Страница:
– Каково положение с Полосой мечей? – спросил вождь.
Начальник стражи фыркнул, затем чихнул. Кайла всегда замечала, что в ответ на прямые вопросы старик чихает.
– Устойчивое, – промямлил он. – Фалладжи с каждым месяцем становятся все наглее. Говорят, что какое-то племя захватило власть над всеми остальными.
– Какое это племя? Ты хочешь сказать, не томакулы, а какое-то другое? – нервно спросил сенешаль.
Начальник снова чихнул, затем ответил:
– Томакулы только хвалятся, что хозяйничают в пустыне, а на самом деле это не так. Я слышал, они уже подчинились новому клану. А раньше племена из глубин пустыни тратили время на вражду друг с другом.
– Теперь все иначе, – сказал вождь. – Они стали чаще нападать на караваны.
– И требовать непомерные «пошлины», – добавил Руско, – или, в некоторых случаях, «дополнительную плату» за охранников, которых они предоставляют. Это форменное вымогательство. Из нас, купцов, неприкрыто сосут кровь!
– А наши патрули? – осведомился вождь. Начальник стражи ущипнул себя за нос.
– У нас на границах стоят три полка. Когда караван достигает иотийской территории, он в безопасности. На территорию собственно Иотии ни разу не совершалось набегов. Но у нас не хватает людей, чтобы сопровождать по пустыне каждый караван.
– А как же орнитоптеры? – спросила Кайла. Прежде чем ответить на этот вопрос, начальник стражи минут пять чихал, размахивая носовым платком и громко сморкаясь.
– В самом деле, мы можем отправлять их вместе с караванами, – сказал он наконец, поддерживая предложение Кайлы.
Вождь покачал головой.
– Я не хочу рисковать такими сокровищами – вдруг они попадут в руки фалладжи? Как насчет использования их для патрулирования границ?
Начальник собрал волю в кулак и сумел ответить не чихая:
– Можно. Но у нас их не хватает.
– Почему не хватает? – задал вопрос вождь. Начальник стражи состроил такую гримасу, что, казалось, если он сейчас начнет чихать, то закончит не раньше чем через полчаса. Руско пришлось прийти ему на помощь.
– Проблема не в машинах и не в отсутствии пилотов – и мужчины, и женщины отчаянно рвутся летать. Проблема в источниках энергии. Орнитоптеры работают на старинных транских устройствах – силовых камнях. На них же работают металлические статуи. В Иотии их немного. Урза пытался чинить сломанные силовые камни, но пока результаты неубедительные. Мы можем строить сколько угодно орнитоптеров всевозможных видов и типов, но без камней они остаются просто бумажными змеями. Это – проблема номер один.
Вождь крякнул:
– А где мы можем достать эти камни, кроме Иотии?
Сенешаль произнес дрожащим голосом:
– У аргивян много камней, они их собирали десятилетиями. Но они используют их для своих собственных машин. Насколько я знаю, они ищут их по всей пустыне.
Наступила пауза. Кайла готова была поклясться, что видит, как в голове ее отца завертелись шестеренки. А когда у него начинали крутиться в голове шестеренки, у кого-то из окружающих начинались большие неприятности.
– Дорогой мой начальник стражи, – наконец произнес он. – Я хочу, чтобы ты отправил в пустыню поисковые партии. Мы дадим им описание камней, а Урза даст нам список мест, где их легче всего найти.
Чихающий воин согласно кивнул.
– А что будет, если наша партия столкнется с аргивянами, ищущими те же камни? – пропищал сенешаль.
– Я думаю, они ужасно обрадуются, встретив в пустыне цивилизованных людей, а не этих фанатиков фалладжи, – рявкнул вождь. – Но для пущей уверенности надо послать письмо аргивскому королю. Напиши ему, расскажи, что мы делаем, но сделай упор на обоюдной обороне: мол, мы все заодно против пустынных дикарей. Этого ему хватит. Что-нибудь еще?
– С позволения вашего величества, – подал голос Руско. Из-под полы объемистого жилета он вытащил маленькое блюдо и бутылочку с черным порошком. – Успехи Главного изобретателя убедили вас отдать распоряжение о том, чтобы мы внимательно следили за появлением других устройств и приспособлений, следили за рынком, читали старые книги. В общем, искали все, что можно применить для защиты Кроога. Мне кажется, я нашел кое-что полезное.
Бывший часовщик поставил блюдо на стол и насыпал на него немного порошка. Порошок слипся в маленькие шарики, похожие, с точки зрения Кайлы, на сморщенные горошины. Затем Руско встал и зажег от ближайшей масляной лампы свечу. Он поднес свечу к шарикам, те затрещали и ярко вспыхнули. Над столом поднялось вонючее облако дыма.
Для старого начальника стражи это было уже чересчур, он и так не отнимал от носа свой платок. Сенешаль только чудом не выскочил в дверь. Вождь помахал рукой, чтобы развеять облако.
– Ничего нового, обычный гоблинский порох, – проворчал он. – Что нам с него?
– Верно, гоблинский порох, – согласился Руско. – Его еще называют гномий огонь, черная пыль и гори-гори-ясно. Этим зельем пользуются гоблины и северные гномы.
– И обычно его использование приводит к многочисленным жертвам, – закончил за Руско вождь.
Кайла отодвинулась подальше от стола, ей стало трудно дышать.
– Верно, поскольку он летуч, непредсказуем и капризен, – ответил Руско. – Его непросто применять, поскольку нужно находиться рядом, чтобы его поджечь, а если оказаться слишком близко, когда он загорается, можно взлететь на воздух.
– В малых количествах его используют в детских пугачах, – отважился сенешаль. – Еще из него делают фейерверки, но практического применения у него нет.
– Момент, – сказал Руско, поднимая руку. – Что если взять ящичек, насыпать туда порох, вставить в ящик фитиль, поджечь его и бросить во врага прежде, чем порох взорвется? Или лучше приладить к ящичку кремень, который, ударяясь о землю, дает искру?
– Звучит весьма интригующе, – сказал вождь. – Чтобы выбить искру, придется кидать его с большой высоты. А если бросать его со стены, взорвешь саму стену.
Руско кивнул:
– А если его кинуть, скажем, с орнитоптера?
За столом воцарилась тишина. Затем вождь громогласно расхохотался.
– И враг не сможет бросить его обратно! Вот эта идея мне нравится. Отлично придумано.
– Могу ли я считать, что получил дозволение на дальнейшие исследования? – спросил Руско.
– Да, – сказал вождь, не прекращая хохотать. – Да. Только не говори об этом Урзе, по крайней мере пока. Если он не желает выкроить время и прийти на совет, путь это будет ему уроком и сюрпризом.
Сенешаль шмыгнул носом:
– Точно, он поймет, что и у других бывают гениальные идеи.
– Согласен, – сказал вождь, довольно грохнув кулаком по столу. – Объявляю заседание закрытым. У нас масса работы, пора ею заняться!
Но Кайла уже бежала к двери гостиной, спасаясь от пороховой гари. Каблуки звонко стучали по каменным плитам.
Глава 9: Ашнод
Начальник стражи фыркнул, затем чихнул. Кайла всегда замечала, что в ответ на прямые вопросы старик чихает.
– Устойчивое, – промямлил он. – Фалладжи с каждым месяцем становятся все наглее. Говорят, что какое-то племя захватило власть над всеми остальными.
– Какое это племя? Ты хочешь сказать, не томакулы, а какое-то другое? – нервно спросил сенешаль.
Начальник снова чихнул, затем ответил:
– Томакулы только хвалятся, что хозяйничают в пустыне, а на самом деле это не так. Я слышал, они уже подчинились новому клану. А раньше племена из глубин пустыни тратили время на вражду друг с другом.
– Теперь все иначе, – сказал вождь. – Они стали чаще нападать на караваны.
– И требовать непомерные «пошлины», – добавил Руско, – или, в некоторых случаях, «дополнительную плату» за охранников, которых они предоставляют. Это форменное вымогательство. Из нас, купцов, неприкрыто сосут кровь!
– А наши патрули? – осведомился вождь. Начальник стражи ущипнул себя за нос.
– У нас на границах стоят три полка. Когда караван достигает иотийской территории, он в безопасности. На территорию собственно Иотии ни разу не совершалось набегов. Но у нас не хватает людей, чтобы сопровождать по пустыне каждый караван.
– А как же орнитоптеры? – спросила Кайла. Прежде чем ответить на этот вопрос, начальник стражи минут пять чихал, размахивая носовым платком и громко сморкаясь.
– В самом деле, мы можем отправлять их вместе с караванами, – сказал он наконец, поддерживая предложение Кайлы.
Вождь покачал головой.
– Я не хочу рисковать такими сокровищами – вдруг они попадут в руки фалладжи? Как насчет использования их для патрулирования границ?
Начальник собрал волю в кулак и сумел ответить не чихая:
– Можно. Но у нас их не хватает.
– Почему не хватает? – задал вопрос вождь. Начальник стражи состроил такую гримасу, что, казалось, если он сейчас начнет чихать, то закончит не раньше чем через полчаса. Руско пришлось прийти ему на помощь.
– Проблема не в машинах и не в отсутствии пилотов – и мужчины, и женщины отчаянно рвутся летать. Проблема в источниках энергии. Орнитоптеры работают на старинных транских устройствах – силовых камнях. На них же работают металлические статуи. В Иотии их немного. Урза пытался чинить сломанные силовые камни, но пока результаты неубедительные. Мы можем строить сколько угодно орнитоптеров всевозможных видов и типов, но без камней они остаются просто бумажными змеями. Это – проблема номер один.
Вождь крякнул:
– А где мы можем достать эти камни, кроме Иотии?
Сенешаль произнес дрожащим голосом:
– У аргивян много камней, они их собирали десятилетиями. Но они используют их для своих собственных машин. Насколько я знаю, они ищут их по всей пустыне.
Наступила пауза. Кайла готова была поклясться, что видит, как в голове ее отца завертелись шестеренки. А когда у него начинали крутиться в голове шестеренки, у кого-то из окружающих начинались большие неприятности.
– Дорогой мой начальник стражи, – наконец произнес он. – Я хочу, чтобы ты отправил в пустыню поисковые партии. Мы дадим им описание камней, а Урза даст нам список мест, где их легче всего найти.
Чихающий воин согласно кивнул.
– А что будет, если наша партия столкнется с аргивянами, ищущими те же камни? – пропищал сенешаль.
– Я думаю, они ужасно обрадуются, встретив в пустыне цивилизованных людей, а не этих фанатиков фалладжи, – рявкнул вождь. – Но для пущей уверенности надо послать письмо аргивскому королю. Напиши ему, расскажи, что мы делаем, но сделай упор на обоюдной обороне: мол, мы все заодно против пустынных дикарей. Этого ему хватит. Что-нибудь еще?
– С позволения вашего величества, – подал голос Руско. Из-под полы объемистого жилета он вытащил маленькое блюдо и бутылочку с черным порошком. – Успехи Главного изобретателя убедили вас отдать распоряжение о том, чтобы мы внимательно следили за появлением других устройств и приспособлений, следили за рынком, читали старые книги. В общем, искали все, что можно применить для защиты Кроога. Мне кажется, я нашел кое-что полезное.
Бывший часовщик поставил блюдо на стол и насыпал на него немного порошка. Порошок слипся в маленькие шарики, похожие, с точки зрения Кайлы, на сморщенные горошины. Затем Руско встал и зажег от ближайшей масляной лампы свечу. Он поднес свечу к шарикам, те затрещали и ярко вспыхнули. Над столом поднялось вонючее облако дыма.
Для старого начальника стражи это было уже чересчур, он и так не отнимал от носа свой платок. Сенешаль только чудом не выскочил в дверь. Вождь помахал рукой, чтобы развеять облако.
– Ничего нового, обычный гоблинский порох, – проворчал он. – Что нам с него?
– Верно, гоблинский порох, – согласился Руско. – Его еще называют гномий огонь, черная пыль и гори-гори-ясно. Этим зельем пользуются гоблины и северные гномы.
– И обычно его использование приводит к многочисленным жертвам, – закончил за Руско вождь.
Кайла отодвинулась подальше от стола, ей стало трудно дышать.
– Верно, поскольку он летуч, непредсказуем и капризен, – ответил Руско. – Его непросто применять, поскольку нужно находиться рядом, чтобы его поджечь, а если оказаться слишком близко, когда он загорается, можно взлететь на воздух.
– В малых количествах его используют в детских пугачах, – отважился сенешаль. – Еще из него делают фейерверки, но практического применения у него нет.
– Момент, – сказал Руско, поднимая руку. – Что если взять ящичек, насыпать туда порох, вставить в ящик фитиль, поджечь его и бросить во врага прежде, чем порох взорвется? Или лучше приладить к ящичку кремень, который, ударяясь о землю, дает искру?
– Звучит весьма интригующе, – сказал вождь. – Чтобы выбить искру, придется кидать его с большой высоты. А если бросать его со стены, взорвешь саму стену.
Руско кивнул:
– А если его кинуть, скажем, с орнитоптера?
За столом воцарилась тишина. Затем вождь громогласно расхохотался.
– И враг не сможет бросить его обратно! Вот эта идея мне нравится. Отлично придумано.
– Могу ли я считать, что получил дозволение на дальнейшие исследования? – спросил Руско.
– Да, – сказал вождь, не прекращая хохотать. – Да. Только не говори об этом Урзе, по крайней мере пока. Если он не желает выкроить время и прийти на совет, путь это будет ему уроком и сюрпризом.
Сенешаль шмыгнул носом:
– Точно, он поймет, что и у других бывают гениальные идеи.
– Согласен, – сказал вождь, довольно грохнув кулаком по столу. – Объявляю заседание закрытым. У нас масса работы, пора ею заняться!
Но Кайла уже бежала к двери гостиной, спасаясь от пороховой гари. Каблуки звонко стучали по каменным плитам.
Глава 9: Ашнод
Экспедиционный корпус завяз у стен Зегона. Хаджар достаточно хорошо знал Мишру и понимал, что сложившаяся ситуация его сильно беспокоит. Но раз Мишра ничего не сказал кадиру о своих тревогах, то и Хаджар ничего не скажет.
За последние несколько лет кадир превратился в зрелого мужчину, но не все в нем изменилось в лучшую сторону. Бодрый молодой человек, интересующийся аргивскими сказками, вырос в жирного тирана. Соплеменники и его приспешники проливали на его голову ведра лести, племена, которые теперь были вынуждены следовать за сувварди, ублажали его, как могли. Никто не смел сказать ему «нет». Во всяком случае, никому не удавалось сказать «нет» дважды – за этим тщательно следил кадиров палач.
Прежнюю вздорность сменили приступы безумной, бессмысленной ярости. Былая юношеская храбрость уступила место безрассудству и бездумности. Он стал толще отца, но по-прежнему считал, что до сих пор может сам вести войска в бой.
Чем деспотичнее становился кадир, тем большую любовь сувварди завоевывал Мишра. Бывший раб как никто владел искусством беседы с вождем и умел не только сообщить ему самые неприятные новости, но и сохранить после этого голову на плечах. Сначала это заметили военные советники, затем – придворные, а последними – вожди других племен. Вскоре всякий сувварди, который должен был сообщить кадиру неприятную новость или представить на его суд новые планы, сначала шел к Мишре за советом и только потом – к повелителю с докладом.
Со своей стороны Мишра был открыт и приветлив по отношению к тем людям, которые еще недавно били его палками как раба. Он хорошо изучил законы и легенды пустыни и не лез за словом в карман – у него всегда находилась нужная пословица, а заодно и кувшин набиза. Но он ясно давал понять, что его советы преследуют одну цель – благо кадира сувварди; если же возникала необходимость спорить с кадиром или убеждать его, то Мишра делал это с большой неохотой.
Поначалу спорить с кадиром не приходилось. Конечно, когда по пустыне разнеслась весть, что старый кадир мертв, некоторые племена, в частности таладины, долго решали, стоит ли им поддерживать сувварди и дальше. Но недовольство быстро заглушили грохотом механического дракона. Молодой кадир сразу решил лично нанести визиты своим сторонникам, как сильным, так и слабым, и мощь огромного металлического зверя неизменно производила на принимающую сторону должное впечатление. Стали даже поговаривать, что появление зверя воля самих Древних, знак того, что они благоволят фалладжи в их стремлении освободить пустыню от захватчиков, аргивян и иотийцев. И это несмотря на то, что все знали: выбравшись из-под земли, механический дракон первым делом убил старого кадира, а с ним и порядочное число фалладжи.
Таким образом, племена считали сына покойного вождя повелителем мак фава, не обращая внимания на то, что на самом деле зверя подчинил его колдун, аргивский раки. Тут логика фалладжи была очень проста – чужестранный колдун может управлять зверем, но им-то самим управляет кадир.
Сувварди очень быстро уяснили, что механический дракон слушается одного лишь Мишру. Когда он передавал свой силовой камень кому-либо другому (всегда с массой оговорок и только по прямому приказу повелителя), механический дракон вставал на дыбы и грозил в ту же секунду уничтожить всех, кто находится рядом. После нескольких таких экспериментов силовой камень окончательно объявили собственностью Мишры, а тем, кто знал о его существовании, доступно объяснили, что посягать на него не стоит. Мишра мог погрузить зверя в сон, пока сам отдыхал, и тот реагировал на малейшие движения хозяина. От Хаджара не укрылось, что вскоре раки перестал говорить со своим механическим слугой вслух, тот повиновался его жесту или кивку головы.
Завоевание сувварди внутренних областей пустыни происходило не без происшествий. Группа горячих голов из племени таладинов попыталась устроить засаду на свиту кадира. Большая часть каравана сразу же отступила, и Мишра спустил на молодых всадников механического дракона. Нападавшие потеряли убитыми пятнадцать человек, в частности сына вождя таладинов. Из сувварди не погиб никто. Вскоре таладины принесли кадиру клятвы верности.
Укрепив позиции на востоке пустыни, кадир обратил свои взоры на запад. Томакул с куполами-луковицами был центром народа фалладжи, самым большим и самым старым городом. Там находилась власть. Мишра сказал, что его больше тревожат аргивские отряды на восточных границах и возросшая активность иотийцев на юге. Хаджар знал, что на самом деле аргивянин хотел выиграть время для изучения своего удивительного существа, но кадира переубедить не удалось. Экспедиционный корпус направился на запад, к столице. «Нельзя терять ни минуты, – сказал кадир. – Кто знает, какие планы зреют в прохладных коридорах дворцов Томакула».
В прохладных коридорах никаких планов не зрело, Томакул давно прогнил, словно старое яблоко, и нужно было лишь ткнуть пальцем, чтобы он рассыпался в пыль. Жители города во многом были скорее иотийцы, нежели фалладжи. Их заботили лишь богатство, деньги и караваны. Кадир пообещал не вмешиваться в их повседневные дела, и они с радостью распахнули перед ним городские ворота. Кадир принял томакулскую дань и решил не входить в город, а стал лагерем под его стенами, в тени своего железного чудовища, чтобы горожане сами приходили к нему на поклон.
Хаджар и Мишра, напротив, отправились посмотреть на Томакул. Они нашли его восхитительным и развратным, дивным и тяжело больным одновременно. Здесь пересекались торговые пути из Саринта в Кроог и пути от восточных побережий к далекому западному городу Терисия. Для Хаджара город был лишь легендой, там жили ученые, они, как и аргивяне, покупали у жителей пустыни машины и старинные сказания.
В Томакуле можно было встретить кого угодно – и гномов из Сардии, и святых отцов из далекой северной страны, которая называлась Джикс, и моряков-минотавров с каких-то совсем далеких островов, и воинов из Зегона в подбитых шкурами зебры плащах, и облаченных в меха торговцев из народа юмок, живших под сенью своего знаменитого ледника. В городе были и иотийские купцы, которые чувствовали себя не лучшим образом среди ликующих фалладжи. Наконец, по узким улочкам ходили и те, о ком нечего было сказать.
Осмотрев пустынное чудо, Хаджар и Мишра вернулись к кадиру. На совете Мишра не уставал убеждать своего вождя двинуться на запад, к легендарному городу ученых, но кадир, напротив, решил отправиться на юг, в Зегон. Тамошний народ» говорил кадир, одной крови с фалладжи, и их земля должна войти в его обширную империю. Мишра пытался спорить, но в конце концов кадир дал понять, что вопрос закрыт.
«И вот теперь, – думал Хаджар, – мы бездействуем, сидим под стенами столицы Зегона с пятью сотнями людей и механическим драконом. Который, о ужас, ведет себя неподобающим образом».
Все оказалось проще простого. Едва экспедиционный корпус подошел к столице на расстояние полумили, мак фава остановился и наотрез отказался идти дальше. Он беспрекословно подчинялся приказу «назад», «на восток» и «на запад», но к Зегону не желал приближаться ни в какую. Сколько Мишра ни кричал, ни махал руками, ни подавал мысленных команд, ни бил железного зверя ногами, тот не желал повиноваться.
Кадир так привык к тому, что его желания исполняются немедленно, что едва не лопнул от обуявшего его приступа ярости. Он хотел, чтобы зверь стоял перед главными воротами Зегона и принимал сдавшихся жителей, вышедших к кадиру признать свое поражение. Вместо этого суввардийские войска вынуждены были стоять у белокаменных стен города, не наступая, Хаджар видел, как на зубцах внешней стены выстроилась городская стража с копьями в руках. Кадиру это казалось насмешкой, издевательством над его армией. Некоторые из копий были увенчаны черепами. Хаджар решил, что это тоже какая-то зегонская насмешка, ему незнакомая.
Единственное, что могли сделать войска кадира, – попытаться контролировать ситуацию. Дракон начал патрулирование, обходя город по окружности радиусом ровно в полмили, – казалось, на этом расстоянии в воздухе воздвигли невидимую стену, сквозь которую он не мог пройти. Правителям Зегона было отправлено послание, в котором подчеркивалась мощь механического дракона и содержалось требование немедленной и безоговорочной капитуляции.
Зегонцы прислали краткий ответ, в котором говорилось, что они обсудят предложение кадира, а пока ему предлагают подождать.
Это был вызов, и расположение духа вождя отнюдь не улучшилось. Вечером он собрал в своем шатре военачальников и раки и принялся поносить их на чем свет стоит.
– Почему ты не можешь подвинуть его поближе? – бушевал он.
– Мы не знаем почему, – тихо отвечал Мишра.
– Почему не знаете? – закричал кадир.
«Потому что ты приказал нам бежать сломя голову через весь континент производить впечатление на другие племена, – подумал Хаджар. – Потому что у нас нет ни времени, ни условий, чтобы изучить зверя, – мы только и успеваем по вечерам, когда ставим лагерь, делать зарисовки его конструкции. Потому что до этого момента изучение дракона стояло на последнем месте». Мысленно Хаджар задал себе вопрос, а не думает ли Мишра то же самое.
Если раки и соглашался с Хаджаром, то вслух он сказал другое:
– Этому может быть тысяча причин. Возможно, в городе есть что-то, что нас сдерживает. А может, причина в том, что такова природа мак фава. Может быть, у зегонцев есть устройство, которое влияет на машину. У нас слишком мало информации. Вопрос в том, следует ли нам упорствовать и далее, оставаясь здесь, или лучше свернуть шатры и покинуть Зегон, довольствовавшись богатствами объединенного народа пустыни?
Кадир откинулся на подушки, служанка протерла ему лоб влажным платком. Он, не обратив на нее внимания, сказал:
– Ты же проехал по этим землям. Ты видишь, они богаты древесиной и металлами. Они должны быть частью нашей империи, это будет только справедливо. Да и народ этот – фалладжи по происхождению.
«Настолько же, насколько и томакулы», – подумал Хаджар. За время экспедиции Хаджар насмотрелся на зегонцев и решил, что они такие же завзятые торгаши, как и прочие фалладжи, живущие в городах. «Интересно, – думал кочевник, – а что если у всех приморских народов есть какие-то неведомые способы останавливать механического дракона? И если это в самом деле так, что скажет кадир?»
А тот не умолкал:
– Мы будем упорствовать. Мы продолжим патрулирование. Пусть механический дракон ходит вокруг города, а войска тем временем сровняют с землей близлежащие маленькие города. В столицу потянутся испуганные беженцы и расскажут тамошним жителям, что за монстр ждет их за воротами. А еще мы отправим гонцов в Томакул с приказом прислать побольше воинов и, когда соберем достаточное войско, просто пойдем на штурм.
Хаджар подумал, что на реализацию этого плана уйдет больше полугода, но он не узнал, согласился ли с ним кто-либо из военачальников – никто из них не проронил ни слова. В прошлом некоторые советники в голос спорили с кадиром, но потом они все бесследно исчезли. Единственным счастливчиком был Мишра, но у него был веский аргумент в поддержку своих доводов – дракон весом в несколько тысяч фунтов.
Раки лишь кивнул и сказал:
– В таком случае нам понадобятся осадные машины. Ничего сложного, обычные тараны, по нескольку на каждые ворота. Вместе с большим количеством войск этого должно хватить.
Хаджар задумался, почему Мишра просто не прибегнет к силе механического дракона – с его помощью он может заставить кадира бросить эти дурацкие капризы, он даже может сам стать кадиром. Бывший землекоп полагал, что знает ответ на этот вопрос. Раки понимал, что может легко свергнуть кадира и подчинить себе основные племена. Но для чего? У Мишры не было желания лично править империей или ее областью. Его гораздо больше привлекала роль человека, который управляет всем из-за спины вождя.
Пока они с Мишрой шли обратно в шатер раки, стоявший теперь на окраине лагеря – вдруг раки под покровом ночи вызовет из-под земли новых драконов, – Хаджар продолжал размышлять. Мишра же был молчалив – после советов у кадира он всегда вел себя так.
У шатра раки стоял стражник, что было необычно. Но еще более странным показалась горящая внутри шатра жаровня. Кто-то даже зажег там свет.
– Посетитель, – сказал стражник. Он говорил с ужасным акцентом, и Хаджар сразу же признал в нем жителя западных земель близ Томакула.
– Поздновато, – сказал Мишра.
Стражник пожал плечами.
– Кадир знает? – спросил Мишра и получил тот же ответ.
Хаджар почувствовал прилив гнева. Что за стражник, который ничего не охраняет? И таким-то людям доверяют империю?
– Понятно, – сказал Мишра, который, казалось, и не думал наказывать стражника. – Можешь отправляться по своим делам.
Человек улыбнулся во весь рот, обнажив ряд золотых зубов, и растворился во тьме.
Мишра вошел в шатер и окинул взглядом незваного гостя.
– Я ждал тебя, – сказал он, к удивлению Хаджара. – Я рад, что ты успела устроиться, пока меня не было.
В палатке сидела женщина, самая красивая женщина из всех, когда-либо виденных Хаджаром. В пустыне нечасто встретишь рыжеволосых, среди сувварди этот цвет считался дурным знаком. А ее волосы полыхали как пламя ночного костра. Пышными, волнистыми кудрями они ниспадали на плечи. У нее были серо-зеленые глаза, точь-в-точь морская вода, плещущаяся у берегов Зегона, Взгляд этих глаз был столь же неистов, как и стихия, подарившая им свой цвет. Гостья была одета в мужские доспехи чужестранного вида, впрочем, они скорее подчеркивали изящество ее фигуры, нежели защищали от ударов мечей и копий.
Хаджар понял, что не может оторвать от нее взгляда. Он глубоко вздохнул, опустил глаза и задумался – заметила ли она это.
Женщина полулежала на подушках. Когда Мишра вошел, она томно потянулась.
– Меня ожидали? – спросила она. Голос ее звучал мягко, но чуткий слушатель уловил бы в нем твердость и силу.
– Да, я ждал кого-нибудь вроде тебя, – спокойно ответил Мишра. – Ты представляешь правителей Зегона и собираешься предложить нам сделку, чтобы спасти город.
– Не припомню, чтобы я говорила об этом кому-либо, кроме подкупленного мной стражника, – сказала женщина. – Если он проболтался, мне придется его убить.
– Не беспокойся, – ответил Мишра. – Он и так будет наказан за то, что пропустил чужестранца в лагерь, так что подкупили его или нет, не важно. Его судьба послужит примером остальным, и, я уверен, к концу экзекуции он сильно пожалеет, что ты его не убила. Не желаешь ли немного набиза?
– С удовольствием, – сказала женщина, и Мишра жестом велел Хаджару поставить на огонь кувшин с вином. Сам раки сел напротив гостьи, ожидая, пока она заговорит.
Она посмотрела на Хаджара и холодно сказала:
– Твой слуга.
Это было оскорбление, Хаджар с трудом сдержался.
– Он – мой телохранитель, – сказал Мишра.
– Ему здесь нечего делать, – коротко сказала гостья.
– Оставь нас, – сказал Хаджару Мишра, не сводя глаз с женщины.
Хаджар хотел возразить, но Мишра оборвал его:
– Отправляйся в свой шатер. Никому ни о чем не говори. Если мне что-то понадобится, я крикну.
Хаджар замер в нерешительности и взглянул на Мишру. Аргивянин был спокоен, он просто смотрел на женщину, сидящую на подушках. Казалось, он все еще в шатре у кадира – замкнутый и нелюдимый.
Фалладжи глубоко вздохнул и поклонился, затем пятясь вышел из шатра, бросая на женщину неодобрительные взгляды.
– Ты прав, конечно, – сказала женщина, как только Хаджар скрылся. – Я уполномочена правителями Зегона обсудить условия мира с завоевателями фалладжи.
– Но ты не зегонка, – заметил Мишра. Гостья улыбнулась:
– А ты не фалладжи.
– Я Мишра, раки сувварди, – ответил младший брат.
– Я – Ашнод, – сказала женщина, – пустое место.
– Зегон – твой дом? – спросил Мишра, проводя рукой по краю металлического кувшина. Набиз был почти готов.
– Я этого не говорила, – ответила Ашнод.
– Ты им верна? – осведомился раки.
– Этого я тоже не говорила, – ответила Ашнод. – Я лишь сказала, что уполномочена говорить от имени зегонцев. Я сама предложила им это, и они с готовностью согласились. Думаю, они надеются, что я наделаю глупостей и меня убьют, тогда они избавятся от меня и вздохнут свободно.
– И твое предложение заключается?.. – поинтересовался аргивянин, протянув руку к тяжелым металлическим кубкам.
Ашнод подняла голову и сказала:
– Минуточку.
Она наклонилась и вытащила из-под подушек длинный посох. Он был сделан из черного гром-дерева и увенчан клубком медной проволоки и узким черепом какого-то морского существа. Она взяла посох в руки и направила его на вход в шатер.
Ашнод произнесла несколько слов, и клубок медной проволоки тихо зазвенел. По проводам и по самому черепу побежали змейки синеватого света. Посох дернулся в руке хозяйки, но Мишра не увидел лучей.
Он увидел произведенный эффект. Снаружи раздался сдавленный вопль Хаджара, который, схватившись за грудь, рухнул прямо в шатер.
Мишра вскочил на ноги, подбежал к телохранителю и встал рядом на колени. Тела фалладжи свела судорогой.
– Холодно, – произнес он. – Очень холодно.
– Тебе было сказано оставить нас, – каменным голосом сказала Ашнод. Она опустила посох, ее лоб был покрыт испариной. – Ненавижу, когда мелкие сошки не подчиняются приказам.
У Хаджара кружилась голова, он попытался встать, но снова упал.
– Это она… – задохнулся он, – это ее рук… дело.
– Да, это она, – согласился Мишра, помогая телохранителю подняться на ноги. – Она это сделала, потому что ты не подчинился приказу. Я сказал тебе отправляться в свой шатер.
– Но…
– Ступай, дружище, – сказал Мишра.
Хаджар посмотрел на него. Мишра едва заметно улыбался. Он был чему-то рад. Преданности Хаджара? «Нет, – подумал телохранитель, – тут что-то еще». Он был рад чему-то, что сделала женщина. Неужели он был рад, что Ашнод атаковала Хаджара своим ведьминым посохом?
Фалладжи тряхнул головой и собрался идти.
– И еще, Хаджар… – сказал Мишра. Телохранитель повернулся.
– Спасибо, что не закричал, – сказал аргивянин и снова едва заметно улыбнулся. – Прежде чем сюда прибегут стражники, я хочу перекинуться с вашей гостьей парой слов.
Хаджар заковылял в темноту. Мишра смотрел ему вслед, пока тот не исчез. Затем он обернулся.
За последние несколько лет кадир превратился в зрелого мужчину, но не все в нем изменилось в лучшую сторону. Бодрый молодой человек, интересующийся аргивскими сказками, вырос в жирного тирана. Соплеменники и его приспешники проливали на его голову ведра лести, племена, которые теперь были вынуждены следовать за сувварди, ублажали его, как могли. Никто не смел сказать ему «нет». Во всяком случае, никому не удавалось сказать «нет» дважды – за этим тщательно следил кадиров палач.
Прежнюю вздорность сменили приступы безумной, бессмысленной ярости. Былая юношеская храбрость уступила место безрассудству и бездумности. Он стал толще отца, но по-прежнему считал, что до сих пор может сам вести войска в бой.
Чем деспотичнее становился кадир, тем большую любовь сувварди завоевывал Мишра. Бывший раб как никто владел искусством беседы с вождем и умел не только сообщить ему самые неприятные новости, но и сохранить после этого голову на плечах. Сначала это заметили военные советники, затем – придворные, а последними – вожди других племен. Вскоре всякий сувварди, который должен был сообщить кадиру неприятную новость или представить на его суд новые планы, сначала шел к Мишре за советом и только потом – к повелителю с докладом.
Со своей стороны Мишра был открыт и приветлив по отношению к тем людям, которые еще недавно били его палками как раба. Он хорошо изучил законы и легенды пустыни и не лез за словом в карман – у него всегда находилась нужная пословица, а заодно и кувшин набиза. Но он ясно давал понять, что его советы преследуют одну цель – благо кадира сувварди; если же возникала необходимость спорить с кадиром или убеждать его, то Мишра делал это с большой неохотой.
Поначалу спорить с кадиром не приходилось. Конечно, когда по пустыне разнеслась весть, что старый кадир мертв, некоторые племена, в частности таладины, долго решали, стоит ли им поддерживать сувварди и дальше. Но недовольство быстро заглушили грохотом механического дракона. Молодой кадир сразу решил лично нанести визиты своим сторонникам, как сильным, так и слабым, и мощь огромного металлического зверя неизменно производила на принимающую сторону должное впечатление. Стали даже поговаривать, что появление зверя воля самих Древних, знак того, что они благоволят фалладжи в их стремлении освободить пустыню от захватчиков, аргивян и иотийцев. И это несмотря на то, что все знали: выбравшись из-под земли, механический дракон первым делом убил старого кадира, а с ним и порядочное число фалладжи.
Таким образом, племена считали сына покойного вождя повелителем мак фава, не обращая внимания на то, что на самом деле зверя подчинил его колдун, аргивский раки. Тут логика фалладжи была очень проста – чужестранный колдун может управлять зверем, но им-то самим управляет кадир.
Сувварди очень быстро уяснили, что механический дракон слушается одного лишь Мишру. Когда он передавал свой силовой камень кому-либо другому (всегда с массой оговорок и только по прямому приказу повелителя), механический дракон вставал на дыбы и грозил в ту же секунду уничтожить всех, кто находится рядом. После нескольких таких экспериментов силовой камень окончательно объявили собственностью Мишры, а тем, кто знал о его существовании, доступно объяснили, что посягать на него не стоит. Мишра мог погрузить зверя в сон, пока сам отдыхал, и тот реагировал на малейшие движения хозяина. От Хаджара не укрылось, что вскоре раки перестал говорить со своим механическим слугой вслух, тот повиновался его жесту или кивку головы.
Завоевание сувварди внутренних областей пустыни происходило не без происшествий. Группа горячих голов из племени таладинов попыталась устроить засаду на свиту кадира. Большая часть каравана сразу же отступила, и Мишра спустил на молодых всадников механического дракона. Нападавшие потеряли убитыми пятнадцать человек, в частности сына вождя таладинов. Из сувварди не погиб никто. Вскоре таладины принесли кадиру клятвы верности.
Укрепив позиции на востоке пустыни, кадир обратил свои взоры на запад. Томакул с куполами-луковицами был центром народа фалладжи, самым большим и самым старым городом. Там находилась власть. Мишра сказал, что его больше тревожат аргивские отряды на восточных границах и возросшая активность иотийцев на юге. Хаджар знал, что на самом деле аргивянин хотел выиграть время для изучения своего удивительного существа, но кадира переубедить не удалось. Экспедиционный корпус направился на запад, к столице. «Нельзя терять ни минуты, – сказал кадир. – Кто знает, какие планы зреют в прохладных коридорах дворцов Томакула».
В прохладных коридорах никаких планов не зрело, Томакул давно прогнил, словно старое яблоко, и нужно было лишь ткнуть пальцем, чтобы он рассыпался в пыль. Жители города во многом были скорее иотийцы, нежели фалладжи. Их заботили лишь богатство, деньги и караваны. Кадир пообещал не вмешиваться в их повседневные дела, и они с радостью распахнули перед ним городские ворота. Кадир принял томакулскую дань и решил не входить в город, а стал лагерем под его стенами, в тени своего железного чудовища, чтобы горожане сами приходили к нему на поклон.
Хаджар и Мишра, напротив, отправились посмотреть на Томакул. Они нашли его восхитительным и развратным, дивным и тяжело больным одновременно. Здесь пересекались торговые пути из Саринта в Кроог и пути от восточных побережий к далекому западному городу Терисия. Для Хаджара город был лишь легендой, там жили ученые, они, как и аргивяне, покупали у жителей пустыни машины и старинные сказания.
В Томакуле можно было встретить кого угодно – и гномов из Сардии, и святых отцов из далекой северной страны, которая называлась Джикс, и моряков-минотавров с каких-то совсем далеких островов, и воинов из Зегона в подбитых шкурами зебры плащах, и облаченных в меха торговцев из народа юмок, живших под сенью своего знаменитого ледника. В городе были и иотийские купцы, которые чувствовали себя не лучшим образом среди ликующих фалладжи. Наконец, по узким улочкам ходили и те, о ком нечего было сказать.
Осмотрев пустынное чудо, Хаджар и Мишра вернулись к кадиру. На совете Мишра не уставал убеждать своего вождя двинуться на запад, к легендарному городу ученых, но кадир, напротив, решил отправиться на юг, в Зегон. Тамошний народ» говорил кадир, одной крови с фалладжи, и их земля должна войти в его обширную империю. Мишра пытался спорить, но в конце концов кадир дал понять, что вопрос закрыт.
«И вот теперь, – думал Хаджар, – мы бездействуем, сидим под стенами столицы Зегона с пятью сотнями людей и механическим драконом. Который, о ужас, ведет себя неподобающим образом».
Все оказалось проще простого. Едва экспедиционный корпус подошел к столице на расстояние полумили, мак фава остановился и наотрез отказался идти дальше. Он беспрекословно подчинялся приказу «назад», «на восток» и «на запад», но к Зегону не желал приближаться ни в какую. Сколько Мишра ни кричал, ни махал руками, ни подавал мысленных команд, ни бил железного зверя ногами, тот не желал повиноваться.
Кадир так привык к тому, что его желания исполняются немедленно, что едва не лопнул от обуявшего его приступа ярости. Он хотел, чтобы зверь стоял перед главными воротами Зегона и принимал сдавшихся жителей, вышедших к кадиру признать свое поражение. Вместо этого суввардийские войска вынуждены были стоять у белокаменных стен города, не наступая, Хаджар видел, как на зубцах внешней стены выстроилась городская стража с копьями в руках. Кадиру это казалось насмешкой, издевательством над его армией. Некоторые из копий были увенчаны черепами. Хаджар решил, что это тоже какая-то зегонская насмешка, ему незнакомая.
Единственное, что могли сделать войска кадира, – попытаться контролировать ситуацию. Дракон начал патрулирование, обходя город по окружности радиусом ровно в полмили, – казалось, на этом расстоянии в воздухе воздвигли невидимую стену, сквозь которую он не мог пройти. Правителям Зегона было отправлено послание, в котором подчеркивалась мощь механического дракона и содержалось требование немедленной и безоговорочной капитуляции.
Зегонцы прислали краткий ответ, в котором говорилось, что они обсудят предложение кадира, а пока ему предлагают подождать.
Это был вызов, и расположение духа вождя отнюдь не улучшилось. Вечером он собрал в своем шатре военачальников и раки и принялся поносить их на чем свет стоит.
– Почему ты не можешь подвинуть его поближе? – бушевал он.
– Мы не знаем почему, – тихо отвечал Мишра.
– Почему не знаете? – закричал кадир.
«Потому что ты приказал нам бежать сломя голову через весь континент производить впечатление на другие племена, – подумал Хаджар. – Потому что у нас нет ни времени, ни условий, чтобы изучить зверя, – мы только и успеваем по вечерам, когда ставим лагерь, делать зарисовки его конструкции. Потому что до этого момента изучение дракона стояло на последнем месте». Мысленно Хаджар задал себе вопрос, а не думает ли Мишра то же самое.
Если раки и соглашался с Хаджаром, то вслух он сказал другое:
– Этому может быть тысяча причин. Возможно, в городе есть что-то, что нас сдерживает. А может, причина в том, что такова природа мак фава. Может быть, у зегонцев есть устройство, которое влияет на машину. У нас слишком мало информации. Вопрос в том, следует ли нам упорствовать и далее, оставаясь здесь, или лучше свернуть шатры и покинуть Зегон, довольствовавшись богатствами объединенного народа пустыни?
Кадир откинулся на подушки, служанка протерла ему лоб влажным платком. Он, не обратив на нее внимания, сказал:
– Ты же проехал по этим землям. Ты видишь, они богаты древесиной и металлами. Они должны быть частью нашей империи, это будет только справедливо. Да и народ этот – фалладжи по происхождению.
«Настолько же, насколько и томакулы», – подумал Хаджар. За время экспедиции Хаджар насмотрелся на зегонцев и решил, что они такие же завзятые торгаши, как и прочие фалладжи, живущие в городах. «Интересно, – думал кочевник, – а что если у всех приморских народов есть какие-то неведомые способы останавливать механического дракона? И если это в самом деле так, что скажет кадир?»
А тот не умолкал:
– Мы будем упорствовать. Мы продолжим патрулирование. Пусть механический дракон ходит вокруг города, а войска тем временем сровняют с землей близлежащие маленькие города. В столицу потянутся испуганные беженцы и расскажут тамошним жителям, что за монстр ждет их за воротами. А еще мы отправим гонцов в Томакул с приказом прислать побольше воинов и, когда соберем достаточное войско, просто пойдем на штурм.
Хаджар подумал, что на реализацию этого плана уйдет больше полугода, но он не узнал, согласился ли с ним кто-либо из военачальников – никто из них не проронил ни слова. В прошлом некоторые советники в голос спорили с кадиром, но потом они все бесследно исчезли. Единственным счастливчиком был Мишра, но у него был веский аргумент в поддержку своих доводов – дракон весом в несколько тысяч фунтов.
Раки лишь кивнул и сказал:
– В таком случае нам понадобятся осадные машины. Ничего сложного, обычные тараны, по нескольку на каждые ворота. Вместе с большим количеством войск этого должно хватить.
Хаджар задумался, почему Мишра просто не прибегнет к силе механического дракона – с его помощью он может заставить кадира бросить эти дурацкие капризы, он даже может сам стать кадиром. Бывший землекоп полагал, что знает ответ на этот вопрос. Раки понимал, что может легко свергнуть кадира и подчинить себе основные племена. Но для чего? У Мишры не было желания лично править империей или ее областью. Его гораздо больше привлекала роль человека, который управляет всем из-за спины вождя.
Пока они с Мишрой шли обратно в шатер раки, стоявший теперь на окраине лагеря – вдруг раки под покровом ночи вызовет из-под земли новых драконов, – Хаджар продолжал размышлять. Мишра же был молчалив – после советов у кадира он всегда вел себя так.
У шатра раки стоял стражник, что было необычно. Но еще более странным показалась горящая внутри шатра жаровня. Кто-то даже зажег там свет.
– Посетитель, – сказал стражник. Он говорил с ужасным акцентом, и Хаджар сразу же признал в нем жителя западных земель близ Томакула.
– Поздновато, – сказал Мишра.
Стражник пожал плечами.
– Кадир знает? – спросил Мишра и получил тот же ответ.
Хаджар почувствовал прилив гнева. Что за стражник, который ничего не охраняет? И таким-то людям доверяют империю?
– Понятно, – сказал Мишра, который, казалось, и не думал наказывать стражника. – Можешь отправляться по своим делам.
Человек улыбнулся во весь рот, обнажив ряд золотых зубов, и растворился во тьме.
Мишра вошел в шатер и окинул взглядом незваного гостя.
– Я ждал тебя, – сказал он, к удивлению Хаджара. – Я рад, что ты успела устроиться, пока меня не было.
В палатке сидела женщина, самая красивая женщина из всех, когда-либо виденных Хаджаром. В пустыне нечасто встретишь рыжеволосых, среди сувварди этот цвет считался дурным знаком. А ее волосы полыхали как пламя ночного костра. Пышными, волнистыми кудрями они ниспадали на плечи. У нее были серо-зеленые глаза, точь-в-точь морская вода, плещущаяся у берегов Зегона, Взгляд этих глаз был столь же неистов, как и стихия, подарившая им свой цвет. Гостья была одета в мужские доспехи чужестранного вида, впрочем, они скорее подчеркивали изящество ее фигуры, нежели защищали от ударов мечей и копий.
Хаджар понял, что не может оторвать от нее взгляда. Он глубоко вздохнул, опустил глаза и задумался – заметила ли она это.
Женщина полулежала на подушках. Когда Мишра вошел, она томно потянулась.
– Меня ожидали? – спросила она. Голос ее звучал мягко, но чуткий слушатель уловил бы в нем твердость и силу.
– Да, я ждал кого-нибудь вроде тебя, – спокойно ответил Мишра. – Ты представляешь правителей Зегона и собираешься предложить нам сделку, чтобы спасти город.
– Не припомню, чтобы я говорила об этом кому-либо, кроме подкупленного мной стражника, – сказала женщина. – Если он проболтался, мне придется его убить.
– Не беспокойся, – ответил Мишра. – Он и так будет наказан за то, что пропустил чужестранца в лагерь, так что подкупили его или нет, не важно. Его судьба послужит примером остальным, и, я уверен, к концу экзекуции он сильно пожалеет, что ты его не убила. Не желаешь ли немного набиза?
– С удовольствием, – сказала женщина, и Мишра жестом велел Хаджару поставить на огонь кувшин с вином. Сам раки сел напротив гостьи, ожидая, пока она заговорит.
Она посмотрела на Хаджара и холодно сказала:
– Твой слуга.
Это было оскорбление, Хаджар с трудом сдержался.
– Он – мой телохранитель, – сказал Мишра.
– Ему здесь нечего делать, – коротко сказала гостья.
– Оставь нас, – сказал Хаджару Мишра, не сводя глаз с женщины.
Хаджар хотел возразить, но Мишра оборвал его:
– Отправляйся в свой шатер. Никому ни о чем не говори. Если мне что-то понадобится, я крикну.
Хаджар замер в нерешительности и взглянул на Мишру. Аргивянин был спокоен, он просто смотрел на женщину, сидящую на подушках. Казалось, он все еще в шатре у кадира – замкнутый и нелюдимый.
Фалладжи глубоко вздохнул и поклонился, затем пятясь вышел из шатра, бросая на женщину неодобрительные взгляды.
– Ты прав, конечно, – сказала женщина, как только Хаджар скрылся. – Я уполномочена правителями Зегона обсудить условия мира с завоевателями фалладжи.
– Но ты не зегонка, – заметил Мишра. Гостья улыбнулась:
– А ты не фалладжи.
– Я Мишра, раки сувварди, – ответил младший брат.
– Я – Ашнод, – сказала женщина, – пустое место.
– Зегон – твой дом? – спросил Мишра, проводя рукой по краю металлического кувшина. Набиз был почти готов.
– Я этого не говорила, – ответила Ашнод.
– Ты им верна? – осведомился раки.
– Этого я тоже не говорила, – ответила Ашнод. – Я лишь сказала, что уполномочена говорить от имени зегонцев. Я сама предложила им это, и они с готовностью согласились. Думаю, они надеются, что я наделаю глупостей и меня убьют, тогда они избавятся от меня и вздохнут свободно.
– И твое предложение заключается?.. – поинтересовался аргивянин, протянув руку к тяжелым металлическим кубкам.
Ашнод подняла голову и сказала:
– Минуточку.
Она наклонилась и вытащила из-под подушек длинный посох. Он был сделан из черного гром-дерева и увенчан клубком медной проволоки и узким черепом какого-то морского существа. Она взяла посох в руки и направила его на вход в шатер.
Ашнод произнесла несколько слов, и клубок медной проволоки тихо зазвенел. По проводам и по самому черепу побежали змейки синеватого света. Посох дернулся в руке хозяйки, но Мишра не увидел лучей.
Он увидел произведенный эффект. Снаружи раздался сдавленный вопль Хаджара, который, схватившись за грудь, рухнул прямо в шатер.
Мишра вскочил на ноги, подбежал к телохранителю и встал рядом на колени. Тела фалладжи свела судорогой.
– Холодно, – произнес он. – Очень холодно.
– Тебе было сказано оставить нас, – каменным голосом сказала Ашнод. Она опустила посох, ее лоб был покрыт испариной. – Ненавижу, когда мелкие сошки не подчиняются приказам.
У Хаджара кружилась голова, он попытался встать, но снова упал.
– Это она… – задохнулся он, – это ее рук… дело.
– Да, это она, – согласился Мишра, помогая телохранителю подняться на ноги. – Она это сделала, потому что ты не подчинился приказу. Я сказал тебе отправляться в свой шатер.
– Но…
– Ступай, дружище, – сказал Мишра.
Хаджар посмотрел на него. Мишра едва заметно улыбался. Он был чему-то рад. Преданности Хаджара? «Нет, – подумал телохранитель, – тут что-то еще». Он был рад чему-то, что сделала женщина. Неужели он был рад, что Ашнод атаковала Хаджара своим ведьминым посохом?
Фалладжи тряхнул головой и собрался идти.
– И еще, Хаджар… – сказал Мишра. Телохранитель повернулся.
– Спасибо, что не закричал, – сказал аргивянин и снова едва заметно улыбнулся. – Прежде чем сюда прибегут стражники, я хочу перекинуться с вашей гостьей парой слов.
Хаджар заковылял в темноту. Мишра смотрел ему вслед, пока тот не исчез. Затем он обернулся.