Голсуори Джон. Сага о Форсайдах

   "Дорогой Монт, завтра отправляюсь в путь - хочу пересечь Аравию. Подумал, что надо тебе написать, на случай если Аравия "пересечет" меня. Я совсем образумился. Здесь слишком чистый воздух для всяких сентиментов, а страсть в изгнании быстро чахнет. Прости, что я тебе доставил столько волнений. С моей стороны было ошибкой вернуться в Англию после войны и слоняться без дела, сочиняя стишки для развлечения светских дам и чернильной братии. Бедная старая Англия - невеселые настали для нее времена! Передай ей привет - и вам обоим тоже.
   Твой Уилфрид Дезерт.
   Р.S. Если ты издал то, что я оставил, передай, что мне причитается, моему отцу. У.Н."
   Майкл мельком подумал: "Ну вот и хорошо. А книгато сегодня выходит из печати". Странно! Неужели Уилфрид прав и все это - чистейший вздор, чернильные потоки? Не усугубляется ли этим еще больше болезнь Англии? Может быть, всем надо сесть на верблюдов и пуститься в погоню за солнцем? А все же книги - радость и отдых; и они нужны; Англия должна держаться должна! "Все вперед, все вперед. Отступления нет. Победа иль смерть! "... Боже! Опять!.. Стоны смолкли, Аннет вышла к нему.
   - Отца, mon cher, отыщите ее отца.
   - Пробовал - нигде нет! - задыхаясь, сказал Майкл.
   - Попробуйте позвонить на Грин-стрит, к миссис Дарти. Courage! [28] Все идет нормально - теперь уж совсем скоро.
   Позвонив на Грин-стрит и добившись наконец ответа, он пошел в кабинет и, открыв дверь, стал ждать "Старого Форсайта". Мельком он заметил круглую дырочку, выжженную в левой штанине, - он даже не заметил запаха гари, он даже не помнил, что курил. Надо подтянуться ради старика. Он услышал звонок и полетел открывать дверь.
   - Ну? - спросил Сомс.
   - Еще нет. Пойдемте в кабинет - там ближе!
   Они поднялись вместе. Седая аккуратная голова, с глубокой складкой между бровями, и глаза, словно углубленные страданием, успокоили Майкла. Бедный старик! Ему тоже нелегко. Оба они, видно, с ума сходят!
   - Хотите выпить, сэр? У меня тут есть коньяк.
   - Давайте, - сказал Сомс, - все равно что.
   С рюмками в руках, привстав, оба прислушались - подняли рюмки - выпили залпом. Они двигались автоматически, как две марионетки на одной веревочке.
   - Папиросу, сэр?
   Сомс кивнул.
   Зажгли папиросы - поднесли их ко рту - прислушались - затянулись выпустили дым. Майкл прижимал левую руку к груди. Сомс - правую. Так они сидели симметрично рядом.
   - Ужасно трудно, сэр, извините!
   Сомс кивнул головой. Его зубы были стиснуты. Вдруг его рука разжалась.
   - Слышите? - сказал он.
   Звуки - совсем другие - смутные!
   Майкл крепко схватил и сжал что-то холодное, тонкое - руку Сомса.
   Так они сидели рука в руке и смотрели на дверь неизвестно сколько времени.
   Вдруг просвет двери исчез, на пороге появилась фигура в сером - Аннет!
   - Все в порядке! Сын!
   XV
   ПОКОЙ
   Когда Майкл на следующее утро очнулся от глубокого сна, первой его мыслью было: "Флер снова со мной!" Потом он вспомнил.
   На его "все хорошо? ", шепотом сказанное у дверей, сиделка выразительно закивала головой.
   Несмотря на лихорадочное ожидание, он все-таки сумел остаться современным и сказать себе: "Нечего распускаться! Ступай и спокойно позавтракай".
   В столовой Сомс презрительно щурился на надбитое яйцо. Он взглянул на вошедшею Майкла и уткнулся в свою чашку. Майкл прекрасно его понимал: ведь вчера они сидели, держась за руки! Он увидел, что у прибора Сомса лежит развернутая финансовая газета.
   - Что-нибудь о собрании, сэр? Вашу речь, наверно, расписывают вовсю.
   Сомс кашлянул и протянул газету. Заголовки гласили: "Бурное собрание - отставка двух директоров - вотум доверия". Майкл бегло просмотрел отчет, пока не дошел до слов:
   "Мистер Форсайт, замешанный в это дело директор, в своей довольно длинной речи сказал, что не намерен петь Лазаря. Он заявил, что возмущен поведением пайщиков, что не привык к подозрениям. Он подал прошение об отставке".
   Майкл опустил газету.
   - Черт возьми! "Замешанный", "подозрения". Они этому придали такой оборот, точно...
   - Газеты! - сказал Сомс и снова принялся за еду.
   Майкл сел и начал очищать банан. "А ведь сумел красиво умереть, - подумал он. - Бедный старик".
   - Знаете, сэр, - сказал он. - Я там был, и вот что я могу сказать: из всех только вы и мой отец возбудили во мне уважение.
   - Гм! - промычал Сомс и положил ложку.
   Майкл понял, что ему хочется побыть одному, и, проглотив банан, ушел к себе в кабинет. Пока его не позвали к Флер, он решил позвонить отцу.
   - Как вы себя чувствуете после вчерашнего, Барт?
   Голос сэра Лоренса, ясный, тонкий и высокий, ответил:
   - Беднее и мудрее. Каков бюллетень?
   - Лучше некуда.
   - Поздравляем вас обоих. Мама спрашивает, есть ли у него волосы.
   - Еще не видел. Сейчас пойду к нему.
   И в самом деле, Аннет кивнула ему из приоткрытой двери.
   - Она просит вас принести ей собачку, mon cher.
   С Тинг-а-Лингом под мышкой, ступая на цыпочках, Майкл вошел. Одиннадцатый баронет! Он еще ничего не видел, потому что голова Флер склонилась над ребенком. Определенно - волосы у нее стали темнее. Майкл подошел к кровати и благоговейно коснулся ее лба.
   Флер подняла голову и открыла его взгляду ребенка, бодро сосавшего ее мизинец.
   - Чем не обезьянка? - послышался ее слабый голос.
   Майкл кивнул. Конечно, обезьянка - но белая ли, вот вопрос!
   - А ты как, дорогая?
   - Теперь отлично, но что было... - она перевела дыхание, и ее глаза потемнели. - Тинг, смотри!
   Китайская собачка, деликатно наморщив ноздри, попятилась под рукою Майкла. Во всей ее повадке сквозило хитрое осуждение.
   "Щенята, - казалось, говорила она. - У нас в Китае это тоже бывает. Мнение свое оставляю при себе".
   - Что за глаза! - сказал Майкл. - Ему мы можем и не говорить, что ребенка принес доктор из Челси.
   Флер еле слышно засмеялась.
   - Пусти его, Майкл.
   Майкл поставил собачку на пол, и она убежала в свой угол.
   - Мне нельзя разговаривать, - сказала Флер, - но страшно хочется, как будто я несколько месяцев была немая.
   "То же чувство, что и у меня, - подумал Майкл, - она и вправду была где-то далеко-далеко, совсем не здесь".
   - Как будто тебя что-то держит, Майкл. Совсем не своей становишься.
   - Да, - мягко проговорил Майкл, - устарелая процедура. Есть у него волосы? Мама спрашивала.
   Флер обнажила голову одиннадцатого баронета, покрытую темным пушком.
   - Как у моей бабушки, но они посветлеют. Глаза у него будут серые. Майкл, а как насчет крестных? Матерью, конечно, Элисон, а кто будет крестным отцом?
   Майкл помолчал немного, прежде чем ответить:
   - Я вчера получил письмо от Уилфрида. Хочешь, возьмем его? Он все еще там, но я могу держать за него губку в церкви.
   - Он пришел в себя?
   - По его словам - да.
   Майкл не мог прочесть выражение ее глаз, но губы ее слегка надулись.
   - Хорошо, - сказала она, - и, по-моему, совершенно достаточно одного крестного. Мои мне никогда ничего не дарили.
   - А мне моя крестная дала библию, а крестный - нагоняй. Значит, решено - Уилфрид.
   И он наклонился к ней.
   В ее глазах ему почудилось насмешливое и чуть виноватое выражение. Он поцеловал ее в голову и поспешил отойти.
   У двери стоял Сомс, ожидая своей очереди.
   - Только на одну минуту, сэр, - сказала сиделка.
   Сомс подошел к кровати и остановился, глядя на дочь.
   - Папочка, дорогой! - услышал Майкл.
   Сомс погладил ей руку и, как бы выражая свое одобрение младенцу, кивнул и пошел к двери, но в зеркале Майкл увидел, что губы у него дрожат.
   Когда Майкл опять спустился в нижний этаж, им овладело сильнейшее желание запеть. Но нельзя было; и, войдя в китайскую комнату, он стал смотреть в окно на залитый солнцем сквер. Эх, хорошо жить на свете! Что ни говори, а этого не станешь отрицать. Пусть задирают носы перед жизнью и смотрят на нее сверху вниз. Пусть возятся с прошлым и с будущим; ему подавай настоящее!
   "Повешу опять "Белую обезьяну", - подумал он. - Не так-то легко будет этому животному нагнать на меня тоску".
   Он пошел в чулан под лестницей и из-под четырех пар пересыпанных нафталином и завернутых в бумагу занавесок достал картину. Он отставил ее немного, чтобы посмотреть на нее в полусвете чулана. И глаза же у этой твари! Все дело в этих глазах.
   - Ничего, старина, - сказал он. - Едем наверх, - и он потащил картину в китайскую комнату.
   Сомс оказался там.
   - Я хочу повесить ее, сэр.
   Сомс кивнул.
   - Подержите, пожалуйста, пока я закручу проволоку.
   Сойдя на медный пол, Майкл сказал:
   - Вот и хорошо, сэр, - и отступил посмотреть.
   Сомс подошел к нему. Стоя рядом, они глядели на "Белую обезьяну".
   - Она не успокоится, пока не получит своего, - сказал наконец Майкл. - Но вот беда - она сама не знает, чего хочет.
   ПРИМЕЧАНИЯ
   1. В конце концов (франц.).
   2. "Король умер" (франц.) - формула, принятая для объявления о смерти французских королей и о воцарении наследника: "Король умер, да здравствует король!"
   3. Памятник жертвам войны 1914 - 1918 гг.
   4. Правобережный, глухой район Лондона.
   5. Они жили, но как мало они участвовали в жизни (франц.).
   6. "Уехать на Запад" - погибнуть (военный слэнг).
   7. Название декадентского течения в искусстве (от французского слова "vertige" - головокружение).
   8. Решено (франц.).
   9. Боязнь замкнутого пространства.
   10. Всегда один целует, а другой подставляет щеку (франц.).
   11. "В сторону Свана", роман Марселя Пруста.
   12. "Холостячка" В. Маргерита.
   13. Умение; буквально "умение делать" (франц.).
   14. Эмиль Куэ (1857 - 1926), француз, проповедовал самовнушение как лекарство от всех болезней.
   15. Член городского управления.
   16. Санта-Клаус - сказочный "дед-мороз", приносящий детям подарки.
   17. Согласие, но не сердечное (франц.). - "Сердечное согласие" союз Англии и Франции, заключенный в 1904 году.
   18. Мона Лиза Джиоконда - картина Леонардо да Винчи.
   19. Русский балетмейстер, много лет работавший в Англии, где имел громадное влияние на все области искусства.
   20. SOS - "Спасите наши души!" - сигнал бедствия.
   21. Комическая опера Гэя, продолжение "Оперы нищих".
   22. Через тяжкие труды - к звездам (лат.).
   23. Рождественская песенка.
   24. Перевод И. Романовича.
   25. Англичане утверждают, что устрицы вкусны только в те месяцы, в названиях которых есть буква "р", - то есть с сентября по апрель.
   26. Нас предали (франц.).
   27. Часа в три (франц.).
   28. Бодритесь! (франц.).
   Джон Голсуори
   Сага о Форсайтах: Идиллия
   Изд. "Известия", Москва, 1958
   Перевод Р. Лорие
   OCR Палек, 1998 г.
   В феврале 1924 года Джон Форсайт, только что перенесший испанку, сидел в салоне гостиницы в Кэмдене, штат Южная Каролина, и его светлые волосы медленно вставали дыбом. Он читал о случае линчевания.
   Голос у него за спиной сказал:
   - Поедемте с нами сегодня на пикник, знаете - к этим древним курганам?
   Он поднял голову и увидел своего знакомого, молодого южанина по имени Фрэнсис Уилмот.
   - С удовольствием. А кто будет?
   - Да только мистер и миссис Пэлмер Харисон, и этот английский романист Гэрдон Минхо, и девочки Блэр и их подруги, и моя сестра Энн и я. Если хотите поразмяться, можете ехать верхом.
   - Отлично! Сегодня утром сюда прислали новых лошадей из Колумбии.
   - О, да это чудесно! Тогда и мы с сестрой поедем верхом и кто-нибудь из девочек Блэр. А остальных пусть забирают Хэрисоны.
   - Про линчевание читали? - сказал Джон. - Какой ужас!
   Молодой человек, с которым он говорил, сидел на окне. Джону очень нравилось его лицо цвета слоновой кости, его темные волосы и глаза, тонкий нос и губы и изящная, свободная манера держаться.
   - Все вы, англичане, с ума сходите, когда читаете о линчеваниях. У вас там, в Южных Соснах, нет негритянского вопроса. В Северной Каролине он вообще почти не возникает.
   - Это правда, я и не считаю, что разбираюсь в нем. Но я не понимаю, почему бы не судить негров таким же судом, как белых. Есть, наверно, случаи, когда просто надо пристрелить человека на месте. Но мне непонятно, как вы можете защищать самосуд. Раз уж человека поймали, надо судить его как следует.
   - В этом вопросе, знаете ли, рисковать не рекомендуется.
   - Но если человека не судить, как же вы установите его вину?
   - Нет, мы считаем, что лучше пожертвовать одним безвинным негром, чем подвергать опасности наших женщин.
   - По-моему, нет ничего хуже, как убить человека за то, чего он не делал.
   - В Европе - может быть. Здесь - нет. Очень еще все неустойчиво.
   - А что говорят о суде Линча на Севере?
   - Пищат понемножку, но совершенно напрасно. У нас негры, у них индейцы; думаете, они с ними церемонятся?
   Джон Форсайт откинулся в качалке и растерянно нахмурился.
   - У нас тут еще слишком много места, - продолжал Фрэнсис Уилмот. Человеку есть куда скрыться. Так что если мы в чем уверены, то действуем не спрашиваясь.
   - Да, каждая страна живет по-своему. А на какие это мы курганы едем?
   - Остатки индейских поселений; им, говорят, несколько тысяч лет. Вы с моей сестрой не знакомы? Она приехала только вчера вечером.
   - Нет. Когда выезжаем?
   - В двенадцать; туда лесом ехать около часа.
   Ровно в двенадцать, переодевшись для верховой езды, Джон вышел из отеля. Лошадей было пять, так как верхом пожелали ехать две девочки Блэр. Он поехал между ними, а Фрэнсис Уилмот с сестрой - впереди.
   Девочки Блэр были молоденькие и по-американски хорошенькие - в меру яркие, круглолицые, румяные - тип, к которому он привык за два с половиной года, проведенных в Соединенных Штатах. Они сначала были слишком молчаливы, потом стали слишком много болтать. Верхом ездили по-мужски, и очень хорошо. Джон узнал, что они, как и устроители пикника мистер и миссис Харисон, живут на Лонг-Айленде. Они задавали ему много вопросов об Англии, и Джону, уехавшему оттуда девятнадцати лет, приходилось выдумывать много ответов. Он начал с тоской поглядывать через уши лошади на Фрэнсиса Уилмота и его сестру, которые ехали впереди в молчании, издали казавшемся чрезвычайно приятным. Дорога шла сосновым лесом, между стройных редких деревьев, по песчаному грунту; солнце светило ясное, теплое, но в воздухе еще был холодок. Джон ехал на гнедом иноходце и чувствовал себя так, как бывает, когда только что выздоровеешь.
   Девочки Блэр интересовались его мнением насчет английского романиста - им до смерти хотелось увидеть настоящего писателя. Джон читал только одну его книгу и из действующих лиц помнил только кошку. Девочки Блэр не читали ни одной; но они слышали, что кошки у него "восхитительные".
   Фрэнсис Уилмот придержал лошадь и указал на большой холм, по виду действительно насыпанный когда-то людьми. Они все придержали лошадей, посмотрели на него две минуты молча, решили, что это "очень интересно", и поехали дальше. Публика, высадившаяся из двух автомобилей, распаковывала в ложбинке еду. Джон отвел лошадей в сторону, чтобы привязать их рядом с лошадьми Уилмота и его сестры.
   - Моя сестра, - сказал Фрэнсис Уилмот.
   - Мистер Форсайт, - сказала сестра.
   Она посмотрела на Джона, а Джон посмотрел на нее. Она была тоненькая, но крепкая, в длинном темно-коричневом жакете, бриджах и сапогах; волосы короткие, темные, под мягкой коричневой фетровой шляпой. Лицо, бледное, сильно загорелое, выражало какое-то сдержанное напряжение; лоб широкий, чистый, носик прямой и смелый, рот ненакрашенный, довольно большой и красивый. Но особенно поразили Джона ее глаза - как раз такие, какими в его представлении должны быть глаза у русалки. С чуть приподнятыми уголками, немигающие, и карие, и манящие. Он не мог разобрать, не косит ли она самую малость, но если и так, это только украшало ее. Он смутился. Оба молчали. Фрэнсис заявил: "А я, знаете ли, голоден", - и они вместе направились к остальным.
   Джон вдруг обратился к сестре:
   - Так вы только что приехали, мисс Уилмот?
   - Да, мистер Форсайт.
   - Откуда?
   - Из Нэйзби. Это между Чарлстоном и Саванной.
   - А, Чарлстон! Чарлстон мне понравился.
   - Энн больше нравится Саванна, - сказал Фрэнсис Уилмот.
   Энн кивнула. Она была, по-видимому, неразговорчива, но пока, в небольших дозах, ее голос звучал приятно.
   - Скучновато у нас там, - сказал Фрэнсис. - Все больше негры. Энн никогда еще не видела живого англичанина.
   Энн улыбнулась. Джон тоже улыбнулся. Разговор замер. Они подошли к еде, разложенной с таким расчетом, чтобы вызвать максимум мускульной и пищеварительной энергии. Миссис Пэлмер Харисон, дама лет сорока, с резкими чертами лица, сидела, вытянув вперед ноги; Гэрдон Минхо, английский романист, пристроил свои ноги более скромно; а дальше сидело множество девушек, все с хорошенькими и отнюдь не скромными ножками; немного в стороне мистер Пэлмер Харисон кривил маленький рот над пробкой большой бутылки. Джон и Уилмоты тоже сели. Пикник начался.
   Джон скоро увидел, что все ждут, чтобы Гэрдон Минхо сказал что-нибудь, кроме "да", "да что вы! ", "а", "вот именно! ". Этого не случилось. Знаменитый романист был сначала чуть не болезненно внимателен к тому, что говорили все остальные, а потом словно впал в прострацию. Патриотическое чувство Джона было уязвлено, ибо сам он держался, пожалуй, еще более молчаливо. Он видел, что между тремя девочками Блэр и их двумя подругами готовится заговор - на свободе отвести душу по поводу молчаливых англичан. Бессловесная сестра Фрэнсиса Уилмота была ему большим утешением. Он чувствовал, что она не захочет, да и не вправе будет примкнуть к этому заговору. С горя он стал передавать закуски и был рад, когда период насыщения всухомятку пришел к концу. Пикник - как рождество в будущем и прошлом лучше, чем в настоящем. Затем корзины были вновь упакованы, и все направились к автомобилям. Обе машины покатили к другому кургану, как говорили - в двух милях от места привала. Фрэнсис Уилмот и две девочки Блэр решили, что поедут домой смотреть, как играют в поло. Джон спросил Энн, что она думает делать. Она пожелала увидеть второй курган.
   Они сели на лошадей и молча поехали по лесной дороге. Наконец Джон сказал:
   - Вы любите пикники?
   - Определенно - нет.
   - Я тоже. А ездить верхом?
   - Обожаю больше всего на свете.
   - Больше, чем танцы?
   - Конечно. Ездить верхом и плавать.
   - А! Я думал... - и он умолк.
   - Что вы думали?
   - Ну, я просто подумал, что вы, наверно, хорошо плаваете.
   - Почему? Джон сказал смутившись:
   - По глазам.
   - Что? Разве они у меня рыбьи? Джон рассмеялся.
   - Да нет же! Они, как у русалки.
   - Еще не знаю, принять ли это за комплимент.
   - Ну конечно.
   - Я думала, русалки малопочтенные создания.
   - Ну что вы, напротив! Только робкие.
   - У вас их много в Англии?
   - Нет. По правде сказать, я их раньше никогда не видел.
   - Так откуда же вы знаете?
   - Просто чувствую.
   - Вы, наверно, получили классическое образование, В Англии ведь это, кажется, всем полагается?
   - Далеко не всем.
   - А как вам нравится Америка, мистер Форсайт?
   - Очень нравится. Иногда нападает тоска по родине.
   - Мне бы так хотелось попутешествовать.
   - Никогда не пробовали? Она покачала головой.
   - Сижу дома, хозяйничаю. Но старый дом, вероятно, придется продать хлопком больше не проживешь.
   - Я развожу персики около Южных Сосен. Знаете, в Северной Каролине. Это сейчас выгодно.
   - Вы живете там один?
   - Нет, с матерью.
   - Она англичанка?
   - Да.
   - А отец у вас есть?
   - Четыре года как умер.
   - Мы с Фрэнсисом уже десять лег сироты.
   - Хорошо бы вы оба приехали как-нибудь к нам погостить; моя мать была бы так рада.
   - Она похожа на вас? Джон засмеялся.
   - Нет. Она красавица.
   Глаза серьезно посмотрели на него, губы чуть-чуть улыбнулись.
   - Я бы поехала с удовольствием, но нам с Фрэнсисом нельзя отлучаться одновременно.
   - Но ведь сейчас вы оба здесь.
   - Завтра уезжаем; мне хотелось увидеть Кэмден. - Глаза опять стали внимательно разглядывать лицо Джона. - Может, наоборот, вы поедете с нами и посмотрите наш дом? Он старый. И Фрэнсису доставили бы удовольствие.
   - Вы всегда знаете, что доставит вашему брату удовольствие?
   - Конечно.
   - Вот это здорово. Но вам правда хочется, чтобы я приехал?
   - Ну да.
   - Я-то очень хотел бы; ненавижу отели. То есть... ну, вы знаете.
   Но так как он и сам не знал, трудно было ожидать, что она знает.
   Она тронула лошадь, и иноходец Джона перешел на легкий галоп.
   В просветы нескончаемого соснового леса солнце светило им в глаза; пахло нагретыми сосновыми иглами, смолой и травой; дорога была ровная, песчаная; лошади шли бодро. Джон был счастлив. Странные у этой девушки глаза, манящие; и верхом она ездит даже лучше, чем девочки Блэр.
   - Англичане, наверно, все хорошо ездят? - спросила она.
   - Почти все, если вообще ездят; но сейчас у нас верховая езда не в почете.
   - Так хотелось бы побывать в Англии! Наши предки приехали из Англии в тысяча семисотом году - из Вустершира. Где это?
   - Это наш Средний Запад, - сказал Джон. - Только совсем не такой, как у вас. Там много фруктовых садов - красивая местность: белые деревянные домики, пастбища, сады, леса, зеленые холмы. Я как-то на каникулах ездил туда гулять с одним школьным товарищем.
   - Должно быть, чудесно. Наши предки были католики. У них было имение Нэйзби; вот мы и свое назвали Нэйзби. А бабушка моя была французская креолка из Луизианы. Правда, что в Англии считают, будто в креолах есть негритянская кровь?
   - Мы очень невежественны, - сказал Джон. - Я-то знаю, что креолы это старые испанские и французские семьи. В вас обоих есть что-то французское.
   - Во Фрэнсисе - да. А мы не проехали этот курган? Мы уже сделали добрых четыре мили, а говорили - до него только две.
   - А не все ли равно? Тот, первый, по-моему, не был так уж потрясающе интересен.
   Ее губы улыбнулись; она, наверно, никогда не смеялась по-настоящему.
   - А какие в этих краях индейцы? - спросил Джон.
   - Наверно не знаю. Если есть, так должно быть, семинолы. Но Фрэнсис думает, что эти курганы были еще до прихода теперешних племен. Почему вы приехали в Америку, мистер Форсайт?
   Джон прикусил губу. Сказать причину - семейная распря, неудачный роман - было не так-то просто.
   - Я сначала поехал в Британскую Колумбию, но там дело не пошло. Потом услышал о персиках в Северной Каролине.
   - Но почему вы уехали из Англии?
   - Да просто захотелось посмотреть белый свет.
   - Да, - сказала она.
   Звук был тихий, но сочувственный. Джон был рад, тем более что она не знала, чему сочувствует. Образ его первой любви редко теперь тревожил его - уже год, даже больше, как это кончилось. Он был так занят своими персиками. Кроме того, Холли писала, что у Флер родился сын. Вдруг он сказал:
   - По-моему, надо поворачивать - посмотрите на солнце.
   Солнце, и правда, было уже низко за деревьями.
   - Ой, да.
   Джон повернул коня.
   - Давайте галопом, через полчаса сядет; а луны еще долго не будет.
   Они поскакали назад по дороге. Солнце зашло еще скорее, чем он думал, стало холодно, свет померк. Вдруг Джон придержал лошадь.
   - Простите, пожалуйста; кажется, мы не на той дороге, по которой ехали с пикника. Я чувствую, что мы сбились вправо. Дороги все одинаковые, а лошади только вчера из Колумбии, знают местность не лучше нашего.
   Девушка засмеялась.
   - Мы заблудимся.
   - Хм! Это не шутка в таком лесу. Ему что, конца нет?
   - Наверно, нет. Прямо приключение.
   - Да, но вы простудитесь. Ночью здорово холодно.
   - А у вас только что была испанка!
   - О, это неважно. Вот дорога влево. Поедем по ней или прямо?
   - По ней.
   Они поехали дальше. Для галопа было слишком темно, скоро и рысью ехать стало невозможно. А дорога извивалась бесконечно.
   - Вот так история, - сказал Джон. - Ой, как неприятно!
   Они ехали рядом, но он еле-еле разглядел ее улыбку.
   - Ну что вы! Страшно забавно.
   Он был рад, что она так думает, но не совсем с ней согласен.
   - Так глупо с моей стороны. Брат ваш меня не поблагодарит.
   - Он же знает, что я с вами.
   - Если б еще у нас был компас. Так всю ночь можно проплутать. Опять дорога разветвляется! О черт, сейчас совсем стемнеет.
   И не успел он сказать это, как последний луч света погас; Джон едва различал девушку на расстоянии пяти шагов. Он вплотную подъехал к ее лошади, и Энн дотронулась до его рукава.
   - Не надо беспокоиться, - сказала она, - вы этим только все портите.
   Переложив поводья, он сжал ее руку.
   - Вы молодчина, мисс Уилмот.
   - О, зовите меня Энн. От фамилий как-то холодно, когда собьешься с дороги.
   - Большое спасибо. Меня зовут Джон, по-настоящему - Джолион.
   - Джолион - Джон, это хорошо.
   - А я всегда любил имя Энн. Подождем, пока взойдет луна, или поедем дальше?
   - А она когда взойдет?
   - Часов в десять, судя по вчерашнему. И будет почти полная. Но сейчас только шесть.
   - Поедем, пусть лошади сами ищут дорогу.
   - Ладно. Только если уж они нас куда-нибудь привезут, так в Колумбию, а это не близко.
   Они поехали шагом по узкой дороге. Теперь совсем стемнело. Джон сказал:
   - Вам не холодно? Пешком идти теплее. Я поеду вперед; не отставайте, а то потеряете меня из виду.
   Он поехал вперед и скоро спешился, потому что сам замерз. Ни звука нельзя было уловить в нескончаемом лесу, ни проблеска света.