Голованов Сергей. Сокровища России

   Венки и своих представителей на похороны прислали все крупнейшие музеи мира, не говоря о мелких и российских. И каждый норовил пробиться к Эдику и выразить свои соболезнования. В их глазах светилось почтение к Пузыреву и желание подружиться с Эдиком. На Дюбуа поглядывали с завистью - тот лично поздоровался за руку с Эдиком, а сам Пузырев, говорили, бил ему рожу. Сумел пробиться и директор Нью-йоркского музея, ему помог Уэстлейк, который так и не отошел бы от Эдика, если бы не крепкие плечи чиновников из Министерства культуры, оттеснявшие желающих. Мешали работать. Комиссар Верже подошел с двумя милицейскими генералами, выразил соболезнование и подарил Эдику не пистолетик, а пистолетище неизвестной системы со всеми документами и разрешениями, а один из милицейских генералов извинился за необходимость съемок на видеокамеру - поступила оперативная информация о присутствии здесь главарей из МТС-33, возможно, загримированных…ничего, компьютер потом их "разгримирует"…, некий Педро Гонсалес и Михель Родригес, венесуэльцы, те самые, что пытались бросить тень на Российский музей.
   Еще в машине чиновник озадачил Эдика сафьяновой папочкой, которую теперь даже на кладбище, так и держал перед ним раскрытой. В принципе, Эдик был в курсе большинства задумок, но порой новости озадачивали. Договор о выставочном туре по России коллекции современных художников Нью-йоркской галереи? Они, что? За океаном, рехнулись? Разориться хотят? Ведь за свой счет…что Пузырь наобещал галерейщикам? Ничего, чего не смог бы Эдик - но что конкретно? Против таких Эдик ставил вопросительный знак - требовались уточнения, после чего кивал чиновнику и тот ставил галочку, как знак принципиального "да". Но большинство договоров в списке проходило без вопросов. Договоры с Лувром, с Венецией, затем Дрезден, с тамошней галереей, да, подтверждает, Каир, Багдад - в принципе - "да", только мелочи утрясти…большинство уже обсуждалось с Пузыревым, знакомо. Чиновник, что держал папочку, невысокий, по плечо Эдику, то и дело привставал на цыпочки, глаза странно испуганные. Однако, обращался со всеми прочими, как с мелюзгой. Оказалось, второй замминистра, но такой, что первей первого - друг детства самого министра, который тоже присутствовал на похоронах.
   - А это что? - вдруг опешил Эдик.
   - Что такое, Эдуард Максимович? - заволновался человечек. - Ах, это… Совсем недавняя договоренность Иван Иваныча с музеем Австралии. Они утверждают, что устная договоренность достигнута. Я записал с их слов. Что-нибудь не так?
   Эдик очумело пялился в текст. На кой черт сдалось это Пузыреву?! Конечно, дело выгодное, обмен выставками…но что можно подделать у аборигенов? Бумеранги? Чучела кенгуру? Бусы? Смешно.
   - А что за копию просят австралийцы? Тут неразборчиво, - хмуро спросил Эдик, надеясь, что это какой-нибудь второстепенный художник.
   - Сейчас…- чиновник привстал на цыпочки, - ах, да! Копию Леонардо да Винчи…
   Эдик чуть не плюнул от досады. Где их напасешься, Леонардов? Их всего три штуки имелось в распоряжении Российского музея. До отъезда Эдика, по крайней мере. И все уже обещаны кому-то.
   - Этого договора я подтвердить не могу, - твердо сказал Эдик. - Я полностью не в курсе.
   Человечек заволновался. Казалось, вот-вот заплачет.
   - Эдуард Максимович! Это же уникальный шанс! Уникальный! Коллекции Сиднейского Королевского музея еще никогда не было в России. Причем они согласны нести все расходы по авиаперевозкам туда и обратно, и даже наши, внутри страны!
   Еще бы они не оплачивали, Эдик скривился. За Леонардо они столько выручат, что…впрочем, за "копию" да Винчи Пузырев что-то с них собирался содрать, это ясно,…сколько они обещали? Впрочем, об этом потом. Главное - где взять Леонардо? Может, Пузырь расколол-таки Эрмитаж на парочку?
   - И почему в плане тура Эрмитаж первым номером? - хмуро спросил Эдик. - Они же фонды со страшной силой жмут. И чтоб Иван им подарки делал?
   - Эдуард Максимович! - Из толпы, обступившей на некотором расстоянии собеседников, вылез мужчина с помятым, мешки под глазами, лицом. - Я бы хотел, кстати, поговорить с вами на эту тему. Я - представитель Эрмитажа…
   - Неужели решились отдать на реставрацию Леонардо? - насмешливо спросил Эдик. - Или даже просто так?
   - Одного, кстати, действительно обещали Иван Иванычу…- начал было выступивший, но чиновник замахал рукой:
   - Не мешайте работать, господин Макаров! Успеете. Отойдите, живо. Эдуард Максимович, этот контракт с Австралией необходимо заключить. Ради российской культуры. - Он понизил голос. - Это личная просьба министра…прошу вас…мы готовы помочь…даже финансами в этом вопросе…
   - Тогда, в принципе, я не возражаю, - сказал Эдик, удивляясь про себя уступчивостью эрмитажника. Странно. Неужели Пузыреву удалось сломать этих волков? Но тут же спохватился: - Но…какое я имею право обнадеживать людей? Я вообще не понимаю - какие у меня для этого полномочия?
   - Как?! Разве вам не сообщили? - поразился чиновник. - Вы же назначены на место Иван Иваныча. Уже три дня вы - директор Российского музея. Приказ министра подписан. А кого еще назначать?!
   У Эдика вдруг дрогнули колени. Он посмотрел на окружающую толпу и ощутил себя беззащитным. Слабым. Только в этот миг он понял, как же мало ценил Пузырева. Это он, словно скала, защищал Эдика от напора этого безжалостного мира и принимал на себя все его удары. Он бился с ним один. Он пал. Теперь драться с этими людоедами придется Эдику. Нет, он не выдержит. Он слишком верит людям, чтобы драться с ними. Разум принялся искать причины для отказа, но взгляд на свою прокушенную гадюкой, еще опухлую руку, сжимавшую "Паркер", вызвал прилив уверенности в себе. Это судьба. Все предопределено. Не это ли видел Господь, когда дал ему Знак Прокушенной Руки в грузовике. Она подхватит меч, упавший из руки Пузырева. Уже подхватила, вот он, зажат в руке…
   - Мне надо подумать… Такой пост…я не справлюсь…- его вялые возражения чиновник затаптывал, как падающие в сухую траву искры.
   - Даже не думайте, Эдуард Максимович! Нас попросту не поймут…в какое положение вы ставите министра? - Он шипел словами как из брандспойта.
   - Я…мы…мы с Пузыревым…- бормотал Эдик уже скорее по инерции, понимая, что рубить нужно уже сейчас - иначе зачем было подхватывать меч "Паркера"? - У нас…то есть, у Иван Иваныча имелись планы насчет Третьяковки. Я планировал…
   - Я в курсе, - зашипел человечек, - но вы же не сможете возглавлять еще и Третьяковку. Но мы обещаем склонить ее руководство к самому полному сотрудничеству с вашим музеем.
   Как не старался он понизить голос, кому надо, услышал, и из толпы выделился на этот раз уже знакомый Эдику директор Третьяковки, тучный, интеллигентный даже на вид старикан.
   - Позвольте, Леонид Николаевич! - густым басом сказал он возмущенно. - Я надеялся, что вопрос о сотрудничестве снят!
   - Позже обсудим, позже! - Леонид Николаевич умел, когда надо, повышать голос. - Оставьте свои надежды. Решать в данном случае будет министерство.
   - Что - решать? - Старикан не сдавался. Из старых "совков", он все еще жил старой ахинеей.
   - Вопрос о ваших фондах, - Эдик тоже повысил голос. - Мой Центр должен их осмотреть и отреставрировать. Как договаривались с Пузыревым.
   - Я впервые слышу…- у старикана от такой наглости выпучились глаза и заклинила говорилка, этим и воспользовался министерский чин, замахав на того руками, как мельница:
   - Позже, позже, не мешайте работать!
   Не успел оттесненный директор затеряться в толпе, как он уже заверял Эдика, что все фонды Третьяковки, разумеется, перейдут под контроль и в полное распоряжение Российского музея.
   Эдик не сдался. Он завел речь о фондах Эрмитажа и Русского музея. Леонид Николаевич, разумеется, обещал стереть эрмитажников в порошок, при этом зябко, словно от озноба, передергивая плечами…Эдику вдруг стало его жаль. Эдик вдруг понял, отчего собеседника шьет нервная дрожь - да ведь он сдает экзамен…под стылым волчьим взглядом крупных западных заправил культуры - сумеет ли ихнее министерство договориться с Эдуардом Максимовичем или нет, не тянет еще до современного уровня развития культуры? Стоит оно того, чтобы иметь с ними дело? Они же - договорились. Николаевич обещает что угодно - понял Эдик. Что-то министерство культуры, конечно, решает, но…далеко теперь не все. Вопрос о фондах Эрмитажа придется решать самому.
   - Ну, хорошо. Если Эрмитаж согласен сотрудничать…- взгляд Эдика в сторону эрмитажника остался без ответа, - тогда я согласен занять пост директора. Продолжим?
   Чиновник вытер пот со лба рукавом пиджака, и они продолжили. Договор с Токийским музеем, Сингапур, Дели…Пузырев явно вторгался в Азию, и та явно сдавалась. Договоры касались выставочных туров по азиатским странам коллекций Российского музея. Как и везде, в выставочном бизнесе существовала конкуренция, и достаточно жесткая, но сейчас, окинув одним взглядом сферу достижений, Эдик понял насколько велики успехи Пузырева - он завоевал почти весь мир. Разве что Антарктида не желала сдаваться, и то только потому, что Пузырев забыл предложить. Предстоит масса работы. Реставрационный Центр, пожалуй, придется расширять. Однако наглость и захапистость Пузырева казалась странной. Объяснение только одно - Пузырев был уверен в разгроме Эрмитажа. И чиновник это подтвердил вроде. Хотя в глубине души Эдик сомневался в столь легкой победе - Пузырев, скорее всего обманывался. Питер - это же оплот российской культуры, так легко не сдадутся.
   Наконец, из церкви на кладбище привезли гроб с телом Пузырева, после отпевания по православному обычаю, в сопровождении вдовы, детей и других близких и дальних родственников - тоже толпа порядочная, если не сравнивать с числом провожавших покойного коллег, друзей и партнеров, которые ожидали на кладбище. Гроб установили у разверстой могилы, и пошли речи, одна за другой - от мужчин, и закапали слезы - от женщин. Первым выступил министр культуры, сказал об огромной утрате для России, затем пошли чиновники помельче. Пришлось выступить и Эдику. Он тоже сказал об огромной утрате для российской культуры, о нелепости смерти, еще что-то, казенное, но чувство потери и горечи невольно оживило слова. Показалось, что у оратора даже выступили слезы, но это только показалось. Россы не плачут. Тем более, что мокроты хватало - шесть блондинок, стоявших кучкой, куксились и всхлипывали. Жена Пузырева, брюнетка, метала в них злобные взгляды. Эдик узнал только одну - Иветту, в компании с которой Пузырев изнасиловал фараоншу. И невольно подумал о мести фараона…поневоле станешь мистиком. Глядя в восковое лицо покойного, Эдик, прощаясь с ним, утешался мыслью, что Пузырев все-таки ощутил Дух Россов. Он умер не хитрым и лживым, с ленцой, хапугой, каким родился и воспитался, а Созидателем. Хоть немного. Не зря же нахапал "заказов"…не только из-за денег. Он поверил в возрождение российской культуры.

ГЛАВА 25. Питер не сдается.

   Поминки проходили в огромном зале ресторана "Олимпийский". Чинно и благородно, стопочкой и всякими кушаньями, без суеты и спешки, помянули покойного, с пожеланиями райского щебета и пуховой землицы. Поскольку народу собралось множество, поминки проводились по современной моде, стоя, вокруг накрытых столов, и только за одним, центральным столом, сидели родственники. Ну, и для нескольких особо важных гостей нашлось сидячее место, только одно кресло так и пустовало - Эдик не сумел к нему пробиться. То и дело отвлекали музейщики из области и окрестностей, один за другим атаковали, оставляя визитки, просились на прием, приглашали в гости, приехать за лишними картинами, которыми готовы поделиться, причем каждый утверждал, что Пузырев грозился помочь музею материально. И достаточно долго грозился. Угрозы пустяковые, по мерке Эдика, не превышающие ста тысяч рублей, и Эдик заверял, что осуществит их. Радостные музейщики называли всяких художников, но не одного да Винчи и иже с ним не прозвучало. Очень много поступило предложений на реставрацию. За счет Российского музея, естественно. С оплатой доставки, упаковки и чего еще Эдуард Максимович сочтет нужным оплатить, можно наличными, по-свойски. Глазенки директоров горели алчностью и доверием.
   Эрмитажевца вроде не было видно, однако, едва замминистра, охранявший Эдика, словно кошелек, вынужден был все же отлучиться в туалет, упорный тип из Питера тут же вынырнул, казалось, из-под стола.
   - Я - Макаров Александр Ильич, - сказал он с агрессивной наглостью. - Давно мечтал с вами познакомиться, Эдуард Максимович.
   - Вы имеете какое-то отношение к Эрмитажу? - с холодной вежливостью спросил Эдик.
   - Я имею не отношение, а сам Эрмитаж. Плюс - Русский музей. Плюс весь околомузейный сопутствующий бизнес, к примеру, на туристах. Точно так же, как вы имеете Российский плюс эти все…- Макаров пренебрежительно повел рукой, - мелкие областные музейчики.
   - А вы не преувеличиваете?
   - На счет себя - да, каюсь, малость преувеличил - но только для ясности моих полномочий. А насчет вас, скорее, преуменьшил. Судя по всему, вы и Министерство культуры в карман положили. - В голосе Макарова мелькали искры злости. - Мы не в претензии за министерство. Но на Питер зачем наезжать? Да так, что не продохнуть? Вам что, мало прочего мира? Этим бойкотом вы нас фактически уничтожаете. Зачем своих душить? Это разве дальновидно?
   - Я никого не душу. И не душил. Нет такой привычки. - Эдика возмутили слова Макарова, он решил исправить ошибки Пузырева. - Напротив, я считаю Питер союзником в борьбе за новую культуру, и меня не интересует, кем вы себя считаете. Потом, что за бойкот? Впервые слышу. Он идет скорее от вас. Почему вы зажимаете свои запасники?
   - Почему? - Макаров, сдерживаясь, начал багроветь. - Мы бы согласились поделиться, но ведь Пузырев требовал вещи непременно уровня да Винчи и Микеланджело.
   - Это разумно, - твердо сказал Эдик. - В первую очередь спасают самое ценное. Я же вам их верну. В лучшем виде, чем были, отреставрированными с иголочки.
   - Это вы умеете, с иголочки…- в голосе Макарова невольно проскользнула зависть. - Но цены зачем сбивать? Это демпинг. Ваш дружок, Уэстлейк, перестал у нас покупать. За сколько вы толкнули ему Леонардо?
   - Копию, копию Леонардо, - поправил Эдик. - Согласен, продали дешево, но это исключение из политики Российского музея. Она состоит как раз в повышении цен. С последнего аукциона Сотбис мы были вынуждены даже снять заявленные вещи, из-за возникшего нездорового ажиотажа. Это скорее вы сбиваете цены. Вы совсем не используете рекламу. Я даже не знаю, что и почем вы продаете, да и продаете ли вообще.
   - Может, тут вы и правы, - нехотя согласился Макаров. - Мы не такие наглые, как вы. - Макаров нервно оглядываясь, старался оттеснить собеседника подальше от чужих ушей. - Мы не отказываемся от сотрудничества. И торговля нас очень интересует. Но что мы получим взамен Леонардов? - Он понизил голос. - Вы ж знали Пузырева лучше, он нам мизер какой-то обещал. Мы предлагаем половину той суммы, за которую вы их толкнете. Это разве не справедливо?
   - Конечно, нет, - отрезал Эдик без раздумий. - Вся работа по реставрации и продаже - копии, разумеется - идет за наш счет. Что вкладываете вы? Только свое разрешение? А неизбежные накладные расходы, хотя бы на рекламу? Нет, ваши двадцать процентов, не больше. Вот что я называю справедливостью.
   - Накладные у вас…серьезные, - неожиданно согласился Макаров. - Интересно, сколько вы платите Минкульту за бумаги на вывоз ваших…копий?
   - Пузырев платил. Теперь придется мне. Не беспокойтесь, я им не переплачу. Так как насчет двадцати процентов? Я вас убедил?
   - Это лучше, чем кукиш от Пузырева, - нехотя сказал Макаров. - Если б решал я один, возможно…договорились бы. Но пока…за двадцать процентов…вы только Сидоровых от нас получите. Хоть вагон.
   - Кто такой Сидоров?
   - Могу сказать только одно. Его никто не знает. И я тоже. - Макаров хмыкнул. - Короче, он копейки стоит. Хоть Ивановых вагон нагрузим. Хоть Петровых.
   - Петровых-Водкиных? У вас есть? - заинтересовался Эдик. Он знал, тот стоит далеко не копейки.
   - Нет, просто Петровых, - отрезал Макаров. - Петров-Водкин реставрации не требует. За двадцать процентов. Впрочем, если вы отмените бойкот, двадцать процентов за художников его уровня нас устроят.
   - Опять? Что за бойкот? - Эдик начал злиться. - Поясните, я не понимаю.
   Эрмитажник вновь принялся багроветь помидорной спелостью, но лопнуть гневом ему не дал подошедший из туалета заместитель.
   - Господин Макаров! Я же просил не мешать! Вопрос по бойкоту улажен. Эдуард Максимович пошел вам…нам…на встречу. Теперь ваша очередь сделать шаг к сближению.
   - Вы отменили бойкот? - недоверчиво спросил Макаров.
   - Я сейчас рехнусь. Какой бойкот?! - Эдик с трудом сказал это спокойно.
   Чиновник подскочил к Макарову, раскрыл папку, сунул под нос.
   - Вот, сами убедитесь! Видите, видите? Везде, везде стоит ваш долбанный Эрмитаж. Никто его игнорировать не собирается, даже австралийцы…Эдуард Максимович и в мыслях не держал подобного…видите?
   - Это правда? - Макаров смотрел глазами ребенка, и Эдик вдруг понял. У него зашевелились волосы. Ну и Пузырев! Вот это наехал. Не удивительно, что питерцы взвыли, как раздавленный кот. Как бы это выглядело, если все зарубежные выставки, шикарные, редкостные выставки, "гастролируя" по городам России, объезжали бы Питер, как чумное место?! Это начало конца Петербурга, как культурного центра. Да…вот истинно российский дух. Питерцы сломались бы обязательно. Помешал проклятый Онищенко…Эдик вновь ощутил горечь утраты. Так давить он не смог бы. Никогда.
   - Если Иван Иваныч и грозил чем-то подобным, - сказал он, - то я этого не знал. Я бы такого не допустил. Это уже бои без правил. Разумеется, Питер всегда будет стоять вторым номером. После Москвы, после нас. Это я гарантирую. Между нами могут быть конфликты, серьезные трения, но разрешать их необходимо не любым же путем. Бойкот - это уже беспредел. А я сторонник закона, пусть и неписанного.
   - Вот-вот, - поддержал чиновник. - Слышали, Макаров? Делайте выводы. Пусть Российский музей сам выбирает реставрацию в ваших запасниках, перестаньте гноить шедевры, которые еще можно спасти.
   - Разве мы против? - Макаров, чувствовалось, никак не мог преодолеть свое потрясение. - Присылайте к нам своих реставраторов…мы посмотрим…
   - Я-то пришлю, - сказал Эдик. Он чувствовал, что дожать питерца есть еще возможность. - Но вы должны конкретно обещать, что не будете чинить препятствий при отборе картин.
   Макаров замямлил что-то неопределенное, но тут же испарился без прощаний и спасибов, едва Эдика отвлекли. Что делать - единственный вид благодарности в войне по имени "бизнес" - это неблагодарность.
   Впрочем, вскоре "испариться" удалось и Эдику - все эти люди, которые к нему лезли, уже начали доставать. Его "спас" один хороший знакомый на машине. Он отвез Эдика в Российский музей - тому не терпелось хотя бы осмотреть пузыревское хозяйство, однако следом за новым директором с поминок быстро подтянулись и все сотрудники Российского музея, наплевав на окончание рабочего дня. Они поспешили поздравить Эдика и облаять Пузырева - того все не любили, жадину, не раз слышали ругань его с заместителем и потому своих истинных чувств скрывать не собирались. Глядя на их веселые, счастливые лица, человек со стороны не поверил бы, что люди приехали с похорон. Улыбался и Эдик, а когда его поздравили с меткими выстрелами, даже захохотал. Эдик подтвердил высказанные надежды, что перед Российским музеем открываются грандиозные перспективы, в том числе и по части зарплаты - и в стенах музея закипело веселье. Молодежь сбегала за вином и закусью, сдвинули столы в одной из мастерских - и поминки по Пузыреву зазвенели радостными голосами.
   Лишь один человек, кроме Эдика, не принял участия в веселье. Несчастная, заплаканная Людочка, прежде чем вручить ему ключи от сейфов и кабинетов, целый час рыдала на груди Эдика. На похороны бедняжку не только не позвали - это бы ладно, пришла бы сама, ведь на последнее прощание не приглашают - но даже запретили под угрозой жестоких репрессий. Тормознула блондинку Людочку брюнетка Пузырева. Вдова позвонила Людочке и наобещала, если увидит - набить, выдрать, ободрать, вывернуть. Людочка перетрусила, не зная, что на похороны придут еще шесть блондинок, а на семерых блондинок не нападет никакая брюнетка. Разве что на парочку…Эдик понимал страсть Пузырева и вполне разделял его полушутливую теорию-оправдание. Мол, брюнетки, они хищницы, они всегда сбивают мужчин еще на "взлете", они седлают его и ездят, но рано или поздно замученный, затравленный мужчина инстинктивно, как раненый зверь к целебной траве, тянется к спасительным блондинкам. Пузырев творчески углубив теорию Ростовцева, доказывал Эдику, что в России до сих пор сохраняется своеобразный матриархат брюнеток, которые и пригнали сюда своих мужчин, сидя сзади низ на лошадях. Земля оказалась скудная и холодная, и если б ее не согревали своими спинами завоеванные северные дурочки-снегурочки с льняными волосами, вряд ли бы россы здесь задержались. Европу от монгольского нашествия спасли блондинки, считал Пузырев. У брюнеток куча проблем, решать которые приходится мужчине. У блондинок проблем нет, кроме одной единственной - она сама проблема. Брюнетки хитрые, перекрашиваются в блондинок, именно так и поймала в свое время молодого Пузырева его супруга. Блондинки, правда, тоже перекрашиваются в брюнеток, но по другой причине - когда уже нет сил отбиваться от мужчин. От брюнеток - делился Пузырев - веет жестоким холодом мысли, от блондинок веет покоем, они тупенькие. Будь Людочка перекрашенной брюнеткой, Эдику не удалось бы вырваться из ее объятий, но Людочка - настоящая блондинка, плакала просто так. Эдику пришлось ее успокаивать, а поскольку успокоить блондинку можно только одним способом, то дело закончилось на роскошном диване, который бедняга Пузырев купил буквально перед своей смертью, но так и не успел "обновить".
   Одним словом, в эту скорбную ночь в Российском музее сверху донизу кипела пьяная оргия, ибо сотрудники и реставраторы, в основном молодежь, вызвонили своих подружек-плакальщиц с их подружками, поплакаться с женатиками, и только разве в древности, у скифов и россов, бывали еще такие веселые поминки. Российский музей свято хранил традиции предков. Только охранники музея щелкали зубами, с завистью прислушиваясь к женскому хохоту и громкой танцевальной музыке. Им и по стопочке не поднесли. Если кого и гонял Пузырев из своих работников, то только их, дисциплина держалась и после его смерти. Воры умеют охранять свое богатство.

ГЛАВА 26. Семейные тайны.

   Утром, едва освободившись от сонных объятий Людочки, Эдик принялся названивать зарубежным партнерам по телефонным номерам из ежедневника Пузырева. Только австралиец попытался отвертеться от экспозиции своих бумерангов в Эрмитаже, темнота, и ему пришлось объяснять, что Эрмитаж - это вовсе не новые расходы, а совсем наоборот. А Петербург - не деревня, как заверял Пузырев, а довольно приличных размеров город, и даже нищие в нем достаточно богаты, чтобы наклянчить пять долларов на входной билет. Остальные музеи мира с радостью восприняли отмену бойкота. Директор Британского музея даже прослезился от радости - по голосу слышно - насколько он дружит с Эрмитажем, и как сильно огорчал запрет сэра Пузырева. Эдик верил людям. Англичанин действительно огорчался. Но за "копию" Леонардо и "копию" Микеланджело, обещанных Пузыревым за смешную цену в три миллиона долларов (сто тысяч - на счет Российского музея, два девятьсот - из рук в руки наличкой) он готов был бы не только объехать со своей выставкой Эрмитаж, не только прогнать по всей России убыточный для музея выставочный тур, но и заехать с картинами вместо Эрмитажа в родную деревню Пузырева, где спешно строили картинную галерею.
   Где-то между звонком в Нью-Йорк и звонком в Токио в кабинет влетели радостные мальчишки, за ними пятился пес, который рычал и скалился на преследовавшего охранника. Он не любил охранников - по приказу Пузырева они всегда выкидывали пса из музея. Шерстяной наглец как-то пометил, задрав заднюю лапу, картину самого Васнецова, так что Эдик не стал защищать пса - ему пришлось вернуться на улицу. Мальчишек пришлось выгонять самому, в приемную - надо же дать возможность одеться своей секретарше. Глазастые, они мигом рассмотрели, с кем ночевал папа, и тут же с радостной надеждой завопили:
   - Пап, это наша мама, да?!
   - И не надейтесь, - отрезал Эдик, прислонившись к дверям кабинета. Сынки Людочку съедят. Кот поможет. Миф о маме являлся одной из страшилок, которыми Эдик отбивался от мальчишек. Другой страшилкой являлся "дед", ее пришлось даже воплотить, когда она перестала срабатывать. Еще одна страшилка, о бабушке, к сожалению, оказалась холостым выстрелом, потому что "дед" неожиданно принялся забивать клинья под Марью Антоновну, бывшую соседку Эдика, которая присматривала за мальчишками в его отсутствие, и мальчишки ее не боялись. Но "дед" - самый настоящий - в глазах мальчишек, по крайней мере, воплотился три месяца назад к их ужасу и восторгу пса. Правда, коту даже дед оказался по фигу. "Вот скоро дед приедет, он вас…" - грозил Эдик, то и дело встречаясь с кандидатами на эту должность. Подошел в самый раз отставной майор-ракетчик, пятидесяти с лишним лет. Жена его недавно скончалась, а сын жил уже своей взрослой жизнью, переехав жить и работать за границу, так что майор думал недолго, и за восемь штук баксов в месяц согласился заиметь еще одного незаконно рожденного сына в лице Эдика, а также воспитывать своих неожиданных внуков Колю и Витю. Первое время страшилка, воплощенная в жизнь, работала превосходно - дед и впрямь оказался страшен. Под его ледяным взглядом голубых выцветших глаз даже пес поджал хвост, а кот обошел "деда" стороной. Взгляд обещал многое - и оно свершилось. Подъем в шесть утра, потом километровая пробежка и физзарядка с ледяным душем. Для начала трудового дня. Внуки взвыли, пес визжал от радости - даже душ ему понравился, подлизе. Через два дня он даже принялся тявкать на мальчишек и кота вместе с майором. Кот только хихикал. Он кот, он деда не боялся. Наказание у деда имелось только одно - наряд вне очереди, что означало выкапывание куба земли с места будущего бассейна, вместо компьютерных игр или вообще свободного времени. Бассейн довольно быстро расширялся и углублялся, потому что наряд выполняли всегда вдвоем, постоянно перевыполняя наказание, да и сам дед частенько подключался на подмогу - всем троим хотелось выкопать бассейн поскорее. Осознав свою ошибку, дед начал наказывать копанием окопов и огромного блиндажа-бомбоубежища, а бассейн копать - превратил в поощрение.