Страница:
И вы пошли по этому пути. Вас учили убивать, обманывать, отравлять, умирать. Лот хотел сделать из вас универсальное оружие. Он даже испытывал к вам некоторую симпатию. Любовался вами как делом рук своих. Форт-Брагг, Вьетнам, теперь Москва… финиш, мистер Джин Грин, агент ЦРУ.
Следователь замолчал. Джин некоторое время сидел молча, опустив голову. Потрясение было слишком сильным, чтобы сразу прийти в себя. Наконец он поднял голову и тихо сказал:
— Я проклинаю тот день и час, когда встретил этого человека. Конечно, как сказал Овидий: «Все же в несчастье своем частью и я виноват…»
— А если бы вам удалось осуществить операцию «Эн-Эн-Эн», что бы вы сказали тогда? — спросил следователь.
— Во мне давно уже созревал душевный перелом, — искренне сказал Джин. — Можете мне не верить, но я хотел вырваться из разведки, хотел уйти в нормальную жизнь, но не знал, как это сделать. Во всяком случае, отношения с Лотом были бы порваны навсегда. В последние годы он стал внушать мне отвращение даже и без этих ужасающих разоблачений.
— Да-а, — задумчиво протянул следователь, — скорей всего ваши отношения прекратились бы, но не по вашей воле. Это сделали бы люди «Паутины».
Джин вздрогнул, сжал челюсти, и наконец все в нем прояснилось, кончилось состояние «грога», и ясная, как радуга, ненависть прошла сквозь мозг.
…Статья 6. Я никогда не забуду, что я американский воин, что я отвечаю за свои поступки и верю в те принципы, которые делают мою страну свободной. И я уповаю на бога и на Соединенные Штаты Америки…
— Что вы будете делать со мной? — спросил он. Следователь закурил, посмотрел в потолок.
— Вы были пешкой в страшной игре, Джин Грин. Нам кажется, что вы поняли дьявольский смысл этой игры, что вы хотите выйти из нее, и мы сочли возможным ограничить наказание сроком предварительного заключения и выслать вас из Советского Союза за недозволенные действия и злоупотребление статусом сотрудника выставки. Учтите, Грин, если вы еще раз будете задержаны с поличным на нашей территории, вам несдобровать. — Он встал. — Займемся окончательным оформлением вашего дела.
Они смотрели друг на друга и оба молчали. Собрав все силы, Джин тихо спросил:
— Она ничего не знает обо мне?
— Нет, — сказал Сергей Николаевич.
Джин облегченно вздохнул.
— Вы… вы видели ее в эти дни?
— Об этом вам следует забыть навсегда.
Сергей Николаевич встал, отдернул шторы. Поток солнечного света ворвался в комнату, закружились пылинки. Джин зажмурил глаза.
Шестой раунд.
Глава тридцатая.
Следователь замолчал. Джин некоторое время сидел молча, опустив голову. Потрясение было слишком сильным, чтобы сразу прийти в себя. Наконец он поднял голову и тихо сказал:
— Я проклинаю тот день и час, когда встретил этого человека. Конечно, как сказал Овидий: «Все же в несчастье своем частью и я виноват…»
— А если бы вам удалось осуществить операцию «Эн-Эн-Эн», что бы вы сказали тогда? — спросил следователь.
— Во мне давно уже созревал душевный перелом, — искренне сказал Джин. — Можете мне не верить, но я хотел вырваться из разведки, хотел уйти в нормальную жизнь, но не знал, как это сделать. Во всяком случае, отношения с Лотом были бы порваны навсегда. В последние годы он стал внушать мне отвращение даже и без этих ужасающих разоблачений.
— Да-а, — задумчиво протянул следователь, — скорей всего ваши отношения прекратились бы, но не по вашей воле. Это сделали бы люди «Паутины».
Джин вздрогнул, сжал челюсти, и наконец все в нем прояснилось, кончилось состояние «грога», и ясная, как радуга, ненависть прошла сквозь мозг.
…Статья 6. Я никогда не забуду, что я американский воин, что я отвечаю за свои поступки и верю в те принципы, которые делают мою страну свободной. И я уповаю на бога и на Соединенные Штаты Америки…
— Что вы будете делать со мной? — спросил он. Следователь закурил, посмотрел в потолок.
— Вы были пешкой в страшной игре, Джин Грин. Нам кажется, что вы поняли дьявольский смысл этой игры, что вы хотите выйти из нее, и мы сочли возможным ограничить наказание сроком предварительного заключения и выслать вас из Советского Союза за недозволенные действия и злоупотребление статусом сотрудника выставки. Учтите, Грин, если вы еще раз будете задержаны с поличным на нашей территории, вам несдобровать. — Он встал. — Займемся окончательным оформлением вашего дела.
Они смотрели друг на друга и оба молчали. Собрав все силы, Джин тихо спросил:
— Она ничего не знает обо мне?
— Нет, — сказал Сергей Николаевич.
Джин облегченно вздохнул.
— Вы… вы видели ее в эти дни?
— Об этом вам следует забыть навсегда.
Сергей Николаевич встал, отдернул шторы. Поток солнечного света ворвался в комнату, закружились пылинки. Джин зажмурил глаза.
Шестой раунд.
«Соединенные Штаты против Джина Грина»
Non progredi est regredi[109]
Глава тридцатая.
«Братья по закону»
День обещал быть необычайно жарким для начала сентября: с утра — 55 градусов по Фаренгейту. Монмартрский собор Сакр-Кер прятался за лиловатой дымкой, над недвижными розовыми каштанами вдоль Сены дрожало желеобразное марево, раскаленный асфальт прожигал подошвы. По всем бульварам и улицам несся, нескончаемый поток «рено», «ситроенов» и «симок»; парижане не хотели проводить дни бабьего лета в столичной жаре и бензиновой духоте.
Выбравшись из этого потока, юркий обшарпанный таксомотор остановился у подъезда посольства Федеративной Республики Германии на тихой Рю-де-Лилль.
Джин вышел из машины и, путаясь в старых и новых франках, расплатился.
Мосье Такси, прикарманивая щедрые чаевые, смягчившимся взором посмотрел вслед элегантному молодому джентльмену в белом костюме яхтсмена и шляпе канотье а-ля Морис Шевалье. Этот американец, сразу видать, немало пожил в цивилизованных краях Старого Света: он прекрасно говорит по-французски и не ограничивает чаевые десятью процентами от суммы, показанной счетчиком. Щедрые чаевые!.. Если бы шофер знал, что этот «богатый» американец утром разменял свой последний стодолларовый банкнот!
Джин окинул взглядом импозантное белое здание посольства, приметив и бронзовый щит с черным орлом ФРГ, и флагшток над подъездом.
Сколько флагов сменилось на этом флагштоке! Много десятилетий назад на нем развевался флаг Гогенцоллернов с прусским Железным крестом, и по этим каменным ступеням поднимался к шпиону Шварцкоппену граф Эстергази, тот самый шпион Эстергази, что оклеветал Дрейфуса. Потом здесь висел забытый всеми флаг Веймарской республики. Его сменило красное полотнище с черной свастикой в белом круге, и уже через несколько лет этот зловещий флаг реял и на Эйфелевой башне, и всюду во Франции, и почти над всей Европой. В сорок четвертом нацистский флаг был сорван и сожжен восставшим Парижем. Прошло много лет, и вот вновь точит когти черный прусский орел…
Джину повезло. Он застал в посольстве помощника консула, с которым когда-то в каком-то ресторане его познакомил Лот.
Веселый толстый баварец с пивным носом и брылами в красных прожилках встретил Джина как старого друга. Вопреки этикету, несмотря на слишком ранний час, он даже предложил Джину выпить какой-нибудь коктейль, пиво «Кроненбург» или аперитив «Кампари», а когда тот отказался, угостил его бразильской сигарой.
— Очень рад! Очень рад! — щебетал он неожиданно тонким голосом евнуха, поглаживая брюшко размером с двенадцативедерный самовар. — Друг Лотара — мой друг! Ведь я служил одно время с Лотаром. Он всегда подавал большие надежды. Еще в Мариенбурге, когда мы были юнкерами. Чем могу служить? Кстати, должен выразить вам мое восхищение: я читал в газетах о вашей высылке из России, читал протест Министерства иностранных дел СССР… Я, разумеется, не стану задавать вам никаких вопросов. Однако я узнал, что Лотар тоже этим летом ездил в Москву, и сразу понял, что ваши люди не сидят без дела. И у нас признают, что разведывательная работа за «железным занавесом» вдесятеро труднее, чем в тылу врага в годы второй мировой войны. А сейчас вы откуда к нам пожаловали?
Джин был осторожен: всем известно, что в западногерманских посольствах, как и в американских, разведчиков куда больше, чем дипломатов.
— О наших делах в России, — сказал Джин по-немецки, оглядывая обставленный ультрасовременной мебелью кабинет, — мне и в самом деле не хотелось бы сейчас вспоминать. Черчилль был прав: Россия — это загадка, окутанная тайной, покрытая неизвестностью. После того как меня выдворили, я полетел прямо в Нью-Йорк, в страну франкфуртских сосисок и гамбургских котлет. Должен признаться, что был дьявольски рад увидеть наконец в Айдлуайлде, в аэропорте Кеннеди, темно-красный автомат для продажи кока-колы бутылками!..
— О, как я понимаю вас! — закивал пивным носом баварец. — Помню первый день возвращения из плена… Продолжайте, продолжайте, прошу вас!
— Дома меня ждали горькие вести: умерла моя мать. Не перенесла смерти отца… К тому же прочла о скандале со мной в России…
— О, какое несчастье! Как я вам сочувствую! И я, вернувшись из плена, не застал в живых своих стариков. Продолжайте, продолжайте!
Джин не стал, разумеется, рассказывать этому другу Лота о своем визите в «Манки-бар», где он снова встретился с глазу на глаз с Красавчиком Пирелли Применив два-три фортбрагговских приема, Джин упросил Красавчика рассказать ему последние новости. Оказалось, что еще два года тому назад Красная Маска полностью подчинила себе банду Пирелли. Выяснив адрес Чарли Чинка, Джин посетил и этого джентльмена. Чарли Чинк после соответствующих уговоров рассказал все без утайки, а главное, историю убийства старика Гринева, и открыл ему имя организатора убийства — Лота.
— Собственно, мне нечего рассказывать. Встретился с сестрой, Натали окончила театральное училище и репетирует роль Офелии в молодежном театре в Линкольн-центре.
— О, какая талантливая сестра!
— Да, из нее выйдет толк.
— Я слышал, ваша сестра вышла замуж за Лотара?
— Верно, хотя Натали чуть было не вернула ему кольцо, поссорившись с ним из-за войны во Вьетнаме. Сестра, видите ли, связалась в Нью-Йорке с этими «мирниками»…
— О бедная, несчастная девушка! И вам не удалось наставить ее на путь истинный?
— Боюсь, что нет. И вообще боюсь, что «голуби» у нас скоро заклюют «ястребов»!
— Пора вмешаться американскому орлу! — пошутил помощник консула. — Пора ему навести порядок на американской птицеферме, где царит слишком много беспорядка, именуемого Демократией.
— Я пробыл дома несколько дней, поклонился отцу и матери на кладбище, а потом прилетел сюда, в Европу, чтобы развеяться. Посетил Мадрид, где видел «Чудо Кордовы» — тореадора Мануэля Бенитеза Тереза. Потом — Лиссабон, Алжир, Рим, Тель-Авив, Афины. Вот уже целый месяц как скитаюсь один, соскучился по друзьям, вспомнил о Лоте. Я спрашивал о нем в посольствах, гостиницах, аэропортах. Два или три раза нападал на его след… Решил заглянуть в Париж. Искал его в «Ритце», «Георге Пятом», «Бристоле»… А вы случайно не знаете, где он сейчас?
— Да вам просто не везло! — воскликнул баварец. — Ваш шурин тоже ездил по Европе. Два дня назад он звонил консулу по каким-то делам из Лондона.
— Из Лондона?! — Похолодев от волнения, в свою очередь, воскликнул Джин. — Вот неудача! Да я третьего дня был в Лондоне, нанес там визит вашему послу на Бэлгрейз-сквере. Оказывается, посол Хассо фон Этцдорф хорошо помнит Лота как блестящего молодого офицера.
— О да! — с радостью предался воспоминаниям молодости помощник консула. — Ведь его превосходительство фон Этцдорф являлся личным представителем бывшего министра иностранных дел Риббентропа при ставке фюрера. А Лотар приезжал туда, чтобы получить из рук самого верховного главнокомандующего и рейхсканцлера Рыцарский крест за какое-то важное и секретное дело под Полтавой.
— Это интересно! — оживился Джин.
— Однако вашему невезенью пришел конец, — расплылся в улыбке баварец. — Со вчерашнего вечера Лотар здесь — в Париже!
— Превосходно! — обрадовался Джин, сдерживая поток нахлынувших на него чувств. — Может быть, вы знаете, где он остановился?
— Не знаю, но могу, пожалуй, узнать.
Помощник консула достал из ящика стола толстый справочник.
— Наш подполковник Лот, — продолжал он, перелистывая справочник, — получил новое важное назначение. Вам, капитан Грин, я могу это сказать. Он назначен на важный пост в отдел специальных методов ведения войны разведуправления ШЕЙП Верховного штаба держав НАТО в Европе. Он будет координировать деятельность разведок и специальных войск всех стран, входящих в НАТО. Называется это ИНИН, межнатовская разведсеть.
Интересно, где остановился Лот: в старинном отеле «Кридон», что напротив здания посольства США, или в отеле «Мажестик» на авеню Клебер? Последний ему больше подходит — там в годы оккупации размещался штаб гестапо.
Через две-три минуты услужливый баварец повесил трубку и с улыбкой сообщил Джину:
— Отель «Лютеция» на бульваре Распайль. Это на левом берегу Сены. Пока Лотар живет там, но скоро переберется в роскошную квартирку в Версале, где располагается штаб НАТО. Прелесть что за квартирка! Обшита панелями эпохи «короля-солнца», мебель времен империи Наполеона, кровать маршала Нея!..
Джин встал, потушил сигарету в массивной бронзовой пепельнице и с чувством пожал руку помощника консула.
— Я вам очень обязан, герр… С удовольствием повидался бы с вами во внеслужебное время…
— Что вы! Что вы! Друг подполковника Лота — мой друг!.. Называйте меня просто Манфредом!.. И разумеется, мы повидаемся с вами — в Париже, хи-хи, есть где поразвлечься!
Когда Джин откланялся, помощник консула подошел обратно к столу, приподнял жалюзи и смотрел вслед не спеша удалявшемуся по тротуару Джину, пока тот не скрылся за углом.
Потом баварец подошел обратно к столу и, полистав телефонную книгу, набрал номер.
— Отель «Лютеция»? — заговорил он по-французски. — Мосье Шнабель у себя в номере? Узнайте, пожалуйста. Что? Только что позавтракал? Прошу соединить меня с ним. Алло? Герр Шнабель! Здравствуйте, полковник! Это Манфред! Сообщаю, что я только что направил к вам, как вы велели, Джина Грина…
— Грина? — переспросил после небольшой паузы Шнабель. — Джина Грина?
— Яволь! Шурина нашего Лота. Симпатичный малый. Как было условлено, я сказал ему, что Лот в «Лютеции». Он ничего не знает.
— Расскажите мне все подробно, не выпуская ни одного слова, сказанного Джином. Меня интересует любая мелочь. Грин ничего не знает о судьбе Лота? Это очень важно! И прежде всего меня интересует его отношение к Лоту. Ясно! Итак, я вас слушаю.
Придя в «Лютецию», Джин узнал от полковника Шнабеля, что Лот в командировке.
— Я люблю эту старую гостиницу, — сказал Шнабель Джину, усадив его в лучшее кресло своего номера де люкс. — Зная о вашей любви к истории старинных отелей и вообще домов, сообщаю любопытные детали: в годы второй мировой войны в «Лютеции» помещался штаб абвера — германской военной разведки. Здесь — именно в этом номере — часто плели свои козни адмирал Канарис и его верный помощник полковник Остер.
Шнабель, высокий, худой, седовласый, был в легкой синей куртке из шамбрэ с медными пуговицами и белых штанах из поплина. От него попахивало кельнской водой, той самой — э 4711. Джин знал: Шнабель — главный патрон Лота в «фирме», руководитель пронацистской группы в ЦРУ.
Задача Джина состояла в том, чтобы выдать себя за прежнего простодушного Джина, который ничего не узнал о содержимом полтавского тайника и ничего не услышал в Москве о смерти своего отца. Задача Шнабеля: раскусить агента, побывавшего в руках советской контрразведки.
Этот поединок походил на интеллектуальное джиу-джитсу.
Все время, пока Джин рассказывал о провале полтавского задания, о своем аресте, о высылке из Москвы, мозг Шнабеля работал с точностью электронной вычислительной машины, регистрируя и анализируя каждый нюанс и оттенок не только речи, но и мимики Джина.
С самого начала он определил наметанным глазом, что Джин пришел безоружным. Это придало ему дополнительную уверенность: перед приходом Джина он успел подготовиться к любым неожиданностям этой встречи. В разных карманах у него лежали последние новинки оружейников ЦРУ-диковинные ручки, зажигалки, сигареты, бесшумно стреляющие смертельными и парализующими зарядами яда, газа, свинца. В каблуке правого полуботинка у него был скрыт знаменитый пружинный нож образца Флеминга — Даллеса.
Раскладывая весь этот арсенал по карманам, вооружаясь перед встречей с Джином, Шнабель, как всегда, ощутил привычную приподнятость, азартное предвкушение опасной игры и возможности боя, но на этот раз впервые почувствовал он и какое-то томительное и тревожное сомнение…
Зачем ему все эти смертоносные сюрпризы и фокусы? Неужели он, Шнабель, боится Джина, ученика Лота?
И Шнабель, который, как всякий профессиональный разведчик, не врал, по крайней мере, самому себе, в первый раз признался, что да, он немного побаивается Джина. Потому что Джин стал опасен.
— Сегодня же вы встретитесь с вашим братом по закону, — с улыбкой говорил полковник Джину. — Как это будет по-русски? «Шурин» — да? Впрочем, все мы «неприкасаемые» — братья по закону!
Знает Джин или не знает?
Знает всю правду, часть правды или ничего не знает?
Шнабелю вспомнился термин, популярный среди работников ЦРУ: «перебежчик на месте». Может быть, стал уже Джин Грин «перебежчиком на месте»?
Все, что рассказывал ему сейчас Джин о событиях в России, было отлично известно Шнабелю по шифрограмме, составленной американским посольством в Москве на основании объяснений Джина. Из его рассказа следовало, что ни он, ни советские власти не обнаружили тайника в склепе. Выходило, что ничто ни с какой стороны не угрожало Шнабелю. Все сходилось, но рассказывал ли Джин тогда, в посольстве в Москве, и рассказывает ли здесь, сейчас, в Париже, всю правду?
Как будто да. Но только как будто.
Друг или враг? Наивный простак или суровый мститель? Надо приберечь его для будущих дел или обезвредить навсегда?
Вот какие нелегкие вопросы терзали Шнабеля, хотя внешне он оставался все тем же непринужденным и невозмутимым Шнабелем.
Джин тоже безукоризненно играл свою роль. Роль друга, наивного простака, хорошего парня, которого еще вполне можно использовать в целях ЦРУ.
О провале московской миссии он рассказывал чуть сконфуженно, но так, словно вел речь о самом большом и захватывающем приключении всей своей жизни. До предела взвинченный, он ничем не выдавал свою напряженность, но весь его ум, все его чувства в этом поединке ума и чувств, включая шестое чувство разведчика, были поставлены на боевой взвод и четко, как на экране радара, регистрировали приливы и отливы сомнения и недоверия в душе Шнабеля.
Но когда Шнабель, выслушав Джина, вдруг взглянул на золотые ручные часы «Ролекс», Джин должен был признаться, что Шнабель словно включил некое антирадарное устройство и ушел от обнаружения. Джин так и не понял, удалось или не удалось ему в конце концов убедить чифа, что тот имеет дело с прежним простаком Джином.
Конечно, Джину было отнюдь не легко сыграть свою роль в этом спектакле, весь смысл которого был в подтексте.
— Послушайте, Джин! — сказал Шнабель, вставая. — У меня тут служебное дельце, а мне не хотелось бы сейчас так сразу расставаться с вами. А почему бы нам не сочетать приятное с полезным? Я предлагаю вам поехать со мной!
— Куда это? — с улыбкой спросил Джин, тоже поднимаясь с кресла.
— В такой жаркий и душный день вы, Джин, наверное, не отказались бы поплавать в море?
— В море? Это великолепно! Куда мы едем! Ницца, Канны, Лазурный берег?
— Скажите, как из Парижа быстрее всего добраться до моря?
— Ближе всего море в Гавре.
— Молодец! Ставлю вам высшую оценку по географии. Туда мы и махнем! Кстати, на юге сейчас слишком жарко. Место таких викингов, как мы, — на берегу Английского пролива[110]! А главное, там мы увидим нашего Лота!
Шнабель снял белую телефонную трубку.
— Алло! Говорит полковник Шнабель. Прошу сейчас же подать мой «мерседес» к подъезду. Благодарю вас.
В машине оливкового цвета шестиместном «мерседес-бенце» модели 190Д последнего выпуска с красно-голубым номером Европейско-Экономического Сообщества, чиф сам сел за руль.
— У Лота новая работа? — спросил Джин.
— О да! И довольно интересная, Джин. Он инспектирует спецвойска, созданные по типу «зеленых беретов» при НАТО. Пока организована воздушнодесантная бригада в составе четырех батальонов — США, ФРГ, Англии и Бельгии. Думаю, его отношения с верховным союзным командующим в Европе генералом Лаймэном Лемницером сложатся наилучшим образом. Он, кажется, близок к осуществлению своих мечтаний, Джин. Женат на великолепной женщине, денег полно. Как майор, он получал без всяких надбавок семьсот сорок долларов в месяц. Теперь, как подполковнику, ему платят девятьсот шестьдесят долларов. Полковничьи погоны ему обеспечены. Может, еще выйдет и в бригадные генералы — тогда будет получать тысячу триста сорок. Кстати, я должен встретиться сегодня с адмиралом Робертом Деннисом, верховным союзным командующим в Атлантике. В Гавр из Штатов прибыли американские атомные подводные лодки — пять субмарин, восемьдесят ракет типа «Поларис». Надо проверить, какие там на месте приняты меры безопасности. Выкупаемся, пообедаем — махнем в Шербур. Там Лот. Поужинаем свежайшими устрицами и лангустами и вернемся в Париж. Идет, Джин?
— Гениальный план, полковник.
«Мерседес» вырвался вперед и легко обогнал какой-то «пежо-203», битком набитый молодым французским семейством.
По дороге Шнабель и Джин непринужденно толковали о невероятно увеличившемся количестве автомашин на дорогах Франции, о несравненном французском сыре, духах, вине и женщинах, о французском экономическом коктейле капитализма и социализма, о женщинах, о де Голле и его стремлении сделать «ля бель Франс» третьей силой и опять о женщинах…
В Понтуазе Джин обратил внимание Шнабеля намалеванные на каменной стене кладбища зловещие три буквы: ОАС.
— Оасовцы играли ва-банк и проиграли, — с досадой сказал чиф. — Де Голль загнал их в подполье. Еще хуже то, что де Голль принял меры против проникновения «фирмы» во французскую секретную службу и службу безопасности. Похоже на то, что он и вовсе оторвет Францию от НАТО. Между прочим, Джин, я не ожидал увидеть вас в Париже. Ведь после высылки из России вы обязаны были явиться в ЦРУ для дальнейшего прохождения службы.
— Это верно, — нахмурился Джин. — Я уехал в Европу без разрешения. Искал Лота. И это немного тревожит меня. Я хотел встретиться с ним, просить его устроить мне отпуск.
Они пересекали шоссейный мост через Сену.
— Ну, конечно, Джин! О чем разговор! Я все устрою тут же в Париже! Сделаем так, что вы снова будете вместе. У вас с ним по-прежнему впереди большие и славные дела!
— Представляю! — пробормотал Джин.
— Вы не проголодались? Может, перекусить перед Руаном в «Ле Рутье». У них подают филейную часть барашка, сваренную в белом вине. Да! И знаменитую руанскую утку с апельсинами!
— Я вовсе не голоден, — заверил Шнабеля Джин.
Шнабель глянул на часы.
— Вот и Руан. Доехали за час двадцать, на пять минут обогнали поезд Париж — Руан. Неплохо. Правда, дьявольски дорог тут бензин — выходит по девяносто центов за галлон.
Руан — столица Верхней Нормандии, город-музей, сильно пострадавший во время войны от камрадов Лота. Приятно видеть, с какой любовью восстановили французы построенные в семнадцатом веке дома. Шнабель и Джин проехали по площади, на которой, по преданию, в 1431 году сожгли Жанну д'Арк. На краю площади остановились, чтобы подкачать шину.
Шнабель вышел из машины, нашарил полфранка в карманах белых брюк.
— Я пока позвоню по делам в Париж, — бросил он Джину.
Шнабель связался с Гавром, поплотнее прикрыл дверь будки…
Дальше дорога вилась вдоль долины Сены. Быстро промелькнули изумрудные пастбища со стадами коров, чье молоко идет на достославный сыр камамбер, яблоневые сады, знаменитые водкой «Кальвадос». Они приближались к местам исторической высадки союзных войск в Нормандии, где проходила операция «Оверлорд», открывшая второй фронт. Давно исчезли немецкие бункеры, редко найдешь здесь заплывшую, заросшую травой воронку от бомбы или снаряда. Тут и там торчат каменные памятники американским дивизиям, участвовавшим в тот памятный день — 6 июня 1944 года — в открытии второго фронта.
Слабый бриз едва шевелил пестрые флажки над купальными павильонами. На пляже летали ласточки Все тут успело выгореть за лето: и эти флажки, и окрашенные масляной краской деревянные павильоны, и огромные зонты с кудрявой оторочкой, и плетеные пляжные кресла с высокими «капюшонами», защищавшими полуобнаженных солнцепоклонников от зябкого норд-оста, прилетавшего сюда, в бухту Сены, с Северного моря. В проливе белели яхты, носились катамараны.
— А вот и «Лорелей», — сказал Шнабель, показывая на одну из яхт. — Шлюпка ждет вас. А на борту «Лорелей» нас ждет Лот…
Минут через десять полковник Шнабель и Джин Грин поднялись на борт яхты.
Шнабель с улыбкой повернулся к Джину, в руках его щелкнула авторучка.
Джин судорожно втянул в себя воздух и замертво рухнул на палубу.
По команде Шнабеля матросы бросили его в какую-то тесную каюту, заперли снаружи дверь. Он пришел в себя примерно через полчаса. По низкому потолку струилось отражение солнечных бликов на воде.
Что делать? Как собирается поступить с ним Шнабель? Какие круги ада уготовил он Джину?
Вскоре вошел Шнабель. Сквозь приспущенные ресницы Джин увидел, что Шнабель успел облачиться в белый костюм яхтсмена с чужого плеча. Капитанка надета а-ля доннер веттер.
Броситься на него, свалить ударом ребра ладони по шее и прыгнуть за борт?
Но вслед за Шнабелем в кабину вошел какой-то субъект с черным докторским саквояжем, и, прежде чем Джин успел принять какое-либо решение, этот человек сделал ему укол в ягодицу.
— Таможенникам в Роттердаме скажите, что этот парень — член вашего экипажа, — распорядился Шнабель. — Перепил, мол, в Гавре. На румбе Амстердама сделаете ему еще один нокаутирующий укол.
Джин понял, что вновь теряет сознание. Он утратил чувство времени. Из смутного далека слышал, как немцы-матросы мотояхты «Лорелей», проходя по самому узкому месту пролива Па-де-Кале, между Дувром и Кале, обсуждали сравнительные достоинства девочек в этих портовых городах. В Кале Джину не приходилось бывать, зато он не раз бывал с Китти в Дувре, отлично помнил его величественный старинный замок, его веселые людные пляжи с замками из песка и пони для ребят. Из Дувра рукой подать до вокзала «Виктория» в Лондоне.
«Снова будут чайки летать над белыми скалами Дувра» — эта песенка военного времени часто плыла там над пляжем.
Куда они его везут?
В радиорубке молодой радист выстукивал телеграфным ключом срочную шифрорадиограмму, адресованную самому генералу Гелену в Пуллахе, ФРГ, где в доме 33—37 на Хельманнштрассе находится генераль-дирекцион БНД:
Выбравшись из этого потока, юркий обшарпанный таксомотор остановился у подъезда посольства Федеративной Республики Германии на тихой Рю-де-Лилль.
Джин вышел из машины и, путаясь в старых и новых франках, расплатился.
Мосье Такси, прикарманивая щедрые чаевые, смягчившимся взором посмотрел вслед элегантному молодому джентльмену в белом костюме яхтсмена и шляпе канотье а-ля Морис Шевалье. Этот американец, сразу видать, немало пожил в цивилизованных краях Старого Света: он прекрасно говорит по-французски и не ограничивает чаевые десятью процентами от суммы, показанной счетчиком. Щедрые чаевые!.. Если бы шофер знал, что этот «богатый» американец утром разменял свой последний стодолларовый банкнот!
Джин окинул взглядом импозантное белое здание посольства, приметив и бронзовый щит с черным орлом ФРГ, и флагшток над подъездом.
Сколько флагов сменилось на этом флагштоке! Много десятилетий назад на нем развевался флаг Гогенцоллернов с прусским Железным крестом, и по этим каменным ступеням поднимался к шпиону Шварцкоппену граф Эстергази, тот самый шпион Эстергази, что оклеветал Дрейфуса. Потом здесь висел забытый всеми флаг Веймарской республики. Его сменило красное полотнище с черной свастикой в белом круге, и уже через несколько лет этот зловещий флаг реял и на Эйфелевой башне, и всюду во Франции, и почти над всей Европой. В сорок четвертом нацистский флаг был сорван и сожжен восставшим Парижем. Прошло много лет, и вот вновь точит когти черный прусский орел…
Джину повезло. Он застал в посольстве помощника консула, с которым когда-то в каком-то ресторане его познакомил Лот.
Веселый толстый баварец с пивным носом и брылами в красных прожилках встретил Джина как старого друга. Вопреки этикету, несмотря на слишком ранний час, он даже предложил Джину выпить какой-нибудь коктейль, пиво «Кроненбург» или аперитив «Кампари», а когда тот отказался, угостил его бразильской сигарой.
— Очень рад! Очень рад! — щебетал он неожиданно тонким голосом евнуха, поглаживая брюшко размером с двенадцативедерный самовар. — Друг Лотара — мой друг! Ведь я служил одно время с Лотаром. Он всегда подавал большие надежды. Еще в Мариенбурге, когда мы были юнкерами. Чем могу служить? Кстати, должен выразить вам мое восхищение: я читал в газетах о вашей высылке из России, читал протест Министерства иностранных дел СССР… Я, разумеется, не стану задавать вам никаких вопросов. Однако я узнал, что Лотар тоже этим летом ездил в Москву, и сразу понял, что ваши люди не сидят без дела. И у нас признают, что разведывательная работа за «железным занавесом» вдесятеро труднее, чем в тылу врага в годы второй мировой войны. А сейчас вы откуда к нам пожаловали?
Джин был осторожен: всем известно, что в западногерманских посольствах, как и в американских, разведчиков куда больше, чем дипломатов.
— О наших делах в России, — сказал Джин по-немецки, оглядывая обставленный ультрасовременной мебелью кабинет, — мне и в самом деле не хотелось бы сейчас вспоминать. Черчилль был прав: Россия — это загадка, окутанная тайной, покрытая неизвестностью. После того как меня выдворили, я полетел прямо в Нью-Йорк, в страну франкфуртских сосисок и гамбургских котлет. Должен признаться, что был дьявольски рад увидеть наконец в Айдлуайлде, в аэропорте Кеннеди, темно-красный автомат для продажи кока-колы бутылками!..
— О, как я понимаю вас! — закивал пивным носом баварец. — Помню первый день возвращения из плена… Продолжайте, продолжайте, прошу вас!
— Дома меня ждали горькие вести: умерла моя мать. Не перенесла смерти отца… К тому же прочла о скандале со мной в России…
— О, какое несчастье! Как я вам сочувствую! И я, вернувшись из плена, не застал в живых своих стариков. Продолжайте, продолжайте!
Джин не стал, разумеется, рассказывать этому другу Лота о своем визите в «Манки-бар», где он снова встретился с глазу на глаз с Красавчиком Пирелли Применив два-три фортбрагговских приема, Джин упросил Красавчика рассказать ему последние новости. Оказалось, что еще два года тому назад Красная Маска полностью подчинила себе банду Пирелли. Выяснив адрес Чарли Чинка, Джин посетил и этого джентльмена. Чарли Чинк после соответствующих уговоров рассказал все без утайки, а главное, историю убийства старика Гринева, и открыл ему имя организатора убийства — Лота.
— Собственно, мне нечего рассказывать. Встретился с сестрой, Натали окончила театральное училище и репетирует роль Офелии в молодежном театре в Линкольн-центре.
— О, какая талантливая сестра!
— Да, из нее выйдет толк.
— Я слышал, ваша сестра вышла замуж за Лотара?
— Верно, хотя Натали чуть было не вернула ему кольцо, поссорившись с ним из-за войны во Вьетнаме. Сестра, видите ли, связалась в Нью-Йорке с этими «мирниками»…
— О бедная, несчастная девушка! И вам не удалось наставить ее на путь истинный?
— Боюсь, что нет. И вообще боюсь, что «голуби» у нас скоро заклюют «ястребов»!
— Пора вмешаться американскому орлу! — пошутил помощник консула. — Пора ему навести порядок на американской птицеферме, где царит слишком много беспорядка, именуемого Демократией.
— Я пробыл дома несколько дней, поклонился отцу и матери на кладбище, а потом прилетел сюда, в Европу, чтобы развеяться. Посетил Мадрид, где видел «Чудо Кордовы» — тореадора Мануэля Бенитеза Тереза. Потом — Лиссабон, Алжир, Рим, Тель-Авив, Афины. Вот уже целый месяц как скитаюсь один, соскучился по друзьям, вспомнил о Лоте. Я спрашивал о нем в посольствах, гостиницах, аэропортах. Два или три раза нападал на его след… Решил заглянуть в Париж. Искал его в «Ритце», «Георге Пятом», «Бристоле»… А вы случайно не знаете, где он сейчас?
— Да вам просто не везло! — воскликнул баварец. — Ваш шурин тоже ездил по Европе. Два дня назад он звонил консулу по каким-то делам из Лондона.
— Из Лондона?! — Похолодев от волнения, в свою очередь, воскликнул Джин. — Вот неудача! Да я третьего дня был в Лондоне, нанес там визит вашему послу на Бэлгрейз-сквере. Оказывается, посол Хассо фон Этцдорф хорошо помнит Лота как блестящего молодого офицера.
— О да! — с радостью предался воспоминаниям молодости помощник консула. — Ведь его превосходительство фон Этцдорф являлся личным представителем бывшего министра иностранных дел Риббентропа при ставке фюрера. А Лотар приезжал туда, чтобы получить из рук самого верховного главнокомандующего и рейхсканцлера Рыцарский крест за какое-то важное и секретное дело под Полтавой.
— Это интересно! — оживился Джин.
— Однако вашему невезенью пришел конец, — расплылся в улыбке баварец. — Со вчерашнего вечера Лотар здесь — в Париже!
— Превосходно! — обрадовался Джин, сдерживая поток нахлынувших на него чувств. — Может быть, вы знаете, где он остановился?
— Не знаю, но могу, пожалуй, узнать.
Помощник консула достал из ящика стола толстый справочник.
— Наш подполковник Лот, — продолжал он, перелистывая справочник, — получил новое важное назначение. Вам, капитан Грин, я могу это сказать. Он назначен на важный пост в отдел специальных методов ведения войны разведуправления ШЕЙП Верховного штаба держав НАТО в Европе. Он будет координировать деятельность разведок и специальных войск всех стран, входящих в НАТО. Называется это ИНИН, межнатовская разведсеть.
Интересно, где остановился Лот: в старинном отеле «Кридон», что напротив здания посольства США, или в отеле «Мажестик» на авеню Клебер? Последний ему больше подходит — там в годы оккупации размещался штаб гестапо.
Через две-три минуты услужливый баварец повесил трубку и с улыбкой сообщил Джину:
— Отель «Лютеция» на бульваре Распайль. Это на левом берегу Сены. Пока Лотар живет там, но скоро переберется в роскошную квартирку в Версале, где располагается штаб НАТО. Прелесть что за квартирка! Обшита панелями эпохи «короля-солнца», мебель времен империи Наполеона, кровать маршала Нея!..
Джин встал, потушил сигарету в массивной бронзовой пепельнице и с чувством пожал руку помощника консула.
— Я вам очень обязан, герр… С удовольствием повидался бы с вами во внеслужебное время…
— Что вы! Что вы! Друг подполковника Лота — мой друг!.. Называйте меня просто Манфредом!.. И разумеется, мы повидаемся с вами — в Париже, хи-хи, есть где поразвлечься!
Когда Джин откланялся, помощник консула подошел обратно к столу, приподнял жалюзи и смотрел вслед не спеша удалявшемуся по тротуару Джину, пока тот не скрылся за углом.
Потом баварец подошел обратно к столу и, полистав телефонную книгу, набрал номер.
— Отель «Лютеция»? — заговорил он по-французски. — Мосье Шнабель у себя в номере? Узнайте, пожалуйста. Что? Только что позавтракал? Прошу соединить меня с ним. Алло? Герр Шнабель! Здравствуйте, полковник! Это Манфред! Сообщаю, что я только что направил к вам, как вы велели, Джина Грина…
— Грина? — переспросил после небольшой паузы Шнабель. — Джина Грина?
— Яволь! Шурина нашего Лота. Симпатичный малый. Как было условлено, я сказал ему, что Лот в «Лютеции». Он ничего не знает.
— Расскажите мне все подробно, не выпуская ни одного слова, сказанного Джином. Меня интересует любая мелочь. Грин ничего не знает о судьбе Лота? Это очень важно! И прежде всего меня интересует его отношение к Лоту. Ясно! Итак, я вас слушаю.
Придя в «Лютецию», Джин узнал от полковника Шнабеля, что Лот в командировке.
— Я люблю эту старую гостиницу, — сказал Шнабель Джину, усадив его в лучшее кресло своего номера де люкс. — Зная о вашей любви к истории старинных отелей и вообще домов, сообщаю любопытные детали: в годы второй мировой войны в «Лютеции» помещался штаб абвера — германской военной разведки. Здесь — именно в этом номере — часто плели свои козни адмирал Канарис и его верный помощник полковник Остер.
Шнабель, высокий, худой, седовласый, был в легкой синей куртке из шамбрэ с медными пуговицами и белых штанах из поплина. От него попахивало кельнской водой, той самой — э 4711. Джин знал: Шнабель — главный патрон Лота в «фирме», руководитель пронацистской группы в ЦРУ.
Задача Джина состояла в том, чтобы выдать себя за прежнего простодушного Джина, который ничего не узнал о содержимом полтавского тайника и ничего не услышал в Москве о смерти своего отца. Задача Шнабеля: раскусить агента, побывавшего в руках советской контрразведки.
Этот поединок походил на интеллектуальное джиу-джитсу.
Все время, пока Джин рассказывал о провале полтавского задания, о своем аресте, о высылке из Москвы, мозг Шнабеля работал с точностью электронной вычислительной машины, регистрируя и анализируя каждый нюанс и оттенок не только речи, но и мимики Джина.
С самого начала он определил наметанным глазом, что Джин пришел безоружным. Это придало ему дополнительную уверенность: перед приходом Джина он успел подготовиться к любым неожиданностям этой встречи. В разных карманах у него лежали последние новинки оружейников ЦРУ-диковинные ручки, зажигалки, сигареты, бесшумно стреляющие смертельными и парализующими зарядами яда, газа, свинца. В каблуке правого полуботинка у него был скрыт знаменитый пружинный нож образца Флеминга — Даллеса.
Раскладывая весь этот арсенал по карманам, вооружаясь перед встречей с Джином, Шнабель, как всегда, ощутил привычную приподнятость, азартное предвкушение опасной игры и возможности боя, но на этот раз впервые почувствовал он и какое-то томительное и тревожное сомнение…
Зачем ему все эти смертоносные сюрпризы и фокусы? Неужели он, Шнабель, боится Джина, ученика Лота?
И Шнабель, который, как всякий профессиональный разведчик, не врал, по крайней мере, самому себе, в первый раз признался, что да, он немного побаивается Джина. Потому что Джин стал опасен.
— Сегодня же вы встретитесь с вашим братом по закону, — с улыбкой говорил полковник Джину. — Как это будет по-русски? «Шурин» — да? Впрочем, все мы «неприкасаемые» — братья по закону!
Знает Джин или не знает?
Знает всю правду, часть правды или ничего не знает?
Шнабелю вспомнился термин, популярный среди работников ЦРУ: «перебежчик на месте». Может быть, стал уже Джин Грин «перебежчиком на месте»?
Все, что рассказывал ему сейчас Джин о событиях в России, было отлично известно Шнабелю по шифрограмме, составленной американским посольством в Москве на основании объяснений Джина. Из его рассказа следовало, что ни он, ни советские власти не обнаружили тайника в склепе. Выходило, что ничто ни с какой стороны не угрожало Шнабелю. Все сходилось, но рассказывал ли Джин тогда, в посольстве в Москве, и рассказывает ли здесь, сейчас, в Париже, всю правду?
Как будто да. Но только как будто.
Друг или враг? Наивный простак или суровый мститель? Надо приберечь его для будущих дел или обезвредить навсегда?
Вот какие нелегкие вопросы терзали Шнабеля, хотя внешне он оставался все тем же непринужденным и невозмутимым Шнабелем.
Джин тоже безукоризненно играл свою роль. Роль друга, наивного простака, хорошего парня, которого еще вполне можно использовать в целях ЦРУ.
О провале московской миссии он рассказывал чуть сконфуженно, но так, словно вел речь о самом большом и захватывающем приключении всей своей жизни. До предела взвинченный, он ничем не выдавал свою напряженность, но весь его ум, все его чувства в этом поединке ума и чувств, включая шестое чувство разведчика, были поставлены на боевой взвод и четко, как на экране радара, регистрировали приливы и отливы сомнения и недоверия в душе Шнабеля.
Но когда Шнабель, выслушав Джина, вдруг взглянул на золотые ручные часы «Ролекс», Джин должен был признаться, что Шнабель словно включил некое антирадарное устройство и ушел от обнаружения. Джин так и не понял, удалось или не удалось ему в конце концов убедить чифа, что тот имеет дело с прежним простаком Джином.
Конечно, Джину было отнюдь не легко сыграть свою роль в этом спектакле, весь смысл которого был в подтексте.
— Послушайте, Джин! — сказал Шнабель, вставая. — У меня тут служебное дельце, а мне не хотелось бы сейчас так сразу расставаться с вами. А почему бы нам не сочетать приятное с полезным? Я предлагаю вам поехать со мной!
— Куда это? — с улыбкой спросил Джин, тоже поднимаясь с кресла.
— В такой жаркий и душный день вы, Джин, наверное, не отказались бы поплавать в море?
— В море? Это великолепно! Куда мы едем! Ницца, Канны, Лазурный берег?
— Скажите, как из Парижа быстрее всего добраться до моря?
— Ближе всего море в Гавре.
— Молодец! Ставлю вам высшую оценку по географии. Туда мы и махнем! Кстати, на юге сейчас слишком жарко. Место таких викингов, как мы, — на берегу Английского пролива[110]! А главное, там мы увидим нашего Лота!
Шнабель снял белую телефонную трубку.
— Алло! Говорит полковник Шнабель. Прошу сейчас же подать мой «мерседес» к подъезду. Благодарю вас.
В машине оливкового цвета шестиместном «мерседес-бенце» модели 190Д последнего выпуска с красно-голубым номером Европейско-Экономического Сообщества, чиф сам сел за руль.
— У Лота новая работа? — спросил Джин.
— О да! И довольно интересная, Джин. Он инспектирует спецвойска, созданные по типу «зеленых беретов» при НАТО. Пока организована воздушнодесантная бригада в составе четырех батальонов — США, ФРГ, Англии и Бельгии. Думаю, его отношения с верховным союзным командующим в Европе генералом Лаймэном Лемницером сложатся наилучшим образом. Он, кажется, близок к осуществлению своих мечтаний, Джин. Женат на великолепной женщине, денег полно. Как майор, он получал без всяких надбавок семьсот сорок долларов в месяц. Теперь, как подполковнику, ему платят девятьсот шестьдесят долларов. Полковничьи погоны ему обеспечены. Может, еще выйдет и в бригадные генералы — тогда будет получать тысячу триста сорок. Кстати, я должен встретиться сегодня с адмиралом Робертом Деннисом, верховным союзным командующим в Атлантике. В Гавр из Штатов прибыли американские атомные подводные лодки — пять субмарин, восемьдесят ракет типа «Поларис». Надо проверить, какие там на месте приняты меры безопасности. Выкупаемся, пообедаем — махнем в Шербур. Там Лот. Поужинаем свежайшими устрицами и лангустами и вернемся в Париж. Идет, Джин?
— Гениальный план, полковник.
«Мерседес» вырвался вперед и легко обогнал какой-то «пежо-203», битком набитый молодым французским семейством.
По дороге Шнабель и Джин непринужденно толковали о невероятно увеличившемся количестве автомашин на дорогах Франции, о несравненном французском сыре, духах, вине и женщинах, о французском экономическом коктейле капитализма и социализма, о женщинах, о де Голле и его стремлении сделать «ля бель Франс» третьей силой и опять о женщинах…
В Понтуазе Джин обратил внимание Шнабеля намалеванные на каменной стене кладбища зловещие три буквы: ОАС.
— Оасовцы играли ва-банк и проиграли, — с досадой сказал чиф. — Де Голль загнал их в подполье. Еще хуже то, что де Голль принял меры против проникновения «фирмы» во французскую секретную службу и службу безопасности. Похоже на то, что он и вовсе оторвет Францию от НАТО. Между прочим, Джин, я не ожидал увидеть вас в Париже. Ведь после высылки из России вы обязаны были явиться в ЦРУ для дальнейшего прохождения службы.
— Это верно, — нахмурился Джин. — Я уехал в Европу без разрешения. Искал Лота. И это немного тревожит меня. Я хотел встретиться с ним, просить его устроить мне отпуск.
Они пересекали шоссейный мост через Сену.
— Ну, конечно, Джин! О чем разговор! Я все устрою тут же в Париже! Сделаем так, что вы снова будете вместе. У вас с ним по-прежнему впереди большие и славные дела!
— Представляю! — пробормотал Джин.
— Вы не проголодались? Может, перекусить перед Руаном в «Ле Рутье». У них подают филейную часть барашка, сваренную в белом вине. Да! И знаменитую руанскую утку с апельсинами!
— Я вовсе не голоден, — заверил Шнабеля Джин.
Шнабель глянул на часы.
— Вот и Руан. Доехали за час двадцать, на пять минут обогнали поезд Париж — Руан. Неплохо. Правда, дьявольски дорог тут бензин — выходит по девяносто центов за галлон.
Руан — столица Верхней Нормандии, город-музей, сильно пострадавший во время войны от камрадов Лота. Приятно видеть, с какой любовью восстановили французы построенные в семнадцатом веке дома. Шнабель и Джин проехали по площади, на которой, по преданию, в 1431 году сожгли Жанну д'Арк. На краю площади остановились, чтобы подкачать шину.
Шнабель вышел из машины, нашарил полфранка в карманах белых брюк.
— Я пока позвоню по делам в Париж, — бросил он Джину.
Шнабель связался с Гавром, поплотнее прикрыл дверь будки…
Дальше дорога вилась вдоль долины Сены. Быстро промелькнули изумрудные пастбища со стадами коров, чье молоко идет на достославный сыр камамбер, яблоневые сады, знаменитые водкой «Кальвадос». Они приближались к местам исторической высадки союзных войск в Нормандии, где проходила операция «Оверлорд», открывшая второй фронт. Давно исчезли немецкие бункеры, редко найдешь здесь заплывшую, заросшую травой воронку от бомбы или снаряда. Тут и там торчат каменные памятники американским дивизиям, участвовавшим в тот памятный день — 6 июня 1944 года — в открытии второго фронта.
Слабый бриз едва шевелил пестрые флажки над купальными павильонами. На пляже летали ласточки Все тут успело выгореть за лето: и эти флажки, и окрашенные масляной краской деревянные павильоны, и огромные зонты с кудрявой оторочкой, и плетеные пляжные кресла с высокими «капюшонами», защищавшими полуобнаженных солнцепоклонников от зябкого норд-оста, прилетавшего сюда, в бухту Сены, с Северного моря. В проливе белели яхты, носились катамараны.
— А вот и «Лорелей», — сказал Шнабель, показывая на одну из яхт. — Шлюпка ждет вас. А на борту «Лорелей» нас ждет Лот…
Минут через десять полковник Шнабель и Джин Грин поднялись на борт яхты.
Шнабель с улыбкой повернулся к Джину, в руках его щелкнула авторучка.
Джин судорожно втянул в себя воздух и замертво рухнул на палубу.
По команде Шнабеля матросы бросили его в какую-то тесную каюту, заперли снаружи дверь. Он пришел в себя примерно через полчаса. По низкому потолку струилось отражение солнечных бликов на воде.
Что делать? Как собирается поступить с ним Шнабель? Какие круги ада уготовил он Джину?
Вскоре вошел Шнабель. Сквозь приспущенные ресницы Джин увидел, что Шнабель успел облачиться в белый костюм яхтсмена с чужого плеча. Капитанка надета а-ля доннер веттер.
Броситься на него, свалить ударом ребра ладони по шее и прыгнуть за борт?
Но вслед за Шнабелем в кабину вошел какой-то субъект с черным докторским саквояжем, и, прежде чем Джин успел принять какое-либо решение, этот человек сделал ему укол в ягодицу.
— Таможенникам в Роттердаме скажите, что этот парень — член вашего экипажа, — распорядился Шнабель. — Перепил, мол, в Гавре. На румбе Амстердама сделаете ему еще один нокаутирующий укол.
Джин понял, что вновь теряет сознание. Он утратил чувство времени. Из смутного далека слышал, как немцы-матросы мотояхты «Лорелей», проходя по самому узкому месту пролива Па-де-Кале, между Дувром и Кале, обсуждали сравнительные достоинства девочек в этих портовых городах. В Кале Джину не приходилось бывать, зато он не раз бывал с Китти в Дувре, отлично помнил его величественный старинный замок, его веселые людные пляжи с замками из песка и пони для ребят. Из Дувра рукой подать до вокзала «Виктория» в Лондоне.
«Снова будут чайки летать над белыми скалами Дувра» — эта песенка военного времени часто плыла там над пляжем.
Куда они его везут?
В радиорубке молодой радист выстукивал телеграфным ключом срочную шифрорадиограмму, адресованную самому генералу Гелену в Пуллахе, ФРГ, где в доме 33—37 на Хельманнштрассе находится генераль-дирекцион БНД: