Страница:
В дверях я столкнулся с молодым человеком, лицо которого показалось мне странно знакомым. Он был одет в нацистскую форму гвардии Вонсяцкого.
— Ба! — воскликнул я, пораженный. — Федор Александрович! Ваше высочество! Вы ли это?!
— Собственной персоной, — ответил с усмешкой племянник царя Николая II.
— Что вы здесь делаете?!
— Как что? Работаю шофером у князя Вонсяцкого!
В своем «меркюри» я с невыразимым облегчением вытер платком мокрое от пота лицо. И на акселератор нажал так, словно за мной сам черт гнался.
Но больше всего я боялся, мчась по коннектикутскому шоссе со скоростью почти восемьдесят миль в час, что приеду в Нью-Йорк, куплю у первого попавшегося газетчика вечернюю газету и узнаю, что Москва пала…»
На полях дневника Джин прочитал приписку:
«Встречу и разговор с Вонсяцким можно понять только в свете последующих событий: на следующий же день мы все узнали о начале грозного контрнаступления русской армии под Москвой и о вероломном налете японцев на Пирл-Харбор. Америка объявила войну Японии. Германия объявила войну Америке. Америка — Германии. Через несколько месяцев ФБР арестовало графа Вонсяцкого по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Суд посадил его вместе с шефом фашистского американо-германского Бунда в федеральную тюрьму. Так закончилась карьера фюрера всея Руси».
Далее Джин прочитал еще одну карандашную приписку отца:
«Тот день был великим праздником. Россия, моя Россия истекала кровью, но не падала на колени. Значит, сильна Россия, не ослаблена, а укреплена революцией. Значит, дело России правое и победа будет за ней! Так началось мое прозрение…»
Третий раунд.
Глава тринадцатая.
— Ба! — воскликнул я, пораженный. — Федор Александрович! Ваше высочество! Вы ли это?!
— Собственной персоной, — ответил с усмешкой племянник царя Николая II.
— Что вы здесь делаете?!
— Как что? Работаю шофером у князя Вонсяцкого!
В своем «меркюри» я с невыразимым облегчением вытер платком мокрое от пота лицо. И на акселератор нажал так, словно за мной сам черт гнался.
Но больше всего я боялся, мчась по коннектикутскому шоссе со скоростью почти восемьдесят миль в час, что приеду в Нью-Йорк, куплю у первого попавшегося газетчика вечернюю газету и узнаю, что Москва пала…»
На полях дневника Джин прочитал приписку:
«Встречу и разговор с Вонсяцким можно понять только в свете последующих событий: на следующий же день мы все узнали о начале грозного контрнаступления русской армии под Москвой и о вероломном налете японцев на Пирл-Харбор. Америка объявила войну Японии. Германия объявила войну Америке. Америка — Германии. Через несколько месяцев ФБР арестовало графа Вонсяцкого по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Суд посадил его вместе с шефом фашистского американо-германского Бунда в федеральную тюрьму. Так закончилась карьера фюрера всея Руси».
Далее Джин прочитал еще одну карандашную приписку отца:
«Тот день был великим праздником. Россия, моя Россия истекала кровью, но не падала на колени. Значит, сильна Россия, не ослаблена, а укреплена революцией. Значит, дело России правое и победа будет за ней! Так началось мое прозрение…»
Третий раунд.
Сдвоенные молнии
«Per aspera ad astra».
(«Через трудности к звездам» — латинская пословица.)
Глава тринадцатая.
Клинч
Когда мастер-сержант Дик Галифакс оглядел пеструю толпу своих будущих питомцев, взгляд его остановился на Грине.
Джин был задумчив, не суетлив и элегантен. Спортивная темно-синяя рубашка, легкие спортивные брюки цвета маренго, оксфордские ботинки, сшитый на заказ клетчатый твидовый пиджак — все явно приобреталось в дорогих магазинах.
— Временно будете старшим! — сказал Дик. — Вы из рэйнджеров?
— Из штатских.
— Тогда отставить!
— Если не возражаете, старшим могу быть я, — предложил свои услуги гигантского роста американец. Он представился: — Сержант Бак Вуд, или Бастер.
— Хорошо, — подумав, согласился мастер-сержант. — Посадка через тридцать минут. Вон там, видите, «локхид» — это наш толстопузый Си-130.
— Ясно, сэр… Все слышали, кто теперь старший? — Бастер гоготнул и тут же жестом подозвал к себе первого попавшегося на глаза парня из их команды.
— Матео-Хуан-Мария-Хименес де Малино, — доложил тот.
— Мэт! — Бастер перечеркнул пышный перечень его имен. — Горючее есть? Голова от похмелья разламывается.
— Я и, сам бы не прочь опохмелиться, — пожаловался Мэт.
— То ли дело у вас в Гаване!
— Мы еще там будем, — сверкнул глазами Мэт.
— Мне там нечего делать, — отрезал Бастер и отошел.
Джин вместе со своей командой прилетел в Форт-Беннинг для того, чтобы, сделав пересадку, отправиться в конечный пункт назначения — Форт-Брагг.
В школы Брагга, как правило, отбирались лучшие рэйнджеры отличившихся батальонов.
Перед тем как они приступали к занятиям в специальных войсках, им жаловали отпуск — «Ар-энд-ар»[58]. Отпуск! Пять дней полной свободы. Хочешь, езжай домой, хочешь, пей-гуляй, пока звенят в кармане деньги.
Кроме долговязого Стиллберда, которого Бастер сразу же окрестил Берди, никто из отпускников не поехал домой
Стиллберд был высокий, худой, с руками ниже колен, с аккуратным пластырем на лбу, с умными грустными иудейскими глазами, хотя, как он объяснял, у него в крови было лишь «два-три заблудившихся еврейских эритроцита».
— Был у мамы, говоришь? — переспросил его Бастер.
— У мамы. Она работает кассиршей в «Армии спасения».
— Мама — хорошо, а «кошкин дом»[59] — лучше, — заявил Бастер. — А это что у тебя?
— Браслет.
— С секретом?
— Нет, он просто магнитный, от гипертонии.
— Ты болеешь? — удивился Бастер.
— Да, то есть нет… Боюсь заболеть.
— Сразу видно, что браслет не золотой, — вмешался в разговор странного вида итальянец. Он стоял, привалившись спиной к штабелю ракет.
Бастер оглядел его с головы до ног и улыбнулся.
— Ты в большом порядке, — заметил он.
— Да, — смутился итальянец.
— Одет по сезону.
— С кем не бывает, — невольно улыбнулся итальянец.
— Куда уж…
Все засмеялись.
— Как тебя зовут, бедняга?
— Доминико Мадзини
— Дуче, — категорично заявил Бастер. Итальянец был одет в костюм покойника: тапочки на картоне, черные бумажные штаны, белая бумажная рубашка, прихваченная сзади на живую нитку, — расчет на горизонтальное положение, свойственное покойнику.
— Три доллара? — спросил Бастер.
— Два… Я покупал его в дни «сейла»[60] в Лас-Вегасе… Проклятая рулетка! Проигрался в дым.
— А вот он, Дуче, видно, бросил играть и начал одеваться… Правильно я говорю, Тэкс?
Техасец ничего не ответил. Он только метнул на Бастера недружелюбный взгляд из-под восьмигаллонной шляпы, продолжая стоять как монумент на несгибаемых ногах в лаковых сапогах на высоком каблуке.
— Ты, видно, не в духе, Тэкс? — примирительно спросил Бастер.
Тот перестал жонглировать «спринг-найфом»[61] и, несколько раз с оттяжкой проведя лезвием ножа на ладони, небрежно бросил:
— У меня был тяжелый отпуск: пришиб трех человек и пять негров.
— Ублюдок! — неожиданно вырвалось у Джина.
— Что с вами, колледж-бой? — спросил Тэкс.
— Я сказал, что ты хвастун и ублюдок.
— Ну-ка подойди сюда, крошка.
Джин подошел. Тэкс замахнулся, но тут же получил серию ударов так же чисто, как демонстрируют работу с грушей. Все удары были по корпусу. Тэкс выронил нож и упал у штабелей с ракетами, согнувшись как складной нож.
Японец Кэн Эгава, оценив мастерство и силу ударов Джина, положил рядом с Тэксом выроненный им «спринг-найф» и с невозмутимым лицом пошел на посадку.
Когда Тэкс пришел в себя, Бастер заметил, что ему могли бы понадобиться тапочки Дуче.
— Вставай, парень, нам пора, — услышал Тэкс. Он, словно пьяный ошалело встряхивая головой, встал, поднял с земли свою восьмигаллонную шляпу, спрятал в карман нож и бездумно поплелся за всеми на посадку.
Аэродром Форт-Брагга был забит самолетами. Выстроившись как на парад, стояли новенькие восьмимоторные бомбардировщики Б—52, новейшие Б—52—Н, «фантомы» с серебристыми ракетами под крыльями и надписью на фюзеляже: «U. S. Air Force».
Чуть поодаль, рядом с прожорливыми «Боингами», возвышались воздушные заправщики-танкеры. Даже в громоздкости своей они все же напоминали собой что-то птичье.
Штабеля ракет «Скайболт» класса «воздух — земля» и «Атлас-Е» и «F» тянулись вдоль цементных площадок ровными рядами, как дрова на дровяном складе.
В ожидании первого лейтенанта Чака Битюка. Джин и его товарищи, разомлев, сидели на пятисотфунтовых бомбах, которые, несмотря на накидки из маскировочных сеток, были прокалены солнцем. Пекло сверху, пекло снизу, только дыма изо рта не хватало. Но, сидя на раскаленных бомбах, курить им было явно ни к чему…
— Что же ты своих дам так и не вспомнил? — спросил Мэта Бастер, разложив на коленях несколько «трехпалубных» сандвичей.
— Я их помню, конечно. Не всех, но помню, а вот…
— Что? — неожиданно заинтересовался Стиллберд.
— Было ли у меня с ними что-нибудь такое или нет — не помню.
— А они заставляли тебя кое-что вспомнить?
— Не они — их тещи. То есть их матери. Женись, говорили они, и все.
— Дай кусок вестерна, — не выдержал наконец Дуче, глядя на уплетающего сэндвичи Бастера.
— У вас это называется вестерн? — он протянул ему бутерброд.
— Какая тебе разница? — уже не способный думать ни о чем другом, промычал итальянец, запихивая в рот начинку.
Вскоре за ними прибыл их будущий командир.
— Капитан Чак Битюк, — представился он и критически оглядев всех, сразу же занялся Дуче.
— Костюм покойника.
— Да, сэр.
— Где пропили свою одежду?
— В Лас-Вегасе, сэр.
— А что это у вас под глазом? — спросил он Тэкса
— Был в отпуску, сэр.
— Кровоподтек совсем свежий.
Тэкс промолчал.
— Где служили? — спросил Чак Кэна Эгаву.
— В Корее, сэр.
— А вы? — спросил он Джина.
— Я доброволец.
— По убеждению, долги?
— Частности.
— Сэр, — поправил Джина Чак. — Что за частности?
Джин молча поглядел на него.
Чак выдержал паузу и, обращаясь ко всем, сказал:
— Я рад, что буду учить вас истинно мужской профессии.
После разговора с Чаком все прошли к машине уже без прежней свободы и развязности.
Вместе со всеми заметно сник и мастер-сержант Дик Галифакс.
Капитан Битюк был краснолицый, с рыжими крупными веснушками на лице, крупным носом картошкой, крупным подбородком с нижним прикусом, толстыми пальцами, покрытыми рыжей щетиной, и маленькими, пронзительными пуговками глаз.
Он был приземист, грудаст, тяжел и массивен, как баварский рабочий конь.
В машине Чак сделал своим воспитанникам два сообщения. Первое:
— У меня характер простой, — сказал он. — Сам себе ничего не позволю, но и вольностей не допущу. Отец меня учил так: сидим, бывало, с братом на кухне и держим ладонь над горящей спичкой. Кто первым уберет ладонь — схватит оплеуху. — Он показал огромную ладонь, изрезанную мелкими морщинами с черными точечками подпалин.
— А это топор, — продолжал он, показывая ребро ладони с ороговевшим бугром в центре.
Второе сообщение было общего порядка.
— Нам страшны только Эм-Пи и «зеленые береты». Остальных мы — того. Кто выслужится до «зеленых» — счастливчик. Там платят двести пятьдесят долларов в месяц… Место здесь ровное. Жарко… Гадов и гадюк много. Деревьев — никаких.
Когда машина въехала в город, Чак сказал:
— Сверим часы, как перед боем. Даю увольнительную: двадцать минут! Можете оглядеться.
Из машины вышли только Джин, Стиллберд и Бастер.
Форт-Брагг, этот военный город, равный по территории Будапешту, состоял из полигонов, аэродромов, особых канцелярий, плацев, складов боеприпасов, «типовых строений А».
За глухой стеной Брагга находился особый город. Город в городе. Там размещались «зеленые береты» — около трех тысяч солдат и офицеров.[62] Только солдат в казармах Форт-Брагга насчитывалось около сорока тысяч.
Новичкам было суждено очень скоро узнать, что центр специальных методов ведения войны был создан в Форт-Брагге еще в апреле 1952 года, во время корейской войны. Поначалу в этом центре проходили подготовку три группы специального назначения. Дело шло вяло, пока «зелеными беретами» не занялся лично президент Кеннеди. После кубинского фиаско в Заливе свиней президент передал специальные войска из ведения ЦРУ в ведение штаба сухопутной армии США.
Теперь здесь размещались 503-я воздушно-десантная дивизия и 88-я дивизия «Америкэн», 18-й армейский корпус, первое подразделение 7-й группы войск специального назначения и 2-й военно-полицейский батальон «милитери-интеллидженс» — военной разведки.
По улицам угрожающе разъезжали Эм-Пи, наводя страх на жителей этого странного города.
Вот и сейчас на углу, возле бара, остановилась машина. Из нее вышли два Эм-Пи и человек в штатском.
Джин с товарищами подошли к группе, в центре которой стоял рослый рыжий сержант, видимо только что вывалившийся из бара.
— Этот ублюдок? — спросил человек в штатском.
— Точно так, сэр.
— Ты ударил офицера, свинья?
— Он сам напросился, сэр, — залепетал сержант. — Я стоял у стойки, а не в строю. А он схватил меня и хотел вышвырнуть.
— Ирвинг! — Штатский подозвал гиганта с лицом палача — видимо, своего подчиненного.
— Уходи! — крикнул испугавшийся сержант и попытался оттолкнуть Ирвинга. — Пусть он уйдет! — кричал он в диком страхе. — Я уже видел его работу.
Сержант попытался толкнуть в грудь гиганта.
— Покажи всем, Ирвинг, где у человека самое слабое место! — спокойно сказал штатский.
Ирвинг в одно мгновение разрубил ребром ладони переносицу провинившегося парня, и тот упал на асфальт.
— Хорошее начало, — сказал Стиллберд и по обыкновению потянул вверх левое плечо.
— Зайдем туда, или уже не стоит? — спросил Джин у своих коллег, кивнув на вывеску бара.
— Он нас проверяет, — объяснил Бастер и показал на часы.
— Ты пьешь? — спросил Джин у Берди.
— И пью и колюсь, — ответил как ни в чем не бывало Берди.
— И марихуану куришь? — не вытерпел Бастер улыбнувшись.
— Что? — переспросил Берди. — Курю!..
— И хорошо себя чувствуешь? — спросил Джин.
— Я всегда неважно себя чувствую, — сообщил Берди. — Всегда, кажется, еле тяну, а без наркотиков, наверное, просто загнулся б.
Бастер открыл рот от изумления, но ничего не сказал.
Они появились, не опоздав ни на минуту.
Чак Битюк хлопнул ладонью о ладонь, скомандовал:
— Вперед!
Неуклюжая машина М—59 весом в двадцать одну тонну, тяжелая, малоподвижная, но надежная, двинулась вперед.
Недалеко от центрального плаца, там, где по обыкновению проводятся парады, чествования и ритуальные сборы, Битюк встретил своего приятеля — подполковника Клейхорна из 7-й военно-воздушной группы специальных войск, и тот посоветовал ему вести строй прибывших мимо корпусов «V».
— У нас сегодня много гостей, — сказал тот, — приехали конгрессмены от нашего штата — Чарльз Р. Джонас и сенатор Эрвин. Кстати, скоро начнется «драминг-аут»[63]. Помнишь историю с неповиновением на полигоне?
Чак безучастно качнул головой и свернул направо, по улочке «свиданий».
Именно в это время навстречу ему шли группа руководителей служб, гости и сам генерал Трой Мидлборо.
Чак перешел на строевой шаг и, выйдя в точку дистанции, необходимой для приветствия, поднес руку к козырьку, резко повернул голову влево.
Генерал ответил на его приветствие и поздоровался со строем. Затем он вдруг остановился.
Капитан Битюк мгновенно остановил строй.
— Еще тепленькие? — спросил Трой Мидлборо.
— Точно так, сэр. Из отпуска, рэйнджеры.
— Пусть поглядят «драминг-аут», — приказал генерал и медленно пошел вперед. Вместе с ним двинулась свита и гости, а за ними на большом расстоянии — Чак со своей командой.
…Они стояли на плацу вместе с другими. Все были в полевой форме. Только они все еще в своем, в гражданском.
Первым в строю стоял Бастер. Вторым — негр из Техаса Джордж Вашингтон Смит. Третьим — долговязый длиннолицый Стиллберд. Четвертым — Джин. Пятым — Мэт. Шестым — Тэкс. Строй команды замыкал Кэн Эгава.
Сравнительно высокий для японцев, Кэн казался малышом среди этих высоченных парней, в пределах шести футов каждый. Рядом с плацем, на террасе второго этажа казармы возвышалось начальство.
Все о чем-то весело переговаривались, шутили, но вот…
Молодой генерал с двумя звездами на погонах дал знак — внизу прогремела команда: «Смирна-а-а!» — и барабанная дробь рассыпалась над бетонным прямоугольником.
Начался так называемый «драминг-аут» — «выбарабанивание».
На плацу вслед за двумя барабанщиками, одетыми в парадную форму с белой широкой портупеей на белом широком поясе, шел, опустив голову, без фуражки и погон бывший военнослужащий, осужденный на ритуальный позор.
Совершивший преступление сначала подвергался товарищескому презрению, затем Эм-Пи должна была увезти его для отбывания наказания в главную тюрьму сухопутных сил армии США — Форт-Ливенуорт. Этот форт штата Канзас запомнился и еще, вероятно, за помнится многим. Надолго или навсегда.
По двое барабанщиков, впереди и сзади, непрерывным мелким градом дроби осыпали того, кто шел как во сне, под охраной караульного начальника.
Осужденный то вбирал голову в плечи, то пытался стряхнуть с себя оглушающую, дробящую мозг картечь барабанов. Но самое страшное было впереди.
Как только он приближался к шеренге солдат, обращенных к нему лицом, на уровне правофлангового раздавалась команда: «Кругом!» — и строй поворачивался к нему спиной.
Теперь уже он продвигался вперед вдоль спин. Вдоль тяжелых безучастных спин. И ни одного лица.
Презрение, барабанная дробь, хлещущая по ушам а впереди — федеральная тюрьма Ливенуорта — вот что ожидало клятвоотступника.
В голове Джина вдруг зазвучали знакомые со школы строки:
— Ну как, — спросил он, ощупывая глазами строй, — видели?
Строй молчал.
— Быть может, вы удивляетесь, почему вам не скомандовали повернуться к преступнику спиной? Пока вы еще не «зеленые береты». — И полковник произнес длинную речь: — Ребята! Сегодня вы мало чем отличаетесь от банды гарлемской шпаны, но, когда я кончу возиться с вами, вы станете сверхсолдатами, элитой армии, гордостью наших вооруженных сил. Ваше счастье, что вы попали сюда именно теперь. Последние восемь лет из-за безмозглых штафирок-политиканов сила армии и ее бюджет оставляли желать много лучшего. Теперь, слава богу, ввиду растущей угрозы со стороны мирового коммунизма, стремящегося к мировому господству, эти парни в Вашингтоне взялись за ум и начали укреплять армию — щит нашей нации. Эти скряги в конгрессе наконец-то ассигновали нашим вооруженным силам почти сорок восемь миллиардов долларов. Прежде всего по приказу президента мы начали приводить в форму наших рэйнджеров, наши специальные войска, особенно отрабатывая парашютно-десантные операции и модернизируя наше оружие, с тем чтобы максимально повысить его огневую мощь.
Пока у нас в армии всего шесть тысяч «зеленых беретов», но это только начало. Даже эти пижоны из морской пехоты и парашютисты-десантники не могут тягаться с нами. Наша задача — лупить партизан и самим партизанить, проводить диверсии, вести специальную стратегическую разведку. Мы снабжены самым современным оружием: самозарядная винтовка М—14, пулемет М—60, гранатомет М—79, транспортные вертолеты «чинук» и «ирокез». Скоро мы получим в подарок такое оружие, какое вы и в комиксах не видели новые противотанковые ракетные гранаты, бронированную разведывательно-штурмовую самоходку «генерал Шеридан», транспортеры с алюминиевой броней М—113, индивидуальные ракетно-летательные аппараты, водные «туфли» для форсирования рек и разные другие игрушки.
Обещаю вам, ребята, что вы за всю жизнь не пролили столько пота, сколько прольете здесь, в Форт-Брагге. На вас не останется и унции жира, одни только мускулы, крепкие, как сталь. Я отучу вас пачкать пеленки, отмою вам мозги от грязи, что прилипла к вам в «гражданке». Словом, Форт-Брагг станет местом вашего второго рождения. Но помните: легче негру попасть в ку-клукс-клан, чем солдату стать «зеленым беретом»!
Пройдя полный курс подготовки, вы должны быть готовы в любой момент вылететь к черту в пекло: во Вьетнам, Лаос, Таиланд, Эквадор или Эль-Сальвадор, на Кубу или в Венгрию! Не исключено, что нам придется подавлять расовые беспорядки, спровоцированные коммунистами, в нашей собственной стране. — Полковник вытер платком вспотевшее, багровое лицо и скомандовал: — В казарму!
Когда в длинном коридоре казармы Битюк скомандовал: «Раздеться догола!» — Берди растерялся.
— Я пропал, — шепнул он Джину
— Почему?
— Мне нельзя раздеваться, у меня набрюшник.
— Ты хранишь в нем деньги, Берди? — попытался пошутить Джин.
— Это против пуповой грыжи, — грустно отмахнулся тот.
— У тебя грыжа?
— Пока нет. Но этот набрюшник мне пошила мама.
— В таком случае спрячь его.
Берди разделся, спрятал набрюшник в карман пиджака и стал в строй.
Голым он был очень смешон, этот нескладный Берди Сутулая спина с резко обозначившимися лопатками, худые руки, сухие ноги, тело в пятнах и каких-то фиолетовых точечках — видимо, следы бывшего фурункулеза.
Он выглядел нахохлившимся, кособоким, неуклюжим.
— Ты, конечно, рожден для войны, — глядя на него, съязвил Мэт.
— А ты для стриптиза? — вступился за Берди Бастер.
Огромный Бастер, со скошенными, сильно развитыми боковиками, дышал угрожающей мощью. На его гигантской груди, среди замысловатых наколок явно отличалась простотой и изяществом одна: уличный фонарь, под фонарем — скамейка, над скамейкой надпись: «Жду крошку ровно в семь».
— Не слышу ответа, Мэт, — сказал Бастер.
— Не люблю трепаться голым, — отмахнулся Мэт.
— Я подожду, пока ты снова оденешься, — сказал Бастер.
…Все, что произошло в течение двух последних суток, до того навалилось на Джина, что он даже как-то сник, двигался, подчиняясь ходу новой жизни, как во сне.
Только уколы самолюбию выводили его из этого странного состояния. Тогда он ощетинивался, готовый постоять за себя.
Жизнь словно переломилась пополам.
Где-то там, на том берегу, остался Нью-Йорк, дом в Гринич-Виллэдж, мама, Наташа, окна в сад, послушный ему руль «де-сото», колледж, друзья, свобода.
А здесь все, что начиналось, было сковано новыми, еще не осознанными законами жизни.
И люди были совсем другие, с другими инстинктами, реакциями.
Даже слов на вооружении у каждого, так показалось Джину, стало значительно меньше. Зато вечно вертелось на языке, бесконечно повторяясь: «Да, сэр. Нет, сэр».
Джина сразу же отвратил от себя красномордый Чак. И поразил жестокостью беспощадный «драминг-аут».
Вот только смешной, неуклюжий Берди да неутомимый Бастер отогревали его своим присутствием…
…Вслед за Бастером Джин подошел к первому окну, назвал свой номер и получил брезентовый рюкзак с замком. В других окнах он получил брюки, куртку, «джамп-бутсы» на толстой каучуковой подошве, белье, судки, столовый прибор и, наконец, в последнем окне — медальон.
На его рюкзаке несмываемой краской написали: «Джин Грин 1—44».
Чак торопил с построением.
— Ты русский? — спросил он у Джина, ожидая пока все будут готовы к построению.
— Разве похож?
— Просто у меня нюх на своих.
— «На своих»? — Джин смерил его взглядом.
— Сэр. Нужно в разговоре со мной всегда добавлять «сэр». Понял?.. Ты где родился?
— В Париже, сэр! Третьего февраля 1934 года, сэр. В пятницу, сэр. В день преподобного Максима-исповедника, мученика Неофита, мучеников Валериана, Кандида, Акилы и Евгения и Ватопедской божьей матери, сэр!
— Остряк из «яйцеголовых», да? — усмехнулся Чак. — Я из тебя сделаю мученика Неофита! Ты у меня запоешь «Лазаря»! Стано-о-овись! — неожиданно скомандовал Чак.
Строй вывели на плац. Все, кроме Берди, выглядели молодцами. Только на нем топорщились брюки (он все же поддел набрюшник), рукава куртки — им выдали легкую тренировочную форму — «фетигз» — были ему велики.
— Бегом! — с ходу скомандовал Чак.
И они побежали.
От плаца до полигона было примерно четыре мили. Обливаясь потом, они бежали по выжженной, голой, пустынной земле, поднимая тучи пыли, но ни разу не прозвучала команда «стой».
От безветрия пыль висела в воздухе. Она забивалась в глаза, в уши. В горле першило — временами Джину хотелось повернуться и крикнуть: «Куда мы бежим, зачем?» Но он сдерживал себя и продолжал бежать.
Вначале Джин не торопился. Он пропустил вперед японца Кэна и венгра Гибора, затем его обошли Бастер и Джордж.
Джин считал, что вот-вот за спиной послышится свисток мастера-сержанта, прибывшего на плац к построению, и бессмысленный бег прекратится.
Джин был задумчив, не суетлив и элегантен. Спортивная темно-синяя рубашка, легкие спортивные брюки цвета маренго, оксфордские ботинки, сшитый на заказ клетчатый твидовый пиджак — все явно приобреталось в дорогих магазинах.
— Временно будете старшим! — сказал Дик. — Вы из рэйнджеров?
— Из штатских.
— Тогда отставить!
— Если не возражаете, старшим могу быть я, — предложил свои услуги гигантского роста американец. Он представился: — Сержант Бак Вуд, или Бастер.
— Хорошо, — подумав, согласился мастер-сержант. — Посадка через тридцать минут. Вон там, видите, «локхид» — это наш толстопузый Си-130.
— Ясно, сэр… Все слышали, кто теперь старший? — Бастер гоготнул и тут же жестом подозвал к себе первого попавшегося на глаза парня из их команды.
— Матео-Хуан-Мария-Хименес де Малино, — доложил тот.
— Мэт! — Бастер перечеркнул пышный перечень его имен. — Горючее есть? Голова от похмелья разламывается.
— Я и, сам бы не прочь опохмелиться, — пожаловался Мэт.
— То ли дело у вас в Гаване!
— Мы еще там будем, — сверкнул глазами Мэт.
— Мне там нечего делать, — отрезал Бастер и отошел.
Джин вместе со своей командой прилетел в Форт-Беннинг для того, чтобы, сделав пересадку, отправиться в конечный пункт назначения — Форт-Брагг.
В школы Брагга, как правило, отбирались лучшие рэйнджеры отличившихся батальонов.
Перед тем как они приступали к занятиям в специальных войсках, им жаловали отпуск — «Ар-энд-ар»[58]. Отпуск! Пять дней полной свободы. Хочешь, езжай домой, хочешь, пей-гуляй, пока звенят в кармане деньги.
Кроме долговязого Стиллберда, которого Бастер сразу же окрестил Берди, никто из отпускников не поехал домой
Стиллберд был высокий, худой, с руками ниже колен, с аккуратным пластырем на лбу, с умными грустными иудейскими глазами, хотя, как он объяснял, у него в крови было лишь «два-три заблудившихся еврейских эритроцита».
— Был у мамы, говоришь? — переспросил его Бастер.
— У мамы. Она работает кассиршей в «Армии спасения».
— Мама — хорошо, а «кошкин дом»[59] — лучше, — заявил Бастер. — А это что у тебя?
— Браслет.
— С секретом?
— Нет, он просто магнитный, от гипертонии.
— Ты болеешь? — удивился Бастер.
— Да, то есть нет… Боюсь заболеть.
— Сразу видно, что браслет не золотой, — вмешался в разговор странного вида итальянец. Он стоял, привалившись спиной к штабелю ракет.
Бастер оглядел его с головы до ног и улыбнулся.
— Ты в большом порядке, — заметил он.
— Да, — смутился итальянец.
— Одет по сезону.
— С кем не бывает, — невольно улыбнулся итальянец.
— Куда уж…
Все засмеялись.
— Как тебя зовут, бедняга?
— Доминико Мадзини
— Дуче, — категорично заявил Бастер. Итальянец был одет в костюм покойника: тапочки на картоне, черные бумажные штаны, белая бумажная рубашка, прихваченная сзади на живую нитку, — расчет на горизонтальное положение, свойственное покойнику.
— Три доллара? — спросил Бастер.
— Два… Я покупал его в дни «сейла»[60] в Лас-Вегасе… Проклятая рулетка! Проигрался в дым.
— А вот он, Дуче, видно, бросил играть и начал одеваться… Правильно я говорю, Тэкс?
Техасец ничего не ответил. Он только метнул на Бастера недружелюбный взгляд из-под восьмигаллонной шляпы, продолжая стоять как монумент на несгибаемых ногах в лаковых сапогах на высоком каблуке.
— Ты, видно, не в духе, Тэкс? — примирительно спросил Бастер.
Тот перестал жонглировать «спринг-найфом»[61] и, несколько раз с оттяжкой проведя лезвием ножа на ладони, небрежно бросил:
— У меня был тяжелый отпуск: пришиб трех человек и пять негров.
— Ублюдок! — неожиданно вырвалось у Джина.
— Что с вами, колледж-бой? — спросил Тэкс.
— Я сказал, что ты хвастун и ублюдок.
— Ну-ка подойди сюда, крошка.
Джин подошел. Тэкс замахнулся, но тут же получил серию ударов так же чисто, как демонстрируют работу с грушей. Все удары были по корпусу. Тэкс выронил нож и упал у штабелей с ракетами, согнувшись как складной нож.
Японец Кэн Эгава, оценив мастерство и силу ударов Джина, положил рядом с Тэксом выроненный им «спринг-найф» и с невозмутимым лицом пошел на посадку.
Когда Тэкс пришел в себя, Бастер заметил, что ему могли бы понадобиться тапочки Дуче.
— Вставай, парень, нам пора, — услышал Тэкс. Он, словно пьяный ошалело встряхивая головой, встал, поднял с земли свою восьмигаллонную шляпу, спрятал в карман нож и бездумно поплелся за всеми на посадку.
Аэродром Форт-Брагга был забит самолетами. Выстроившись как на парад, стояли новенькие восьмимоторные бомбардировщики Б—52, новейшие Б—52—Н, «фантомы» с серебристыми ракетами под крыльями и надписью на фюзеляже: «U. S. Air Force».
Чуть поодаль, рядом с прожорливыми «Боингами», возвышались воздушные заправщики-танкеры. Даже в громоздкости своей они все же напоминали собой что-то птичье.
Штабеля ракет «Скайболт» класса «воздух — земля» и «Атлас-Е» и «F» тянулись вдоль цементных площадок ровными рядами, как дрова на дровяном складе.
В ожидании первого лейтенанта Чака Битюка. Джин и его товарищи, разомлев, сидели на пятисотфунтовых бомбах, которые, несмотря на накидки из маскировочных сеток, были прокалены солнцем. Пекло сверху, пекло снизу, только дыма изо рта не хватало. Но, сидя на раскаленных бомбах, курить им было явно ни к чему…
— Что же ты своих дам так и не вспомнил? — спросил Мэта Бастер, разложив на коленях несколько «трехпалубных» сандвичей.
— Я их помню, конечно. Не всех, но помню, а вот…
— Что? — неожиданно заинтересовался Стиллберд.
— Было ли у меня с ними что-нибудь такое или нет — не помню.
— А они заставляли тебя кое-что вспомнить?
— Не они — их тещи. То есть их матери. Женись, говорили они, и все.
— Дай кусок вестерна, — не выдержал наконец Дуче, глядя на уплетающего сэндвичи Бастера.
— У вас это называется вестерн? — он протянул ему бутерброд.
— Какая тебе разница? — уже не способный думать ни о чем другом, промычал итальянец, запихивая в рот начинку.
Вскоре за ними прибыл их будущий командир.
— Капитан Чак Битюк, — представился он и критически оглядев всех, сразу же занялся Дуче.
— Костюм покойника.
— Да, сэр.
— Где пропили свою одежду?
— В Лас-Вегасе, сэр.
— А что это у вас под глазом? — спросил он Тэкса
— Был в отпуску, сэр.
— Кровоподтек совсем свежий.
Тэкс промолчал.
— Где служили? — спросил Чак Кэна Эгаву.
— В Корее, сэр.
— А вы? — спросил он Джина.
— Я доброволец.
— По убеждению, долги?
— Частности.
— Сэр, — поправил Джина Чак. — Что за частности?
Джин молча поглядел на него.
Чак выдержал паузу и, обращаясь ко всем, сказал:
— Я рад, что буду учить вас истинно мужской профессии.
После разговора с Чаком все прошли к машине уже без прежней свободы и развязности.
Вместе со всеми заметно сник и мастер-сержант Дик Галифакс.
Капитан Битюк был краснолицый, с рыжими крупными веснушками на лице, крупным носом картошкой, крупным подбородком с нижним прикусом, толстыми пальцами, покрытыми рыжей щетиной, и маленькими, пронзительными пуговками глаз.
Он был приземист, грудаст, тяжел и массивен, как баварский рабочий конь.
В машине Чак сделал своим воспитанникам два сообщения. Первое:
— У меня характер простой, — сказал он. — Сам себе ничего не позволю, но и вольностей не допущу. Отец меня учил так: сидим, бывало, с братом на кухне и держим ладонь над горящей спичкой. Кто первым уберет ладонь — схватит оплеуху. — Он показал огромную ладонь, изрезанную мелкими морщинами с черными точечками подпалин.
— А это топор, — продолжал он, показывая ребро ладони с ороговевшим бугром в центре.
Второе сообщение было общего порядка.
— Нам страшны только Эм-Пи и «зеленые береты». Остальных мы — того. Кто выслужится до «зеленых» — счастливчик. Там платят двести пятьдесят долларов в месяц… Место здесь ровное. Жарко… Гадов и гадюк много. Деревьев — никаких.
Когда машина въехала в город, Чак сказал:
— Сверим часы, как перед боем. Даю увольнительную: двадцать минут! Можете оглядеться.
Из машины вышли только Джин, Стиллберд и Бастер.
Форт-Брагг, этот военный город, равный по территории Будапешту, состоял из полигонов, аэродромов, особых канцелярий, плацев, складов боеприпасов, «типовых строений А».
За глухой стеной Брагга находился особый город. Город в городе. Там размещались «зеленые береты» — около трех тысяч солдат и офицеров.[62] Только солдат в казармах Форт-Брагга насчитывалось около сорока тысяч.
Новичкам было суждено очень скоро узнать, что центр специальных методов ведения войны был создан в Форт-Брагге еще в апреле 1952 года, во время корейской войны. Поначалу в этом центре проходили подготовку три группы специального назначения. Дело шло вяло, пока «зелеными беретами» не занялся лично президент Кеннеди. После кубинского фиаско в Заливе свиней президент передал специальные войска из ведения ЦРУ в ведение штаба сухопутной армии США.
Теперь здесь размещались 503-я воздушно-десантная дивизия и 88-я дивизия «Америкэн», 18-й армейский корпус, первое подразделение 7-й группы войск специального назначения и 2-й военно-полицейский батальон «милитери-интеллидженс» — военной разведки.
По улицам угрожающе разъезжали Эм-Пи, наводя страх на жителей этого странного города.
Вот и сейчас на углу, возле бара, остановилась машина. Из нее вышли два Эм-Пи и человек в штатском.
Джин с товарищами подошли к группе, в центре которой стоял рослый рыжий сержант, видимо только что вывалившийся из бара.
— Этот ублюдок? — спросил человек в штатском.
— Точно так, сэр.
— Ты ударил офицера, свинья?
— Он сам напросился, сэр, — залепетал сержант. — Я стоял у стойки, а не в строю. А он схватил меня и хотел вышвырнуть.
— Ирвинг! — Штатский подозвал гиганта с лицом палача — видимо, своего подчиненного.
— Уходи! — крикнул испугавшийся сержант и попытался оттолкнуть Ирвинга. — Пусть он уйдет! — кричал он в диком страхе. — Я уже видел его работу.
Сержант попытался толкнуть в грудь гиганта.
— Покажи всем, Ирвинг, где у человека самое слабое место! — спокойно сказал штатский.
Ирвинг в одно мгновение разрубил ребром ладони переносицу провинившегося парня, и тот упал на асфальт.
— Хорошее начало, — сказал Стиллберд и по обыкновению потянул вверх левое плечо.
— Зайдем туда, или уже не стоит? — спросил Джин у своих коллег, кивнув на вывеску бара.
— Он нас проверяет, — объяснил Бастер и показал на часы.
— Ты пьешь? — спросил Джин у Берди.
— И пью и колюсь, — ответил как ни в чем не бывало Берди.
— И марихуану куришь? — не вытерпел Бастер улыбнувшись.
— Что? — переспросил Берди. — Курю!..
— И хорошо себя чувствуешь? — спросил Джин.
— Я всегда неважно себя чувствую, — сообщил Берди. — Всегда, кажется, еле тяну, а без наркотиков, наверное, просто загнулся б.
Бастер открыл рот от изумления, но ничего не сказал.
Они появились, не опоздав ни на минуту.
Чак Битюк хлопнул ладонью о ладонь, скомандовал:
— Вперед!
Неуклюжая машина М—59 весом в двадцать одну тонну, тяжелая, малоподвижная, но надежная, двинулась вперед.
Недалеко от центрального плаца, там, где по обыкновению проводятся парады, чествования и ритуальные сборы, Битюк встретил своего приятеля — подполковника Клейхорна из 7-й военно-воздушной группы специальных войск, и тот посоветовал ему вести строй прибывших мимо корпусов «V».
— У нас сегодня много гостей, — сказал тот, — приехали конгрессмены от нашего штата — Чарльз Р. Джонас и сенатор Эрвин. Кстати, скоро начнется «драминг-аут»[63]. Помнишь историю с неповиновением на полигоне?
Чак безучастно качнул головой и свернул направо, по улочке «свиданий».
Именно в это время навстречу ему шли группа руководителей служб, гости и сам генерал Трой Мидлборо.
Чак перешел на строевой шаг и, выйдя в точку дистанции, необходимой для приветствия, поднес руку к козырьку, резко повернул голову влево.
Генерал ответил на его приветствие и поздоровался со строем. Затем он вдруг остановился.
Капитан Битюк мгновенно остановил строй.
— Еще тепленькие? — спросил Трой Мидлборо.
— Точно так, сэр. Из отпуска, рэйнджеры.
— Пусть поглядят «драминг-аут», — приказал генерал и медленно пошел вперед. Вместе с ним двинулась свита и гости, а за ними на большом расстоянии — Чак со своей командой.
…Они стояли на плацу вместе с другими. Все были в полевой форме. Только они все еще в своем, в гражданском.
Первым в строю стоял Бастер. Вторым — негр из Техаса Джордж Вашингтон Смит. Третьим — долговязый длиннолицый Стиллберд. Четвертым — Джин. Пятым — Мэт. Шестым — Тэкс. Строй команды замыкал Кэн Эгава.
Сравнительно высокий для японцев, Кэн казался малышом среди этих высоченных парней, в пределах шести футов каждый. Рядом с плацем, на террасе второго этажа казармы возвышалось начальство.
Все о чем-то весело переговаривались, шутили, но вот…
Молодой генерал с двумя звездами на погонах дал знак — внизу прогремела команда: «Смирна-а-а!» — и барабанная дробь рассыпалась над бетонным прямоугольником.
Начался так называемый «драминг-аут» — «выбарабанивание».
На плацу вслед за двумя барабанщиками, одетыми в парадную форму с белой широкой портупеей на белом широком поясе, шел, опустив голову, без фуражки и погон бывший военнослужащий, осужденный на ритуальный позор.
Совершивший преступление сначала подвергался товарищескому презрению, затем Эм-Пи должна была увезти его для отбывания наказания в главную тюрьму сухопутных сил армии США — Форт-Ливенуорт. Этот форт штата Канзас запомнился и еще, вероятно, за помнится многим. Надолго или навсегда.
По двое барабанщиков, впереди и сзади, непрерывным мелким градом дроби осыпали того, кто шел как во сне, под охраной караульного начальника.
Осужденный то вбирал голову в плечи, то пытался стряхнуть с себя оглушающую, дробящую мозг картечь барабанов. Но самое страшное было впереди.
Как только он приближался к шеренге солдат, обращенных к нему лицом, на уровне правофлангового раздавалась команда: «Кругом!» — и строй поворачивался к нему спиной.
Теперь уже он продвигался вперед вдоль спин. Вдоль тяжелых безучастных спин. И ни одного лица.
Презрение, барабанная дробь, хлещущая по ушам а впереди — федеральная тюрьма Ливенуорта — вот что ожидало клятвоотступника.
В голове Джина вдруг зазвучали знакомые со школы строки:
Когда тюремный фургон увез заключенного и разошлись команды «старичков» и тех, кто «помоложе», к вновь прибывшим подошел один из высших офицеров Форт-Брагга — полковник Маггер.
В мозгу могилу заступ рыл,
Кого-то хороня,
И люди шли, и звук шагов
Перерастал меня.
За упокой бил барабан,
И в такт гудела тьма
Сильней, сильней, и мнилось мне,
Что я сойду с ума.
Взяв гроб, со скрипом по душе
Процессия прошла.
И тут пространство принялось
Звонить в колокола.
Все небо превратилось в звук,
А все живое — в слух.
И с тишиной мы глаз на глаз
Одни остались вдруг.[65]
— Ну как, — спросил он, ощупывая глазами строй, — видели?
Строй молчал.
— Быть может, вы удивляетесь, почему вам не скомандовали повернуться к преступнику спиной? Пока вы еще не «зеленые береты». — И полковник произнес длинную речь: — Ребята! Сегодня вы мало чем отличаетесь от банды гарлемской шпаны, но, когда я кончу возиться с вами, вы станете сверхсолдатами, элитой армии, гордостью наших вооруженных сил. Ваше счастье, что вы попали сюда именно теперь. Последние восемь лет из-за безмозглых штафирок-политиканов сила армии и ее бюджет оставляли желать много лучшего. Теперь, слава богу, ввиду растущей угрозы со стороны мирового коммунизма, стремящегося к мировому господству, эти парни в Вашингтоне взялись за ум и начали укреплять армию — щит нашей нации. Эти скряги в конгрессе наконец-то ассигновали нашим вооруженным силам почти сорок восемь миллиардов долларов. Прежде всего по приказу президента мы начали приводить в форму наших рэйнджеров, наши специальные войска, особенно отрабатывая парашютно-десантные операции и модернизируя наше оружие, с тем чтобы максимально повысить его огневую мощь.
Пока у нас в армии всего шесть тысяч «зеленых беретов», но это только начало. Даже эти пижоны из морской пехоты и парашютисты-десантники не могут тягаться с нами. Наша задача — лупить партизан и самим партизанить, проводить диверсии, вести специальную стратегическую разведку. Мы снабжены самым современным оружием: самозарядная винтовка М—14, пулемет М—60, гранатомет М—79, транспортные вертолеты «чинук» и «ирокез». Скоро мы получим в подарок такое оружие, какое вы и в комиксах не видели новые противотанковые ракетные гранаты, бронированную разведывательно-штурмовую самоходку «генерал Шеридан», транспортеры с алюминиевой броней М—113, индивидуальные ракетно-летательные аппараты, водные «туфли» для форсирования рек и разные другие игрушки.
Обещаю вам, ребята, что вы за всю жизнь не пролили столько пота, сколько прольете здесь, в Форт-Брагге. На вас не останется и унции жира, одни только мускулы, крепкие, как сталь. Я отучу вас пачкать пеленки, отмою вам мозги от грязи, что прилипла к вам в «гражданке». Словом, Форт-Брагг станет местом вашего второго рождения. Но помните: легче негру попасть в ку-клукс-клан, чем солдату стать «зеленым беретом»!
Пройдя полный курс подготовки, вы должны быть готовы в любой момент вылететь к черту в пекло: во Вьетнам, Лаос, Таиланд, Эквадор или Эль-Сальвадор, на Кубу или в Венгрию! Не исключено, что нам придется подавлять расовые беспорядки, спровоцированные коммунистами, в нашей собственной стране. — Полковник вытер платком вспотевшее, багровое лицо и скомандовал: — В казарму!
Когда в длинном коридоре казармы Битюк скомандовал: «Раздеться догола!» — Берди растерялся.
— Я пропал, — шепнул он Джину
— Почему?
— Мне нельзя раздеваться, у меня набрюшник.
— Ты хранишь в нем деньги, Берди? — попытался пошутить Джин.
— Это против пуповой грыжи, — грустно отмахнулся тот.
— У тебя грыжа?
— Пока нет. Но этот набрюшник мне пошила мама.
— В таком случае спрячь его.
Берди разделся, спрятал набрюшник в карман пиджака и стал в строй.
Голым он был очень смешон, этот нескладный Берди Сутулая спина с резко обозначившимися лопатками, худые руки, сухие ноги, тело в пятнах и каких-то фиолетовых точечках — видимо, следы бывшего фурункулеза.
Он выглядел нахохлившимся, кособоким, неуклюжим.
— Ты, конечно, рожден для войны, — глядя на него, съязвил Мэт.
— А ты для стриптиза? — вступился за Берди Бастер.
Огромный Бастер, со скошенными, сильно развитыми боковиками, дышал угрожающей мощью. На его гигантской груди, среди замысловатых наколок явно отличалась простотой и изяществом одна: уличный фонарь, под фонарем — скамейка, над скамейкой надпись: «Жду крошку ровно в семь».
— Не слышу ответа, Мэт, — сказал Бастер.
— Не люблю трепаться голым, — отмахнулся Мэт.
— Я подожду, пока ты снова оденешься, — сказал Бастер.
…Все, что произошло в течение двух последних суток, до того навалилось на Джина, что он даже как-то сник, двигался, подчиняясь ходу новой жизни, как во сне.
Только уколы самолюбию выводили его из этого странного состояния. Тогда он ощетинивался, готовый постоять за себя.
Жизнь словно переломилась пополам.
Где-то там, на том берегу, остался Нью-Йорк, дом в Гринич-Виллэдж, мама, Наташа, окна в сад, послушный ему руль «де-сото», колледж, друзья, свобода.
А здесь все, что начиналось, было сковано новыми, еще не осознанными законами жизни.
И люди были совсем другие, с другими инстинктами, реакциями.
Даже слов на вооружении у каждого, так показалось Джину, стало значительно меньше. Зато вечно вертелось на языке, бесконечно повторяясь: «Да, сэр. Нет, сэр».
Джина сразу же отвратил от себя красномордый Чак. И поразил жестокостью беспощадный «драминг-аут».
Вот только смешной, неуклюжий Берди да неутомимый Бастер отогревали его своим присутствием…
…Вслед за Бастером Джин подошел к первому окну, назвал свой номер и получил брезентовый рюкзак с замком. В других окнах он получил брюки, куртку, «джамп-бутсы» на толстой каучуковой подошве, белье, судки, столовый прибор и, наконец, в последнем окне — медальон.
На его рюкзаке несмываемой краской написали: «Джин Грин 1—44».
Чак торопил с построением.
— Ты русский? — спросил он у Джина, ожидая пока все будут готовы к построению.
— Разве похож?
— Просто у меня нюх на своих.
— «На своих»? — Джин смерил его взглядом.
— Сэр. Нужно в разговоре со мной всегда добавлять «сэр». Понял?.. Ты где родился?
— В Париже, сэр! Третьего февраля 1934 года, сэр. В пятницу, сэр. В день преподобного Максима-исповедника, мученика Неофита, мучеников Валериана, Кандида, Акилы и Евгения и Ватопедской божьей матери, сэр!
— Остряк из «яйцеголовых», да? — усмехнулся Чак. — Я из тебя сделаю мученика Неофита! Ты у меня запоешь «Лазаря»! Стано-о-овись! — неожиданно скомандовал Чак.
Строй вывели на плац. Все, кроме Берди, выглядели молодцами. Только на нем топорщились брюки (он все же поддел набрюшник), рукава куртки — им выдали легкую тренировочную форму — «фетигз» — были ему велики.
— Бегом! — с ходу скомандовал Чак.
И они побежали.
От плаца до полигона было примерно четыре мили. Обливаясь потом, они бежали по выжженной, голой, пустынной земле, поднимая тучи пыли, но ни разу не прозвучала команда «стой».
От безветрия пыль висела в воздухе. Она забивалась в глаза, в уши. В горле першило — временами Джину хотелось повернуться и крикнуть: «Куда мы бежим, зачем?» Но он сдерживал себя и продолжал бежать.
Вначале Джин не торопился. Он пропустил вперед японца Кэна и венгра Гибора, затем его обошли Бастер и Джордж.
Джин считал, что вот-вот за спиной послышится свисток мастера-сержанта, прибывшего на плац к построению, и бессмысленный бег прекратится.