Голованов Сергей. Сокровища России

   Услышав о доверии и расчетах "черным налом", собеседники переглянулись. Если до этого у них могли оставаться сомнения - где именно находится Международный Торговый Синдикат-33, то теперь они исчезли. Мистер Уэстлейк твердо заявил, что, по его мнению, МТС-33 находится в Венесуэле, и он со своей стороны сделает все, чтобы накрыть этих негодяев. И доверительно сообщил Эдику, что давно сотрудничает с Интерполом, знает накоротко его руководителей и пользуется их уважением. Он гарантирует, что в самое ближайшее время банду МТС-33 накроют в Венесуэле, которая давно подозревается, как мировой центр фабрикации подделок. Тогда и исчезнут возможные недоразумения с реставрацией из Российского музея.
   Эдик сказал, что уже сейчас можно снизить риск подобных недоразумений, вроде опознания оригинала в копии, в этом могли бы помочь эксперты, в частности, эксперты, работающие на Кристи…К счастью, независимые до изумления. Не так ли, сэр Лаверс?
   Англичанин возмутился, заявил, что эта изумляющая независимость некоторых экспертов кажется дирекции Кристи, да и любому директору, признаком легкомысленности и некомпетентности эксперта, и от услуг таких людей всегда легко отказаться, что он и сделает, если кто-то из них будет сомневаться в том, что в Российском музее остались только подлинники.
   Эдик, услышав это, окончательно уверился в радужных перспективах культурного сотрудничества.
   Собеседники тоже, однако, у них имелись-таки сомнения. Опять всплыл вопрос отсутствия господина Пузырева. Эдик - все-таки заместитель. Они ему верят, но…пусть Эдик хотя бы расскажет о своем начальнике, опишет его. Эдик честно рассказал, какой негодяй этот Пузырев - жадный, хитрый, лживый, трусливый, ленивый и развратный - и с огорчением понял, что лучшей характеристики для собеседников трудно было придумать. Эдик даже повторил, что Пузырев очень жадный, но собеседники не поняли, они явно считали это плюсом. А ведь жадность говорит о недоверии к людям. Пузырев не верит, что другим тоже нужны деньги, как не верит Эдику. А людям надо верить. Без доверия нет сотрудничества, а в одиночку ничего стоящего не сделать.
   Расстались за полночь, весьма довольные беседой, знакомством и будущим, без договора о будущей встрече - все трое знали, где встретятся и когда - в зале для торгов, завтра.
   И оно неизбежно наступило, это "завтра". Копии Ренуара, представленные Российским музеем, интереса у большинства покупателей не вызвали. Пять копий кисти Волошина, современника этого самого Ренуара. Будучи в России, Волошин решил привезти в Россию образчик нового направления в живописи. Попросту купить картины у Ренуара вначале не смог - денег не было. Ренуар тоже нищий, жил картинами, и подарить брату-художнику не захотел, уперся. И Волошину пришлось делать копии, прямо в мастерской художника, причем пропили они вместе во время этого процесса в несколько раз больше, чем запрашивал за картины Ренуар. Такой русский бизнес…- эта шуточка, в конце этой, сочиненной Эдиком сказочки, ее пересказал аукционист - интереса не подогрела. Как и упоминание о том, что оригиналы висят в стенах Российского музея. Их Волошин все-таки купил, за копейки, напоив Ренуара до потери сознания. Бились только три претендента. Двоих из них Эдик не знал - явно представители от американца и француза, наемные маклеры - а третьего он видел совсем недавно, утром, когда нанял его для торгов, чтобы поднял цену хотя бы до миллиона евро. И это маклеру удалось - первая же картина ушла за миллион двести. Вторая - за два. Третья - уже за четыре, и это расшевелило, наконец, прожженную, ушлую, недоверчивую аудиторию. За четвертую принялись сражаться еще трое, которые подняли цену до восьми, а вот за последнюю, пятую, разгорелся настоящий торг, она ушла неизвестному покупателю за рекордную сумму в двадцать пять миллионов евро.
   Эдик считал, что рекламная компания на Кристи достигла своей цели. Дураков нет. До причины такого феномена все заинтересованные лица будут докапываться и непременно докопаются. Неофициальный рейтинг Российского музея - и официальный следом - вырастет уж куда выше Эрмитажа, Русского музея и Третьяковки. В самом деле, кому они нужны, эти кладбища древностей? Российский музей - это да! Это…это жизнь, это прибыль, все захотят иметь с ним дело…пожалуй, он неизбежно станет монополистом своего рода…монополистом в сфере культуры. Тогда, кто они с Пузыревым? Олигархи?! Да, олигархи…своего рода…

ГЛАВА 16. Танькины заморочки.

   Рекламная акция в Лондоне денег лично Эдику не принесла. Деньги за проданные копии ушли государству и музею, то есть, Пузыреву. Сколько он там хапнул, понятно, не скажет, но Эдик понадеялся, что много, и подвалил, забыв, что количество денег лишь увеличивает жадность. Пузырев дал только десять тысяч и чего-то еще бурчал. Эдик просил стольник - именно столько требовалось на покупку загородного дома с участком подальше от Москвы.
   - Сто тысяч долларов, - бухтел Пузырев себе под нос. - Нашел миллионера.
   - Олигарх олигарху - друг и товарищ, - уныло сказал Эдик. - Иван, ну дай стольник. Надо же. Мальчишки заели.
   Пузырев нахмурился, заговорил официально - так проявлялась крайняя степень недовольства, даже обиды:
   - Эдуард Максимович, возможно, вы считаете себя в праве требовать эти сто тысяч, но я считаю по-другому. Хватает вам и мальчикам вашим - с горшковской коллекции. Позвольте напомнить - я ни цента не получил с нее, хотя договаривались о равной доле.
   Эдик опешил.
   - При чем тут горшковская коллекция? Мне пока некогда ею заниматься. Если Танька с Иваном чего и продали, по мелочи, то и черт с этой мелочью.
   - По мелочи? - На толстом лице Пузырева змеей разлеглась усмешка.
   - Я б знал, если что ценное, - раздраженно сказал Эдик. - я же с реставраторами работаю, все копии идут через мои руки.
   - А зачем вам теперь копии, если можно продавать оригиналы? Горшков умер месяца два назад. Вы что, не знали?
   - Не знал. Это новость…
   - И Татьяна Витальевна вам ничего не сказала? - у Пузырева не голос, а сплошное недоверие.
   - Ничего. - Эдик задумался. - Да я занят все время. Я ее редко вижу. Здороваемся только. Поговорить некогда. Наверно, я был в командировке.
   - Я не был в командировке, - с остаточной обидой сказал Пузырев, - и я подошел к Татьяне Витальевне с некоторыми вопросами. Во-первых, коллекция завещана музею. Во-вторых, наша договоренность о половинной доле. В-третьих, вопрос продажи - кто будет этим конкретно заниматься. И ваша рыжая заявила в ответ, чтоб я катился. Я так понял, что это с вашей подачи.
   - Танька? Послала? - Эдик не мог прийти в себя от удивления. Конечно, Таньке всегда денег не хватало. Ну ладно, Пузырев…но, выходит, она и его кинула, Эдика? Два месяца…Что ж она с коллекцией делает? Да уж не молится на нее.
   - Иван Иваныч, - сказал Эдик, - не стоило обижаться и таскать обиды с собой. Я полностью не в курсе. Что ж, попробую вырвать свой стольник у Таньки.
   - Желаю удачи, - Пузырев, наконец, заулыбался.
   - Я разберусь, - пообещал Эдик.- Подзатыльников нахватается.
   Однако от подзатыльников жену подстраховал Иван. Он угрюмился позади жены, в глаза не глядел и рожу перекашивал, словно ныли все зубы. Поймать Таньку в музее этим днем у Эдика не получилось, пришлось встречаться вечером, договорившись о встрече по телефону. В скверике, по старой привычке. Танька так и сверлила черными расширенными зрачками на зеленой радужке - с рыжей гривой волос и бледно-белой кожей - зрелище для художника. Такой агрессивной Эдик ее еще не видел.
   - Это моя коллекция. Моего дедушки. Понятно? - заявила Танька вместо "здрасьте". Она явно старалась сдерживаться. "Ругательными грамотами" высокие договаривающиеся стороны успели немного обменяться и по телефону.
   - Тань, мы так не договаривались, - сказал Эдик. - Иван, а ты чего молчишь?
   Приступ "зубной боли" заставил парня замотать головой. Он промычал:
   - Пусть Танька говорит.
   Вдруг Эдик увидел, что его друзья - уже чужие. А они…они давно, видимо, так его видели. Редкие встречи, на бегу, в стенах музея, создавали у Эдика видимость прежних отношений. Он же все делал, что в его силах. Пузырев платил своему водителю две штуки, из своего кармана, а его жене Татьяне, единственной среди технического персонала - те же две штуки, и не в рублях, естественно. Так договорился Эдик. Что мог, он делал. Откуда такая агрессия?
   - И скажу. - Танька упрямо склонила голову. - Хватит, Эдик. Ишь, присосался к нам. Ты всегда обманывал.
   - Танюха, я Эда лучше знаю, - промычал Ванька. - Ничего он не обманывал. Зря ты Нортону веришь.
   - А людям надо верить, - мстительно кривя губы, отрезала Танька. Ноздри ее раздулись и побелели. - Ты нас нагрел на бабки. Сколько тебе отвалил за Георгия Нортон? Десять кусков или двадцать? А за "Пятницу"? Чего молчишь?
   - Спроси у Нортона, - довольно спокойно посоветовал Эдик. Ясно, что Танька не хочет ему верить. Так ей кажется выгоднее. Откуда эта жадность?
   - А чего спрашивать - у него на роже все написано.
   - Что написано?
   - Что вы меня за дуру считаете. Иван, ты чего молчишь?
   - Ты не права. Нельзя так…- пробубнил Иван.
   - А дедушку моего больного грабить можно было?
   - Ладно, давай короче. - Эдик посмотрел на часы. - Мы больше не друзья и не партнеры. Так?
   - Коллекция моя, понятно?
   - Ну, твоя. Я понял. Коллекция твоя. Что-нибудь еще?
   Танька немного растерялась, не нашлась, что сразу ответить.
   - Значит, ничего. - Эдику стало скучно. Немного обидно. Почему-то обида была на Пузырева. - Давайте останемся друзьями.
   - Непременно, ага. Если денежки вернешь, которые украл.
   - Верну, как только уточню у Нортона - сколько мы там наворовали у тебя, - насмешливо обещал Эдик. Он обратил внимание на то, что Танька стоит набок, словно собирается упасть…и упала бы, не упирайся спиной на грудь Ивана. Отступи тот на шаг, так и шлепнулась бы.
   - Давай, давай, уточняй. - Танька, усмехаясь, змеей извернулась и повисла на муже. - Не мешай нам травку мять. Идем, Иван?
   Тот почему-то обозлился, встряхнул жену, мотнул шеей, повернулся - и пошел к выходу, потащив за собой и ее…
   Что-то у супругов явно было не так, но Эдику их проблемы не решать. Где-то нужно снять стольник, и почему бы не у Нортона? Эдик давненько не встречался с ним, погрузясь с головой в свою работу. При встрече Нортон выразил удивление - уже погасшее, остаточное, и досаду, крепенькую тем, что Эдик отказался работать с горшковской коллекцией. Эдику удалось перехватить англичанина у знакомого художника уже поздним вечером. И рта не успел раскрыть, как Нортон принялся убеждать его вернуться к работе над коллекцией.
   - Ведь это неплохое, налаженное дело, - удивлялся англичанин.
   - Я был занят, - сказал Эдик. - Новая работа отнимает много времени. Я - замдиректора Российского музея. Не слышал о таком?
   - Постарайся найти время, - настаивал Нортон. - Эд, с Татьяной Витальевной невозможно вести дела. Она фантазерка. Не верит моим оценкам. Часто я ее просто не могу понять.
   - Я тоже, - сказал Эдик. - Да ну ее, и Таньку, и коллекцию.
   - Тебе что, деньги не нужны? - подозрительно спросил англичанин.
   - Как раз нужны. Забудь ты про Таньку, лучше вот над чем подумай - Рембрандта не купишь? Или Шишкина? Есть Васнецов, Репин, Куинжи, Айвазовский…да, в принципе, для тебя - все есть. Малевич, Шагал… - Эдик задумался, - ну и зарубежные художники, пожалуй, почти все, перечислять лень.
   Англичанин давно знал Эдика и потому мигом забыл про горшковскую коллекцию. И соображал хорошо. Оглянулся по сторонам - нет ли чужих ушей - и понизил голос:
   - Не понял. Откуда у тебя могут быть…это связано как-то с музеем?
   - Ну да, - сказал Эдик. - Я же заместитель. Уэстлейк нас в музее полно картин.
   - У вас разве частный музей? Я считал, что Российский…
   - Какой частный? Государственный. Поэтому картины у нас гораздо дешевле. А тебе по дружбе - совсем задешево. Деньги нужны - стольник. Нет, сто десять. Червонец - для мамаши мальчишкиной. А то никак не приедет.
   - Какая мамаша?
   - Мальчишкина. Это неважно. Хоть одолжи, на недельку.
   - Для мамаши… - тупо сказал Нортон, - на алименты?
   - Нет. Просто ей деньги нужны, - терпеливо сказал Эдик. - Я ей два раза высылал, она все не едет. Я ей телефон сотовый купил и послал - она и по нему денег просит. - Эдик задумался. - И ведь опять не приедет, когда получит перевод. Наоборот, заглохнет на месяц. Может, если фигу ей послать, тогда приедет? Ладно, хоть стольник одолжи. Без червонца. Мамаша обойдется.
   - Отстань, пожалуйста, со своей мамашей, - нервно сказал замороченный англичанин. - Меня твой музей интересует. Впервые слышу, чтоб из государственного музея…продавали картины. Если б тебя не знал, счел бы шуткой. Разве так можно? Какое ты имеешь право продавать картины?
   - Я же начальник. Ну, заместитель, но мы с начальником заодно.
   - И что из этого? Вот, разве директор Третьяковки смог бы продать мне, скажем, Васнецова "Трех богатырей"?
   - Мог бы, - сказал Эдик со вздохом. - Но он же из старых "совков". Они запуганные. Работать не умеют по новому. Но я буду иметь в виду "Трех богатырей". Третьяковку надо продавать - мы с Пузыревым подумываем над этим, но…пока некогда. Руки не доходят.
   Англичанин уставился в лицо Эдика очень внимательным взглядом. И чего-то в нем отыскал. И спросил, нервничая все больше:
   - Уточни, Эд. Вы продаете Российский музей?
   - Ну да. - Эдик начал терять терпение. - А что еще с ним делать? Он же убыточен. Значит, никому не нужен. Вот и продаем.
   Англичанин тупо молчал. Эдик жалел немножко этих иностранцев. Жесткие, практичные и прагматичные, по сравнению с мудрыми россиянами они во многом остались наивными детьми.
   - А вы…не боитесь?
   - А чего бояться?
   - Что посадят. В тюрьму.
   - За что? - изумился Эдик. - За картины? Так они на фиг никому не нужны.
   - Но музей - государственный?
   - Ну и что? - Эдик начал закипать.
   - Ничего. - Нортон смотрел подозрительно. - Такие картины мне не нужны. Ты же в курсе, Эд, что уголовщина - не для меня. То, что ты предлагаешь… Эд, не ждал от тебя такого.
   Они не поняли друг друга. Эдик не сумел найти подходящих слов, чтобы выразить мироощущение россиянина в России - англичанину. Потом нашел, задним числом - всем же плевать - но тут же понял, что это могло бы убедить лишь россиянина. Англичанин бы не поверил. Чтобы расшифровать эти слова, надо тут родиться.
   Нортон все-таки одолжил сто тысяч Эдику, и тот на прощание сказал:
   - Ты все-таки загляни к нам в музей, Роберт. Просто из любопытства. Работаем с восьми до восемнадцати, входной билет - двадцать рублей. Может что и подберешь, в счет долга.
   Нортон решил нанести визит в музей через пару недель. Эдика вызвала смотрительница.
   - А! Это ты! - обрадовался Эдик. - Надумал, в счет долга? Есть Брюллов, Иероним Босх и еще кто-то на подходе, уточню сейчас у своих парней. Выбирай. Если не торопишься - выбирай любого, что на стенках висят. В течение недели будет готов. За стольник. Кстати, жаль, не взял у тебя больше - мамаша приехала со своим мужиком, и все равно пришлось у Пузырева одалживать.
   - Неделя…мамаша…- Нортон захлопал глазами, - я ничего не понимаю, Эдуард.
   - Уэстлейк меня дел много. Ты пока прогуляйся по музею. Посмотри, подумай. Потом подойдешь. Кабинет на втором этаже, с табличкой "заместитель". - Эдик убежал обратно. Подумал, что Нортон мелковат для российского бизнеса. По мелочи - да, идеальный партнер. Но расти надо в любом деле. Тормозит англичанин.
   Эдик ошибся. Роберт Нортон оказался достойным отпрыском своих предков, английских сэров, с сигарой и стэком, завоевавших полмира. Чутье на подделки у него имелось, соображал он неплохо, поэтому через три часа появился в кабинете Эдика со сверкающими глазенками - такие бывают у подростков, нацеленных впервые зажать подружку в темном уголке. В кабинете Эдика сидел вразвалочку один из ребят-реставраторов, и Нортон решил подступить к делу с другого конца:
   - Так что там с мамашей, Эдуард Максимович?
   Движением подбородка Эдик отпустил реставратора и сказал:
   - Интересного мало. Приехала со своим мужиком, и начали орать. Все. Мальчишки на мамашу. Та - на мальчишек.
   - А мужик?
   - Мужик самый спокойный. Он только потом орал, когда машину покупал в автосалоне.
   - На кого?
   - На всех. Чтобы заткнулись и не орали. На Кольку больше - это второй, фальшивый мальчишка. Он первый там заорал. Из-за машины…
   Но тут за реставратором закрылась дверь, и Нортон спросил:
   - Я видел там, в музее, я видел парочку мальчишек. Какой настоящий? По-моему, они все…или я ошибаюсь?
   - Нет, оба фальшивые. То есть, настоящие.
   - Какого художника?
   - Неизвестного. В принципе, я числюсь отцом, - сказал Эдик.
   - Это понятно, - сказал Нортон, посмотрев еще раз на дверь. - Мне настоящий нужен. Он где?
   - Вечером будут дома. Оба будут. На кой черт они тебе сдались?
   - Естественно, хочу продать. Но только настоящего.
   - Ты о чем говоришь? - изумился Эдик. - Ты разве работорговец?
   - Я о картине. "Мальчик в охотничьем костюме" Филдса. И еще "Мальчик в голубом" Пикассо. А ты про каких?
   - А я о своих оболтусах. Теперь понял. Филдс, он же почти никому не известен. А Пикассо…по-моему, давно продали. Возьми лучше Модильяни. Завтра будет готов - вот, сейчас с реставратором говорил.
   - Нет, только Филдс. - Нортон насупился. - Ты знаешь мое отношение к закону. Только ради Филдса…для одного старого лорда, друга моего отца. Он собирает именно работы Филдса. Кстати, почему - два мальчишки? Уэстлейк тебя же один всего, помнится.
   - Был один, - обеспокоено сказал Эдик. - Димка. Он с женой остался. Теперь еще двое…образовались, Витя и Коля. А насчет Филдса…, тут некоторая сложность. Тебе ведь с документами, раз для друга отца, значит, через Пузырева. Он продаст, но за сколько? Черт его знает. Я б тебе Филдса за стольник отдал, который должен. Но без вывозных документов. Через неделю.
   - Нет, мне нужны официальные документы. За Филдса я готов выложить…
   - Меньше десяти, - предупредил Эдик, Пузырев и разговаривать не будет. А мой долг?
   - Твой долг - само собой, погашается, если я получу Филдса. Но десять - это невозможная цена. Твой директор - просто пират. Максимум - пять.
   Эдик задумался. Скупость Нортона оказалась необычной. Спросил:
   - Пять - чего?
   - Миллионов, разумеется, - сердито сказал Нортон.
   - С ума сошел! - ужаснулся Эдик. - Не вздумай Пузыреву такое загнуть. Десять тысяч долларов - вот что я имел в виду. Лично Пузыреву, из рук в руки. Ну, и в кассу - копейки какие-то. Точнее, рубли. Пять или шесть тысяч. Ты - мой друг, тебя грабить не станет. Но тебе придется пожертвовать на российскую культуру. Хоть сколько-нибудь. На счет Министерства культуры. Оно бедное. Теперь вот автопарк меняет, машины для чиновников. С "Мерседесов" пересаживаются на "Вольво". Тысяч пятьдесят. Хватит им, оглоедам.
   Нортон думал с минуту. Потом вздохнул:
   - Ладно. Хотя чего-то я не понимаю, наверное. Лучше о мальчишках расскажи. Как это образовались? Нашлись?
   Эдик подумал.
   - Нет. Я их не терял. Откуда-то взялись. Оба фальшивые, но считаются настоящими.
   - Как картины в вашем музее? - обрадовался Нортон.
   - В Российской музее только подлинники, - тоном учителя поправил Эдик. - Как и мои мальчишки.
   - Не понимаю.
   - Ты с Запада, - с досадой сказал Эдик. - Может, еще раз прогуляешься по нашим залам? Только смотри не глазами коллекционера, а глазами обычного рядового зрителя. В том числе и чиновника из этого самого Министерства культуры.
   Нортон предпочел, видимо, сделать это мысленно. Минут пять он сидел и молчал, потом что-то в лице дрогнуло, глаза просветлели:
   - В самом деле, я же пожертвую им пятьдесят тысяч. В Российском музее могут висеть только подлинники. Я же куплю копию. И почему бы мне… не покупать у вас копии? В начале Филдса. А потом…
   - Ну да, - сказал Эдик. - Мы же торгуем копиями. Направо и налево. Хоть что закупай.
   - Я пожертвую Министерству культуры шестьдесят тысяч, - сказал Нортон. - Для российской культуры ничего не жалко. Пусть твои мальчишки растут культурными. Это их мамаша приезжала, кстати? С мужиком?
   - Ихняя, только я поначалу не смог ее в этом убедить. Признала только одного. И все время жаловалась, что Жигули ее мужика еле тащатся. Старые Жигули. И одного-то мальчишку навряд ли выдержат. Пришлось покупать им Мерседес за двадцать пять тысяч с иголочки. Она просила еще двадцатку на бензин, тогда и второго могла узнать, но двадцатки не было, а тут еще мужик ейный принялся орать, что машина с иголочки новенькая, а мальчишки шерстью мусорят, еще гадят, да и везти их бесполезно - сбегут на первой же остановке.
   - Шерстью? Гадят? - переспросил заинтригованный англичанин.
   - Мальчишки идут в комплекте с котом и собакой. Зачем мне кот и собака? Мне чужого не надо. Они мальчишкины.
   - Понятно. Такие, конечно, сбегут, - согласился Нортон.
   - Да. Стоило посмотреть на их противные ухмылки. Даже кот ухмылялся. Мамаша посмотрела и вспомнила, что квартира у них все равно маленькая, всех не вместит. И уехала с мужиком одна. Так я и не понял - зачем приезжала?
   - Наверное, с детьми повидаться, - предположил Нортон. - Мать все-таки. Святое чувство.
   - Я так и подумал, - сказал Эдик. Обещала в другой раз забрать всех. И кота. Когда квартира будет побольше.
   - Эдик, я ей куплю квартиру, - сказал Нортон. - Только обещай мне никогда не рассказывать о мальчишках.

ГЛАВА 17. Тяжелая рука Интерпола

   Мысль о том, что он олигарх, вновь пришла в голову Эдика, когда он возвращался в Москву с аукциона Сотбис, где Российский музей на этот раз выставил на продажу две копии Леонардо да Винчи, пять картин Микеланджело и трех Айвазовских. Более того, Эдик чувствовал себя олигархом, хотя бы потому, что в самолете летел всего вдвоем с американцем Уэстлейком, который и нанял этот роскошный частный самолет для чартерного рейса до Москвы и обратно, чтобы прилететь в Москву на несколько часов раньше, чем ТУ-134, на котором заказан билет Эдику. Эта небольшая хитрость явилась своего рода потерей терпения - Эдику надоела феноменальная жадность Пузырева, грех - решил он - не срубить несколько миллионов, раз случай представился. На аукцион Сотбис не успели попасть три картины - две Джотто и одна Леонардо да Винчи. Эти полотна отреставрированы уже неделю, а их копии, должным образом состаренные, повисли на стенах российского музея. Эдик попросту не успел сочинить им подходящие легенды - чьи, да откуда. Не успел, занят был. Кто из учеников Джотто мог бы написать эти копии? Когда? Да некогда! И Эдик в последний момент отложил картины, хотя вся сопроводительная документация для вывоза за границу была на руках. Американец, едва услышав о "заначке", обещал отвалить десять миллионов долларов хоть сейчас, не глядя, и такая доверчивость убила сомнения. Если веришь людям, то не можешь обманывать их надежд. Хватит Пузырю трех миллионов за эти картины.
   Толстый и трусливый директор опять выслал вместо себя Эдика, отговорившись визитом в Москву директора Лувра. В принципе, зачем-то он приехал в Москву, и к кому-то, но Эдик и Пузырев не знали - к кому и зачем на самом деле приехал директор Лувра. Француз Дюбуа две недели мотался посредником между Парижем и Москвой. Пузырев и Эдик требовали прислать настоящий саркофаг. Директор трусил и предлагал компенсации разного рода. Наконец, перед самым отлетом Эдика в Лондон вроде договорились об экспонировании в Российском музее самой Джоконды самого Леонардо, однако директору Лувра, видимо, хотелось убедиться своими глазами в высоком качестве новой российской культуры. Он хотел быть уверен, что вернувшаяся в Париж Джоконда будет не хуже уехавшей. Эдик договорился бы с ним гораздо быстрее, он специалист, но Пузырев решил по-своему.
   Аукцион Сотбис такого же ранга, как и аукцион Кристи, на котором произошел дебют Российского музея, покупатели там одни и те же, поэтому за "копии" могла бы разгореться настоящая война, если бы директора Сотбис не решили в последний момент снять копии с торгов. Эдика они уговаривали согласиться на это довольно недолго. Уж слишком велик был интерес потенциальных покупателей к этим картинам. Если на торгах эти копии уйдут по ценам гораздо выше цен оригиналов, то…кому нужны скандалы? Только не Сотбис, и только не Российскому музею. Аукцион все-таки состоялся, но - негласный, аукцион телефонных звонков и знакомых, в результате которого все набили карманы - и владельцы Сотбис, и Пузырев, и российская культура в лице ее министерства…, все, кроме Эдика. Он просто восстанавливал справедливость, продав последние три картины Уэстлейку.