А рядом довольно ворчал Урр. Он разорвал одну из зверушек и чавкал, поспешно насыщаясь. Это не вызывало у Щуки отвращения. Урр ей тоже нравился: могучий, злобный, опасный… как, наверное, крепко притягивает он к себе этими когтистыми лапами женщин, как стискивает их – до хруста в костях, до головокружения!
   Щука знала, что Майчели и Урр – людоеды. Это дразнило и возбуждало ее. Как, наверное, это ярко и волнующе – прижаться губами к губам, оскверненным людоедством!
   Но этого не было. Никогда.
   Сколько раз она приводила в эту пещеру рабынь и шлюх, получая взамен сначала разные диковины Подгорного Мира, а потом – листья, листья, листья… Иногда эти стервы были безобразны, тогда Майчели злился и торговался. Но ни разу – ни разу! – он не захотел ее как женщину…
   Обида и злость, навеянные воспоминанием, передались рукам, и Щука остервенело хлестала шалью по стенам. Плач и хлопанье крыльев, шлепанье мягких телец на пол и шелест шкурок по камню…
   Поющие Мешочки – так назвал их тогда Майчели. Она удивилась: почему «поющие»? Он объяснил, что, кроме дурацкого хныканья, эти твари испускают особые звуки, неслышимые для грубого человеческого уха. А вот Урр их слышит чудесно, да и он, Майчели, может их уловить. Этим беззвучным «пением» Мешочки предупреждают соплеменников об опасности. А большая круглая пещера собирает «пение», отражает от стен, усиливает и выбрасывает наружу через другой вход, на противоположной стороне. Такой взрыв страха и боли Урр не упустит.
   Щука понятливо кивала и вспоминала, как в детстве любила кричать в огромный пустой кувшин. Собственный голос возвращался усиленным и искаженным, каждый раз пугая малышку…
   Внезапно Щука опустила руку с шалью. Она стояла среди расползающихся прочь зверушек, пораженная горькой мыслью.
   Майчели тогда пошутил: «Эта пещера – мой колокольчик перед парадной дверью. Перед Вратами, которые проворонила у себя под носом почтеннейшая Гильдия Подгорных Идиотов…»
   И теперь Щука с болью повторяла: «Колокольчик… колокольчик…»
   Да. На той стороне – вход в дивный мир, где под ногами растет желанная «травка-бородавка», порхают невиданные птицы, ползают сверкающие змеи, парят в небесах драконы… Да, этот мир опасен. Не раз Щуке доводилось слышать, как гильдейские Охотники и пролазы хвастались по кабакам своими приключениями. И всегда в этих рассказах щелкали клыками свирепые твари.
   Ну и что? Можно подумать, Гиблая Балка – местечко для тихого отдыха! Туда бы хоть на несколько дней забросила судьба этих хвастунов – враз бы запросились к своим Клыкастым Жабам…
   Да. Щука стояла на пороге роскошного барского особняка. И звонила в колокольчик, ожидая, что ей, нищенке, вынесут малую кроху несметных богатств, принадлежащих таким, как Майчели и Урр. Вынесут и бросят: держи, побирушка!
   А за порогом этого дворца она не была ни разу. Не место ей там…
   Но почему – не место?
   Майчели предупреждал: проходить через Ворота опасно. Никогда не знаешь, что принесли к Порогу Миров движущиеся складки – жерло вулкана, клокочущее лавой, или безбрежное море…
   Угу. Знакомо, и даже очень. У каждого богача на воротах нарисована оскаленная собачья голова. Мол, прочь отсюда, бродяги, если не хотите, чтоб вас порвали в клочья!
   А собаки-то, может, вовсе и нету…
   Щука подумала о том, что после торга с Майчели придется выбираться наружу, карабкаться наверх по утесу, забирать у терпеливо поджидающего Патлатого дурацкий знак королевы вонючего королевства. И возвращаться в мерзкую, мерзкую, трижды мерзкую Гиблую Балку, где только и радости, что охота на чаек с ручным горланом да сладкий дым от сгоревших стрельчатых листьев.
   Нет. Она больше не может. Вот что хотите с ней делайте – не может.
   Вулкан так вулкан, море так море!
   – Эй, Майчели! – закричала женщина. Голос эхом покатился по пещере. – Эй, Подгорный Мир! Нищенка явилась! И сегодня она войдет во дворец!
* * *
   Все было взвешено и решено заранее, и теперь Равар Порыв Ветра глядел, как исполняется его воля.
   «Танцор» и «Вспышка» занялись портом… правильно, там молодые капитаны, это дело как раз по ним: много шума, азарта, веселой злости. Пусть разносят в щепки все, что подвернется под руку, пусть стягивают к пристани всех стражников, что есть поблизости.
   А потом – резкий, яростный прорыв «Гордеца» и «Клинка» к Малой бухте, что отделена от Портовой узкой «горловиной». Вообще-то разумнее было бы послать «Осу», на ней катапульты не хуже, чем на «Гордеце». Флагман должен не лезть в самый жар, а наблюдать за ходом боя и управлять им. Но Равар убедил себя, что его место – на острие атаки.
   Но еще рано туда, в Малую бухту, где за второй цепью стоят еще два таможенных судна, а на берегу – недостроенные корабли на стапелях.
   А пока надо помочь «Танцору» и «Вспышке», которые уже отправили на берег шлюпки и теперь крутятся под обстрелом береговых катапульт.
   – Глянь, старина, – кивнул капитан своему проверенному в десятках боев мастеру катапульт, – как эти береговые жабы расплевались ядрами! Надо бы их накрыть как следует. Достанешь?
   Старик с красно-коричневым, выдубленным ветрами лицом глянул на капитана молодым ястребиным взором:
   – Достану!
   Он вскинул перед собой вытянутую руку, поймал поднятым указательным пальцем одну из береговых катапульт, возле которой суетились фигурки стражников. Как раз в этот миг ее ковш дернулся вверх и вперед, тяжелое ядро по дуге ушло в воздух и ахнуло в воду недалеко от борта «Осы».
   Мастер проследил взглядом полет ядра, перевел глаза на свою любимицу «Вредину», на ее поворотный круг с черными и красными отметинами, и скомандовал:
   – Три деления по солнцу!
   Матросы с силой навалились на рукояти поворотного круга. Массивная «Вредина» отозвалась скрипучим уханьем и пошевелилась, словно просыпающийся тролль-людоед…
* * *
   Щука представляла себе Врата Миров лучезарной аркой, на которую, как на солнце, невозможно смотреть. Но ей пришлось разочароваться: такая же щель, как и та, сквозь которую она протиснулась в пещеру.
   Пробираясь меж тесных стен, ощетинившихся острыми обломками камней, женщина расцарапала в кровь щеку и разорвала рукав – но все же упустила миг, когда эта подлая скала вдруг исчезла. Щука приняла это невероятное явление радостно и благодарно, как залог будущих чудес.
   Женщину окружали – без края, до самого горизонта! – пышные, высокие фиолетовые метелки. Источая тонкий аромат, они упруго раскачивались, словно танцовщицы, восхваляющие пляской появление королевы. При резком порыве ветра, взлохмачивающем их «прически», над фиолетовыми волнами взвивалось серебристое облачко пыльцы – и тут же исчезало, растворялось в прозрачных струях.
   Ничего прекраснее Щука в своей жизни не видела.
   Тяжелые метелки колыхались почти в безмолвии, только легкий шорох разносился вокруг. Но женщина готова была поклясться, что слышит волшебную музыку.
   Солнце светило неярко, мягко, словно боялось ослепительным сверканием разрушить это утонченное, изысканное диво. И даже серое небо, до которого, казалось, можно дотянуться рукой, выглядело очень уютным.
   Но главное было не в этой красоте, не в запахах, не в солнце. Таилось что-то в самом воздухе, в самой ткани Подгорного Мира. Что-то неуловимое, неощутимое… но оно заставило сердце женщины пуститься в пляску, плеснуло блеска в ее глаза, расцветило щеки румянцем. Сейчас Щука была и впрямь хороша собой, почти красива – так светилась она изнутри.
   Состояние, в котором пребывала Щука, напоминало сладкие минуты, когда она вдыхала первые затяжки драгоценного дыма: не «ашроух» еще, лишь светлое преддверие его…
   – Ничего себе! – сказала Щука вслух. – Да если в таком краю жить, так и «травка-бородавка» не очень-то нужна!
   И замолчала, поняв, что слова сейчас будут фальшью. Любые слова. Потому что в этом мире, не знавшем человека, надо быть зверем среди зверей.
   Обмирая от острого душевного томления, не смахивая с ресниц счастливых слез, женщина опустилась на четвереньки. Запрокинула голову – так волчица поднимает морду к луне. И завыла – во все горло, от души, изливая в этих звуках свое легкое, жаркое безумие:
   – А-у-у-у-оу-у-а-а!
   Ей не казалось странным то, что она делает. Здесь она была сама себе госпожой, и все было просто замечательно, и…
   Позади послышались странные звуки: легкий скрежет, постукивание, сухое царапание.
   Щука обернулась, плавно встала.
   Из густой фиолетовой поросли поднялась некая тварь. Вид у твари был хищный и недружелюбный. Вроде паука, но размером с волка… а жвала-то, жвала – что клыки!
   Тварь переминалась с лапы на лапу, явно оценивая добычу.
   В руке у Щуки уже был нож, и женщина холодно и зло прикидывала: куда бить эту мразь, когда набросится? Что набросится – в этом сомнений не было.
   От жвал можно увернуться, но пробьет ли нож шкуру? Там вроде панцирь, как у рака. Лучше ударить в глаз.
   Но огромный паук не спешил нападать. Вместо этого он издал хлюпающий звук – и длинная клейкая лента слюны упала на грудь и руку женщины, мгновенно застывая. Щука попыталась оторвать руку с ножом от платья. Ветхая материя треснула, рука с прилипшим к ней лоскутом освободилась.
   Теперь Щука была начеку. Она кружила вокруг топтавшегося на месте паука, готовая увернуться от следующего плевка. Бежать она не пыталась: вон какие у твари лапы длинные! Наверняка носится, как лось!
   Страха она не испытывала, лишь боевой задор и азарт. Виной тому был дразнящий отравленный воздух.
   Но матерый хищник понимал толк в охоте – и следующая струя слюны полетела женщине по ногам, хлестнула по ним, сцепила накрепко. Не удержав равновесия, Щука упала. Бурое чудовище рванулось к ней.
   Но королева нищих не успела даже испугаться. Над лежащей женщиной пропела стрела – и глубоко ушла в паучью тушу сквозь хитин панциря.
* * *
   Можно ли оставаться зрителем, когда вокруг кипит битва? Когда с уткнувшихся в пристань шлюпок спрыгивают вооруженные до зубов матросы и с ходу вступают в бой с охраной порта? Когда льется кровь, слышится брань мужчин и визг женщин (схватка выплеснулась уже на припортовый рынок)? Можно ли при этом быть праздным зевакой?
   Еще как! Если восседаешь на крыше, откуда все прекрасно видно и куда может залететь разве что случайная стрела (что придает зрелищу остроты).
   Но языки пламени, струящиеся по стенам и танцующие на краю крыши, быстро превращают зрителей в участников бурных событий….
   – Прыгаем! – скомандовал Айсур.
   – Может, лучше с той стороны? – опасливо спросил Чердак, глядя на кипящую внизу драку.
   Четверо стражников под натиском семерых пиратов отступили почти вплотную к складу.
   Но противоположный край крыши уже занялся пламенем. Сухие сосновые доски чернели на глазах.
   – Прыгай, дурак! – заорал Айсур. – Ты хвастался, что твой погребальный костер зажжет сам король? Если останешься на крыше, обряд будет куда скромнее! Прыгай и делай ноги!
   Айсур кричал не столько на приятеля, сколько на себя: прыгать было высоковато.
   Наконец он решился, перебросил свое легкое, щуплое тело через карниз, глянул вниз – и выругался про себя. Прямо ему под ноги переместилась драка. Стражник и пират, забери обоих Болотная Хозяйка, увлеченно били клинком о клинок, совсем не думая о том, что мешают Айсуру спрыгнуть.
   Тут край карниза хрустнул под пальцами, парнишка свалился прямо на одного из дерущихся. Точно, как будто примерялся, съехал ему на плечи, услышал под собою крик изумления и боли, перешедший в хрип, – и обрушился наземь вместе с бедолагой, на которого брякнулся.
   Айсур ударился боком о землю, заерзал, выбираясь из-под пирата, мертвого или умирающего.
   Чья-то рука ухватила его за шиворот, выдернула из-под тяжелой туши, поставила на ноги.
   – Спасибо, парень, – устало выдохнул тот самый стражник, старый враг, который еще недавно гнался за Айсуром и Чердаком через весь рынок. По мечу стражника стекала кровь. – Не спрыгни ты на него, он бы меня…
   «Крысолов» не договорил: на помощь пиратам оравой спешили их дружки.
   Над Айсуром взлетел клинок. Тут бы ему и догонять брата в Бездне… но именно в этот миг, не выдержав жара, решился спрыгнуть с горящей крыши его приятель. Пират обернулся к новому противнику, который показался ему опаснее. Но ударить не успел: Айсур, поднырнув под его руку, вцепился зубами в запястье. От неожиданности пират выронил меч, взвыл, тряхнул рукой, на которой повис цепкий парнишка, вскинул над его головой тяжеленный левый кулак…
   И тут же в грудь пирату вонзился его собственный клинок.
   – Ну, ничего себе! – пожаловался спаситель Айсура, стоя над хрипящим противником. – Называется, сходил на рынок!
   И вскинул чужой меч, отражая новый удар.
   Айсур ошалело уставился на человека, так легко ворвавшегося в бой. Смуглая кожа, ярко-рыжие волосы… тот самый Охотник, который вчера нашел Айсура возле осажденных верфей и отобрал свой кошелек!
   Предаваться воспоминаниям было некогда: вокруг кипела схватка. Айсур нагнулся над умирающим пиратом, сорвал с его пояса длинный нож и завертелся, уклоняясь от ударов. Краем глаза увидел, что Чердак тоже поднял чей-то меч и отмахивается от врагов – неумело, но отчаянно.
   Помочь другу Айсур не мог, ему самому приходилось туго: дюжий громила, разозленный проворством мелкого наглеца, прижал его к стене сарая.
   – Ну, цыпленок, тут тебе и сдохнуть! – гаркнул он и с силой опустил свой меч… на вовремя подставленный меч Подгорного Охотника.
   Умело отбив удар, рыжеволосый спаситель встал перед пиратом, прикрыв собою Айсура. Клинки залязгали четко и зло: морской разбойник нарвался на сильного противника!
   Айсур, оказавшись в безопасности, перевел дыхание, а затем, вынырнув из-за спины Охотника, очутился рядом с его противником, ударил его ножом в живот – и тут же метнулся назад.
   – Молодчина! – воскликнул Охотник, добивая раненого врага. Он хотел сказать еще что-то, но на место упавшего пирата встал другой.
   Айсур не успел порадоваться похвале. Справа послышался знакомый вскрик. Чердак!..
   Айсур обернулся – и ахнул, увидев, как его друг оседает по бревенчатой стене, пятная кровью землю у своих ног.
   Забыв об опасности, Айсур бросился к нему, подхватил за плечи.
   – Дружка ранили? – крикнул Охотник. – Попробуй оттащить его отсюда, я прикрою!..
* * *
   – Старый самец, да еще искалеченный. – Майчели покосился на бурую тушу. – Видно, стая его прогнала. Забрел в чужую складку…
   Урр оторвал кусок хитинового панциря, принюхался и довольно забормотал.
   – Ешь-ешь, – разрешил ему Майчели. – Да нам с дамой по кусочку оторви.
   Урр запустил лапы в разорванную тушу волчьего паука (Щука уже знала, как называется чудище, едва ее не сожравшее), оторвал кусок серо-белесой волокнистой плоти, разорвал его пополам и протянул одну половину приятелю, а другую – Щуке.
   Майчели принялся за еду, а женщина помедлила, но не из брезгливости: ее остановил взгляд глубоко запавших глаз Урра.
   – Гры-ы-ых, – негромко пророкотал двуногий зверь и опустился рядом со Щукой на колени, не сводя глаз с кровавой царапины на ее щеке.
   Женщина не дрогнула, не отстранилась. Все происходящее слилось для нее в сверкающую полосу: красота встретившей ее складки, смертельный танец с пауком, появление Майчели, опасная и волнующая близость Урра, приоткрывавшего острые зубы то ли в улыбке, то ли в оскале. От пролазы несло тухлятиной, но в Гиблой Балке королева нищих притерпелась и не к такой вони.
   Майчели перестал есть и с обычным бесстрастным выражением мраморно-прекрасного лица наблюдал, как его напарник вытянул длинный язык и принялся слизывать кровь с шеи и щеки женщины. А та подалась к нему всем телом, подняла повыше подбородок, чтобы Урру было удобнее.
   Наконец звероподобный пролаза оставил свою забаву, вернулся к туше паука и принялся рвать ее лапами и зубами. Казалось, он полностью поглощен этим занятием. Но Майчели, хорошо знавший напарника, заметил, что время от времени тот поднимает голову и бросает на гостью короткие взгляды. Видимо, она произвела на Урра впечатление – первая женщина, которая в его присутствии не вопила, не пыталась убежать и не падала в обморок.
   – Ешь, – кивнул Майчели Щуке.
   Та храбро вонзила крепкие зубы в сырую плоть паука, жилистую и неприятно пахнущую. Эти мелочи не смутили Щуку. Она вскользь подумала: «Пусти сюда ораву нищих из Гиблой Балки – они в два счета оставят от этой твари только панцирь!»
   Майчели ел неторопливо и аккуратно. Дожевав последний кусок, он пригнул к себе пучок травы, вытер руки о фиолетовые пышные метелки и сказал:
   – Вот теперь рассказывай.
   Щука еще не прикончила свою порцию. Но, услыхав приказ Майчели, тут же отложила недоеденный кусок, тоже вытерла руки о траву и принялась рассказывать о своей беде. Пролаза слушал ее внимательно, перебив лишь дважды. Первый раз, когда Щука поведала о том, как пленница-наррабанка сбежала от нее, Майчели коротко бросил: «Дура!» – и получил в ответ виноватый взгляд. У женщины был вид оплошавшей собачонки.
   Второй раз Майчели вмешался, когда женщина упомянула о том, что трое учеников Шенги ушли на испытания в Подгорный Мир. Пролаза жестом остановил рассказчицу и заставил как можно точнее повторить беседу со служанкой.
   А Щука поймала себя на том, что говорит без особого интереса. Еще недавно это было вопросом жизни и смерти – удастся ли поймать наглую наррабанку, узнает ли Жабье Рыло о преступной болтливости королевы нищих? Но сейчас, в вихре чудес, в радостном смятении чувств, ей не хотелось думать о Жабьем Рыле. Хотелось вскочить, закружиться в танце среди фиолетовой травы. Или запеть во весь голос. Или расцеловать обоих хозяев Подгорного Мира. И если она старалась быть сдержанной, то лишь потому, что невольно подражала великолепной невозмутимости Майчели.
   А тот, глядя перед собой, сказал задумчиво:
   – Эти гильдейские выкормыши дважды ухитрились рассердить нас с Урром. Придется их наказать. Но это уже наше дело. А ты ступай домой. Ты не принесла товар, но сообщила важные новости. За это получишь два листа. Хватит на первое время, а потом найдешь для нас что-нибудь подходящее.
   – Я не уйду отсюда.
   Эти слова вырвались сами собой – и тут же стали непреложной истиной.
   Никуда Щука отсюда не уйдет. Пропади на дне трясины и Гиблая Балка, и Жабье Рыло, и Аргосмир, и весь Гурлиан, где ей не было счастья. Здесь ее место! Здесь она будет жить и здесь умрет!
   Холодные, неподвижные глаза Майчели не отрывались от лица женщины. Щука чувствовала его взгляд, словно прикосновение.
   – И ничего с собой не взяла? – спросил он наконец.
   – А что мне брать? У нищего, как говорится, и двор и дом в суме.
   – Ну, одна-то ценность у тебя есть. Ручной, хорошо обученный горлан – как пригодился бы он в Подгорном Мире!
   Вот когда Щуке стало стыдно! Так стыдно, что жаром полыхнуло по щекам ее, обычно бледным. Как могла она не подумать о горлане! Живое оружие, защитник, добытчик!
   – Ой… да он же возле пещеры сидит… нашел меня, прилетел…
   После короткого молчания Майчели бросил снисходительно:
   – Сейчас мы вернемся в пещеру. Втроем, чтобы не искать друг друга по всем складкам. Ты тут первый раз и не знаешь, какая это хитрая штука: они же двигаются, плывут… Позовешь горлана, только быстро. А потом мы разыщем гильдейских зверят. И они у нас поймут, что это такое – разевать пасть на взрослых хищников.
* * *
   – Пора! – прокричал с мостика капитан Равар.
   Сигнальщик тут же взмахами флагов передал его приказ на «Клинок».
   – На руле, не зевать! – громогласно добавил Равар. – Лоцмана слушать, треска ты снулая, морского ежа тебе в брюхо через задницу!
   Старик рулевой и бровью не повел: слова капитана были данью старому морскому суеверию. Еще ни один капитан-бернидиец не вел корабль в бой, не ругнув перед этим рулевого.
   Лоцман тоже не обернулся на капитанский голос. Только мелькнула у предателя мысль, что в последний раз указывает он путь кораблю. Нет, Вишух не думал о смерти. Просто холодно прикинул, что придется удирать отсюда как можно дальше. Может, в края, где и моря-то нет. И там пожить на полученные от бернидийцев денежки, на всякий случай обучая попугая для цирка: мало ли какое коленце выкинет судьба!
   Огромный «Гордец» на веслах двинулся вдоль северного берега Портовой бухты. За ним, точно повторив его маневр, устремился «Клинок».
   Перед цепью, преграждающей путь в Малую бухту, корабли остановились, чтобы высадить на шлюпках десант.
   Единственная береговая катапульта Малой бухты швырнула ядро куда-то между «Гордецом» и «Клинком». Команда катапульты поспешно вращала поворотный круг, уточняя прицел.
   – Забей их, старина, забей их насмерть! – приказал Равар.
   По команде мастера катапульт «Вредина» и «Задира» ударили разом – корабль содрогнулся от киля до клотика.
   Но на сей раз глазомер подвел старого пирата. Каменный дождь, не долетев до катапульты, хлестнул по крыше невысокого домика, превратив ее в сито.
   – Сплоховал, слепая ворона! – загремел с мостика Равар. – Ты не катапульту подавил, ты кому-то обед испортил! – Капитан взглянул в подзорную трубу на домик, на оборвавшуюся, повисшую на одном гвозде вывеску и уточнил с убийственным презрением: – Да, это была таверна! «Ржавый багор»…
* * *
   Ждать пришлось недолго. Патлатый не успел даже разобраться, чего он хочет больше: возвращения женщины или ее исчезновения навсегда.
   Из-под утеса послышался переливчатый свист: так королева нищих подзывала своего ручного горлана.
   Патлатый вскочил на ноги:
   – Эгей! Где ты?!
   – Эгей! – донеслось снизу. – Уходи, не жди меня больше! Я не вернусь! Теперь ты – король нищих!
   Рыба, которая сорвалась с крючка, всегда больше и желаннее той, что барахтается на кукане. Забыв о своих сомнениях, Патлатый заорал:
   – Вернись! Ничего мне не надо, только вернись! Я люблю тебя! Ты слышишь? Я люблю тебя!
   Море равнодушно рокотало под утесом.
   Патлатый растянулся на животе, свесился со скалы. Внизу не было никого. Даже проклятая тварь больше не прыгала по взмыленным спинам валунов.
* * *
   Вторая цепь не опустилась перед бернидийскими кораблями так же предупредительно и любезно, как первая. Поэтому Равар приказал высадить на шлюпках десант.
   Пираты шли двумя отрядами. У одного была четкая цель: недостроенные корабли на стапелях. Отряду были выданы два маленьких бочоночка с дорогим составом, купленным за морем. Он изготавливался из густой маслянистой жидкости, добываемой в Наррабане. Лучшей зажигательной смеси мир еще не знал.
   Второй отряд должен был громить и крушить все на берегу Малой бухты, прикрывая бросок главного отряда.
   Лоцман Вишух, стоя у борта, глядел на матросов, скатывавшихся по веревочному трапу в шлюпки, и думал, что продешевил. До того как он попал на борт проклятого «Гордеца», вся затея почему-то казалась ему более безопасной. Хотя, конечно, здесь, на борту, ему куда спокойнее, чем этим олухам, которые отправляются на берег, чтобы убивать и быть убитыми. Рядом с адмиралом – самое безопасное местечко, это точно. И хотя вон тот таможенный корабль прет прямо на «Гордеца», это не страшно: адмирал-то о своей шкуре всегда позаботится!
   Вишух не закончил свои утешительные размышления: по «Гордецу» ударил носовой копьемет таможенника. Заостренное бревно проломило борт и промчалось по палубе, убивая и калеча матросов.
   Вишух в ужасе глядел на разверзшуюся в шаге от не– го пробоину. Он дернулся было прочь, но подвела иска-леченная нога. Лоцман пошатнулся теряя равновесие. В этот миг «Гордец» качнулся на волне, словно стряхивая с себя предателя.
   С воплем Вишух полетел в воду. Вынырнул, забарахтался, больно ударился головой о плавающий рядом обломок доски, вцепился в него мертвой хваткой и затих.
   Над ним захлопали крылья. Попугай, у которого было подрезаны перья, держался в воздухе не лучше курицы. Отчаянно трепыхаясь, он опустился на горб своего нового хозяина.
   В бухте шел бой. Над водой летали ядра и заостренные бревна. С берега доносились крики. А на волнах покачивалась доска, на которой неподвижно висел изменник-лоцман. На горбу его сидел попугай и панически орал:
   – Сам дур-рак! Сам дур-рак!
* * *
   Если ты сидишь в веселой портовой таверне, пьешь с хорошим старым другом, вспоминаешь былые приключения, а рядом наяривают на скрипочках и флейтах четверо музыкантов, начисто заглушая любые звуки, долетающие извне… и вдруг потолок обрушивается людям на головы каменным дождем… ну, тут простительно пережить шок!
   Но Лауруш и Шенги не позволили себе ошалело хлопать глазами. Они же были Подгорными Охотниками!
   Оба помогли раненым подняться на ноги, вместе с ними выбрели за порог – и угодили в гущу схватки.
   Со стороны могло показаться, что битва идет именно за «Ржавый багор». На самом деле таверне просто не повезло: именно у ее порога пираты схлестнулись со спешащими им навстречу охранниками с верфи.
   Подгорным Охотникам некогда было разбираться, из-за чего шум, гам и резня. Раз в дело идут катапульты – уже ясно, что тут не драка портовой шпаны с «крысоловами». Кто-то напал на столицу Гурлиана – и оба аргосмирца ринулись в бой. За свой город они были готовы кому угодно обломать мачты по самую палубу!