Он снова взялся за книгу и внимательно дочитал до самого начала. Интересовали его только эротические места. Все остальное производило впечатление бессвязной болтовни. Немного погодя он опять задумался. Для чего написана эта книга) Конечно, автор хотел на ней заработать. Но, быть может, он преследовал еще какую-нибудь цель? Видно, это один из тех, которые, желая дать в произведении "жизнь", считают необходимым подробно описывать каждой визит в спальню. Кажется, у них это называется "реализмом", "искусством ради искусства"? Убедившись на печальном опыте, что "жизнь" - это не только визиты в спальню. Сомс не мог согласиться с тем, что эта книга показывает жизнь как она есть. "Этот Кэлвин - оригинал, сэр, - сказал Майкл, когда принес ему роман. - По его мнению, стать целомудренным можно только путем крайнего разврата; вот он и показывает, как его герои и героиня приходят к целомудрию". "Вернее, к бедламу", подумал Сомс. Ну что ж, посмотрим, что на это скажет английский суд. Но как доказать, что эта женщина и ее друзья читали книгу не без удовольствия? И тут его осенила мысль столь блестящая, что он должен был подумать, раньше чем в нее уверовать. Эти "ультрасовременные" молодые люди отличаются редкой самоуверенностью; считают "скучными" или "жеманными" всех, кто не разделяет их убеждений. Не выскажутся ли они откровенно, если газеты откроют против этой книги кампанию? А если они выскажутся в печати, то нельзя ли это использовать как доказательство их антиморальных убеждений? Гм! К этому делу нужно подойти осторожно. А прежде всего - как доказать, что Марджори Феррар книгу прочла? Размышляя, Сомс снова наткнулся на блестящую идею. Почему не использовать молодого Баттерфилда, который помог ему доказать виновность Элдерсона в той истории с ОГС и получил место в издательстве Дэнби и Уинтера по его - Сомса - рекомендации? Майкл всегда твердит, что молодой человек глубоко ему благодарен. И, прижав книгу заглавием к боку, на случай встречи с кем-нибудь из прислуги, Сомс пошел спать.
   Засыпая, он подумал, как бы ставя диагноз:
   "Когда я был молод, мы такие книги читали, если они нам попадались под руку, но молчали об этом; а теперь люди считают своим долгом кричать, что книгу они прочли и она принесла им пользу".
   На следующее утро он позвонил из "Клуба знатоков" в издательство Дэнби и Уинтер и попросил к телефону мистера Баттерфилда.
   - Да?
   - Говорит мистер Форсайт. Вы меня помните?
   - О да, сэр!
   - Не можете ли вы сегодня зайти в "Клуб знатоков"?
   - Конечно, сэр. Если вы ничего не имеете против, я зайду в половине первого.
   Сдержанный и щепетильный, когда речь заходила о вопросах пола, Сомс с неудовольствием думал о том, что ему придется говорить с молодым человеком о "непристойной" книге. Но делать было нечего, и когда Баттерфилд явился. Сомс пожал ему руку и объявил:
   - Разговор будет конфиденциальный, мистер Баттерфилд.
   Баттерфилд посмотрел на него с собачьей преданностью и сказал:
   - Да, сэр. Я помню, что вы для меня сделали.
   Сомс показал ему книгу.
   - Знаете вы этот роман?
   Баттерфилд слегка улыбнулся.
   - Да, сэр. Он напечатан в Брюсселе. Стоит пять фунтов.
   - Вы его читали?
   Молодой человек покачал головой.
   - Не попадался мне, сэр.
   Сомс почувствовал облегчение.
   - И не читайте! А теперь выслушайте меня внимательно. Можете вы купить десять экземпляров - за мой счет - и разослать их лицам, поименованным в списке, который я вам дам? Эти люди имеют некоторое отношение к литературе. Можно вложить в книги рекомендательные записки, или как это у вас называется. Никаких фамилий не упоминайте.
   - Цена все время повышается, сэр, - предостерег Баттерфилд. - Вам это будет стоить около шестидесяти фунтов.
   - Неважно.
   - Вы хотите сделать рекламу, сэр?
   - О господи! Конечно нет! У меня есть основания, но это к делу не относится.
   - Понимаю, сэр. И вы хотите, чтобы книги, так сказать, с неба свалились?
   - Вот именно, - сказал Сомс. - Насколько мне известно, издатели часто рассылают сомнительные книги людям, которым, по их мнению, такие книги придутся по вкусу. Слушайте дальше: можете ли вы зайти через неделю к одному из тех лиц, кому вы разошлете книги? Вы будете разыгрывать роль агента и предложите купить еще экземпляр романа. Дело в том, что я хочу наверно знать, действительно ли роман получен и прочтен этой особой. Своей фамилии, вы, конечно, не называйте. Сделаете это для меня?
   Глаза молодого человека загорелись.
   - Конечно, сэр. Я многим вам обязан, сэр.
   Сомс отвернулся. Он не любил, когда его благодарили.
   - Вот список фамилий с адресами. Я подчеркнул фамилию той особы, к которой вам придется зайти. Сейчас я вам выпишу чек. Если этих денег не хватит, вы мне сообщите.
   Пока он писал, Баттерфилд просматривал список.
   - Я вижу, сэр, что особа, к которой я должен зайти, - женщина.
   - Да, для вас это имеет значение?
   - Никакого, сэр, современные романы предназначаются для женщин.
   - Гм! - сказал Сомс. - Надеюсь, дела у вас идут хорошо?
   - Прекрасно, сэр. Я так жалел, что мистер Монт ушел от нас; после его ухода дела у нас пошли еще лучше.
   Сомс поднял бровь. Эти слова подтвердили давнишние его подозрения.
   Когда молодой человек ушел. Сомс начал перелистывать "Шпанскую мушку". Не написать ли ему заметку в газету и подписаться "Pater familias"? [11] Нет, для этого нужен человек, сведущий в такого рода делах. А кроме того, не годится, чтобы заметка была анонимной. С Майклом советоваться не стоит, но может быть, "Старый Монт" знает какую-нибудь влиятельную персону из "Партенеума". Сомс потребовал оберточной бумаги, завернул в нее книгу, сунул сверток в карман пальто и отправился в "Клуб шутников".
   Сэр Лоренц собирался завтракать, и они вместе уселись за стол. Убедившись, что лакей не подсматривает, Сомс показал книгу.
   - Вы это читали?
   Сэр Лоренс залился беззвучным смехом.
   - Дорогой мой Форсайт, что за нездоровое любопытство? Все это читают и говорят, что книга возмутительная.
   - Значит, вы не читали? - настаивал Сомс.
   - Нет еще, но если вы мне ее дадите, прочту. Мне надоело слушать, как люди, читавшие ее взасос, пристают с вопросом, читал ли я эту "гнусную вещь". Это несправедливо, Форсайт. А вам она понравилась?
   - Я ее просмотрел, - ответил Сомс, созерцая свой собственный нос. - У меня были причины для этого. Когда вы прочитаете, я вам объясню.
   Два дня спустя сэр Лоренс принес ему книгу в "Клуб знатоков".
   - Получайте, дорогой Форсайт! - сказал он. - Как я рад, что от нее отделался! Все время я пребывал в страхе, как бы кто-нибудь не подглядел, что я читаю! Персиваль Кэлвин - quel sale monsieur! [12]
   - Именно! - сказал Сомс. - Так вот, я хочу открыть кампанию против этой книги.
   - Вы? Что за непонятное рвение?
   - Это длинная история, - сказал Сомс, садясь на книгу.
   Он объяснил свой план и закончил так:
   - Ничего не говорите ни Майклу, ни Флер.
   Сэр Лоренс выслушал его с улыбкой.
   - Понимаю, - сказал он, - понимаю! Очень умно, Форсайт. Вы хотите, чтобы я отыскал какого-нибудь человека, чья фамилия подействовала бы на них, как красная тряпка на быка. Писатель для этой цели не годится; они скажут, что он завидует, - и, пожалуй, будут правы: книга идет нарасхват. Знаете, Форсайт, я, кажется, обращусь к женщине.
   - К женщине! - повторил Сомс. - На женщину они не обратят внимания.
   Сэр Лоренс вздернул свободную бровь.
   - Пожалуй, вы правы: теперь обращают внимание только на таких женщин, которые сами всякого мужчину перещеголяют. Может, мне написать самому и подписаться "Оскорбленный отец"?
   - Мне кажется, анонимная заметка не годится.
   - И тут вы правы, Форсайт; действительно не годится. Я загляну в "Партенеум" и посмотрю, кто там еще жив.
   Два дня спустя Сомс получил записку:
   "Партенеум"
   Пятница
   Дорогой Форсайт,
   Я нашел нужного человека - это редактор "Героя", и он готов подписать свою фамилию. Кроме того, я соответствующим образом его настроил. У нас был оживленный спор. Сначала он хотел отнестись к автору de haut en bas [13], обойтись с ним, как с нечистоплотным ребенком. Но я сказал: "Нет, это явление симптоматично. Отнеситесь к нему с должной серьезностью. Докажите, что книга показательна для целой школы, для определенного литературного направления. Создайте из этого повод для защиты цензуры". Слово "цензура", Форсайт, необходимо для того, чтобы их раздразнить. Итак, редактор решил расстаться с женой и, прихватив с собой книгу, уехать на субботу и воскресенье за город. Я восхищаюсь Вашим методом защиты, дорогой Форсайт, но Вы меня простите, если я скажу, что значительно важнее не доводить дело до суда, чем выиграть в суде.
   Искренне преданный Лоренс Монт".
   С последней мыслью Сомс был до того согласен, что уехал в Мейплдерхем и следующие два дня, чтобы успокоиться, ходил по полю и гонял палкой мяч в обществе человека, который ему совсем не нравился.
   VI
   МАЙКЛ ЕДЕТ В БЕТНЕЛ-ГРИН
   Чувство уныния, с которым Майкл вернулся от "первоисточника", несколько рассеялось благодаря письмам, которые он получал от самых, разнообразных лиц; писали ему большей частью люди молодые - писали сочувственно и очень серьезно. Он стал подумывать, не слишком ли в конечном счете беспечны политики-практики, напоминающие конферансье в мюзик-холле, которые изо всех сил стараются заставить публику забыть, что у нее есть вкус. И зародилось подозрение: являются ли палата и даже пресса подлинными выразителями общественного мнения? Между прочим, получил он такое письмо:
   "Солнечный, приют"
   Бетнел-Грин
   Дорогой мистер Монт,
   Я была так рада, когда прочла Вашу речь в "Таймсе". Я сейчас же купила книгу сэра Джемса Фоггарта. Мне кажется, его план великолепен. Вы не знаете, как тяжело нам, пытающимся сделать что-то для детей, - как тяжело нам сознавать, что жизнь, которую приходится вести детям по окончании школы, сводит на нет всю нашу работу. Ведь мы лучше, чем кто бы то ни было, знаем, в каких условиях живут лондонские дети.
   Многие матери, которым и самим живется несладко, все готовы сделать для своих малышей; но мы часто замечали, что, когда ребенку исполнится десять - двенадцать лет, эта любовь принимает иные формы. Мне кажется, тогда-то родители и начинают понимать, что ребенка можно использовать как работника. Там, где пахнет деньгами, нет места для бескорыстной любви. Пожалуй, это - естественно, но тем не менее очень печально, ибо заработок детей ничтожен и жизнь ребенка приносится в жертву ради нескольких шиллингов. Всей душой надеюсь, что Ваше выступление принесет плоды; но все делается так медленно, не правда ли? Хорошо бы Вам приехать сюда, посмотреть наш приют. Дети прелестны, и мы стараемся дать им побольше солнца.
   Искренне Вам преданная Нора Кэрфью".
   Сестра Бэрти Кэрфью! Но, конечно, процесса не будет, все обойдется! Благодарный за сочувствие, хватаясь за каждую возможность получше разобраться в фоггартизме, Майкл решил ехать. Быть может. Нора Кэрфью примет в свой приют детей Боддика! Он предложил Флер ехать вместе, но она побоялась занести в дом заразу, опасную для одиннадцатого баронета, и Майкл отправился один.
   Приют находился в местности, называемой Бетнел-Грин; три маленьких домика были соединены в один; три дворика, обнесенные общей стеной, превращены в площадку для игр; над входной дверью золотыми буквами было начертано: "Солнечный приют". На окнах висели веселые ситцевые занавески, стены были окрашены в кремовый цвет. В передней Майкла встретила Нора Кэрфью, высокая, стройная, темноволосая; у нее было бледное лицо и карие глаза, ясные и чистые.
   "Да, - подумал Майкл, пожимая ей руку, - вот здесь все в полном порядке. В этой душе нет темных закоулков!" " - Как хорошо, что вы приехали, мистер Монт! Я вам покажу весь дом. Вот комната для игр.
   Майкл вошел в залу - видимо, несколько маленьких комнат были соединены в одну. Шесть ребятишек в синих полотняных платьях сидели на полу и играли в какие-то игры. Когда Нора Кэрфью подошла к ним, они уцепились за ее платье. Все они, за исключением одной девочки, показались Майклу некрасивыми.
   - Вот эти живут у нас постоянно. Остальные приходят после школы. Сейчас у нас только пятьдесят человек, но все-таки очень тесно. Нужно раздобыть денег, чтобы арендовать еще два дома.
   - Какой у вас персонал?
   - Нас шесть человек; две занимаются стряпней, одна бухгалтерией, а остальные стирают, штопают, играют с детьми и исполняют всю работу по дому. Две из нас живут здесь.
   - Где же ваши арфы и венцы?
   Нора Кэрфью улыбнулась.
   - Заложены, - сказала она.
   - Как вы разрешаете вопрос религии? - спросил Майкл, озабоченный воспитанием одиннадцатого баронета.
   - В сущности - никак. Здесь нет детей старше двенадцати лет, а религиозными вопросами дети начинают интересоваться лет с четырнадцати, не раньше. Мы просто стараемся приучать детей быть веселыми и добрыми. На днях сюда приезжал мой брат. Он всегда надо мной подсмеивается, но все-таки хочет поставить в нашу пользу спектакль.
   - Какая пойдет пьеса?
   - Кажется, "Прямодушный"; брат говорит, что он уже давно предназначил эту пьесу для какого-нибудь благотворительного спектакля.
   Майкл посмотрел на нее с удивлением.
   - А вы знаете, что это за пьеса?
   - Нет. Кажется, одного из драматургов Реставрации?
   - Уичерли [14].
   - Ах да! - Глаза ее остались такими же ясными.
   "Бедняжка! - подумал Майкл. - Не мое дело объяснять ей, что послужит источником ее доходов, по этот Бэрти, видимо, непрочь подшутить".
   - Я должен привезти сюда жену, - сказал он, - ей понравится цвет стен и эти занавески. И еще скажите, не могли бы вы потесниться и принять двух маленьких девочек, если мы будем за них платить? Их отец безработный - я хочу дать ему работу за городом; матери нет.
   Нора Кэрфью сдвинула брови, и лицо ее выразило напряженное желание одной доброй волей преодолеть все препятствия.
   - Нужно попытаться, - сказала она. - Как-нибудь устрою. Как их зовут?
   - Фамилия Боддик, имен я не знаю. Одной - четыре года, другой - пять.
   - Дайте мне адрес, я сама к ним заеду. Если они не больны какой-нибудь заразной болезнью, мы их возьмем.
   - Вы - ангел! - сказал Майкл.
   Нора Кэрфью покраснела.
   - Вздор! - сказала она, открывая дверь в соседнюю комнату. - Вот наша столовая.
   Комната была небольшая. За пишущей машинкой сидела девушка, она подняла голову, когда вошел Майкл. Другая девушка сбивала яйца в чашке и в то же время читала томик стихов. Третья, видимо, занималась гимнастикой - она так и застыла с поднятыми руками.
   - Это мистер Монт, - сказала Нора Кэрфью, - мистер Монт, который произнес в палате ту самую прекрасную речь. Мисс Бэте, мисс Лафонтэн, мисс Бистон.
   Девушки поклонились, и та, что сбивала яйца, сказала:
   - Замечательная речь.
   Майкл тоже поклонился.
   - Боюсь, что все это впустую.
   - Ну что вы, мистер Монт, она возымеет действие.
   Вы сказали то, о чем многие думают.
   - Но знаете, - сказал Майкл, - они так глубоко прячут свои мысли!
   - Садитесь же.
   Майкл опустился на синий диван.
   - Я родилась в Южной Африке, - сказала та, которая сбивала яйца, - и знаю, что значит ждать.
   - Мой отец был в палате, - сказала девушка, занимавшаяся гимнастикой. - Ваша речь произвела на него глубокое впечатление. Во всяком случае, мы вам благодарны.
   Майкл переводил взгляд с одной на другую.
   - Если б вы ни во что не верили, вы не стали бы здесь работать, правда? Уж вы-то наверное не считаете, что Англия дошла до точки?
   - О боже! Конечно, нет! - сказала девушка, сидевшая за машинкой. Нужно пожить среди бедняков, чтобы это понять.
   - В сущности, я имел в виду другое, - сказал Майкл. - Я размышлял, не нависла ли над нами серьезная опасность.
   - Вы говорите о ядовитых газах?
   - Пожалуй, но это не все; тут и гибельное влияние городов и банкротство цивилизации.
   - Не знаю, - отозвалась хорошенькая брюнетка, сбивавшая яйца. - Я тоже так думала во время войны. Но ведь Европа - это не весь мир. В сущности, она большого значения не имеет. Здесь и солнце-то почти не светит.
   Майкл кивнул.
   - В конце концов если здесь, в Европе, мы сотрем друг друга с лица земли, то появится только новая пустыня величиной с Сахару, погибнут люди, слишком бедствовавшие, чтобы приспособиться к жизни, а для остального человечества наша судьба послужит уроком, не правда ли? Хорошо, что континенты далеко отстоят один от другого!
   - Весело! - воскликнула Нора Кэрфью.
   Майкл усмехнулся.
   - Я невольно заражаюсь атмосферой этого дома. Знаете, я вами восхищаюсь: вы от всего отказались, чтобы прийти сюда работать.
   - Пустяки, - сказала девушка за машинкой. - От чего было отказываться - от фокстротов? Во время войны мы привыкли работать.
   - Уж коли на то пошло, - вмешалась девушка, сбивавшая яйца, - мы вами восхищаемся гораздо больше: вы не отказываетесь от работы в парламенте.
   Снова Майкл усмехнулся.
   - Мисс Лафонтэн, вас зовут на кухню!
   Девушка, сбивавшая яйца, направилась к двери.
   - Вы умеете сбивать яйца? Я сию минуту вернусь.
   И, вручив Майклу чашку и вилку, она скрылась.
   - Какой позор! - воскликнула Нора Кэрфью. - Дайте мне!
   - Нет, - сказал Майкл, - я умею сбивать яйца, А как вы смотрите на то, что в четырнадцать лет детей придется отрывать от дома?
   - Конечно, многие будут резко возражать, - сказала девушка, сидевшая за машинкой, - скажут, что бесчеловечно, жестоко. Но еще бесчеловечнее держать детей здесь.
   - Хуже всего, - сказала Нора Кэрфью. - это вопрос о заработках детей и еще идея о вмешательстве одного класса в дела другого. Да и имперская политика сейчас не в моде.
   - Еще бы она была в моде, - проворчала гимнастка.
   - О, - сказала машинистка, - но ведь это не та имперская политика, не правда ли, мистер Монт? Это скорее стремление уравнять права доминионов и метрополии.
   Майкл кивнул.
   - Содружество наций.
   - Это не помешает маскировать подлинную цель: сохранить заработок детей, - сказала гимнастка.
   И три девушки стали подробно обсуждать вопрос, насколько заработки детей увеличивают бюджет рабочего. Майкл сбивал яйца и слушал. Он знал, сколь важен этот вопрос. Согласились на том, что дети часто зарабатывают больше, чем себе на пропитание, но что "в конечном счете это недальновидно", потому что приводит к перенаселению И безработице, и "просто стыдно" портить детям жизнь ради родителей.
   Разговор прервался, когда вошла девушка, сбивавшая яйца.
   - Дети собираются, Нора.
   Гимнастка исчезла. Нора Кэрфью сказала:
   - Ну, мистер Монт, хотите взглянуть на них?
   Майкл последовал за ней. Он думал: "Жаль, что Флер со мной не поехала!" Казалось, эти девушки действительно во что-то верили.
   Стоя в передней, Майкл смотрел, как дом наполняется детьми. Они казались странной смесью малокровия и жизнеспособности, живости и послушания. Многие выглядели старше своих лет, но были непосредственны, как щенята, и, видимо, никогда не задумывались о будущем. Казалось, каждое их движение, каждый жест мог быть последним. Почти все принесли с собой что-нибудь поесть. Они болтали и не смеялись. Их произношение оставляло желать много лучшего. Шесть-семь ребят показались Майклу хорошенькими, и почти у всех вид был добродушный. Движения их были порывисты. Они тормошили Нору Кэрфью и гимнастку, повиновались беспрекословно, ели без всякого аппетита и приставали к кошке. Майкл был очарован.
   Вместе с ними пришли четыре или пять женщин - матери, которым нужно было о чем-нибудь спросить или посоветоваться. Они тоже были в прекрасных отношениях с воспитательницами. В этом доме не было речи о классовых различиях; значение имела только человеческая личность. Майкл заметил, что дети отвечают на его улыбку, а женщины остаются серьезными, хотя Нoрe Кэрфью и девушке, занимавшейся гимнастикой, они улыбались. Интересно, поделились бы они с ним своими мыслями, если б знали о его речи?
   Нора Кэрфью проводила его до двери.
   - Не правда ли, они милые?
   - Боюсь, как бы мне не отречься от фоггартизма, если я слишком долго буду на них смотреть.
   - Что вы! Почему?
   - Видите ли, фоггартизм хочет сделать из них собственников.
   - Вы думаете, что это их испортит?
   Майкл усмехнулся.
   - С серебряной ложкой связана опасность. Вот мой вступительный взнос.
   Он вручил ей все свои деньги.
   - О мистер Монт, право же...
   - Ну так верните мне шесть пенсов, иначе мне придется идти домой пешком.
   - Какой вы добрый! Навещайте нас и, пожалуйста, не отрекайтесь от фоггартизма.
   По дороге на станцию он думал об ее глазах, а вернувшись домой, сказал Флар:
   - Ты непременно должна туда съездить и посмотреть. Чистота там изумительная, и дух бодрый. Я набрался сил. Молодец эта Нора Кэрфью.
   Флер посмотрела на него из-под опущенных ресниц.
   - Да? - сказала она. - Хорошо, съезжу.
   VII
   КОНТРАСТЫ
   На десяти акрах земли за рощей в Липпингхолле сквозь известь и гравий пробивалась чахлая трава; вокруг высился забор - символ собственности. Когда-то здесь пробовали держать коз, но затея не удалась, потому что в стране, не снисходившей до занятия сельским хозяйством, никто не желал пить козье молоко; с тех пор участок пустовал. Но в декабре этот уголок - бедный родственник владений сэра Лоренса Монта - подвергся энергичной эксплуатации. У самой рощи поставили дом, и целый акр земли превратили в море грязи. Сама роща поредела и приуныла от опустошительного рвения Генри Боддика и еще одного человека, в изобилии рубивших на доски лес, из которого подрядчик упорно отказывался строить сарай и курятник. Об инкубаторе пока нужно было только смутно мечтать. Вообще дело подвигалось не слишком быстро, но была надежда, что скоро после нового года куры смогут приступить к исполнению своих обязанностей. Майкл решил, что колонистам пора переселяться. Он наскреб мебели в доме отца, завез сухих продуктов, мыла и несколько керосиновых ламп, поселил Боддика в левой комнате, среднюю отвел Бергфелдам, а правую - Суэну. Он сам встретил их, когда автомобиль сэра Лоренса доставил их со станции. День был серый, холодный; с деревьев капало, из-под колес машины летели брызги. Стоя в дверях. Майкл смотрел, как они выгружаются, и думал, что никогда еще он не видал столь неприспособленных к жизни созданий. Первым вышел из машины Бергфелд, облаченный в свой единственный костюм; у него был вид безработного актера, что вполне соответствовало истине. Затем появилась миссис Бергфелд, у нее не было пальто, и она, казалось, совсем закоченела, что тоже соответствовало истине. Суэн вышел последним. Не то чтобы его изможденное лицо улыбалось, но он поглядывал по сторонам, словно говоря: "Ну и ну!"
   Боддик, очевидно, наделенный даром предвидения, ушел в рощу. "Он единственное мое утешение", - подумал Майкл. Проводив приезжих в кухню, служившую в то же время столовой, Майкл достал бутылку рома, печенье и термос с горячим кофе.
   - Мне ужасно досадно, что здесь такой беспорядок. Но, кажется, дом сухой, и одеял много. Неприятный запах от этих керосиновых ламп. Вы скоро ко всему привыкнете, мистер Суэн: ведь вы побывали на войне. Миссис Бергфелд, вы как будто озябли: налейте-ка рому в кофе; мы так делали перед атакой.
   Все налили себе рому, что возымело свое действие. У миссис Бергфелд порозовели щеки и потемнели глаза. Суэн заметил, что домик "хоть куда", а Бергфелд приготовился произнести речь. Майкл его прервал:
   - Боддик вам все объяснит и покажет. Я должен ехать: боюсь опоздать на поезд.
   Дорогой он размышлял о том, что покинул свой отряд перед самой атакой. Сегодня он должен быть на званом обеде; яркий свет, драгоценности и картины, вино и болтовня; на деньги, каких стоит такой обед, его безработные могли бы просуществовать несколько месяцев; но о них и им подобных никто не думает. Если он обратит на это внимание Флер, она скажет:
   - Мой милый мальчик, ведь это точно из романа Гэрдона Минхо, ты делаешься сентиментальным!
   И он почувствует себя дураком. Или, быть может, посмотрит на ее изящную головку и подумает: "Легкий способ разрешать проблемы, моя дорогая, но те, кто так подходит к делу, страдают недомыслием". А потом глаза его скользнут вниз по ее белой шее, и кровь у него закипит, и рассудок восстанет против такого богохульства, ибо за ним - конец счастью. Дело в том, что наряду с фоггартизмом и курами Майклу подчас приходили в голову серьезные мысли в такие минуты, когда у Флер никаких мыслей не было; и, умудренный любовью, он знал, что ее не переделаешь и надо привыкать. Обращение таких, как она, возможно только в дешевых романах. Приятно, когда эгоистка-героиня, забыв о "всех земных благах, начинает заботиться о тех, у кого их нет; но в жизни так не бывает. Хорошо еще, что Флер так изящно маскирует свой эгоизм; и с Китом... впрочем. Кит - это она сама!
   Вот почему Майкл не заговорил с Флер о своих безработных, когда ехал с ней обедать на Итон-сквер. Вместо этого он прослушал лекцию об одной высокой особе, в жилах которой текла королевская кровь, - эта особа должна была присутствовать на обеде. Он подивился осведомленности Флер."