Страница:
Загорелась красная лампочка над люком. Бак дружески сжал плечо Джина. Вспыхнула зеленая лампочка…
— Ready!
…Отдернул руку…
— Go!
Джин тяжело рухнул в бездну. Начиналась первая часть «инфильтрации по типу ХАЛО-СКУБА».
Ощутив под собой упругую, беспорядочно качающуюся поверхность моря. Джин мгновенно отстегнул подвесное устройство и ушел под воду. Вынырнув через минуту и оглянувшись, он увидел опадающий в темноте светлый пузырь. Это шел ко дну его парашют, снабженный специальным грузилом.
Впереди на фоне багровой полосы, которая, казалось, не погаснет вечно, мелькнул раскоряченный контур воздушного черта Б—26.
Джин снова нырнул, включил двигатели реактивного пояса и, взявшись за рули, пошел в глубину.
Ориентироваться в кромешной тьме он мог только чутьем. Когда глубина достигла, по его расчетам, десяти-пятнадцати метров, он перешел в горизонтальное положение и поплыл по направлению к хайфонскому порту.
Реактивный пояс работал безотказно. Дыхательная смесь исправно поступала из акваланга. Временами Джин сжимал укрепленную на груди тубу, выпуская очередную порцию противоакульей жидкости. Помогая ластами двигателям, Джин плыл и плыл, и как ни странно, голова его в это время была занята мыслями, отнюдь не связанными с предстоящей операцией.
Три дня назад, за час до отъезда на аэродром, Джин со своей сайгонской подругой Трап Ле Чин сидел в многолюдном баре отеля «Де Виль». Транни в легких, обтягивающих брючках, в голубой рубашке с закатанными рукавами была просто пугающе хороша.
Глядя на ее уверенные жесты, на раздого рода игриво-вызывающие салютики, которыми она приветствовала многочисленных знакомых американцев и вьетнамцев, на всю ее повадку «хозяйки Сайгона», Джин почти не верил, что еще совсем недавно она лежала в его объятиях.
В руках у них были стаканы с «дайкири», кристаллики тертого льда поблескивали в тонком луче солнечного света, и Транни, отнимая от своих пухлых вишневых губ стакан, тихо спрашивала:
— Куда же ты летишь, милый?
— На север, к медведям, — усмехнулся Джин.
— Ну хорошо, — шептала Тран Ле Чин, — нельзя говорить, не надо. Скажи мне только одно: это опасно?
— Не более опасно, чем пить «дайкири».
— Какие там женщины, Джин?
— О, женщины там огромные, как айсберги, и на четыре пятых скрыты под водой.
— Да ну тебя!
Вошел белл-бой и, сложив ладони рупором, прокричал:
— Телеграмма для мистера Грина! Мистер Грин, на ваше имя получена телеграмма!
Джин махнул ему рукой.
Прочитав телеграмму, он не удержался от удивленного возгласа. Она была из Пномпеня от Ширли.
«Мой лейтенант, уикенд в Камбодже превосходит все ожидания. Принцы и принцессы ждут тебя с нетерпением. Немедленно прилетай. Беру на себя все неприятности. Салют. Твоя Ш.».
Взмах узкой смуглой руки, перехват телеграммы, прочтенье оной, надутость, каприз, ревность — все это приятно покалывало мужскую гордость через три дня в чреве Б—26, да и сейчас, когда он скользил на глубине двадцати футов в кромешной тьме к вражескому берегу.
Джин усмехнулся, вообразив себе поверхность бескрайнего моря, все море и себя в нем — животное средних размеров, плывущее в обществе скатов и акул и вспоминающее любимых женщин, вкус «дайкири», запах сигар… Он посмотрел на светящийся циферблат. Прошло полчаса, и пройдено пять миль. Пора вынырнуть и определиться.
Высунув голову из воды, он увидел прежде всего яркое пламя на берегу, освещенные этим пламенем контуры домов и заводских труб, прочерки трассирующих зенитных снарядов. Прямо над ним пронеслось звено МИГов. Он понял, что Стэнли произвел отвлекающую бомбежку, и отвернул к югу.
Джин был уже на внешнем рейде хайфонского порта. В двух кабельтовых справа, словно празднично иллюминированный остров, стоял танкер. Слева видны были контуры древнего грузовоза с высокой прямой трубой.
Все-таки Стэнли сбросил свои зажигалки слишком близко к порту. На воде дрожали огненные блики, отчетливо были видны краны, мачты и надстройки ошвартованных судов. В довершение неприятностей прямо по курсу стоял сторожевик, бешено палящий в небо из скорострельных зениток.
Джин снова ушел в глубину и стал забирать к югу, в более темный квадрат акватории порта. Через некоторое время голова его ударилась о какую-то невидимую преграду. Удар, по счастью, был несильным, потому что он шел на самой малой скорости. Он включил фонарь, вмонтированный в рукав костюма, и в мутном свете увидел прямо перед собой переплетения стальной проволочной сети.
Он сбросил пояс и поплыл в обратную сторону от ворот порта. Первый вариант операции провалился.
Утром Ганс Ульрих Рудель повез знатного гостя на «ландроувере» по окрестностям своей лесной крепости.
Отто Скорцени не приходилось бывать раньше в аргентинской провинции Рио-Негро. В «сельскохозяйственную колонию» к Руделю он прикатил на «джипе» накануне, уже после захода солнца, и потому не успел как следует рассмотреть живописные и дикие окрестности.
Это был нелюдимый край гористых джунглей с водопадами, таинственными пещерами и зачарованными тихими озерами в ста милях севернее деревни Сан-Карлос-де-Барилоче, которую Скорцени накануне увидел проездом уже в закатных лучах солнца.
Водитель, пожилой нацист с бычьим загривком, искусно вел «ландроувер» по укатанной грунтовой дороге.
Скорцени хотел было спустить стекло в боковом окне, чтобы получше рассмотреть высокие снеговые горы на горизонте за джунглями, но Рудель сдвинул на затылок тропический шлем и сказал:
— Не стоит, Отто. Ты только впустишь зной в машину. Она ведь снабжена воздушным кондиционером.
— Я слышал, что вы купили эту землю у аргентинского диктатора Перона? — спросил Скорцени, закуривая предложенную ему Руделем сигарету «Генри. Упман».
— Да, в сорок пятом, — ответил бывший ас, любимец фюрера, ставший по секретному завещанию Гитлера его преемником. — Десять тысяч квадратных миль. Перон, ты знаешь, был большим поклонником фюрера. Вот уже семнадцать лет, как мы осваиваем этот край. Старина Гиммлер рассчитывал на мировую с англо-американцами, мечтал занять место фюрера и канцлера. Да, «верный Генрих» предал нашего Ади. А я, как тебе известно, оставался преданным фюреру до конца. Тайная покупка этой земли и соглашение с Пероном были только частью нашего плана спасения фюрера.
Скорцени молчал, попыхивая сигарой. В отношении Гиммлера старина Рудель, конечно, прав. Однако ему не следовало бы забывать, что его гость был в те времена человеком рейхсфюрера СС, его диверсантом номер один. Этот Рудель никогда не отличался тактом и никогда не прощал соперникам в борьбе за власть, даже мертвым.
— В первую очередь, — продолжал первый ас «третьего рейха», — нам необходимо было в самой глубокой тайне собрать деньги для финансирования всей этой операции.
Скорцени позволил себе усмехнуться тем краем рта, который не был виден Руделю Чего-чего, а денег у них хватало. Партия — НСДАП — располагала капиталами, награбленными СС и вермахтом во всех странах Европы и в Африке, от Нордкапа до Эль-Аламсина, от острова Джерси в Ла-Манше до волжских утесов и Астрахани. Этих капиталов и сейчас хватает скуповатому Руделю, чтобы финансировать неонацистов во всех частях света, скупать пакеты акций в сотнях промышленных картелей и компаний всех стран. Кто-кто, а он, Скорцени, прекрасно знает, что Рудель отнюдь не обеднел за эти годы, а неслыханно разбогател, да и вся нацистская колония преуспевает.
За час до обеда Ульрих и Скорцени вернулись в крепость через контрольно-пропускной пункт, охраняемый вооруженными молодцами, похожими на штурмовиков.
— Вас здесь никто не беспокоит? — поинтересовался Скорцени.
— Лишь изредка не в меру любопытные туземцы из деревень Сан-Карлос-де-Барилоче и Пасо-Флорес да еще более любознательные газетчики и разведчики разных держав, — ответил Рудель. — С последними мы не церемонимся. Бывают у нас и знатные гости, сочувствующие нашему движению. На днях на вертолете прилетал с рекомендательным письмом от самого Мосли, лидера британских фашистов, некий сэр Бэзил Сноумен.
Этот Сноумен, вспомнил Скорцени, приезжал и к нему в Ирландию. Но об этом надо молчать, раз он не сообщил тогда о своих контактах с Мосли Руделю. Скорцени ненавидел Руделя. Ведь этот выскочка по чистой случайности сделался фюрером. По тому секретному завещанию Гитлера его наследником был объявлен Геббельс, но Геббельс последовал за обожаемым фюрером. Преемником же Геббельса Гитлер приказал назвать того офицера, который удостоится к концу войны наибольших и наивысших наград рейха. И надо же было случиться, что таким офицером оказался не рейхсдиверсант номер один, а рейхсас номер один — Ганс Ульрих Рудель, полковник Люфтваффе.
Однако приходится подчиняться. Заказывает музыку, как говорят американцы, тот, у кого денежки. А денежки, главные деньги в Буэнос-Айресе, Рио и швейцарских банках, оказались у преемника фюрера, у Руделя. Конечно, все это только до поры до времени. Среди бывших эсэсовцев, составляющих костяк нацистской эмиграции, у Скорцени гораздо больше сторонников, чем у Руделя. Старая борьба СС с вермахтом продолжается и здесь, в джунглях. Его, Скорцени, помнят ветераны дивизии СС «Дас Рейх», с которыми он едва не взял Москву, помнят по громкой истории спасения Муссолини из горной итальянской крепости — за то дело фюрер вручил ему Рыцарский крест из собственных рук в своей ставке в «Волчьем логове». Помнят, наконец, по диверсионному маскараду в Арденнах, во время которого его эсэсовцы, переодетые американскими офицерами и солдатами, наводили ужас на янки в их тылу.
Придет время, и Отто Скорцени посчитается с Руделем…
За высокой деревянной стеной крепости они проехали берегом быстротечной реки Рио-Лимай.
— Я накормлю вас отличной форелью, — сказал Рудель, поглядывая сквозь синее стекло на светловолосых и загорелых юных рыбаков, столпившихся на берегу. — Представьте, Отто! Многие из этих юнцов, родившихся здесь, в крепости, никогда не бывали в фатерлянде!
Машина остановилась у старинной двухэтажной гасиенды, как видно, стоившей Руделю немалых денег. Они вышли из «ландроувера» под знойное солнце.
— Ну и жара! — проговорил Скорцени, вытирая мигом вспотевшее лицо с покрасневшими шрамами — памятками давней буршской дуэли.
— На севере жарче, — сказал Рудель. — Ведь мы находимся в двух с половиной тысячах миль южнее экватора.
Скорцени огляделся. Все мужчины в лагере носили форму, похожую на форму нацистского Африканского корпуса. Те же шорты и те же фуражки с длинным козырьком, что носил и сам командир корпуса — «лис пустыни» фельдмаршал Эрвин Роммель. Немцы, немки и их дети — все занимались своим делом, подчиняясь зычным гортанным командам. Скорцени радовала стальная дисциплина, царившая на этом затерянном в джунглях островке — осколке бесславно погибшей коричневой Атлантиды.[88]
К Руделю подскочил плотный седоватый мужчина с распаренным загорелым лицом.
— Восемьдесят восемь! — рявкнул он.
— Восемьдесят восемь! — ответил Рудель. Вслед за этим обменом странными приветствиями краснорожий отрапортовал своему фюреру в лучших прусско-нацистских традициях.
— Это наш комендант Вальтер Охнер, — представил его Рудель. — Мы все его зовем «гауптманом» — капитаном. А вот, — кивнул он в сторону отдававшего честь долговязого и голенастого немца, — его заместитель Эдгар Фьесс. Оба офицеры СС, оба объявлены военными преступниками на нашей неблагодарной родине. Прошу, Отто! Кстати, вас ждет приятный сюрприз, мы будем обедать с вашим старым товарищем по СС — доктором Менгеле.
— Тем самым, которым пугают детей на родине? — тонко улыбнулся Отто Скорцени. — Чудовищем-людоедом из Аушвица?
— Тем самым, Отто, — рассмеялся Рудель, — тем самым.
Он шел прямо, почти не припадая на ножной протез. Они уже были у лестницы, ведущей на веранду гасиенды, когда к ним рысцой подбежал запыхавшийся, обливавшийся потом толстяк.
— Что тебе, Эрих? — спросил Рудель. — Это наш почтовый цензор, Отто.
— Разрешите доложить. Только что принята радиограмма для герра Скорцени!..
Скорцени развернул радиограмму, прочел ее вслух:
— «Срочно вылетайте Вашингтон тчк Встреча состоится завтра тчк Мерчэнт тчк».
— Это от «Паутины», — пояснил Скорцени. — Для разговора о «Паутине» я и приехал сюда к вам, Ганс. Надо спешить. Сегодня же мне придется покинуть вас, чтобы завтра рано утром вылететь в Вашингтон!
— Прекрасно! — сказал Рудель. — «Паутина» — наш последний козырь, Отто, наша главная надежда. Поговорим за обедом.
Выпив коктейли в баре, они уселись в уютном кабинете Клуба армии и флота в Вашингтоне. Мерчэнт только что представил Лоту Чарльза Врангеля, чьи седые брови и усы были выкрашены в гуталиново-черный цвет.
— Врангель? — переспросил Лот. — Я помню немецких Врангелей — юнкеров в Восточной Пруссии. Вы мой соотечественник, родом из Германии?
Он сделал вид, что не узнает эту многогранную личность — участника похорон Гринева-отца и монархиста из «Литл Раша».
— Мистер Чарльз Врангель, — ответил Мерчэнт, — из русских немцев. Родственник известного генерала Врангеля, правителя Крыма, верховного командующего Добровольческой армией.
— Петра Николаевича? Как же, как же! — ухмыльнулся Лот.
— Это верно, — не без гордости подтвердил Чарльз Врангель. — Однако Врангели, упомянутые среди дворян в Готтском альманахе, этом германском аристократическом «Кто есть кто», действительно связаны с русской баронской ветвью Врангелей, Петра Николаевича я похоронил в Брюсселе в 1928 году, царство ему небесное.
Заказали по совету Мерчэнта суп из черепахи и омаров, сваренных в молоке кокосового ореха.
— Я не знал, мистер Мерчэнт, что вы вхожи в этот эксклюзивный клуб, — заметил Лот, когда Майк, знакомый Мерчэнту официант в снежно-белом форменном пиджаке с золотыми погончиками, принял заказ с военной четкостью и бесшумно удалился.
— Меня удивляет ваша неосведомленность, — сухо улыбнулся Мерчэнт. — Я полагал, что мы знаем друг о друге все. Видите ли, я бригадный генерал в отставке.
— Ах да! — воскликнул Лот, театральным жестом легонько шлепнув ладонью по лбу. — Теперь припоминаю! Бригадный генерал Мерчэнт! Ведь вы ушли из армии в знак протеста против увольнения генерала Уокера за фашистскую пропаганду в войсках. Да, да! До этого вы служили начальником штаба одной из наших дивизий в федеральной Германии, и потом в Корее, на Окинаве…
— Совершенно верно, мой дорогой мистер Лот, — хмуро проговорил Мерчэнт, отпивая воду из стакана со льдом. — Я рад, что мы начинаем наконец лучше узнавать друг друга. Для этого я и пригласил вас сюда.
— Вы обещали выложить карты на стол, — напомнил Лот, глядя прямо в глаза Мерчэнта.
— Я не отказался от этого намерения, — подтвердил Мерчэнт, спокойно выдерживая взгляд Лота.
— Значит, разговор будет носить конфиденциальный характер?
— Строго конфиденциальный.
— Но разве вы не знаете?.. — Лот многозначительно обвел взглядом окрашенные в мягкие тона стены и потолки кабинета.
— Клуб армии и флота, — ответил отставной генерал, — самое подходящее место для нашей конфиденциальной беседы. Что касается ФБР, сюда не посмеют сунуться эти «слухачи» — Гуверу и его штатской братии сюда доступ закрыт. К тому же у нас самые теплые отношения с ФБР и особенно с его Эс-Ай-Эс — Секретной разведывательной службой. Нас ничуть не смущают и ручные «клопы», подсаженные вашей «фирмой». С мистером Алленом Даллесом у нас с самого начала его «директории» установились самые наилучшие отношения, и нет никаких причин сомневаться, что они испортятся при нынешнем директоре — мистере Джоне Алексе Маккоуне. Наши отношения с «фирмой» настолько теплы и сердечны, мистер Лот, что я гарантирую вам: запись нашей беседы будет немедленно уничтожена шефом «слухачей» в Лэнгли. Наконец, здесь нас не подслушивают враждебные разведки — вы понимаете, о ком я говорю.
— Отдаю вам должное, генерал, — сказал Лот, — вы прекрасно все продумали.
— Не называйте меня генералом, — нахмурился Мерчэнт. — Сенатор Маккарти был прав: коммунисты действительно проникли в правительство и армию. Они изгнали меня и генерала Эдвина Уокера из армии за то, что мы лучше других разглядели коммунистическую опасность. Подобно своему духовному отцу генералу Дугласу Макартуру, который тоже был смещен неблагодарным президентом, я всю жизнь был верен неизменно девизу нашего Вест-Пойнта: «Долг, Честь, Родина!» Пока те, кто в силу гнилой демократии говорит от имени родины, отплатили нам черной неблагодарностью, играя на руку красным. Но наше время еще придет. Вот тогда вы назовете меня генералом. Для этого мы работаем не покладая рук.
— Вы, то есть «Паутина»?
— Да, если угодно, «Паутина». О ней я вам расскажу сейчас.
Лот метнул красноречиво-вопросительный взгляд в сторону бесстрастно крутившего сигару Чарльза Врангеля.
— Не беспокойтесь, — сказал Мерчэнт. — Мистер Врангель у нас особо доверенное лицо, лидер боевой антисоветской русской эмиграции. До войны он являлся одним из помощников известного борца-антикоммуниста, вождя белогвардейской эмиграции в Америке покойного князя Вонсяцкого-Вонсяцкого в начале войны, после ареста графа Вонсяцкого Чарльз бежал в Германию и стал вашим союзником — служил под Вальтером Шелленбергом в разведке СД, был одно время советником генерала Власова…
— Я имел чин СС-оберштурмбаннфюрера, — вставил Врангель, произнося эти слова с достоинством и оттенком грусти по ушедшему времени.
— Я рад приветствовать бывшего союзника, — по-прусски наклонил голову Лот.
— Не только бывшего, — поправил его Мерчэнт. — Нынешнего и будущего. Ныне мистер Врангель благодаря его прошлому служит в нашей системе отличным связующим звеном между боевой антисоветской русской эмиграцией в Америке и нашим мощным антикоммунистическим филиалом в федеральной Германии, который там, подобно айсбергу, виден открыто лишь на одну пятую.
Съели суп. Принялись за омаров. Лот и Врангель запивали мозельским. Мерчэнт не имел привычки пить во время обеда.
— Урожай винограда в этом году в Германии, — заметил Лот, — обещает быть средним, но вино, поверьте, будет самого отличного качества. Советую вам закупить впрок и мозельское, и рейнское и эльзасское — не прогадаете. Неплохи нынче дела в Бордо и Бургундии. Официант! Принесите-ка бутылочку самого сухого шерри из провинции Херес!
— У вас дорогие привычки, мистер Лот, — сказал Мерчэнт, отпивая глоток ледяной воды. — А между тем жалованье майора с надбавкой за секретность и «комбэт пей» — боевой надбавкой во Вьетнаме — никогда не сделает ваше имя известным на Уолл-стрите. Тем более что вы давно прожили, пропили, прокутили свой пай в том пивоваренном заводе в Милуоки, который вам оставил ваш дядюшка — мюнхенский эмигрант. А ваши рурские доходы, о коих вы любите рассказывать своим друзьям, ведь, согласитесь, чистейшая липа.
Лот небрежно промокнул губы салфеткой.
— Да, мистер Лот, — продолжал Мерчэнт. — Вы привыкли жить широко, а для этого нужны деньги. А у нас они водятся. Старина Хайни — СС-рейхсфюрер Генрих Гиммлер — был дальновидным бизнесменом. Он не только верил в будущую боевую антанту Запада против коммунистического колосса, но и отложил денежки на наш крестовый поход. «Паутина» давно реализовала секретные вклады СД в банках Женевы, Аргентины и Бразилии. Мы пустили эти деньги в оборот, делая ставку на «холодную войну», на гонку оружия и продажу его всюду, где его покупали. Постепенно мы завоевали на свою сторону таких богатейших людей Америки, как Эйч-Эл Хант и Си-Би Грант. Мы стали деловыми партнерами и сейчас загребаем миллионы от продажи семейных атомоубежищ. И всюду растут штурмовые отряды подпольной сверхсекретной армии «Паутины». ОДЕССА — тайное общество взаимопомощи бывших служащих СС, многочисленные союзы ветеранов вермахта в Германии. Одних только бывших эсэсовцев около миллиона и, пожалуй, впятеро больше бывших солдат и офицеров вермахта с незаменимым боевым опытом против большевиков! В Германии растет подлинно националистическая партия — НДП. Оасовцы в Алжире и Франции. Во главе их славной Организации секретной армии стоит стойкий генерал Рауль Салан. А за ним, замечу в скобках, стоит ваше ЦРУ. Алжир — это передовая позиция в войне белого человека против цветной мрази. Трусливый генерал де Голль позорно капитулировал в семилетней войне в Алжире, но оасовцы продолжают борьбу. Вы слышали, «ультра» — так их называют в печати — сожгли алжирский университет. Салан в тюрьме, но он и не думает сдаваться. Благодаря ЦРУ «Паутина» связалась с разведчиками всех государств НАТО — ведь все эти разведки подчинены ЦРУ. В Италии здоровые националистические силы закаляются в тайной диверсионной борьбе вдоль австрийской границы. Кроме того, мы крепко дружим с СИФАРом — военной разведкой и контрразведкой итальянской армии. В Сицилии у нас установлена связь с Мафией, которая может и должна сыграть антикоммунистическую роль. На нашей стороне Испания и Португалия, Южная Африка, Парагвай, националистический Китай. Превосходно идут наши дела почти во всем западном мире и особенно здесь, в Штатах.
[В марте 1962 года, то есть за семь месяцев до этого разговора, в журнале «Ю. Эс. ньюс энд Уорлд рипорт», органе финансовых тузов Америки, появилось первое сообщение о «сверхсекретной организации „Паутина“ — преемнике „Паука“.
«За ОАС в Алжире — „Секретной армии“ европейцев, терроризирующей города Алжира, а также Париж, — стоит нечто гораздо большее, нежели банда террористов.
Коммандосы ОАС в Алжире насчитывают не более 3 тысяч человек. Это стрелки и бомбисты Алжира, французы, испанцы, итальянцы, мальтийцы и бывшие немецкие нацисты.
Бомбисты ОАС в Париже и других французских городах еще малочисленны — их всего несколько дюжин, не больше. Но за ними стоит зловещая паутина по названию «ОАС Интернейшнл» — «Международная ОАС».
За пределами Алжира в «Международную ОАС» входит знакомая порода европейских экстремистов: экс-фашисты в Италии, экс-нацисты в Германии и фалангисты.
Мадрид является одной из важнейших баз «Международной ОАС», Серрано Сунье, зять Франко, не раз приглашал в Мадрид руководителей ОАС. Офицеры испанской армии работают рука об руку с агентами ОАС против де Голля во Франции.
Итальянский филиал «Международной ОАС» хорошо организован. ОАС предпринял недавно покушение на жизнь Энрико Маттеи, нефтяного босса Италии. Алжирские террористы говорят, что Маттеи вынашивает планы эксплуатации алжирской нефти в интересах мусульман. Через «Международную ОАС» множество крайне правых партий Европы, находящихся в меньшинстве, стремятся возродить фашизм…». (Прим. автора.) ]
В Штатах, — продолжал Мерчэнт, — настоящие патриоты, так называемые «правые экстремисты», завоевывают все более сильные позиции. По сути дела, создан единый фронт от будущего кандидата в президенты Барри Голдуотера до Джорджа Рокуэлла, фюрера американских нацистов. Все больше людей понимает, что ООН такое же гнездо евреев и цветных, как Кони-Айленд в жаркий летний день. Они объединяются для борьбы в ударные отряды: общество имени убитого коммунистами офицера Джона Бэрча, Христианский крестовый поход во главе с доктором Шварцем, Арийская лига Америки, близкая к Рокуэллу, Американская национальная партия, «Лайф-лайн» — «Линия жизни» миллиардера Ханта, «Рыцари Колумбии», ку-клукс-клан.
На стороне суперпатриотов такие сенаторы, как Додд, Макклеллан, Мундт, Карлсон, Робертсон, Тэрмонд, многие члены палаты представителей. У них богатая пресса: например, «Америкэн опиньен» Роберта Уилча, одного из идеологов консерватизма, «Килл!» («Убей!») — орган Американской национальной партии.
Эта печать, такие видные публицисты, как Уильям Бакли и Л. Брент Боззел, писавший за Маккарти речи последнего, — рупор взглядов Барри Голдуотера: долой ООН, долой разоружение, долой прекращение ядерных испытаний, долой мирное сосуществование народов, долой социализм, да здравствует политика с позиции ядерной силы! Ужасы термояда — выдумка Москвы!
— Вы, наверное, видели где-нибудь последний плакат Американской национальной партии? — спросил Мерчэнт Лота. — Если нет, то взгляните на его фотографию.
С этими словами он достал из туго набитого бумажника небольшую фотографию, на которой Лот прочитал:
МЫ ХОТИМ ВОЙНЫ
КРАСНАЯ РОССИЯ ДОЛЖНА ПОГИБНУТЬ!
Чтобы остаться свободной, Америка должна атаковать и уничтожить нервный центр коммунистического заговора, пока у нас еще имеются силы, чтобы добиться победы!
— Ready!
…Отдернул руку…
— Go!
Джин тяжело рухнул в бездну. Начиналась первая часть «инфильтрации по типу ХАЛО-СКУБА».
Ощутив под собой упругую, беспорядочно качающуюся поверхность моря. Джин мгновенно отстегнул подвесное устройство и ушел под воду. Вынырнув через минуту и оглянувшись, он увидел опадающий в темноте светлый пузырь. Это шел ко дну его парашют, снабженный специальным грузилом.
Впереди на фоне багровой полосы, которая, казалось, не погаснет вечно, мелькнул раскоряченный контур воздушного черта Б—26.
Джин снова нырнул, включил двигатели реактивного пояса и, взявшись за рули, пошел в глубину.
Ориентироваться в кромешной тьме он мог только чутьем. Когда глубина достигла, по его расчетам, десяти-пятнадцати метров, он перешел в горизонтальное положение и поплыл по направлению к хайфонскому порту.
Реактивный пояс работал безотказно. Дыхательная смесь исправно поступала из акваланга. Временами Джин сжимал укрепленную на груди тубу, выпуская очередную порцию противоакульей жидкости. Помогая ластами двигателям, Джин плыл и плыл, и как ни странно, голова его в это время была занята мыслями, отнюдь не связанными с предстоящей операцией.
Три дня назад, за час до отъезда на аэродром, Джин со своей сайгонской подругой Трап Ле Чин сидел в многолюдном баре отеля «Де Виль». Транни в легких, обтягивающих брючках, в голубой рубашке с закатанными рукавами была просто пугающе хороша.
Глядя на ее уверенные жесты, на раздого рода игриво-вызывающие салютики, которыми она приветствовала многочисленных знакомых американцев и вьетнамцев, на всю ее повадку «хозяйки Сайгона», Джин почти не верил, что еще совсем недавно она лежала в его объятиях.
В руках у них были стаканы с «дайкири», кристаллики тертого льда поблескивали в тонком луче солнечного света, и Транни, отнимая от своих пухлых вишневых губ стакан, тихо спрашивала:
— Куда же ты летишь, милый?
— На север, к медведям, — усмехнулся Джин.
— Ну хорошо, — шептала Тран Ле Чин, — нельзя говорить, не надо. Скажи мне только одно: это опасно?
— Не более опасно, чем пить «дайкири».
— Какие там женщины, Джин?
— О, женщины там огромные, как айсберги, и на четыре пятых скрыты под водой.
— Да ну тебя!
Вошел белл-бой и, сложив ладони рупором, прокричал:
— Телеграмма для мистера Грина! Мистер Грин, на ваше имя получена телеграмма!
Джин махнул ему рукой.
Прочитав телеграмму, он не удержался от удивленного возгласа. Она была из Пномпеня от Ширли.
«Мой лейтенант, уикенд в Камбодже превосходит все ожидания. Принцы и принцессы ждут тебя с нетерпением. Немедленно прилетай. Беру на себя все неприятности. Салют. Твоя Ш.».
Взмах узкой смуглой руки, перехват телеграммы, прочтенье оной, надутость, каприз, ревность — все это приятно покалывало мужскую гордость через три дня в чреве Б—26, да и сейчас, когда он скользил на глубине двадцати футов в кромешной тьме к вражескому берегу.
Джин усмехнулся, вообразив себе поверхность бескрайнего моря, все море и себя в нем — животное средних размеров, плывущее в обществе скатов и акул и вспоминающее любимых женщин, вкус «дайкири», запах сигар… Он посмотрел на светящийся циферблат. Прошло полчаса, и пройдено пять миль. Пора вынырнуть и определиться.
Высунув голову из воды, он увидел прежде всего яркое пламя на берегу, освещенные этим пламенем контуры домов и заводских труб, прочерки трассирующих зенитных снарядов. Прямо над ним пронеслось звено МИГов. Он понял, что Стэнли произвел отвлекающую бомбежку, и отвернул к югу.
Джин был уже на внешнем рейде хайфонского порта. В двух кабельтовых справа, словно празднично иллюминированный остров, стоял танкер. Слева видны были контуры древнего грузовоза с высокой прямой трубой.
Все-таки Стэнли сбросил свои зажигалки слишком близко к порту. На воде дрожали огненные блики, отчетливо были видны краны, мачты и надстройки ошвартованных судов. В довершение неприятностей прямо по курсу стоял сторожевик, бешено палящий в небо из скорострельных зениток.
Джин снова ушел в глубину и стал забирать к югу, в более темный квадрат акватории порта. Через некоторое время голова его ударилась о какую-то невидимую преграду. Удар, по счастью, был несильным, потому что он шел на самой малой скорости. Он включил фонарь, вмонтированный в рукав костюма, и в мутном свете увидел прямо перед собой переплетения стальной проволочной сети.
Он сбросил пояс и поплыл в обратную сторону от ворот порта. Первый вариант операции провалился.
Утром Ганс Ульрих Рудель повез знатного гостя на «ландроувере» по окрестностям своей лесной крепости.
Отто Скорцени не приходилось бывать раньше в аргентинской провинции Рио-Негро. В «сельскохозяйственную колонию» к Руделю он прикатил на «джипе» накануне, уже после захода солнца, и потому не успел как следует рассмотреть живописные и дикие окрестности.
Это был нелюдимый край гористых джунглей с водопадами, таинственными пещерами и зачарованными тихими озерами в ста милях севернее деревни Сан-Карлос-де-Барилоче, которую Скорцени накануне увидел проездом уже в закатных лучах солнца.
Водитель, пожилой нацист с бычьим загривком, искусно вел «ландроувер» по укатанной грунтовой дороге.
Скорцени хотел было спустить стекло в боковом окне, чтобы получше рассмотреть высокие снеговые горы на горизонте за джунглями, но Рудель сдвинул на затылок тропический шлем и сказал:
— Не стоит, Отто. Ты только впустишь зной в машину. Она ведь снабжена воздушным кондиционером.
— Я слышал, что вы купили эту землю у аргентинского диктатора Перона? — спросил Скорцени, закуривая предложенную ему Руделем сигарету «Генри. Упман».
— Да, в сорок пятом, — ответил бывший ас, любимец фюрера, ставший по секретному завещанию Гитлера его преемником. — Десять тысяч квадратных миль. Перон, ты знаешь, был большим поклонником фюрера. Вот уже семнадцать лет, как мы осваиваем этот край. Старина Гиммлер рассчитывал на мировую с англо-американцами, мечтал занять место фюрера и канцлера. Да, «верный Генрих» предал нашего Ади. А я, как тебе известно, оставался преданным фюреру до конца. Тайная покупка этой земли и соглашение с Пероном были только частью нашего плана спасения фюрера.
Скорцени молчал, попыхивая сигарой. В отношении Гиммлера старина Рудель, конечно, прав. Однако ему не следовало бы забывать, что его гость был в те времена человеком рейхсфюрера СС, его диверсантом номер один. Этот Рудель никогда не отличался тактом и никогда не прощал соперникам в борьбе за власть, даже мертвым.
— В первую очередь, — продолжал первый ас «третьего рейха», — нам необходимо было в самой глубокой тайне собрать деньги для финансирования всей этой операции.
Скорцени позволил себе усмехнуться тем краем рта, который не был виден Руделю Чего-чего, а денег у них хватало. Партия — НСДАП — располагала капиталами, награбленными СС и вермахтом во всех странах Европы и в Африке, от Нордкапа до Эль-Аламсина, от острова Джерси в Ла-Манше до волжских утесов и Астрахани. Этих капиталов и сейчас хватает скуповатому Руделю, чтобы финансировать неонацистов во всех частях света, скупать пакеты акций в сотнях промышленных картелей и компаний всех стран. Кто-кто, а он, Скорцени, прекрасно знает, что Рудель отнюдь не обеднел за эти годы, а неслыханно разбогател, да и вся нацистская колония преуспевает.
За час до обеда Ульрих и Скорцени вернулись в крепость через контрольно-пропускной пункт, охраняемый вооруженными молодцами, похожими на штурмовиков.
— Вас здесь никто не беспокоит? — поинтересовался Скорцени.
— Лишь изредка не в меру любопытные туземцы из деревень Сан-Карлос-де-Барилоче и Пасо-Флорес да еще более любознательные газетчики и разведчики разных держав, — ответил Рудель. — С последними мы не церемонимся. Бывают у нас и знатные гости, сочувствующие нашему движению. На днях на вертолете прилетал с рекомендательным письмом от самого Мосли, лидера британских фашистов, некий сэр Бэзил Сноумен.
Этот Сноумен, вспомнил Скорцени, приезжал и к нему в Ирландию. Но об этом надо молчать, раз он не сообщил тогда о своих контактах с Мосли Руделю. Скорцени ненавидел Руделя. Ведь этот выскочка по чистой случайности сделался фюрером. По тому секретному завещанию Гитлера его наследником был объявлен Геббельс, но Геббельс последовал за обожаемым фюрером. Преемником же Геббельса Гитлер приказал назвать того офицера, который удостоится к концу войны наибольших и наивысших наград рейха. И надо же было случиться, что таким офицером оказался не рейхсдиверсант номер один, а рейхсас номер один — Ганс Ульрих Рудель, полковник Люфтваффе.
Однако приходится подчиняться. Заказывает музыку, как говорят американцы, тот, у кого денежки. А денежки, главные деньги в Буэнос-Айресе, Рио и швейцарских банках, оказались у преемника фюрера, у Руделя. Конечно, все это только до поры до времени. Среди бывших эсэсовцев, составляющих костяк нацистской эмиграции, у Скорцени гораздо больше сторонников, чем у Руделя. Старая борьба СС с вермахтом продолжается и здесь, в джунглях. Его, Скорцени, помнят ветераны дивизии СС «Дас Рейх», с которыми он едва не взял Москву, помнят по громкой истории спасения Муссолини из горной итальянской крепости — за то дело фюрер вручил ему Рыцарский крест из собственных рук в своей ставке в «Волчьем логове». Помнят, наконец, по диверсионному маскараду в Арденнах, во время которого его эсэсовцы, переодетые американскими офицерами и солдатами, наводили ужас на янки в их тылу.
Придет время, и Отто Скорцени посчитается с Руделем…
За высокой деревянной стеной крепости они проехали берегом быстротечной реки Рио-Лимай.
— Я накормлю вас отличной форелью, — сказал Рудель, поглядывая сквозь синее стекло на светловолосых и загорелых юных рыбаков, столпившихся на берегу. — Представьте, Отто! Многие из этих юнцов, родившихся здесь, в крепости, никогда не бывали в фатерлянде!
Машина остановилась у старинной двухэтажной гасиенды, как видно, стоившей Руделю немалых денег. Они вышли из «ландроувера» под знойное солнце.
— Ну и жара! — проговорил Скорцени, вытирая мигом вспотевшее лицо с покрасневшими шрамами — памятками давней буршской дуэли.
— На севере жарче, — сказал Рудель. — Ведь мы находимся в двух с половиной тысячах миль южнее экватора.
Скорцени огляделся. Все мужчины в лагере носили форму, похожую на форму нацистского Африканского корпуса. Те же шорты и те же фуражки с длинным козырьком, что носил и сам командир корпуса — «лис пустыни» фельдмаршал Эрвин Роммель. Немцы, немки и их дети — все занимались своим делом, подчиняясь зычным гортанным командам. Скорцени радовала стальная дисциплина, царившая на этом затерянном в джунглях островке — осколке бесславно погибшей коричневой Атлантиды.[88]
К Руделю подскочил плотный седоватый мужчина с распаренным загорелым лицом.
— Восемьдесят восемь! — рявкнул он.
— Восемьдесят восемь! — ответил Рудель. Вслед за этим обменом странными приветствиями краснорожий отрапортовал своему фюреру в лучших прусско-нацистских традициях.
— Это наш комендант Вальтер Охнер, — представил его Рудель. — Мы все его зовем «гауптманом» — капитаном. А вот, — кивнул он в сторону отдававшего честь долговязого и голенастого немца, — его заместитель Эдгар Фьесс. Оба офицеры СС, оба объявлены военными преступниками на нашей неблагодарной родине. Прошу, Отто! Кстати, вас ждет приятный сюрприз, мы будем обедать с вашим старым товарищем по СС — доктором Менгеле.
— Тем самым, которым пугают детей на родине? — тонко улыбнулся Отто Скорцени. — Чудовищем-людоедом из Аушвица?
— Тем самым, Отто, — рассмеялся Рудель, — тем самым.
Он шел прямо, почти не припадая на ножной протез. Они уже были у лестницы, ведущей на веранду гасиенды, когда к ним рысцой подбежал запыхавшийся, обливавшийся потом толстяк.
— Что тебе, Эрих? — спросил Рудель. — Это наш почтовый цензор, Отто.
— Разрешите доложить. Только что принята радиограмма для герра Скорцени!..
Скорцени развернул радиограмму, прочел ее вслух:
— «Срочно вылетайте Вашингтон тчк Встреча состоится завтра тчк Мерчэнт тчк».
— Это от «Паутины», — пояснил Скорцени. — Для разговора о «Паутине» я и приехал сюда к вам, Ганс. Надо спешить. Сегодня же мне придется покинуть вас, чтобы завтра рано утром вылететь в Вашингтон!
— Прекрасно! — сказал Рудель. — «Паутина» — наш последний козырь, Отто, наша главная надежда. Поговорим за обедом.
Выпив коктейли в баре, они уселись в уютном кабинете Клуба армии и флота в Вашингтоне. Мерчэнт только что представил Лоту Чарльза Врангеля, чьи седые брови и усы были выкрашены в гуталиново-черный цвет.
— Врангель? — переспросил Лот. — Я помню немецких Врангелей — юнкеров в Восточной Пруссии. Вы мой соотечественник, родом из Германии?
Он сделал вид, что не узнает эту многогранную личность — участника похорон Гринева-отца и монархиста из «Литл Раша».
— Мистер Чарльз Врангель, — ответил Мерчэнт, — из русских немцев. Родственник известного генерала Врангеля, правителя Крыма, верховного командующего Добровольческой армией.
— Петра Николаевича? Как же, как же! — ухмыльнулся Лот.
— Это верно, — не без гордости подтвердил Чарльз Врангель. — Однако Врангели, упомянутые среди дворян в Готтском альманахе, этом германском аристократическом «Кто есть кто», действительно связаны с русской баронской ветвью Врангелей, Петра Николаевича я похоронил в Брюсселе в 1928 году, царство ему небесное.
Заказали по совету Мерчэнта суп из черепахи и омаров, сваренных в молоке кокосового ореха.
— Я не знал, мистер Мерчэнт, что вы вхожи в этот эксклюзивный клуб, — заметил Лот, когда Майк, знакомый Мерчэнту официант в снежно-белом форменном пиджаке с золотыми погончиками, принял заказ с военной четкостью и бесшумно удалился.
— Меня удивляет ваша неосведомленность, — сухо улыбнулся Мерчэнт. — Я полагал, что мы знаем друг о друге все. Видите ли, я бригадный генерал в отставке.
— Ах да! — воскликнул Лот, театральным жестом легонько шлепнув ладонью по лбу. — Теперь припоминаю! Бригадный генерал Мерчэнт! Ведь вы ушли из армии в знак протеста против увольнения генерала Уокера за фашистскую пропаганду в войсках. Да, да! До этого вы служили начальником штаба одной из наших дивизий в федеральной Германии, и потом в Корее, на Окинаве…
— Совершенно верно, мой дорогой мистер Лот, — хмуро проговорил Мерчэнт, отпивая воду из стакана со льдом. — Я рад, что мы начинаем наконец лучше узнавать друг друга. Для этого я и пригласил вас сюда.
— Вы обещали выложить карты на стол, — напомнил Лот, глядя прямо в глаза Мерчэнта.
— Я не отказался от этого намерения, — подтвердил Мерчэнт, спокойно выдерживая взгляд Лота.
— Значит, разговор будет носить конфиденциальный характер?
— Строго конфиденциальный.
— Но разве вы не знаете?.. — Лот многозначительно обвел взглядом окрашенные в мягкие тона стены и потолки кабинета.
— Клуб армии и флота, — ответил отставной генерал, — самое подходящее место для нашей конфиденциальной беседы. Что касается ФБР, сюда не посмеют сунуться эти «слухачи» — Гуверу и его штатской братии сюда доступ закрыт. К тому же у нас самые теплые отношения с ФБР и особенно с его Эс-Ай-Эс — Секретной разведывательной службой. Нас ничуть не смущают и ручные «клопы», подсаженные вашей «фирмой». С мистером Алленом Даллесом у нас с самого начала его «директории» установились самые наилучшие отношения, и нет никаких причин сомневаться, что они испортятся при нынешнем директоре — мистере Джоне Алексе Маккоуне. Наши отношения с «фирмой» настолько теплы и сердечны, мистер Лот, что я гарантирую вам: запись нашей беседы будет немедленно уничтожена шефом «слухачей» в Лэнгли. Наконец, здесь нас не подслушивают враждебные разведки — вы понимаете, о ком я говорю.
— Отдаю вам должное, генерал, — сказал Лот, — вы прекрасно все продумали.
— Не называйте меня генералом, — нахмурился Мерчэнт. — Сенатор Маккарти был прав: коммунисты действительно проникли в правительство и армию. Они изгнали меня и генерала Эдвина Уокера из армии за то, что мы лучше других разглядели коммунистическую опасность. Подобно своему духовному отцу генералу Дугласу Макартуру, который тоже был смещен неблагодарным президентом, я всю жизнь был верен неизменно девизу нашего Вест-Пойнта: «Долг, Честь, Родина!» Пока те, кто в силу гнилой демократии говорит от имени родины, отплатили нам черной неблагодарностью, играя на руку красным. Но наше время еще придет. Вот тогда вы назовете меня генералом. Для этого мы работаем не покладая рук.
— Вы, то есть «Паутина»?
— Да, если угодно, «Паутина». О ней я вам расскажу сейчас.
Лот метнул красноречиво-вопросительный взгляд в сторону бесстрастно крутившего сигару Чарльза Врангеля.
— Не беспокойтесь, — сказал Мерчэнт. — Мистер Врангель у нас особо доверенное лицо, лидер боевой антисоветской русской эмиграции. До войны он являлся одним из помощников известного борца-антикоммуниста, вождя белогвардейской эмиграции в Америке покойного князя Вонсяцкого-Вонсяцкого в начале войны, после ареста графа Вонсяцкого Чарльз бежал в Германию и стал вашим союзником — служил под Вальтером Шелленбергом в разведке СД, был одно время советником генерала Власова…
— Я имел чин СС-оберштурмбаннфюрера, — вставил Врангель, произнося эти слова с достоинством и оттенком грусти по ушедшему времени.
— Я рад приветствовать бывшего союзника, — по-прусски наклонил голову Лот.
— Не только бывшего, — поправил его Мерчэнт. — Нынешнего и будущего. Ныне мистер Врангель благодаря его прошлому служит в нашей системе отличным связующим звеном между боевой антисоветской русской эмиграцией в Америке и нашим мощным антикоммунистическим филиалом в федеральной Германии, который там, подобно айсбергу, виден открыто лишь на одну пятую.
Съели суп. Принялись за омаров. Лот и Врангель запивали мозельским. Мерчэнт не имел привычки пить во время обеда.
— Урожай винограда в этом году в Германии, — заметил Лот, — обещает быть средним, но вино, поверьте, будет самого отличного качества. Советую вам закупить впрок и мозельское, и рейнское и эльзасское — не прогадаете. Неплохи нынче дела в Бордо и Бургундии. Официант! Принесите-ка бутылочку самого сухого шерри из провинции Херес!
— У вас дорогие привычки, мистер Лот, — сказал Мерчэнт, отпивая глоток ледяной воды. — А между тем жалованье майора с надбавкой за секретность и «комбэт пей» — боевой надбавкой во Вьетнаме — никогда не сделает ваше имя известным на Уолл-стрите. Тем более что вы давно прожили, пропили, прокутили свой пай в том пивоваренном заводе в Милуоки, который вам оставил ваш дядюшка — мюнхенский эмигрант. А ваши рурские доходы, о коих вы любите рассказывать своим друзьям, ведь, согласитесь, чистейшая липа.
Лот небрежно промокнул губы салфеткой.
— Да, мистер Лот, — продолжал Мерчэнт. — Вы привыкли жить широко, а для этого нужны деньги. А у нас они водятся. Старина Хайни — СС-рейхсфюрер Генрих Гиммлер — был дальновидным бизнесменом. Он не только верил в будущую боевую антанту Запада против коммунистического колосса, но и отложил денежки на наш крестовый поход. «Паутина» давно реализовала секретные вклады СД в банках Женевы, Аргентины и Бразилии. Мы пустили эти деньги в оборот, делая ставку на «холодную войну», на гонку оружия и продажу его всюду, где его покупали. Постепенно мы завоевали на свою сторону таких богатейших людей Америки, как Эйч-Эл Хант и Си-Би Грант. Мы стали деловыми партнерами и сейчас загребаем миллионы от продажи семейных атомоубежищ. И всюду растут штурмовые отряды подпольной сверхсекретной армии «Паутины». ОДЕССА — тайное общество взаимопомощи бывших служащих СС, многочисленные союзы ветеранов вермахта в Германии. Одних только бывших эсэсовцев около миллиона и, пожалуй, впятеро больше бывших солдат и офицеров вермахта с незаменимым боевым опытом против большевиков! В Германии растет подлинно националистическая партия — НДП. Оасовцы в Алжире и Франции. Во главе их славной Организации секретной армии стоит стойкий генерал Рауль Салан. А за ним, замечу в скобках, стоит ваше ЦРУ. Алжир — это передовая позиция в войне белого человека против цветной мрази. Трусливый генерал де Голль позорно капитулировал в семилетней войне в Алжире, но оасовцы продолжают борьбу. Вы слышали, «ультра» — так их называют в печати — сожгли алжирский университет. Салан в тюрьме, но он и не думает сдаваться. Благодаря ЦРУ «Паутина» связалась с разведчиками всех государств НАТО — ведь все эти разведки подчинены ЦРУ. В Италии здоровые националистические силы закаляются в тайной диверсионной борьбе вдоль австрийской границы. Кроме того, мы крепко дружим с СИФАРом — военной разведкой и контрразведкой итальянской армии. В Сицилии у нас установлена связь с Мафией, которая может и должна сыграть антикоммунистическую роль. На нашей стороне Испания и Португалия, Южная Африка, Парагвай, националистический Китай. Превосходно идут наши дела почти во всем западном мире и особенно здесь, в Штатах.
[В марте 1962 года, то есть за семь месяцев до этого разговора, в журнале «Ю. Эс. ньюс энд Уорлд рипорт», органе финансовых тузов Америки, появилось первое сообщение о «сверхсекретной организации „Паутина“ — преемнике „Паука“.
«За ОАС в Алжире — „Секретной армии“ европейцев, терроризирующей города Алжира, а также Париж, — стоит нечто гораздо большее, нежели банда террористов.
Коммандосы ОАС в Алжире насчитывают не более 3 тысяч человек. Это стрелки и бомбисты Алжира, французы, испанцы, итальянцы, мальтийцы и бывшие немецкие нацисты.
Бомбисты ОАС в Париже и других французских городах еще малочисленны — их всего несколько дюжин, не больше. Но за ними стоит зловещая паутина по названию «ОАС Интернейшнл» — «Международная ОАС».
За пределами Алжира в «Международную ОАС» входит знакомая порода европейских экстремистов: экс-фашисты в Италии, экс-нацисты в Германии и фалангисты.
Мадрид является одной из важнейших баз «Международной ОАС», Серрано Сунье, зять Франко, не раз приглашал в Мадрид руководителей ОАС. Офицеры испанской армии работают рука об руку с агентами ОАС против де Голля во Франции.
Итальянский филиал «Международной ОАС» хорошо организован. ОАС предпринял недавно покушение на жизнь Энрико Маттеи, нефтяного босса Италии. Алжирские террористы говорят, что Маттеи вынашивает планы эксплуатации алжирской нефти в интересах мусульман. Через «Международную ОАС» множество крайне правых партий Европы, находящихся в меньшинстве, стремятся возродить фашизм…». (Прим. автора.) ]
В Штатах, — продолжал Мерчэнт, — настоящие патриоты, так называемые «правые экстремисты», завоевывают все более сильные позиции. По сути дела, создан единый фронт от будущего кандидата в президенты Барри Голдуотера до Джорджа Рокуэлла, фюрера американских нацистов. Все больше людей понимает, что ООН такое же гнездо евреев и цветных, как Кони-Айленд в жаркий летний день. Они объединяются для борьбы в ударные отряды: общество имени убитого коммунистами офицера Джона Бэрча, Христианский крестовый поход во главе с доктором Шварцем, Арийская лига Америки, близкая к Рокуэллу, Американская национальная партия, «Лайф-лайн» — «Линия жизни» миллиардера Ханта, «Рыцари Колумбии», ку-клукс-клан.
На стороне суперпатриотов такие сенаторы, как Додд, Макклеллан, Мундт, Карлсон, Робертсон, Тэрмонд, многие члены палаты представителей. У них богатая пресса: например, «Америкэн опиньен» Роберта Уилча, одного из идеологов консерватизма, «Килл!» («Убей!») — орган Американской национальной партии.
Эта печать, такие видные публицисты, как Уильям Бакли и Л. Брент Боззел, писавший за Маккарти речи последнего, — рупор взглядов Барри Голдуотера: долой ООН, долой разоружение, долой прекращение ядерных испытаний, долой мирное сосуществование народов, долой социализм, да здравствует политика с позиции ядерной силы! Ужасы термояда — выдумка Москвы!
— Вы, наверное, видели где-нибудь последний плакат Американской национальной партии? — спросил Мерчэнт Лота. — Если нет, то взгляните на его фотографию.
С этими словами он достал из туго набитого бумажника небольшую фотографию, на которой Лот прочитал:
МЫ ХОТИМ ВОЙНЫ
КРАСНАЯ РОССИЯ ДОЛЖНА ПОГИБНУТЬ!
Чтобы остаться свободной, Америка должна атаковать и уничтожить нервный центр коммунистического заговора, пока у нас еще имеются силы, чтобы добиться победы!