Грайс Джулия. Дикие розы

   Дональд нахмурился, разглядывая набранный из кусочков цветного стекла витраж, который тянулся вдоль стойки из красного дерева. В нем искаженно отражались реклама виски и пара безвкусных этюдов обнаженной натуры, украшающих противоположную стену бара. Картины, равно как и прочие атрибуты роскоши, очевидно, были привезены откуда-нибудь из Сан-Франциско или Сиэтла. Только опилки и грязь на полу были местного происхождения.
   Интуиция подсказала Дональду, что наиболее вероятно, Корри поедет в Доусон Сити. Его догадку подтвердила эта чертова баба Бенраш, которую он пару раз встречал с тех пор. Из других источников он узнал, что Корри наняла себе в провожатые Куайда Хилла, газетчика, который сует свой нос повсюду, где можно вынюхать какую-нибудь скандальную историю. Хилл… Чертов ублюдок! Дональд выяснил, что они путешествуют в одной палатке. Проклятие! Он опрокинул в себя остаток виски. Пусть себе пока забавляется, грязная потаскуха. Посмотрим, что из этого выйдет. У этого типа все равно нет никаких доказательств против него, ни малейших. Дональд уже не тот человек, каким был шесть лет назад.
   – Еще виски. И не вздумай опять подсунуть мне дрянь. Налей самого лучшего.
   – Слушаюсь, сэр.
   Прошло несколько секунд, пока бармен выполнял его заказ.
   Пусть забавляется! Пусть делает, что хочет! Пусть, если хочет, бежит хоть за Полярный круг! Пусть думает, что выйдет замуж за этого нищего алчного дурака Куррана! Тоже мне, любовник сопливый! Она еще узнает Дональда. Он покажет ей, как задирать нос и разбрасываться обручальными кольцами!
   Дональд залпом осушил стакан, его глаза мгновенно повлажнели, гортань горела огнем. Он представил себе, как Корри Стюарт может выглядеть обнаженной. Золотистая нежная кожа. Гибкое, пышное, созревшее для любовных утех тело. А девственна она или нет, это неважно. Может, то, что она не невинна, даже к лучшему. Это сильнее возбуждает. И потом, она будет чувствовать себя виноватой. Будет просить у него прощения, умолять позволить ей…
   Дональд поднялся. Тяжесть расплывалась по его телу, он снова был в состоянии крайнего возбуждения, которое не в силах снять крепкий напиток. Ничто не могло надолго заглушить его неутоленное желание – ни выпивка, ни шлюха. Только Корделия Стюарт.
   Дональд решил, что сегодня он наконец поговорит с ней.
 
   Милли Муссен обхватила одной рукой деревянную лохань, а другой принялась прокручивать кальсоны через пресс для отжимания белья. В воздухе стоял сильный запах мокрого дерева и мыла.
   Корри в задумчивости бродила по пристройке. «Пансион» Милли Муссен состоял из трех комнат. В одной, самой большой, помещались сама Милли и ее годовалая дочка Альберта. Здесь стояли две деревянные кровати, печка, громоздкий платяной шкаф и несколько расшатанных стульев вокруг стола. В другой комнате, такой крохотной, что в ней едва хватало места для кровати, жила Корри. В последней, самой дальней комнате размещалась прачечная, в центре которой стояла печка, а вокруг нее – множество тазов и лоханей. Среди куч грязного белья по голому полу ползала Альберта и гугукала от восторга. Корри приоткрыла дверь на улицу и зажмурилась от яркого, ослепительного солнца.
   – Милли, хочешь, я возьму Альберту прогуляться? День такой теплый и солнечный. Мне все равно надо сходить на почту. Прошло две недели, наверняка письмо от Эвери уже пришло. Ума не приложу, почему он так долго не отвечает.
   Корри почувствовала огромное облегчение, когда буквально на следующий день после их прибытия в Доусон Куайду удалось получить сведения об Эвери.
   – Ну, моя храбрая глупышка Корри, похоже, нам повезло.
   Глаза Куайда сияли яркой бирюзой на загоревшем под юконским солнцем лице.
   – Твой жених подал заявку на разработку участка в Малом Скукуме всего за несколько дней до нашего приезда. Он шел, как я и предполагал, по Белой тропе.
   Корри удивленно смотрела на него.
   – Откуда ты все это узнал?
   – Я подкупил клерка заявочной конторы. Тебе очень повезло, что мы так быстро нашли его. Если бы он не подал заявку, поиски могли бы занять у нас месяцы. Аляска очень большая. Она впитывает в себя людей, как губка, а потом отторгает их. И они мечутся взад-вперед, как семена, которые носит ветер. Что же касается твоего ненаглядного женишка, то, похоже, он не торопится вернуться к тебе, Корри.
   Она разозлилась.
   – Это неправда! Эвери любит меня! Просто он хочет найти много золота, чтобы разбогатеть и покупать мне все, что я захочу!
   Куайд вопросительно приподнял брови.
   – Ты имеешь в виду роскошные экипажи, породистых лошадей для выезда, бриллианты и особняк на Ноб Хилл?
   – Да. Но мне ничего этого не надо.
   Куайд пристально смотрел на нее, словно пытаясь заглянуть в самую глубину души. Когда он снова заговорил, его голос был нежным, а на губах застыла печальная улыбка:
   – Может быть, ты и не хочешь. Зато хочет он. Мне очень жаль, но очевидно, что богатство ему нужнее, чем ты.
   – Это неправда!
   – Дай Бог, чтобы это оказалось неправдой.
   С тех пор прошло две недели нестерпимо долгого ожидания. Милли оторвалась от стирки и взглянула на Корри.
   – Тысяча причин может помешать ему написать письмо. Мужчины все с ума посходили от этого проклятого золота. Как дети, честное слово! Если он наткнулся на богатую жилу, ничто не заставит его оторваться от нее… Если хочешь, возьми с собой Альберту, только берегись собак.
   Милли до смерти боялась полудиких и голодных зверей, которых тьма развелась в городе. Корри поспешила заверить, что будет очень осторожна.
   Пять минут спустя Корри с Альбертой – розовощекой и упитанной девчушкой в пальтишке, сшитом Милли из байкового одеяла, – шла по улице по направлению к центру города.
   В эти две недели Корри места себе не находила от скуки. Единственным развлечением для нее были походы на почту и за покупками для Милли, а также возня с Альбертой. Однажды она купила ей яблоко у Яблочного Джимми, но оно оказалось таким дорогим, что не могло быть и речи о том, чтобы купить еще по одному для Милли и для самой себя. Корри отгородила угол своей комнатки одеялом и таким образом у нее получилась маленькая импровизированная фотостудия. Корри сделала несколько снимков многолюдных улиц Доусона и побережья.
   Милли сдержала слово и повесила над кроватью Корри несколько фотографий из «Космополитена» и «Стрэнда». Вечерами при свете керосинки она учила Корри вязать.
   Квартирная хозяйка Корри оказалась на удивление милой и нелюбопытной женщиной. Она ни словом не обмолвилась по поводу заметно растущего живота своей жилички.
   Однажды вечером, когда женщины сидели за вязанием детских шарфиков, Корри, не поднимая глаз, тихо сказала:
   – Мне очень стыдно. Я говорила о себе, как о порядочной женщине. Не представляю, что ты можешь думать обо мне теперь!
   – Да ничего я не думаю. – Милли нагнулась, чтобы поднять упавший моток пряжи. – Дети рождаются, и тут уж ничего не поделаешь. Здесь, на Севере, ты знаешь, к таким вещам относятся легче. Когда твой Эвери вернется, вы поженитесь, ведь так? Так что все в порядке.
   – Да, конечно.
   Корри склонилась над вязанием, не желая, чтобы Милли видела слезы на ее глазах.
   Корри шла по тротуару, крепко прижимая к груди Альберту, которая вертелась и норовила выскользнуть из рук и упасть в грязь. На Корри были ботинки на высоких каблуках. Милли говорит, что все в Доусоне носят такие, потому что кругом грязи по колено. Корри осторожно переступала с одной толстой доски на другую. Тротуар был настелен неаккуратно, иногда доски лежали не впритык друг к другу. Идти было трудно еще и потому, что в некоторых местах досок не хватало, многие из них были разломаны. Местами тротуар был совсем кособоким. Милли говорит, что это из-за вечной мерзлоты: поверхность земли то подтаивает, то снова замерзает. Кое-где вместо досок лежал бревенчатый настил или просто гора опилок, вываленных прямо в грязь. Дома вдоль улицы были все как один похожи на «пансион» Милли. Крыши покрыты дерном, в оконные рамы вставлены куски битых стеклянных банок, в основном из-под маринованных огурцов.
   Корри подумала, что никакие маринованные огурцы не в состоянии сделать это гиблое место лучше, чем оно есть. Доусон – всего лишь временная стоянка людей, идущих за золотом. Как только жила иссякнет, люди бросят ее, бросят этот город, которому никогда не суждено стать благоустроенным, постоянным и любимым пристанищем для – своих жителей.
   На Франт-стрит была настоящая мешанина из людей, телег, лошадей, мулов и собачьих упряжек. Вдоль берега реки тянулся длинный ряд палаток, лачуг и каркасов недостроенных зданий. В покосившихся пристройках магазинчиков можно было купить все, что душе угодно: дюжину яиц за восемнадцать долларов, четыре булки хлеба всего за один доллар и даже, что поразило Корри больше всего, бивень мамонта за сто долларов.
   Возле магазинчиков толпились мужчины, меся грязь тяжелыми ботинками. Корри проталкивалась сквозь их плотные группы к гостинице, на стене которой были приколоты письма. Такой допотопный способ получения корреспонденции был здесь обычным делом. Чтобы отправить письмо, нужно было занимать очередь за день, а то и за два.
   В то время как Альберта забавлялась тесемками накидки, Корри быстро просматривала приколотые к стене письма, которые представляли собой довольно жалкое зрелище. Многие из них были знакомы ей, они висели здесь уже давно, возможно, несколько недель. Чернила на них расползлись от сырости, так что разобрать адреса было довольно трудно. Корри заметила два новых письма, и ее сердце учащенно забилось от волнения. Но оба письма были адресованы мистеру Триподи, Доусон Сити, а вовсе не ей. Корри прикусила губу от досады и, расстроенная, направилась домой. Может быть, Милли права, и еще слишком рано ждать известий от Эвери. Она считает, что нужно набраться терпения и ждать, а не бегать каждую секунду на почту. Куайд перед уходом тоже напомнил ей, что почта здесь – вещь ненадежная. В Доусоне на тысячи людей только одна маленькая почтовая контора, которая постоянно перегружена.
   Корри вспомнила момент прощания с Куайдом две недели назад. Он казался озабоченным, торопился куда-то, ни секунды не мог усидеть на одном месте и находился в постоянном движении.
   – Есть один человек, который отправляется в сторону участка Эвери. Я передал с ним письмо, так что через день-два твой жених его получит. Советую тебе оставаться в Доусоне и подождать, пока он сам приедет. А там уж как вы решите: сыграть ли свадьбу, перебраться ли на его участок или взять билет на пароход. В любом случае пока тебе лучше остаться здесь. Миссис Муссен производит впечатление порядочной женщины, а значит, сможет позаботиться о тебе.
   – Куайд…
   Корри бросилась ему на шею. Милли была занята в дальней комнате стиркой и не могла их видеть.
   – Корри, ради Бога, перестань дурачиться. – Его голос был сердитым. Он отвел ее руки и внимательно посмотрел в глаза. – А то я могу подумать, что ты вовсе не хочешь выходить замуж на этого своего Эвери Куррана. Ведь ты за этим приехала сюда, не так ли? Чтобы дать своему ребенку отца? Чтобы стать женой, как ты утверждаешь, любимого человека?
   Корри видела, что губы Куайда искривились в язвительной усмешке. Она отодвинулась от него и отвернулась. Снова раздался его безжалостный голос:
   – Через несколько дней твой жених приедет за тобой. Миссис Муссен – гостеприимная женщина, тебе будет хорошо в ее доме. К тому же я дал ей двадцать долларов, чтобы быть уверенным в том, что она окружит тебя достаточной заботой и вниманием.
   – Ты дал ей двадцать долларов? И считаешь, что этим исчерпываются все твои обязательства по отношению ко мне?
   – Какие обязательства? Ты наняла меня, чтобы я привез тебя в Доусон Сити и нашел твоего Эвери. Я сделал и то, и другое, более того, не взял за это ни цента. Я напишу тебе на имя миссис Муссен, когда устроюсь. Если она куда-нибудь переедет, то на адрес Канадского Торгового Банка.
   Корри была в отчаянии.
   – Куда ты едешь? Что собираешься делать?
   – Писать очерки для «Трибьюн», составлять путеводитель по Юкону. Есть у меня еще одно дело… – Корри показалось, что лицо Куайда на мгновение стало отсутствующим и изможденным. – Ну да неважно. До свидания, Корри. Надеюсь, что ты будешь счастлива. Я даже уверен в этом. Такие женщины, как ты, похожи на кошек: когда прыгают, всегда приземляются на четыре лапы.
   С этими словами он развернулся и пошел вниз по улице своим обычным легким шагом.
   – Куайд! Подожди…
   Корри подобрала юбку и побежала за ним. Но Куайд не остановился и даже не обернулся на крики. Он запрыгнул в телегу, нагруженную вещами, и уехал. Корри смахнула со щеки непрошеную слезинку. Нет, она не будет плакать! Такие, как Куайд Хилл, не стоят того, чтобы проливать из-за них слезы.
   Теперь, две недели спустя, когда Корри вспомнила об их расставании, ее глаза снова предательски повлажнели. Она шла по главной улице Доусона, крепко прижимая к себе Альберту. Сердце налилось свинцовой тяжестью от отчаяния и безысходности, высокие каблуки то и дело предательски соскальзывали в грязь, а шея и руки болели от непривычной тяжести.
   – Ко! Ко!
   Малышка старалась произнести ее имя. Корри зарылась подбородком в мягкие каштановые кудряшки, выбивающиеся из-под капюшона девочки.
   В том месте, где Франт-стрит выходила к реке, взору предстали кварталы, почти фешенебельные по здешним меркам. Дома здесь были больше и выглядели аккуратнее, не говоря о таком «роскошном» здании, облицованном гофрированным железом, как складские помещения Северо-Аме-риканской Торгово-Транспортной Компании. Здесь через улицу были натянуты матерчатые рекламные полотнища: «Критерион, геологоразведка», «Торговая компания Нобель», «Театр Маскат. Зайдешь один раз, останешься навсегда». Из дверей дансинга доносился визгливый женский хохот. Корри направилась к зданию, двери которого были увешаны письмами.
   – Мэм! Мэм! Купите газету «Заря Юкона», всего пятьдесят центов. Лучшая газета в городе. Все новости об испано-американской войне и с золотых приисков, реклама местных торговцев…
   – Что?
   – Я говорю, купите газету, леди!
   Мальчишка-газетчик, худощавый и всклокоченный, с пачкой свежеотпечатанных листков под мышкой вывел Корри из задумчивости. Она сунула руку в кошелек и достала монетку. Мальчик взял ее, протянул Корри газету и сказал:
   – Читайте на здоровье и расскажите знакомым, что «Заря Юкона» – лучшая газета в городе.
   Корри пошла дальше, проглядывая на ходу вывески: ювелир, театр, бальзамировщик, бесчисленные магазины. Час спустя, расстроенная и уставшая, Корри вернулась к дверям дома Милли. Погруженная в свои безрадостные мысли, она не сразу заметила человека, нетерпеливо прохаживающегося перед домом, и чуть не столкнулась с ним.
   – Дональд!
   У Корри подкосились ноги, от неожиданности она чуть не уронила Альберту на землю. Девочка расплакалась и теснее прижалась к Корри.
   – Я вижу, ты теперь читаешь газеты. Пристрастилась к журналистике по пути сюда? Кстати, как тебе понравилось путешествие вверх по Юкону?
   Дональд саркастически ухмыльнулся. На нем были дорогое дубленое пальто из телячьей кожи и мягкая шляпа, из-под которой выбивались черные спутанные волосы. Карие глаза, блестящие и напряженные, и ослепительной белизны зубы придавали его лицу еще более развязное и самодовольное выражение. Шрам на руке по-прежнему был уродливо вздут и багров.
   Корри невольно отступила от Дональда поближе к двери, сердце колотилось, в висках стучала кровь. Она постаралась успокоить себя тем, что на оживленной улице и к тому же среди белого дня он ничего не может ей сделать. В крайнем случае она закричит. Дональд не сводил с нее восхищенных глаз.
   – Такой хорошенькой женщине следует быть очень осторожной на улицах. Среди здешних мужчин много грубиянов.
   – Вот как? – Корри смело взглянула в лицо Дональду.
   – Кто этот человек, с которым ты приехала в Доусон?
   – Это мистер Хилл, я наняла его в проводники.
   Корри украдкой поглядывала на дверь дома. Маленькая Альберта крутилась у нее на руках. Где же Милли? Если бы она догадалась выйти, Корри была бы спасена! Ее мозг лихорадочно работал. Каким-то образом Дональду удалось выследить ее. Он неумолимо шел по следу, и остановить его невозможно никакими силами. Он никогда не отступит от своего, потому что уверен, что рано или поздно будет обладать ею. Корри вдруг поняла, что Дональд что-то говорит, причем уже довольно долго.
   – …так что тебе почти удалось обвести меня вокруг пальца. Я даже подумал, что ты оставила свою идею насчет Аляски. Вообрази мое изумление, когда я встретил тебя в Дайе. Ты неслась сломя голову по улице, как перепуганная до смерти маленькая девочка.
   Дональд улыбался, его полные сладострастные губы отвратительно искривились. Корри знала, что ему нравится видеть ее растерянность и отчаяние. Ее страх действовал на него возбуждающе.
   – Да, я убегала от тебя.
   Корри старалась говорить спокойно и твердо.
   – Но сейчас это уже неважно. Я обручена с Эвери Курраном и собираюсь выйти за него замуж. Я уже написала ему на прииски, и через день-два он приедет за мной. Надеюсь, ты понимаешь, что все отношения между тобой и мной исчерпаны. Извини, если я доставила тебе какое-нибудь беспокойство… – Корри вспомнила о выброшенном кольце и покраснела. – Я не хотела причинять тебе зла.
   – Боже мой, какая трогательная речь! Ты выступаешь с нею перед всеми отвергнутыми поклонниками? Как же ты не можешь уразуметь, мисс Корделия Стюарт, что я намерен жениться на тебе? Что я проехал сотни миль для этого и другое решение вопроса меня не устроит?
   Корри оглянулась. В нескольких сотнях футов от них на тротуаре о чем-то горячо спорили двое мужчин. Это вселило в Корри смелость. Дональд не сможет причинить ей никакого вреда на виду у людей.
   – Мне жаль, что я не могу оправдать твоих надежд, но моим мужем будет Эвери, и…
   Корри натолкнулась на холодный, тяжелый взгляд Дональда и замолчала. Он подошел к ней совсем близко и взял за руку. Корри вспомнила, как он нес ее вверх по лестнице в спальню, и похолодела от ужаса.
   – Корри, ты не понимаешь. Не отрицаю, я приехал сюда ради денег. Я заключил здесь несколько выгодных контрактов. Но другая причина, по которой я оказался здесь, – это ты. Ты нужна мне как воздух, я хочу, чтобы мы были вместе. И не только из-за завещания твоего отца – хотя очевидно, что нам обоим нужны его деньги. Но еще и потому, что… – пальцы Дональда стиснули ее руку до боли, – …потому, что я жить не могу без тебя. Не могу с тех пор, как впервые увидел тебя, тринадцатилетнюю, вполне созревшую женщину. У тебя уже тогда было такое тело, что…
   – Дональд! – Корри попыталась высвободить свою руку. – Я уже сказала, что это невозможно. Отпусти, мне нужно идти. Я понимаю, что ты должен чувствовать, но…
   – Ты понимаешь? Как ты можешь понимать, что я чувствую, когда не могу заснуть ночами от постоянных мыслей о тебе? Или когда я вспоминаю, что ты выбросила мое кольцо, как будто это какой-нибудь ненужный хлам. Как будто это я ненужный хлам!
   Корри испуганно пятилась к дверям. Ну почему же Милли не может выйти!
   – Дональд, неужели ты не можешь понять, что никогда не получишь состояния моего отца? Мне не нужны его деньги. Ни двадцать процентов, нисколько. И Эвери они тоже не нужны. Мы поженимся и будем жить счастливо. И это не зависит ни от папиного завещания, ни от тебя!
   Глаза Дональда гневно запылали, но Корри продолжала свою жестокую речь:
   – Что касается тебя, если ты хоть чем-нибудь попытаешься помешать нам, я напишу Эмосу Бардлею, поверенному отца, о том, что ты преследуешь меня и вынуждаешь к сожительству. И он аннулирует завещание.
   Корри вовсе не была уверена в том, что это возможно. Но ее слова произвели на Дональда сильный эффект: он отступил назад и смотрел на нее во все глаза с испугом и недоверием. Корри тем временем продолжала:
   – Да. Он обвинит тебя в правонарушении и вычеркнет из списка папиных наследников! Он сделает это! Мистер Бардлей – старый друг нашего дома и знает меня с детства.
   Губы Дональда сжались в тонкую нитку, взгляд стал колючим.
   – Ну что ж, посмотрим. Я наведу справки у адвоката.
   – Пожалуйста! Сделай одолжение! – Корри вышла из себя и почти кричала. – Иди и наводи свои справки! Я не хочу тебя больше видеть! Никогда!
   – Хорошо, Корри. – Лицо Дональда стало серым и покрылось красными пятнами. – Когда ты успокоишься, то поймешь, что делаешь большую глупость. Сегодня я купил восьмой участок Золотого Кармана у одного старателя, который заболел тифом. Завтра я еду туда устанавливать оборудование, если ты захочешь сообщить мне, что передумала, то…
   – Я никогда не передумаю!
   – Я в этом не уверен. Я терпеливый человек, Корри. По условию завещания у меня есть еще пятнадцать месяцев. Торопиться некуда, я подожду. И запомни, у меня много средств добиться того, чего я хочу.

Глава 22

   Корри ворочалась с боку на бок на своей кровати, стараясь заснуть, что оказалось не так-то просто. Было четвертое июля, День Независимости, который в Доусоне праздновался широко и бурно, – если судить по грохоту фейерверков, пьяным крикам и женскому визгу, далеко разносящимся в прозрачном, теплом ночном воздухе.
   Еще за три дня до праздников в Доусон стали стекаться толпы народа. В центре города был сооружен огромный театральный помост для торжественного представления. Милли, узнав об этом, мрачно заметила, что городу гораздо нужнее общественные уборные, чем еще одна сцена для вертихвосток из дансинга. Вдоль главной улицы на столбах висели красочные транспаранты, на которые расщедрились местные денежные мешки.
   День начался с парада, за ним последовали торжественные речи, концерт, спортивные состязания, клоунада. Народ развлекался, как мог. Многие влезли на крыши домов, чтобы лучше видеть происходящее. Гвоздем программы должна была стать Кэд Уилсон, примадонна местного дансинга. Весь Доусон только и говорил о ней все предпраздничные дни. Корри уныло подумала, что, наверное, как раз сейчас благосклонная публика награждает ее неистовыми овациями и швыряет ей под ноги золотые самородки.
   Корри перевернулась на живот, уткнулась лицом в грубую наволочку и заткнула уши, чтобы не слышать залпов салюта.
   Если бы по крайней мере было темно! Тогда еще можно было бы попробовать заснуть. Но начиная с двадцать первого июня солнце в этих широтах вообще не садится. Оно светит сутки напролет, отчего растения тянутся вверх с безумной быстротой и вырастают до неестественных размеров. Милли высадила на крыше дома – благо она покрыта дерном – целую плантацию салата-латука и других овощей; к четвертому июля подоспел богатый урожай лука и редиса.
   Москиты, которых развелось тучи, казалось, радовались солнечному свету не меньше, чем обилию людей, лошадей и собак в городе. Малышка Альберта была вся искусана. Корри и Милли тоже, хотя Милли и утверждала, что москиты в Доусоне гораздо «милосерднее», чем на приисках и в заболоченных низинах у реки.
   Корри тщетно пыталась найти удобное положение для сна. Кровать была узкой и жесткой, к тому же она сильно располнела. Через четыре месяца родится ребенок. К этому времени ей надо сочетаться с Эвери законным браком, чтобы у их сына или дочки было имя, был отец…
   Корри устала ждать. Милли утешала ее, как могла, и призывала набраться терпения. Но проходили недели, а от Эвери не было ни слуху ни духу. Корри представился случай передать ему письмо через одного старателя. Она заплатила пять долларов, чтобы он вручил его Эвери лично в руки. Двое из клиентов Милли недавно вернулись с приисков и рассказали, что видели Эвери на его участке в Малом Скукуме живым и невредимым. Вестей же от него по-прежнему не было.
   Смешение страха и унижения порождает злобу. Корри решила сама поехать к нему и обязательно осуществила бы свое намерение, если бы Милли не удержала ее.
   – Не делай этого ни в коем случае, Корри. Во-первых, ехать одной, без сопровождения мужчины, опасно. Тем более в твоем положении. Потом, если ты приедешь к нему беременная, его засмеют товарищи, и он возненавидит тебя за это. Кроме того, вам все равно придется возвращаться в город, чтобы искать священника. Так что лучше жди его здесь. Я же говорила, эти мужчины становятся полоумными, если находят золотую жилу. Они перестают есть, спать, пока не выжмут из нее все, до последней капли. Мой покойный муж Билл тоже был таким. Когда он выгребал из земли по сотне долларов в день, его не интересовало даже, жива я или нет.
   Неужели Эвери не может оторваться от золота? Или он не едет к ней по другой причине? Корри металась по постели, не в силах отогнать от себя дурные предчувствия. Она как будто слышала голос Эвери: «Я не собираюсь всю жизнь быть бедным, Корри». И другой – голос Куайда: «Похоже, твой ненаглядный Эвери не торопится вернуться к тебе».
   – Корри! Корри, ты спишь?
   Голос Милли прорвался сквозь поток беспорядочных мыслей.
   – Нет, не сплю.
   Корри села на кровати. Милли вошла в комнату в ночной рубашке и с тазом в руках. Она выглядела очень уставшей.