Голотвина Ольга. Пасынки Гильдии

   Сама Нитха останавливала каждого встречного и пыталась его расспросить. Отвечали ей односложно и неохотно. И каждый ответ все вернее нагонял беспро– светную тоску. Девочке казалось, что она вечность бродит по этому страшному городу. На самом деле их путь продолжался не так уж долго и лежал по закоулкам вдоль Тележной и Шорной улиц.
   Нитха кляла себя за то, что заговорила с Тхаи там, возле горящего храма. Однако бросить свою беспомощную спутницу на произвол судьбы ей даже в голову не пришло.
   Но тягостному кошмару пришел конец. Если в городе трудно найти человека, то медведя в нем отыскать все-таки немножко проще.
   Какой-то старик, окинув наррабанок удивленным взглядом, бросил пару фраз и махнул рукой. Нитха, призвав на голову почтенного старца благословение всех богов, поспешила туда, куда указал этот взмах.
   Тхаи спешила следом. На ходу она продолжала рассказ о том, как купец уехал, а Сайкеши, оставшись без мужа с грудным сыном на руках, вынуждена была распродать почти все оставшееся после отца добро – кроме верной рабыни; как обе зарабатывали на жизнь вышиванием платков; как соседки наперебой советовали Сайкеши найти богатого покровителя. Но госпожа честно ждала возвращения мужа. И маловерные были посрамлены: купец Дейшагр вернулся и забрал жену и сына к себе в Гурлиан…
   Нитхе не довелось услышать описание морского путешествия в Аргосмир: впереди раскатилось басовитое, недовольное рявканье потревоженного зверя.
   Наррабанки переглянулись и со всех ног помчались вперед.
   На бегу Нитха молилась: «О Гарх-то-Горх, сделай так, чтобы циркачи запомнили мальчишку! Пусть дадут хоть крошечную зацепку! Снова начинать поиски… на пустом месте… Отец Богов, я не выдержу!»
   Циркачей они обнаружили там, где указал им прохожий. Двое мужчин и медведь забились меж высокими заборами, причем медведя люди поставили перед собой, чтоб никто к ним не сунулся. Здоровенный бурый зверь недовольно глядел на подбежавших девиц.
   Мужчины, пристроившиеся у зверя за спиной, выглядели так, как и подобало выглядеть циркачам: броско и нелепо.
   Высокий, плечистый старик был одет в наряд из шкур и держал в руках узловатую дубину. Нитха догадалась, что старик изображает дикого силуранского тролля.
   Второй циркач, моложе и ниже ростом, красовался в жилетке из собачьей шкуры и в шапочке с болтающимися тряпичными ушами. Физиономия была размалевана так, что походила на добродушную морду пса.
   – Добрые люди, – с надеждой выдохнула Нитха, – не видали ли вы мальчугана лет пяти, в желтой рубашке и черных штанишках, сам смуглый такой?..
   Циркачи переглянулись. Затем «человек-пес» обернулся (стало видно, что к штанам его пришит собачий хвост) и достал из буйно разросшихся лопухов черноволосого малыша в перепачканной желтой рубашке. Малыш тер кулачками заспанные черные глазенки.
   Тхаи гортанно вскрикнула, всплеснула руками, кинулась к своему сокровищу. Она бесстрашно протиснулась между забором и медведем, даже не глянув вниз, словно у ее ног был мешок с мукой, а не зверь. Выхватив ребенка из рук циркача, она прижала его к себе, называя своим белым верблюжонком, сладким дождиком, юным принцем…
   «Юный принц» недовольно вертелся в ее руках: явилась нянька, восхитительное приключение окончено!
   – Вот и славно! – умилился «дикий тролль». – Мы как раз думали: что нам с этой находкой делать? Как потасовка началась, вся мелюзга по домам брызнула, а этот остался… Ишь, как бабенка причитает! Мать?
   – Няня… – охрипшим голосом ответила Нитха. Ей хотелось сесть на землю прямо рядом с чернозубой медвежьей мордой. Из тела словно вынули все косточки.
   Но школа Подгорного Охотника взяла свое.
   Что это она, Нитха, раскисла? Она жива и цела. Подумаешь, пришлось надавать по мордам паре недоумков! Видали тварей и пострашнее! А теперь эта дуреха разыскала своего «белого верблюжонка». И самое время поскорее от нее избавиться.
   – Кто живет ближе – мать ребенка или бабушка? – строго спросила девушка по-наррабански.
   Няня оторвалась от замурзанного сердитого чада и собралась с мыслями.
   – Храм в той стороне, да? Вон, еще дымит… Наверное, бабушка. Она живет в конце Звонкой улицы, у нее ворота расписаны синими дельфинами…
   «Дикий тролль», который, оказывается, понимал наррабанский язык, оживился:
   – Я знаю Звонкую улицу! Там от поворота до поворота ремесленники с металлом работают, потому и улица Звонкой зовется. Ворота с дельфинами… да это же дом вдовы чеканщика Дейзура! Добрая старуха, между прочим! В позапрошлое лето пустила меня в сарай переночевать. Я тогда еще не с этим зверем ходил, а с медведицей. Вот она и пустила нас с Красоткой на ночлег…
   «Человек-пес» сощурился, что-то прикидывая в уме.
   – Добрая старуха, говоришь? А если ей любимого внучонка живым представить, так небось не только на ночлег пустит, а и денег отсыплет, сколько не жалко, а?
   Нитха перевела эти слова на наррабанский. Тхаи расцвела, закивала: конечно, старая госпожа добра и щедра, она любит внука…
   Договорились быстро – и маленький отряд тронулся в путь по улочкам неспокойного города. Впереди «человек-пес» с медведем на цепи, следом Тхаи, что-то напевающая своему ненаглядному маленькому господину. Завершали процессию «тролль» и Нитха.
   Да-да, девочка не смогла оставить свою новую знакомую. Хотя циркачи и показались ей славными людьми, но все же спокойнее будет самой убедиться, что Тхаи и ребенок доставлены под крылышко доброй старой госпожи…
   – Устала? – заботливо спросил «дикий тролль», заметив, как бледна девочка.
   – Немножко.
   – Хочешь, понесу тебя на руках?
   – Нет, спасибо! – поспешила отказаться Нитха, с ужасом представив себе, как известие о ее проступке дойдет до Рахсан-дэра. Дочь Светоча – на руках у чужого мужчины!
   – Ну, тогда помочь не смогу, – хохотнул «тролль», правильно истолковав смущение девочки. – Разве что не испугаешься прокатиться на спине Ревуна, он у нас смирный…
   Блистательная перспектива – прокатиться на медведе! – заставила Нитху забыть обо всем, включая гнев воспитателя. Какой там Рахсан-дэр! Такое раз в жизни бывает!
   – С удовольствием!..

4

   На каменистой неровной дороге, идущей вдоль морского берега, одна толпа нагнала другую. Два отряда мятежников смешались под одобрительные крики, хохот, веселую брань. Люди отбросили последние сомнения, они шли вершить святую месть. То, что их стало больше, они сочли знаком свыше. Разумеется, им все удастся, они размечут в щепки проклятые корабли, построенные против воли богов. И содрогнутся на своих тронах правители, и вспомнят они, что превыше их власти – власть Безымянных! Сейчас мятежники были не торговцами, ремесленниками, рыбаками, а бесстрашными воителями на стезе великой битвы! Да-да, так и назвал их жрец-вождь!..
   Увы, так и было. Бедняга Шерайс, смекнувший, что удрать не удастся, а увещевать безумцев опасно для жизни, смирился с ролью главаря мятежников и время от времени произносил пышные фразы, на которые толпа откликалась довольным ревом.
   – Я боялась, Шершень не успеет пригнать к нам свое стадо, – негромко сказала остролицая женщина тому нищему, что недавно вмешался в разговор жреца со стариком-прихожанином.
   Жрец Шерайс не напрасно подумал, глядя на женщину: «Ой, щука!» Именно так и называли эту особу все, кто ее знал.
   Сейчас Щука взглядом искала в толпе чужака, занявшего на время ее мысли.
   – Слушай, Патлатый, ты не знаешь… этот Шершень у нас корни пустит – или так, перелетная птаха?
   – А тебе что за печаль, моя королева? – ревниво откликнулся нищий. – Всякая лесная сволочь в столицу лезет, а Жабье Рыло их прикармливает. Понаехали тут!.. Ну, за каким болотным демоном этого пришлого поставили командовать городскими удальцами?
   – Опять ты за свое? – одернула Щука «городского удальца». – Говорила же я тебе: не вякай насчет Шершня и его дружков! Раз Жабье Рыло велит – наше дело хлопнуться навзничь, уткнуть нос в землю, подобрать хвост под брюхо и не скулить.
   – Это понятно, но ты же могла ему сказать…
   – Я? Да кто я такая, чтобы он меня слушал?
   – Ты хозяйка Гиблой Балки, ты королева нищих, ты госпожа столичной рвани, – с чувством произнес Патлатый.
   Женщина не улыбнулась на лесть.
   – Гиблая Балка – это канава, доверху засыпанная человечьим мусором. А хозяин у нас один. И раз он велел спалить корабли…
   – Спалим, моя королева, не сомневайся. А только лучше бы тебе уйти, еще пришибут ненароком…
   – За вашим братом не приглядишь, так вы самое простое дело испоганите, – убежденно сказала Щука. – И раз уж я здесь…
   Договорить ей не удалось: впереди возникло волнение, шум, крики. Королева нищих и ее вассал переглянулись и прибавили шагу.
   Они оказались рядом с Шерайсом в тот самый миг, когда протолкавшийся к жрецу высокий моряк сообщил «предводителю мятежников»:
   – Впереди дорога перегорожена… что будем делать, святой человек?

* * *

   Сотник Батуэл Кожаная Перчатка из Рода Хоутвеш, отвечавший за порядок на верфи, был поражен, когда на берег примчался гонец и сообщил, что разъяренная толпа идет жечь корабли.
   Да неужели Безликие допустили такое в собственный праздник?!
   Впрочем, на Безликих пусть сетуют жрецы, а его, сотника, дело – уберечь верфи.
   Обычно в праздничные дни работа затихала, лишь два десятка наемников приглядывали, чтоб голытьба из округи не воровала доски. Но сегодня на берег должен был пожаловать король со свитой, а потому работа шла полным ходом. Главный мастер посулил рабам щедрый ужин, а свободным рабочим – добавочную плату за этот день… но чтоб при высоких гостях не то что беспорядка – даже кислых рож не было!
   Поэтому под рукой у Батуэла сегодня было сорок наемников.
   – Десятников ко мне! – рявкнул командир.
   Вокруг расползался шепоток, расправлялись согнутые спины: новость облетала берег.
   – Айвеш, прикажи запереть рабов по баракам, – хмуро распорядился сотник. – На мастеров это дело не сваливай, сам пригляди… не хватало нам удара в спину!
   Пожилой наемник с бляхой десятника кивнул и удалился, на ходу сзывая своих людей.
   – Тагиаф, вели открыть оружейную, раздай парням луки и арбалеты. Рабочим… ну, пусть они хоть по дубине возьмут, мало ли на верфи дерева! Никому не позволю стоять в стороне от драки!
   – А если кто не захочет? – уточнил Тагиаф, лишь недавно ставший десятником.
   – Что значит – не захочет? По уху его! Ты десятник или белошвейка? Учить я тебя должен? С новобранцами ты тоже цацкаешься?.. Ах, нет? Вот и перед этими нечего раскланиваться. Считай, что они – твои новобранцы… Эй, Фарибиш…
   Тут сотник оборвал фразу.
   Батуэл собирался отдать приказ, который мог сломать ему жизнь.
   Чуть помедлив, он сказал четко:
   – Выпрягайте коней из подвод. Опрокидывайте телеги, закрывайте вход с обеих улиц. Туда же бревна тащите, стройте завал – от дома к дому… мышь чтоб не пролезла!
   Работа закипела. Батуэл был серьезным командиром и держал в сотне порядок.
   Завал рос на глазах, и сотник позволил себе взвесить: что он поставил на кон?
   Если гонца послал какой-то дурак-паникер… если мятеж – просто буйство подвыпившей толпы… если стража уже усмирила крикунов и шествие продолжает путь…
   Что ж, тогда он, Батуэл, конченый человек. Не сотник, даже не десятник… скорее всего, каторжник, роющий дренажную канаву, стоя по пояс в трясине. Не один год придется плясать с лопатой вместо подружки! Ибо трудно ждать милосердия от короля, который, восседая на золотых носилках, проплывая над праздничным городом, вдруг обнаружит перед собой завал из бревен и досок, с которого в него целятся лучники…
   Конечно, тут уж фантазия сыграла с Батуэлом скверную шутку. Разумеется, первыми явятся «щеголи», расчищающие путь для процессии. И лучников Батуэл успеет убрать. А вот прочный, на совесть сложенный завал в два счета не размечешь. Шествию придется остановиться и ждать, пока перетрусивший сотник освободит путь своему государю…
   Страшная картина. Но, заслоняя ее, стоит перед глазами другая, еще ужаснее.
   Разгромленные верфи, убитые рабочие, пылающие корабли. И грозное лицо Хранителя: «А что ты сделал, Батуэл Кожаная Перчатка, чтобы спасти имущество Трех Престолов, доверенное тебе? Ведь ты был извещен о мятеже!»
   И тут уже пожизненная каторга, если не удавка палача…
   Батуэл напрягал слух, стараясь сквозь шум работы на завалах услышать пение рогов, извещающее город о том, что шествие подошло к очередному храму.
   Но вместо трубного рева сотник услышал крик наемника из третьего десятка, посаженного на крышу ближнего дома, чтобы высматривать врага:
   – Они идут! Храни нас Безликие, они уже идут!

* * *

   Казалось бы, трактирщику Юнфалу надо радоваться, когда в его заведении полно народу.
   Но это когда за столами шумят веселые компании, жадно требуют мяса и вина, щедро сыплют медь и серебро. В округе живут в основном ремесленники, постоянные гости Юнфала. Они умеют поесть и повеселиться. Вот за такое нужно благодарить Безымянных!
   А если в городе мятеж и таверна набита случайными прохожими, которые решили переждать сумятицу под крышей «Лепешки и ветчины»? Причем ни пить, ни есть они не собираются. У них и денег-то, пожалуй, нет: просто мимо шли…
   Сидят, переговариваются негромко, словно боятся, что их услышит кто-то недобрый. Шепоток летает от стены к стене, разговор не разбирает своих и чужих: всех объединила общая тревога. Общее желание, чтобы смута передвинулась дальше. Все равно куда, лишь бы скорее выбраться из таверны, добраться до дому, до своей безопасной норки, без риска, что тебя по ошибке заберет стража, ограбит распоясавшийся уличный лиходей или просто накатит уличная драка, в каких особо не разбирают, где свой, а где чужой.
   У трактирщиков не принято гнать взашей из заведения человека, который сидит и ничего не заказывает. Будешь выставлять на улицу всякого, кто, скажем, решил дождь переждать, – пойдет о таверне дурная слава: мол, хозяин – жмот негостеприимный.
   Вот Юнфал и потчует гостей, скрывая под медовыми словами колкую неприязнь:
   – Не проголодалась ли госпожа? Может, пирог с рыбой или парочку жареных голубей?.. Ну, если почтенная госпожа не голодна, так, может, ее сын чего-нибудь съест?.. Ах, это не сын, а муж?.. Умоляю простить мою ошибку, но кто бы мог подумать… Кто хам? Я хам? Разве я сказал хоть одно грубое слово? Не хотите еду заказывать – сидите так, мне не жалко… Эй, парень, а у меня свежее пиво! Хмельное, пенное, и налью почитай что даром – по медяку за кружку!.. Что, не надо?.. И то верно, кого я спрашиваю, откуда у тебя медяку взяться? Папаша, ты тут так славно устроился – может, тебе поесть принести?.. Нет?.. Ну-ну, сиди, раз тебе нравится мой потолок разглядывать… может, он у меня особенный, потолок-то… Добро пожаловать, молодой господин, место найдется! Будут ли распоряжения насчет обеда?
   – Будут. Жареное мясо и вино.
   Брови Юнфала приподнялись. Наконец-то нормальный посетитель! Молодой еще, совсем юнец, а держится властно, уверенно. Похоже, из знати. И одет не бедно…
   – Отборная свинина, сочная, нежная! А вино такое, что и наррабанскому Светочу не стыдно к столу подать! – посулил Юнфал, радуясь, что хоть у кого-то сегодня кусок в горло полезет. Дай ему Безликие здоровья и аппетита, этому зеленоглазому красавчику!
   Трактирщик повернулся, чтобы сбегать на кухню и распорядиться насчет мяса и вина… и понял, что обрадовался рано.
   До сих пор неприятности плескались вокруг «Лепешки и ветчины», но в таверну не залетали даже брызги. Но теперь в трапезную по-хозяйски вошла самая настоящая, полновесная неприятность.
   Посетители бочком-бочком придвинулись к стене, освобождая путь четверым парням, возникшим на пороге.
   Старшим явно был лохматый детина с наглым взглядом и намотанной на запястье цепью.
   Чуть позади него спокойно стоял крепкий, с проседью мужчина, в котором по осанке можно узнать наемника.
   Рядом высился третий, годами помоложе и видом попроще. Этакий долговязый и жилистый крестьянский сын, из тех, что на медведя с рогатиной ходят.
   Из-за плеча наемника выглядывал рябой молокосос с возбужденно горящими глазами, но его трактирщик и взглядом не удостоил, нюхом почуяв мелкую рыбешку.
   Никакого оружия, кроме цепи у главаря, не было видно ни у кого из этой четверки. Но «не видно» еще не значит «нету».
   – Кто такие? – шепотом спросил трактирщик у вышибалы, очень вовремя возникшего рядом.
   – Люди Жабьего Рыла, – быстрым шепотом ответил тот. – За старшего – Потрох, у которого цепь…
   – Да что им надо-то? – тихо изумился хозяин. – Я вроде дань исправно плачу.
   Но компания, стоящая у порога, не соизволила даже поздороваться с хозяином. Так же холодно и презрительно оглядывали недобрые гости притихшую трапезную.
   – Который длинный, того Орясиной кличут, – успел пробормотать вышибала, – а наемника я не знаю…
   Тут Потрох соизволил открыть рот.
   – Эй, Редька! – бросил он небрежно. – А ну смотри – который?..
   Рябой молокосос с готовностью вылетел из-за спины главаря. Голос его срывался на визг от мстительной радости:
   – Вон тот! Который в красной рубахе!.. Который у окна!..
   – Цыц, – степенно оборвал его наемник. – Поняли уже.
   И вся компания неспешно прошествовала через таверну. Ни нарочно, ни случайно никто не оказался у них на пути. А за их спиной, в дверях, возник человеческий водоворот. Люди молча работали локтями, пробиваясь к выходу.
   «Лепешка и ветчина» перестала быть приютом и убежищем.
   Те немногие, кто остался в таверне, жались к стенам. Осторожность деловито шептала им: «Уходить пора!» Но громче, навязчивее был горячечный говорок любопытства: «Ой, что сейчас будет, что будет!..»
   И зеваки жадно глядели на то, как грозные пришельцы остановились перед темноволосым юношей в красной рубахе. Их разделял стол. Юноша снизу вверх смотрел на подошедших. В его доброжелательном взгляде не было даже тени страха.
   Потрох пренебрежительно глянул на нарядного юнца и обернулся к своему рябому спутнику:
   – Ты что это, Редька, шутки шутить вздумал? Мы-то решили, что тебя серьезный боец обидел. Уж с этим сопляком и сам разобраться мог! Может, следующий раз нас кликнешь, чтобы отшлепать пятилетнего карапуза? Других дел у нас нет, особенно сегодня!
   – Да ладно тебе! – беззлобно перебил его наемник. – Мы ж не крюк делали – мимо шли! Так чего бы по пути не поучить нахала?
   – Верно говоришь, Чиндаг! – подхватил Орясина. – И сами потешимся, и гаденыша поучим. Ишь, ухмыляется, словно ему бродячий балаган комедию ломает!
   Потрох развел руками – мол, что уж с вами, парни, поделаешь! – и обратился к улыбающемуся юноше:
   – Кто ж ты таков будешь, молодой господин, и откуда на наши головы свалился?
   – С улицы забрел, через дверь вошел, – приветливо отозвался юноша. – А зовут меня Нургидан Черный Арбалет из Рода Айхашар.
   – Из знати, стало быть? – тоном грозного обличения воскликнул Орясина.
   Трактирщик, бочком-бочком подобравшийся к стойке и приготовившийся за нее нырнуть, похолодел при этих словах. Стало быть, ему, Юнфалу, предстоит неприятный разговор со стражей: как это в «Лепешке и ветчине» очутился труп знатного юноши?
   А будущий труп знай себе ухмылялся, явно не чувствуя, что над ним сгущаются тучи.
   Потрох скорбно покачал головой – мол, тяжелый случай! – и вопросил:
   – Ты зачем, господин, нашего Редьку обидел?
   – Это вон того, рябого? – уточнил Нургидан. – Да ты глянь на него получше, тебе ж самому захочется ему по морде съездить!
   Потрох невольно оглянулся на рябого – и поперхнулся словцом, которое было готово сорваться с языка. Похоже, ему и впрямь захотелось съездить Редьке по морде.
   Наемник Чиндаг хохотнул, а Орясина возмутился:
   – Ты бы, господин, сначала спросил, кому Редька служит!
   – Да, – приосанился рябой. – Жабьему Рылу!
   Чиндаг молча отвесил дурню затрещину. Да, у каждого сейчас это имя на уме, никто не ошибся… но вслух-то зачем «ночного хозяина» называть?
   – Запомню, – покладисто кивнул Нургидан. – Так впредь и буду делать, как вы, люди добрые, научили. Захочу кого-нибудь отлупить – первым делом его спрошу: на кого работаешь? Он ответит: на Жабье Рыло. Только после этого начну его бить. Не раньше.
   Наемник Чиндаг от души расхохотался. Орясина пытался понять, что происходит. А Потрох, не привыкший к подобным речам, наливался гневом:
   – Ты что, змееныш, вздумал надо мной шутить?
   – Кто ж над тобой еще пошутит, как не я? – ответил Нургидан тоном человека, исполнившего свой нелегкий и неприятный долг.
   – Так… – страшно выдохнул Потрох.
   Цепь словно сама соскользнула с его запястья, метнулась в лицо дерзкому Сыну Рода.
   Движение было стремительным и незаметным, как бросок змеи.
   Незаметным для любого, кроме Нургидана.
   Цепь легла в его подставленную ладонь так точно, словно два циркача долго отрабатывали этот трюк.
   Потрох, не ожидавший рывка, дернулся вперед, словно поклонился знатному наглецу. Нургидан вскочил так резко, что скамья отлетела назад, свободной рукой поймал противника за лохмы и крепко приложил физиономией об стол.
   Потрясенные зрители еще и воздух не успели выдох– нуть, а наемник Чиндаг уже подхватил стоящую рядом тяжелую скамью, взметнул ее над головой.
   Удар убил бы юношу, как муху, но тот с неимоверным проворством юркнул под стол. Скамья гулко грохнула по столешнице – и тут же, почти так же гулко, грохнулся на пол наемник: Нургидан, высунувшись из-под стола, дернул его обеими руками под колени.
   Нургидан вскочил на стол, пнул по руке Орясину, который сунулся к нему с ножом, и поймал на лету блюдо, брошенное в него Редькой.
   – Эге, приятель, твоя рука уже не болит? – крикнул он весело и швырнул блюдо в Орясину.
   И началась потеха!
   Юноша в красной рубахе закружился по столам, с хохотом уворачиваясь от протянутых рук и летящих в него мисок, кувшинов, блюд. Он был легок, как пламя, – и, как пламя, его не взять было голыми руками! Он плясал по таверне, как факельный язык на ветру. Он нырял под столы, выныривал с другой стороны и, перепрыгнув назад через столешницу, успевал дать пинка тому из преследователей, кто сдуру совался за ним под стол.
   Зевакам это зрелище доставляло уйму радости… до тех пор, пока Потрох не рявкнул:
   – Эй, кто в таверне – всем ловить мерзавца! Кто по углам будет отсиживаться – уши отрежу! А кто его поймает, тому золотой!
   Вот тут зрители и пожалели, что дали любопытству завести себя так далеко. Но спорить со страшным Потрохом не решился никто. Только Юнфал попытался забиться под стойку. Но Орясина за шиворот извлек его оттуда и пинком отправил в гущу драки.
   Вот тут Нургидану пришлось туго. Одно дело удирать от четверых – это забава, веселая игра. Но когда к тебе тянется столько рук сразу…
   К выходу было не пробиться, и Нургидан рванул по деревянной лестнице на галерею второго этажа. Сюда выходили двери комнат, которые хозяин сдавал постояльцам. Юноша решил уйти через одну из комнат, в окно.
   Погоня столпилась на нижних ступеньках, мешая друг другу. Нургидан оторвался от преследователей и пронесся по галерее, дергая на ходу ручки дверей.
   Увы, все двери были заперты. Тупик! А погоня уже топала по лестнице так, что хрустели старые ступени…
   Нургидан ухватился за перила, опоясывающие галерейку, и рванул их. Гвозди вылезли из трухлявого дерева, и в руках юноши оказался большой кусок перил с резными балясинами. Взмах – и преследователи посыпались с галереи в трапезную. Нургидан смел их вниз, словно метлой.
   Выбираясь из барахтающейся человеческой кучи, Потрох с ненавистью прокричал:
   – Ты, сволочь, у меня в ногах будешь ползать!
   – Договорились! – отозвался с галереи Нургидан. – Только сперва пол подмети!
   А Чиндаг не тратил времени на перебранку. Он успел побывать на кухне и вернулся с огромным вертелом, еще недавно украшавшим большой очаг. Солидный тяжелый вертел, на который будет просто здорово насадить этого наглого мальчишку, словно свинью!
   Чиндаг поднял вертел, словно копье для броска, привычно качнул его в воздухе, оценивая вес, и решил не бросать эту непривычную штуковину в противника, а подняться по лестнице и тяжелой железякой размолотить трухлявую деревяшку в руках змееныша.
   И тут кто-то ударил наемника под руку. Вертел улетел в сторону. Чиндаг в ярости обернулся – и встретился взглядом с белобрысым парнем в ошейнике раба.
   В азарте драки Чиндаг не подумал о том, откуда взялся парень, которого только что не было в трапезной. Раз в ошейнике – значит, здешний слуга. Испугался, придурок, что в таверне произойдет смертоубийство…
   – Пошел вон, – бросил наемник, ища взглядом вертел. – Я с рабами не дерусь.
   – Мне повезло! – обрадовался белобрысый и снизу вверх двинул Чиндага кулаком в подбородок. Наемник лязгнул зубами, взмахнул руками и брякнулся на пол.
   Нургидан, хоть и отбивал на галерее второй натиск преследователей, все же углядел происходящее внизу, оценил удар и вскинул левую руку в жесте одобрения.
   Юнфал, подобрав брошенный наемником вертел, вознамерился было ринуться на гостя, сломавшего перила на галерее. Но Дайру метко отправил в полет медный кувшин – и полет этот завершился на башке трактирщика.