Грабб Джефф. Война Братьев

   Мальчишка, не обращая внимания на лейтенанта, задрал голову вверх и принялся разглядывать башню. Тавнос последовал его примеру и заметил, как знакомая фигура Главного изобретателя отступила в тень балкона, а затем исчезла.
   Тавнос спрыгнул с коня. Шараман продолжал:
   – Прошу вас следовать за мной. Мне приказано встретить вас и проводить к господину изобретателю.
   Кайла сказала:
   – Отлично. Шараман замялся:
   – Ваше величество, я вынужден извиниться. Мне было приказано встретить вас обоих, но к господину изобретателю отвести одного лишь господина Тавноса. Надеюсь, вы не станете возражать.
   Кайла и Тавнос удивленно переглянулись. Тавнос был совершенно уверен, что после стольких лет разлуки Урза первым делом захочет увидеть жену. Королева плотно сжала губы и кивнула.
   Шараман усадил королеву и Харбина в кресла в зале на первом этаже и сказал, что скоро вернется с вином и, если королева позволит, сахарными вафлями. Этим он тут же завоевал симпатии Харбина, который, едва Кайла позволила, радостно запрыгал. Бывший лейтенант повел Тавноса вверх по лестницам.
   – Как он? – спросил подмастерье по дороге.
   – Жив, – коротко ответил Шараман. – Ему многое пришлось вытерпеть.
   «Как и нам всем», – подумал Тавнос, но вслух не сказал. Шараман как раз открыл дверь на последней площадке лестницы и отошел в сторону, пропуская Тавноса.
   Подмастерье вошел в комнату, и Шараман тихо закрыл за ним дверь. Комната была обставлена изящно, но аскетично. Тонкий ковер частично закрывал деревянный пол, у окон стояли доски для письма, они были испещрены чертежами различных устройств. На рабочем столе лежала открытая книга, заложенная деревянным шаровым суставом.
   Урза стоял на балконе и смотрел в даль туманной долины, где лежали останки погибших в недавней битве механических людей. Его руки были сложены за спиной. Тавнос молчал. Наконец Урза глубоко вздохнул и повернулся к нему.
   – Я думал, вы сначала пошлете мне весточку, – сказал он.
   Тавнос отметил, что на лице у Урзы появились морщины, особенно в уголках глаз. Казалось, и сами глаза стали глубже, словно утонули в глазницах, а волосы изобретателя приобрели цвет белого золота. На нем была рабочая одежда, впрочем вычищенная и выглаженная.
   Тавнос ответил:
   – Весточку можно перехватить, мой господин. Пока мы не перешли границу с Аргивом, мы точно не знали вашего местонахождения.
   Урза небрежно кивнул и еще раз глубоко вздохнул. Затем натужно улыбнулся:
   – Рад, что ты жив. Я беспокоился. Никаких вестей.
   – Мы задержались в Иотии дольше, чем следовало бы, – ответил Тавнос.
   – Да, – сказал Урза, медленно потирая руки. – Полагаю, у вас были причины, Не хочешь взглянуть на мой рабочий стол? Там лежит одна книга.
   Тавнос подошел к столу и долго смотрел на книгу.
   – Книга Джалума, – сказал он наконец.
   – Верно, книга Джалума, – повторил Урза. – Ты победил, Тавнос. Все, что ты погрузил на орнитоптер, – все сохранилось, Рендалл долетел до Аргива, и, когда я добрался до Пенрегона, все ждало меня там. Почти вся моя работа, почти все наши бумаги. Кое-что пропало, но ничего, что нельзя было бы восстановить. Правда, положили случайно список белья в стирку, решили, наверное, что это что-то важное. Но в тех условиях ты принял просто блестящее решение. – Урза взглянул Тавносу в глаза. – Спасибо.
   – Это моя работа, – ответил Тавнос, поклонившись.
   – Работа, исполненная блестяще, – сказала Урза. – Эти люди, что ты привел. Выглядят внушительно.
   – Глина на скелете из стали и прутьев, – ответил Тавнос.
   – Это ведь не просто глина, – возразил Урза. – Мне казалось, она отлично демпфировала удары моих стражей.
   – Совершенно верно, мой господин, – сказал Тавнос, не понимая, почему они говорят обо всем этом, когда Кайла ждет внизу. – Я взял ее из особого месторождения, которое нашел, когда мы – ее величество и я – скрывались в горах. У нее особые свойства – она текучая и слипается, если попробовать ее разрезать. Сначала я думал, что она содержит что-то вроде транских камней, но теперь я не уверен. Если бы я мог установить происхождение этой глины, мы могли бы создавать удивительные вещи.
   – Верно, – сказал Урза и вдруг показал пальцем в угол комнаты. – Там сундук. Загляни в него.
   Тавнос вопросительно посмотрел на изобретателя, но последовал его совету. Открыв крышку, Тавнос едва не ослеп – лежащие внутри камни полыхали огнем.
   – Силовые камни, – сказал он.
   – Так точно, – сказал Урза с гордостью.
   – Никогда в жизни не видел так много камней сразу, – заметил подмастерье.
   – Верно, верно, – повторил Урза. – Пока мы в Крооге довольствовались крохами, аргивские дворяне их собирали, а до них – их отцы и деды. Сорок лет коллекционирования силовых камней. Их полно, хватит, чтобы запустить столько устройств, сколько мы захотим. Вот иотийские солдаты на них работают.
   – Иотийские? – переспросил Тавнос с болью в голосе.
   Урза поднял руки.
   – Мне захотелось их так назвать. Это мои стражи. Они поменьше, чем мстители, их легче изготавливать. Я назвал их иотийскими солдатами, потому что, надеюсь, они уберегут Аргив и Корлис от той судьбы, что постигла Иотию. Один старый друг как-то сказал мне, что в именах заключена сила. И может быть… – Урза замолчал.
   – Может быть, они вернут Иотию королеве, – закончил за него Тавнос.
   – Всему иотийскому народу, – быстро поправил его Урза. – Людям, которые верили мне и которых я оставил на милость своего брата.
   – Верно, теперь их жизнь зависит от его милости, – сказал Тавнос. Урза не ответил. – Насколько я понимаю, теперь он предводитель фалладжи.
   Урза кивнул:
   – Мир меняется. Иотия пала. Мой брат во главе фалладжи. В Аргиве у короля почти не осталось власти – он всегда думал, что пустынных кочевников держит в узде Иотия, а теперь Иотии нет. В Пенрегоне вся власть в руках дворян, и они очень, очень обеспокоены тем, что фалладжи постоянно переходят границу и нападают на людей.
   – А вы? – спросил Тавнос. – Вы обеспокоены этим?
   Урза очертил руками круг, как бы охватывая и комнату, и башню.
   – Все, что ты видишь вокруг, я сделал, чтобы избавиться от этого беспокойства, Тавнос! – сказал он. – Я могу построить точную копию этой башни за пять дней при наличии средств. Я работаю над тем, чтобы обучить иотийских солдат самих ее строить. Только представь себе линию таких укреплений с гарнизоном солдат, которые не нуждаются во сне. Они защитят от фалладжи и Аргив, и Корлис. Защитят их от моего брата.
   Тавнос кивнул:
   – Я удивился, не увидев орнитоптеров. Урза покачал головой:
   – Они нужны на севере – патрулируют перевалы. Кроме того, орнитоптер в воздухе – это верный способ подсказать ему, где ты сейчас находишься. Это еще одна ошибка, за которую я так дорого заплатил. Но урок в результате выучил. – Урза застыл на время в неподвижности. – Я не сказал тебе, я открыл новую школу, на этот раз в Пенрегоне. Там и Рендалл, и его брат Санвелл. Ему удалось выжить, и еще нескольким. Школой управляет мой старый друг, Рихло. Я не рассказывал тебе о Рихло?
   – Урза, – тихо сказал Тавнос.
   – Едва ли, – продолжил изобретатель. – Не важно, там сейчас целая толпа молодых дворян – ну уже не молодых, конечно, это люди, которые когда-то работали с Токасией, они понимают, что такое машины и механизмы, они все это ценят и помогают мне в моих исследованиях.
   – Урза, – повторил Тавнос.
   – И они не просто дают мне силовые камни. Они дают мне людей, помогают их обучить, помогают ресурсами. Аргив – богатая страна.
   – Урза! – в третий раз повторил Тавнос, громко и резко.
   – В чем дело? – недовольно спросил Урза.
   – Со мной прибыла Кайла, – сказал Тавнос.
   – Я знаю, – сказал изобретатель и надолго замолчал. Затем он повторил: – Я знаю.
   И снова воцарилась тишина. Прервал ее Тавнос:
   – Тебе нужно спуститься и поздороваться с ней, – сказал он. – И со своим сыном.
   – Он что, действительно?.. – сказал Урза, возмущенно повысив голос.
   – У него твои волосы, – сказал Тавнос.
   – Это волосы моего отца, – горько бросил изобретатель и снова отвернулся к окну. – Лучше бы ты их не приводил сюда, – сказал он через некоторое время.
   – Во имя всех богов Иотии! – воскликнул в гневе Тавнос, и от неожиданности Урза вздрогнул. – Мы спасались, прячась от врагов целых три года. Я привез тебе твоего сына, да, не кого-нибудь, а твоего собственного сына, спас его от верной гибели. Я привел их обоих сюда, прошел с ними весь этот путь, и теперь ты не желаешь их видеть? Ты до сих пор так ее ненавидишь?
   Урза побледнел, и Тавнос испугался, что изобретатель попытается уйти от ответа, еще глубже забиться в раковину души.
   – Нет, – сказал он после долгого молчания, – дело не в этом. Не только в этом. Просто я проиграл. Я не сумел предсказать, что произойдет. Я не сумел предугадать, как поступит мой брат. Я не оправдал ее доверия, не оправдал доверия ее народа.
   – И я, – со всей серьезностью сказал Тавнос – И она тоже. Каждый шаг бегства из Кроога отягощен нашей виной, каждый оставленный нами на земле след – печать этой вины. Так в этом все дело, Урза? Тебе стыдно, что тебе столь же свойственно ошибаться, как и нам, простым смертным?
   В комнате надолго воцарилась тишина. Наконец Урза вздохнул и сказал:
   – Я буревестник, Тавнос. Птица, приносящая беду. За мной по пятам следуют несчастья, а я больше не хочу причинять ей боль. Не хочу больше никому причинять боль. Только дурак пойдет теперь со мной одной дорогой.
   – Хорошо, значит, я дурак, – сказал Тавнос. – Я бы хотел снова стать твоим подмастерьем. А Кайла хотела бы снова стать твоей женой.
   Урза отвернулся, и Тавнос увидел, как он поднес к лицу руку, возможно, чтобы смахнуть слезу. Но когда изобретатель снова взглянул подмастерью в лицо, он был спокоен и собран, его глаза сияли. Он улыбался.
   – Мне не нужен подмастерье. А то, как ты сработал эти статуи, доказывает, что ты уже мастер-изобретатель.
   – Что ж, если тебе не нужен подмастерье, то тебе нужен кто-то, кто будет стоять у тебя за спиной и понукать тебя в случае необходимости, – сказал Тавнос. – Это я тоже могу делать неплохо.
   – И в самом деле делаешь неплохо, – сказал Урза. – Мне нужен друг, и ты был мне другом» И мне, и королеве. И наши надежды ты оправдал в полной мере.
   – Ты ошибаешься, – возразил Тавнос, – но об этом мы можем поговорить как-нибудь в другой раз.
   – Верно, – сказал Урза и кивнул. – А теперь давай спустимся вниз и поглядим на мою жену. И на сына.
   Они медленно спускались по ступеням. Однажды Урза остановился, собираясь обратить внимание Тавноса на какую-то особенность башни, но затем покачал головой и поспешил вниз. «Он, – подумал Тавнос, – просто пытается оттянуть неотвратимый момент».
   Они спустились вниз. Тавнос остался у двери. Шараман поставил на стол поднос с сахарными вафлями и тоже вышел в коридор, прикрыв дверь.
   Кайла поднялась, и Урза подошел к ней. Они обнялись, но это был лишь жест вежливости. Тавнос видел, как из глаз Кайлы катятся слезы.
   – Я рад… – начал было Урза и запнулся. Прокашлявшись, он закончил: – Я рад снова видеть тебя.
   Кайла что-то сказала в ответ, но Тавнос не расслышал, что именно.
   – Эй! – сказал запутавшийся в ногах родителей Харбин. Он дернул Урзу за халат, и изобретатель взглянул на малыша.
   Харбин в ответ взглянул на Урзу и, собрав в кулак все свое двух-с-половиной-годовалое мужество, сказал:
   – Дядя Тавнос говорит, ты мой папа. Это правда?
   Урза поглядел на Кайлу, затем поглядел в глаза малышу. А потом присел на корточки и взял мальчишечью руку в свою.
   – Похоже, так оно и есть, – сказал он. – Прошло столько лет, и вот наконец ты здесь. Я очень рад видеть тебя.

Глава 19: Обмен информацией

   Демон по имени Джикс в абсолютной тишине слушал доклад одного из своих монахов. Священник не открывал рта – он стоял на коленях подле сколоченного из подручных материалов трона демона, в то время как вытянутый металлический палец последнего сначала коснулся темени монаха, а затем выпустил коготь и пронзил кожу. Монах испустил легкий стон, демон же установил контакт с его нервной системой.
   Джиксу было трудно, он устал, и его немного тошнило. Эти создания из плоти и крови битком набиты ощущениями. Даже монахи, которые, как понял Джикс, вели иной образ жизни и их ощущения сильно отличались от ощущений других представителей их же народа, представляли собой жуткий конгломерат эмоций и противоречащих друг другу желаний, цунами заключенных в их головах чувств грозило накрыть самого демона с головой. Электрический импульс от соприкосновения с этими чувствами, даже самого поверхностного, действовал на Джикса как короткое замыкание.
   Демон не хотел признаваться в этом, но переживаемый им в такие моменты опыт не походил решительно ни на что, в его родной Фирексии близко не было ничего подобного. Это было… сладострастно. Совершенно верно, именно так. Прикосновение к нервам монаха было исполнено сладострастия.
   Затем эмоции – страх, ярость, страсть, счастье – отступали, и Джикс мог наконец изучить сознание монаха. Монахи очень гордились организационной стороной своего братства, они считали, что работают как часы, но в их головах Джикс обнаруживал ужасающий клубок мыслей, полный хаос, противоречащие друг другу утверждения – пробраться через все это было сложнее, чем через джунгли родной демону Фирексии. Поэтому Джикс постепенно устанавливал в мозгу монаха власть собственного сознания, и таким образом ему удавалось подчинить себе бушующую стихию мозга слуги и извлечь наконец из его черепа ответы на свои вопросы.
   Некоторые из монахов воспротивились этой нежной и ласковой процедуре; они лежали, погребенные под песками вокруг пещеры, бок о бок со слабыми, теми, кто при первом же прикосновении сознания демона навсегда утратил разум. Только сильным, только тем, кто искренне желал служить, было дозволено остаться при Джиксе – а именно так, с его точки зрения, и должно было быть.
   Он многое узнал от монахов про этот мир. И мир этот очень сильно отличался от его мира: упорядоченность и размеренность жизни этого мира походила на упорядоченность и размеренность жизни муравьев в подожженном муравейнике – собственно, и слова-то эти ему пришлось позаимствовать из лексикона монахов. Джикс понял, что чистый, девственный хаос этого мира ни в коей степени не соприкасался с тем, как шла жизнь под нефтяными небесами его родной Фирексии.
   В этом мире царили шайки негодяев, у которых не было даже начальников, достойных называться таковыми. Наверное, когда-то в прошлом в этом мире были настоящие правители, настоящие хозяева, но они, видимо, умерли или покинули его, оставив после себя детей-болванов. Когда-то здесь жил народ, именовавшийся траны. Кажется, они-то и были хозяевами. Но их давно уже нет, от них остались лишь их игрушки – простые, глупые машины, в которых не было и намека на настоящее мышление; и вот теперь некоторые из болванов сумели откопать транские игрушки и начали с их помощью играть в опасные игры.
   Один из болванов сумел найти дорогу в саму Фирексию, где он украл новые игрушки – у того, кто был бесконечно сильнее его. Но он не знал, что подлинный хозяин не забудет о них и придет за ними. Потому что хозяина звали Джикс.
   Этот болван – Мишра, говорило сознание монаха. Он был предводителем фалладжи, грубого и жестокого народа, проживавшего в засушливых землях. Титула «предводитель» он, конечно, не заслуживал – он ведь не командовал ими, а просто в силу обстоятельств сумел оседлать стихийную волну страсти, исходящую из их животной, звериной природы. Люди, которых он якобы вел за собой, беспорядочно и радостно нападали на группы других существ. Этот Мишра, судя по всему, был в такой же степени мозгом этого народа, в какой мозгом Джикса являлась изящная металлическая шпора на его ноге.
   У Мишры был подчиненный с рыжими волосами, но в сознании Джикса его образ отпечатался не так четко, как образ Мишры. Мишра – вот кто был настоящий вор, именно его сознание касалось сознания Джикса все эти годы. Мишра снился ему. «Кстати, – подумал Джикс, – а снились ли мне сны до того, как я встретил Мишру?» Кажется, нет, Джикс не припоминал ничего подобного. Мишра вторгся в Фирексию и украл механических драконов, мак фава, существ первого круга.
   За это Мишра должен понести наказание.
   Но Мишра был не один. В тот первый момент соприкосновения сознаний, много лет назад, рядом с ним был еще один человек, какая-то туманная фигура. Сначала Джикс решил, что это еще один подручный, вроде того, которого звали Ашнод. Но потом Джикс понял, что этот человек – другой, что он таков же как Мишра, он был сделан из тех же базовых элементов и по тому же проекту. Это брат Мишры, говорило сознание монаха, хотя в этом случае у данного слова был совсем другой вкус и ощущение, нежели когда сознание монаха употребляло его в отношении других священников.
   Значит, этот другой назывался братом и тоже носил имя – Урза. Он тоже был повелителем племени, другого племени, столь же дикого и жестокого. «Где же конец, когда же закончатся эти варвары, потомки доисторических ископаемых властителей?» – спросил себя Джикс. Но едва демон узнал о существовании Урзы, как его образ ясно возник в его сознании – он был сделан из того же материала, что Мишра, он был равен ему во всем. И, похоже, разум этих двух братьев (кажется, так нужно их называть) организован и структурирован, по крайней мере значительно более организован и структурирован, чем разум остальных живых существ, с которыми Джиксу довелось сталкиваться.
   И у каждого брата, оказывается, была часть наследия древних, этих самых транов. Это были половинки расколовшегося камня, и в каждой из них осталась память о том, каким был прежний целый камень. В то же время каждая из половинок претерпела некоторые изменения, чтобы суметь сплавиться с тем органическим существом, с которым она вынуждена была находиться с момента раскола. Джикс даже чувствовал кристаллическое притяжение этих половинок, страсть, которую они испытывали друг к другу, тоску друг по другу, но он чувствовал и их взаимную ненависть и отторжение.
   Камни в сознании Джикса стали чем-то вроде маяков, он чувствовал их силу даже без помощи сознания монаха. Эти маяки, магниты, за последние несколько лет практически не меняли своего местоположения. Один находился на западе, путь к нему лежал через горную страну. Другой находился на юге, путь к нему лежал через горную цепь. Камни звали его. Они умоляли его забрать их обратно в Фирексию, домой, где их могли использовать как подобает, где они могли по-настоящему реализовать свою сущность.
   Когда Джикс; впервые вошел в этот плотский мир, он думал, что просто убьет вора и вернется домой, отобрав у мерзавца похищенных механических драконов. Он слышал и их зов, хотя за последние несколько лет голос одного из них ослаб, а теперь и вообще пропал.
   Джикс оплакал его и уже собирался отправиться вершить месть.
   Но теперь цель его миссии изменилась. Пока демон пребывал в Фирексии, он мог внедряться в сны вора, но в этом мире Джикс лишился этой возможности – сны Мишры и сны Урзы стали ему недоступны. Казалось, что в этом мире они наглухо закрыты, защищены от его нечистых лап, не подвержены насылаемым им искушениям. Какая сила отвечала за это, сила камней или природа этого мира? Казалось, что от камней в этом мире зависит многое. Должен ли Джикс – наряду с драконами – вернуть в Фирексию и эти камни? И еще – не представляют ли эти два органических создания опасности для Фирексии? Если они смогли пройти сквозь все преграды, то почему этого не смогут повторить другие?
   Когда дело доходило до подобных вопросов, Джикс был четок – для службы ему требовались лишь железная логика и стальные факты, ничего больше. Поэтому он и послал своих монахов собирать информацию. А когда монахи возвращались к нему с собранной информацией, демон сладострастно высасывал ее из их сознания и составлял план действий.
   Обработав поступившие данные, Джикс передал новый приказ, уложив его в голову монаха. Тот снова издал приглушенный стон – еще бы, в этот миг старая информация вытеснялась из его мозга новой, а органические сети перенастраивались для понимания сути нового приказа. Теперь Джикс все делал аккуратно – благодаря знаниям, полученным в рамках серии экспериментов, окончившихся для подопытных трагически, демон научился понимать, какие части органических схем мозга монахов отвечают за исполнение базовых функций их корпуса (нет, у них это называется тело), и впредь эти области не трогал.
   Джикс извлек когти из плоти и нервов монаха и отнял руку. Монах рухнул было на пол, но докладчика поймали стоявшие наготове братья (братья в меньшей степени, нежели Мишра и Урза). Ничего страшного – монаха вылечат и приведут в порядок, а когда его сознание придет в себя, он передаст послание бога своим товарищам.
   В послании же говорилось, что братья должны отправиться к этим Урзе и Мишре. Им надо стать частью, деталью их грубой, жестокой организации, превратиться в – как это? – придворных при правителях того и другого племени. Они должны наблюдать и обо всем доносить демону. А когда наступит нужный момент, они должны воззвать к Джиксу, и тогда он восстанет со своего трона в Койлосе и накажет братьев за их преступления против машин. За преступления против Фирексии.
   Тогда-то он и отберет у них камни, подумал Джикс, сгибая и разгибая металлические пальцы руки. Капельки монашьей крови были разбрызганы по животу демона: падая, они шипели и испарялись, оставляя пятна.
   Да, решил демон. Камни принадлежат ему по праву завоевателя. Он вернет их домой, в Фирексию.

Глава 20: Мутанты

   В течение последних месяцев от Ашнод регулярно поступали краткие отчеты, пара слов о том, как движется работа, очередная коррекция сроков, список необходимых ресурсов: песок для производства стекла, сталь, ткань того или иного вида и, разумеется, рабы. Чем больше рабов, тем лучше.
   В рабах у Мишры не было недостатка, но с другими ресурсами дела обстояли куда хуже. Большая часть Иотии была уже несколько раз обобрана до нитки, а в те немногие шахты, в которых еще оставалась руда, золото или другие полезные ископаемые, сгоняли на работу целые деревни. Караваны из Томакула и Зегона приходили все реже, а качество дани становилось все ниже. Работать с корлисианцами становилось все сложнее. Мишра был совершенно убежден, что в их караванах прятались аргивские шпионы, доносившие все, что видели, его ненавистному брату.
   Мишра обнаружил, что эксперименты Ашнод послужили на пользу укреплению дисциплины и верности его войск – ежедневно проходили слухи, что очередного вора или дезертира отправили к Ашнод и что его больше никто никогда не видел.
   Наконец, спустя почти год, Ашнод представила Мишре рабочий прототип будущего изделия. Создание не могло стоять прямо – перекосившись на левый бок, оно лишь чудом удерживалось в вертикальном положении. При ходьбе оно едва волочило ноги. Запястья, щиколотки, колени и локти были проколоты гигантскими металлическими прутами, а в шею были вправлены металлические пластины для поддержки головы, на которой не было ни единого волоса. Во рту не было ни одного зуба, изо рта текли слюни, а вместо глаз были грязные черные дыры. Кожа монстра напоминала потрескавшуюся на жаре синюю глину, покрытую воском. Говорить существо не могло, только тихо хныкало. К тому же от него безбожно воняло.
   Когда Ашнод дала ему команду, оно обезоружило и едва не убило трех солдат из личного элитного гарнизона Мишры и полностью игнорировало боль, когда четвертый сумел как-то извернуться и пригвоздить его к полу копьем. Монстр изо всех сил пытался проползти вверх по копью и оторвать солдату голову, но в конце концов его органы отказали, и существо испустило дух.
   Мишра был очень доволен и позволил Ашнод завершить работу над этими «мутантами», которые когда-то были живыми существами, но теперь представляли собой не более чем машины из плоти и крови, подчиняющиеся слову хозяйки. Он выделил подмастерью все необходимые ресурсы.
   Существо выволокли из зала, Ашнод вышла вслед за ним. Если она и обратила внимание на лица фалладжи, выражавшие животный ужас и нечеловеческое отвращение, она не показала виду. А северян-монахов, одетых в черные одежды и оживленно, если не восхищенно переговаривавшихся в углу тронного зала, она просто не заметила.
 
   Несмотря на относительную удачу с первым прототипом, Ашнод потребовался еще год на отработку технологического процесса и достижения более чем пятидесятипроцентного успеха при изготовлении мутантов, а следующий ушел на то, чтобы превратить армию мутантов из бездумной толпы в нечто отдаленно напоминающее организованные вооруженные отряды.
   Методы рыжеволосой женщины были просты и безжалостны. Она ломала и уничтожала сознание и волю своих пленников, заживо дубила на них кожу, в результате чего они делались крепкими, жилистыми и безмозглыми. Впрочем, остатки интеллекта сохранялись – ровно в том объеме, чтобы мутанты могли повиноваться командам. Но от личности не оставалось и следа. С точки зрения Ашнод, особой удачей было то, что в процессе производства уродовалась не только психика, но и тело – никто не мог бы предсказать, как повели бы себя фалладжи, если бы они узнавали в рядах ее солдат своих пропавших родственников-дезертиров…