дворцовые шпили. В последнее время это занятие вошло у него в привычку.
   Да, отсюда открывался дивный вид… но не видно, эх, не видно было черных полос дыма над городом. Даже самый ближний храм – святилище Того, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней, – расположен так, что из комнаты Хастана не увидеть пожара.
   Посланник с утра пораньше побывал в этом храме. Молился истово, хоть в душе и веровал по старинке в Морского Старца. Незачем гневить Безликих сверх меры, особенно если затеваешь кощунственное дело.
   Когда Хастан вышел из храма и обернулся на купол в форме ладоней, сложенных жестом защиты… что ж, посланник утешил себя тем, что это красивое здание серьезно не пострадает. Рядом дворец, а значит, пожар погасят быстро.
   Остальные храмы Хастан обходить не стал. Вернулся на Серебряное Подворье, объявив свите (так, чтобы слышали «репьи»), что будет молиться у себя в комнате.
   Сейчас посланцу хотелось невозможного. Хотелось подняться на крышу, прихватив верную подзорную трубу – тяжелую, бронзовую, с хорошими наррабанскими линзами. И осмотреть город.
   Впрочем, верфи отсюда и в трубу не увидишь…
   По лицу бывшего моряка скользнула гримаса. Он вспомнил давний визит на другие верфи. Вспомнил лежащий на берегу корабль, похожий на скелет кита: лишь киль да шпангоуты.
   Впрочем, как известно посланнику, здешние обреченные корабли почти достроены.
   Обреченные корабли…
   Сколько раз приходилось видеть капитану Хастану, как уходит под воду вражеский корабль! Зрелище это не доставляло ему удовольствия, хоть он и был победителем.
   Дело было не в моряках, что цеплялись за обломки и вопили, видя острые плавники, кругами ходящие по волнам вокруг места крушения. Это вздор. Людишек на свете и без того развелось предостаточно. Эти потонут – бабы других нарожают, дело нехитрое.
   А вот корабль – каждый! – это неповторимое чудо. Его гибель – трагедия.
   Уничтожить судно, которое еще не знало ветра в парусах, это хуже, чем убить дитя в утробе матери, с внезапной горечью подумал Хастан. Гораздо хуже…
   Разумеется, эти сантименты не имели никакого значения. Если бы понадобилось, посланник своими руками забросил бы факел на борт, еще пахнущий свежей стружкой.

* * *

   Шенги услышал сверху голос ученика – и тихо выругался. Что он выдумал, этот молокосос? Какую еще «другую дорогу»?
   Конечно, учитель волновался бы куда больше, если бы на месте Дайру был Нургидан. Потому что дорогу Нургидана легко угадать: напролом и насквозь! А Дайру – тот может выдумать, еще как может! И все равно, как оставить мальчишку, не проверить, выкрутился тот из передряги или нет?..
   Настороженно, словно волк на деревенской околице, Шенги добрался вдоль стены до двери черного хода. Она была заперта, но чего стоит хлипкий замочек против пяти длинных прочных когтей?
   Шенги не лгал лысому грабителю. У него действительно был при себе ключ, причем подходил он не только к этой жалкой дверце!..
   Охотнику не понадобилось даже входить в кухню. Еще возле чулана он услышал издали пронзительные вопли. С таким голосом Дайру мог бы стать уличным торговцем!
   – Ой, господа!.. Грабят нас!.. Ой, помогите!..
   В мгновение ока Охотник уразумел две вещи. Во-первых, его умный ученик наверняка выкрутится из беды. Во-вторых, он, Шенги, – просто дурень. Сам же учил ребят: доверяй напарнику! Раз он кричит: «Беги!» – значит, надо бежать. А теперь время упущено…
   Шенги вылетел за дверь. Ему не надо было прикидывать расстояние через двор до калитки (замок которой еще надо взломать) или до конюшни (которую наверняка обыщут). Он просто отбросил оба эти варианта.
   К счастью, стражники задержались на кухне: с грохотом передвигали мучной ларь, заглядывали в холодный очаг: не спрятался ли там хитрый преступник?
   Шенги истратил короткое время, подаренное ему противником, на то, чтобы обернуться к каменному желобу-водостоку, ползущему от крыши до канавки, прорытой по краю двора, и начать карабкаться по нему вверх, как по стволу дерева.
   Он не надеялся спрятаться от стражников на крыше. Разумеется, крышу тоже захотят обыскать. Но у него будет хотя бы возможность вести переговоры через запертый люк – и никакой ретивый балбес его не пристрелит.
   Охотник взбирался вверх быстро и ловко, хотя подъем был не из легких. Доведись ему лезть на настоящее дерево, острые когти были бы великолепным подспорьем, но по камню они скребли, не сразу находя удобные выбоинки.
   Если бы за приключениями Охотника наблюдал праздный зевака, он, пожалуй, удивился бы: почему беглец до сих пор не скинул плащ? Тяжелая суконная вещь должна бы сковывать движения, а своя шкура куда дороже самого недешевого плаща!
   Тем не менее плащ не был помехой ни во время драки, ни при прыжке из окна, ни сейчас. Коричневое сукно с меховой оторочкой как-то очень ловко текло по стене, словно плащ поднимался сам, без помощи хозяина. Зеленая заплатка сверкала с темного капюшона, словно горящий азартом глаз.
   Охотник уже добрался до второго этажа, когда из двери черного хода во двор выбежали четверо «крысоловов».
   Двое тут же направились к конюшне, один заглянул за поленницу, а четвертый, с арбалетом, остался внизу, держа на прицеле двор: мало ли откуда вылезет грабитель?
   Шенги замер. Трудно было удерживаться на замшелом скользком желобе.
   Арбалетчик тупо торчал у распахнутой двери, не слыша врага над головой. Шенги порадовался за «крысолова»: его счастье, что не подался в Подгорные Охотники, а то пошел бы тварям на корм, орясина тупая.
   Будь во дворе не стражники, а враги вроде разбойников, Шенги спрыгнул бы во двор и ушел, оставив за спиной четыре трупа. Но эти парни служили королю и закону, а с королем и законом охотник ссориться не хотел. Да и всегда лучше обойтись без убийств.
   Двое стражников у дверей конюшни спорили: кому лезть на сеновал? Арбалетчик заинтересовался, сделал несколько шагов в их сторону, чтобы лучше слышать перебранку. Шенги решился: отчаянным рывком достиг карниза. Крысоловы, увлеченные ссорой, ничего не заметили.
   Крыша, на грайанский лад плоская, была аккуратно выметена и уставлена ящиками, в которых росла какая-то зелень и неяркие осенние цветы. Но Шенги интересовали не эти свидетельства домовитости здешней хозяйки, а две очень неприятные вещи. Во-первых, люк, ведущий на чердачную лестницу, был распахнут. Во-вторых, возле этого люка топтался некий тип потрепанно-бродяжьего вида, наружности весьма примечательной: с плоским теменем и почти без шеи, словно его сверху крепко приплюснули кузнечным молотом.
   Грабитель при виде Шенги едва не спрыгнул обратно на чердак, но снизу уже доносились голоса погони.
   Охотник поспешил принять командование на себя.
   – А ну, люк закрыл, живо! – приказал он вполголоса. – Наставим сверху ящиков, чтоб не выломать было…
   Сказано это было негромко, но выразительно. «Приплюснутый» испуганно дернулся, грохнул тяжелой крышкой и вцепился в ближайший ящик. Шенги поспешил ему помочь. В четыре руки они забаррикадировали люк – и вовремя: снизу в него крепко ударили.
   – Дальше куда? – тихо спросил «приплюснутый».
   Шенги подумал, что союзник, хоть и временный, заслужил шанс на спасение.
   – Я поведу переговоры. Попробую объяснить этому дуралею, что я тут ни при чем. А ты ползи вон туда. – Шенги кивнул в сторону края крыши. – В рост не вставай, со двора заметят. Вдоль крыши – карниз, широкий такой. Растянись там и лежи тихо, как дохлый голубь. Я тебя не выдам.
   – Ага…
   Тут Охотник вспомнил мертвую служанку и темный след через всю кухню, от двери до окна. Не убийцу ли он одарил поспешным милосердием?.. Но что сказано, то сказано.
   Шенги повернулся к люку, который вздрагивал в такт ударам, и возвысил голос:
   – Эй, «крысоловы»! Я хочу говорить с… – Охотник не сразу припомнил имя своего вчерашнего неприятеля. – С десятником Мрабишем. Я…
   Что – «я», Шенги не успел объяснить, ибо краем глаза увидел, как тень, комочком сжавшаяся на темной крыше, вдруг распрямилась, приняла очертания человеческой фигуры, резко взмахнула рукой…
   Забыв о переговорах, Шенги упал набок, перекатился, уходя от узкого и длинного ножа, снизу вверх ударил ногами, угодил каблуком в пах «приплюснутому». Тот взвизгнул, согнулся пополам, хватая ртом воздух. Нож куда-то улетел. Удар по ногам – грабитель растянулся ничком и замер, почувствовав у горла когти.
   Шенги склонился над человеком, который только что пытался его убить.
   – Это что за пляски на лужайке? Ты чего железом размахался?
   – Ярвитуш… – вытолкнул грабитель из перехваченной ужасом глотки.
   – Что – Ярвитуш?
   – Десять золотых… за тебя…
   Шенги присвистнул. Все стало ясно.
   Старый знакомый, проспавшись после зелья, развязывающего язык, пришел в ужас: он же выдал секреты «ночного хозяина»! Наверняка неприятна ему была и мысль о том, что Охотник знает о тайнике в планке дверного косяка.
   Десять золотых, да? Очень, очень хорошие деньги. Странно, что за Охотником не таскается по городским улицам армия бродяг, желающих заработать.
   Под пальцами Шенги застыло горло врага. Парализованное страхом горло, забывшее, как дышать…
   И что с ним дальше делать, с пленником-то?
   Будь на месте Шенги, скажем, наемник, – добил бы грабителя, глазом не моргнув. И по-своему был бы прав.
   Но Шенги не был наемником. Он был Подгорным Охотником, знатоком прозрачных складок с их причудливыми, изменчивыми законами. Когда-то Лауруш учил его драться и владеть мечом… но ведь – для защиты! Приходилось, правда, и убивать порой… так ведь приходится убивать, когда в твоих потрохах собираются порыться отточенным железом! Или, что еще хуже, с тем же самым железом суются к ученикам!
   Но чтоб так… безоружного, беспомощного, в полуобмороке застывшего под когтями…
   Шенги забыл о люке, на котором от ударов содрогались ящики с землей. Не слышал проклятий и угроз, которые неслись сквозь щели крышки.
   Когти нетерпеливо шевельнулись. Чужая злая воля, все еще скрытно живущая в лапе, хотела крови. Это помогло Шенги решиться. Кто тут главный, в конце-то концов? Он или эта чешуйчатая коряга?!
   А тут еще пленник обрел голос и просипел:
   – Праздник же…
   Шенги расхохотался и убрал лапу.
   – Очень, очень смешно! Когда на грабеж шли – святой праздник не вспоминали… – Тут Шенги посуровел. – Не ты ли, крыса помоечная, служанку убил?
   «Приплюснутый» истово замотал плоской башкой:
   – Нет! Это Голый Череп!.. Я никого… я никогда…
   Шенги поверил. Не потому, что разбойник казался искренним. Просто в этот миг в ушах Охотника зазвучал другой голос. Гнусавый властный голос человека, который весьма доволен собой:
   «…Я ж тебя, как ту сучку…»
   Шенги глянул на пленника. Сквозь зрачки его смотрела сама Судьба, которая вдруг решила смилостивиться.
   – Ползи к карнизу, не выдам. Найдут тебя – так уж суждено, не найдут – благодари Безликих.
   На роже ошалевшего от счастья «приплюснутого» светилось горячее желание благодарить Безликих от этого мгновения и до последнего вздоха. Не сказав ни слова, незадачливый грабитель пополз к карнизу, стараясь, чтобы его не видно было со двора.
   А Шенги нагнулся над люком, вслушиваясь в происходящее на чердаке. Лицо Охотника, тревожно-напряженное, вдруг расплылось в улыбке. Потому что там, где только что бранились и грозили не то четверо, не то пятеро «крысоловов», теперь властвовал один голос. Незнакомый, пронзительный, с привизгиванием, свирепо-гневный… чудесный голос!
   – Колоды еловые! Да утопит вас Многоликая в трясине! Да я до короля дойду! Я с вашим сотником знаком… я сегодня же…
   Толстенький хозяин дома оказался человеком понятливым и порядочным. Да, во время налета грабителей он от страха потерял всякое соображение. Но когда возле лица перестал маячить нож, а с рук спали веревки, толстяк осмыслил увиденное, преисполнился благодарности и побежал выручать Совиную Лапу.
   – До вас, «крысоловов», не докричишься! Пока бы вы соизволили пожаловать на шум, и меня бы зарезали, и жену бы изнасиловали, и сундуки бы вывернули! А он… из всего города – один… пришел, заступился…
   – Может, он с другими разбойниками добычу не поделил? – с упрямой надеждой буркнул Мрабиш.
   – Молчать!.. Если вы хоть пальцем… если хоть одна царапина… клянусь, вы все до последнего костра будете Гиблую Балку патрулировать, уж я расстараюсь… попрошу Хранителя Города… А ты, недоумок, полюбуйся на свою бляху десятника, недолго тебе ее носить осталось!.. Ах да, с Совиной Лапой еще парнишка был, тоже бил грабителей. А ну, сказывай, куда вы парнишку дели!
   От всей широты своей счастливой души Шенги посочувствовал невезучему десятнику.
   – Эй, Мрабиш! – крикнул он в щель. – Не грусти! Твой десяток повязал банду, верно?
   И, подцепив когтями тяжелый ящик, в котором курчавилась морковь, поволок его с крышки люка.

* * *

   В переулке, где очутились Нитха и Тхаи, и впрямь была драка, но она закончилась еще до того, как героические наррабанки отбили атаку насильников.
   Теперь они шли меж заборов, враждебно поднявшихся справа и слева, мимо запертых наглухо ворот и калиток. Ближе к Тележной улице им не раз пришлось шарахнуться от лежащего на земле мертвого тела, но когда они удалились от места сражения, город принял почти обычный облик, даже прохожие стали появляться. Правда, вид они имели настороженный, шли поспешно, явно мечтая поскорее очутиться под защитой прочных стен.
   Куда брели наррабанки? А куда глаза глядят. Правда, понимала это лишь Нитха. Рабыня полностью доверилась своей спутнице (а может, просто боялась задать вопрос). Она шла, на шаг отстав от Нитхи, и торопливо, сбивчиво рассказывала о жизни в Нарра-до, где она была не столько рабыней, сколько подругой юной красавицы Сайкеши.
   Нитха слушала краем уха. Ей не было дела до того, как бедняжка Сайкеши, оставшись круглой сиротой, вышла замуж за гурлианского купца. Девушке хотелось приказать Тхаи заткнуться. Но она понимала, что этот словесный поток вызван потрясением, которое только что перенесла рабыня. И может смениться чем угодно – например, слезами. Нет уж, пусть лучше говорит…