Страница:
– На твоей вывеске сказано, что ты гадаешь по руке. Погадай мне. Я хочу знать, что мне уготовано в будущем.
Корри запахнулась в шаль, чтобы меньше был виден живот. Ли Хуа поднялась со стула и пошла к печке, опираясь на палку и глухо стуча по полу гипсом. Она показалась Корри еще более маленькой и хрупкой, чем раньше. И очень уставшей.
– Я не хочу заглядывать в твое будущее, Корри. К тому же мы обе можем догадываться, как оно сложится. Насколько я могла заметить, ты ждешь ребенка, а обручального кольца на твоем пальце нет.
– Эвери скоро приедет! Он уже получил мое письмо, но задерживается, потому что у него много работы на приисках!
– Вот как?
Корри чувствовала, что ее переполняет ярость.
– Насколько я знаю, ты не хотела быть служанкой, Ли Хуа. Не так ли? А теперь ты делаешь прически этим… этим женщинам. По крайней мере, когда ты работала у нас, то имела дело с порядочными людьми. И что теперь? Прически для проституток! Что с тобой произошло, Ли Хуа?
Ли Хуа так резко опустилась на стул, что он заскрипел под ее тяжестью.
– Нам не о чем говорить. Пожалуйста, уходи. Я не хочу тебя видеть.
– Но ты гадаешь по ладони! Я хочу, чтобы ты погадала мне.
– Ну хорошо. – Ли Хуа вздохнула и мрачно добавила: – Так и быть, я погадаю тебе, а потом ты уйдешь. У меня совсем мало времени, нет отбоя от клиентов.
Корри протянула ей ладонь, и Ли Хуа взяла ее своими маленькими, прохладными пальцами. Корри чувствовала, как у девушки дрожат руки. Наступило молчание, наконец Ли Хуа тихо сказала:
– Корри, я понимаю в хиромантии не больше, чем ты.
– Но как же вывеска…
– Ну и что? Я доставляю им удовольствие: говорю, что линия жизни у них длинная, а посередине их ждет встреча с красивым и богатым мужчиной. Конечно, я не всем говорю одно и то же, а то они могут обменяться впечатлениями и раскрыть обман. Но все мои предсказания очень похожи.
– Милли, моя квартирная хозяйка, делает то же самое. С той лишь разницей, что ее клиенты – старатели. Она им пророчит горы золота.
Ли Хуа грустно улыбнулась.
– Люди обязательно должны верить во что-нибудь хорошее. Для всех них Доусон Сити – город надежд. Они думают, что именно здесь найдут удачу: море чистого золота или самого богатого в мире жениха. Кому что. Но никто из них не задумывается об одной вещи: за каждый самородок надо платить грязью. Либо ты вытаскиваешь из земли тонны глины, чтобы намыть несколько крупиц золота. Либо делаешь еще более отвратительные, мерзкие вещи.
– Ли Хуа, о чем ты говоришь?
Наступила пауза, после которой Ли Хуа заговорила тихим, безразличным голосом:
– Меня изнасиловали. Их было много. Я не помню, сколько. Сбилась со счета. Я была совершенно беспомощна со своей сломанной ногой и не могла убежать. К тому же они отняли мои костыли. Они втолкнули меня в палатку, а потом… – Ли Хуа на секунду замолчала. – Меня подобрал один мальчик. Его звали Мартин Джавенел. Хороший мальчик, сын банкира, из Сиэтла. Он решил, что путешествовать с собственной женщиной очень приятно и удобно. Он и привез меня сюда, через перевал и вверх по реке. Разумеется, я платила ему…
– Ли Хуа!
– Ничего не поделаешь. Я стала проституткой.
Ли Хуа подошла к аккуратно застланной постели и встала около нее, опираясь на палку.
– Марти очень помог мне, а я ничем больше не могла заплатить ему. И что из того? Да, я продавала себя. А теперь делаю прически проституткам, которые тоже продают себя. Я ничем не лучше их.
Корри не верила своим ушам.
– Но… что же стало с тем человеком, который привез тебя сюда? Где он?
– Марти умер. Около недели назад, от тифа. Я отвезла его в больницу, но слишком поздно. У них долго не было мест, а потом его не удалось спасти. Он умирал у меня на руках, кричал от боли и в беспамятстве звал маму. Когда все было кончено, я вернулась в его палатку, взяла все деньги, которые там были, и купила этот дом. – Ли Хуа решительно и твердо посмотрела в глаза Корри. – Я знаю, что не имела никакого права брать эти деньги, что должна была отправить их его родителям. Но я не могла этого сделать. Мне надо было как-то жить. И потом, разве я не заслужила вознаграждения за все свои мытарства?
Корри не знала, что ей ответить. Ли Хуа тем временем продолжала:
– Это я рассказала Дональду Ирлю, что ты едешь на Аляску. Он заставил меня, он затолкнул меня в экипаж, привез к себе в дом и… Это страшный человек, Корри. Он говорил, что продаст меня в бордель в Китайский квартал. Там держат девушек взаперти и издеваются над ними, пока они не согласятся стать проститутками. Я не хотела в бордель. Я боялась и ненавидела его. Мне было очень страшно, и я согласилась предать тебя. Так что, сама видишь, Корри, что я настоящая проститутка. Только у проституток нет совести и чести.
Корри смотрела на Ли Хуа невидящими глазами. Она вдруг вспомнила Мак Ги – Заячью лапу, даже как будто почувствовала его смрадное дыхание и жар похотливых рук на своей груди. И услышала голос Куайда: «На Грант-авеню он держит под замком китаянок, из которых делает покорных наложниц…»
По телу Корри пробежала легкая дрожь. А что было бы, если бы она оказалась на месте Ли Хуа? Не испугалась бы она угроз Дональда? Смогла бы выдержать и не предать.
Слезы покатились градом из ее глаз. Она бросилась к Ли Хуа и обняла ее так крепко, как делала это давно, в детстве.
– Ли Хуа… О Господи, Ли Хуа…
Они обе плакали, прижавшись друг к другу. Ли Хуа зарылась лицом в шаль Корри, а та гладила ее по голове.
– Корри, я так виновата перед тобой. Я хотела тебе раньше все рассказать, но мне было стыдно. Я была слабой, Корри. Я не должна была предавать тебя, не должна была поддаваться на его угрозы…
– Ли Хуа, перестань, не плачь. Пожалуйста, не укоряй себя. Я не уверена, что не поступила бы так же на твоем месте.
Они еще долго молча плакали, потом Ли Хуа смущенно улыбнулась и достала откуда-то два батистовых носовых платка с кружевами и изумительной ручной вышивкой.
– Вот. – Она протянула один из них Корри. – Я ими торгую. Проститутки Доусона хотят чувствовать себя настоящими леди…
Потом Ли Хуа приготовила чай, и подруга стали наперебой рассказывать друг другу о том, что с ними приключилось после того, как они расстались на Чилкутском перевале. Через час Корри вышла на улицу. Ли Хуа поведала ей про Дональда такие страшные вещи, что Корри до сих пор было не по себе.
– Он возбуждается от огня. Когда он видит пламя, то становится одержимым… и делает такое!
О Боже! Бедная Ли Хуа! Как она только вынесла все это! Как Дональд использовал ее… И надо же было такому случиться, что он полностью завоевал папино доверие! Как же папа был слеп, желая видеть в Дональде сына!
Ли Хуа уверила Корри, что теперь с ней все в порядке.
– У меня есть свое маленькое дело. И потом, от денег Марти осталась небольшая часть. Я собираюсь приумножить ее. В Доусоне есть возможность зарабатывать деньги, если ты что-нибудь умеешь делать.
– Ли Хуа, о чем ты говоришь? Деньги, дело…
– Я еще не все рассказала тебе, Корри. Я пыталась связаться со своим двоюродным братом; он должен был быть в Вальдесе. Ответа от него я не получила, и, судя по тому, что мне удалось узнать, его нет в живых. Так что у меня теперь нет никого, кто мог бы позаботиться обо мне.
– Но нельзя же…
– Почему нельзя? Не забывай, Корри, что я – проститутка. Нравится тебе это или нет…
Корри медленно шла по Франт-стрит по направлению к дому Милли. Она глядела себе под ноги, вспоминая встречу с Ли Хуа. Казалось, что прошли века с тех пор, как они вдвоем бегали по улице наперегонки с Бигги, любимым псом Корри.
Когда она проходила мимо заявочной конторы, то заметила, что к дверям, как обычно, выстроилась длиннющая очередь старателей, желающих застолбить участок. Большинство из них – это было видно – приехали прямо с приисков. Они были перепачканы в глине, их лица и руки распухли от комариных укусов. Многие сидели прямо на тротуаре и играли в карты. Корри подумала, что, вероятно, «золотая лихорадка» не отпускает их ни на минуту и постоянно поддерживает в состоянии азартного соперничества.
Она ускорила шаги, чтобы побыстрее миновать это столпотворение. Краем уха Корри слышала отдельные слова: «жила», «скунсы», «золотой карман». Когда она оставила позади почти всю очередь, ее внимание привлек человек, весело болтающий о чем-то с двумя чечако. Что-то в его облике заставило ее остановиться. На нем была желтая фланелевая рубашка с расстегнутым воротом, а взгляд серых глаз мечтательно устремлялся на окружающие Доусон скалистые хребты, скрывающие в своих недрах золотые россыпи.
Корри почувствовала, как по ее телу волнами распространяются вялость и бессилие, ноги стали Совсем ватными, так что ей пришлось схватиться рукой за столб, чтобы не упасть. Это был Эвери Курран. Ее Эвери, который не давал о себе знать столько времени, а теперь как ни в чем не бывало стоит в очереди в заявочную контору, веселится с друзьями и любуется окрестностями!
– Эвери!
Он оглянулся на ее крик.
– Корри, неужели это ты? Боже, я не верю своим глазам!
Странное смещение радости, удивления и досады отразилось на его лице, но он так и не покинул своего места в очереди.
Корри подбежала к нему, но остановилась в нерешительности. Что-то мешало ей броситься в его объятия. Вместо этого она стала пристально разглядывать лицо, к которому так часто обращались ее мысли.
Как он красив! Он стал еще прекраснее, чем был раньше! Настоящая греческая статуя или шедевр Леонардо! Его золотистые волосы и пышные усы выгорели на солнце. Выступающие скулы, крепкий подбородок и чувственные губы по-прежнему могли свести с ума любую женщину. Его рубашка была немного помята, но безупречно чиста. Корри знала, каких усилий стоит аккуратность в здешних условиях.
– Да, это я.
Корри удивилась, услышав свой самоуверенный голос. Она не чувствовала ни уверенности, ни, что поразительно, радости. Нервы ее были на взводе – малейший толчок, и она готова была или расплакаться, или рассмеяться, или закричать.
– Я так долго жду тебя! Ты что, не получил моих писем? Я послала не меньше полудюжины.
Эвери покраснел.
– Конечно, я получил их. Но ты не представляешь, Корри, сколько у нас было работы! Понимаешь, нам казалось, что мы напали на богатую жилу, но намыть удалось гораздо меньше, чем мы рассчитывали.
Он переминался с ноги на ногу, как будто присутствие Корри тяготило его.
– Если честно, я и не думал, что ты отважишься приехать сюда. Мне и в голову не могло прийти, что ты такая смелая. Ведь Юкон – неподходящее место для женщин.
– В таком случае ты очень ненаблюдателен, Эвери, здесь полным-полно женщин.
– Да, может быть. Но они не такие, как ты… Я хочу сказать… – Он замялся и перевел разговор на другую тему. – Как поживаешь, Корри? Ты прекрасно выглядишь.
Корри поежилась под шалью, скрывающей ее располневший живот. Заметил ли он, что она беременна? Корри приподняла подбородок и сухо ответила:
– Я в полном порядке.
– Рад это слышать. Видишь ли, я приехал, чтобы застолбить еще один участок. Мы с друзьями хотим попытать счастья на Французском холме. Мы уже перевезли туда все оборудование. – Он понизил голос. – По нашим расчетам, там есть из-за чего рыть землю. Знаешь, Корри, на Эльдорадо, если повезет, можно отхватить такой участок, который будет давать по тысяче долларов за четыре промывки. Вот это я называю золотом! Настоящим золотом!
Вся очередь с любопытством прислушивалась к их разговору.
– Эвери, я… Мне надо поговорить с тобой. Мы не можем пойти куда-нибудь, где поменьше народу?
– Конечно, можем, Корри. Только не раньше чем через час. Я же говорю, мне надо подать заявку. Я не могу уйти из очереди сейчас. Я здесь торчу уже три часа.
– Но нам нужно… я ждала тебя…
– Корри.
Эвери взял ее за руку. Его пальцы были неприятно холодными. Корри чувствовала на себя взгляды окружающих людей. Вдруг они думают, что она – проститутка, которую Эвери когда-то знал, а теперь случайно повстречал на улице?
– Корри, я и так приехал в город в очень неподходящее время. Работы по горло. Мне нужно как можно скорее застолбить участок. Они здесь в конторе занимаются крючкотворством, так что это будет непросто. Но я не буду лучше забивать тебе этим голову. Ты ведь можешь меня подождать? Вряд ли это протянется дольше часа. А потом мы пойдем куда-нибудь пообедаем. И спокойно поговорим о былых временах.
Он улыбался ей прежней обворожительной улыбкой, которую она очень хорошо знала. Так же хорошо, как его благородный профиль, столько раз снятый ею с разных ракурсов. Теперь его улыбка была еще более пленительной: ровные зубы ослепительно блестели на фоне загорелой кожи. Корри невольно вспомнила смуглое от солнца лицо Куайда, его голубые глаза, способные одним взмахом ресниц приводить ее в блаженный трепет. Она прогнала навязчивое воспоминание и почувствовала, что не в силах больше сдерживать накопившуюся ярость.
– Подождать?! Я жду тебя здесь, в Доусоне, уже много недель! Я уже собиралась ехать на прииск!
Эвери снова переступил с ноги на ногу и смущенно отвел взгляд.
– Ты действительно хотела это сделать? Я непростительно жестоко обошелся с тобой. Но я собирался написать письмо. Ты не представляешь, как мы были заняты, Корри. Если бы ты когда-нибудь побывала на приисках, то знала бы…
– Вот как?
Гнев клокотал в ее груди. Неужели она когда-то была счастлива с объятиях этого человека, стонала от восторга, когда он целовал ее, а теперь носит под сердцем его ребенка? В это нельзя было поверить! Ей казалось, что она в карнавальном кривом зеркале видит какое-то чужое, искаженное отражение своего Эвери. И усы какие-то не те, длинные и облезлые. И подбородок не тот, вялый и безвольный.
– Эй, леди, оставьте парня в покое! Вы что же, не слышали, что он вам сказал?
Мужчина, стоявший позади Эвери, почесал бороду и выплюнул отвратительную, зловонную табачную жвачку, которая упала в дюйме от подола Корри. Она поняла вдруг, что вся эта толпа мужчин безмолвно ополчилась на нее, женщину, за то, что она вмешивается в их дела и посягает на одного из них. Корри взбеленилась.
– Вас никто не спрашивает! Эвери, мне надо поговорить с тобой. Ты же понимаешь, что это неудобно делать здесь.
– Знаешь, Корри, а ты ни на йоту не изменилась. Нрав у тебя все такой же непокладистый.
Эвери улыбнулся, и Корри показалось, что улыбка у него вышла несколько натянутая.
– Эвери, я не могу больше ждать! И откладывать дольше не стану. Теперь я вижу, что мне следовало сразу же ехать к тебе, а не ждать в Доусоне так долго. Так что ты выслушаешь меня здесь и сейчас. Иначе ты опять уедешь Бог весть куда, на этот свой Скукум, не будешь отвечать на мои письма, и мне придется до старости прождать тебя в этом проклятом Доусоне!
– Послушай, Корри…
– И никаких «Послушай, Корри»! Ты не имеешь права от меня отказаться! Ты соблазнил меня, или ты этого уже не помнишь? Так вот, я беременна, Эвери! Беременна!
Корри сама не верила, что смогла произнести эти слова прилюдно, перед огромной толпой мужчин, с любопытством наблюдающих за драматической сценой. На ее глазах выступили слезы унижения. Если бы она только могла дать ему пощечину и уйти, не оглядываясь! И никогда его больше не видеть! Но был ребенок. Их с Эвери ребенок!
– Эвери, нам надо поговорить, и я останусь здесь с тобой и буду ждать, сколько нужно, хоть до полуночи.
– Корри…
Эвери хотел что-то ответить, но передумал. Вместо этого он только улыбнулся, холодно и безразлично.
– Ну что ж, хорошо. Оставайся со мной и жди, раз уж ты действительно так этого хочешь.
ЧАСТЬ 3
Глава 24
Корри запахнулась в шаль, чтобы меньше был виден живот. Ли Хуа поднялась со стула и пошла к печке, опираясь на палку и глухо стуча по полу гипсом. Она показалась Корри еще более маленькой и хрупкой, чем раньше. И очень уставшей.
– Я не хочу заглядывать в твое будущее, Корри. К тому же мы обе можем догадываться, как оно сложится. Насколько я могла заметить, ты ждешь ребенка, а обручального кольца на твоем пальце нет.
– Эвери скоро приедет! Он уже получил мое письмо, но задерживается, потому что у него много работы на приисках!
– Вот как?
Корри чувствовала, что ее переполняет ярость.
– Насколько я знаю, ты не хотела быть служанкой, Ли Хуа. Не так ли? А теперь ты делаешь прически этим… этим женщинам. По крайней мере, когда ты работала у нас, то имела дело с порядочными людьми. И что теперь? Прически для проституток! Что с тобой произошло, Ли Хуа?
Ли Хуа так резко опустилась на стул, что он заскрипел под ее тяжестью.
– Нам не о чем говорить. Пожалуйста, уходи. Я не хочу тебя видеть.
– Но ты гадаешь по ладони! Я хочу, чтобы ты погадала мне.
– Ну хорошо. – Ли Хуа вздохнула и мрачно добавила: – Так и быть, я погадаю тебе, а потом ты уйдешь. У меня совсем мало времени, нет отбоя от клиентов.
Корри протянула ей ладонь, и Ли Хуа взяла ее своими маленькими, прохладными пальцами. Корри чувствовала, как у девушки дрожат руки. Наступило молчание, наконец Ли Хуа тихо сказала:
– Корри, я понимаю в хиромантии не больше, чем ты.
– Но как же вывеска…
– Ну и что? Я доставляю им удовольствие: говорю, что линия жизни у них длинная, а посередине их ждет встреча с красивым и богатым мужчиной. Конечно, я не всем говорю одно и то же, а то они могут обменяться впечатлениями и раскрыть обман. Но все мои предсказания очень похожи.
– Милли, моя квартирная хозяйка, делает то же самое. С той лишь разницей, что ее клиенты – старатели. Она им пророчит горы золота.
Ли Хуа грустно улыбнулась.
– Люди обязательно должны верить во что-нибудь хорошее. Для всех них Доусон Сити – город надежд. Они думают, что именно здесь найдут удачу: море чистого золота или самого богатого в мире жениха. Кому что. Но никто из них не задумывается об одной вещи: за каждый самородок надо платить грязью. Либо ты вытаскиваешь из земли тонны глины, чтобы намыть несколько крупиц золота. Либо делаешь еще более отвратительные, мерзкие вещи.
– Ли Хуа, о чем ты говоришь?
Наступила пауза, после которой Ли Хуа заговорила тихим, безразличным голосом:
– Меня изнасиловали. Их было много. Я не помню, сколько. Сбилась со счета. Я была совершенно беспомощна со своей сломанной ногой и не могла убежать. К тому же они отняли мои костыли. Они втолкнули меня в палатку, а потом… – Ли Хуа на секунду замолчала. – Меня подобрал один мальчик. Его звали Мартин Джавенел. Хороший мальчик, сын банкира, из Сиэтла. Он решил, что путешествовать с собственной женщиной очень приятно и удобно. Он и привез меня сюда, через перевал и вверх по реке. Разумеется, я платила ему…
– Ли Хуа!
– Ничего не поделаешь. Я стала проституткой.
Ли Хуа подошла к аккуратно застланной постели и встала около нее, опираясь на палку.
– Марти очень помог мне, а я ничем больше не могла заплатить ему. И что из того? Да, я продавала себя. А теперь делаю прически проституткам, которые тоже продают себя. Я ничем не лучше их.
Корри не верила своим ушам.
– Но… что же стало с тем человеком, который привез тебя сюда? Где он?
– Марти умер. Около недели назад, от тифа. Я отвезла его в больницу, но слишком поздно. У них долго не было мест, а потом его не удалось спасти. Он умирал у меня на руках, кричал от боли и в беспамятстве звал маму. Когда все было кончено, я вернулась в его палатку, взяла все деньги, которые там были, и купила этот дом. – Ли Хуа решительно и твердо посмотрела в глаза Корри. – Я знаю, что не имела никакого права брать эти деньги, что должна была отправить их его родителям. Но я не могла этого сделать. Мне надо было как-то жить. И потом, разве я не заслужила вознаграждения за все свои мытарства?
Корри не знала, что ей ответить. Ли Хуа тем временем продолжала:
– Это я рассказала Дональду Ирлю, что ты едешь на Аляску. Он заставил меня, он затолкнул меня в экипаж, привез к себе в дом и… Это страшный человек, Корри. Он говорил, что продаст меня в бордель в Китайский квартал. Там держат девушек взаперти и издеваются над ними, пока они не согласятся стать проститутками. Я не хотела в бордель. Я боялась и ненавидела его. Мне было очень страшно, и я согласилась предать тебя. Так что, сама видишь, Корри, что я настоящая проститутка. Только у проституток нет совести и чести.
Корри смотрела на Ли Хуа невидящими глазами. Она вдруг вспомнила Мак Ги – Заячью лапу, даже как будто почувствовала его смрадное дыхание и жар похотливых рук на своей груди. И услышала голос Куайда: «На Грант-авеню он держит под замком китаянок, из которых делает покорных наложниц…»
По телу Корри пробежала легкая дрожь. А что было бы, если бы она оказалась на месте Ли Хуа? Не испугалась бы она угроз Дональда? Смогла бы выдержать и не предать.
Слезы покатились градом из ее глаз. Она бросилась к Ли Хуа и обняла ее так крепко, как делала это давно, в детстве.
– Ли Хуа… О Господи, Ли Хуа…
Они обе плакали, прижавшись друг к другу. Ли Хуа зарылась лицом в шаль Корри, а та гладила ее по голове.
– Корри, я так виновата перед тобой. Я хотела тебе раньше все рассказать, но мне было стыдно. Я была слабой, Корри. Я не должна была предавать тебя, не должна была поддаваться на его угрозы…
– Ли Хуа, перестань, не плачь. Пожалуйста, не укоряй себя. Я не уверена, что не поступила бы так же на твоем месте.
Они еще долго молча плакали, потом Ли Хуа смущенно улыбнулась и достала откуда-то два батистовых носовых платка с кружевами и изумительной ручной вышивкой.
– Вот. – Она протянула один из них Корри. – Я ими торгую. Проститутки Доусона хотят чувствовать себя настоящими леди…
Потом Ли Хуа приготовила чай, и подруга стали наперебой рассказывать друг другу о том, что с ними приключилось после того, как они расстались на Чилкутском перевале. Через час Корри вышла на улицу. Ли Хуа поведала ей про Дональда такие страшные вещи, что Корри до сих пор было не по себе.
– Он возбуждается от огня. Когда он видит пламя, то становится одержимым… и делает такое!
О Боже! Бедная Ли Хуа! Как она только вынесла все это! Как Дональд использовал ее… И надо же было такому случиться, что он полностью завоевал папино доверие! Как же папа был слеп, желая видеть в Дональде сына!
Ли Хуа уверила Корри, что теперь с ней все в порядке.
– У меня есть свое маленькое дело. И потом, от денег Марти осталась небольшая часть. Я собираюсь приумножить ее. В Доусоне есть возможность зарабатывать деньги, если ты что-нибудь умеешь делать.
– Ли Хуа, о чем ты говоришь? Деньги, дело…
– Я еще не все рассказала тебе, Корри. Я пыталась связаться со своим двоюродным братом; он должен был быть в Вальдесе. Ответа от него я не получила, и, судя по тому, что мне удалось узнать, его нет в живых. Так что у меня теперь нет никого, кто мог бы позаботиться обо мне.
– Но нельзя же…
– Почему нельзя? Не забывай, Корри, что я – проститутка. Нравится тебе это или нет…
Корри медленно шла по Франт-стрит по направлению к дому Милли. Она глядела себе под ноги, вспоминая встречу с Ли Хуа. Казалось, что прошли века с тех пор, как они вдвоем бегали по улице наперегонки с Бигги, любимым псом Корри.
Когда она проходила мимо заявочной конторы, то заметила, что к дверям, как обычно, выстроилась длиннющая очередь старателей, желающих застолбить участок. Большинство из них – это было видно – приехали прямо с приисков. Они были перепачканы в глине, их лица и руки распухли от комариных укусов. Многие сидели прямо на тротуаре и играли в карты. Корри подумала, что, вероятно, «золотая лихорадка» не отпускает их ни на минуту и постоянно поддерживает в состоянии азартного соперничества.
Она ускорила шаги, чтобы побыстрее миновать это столпотворение. Краем уха Корри слышала отдельные слова: «жила», «скунсы», «золотой карман». Когда она оставила позади почти всю очередь, ее внимание привлек человек, весело болтающий о чем-то с двумя чечако. Что-то в его облике заставило ее остановиться. На нем была желтая фланелевая рубашка с расстегнутым воротом, а взгляд серых глаз мечтательно устремлялся на окружающие Доусон скалистые хребты, скрывающие в своих недрах золотые россыпи.
Корри почувствовала, как по ее телу волнами распространяются вялость и бессилие, ноги стали Совсем ватными, так что ей пришлось схватиться рукой за столб, чтобы не упасть. Это был Эвери Курран. Ее Эвери, который не давал о себе знать столько времени, а теперь как ни в чем не бывало стоит в очереди в заявочную контору, веселится с друзьями и любуется окрестностями!
– Эвери!
Он оглянулся на ее крик.
– Корри, неужели это ты? Боже, я не верю своим глазам!
Странное смещение радости, удивления и досады отразилось на его лице, но он так и не покинул своего места в очереди.
Корри подбежала к нему, но остановилась в нерешительности. Что-то мешало ей броситься в его объятия. Вместо этого она стала пристально разглядывать лицо, к которому так часто обращались ее мысли.
Как он красив! Он стал еще прекраснее, чем был раньше! Настоящая греческая статуя или шедевр Леонардо! Его золотистые волосы и пышные усы выгорели на солнце. Выступающие скулы, крепкий подбородок и чувственные губы по-прежнему могли свести с ума любую женщину. Его рубашка была немного помята, но безупречно чиста. Корри знала, каких усилий стоит аккуратность в здешних условиях.
– Да, это я.
Корри удивилась, услышав свой самоуверенный голос. Она не чувствовала ни уверенности, ни, что поразительно, радости. Нервы ее были на взводе – малейший толчок, и она готова была или расплакаться, или рассмеяться, или закричать.
– Я так долго жду тебя! Ты что, не получил моих писем? Я послала не меньше полудюжины.
Эвери покраснел.
– Конечно, я получил их. Но ты не представляешь, Корри, сколько у нас было работы! Понимаешь, нам казалось, что мы напали на богатую жилу, но намыть удалось гораздо меньше, чем мы рассчитывали.
Он переминался с ноги на ногу, как будто присутствие Корри тяготило его.
– Если честно, я и не думал, что ты отважишься приехать сюда. Мне и в голову не могло прийти, что ты такая смелая. Ведь Юкон – неподходящее место для женщин.
– В таком случае ты очень ненаблюдателен, Эвери, здесь полным-полно женщин.
– Да, может быть. Но они не такие, как ты… Я хочу сказать… – Он замялся и перевел разговор на другую тему. – Как поживаешь, Корри? Ты прекрасно выглядишь.
Корри поежилась под шалью, скрывающей ее располневший живот. Заметил ли он, что она беременна? Корри приподняла подбородок и сухо ответила:
– Я в полном порядке.
– Рад это слышать. Видишь ли, я приехал, чтобы застолбить еще один участок. Мы с друзьями хотим попытать счастья на Французском холме. Мы уже перевезли туда все оборудование. – Он понизил голос. – По нашим расчетам, там есть из-за чего рыть землю. Знаешь, Корри, на Эльдорадо, если повезет, можно отхватить такой участок, который будет давать по тысяче долларов за четыре промывки. Вот это я называю золотом! Настоящим золотом!
Вся очередь с любопытством прислушивалась к их разговору.
– Эвери, я… Мне надо поговорить с тобой. Мы не можем пойти куда-нибудь, где поменьше народу?
– Конечно, можем, Корри. Только не раньше чем через час. Я же говорю, мне надо подать заявку. Я не могу уйти из очереди сейчас. Я здесь торчу уже три часа.
– Но нам нужно… я ждала тебя…
– Корри.
Эвери взял ее за руку. Его пальцы были неприятно холодными. Корри чувствовала на себя взгляды окружающих людей. Вдруг они думают, что она – проститутка, которую Эвери когда-то знал, а теперь случайно повстречал на улице?
– Корри, я и так приехал в город в очень неподходящее время. Работы по горло. Мне нужно как можно скорее застолбить участок. Они здесь в конторе занимаются крючкотворством, так что это будет непросто. Но я не буду лучше забивать тебе этим голову. Ты ведь можешь меня подождать? Вряд ли это протянется дольше часа. А потом мы пойдем куда-нибудь пообедаем. И спокойно поговорим о былых временах.
Он улыбался ей прежней обворожительной улыбкой, которую она очень хорошо знала. Так же хорошо, как его благородный профиль, столько раз снятый ею с разных ракурсов. Теперь его улыбка была еще более пленительной: ровные зубы ослепительно блестели на фоне загорелой кожи. Корри невольно вспомнила смуглое от солнца лицо Куайда, его голубые глаза, способные одним взмахом ресниц приводить ее в блаженный трепет. Она прогнала навязчивое воспоминание и почувствовала, что не в силах больше сдерживать накопившуюся ярость.
– Подождать?! Я жду тебя здесь, в Доусоне, уже много недель! Я уже собиралась ехать на прииск!
Эвери снова переступил с ноги на ногу и смущенно отвел взгляд.
– Ты действительно хотела это сделать? Я непростительно жестоко обошелся с тобой. Но я собирался написать письмо. Ты не представляешь, как мы были заняты, Корри. Если бы ты когда-нибудь побывала на приисках, то знала бы…
– Вот как?
Гнев клокотал в ее груди. Неужели она когда-то была счастлива с объятиях этого человека, стонала от восторга, когда он целовал ее, а теперь носит под сердцем его ребенка? В это нельзя было поверить! Ей казалось, что она в карнавальном кривом зеркале видит какое-то чужое, искаженное отражение своего Эвери. И усы какие-то не те, длинные и облезлые. И подбородок не тот, вялый и безвольный.
– Эй, леди, оставьте парня в покое! Вы что же, не слышали, что он вам сказал?
Мужчина, стоявший позади Эвери, почесал бороду и выплюнул отвратительную, зловонную табачную жвачку, которая упала в дюйме от подола Корри. Она поняла вдруг, что вся эта толпа мужчин безмолвно ополчилась на нее, женщину, за то, что она вмешивается в их дела и посягает на одного из них. Корри взбеленилась.
– Вас никто не спрашивает! Эвери, мне надо поговорить с тобой. Ты же понимаешь, что это неудобно делать здесь.
– Знаешь, Корри, а ты ни на йоту не изменилась. Нрав у тебя все такой же непокладистый.
Эвери улыбнулся, и Корри показалось, что улыбка у него вышла несколько натянутая.
– Эвери, я не могу больше ждать! И откладывать дольше не стану. Теперь я вижу, что мне следовало сразу же ехать к тебе, а не ждать в Доусоне так долго. Так что ты выслушаешь меня здесь и сейчас. Иначе ты опять уедешь Бог весть куда, на этот свой Скукум, не будешь отвечать на мои письма, и мне придется до старости прождать тебя в этом проклятом Доусоне!
– Послушай, Корри…
– И никаких «Послушай, Корри»! Ты не имеешь права от меня отказаться! Ты соблазнил меня, или ты этого уже не помнишь? Так вот, я беременна, Эвери! Беременна!
Корри сама не верила, что смогла произнести эти слова прилюдно, перед огромной толпой мужчин, с любопытством наблюдающих за драматической сценой. На ее глазах выступили слезы унижения. Если бы она только могла дать ему пощечину и уйти, не оглядываясь! И никогда его больше не видеть! Но был ребенок. Их с Эвери ребенок!
– Эвери, нам надо поговорить, и я останусь здесь с тобой и буду ждать, сколько нужно, хоть до полуночи.
– Корри…
Эвери хотел что-то ответить, но передумал. Вместо этого он только улыбнулся, холодно и безразлично.
– Ну что ж, хорошо. Оставайся со мной и жди, раз уж ты действительно так этого хочешь.
ЧАСТЬ 3
Глава 24
«Согласен ли ты, Эвери Курран, взять в жены Корделию Стюарт?..»
Их венчал двадцатипятилетний священник Фардон Паттс, высокий и худощавый человек с огромным кадыком. Он пришел в нескрываемое; восхищение, получив от Эвери маленький мешочек золотого песка – пожертвование на строительство церкви. Он пришел в еще больший восторг, узнав, что Корри в одиночку предприняла многотрудное путешествие на Север, чтобы разыскать своего жениха. Молодой священник оказался в душе романтиком.
Милли дала Корри голубую шерстяную шаль невероятных размеров. Корри завернулась в нее, чтобы ее беременность не слишком бросалась в глаза. Свадебный наряд невесты состоял из голубой саржевой юбки и белой шелковой кофточки с большим кружевным воротником. Широкополая шляпа венчала высокую прическу. Оглядев себя в маленьком зеркальце, Корри увидела, что лицо ее бледно и печально, а губы дрожат: она была готова расплакаться.
Милли с Альбертой на руках была ее посаженой матерью, а старатель, случайно проходивший мимо церкви, был приглашен на роль свидетеля.
Фардон Паттс совершал обряд в недостроенном помещении, среди штабелей досок и куч опилок. В то время, как его голос то поднимался до небес, то затихал почти до шепота, Корри была погружена в свои мысли. Она должна была так поступить ради благополучия своего ребенка. Как бы то ни было, у него должен был отец. Дитя должно быть любимым, желанным и заботливо взращенным. Корри помнила, каким счастливым было ее детство, и не хотела, чтобы ее собственный ребенок чувствовал себя в чем-то обделенным.
Корри ощущала на своем пальце тяжесть обручального кольца. Оно было нескладное и безыскусное, выплавленное из куска самородка. Эвери второпях купил его у «Майера и сыновей», специализирующихся на изготовлении «подарочных» ювелирных изделий. Оно было такого размера и формы, что больше подходило к мужской руке, чем к женской. Корри мимолетно вспомнила о тете Сьюзен. Для нее было бы настоящим горем видеть, в какой спешке и нищете выходит замуж ее любимая племянница. А что бы сказал Куайд? Наверняка его проницательные голубые глаза наполнились бы гневом при виде того, как его Делия стоит под венцом с человеком, которого больше не любит. Корри чувствовала, что ее сердце готово разорваться от боли на куски. Она постаралась отогнать от себя мысли о Куайде. Если она будет думать о нем, то не выдержит и расплачется. Как будто издалека до нее донесся голос священника:
– Ну вот, теперь вы муж и жена. Мистер Курран, поцелуйте свою супругу. Сейчас для этого самое подходящее время.
– Да, конечно.
Эвери поцеловал ее. Она ощутила прикосновение сухих губ, мягких шелковистых усов и невольно вспомнила нежные, страстные поцелуи Куайда. Милли счастливо улыбнулась, вздохнула и сказала:
– Теперь ты замужняя женщина, к добру это или к худу. Надо надеяться, что к добру. Давайте поедем ко мне и выпьем по глотку шампанского. Пока ты одевалась, Корри, я успела послать за ним. Еще есть лососина. Так что можно устроить настоящий свадебный ужин.
Эвери озабоченно ответил:
– Мы были бы очень рады, но, к сожалению, у нас совсем нет времени. Я обязательно должен сегодня же вернуться назад. Меня ждут, я ведь не предполагал, что женюсь сегодня.
– Вы выбрали прекрасный день для этого, – вставил Фардон Паттс, сияя от удовольствия, отчего у Корри появилось навязчивое желание дать ему пощечину. – Целый месяц стоит на удивление чудесная погода. Ни единого дождичка, и в воздухе такое благоухание.
Эвери выказывал явное нетерпение:
– Да, да. Пойдем, Корри. Нам надо спешить.
Они вышли на улицу. Их уже ждала телега, запряженная мулами, которую Эвери нанял, чтобы перевезти Корри и ее багаж на участок. Старатель, который исполнял роль свидетеля, приподняв шляпу, поклонился дамам и направился к дверям кабака.
– Корри, сейчас мы заедем за твоими вещами и сразу же тронемся в путь. Пусть миссис Муссен едет с нами на телеге, если хочет.
– Хорошо.
Казалось, что они случайные знакомые, старательно придерживающиеся правил хорошего тона по отношению друг к другу.
Они в молчании ехали к дому Милли. Корри смотрела прямо перед собой, не видя ничего вокруг: ни грязи, ни уличной толчеи, ни голубого неба, раскинувшегося над их головами высоким, чистым куполом. В другой день она заметила бы благолепие небесного свода, причудливое смешение оттенков древесной зелени на окрестных холмах.
Но сегодня красота окружающей природы не волновала ее. Наконец-то она вышла замуж за Эвери. Случилось то, о чем она так долго мечтала, ради чего пустилась в это опасное путешествие, перенесла столько мук, тревог и унижения. Но никакой радости и душевного спокойствия она не испытывала. Наоборот, целая гамма неприятных противоречивых чувств теснилась в ее сердце: злоба, разочарование, облегчение, безысходность.
Куайд! О Господи, Куайд…
В то время как Эвери грузил вещи Корри на телегу, Милли подошла к ней и обняла за плечи.
– Корри, я очень рада за тебя теперь, когда все устроилось. Я не говорила этого раньше, но я беспокоилась за тебя. Но теперь ты благополучно вышла замуж, и я спокойна. Возможно, Эвери разбогатеет. По крайней мере это не исключено. Говорят, что участки в карьерах очень прибыльны.
Корри попыталась улыбнуться.
– Пусть у вас с Альбертой все будет хорошо. И не забывай кипятить воду.
– Да, конечно. Ты тоже не забывай. И… приезжай ко мне в гости, слышишь?
– Приеду.
Женщины обнялись и прослезились.
– Милли, если ты увидишь Куайда Хилла, скажи ему, что я вышла замуж и что у меня все хорошо. И… что я очень счастлива.
– Ладно.
– Не забудь, пожалуйста, – очень счастлива. Это важно. И скажи об этом Ли Хуа, у нее салон «Цветущий персик». Ей будет приятно об этом узнать.
– Не беспокойся, я все сделаю. А ты береги себя, тебе надо хорошо питаться и пить молоко, чтобы не было цинги, и…
Напутствия и добрые пожелания Милли еще долго звучали в ушах Корри после их расставания. Пара тощих, изможденных мулов с трудом тащила тяжелую поклажу по неровной дороге, колеса скрипели и подпрыгивали на колдобинах. За телегой столбом поднималась пыль. Тюки, наскоро и небрежно уложенные, перекатывались с места на место и бились о борта.
– Хорошо, что ты приехала с большим запасом провизии. Его хватит на то, чтобы прокормить лишний рот и, может быть, сэкономить немного денег при очередной закупке продовольствия.
Эвери говорил с ней мягко и по-дружески. Но Корри не могла справиться с закипавшей злостью. Когда Корри спросила его, не брал ли он денег у Дональда, Эвери вспыхнул таким благородным негодованием, что она решила оставить этот разговор. Но мысль о том, что Дональд силой своих денег удерживал Эвери вдалеке от нее так долго, надеясь не допустить их свадьбы, не покидала ее.
Как бы то ни было, теперь они женаты, и Дональд Ирль больше не властен над ее судьбой. Хотя бы за это Корри может благодарить Бога!
Окраины Доусона представляли собой беспорядочное нагромождение палаток и бараков. Они выехали к реке, где должны были сесть на паром, чтобы переправиться на другую сторону. Другой берег был холмистым, дорога пошла круче, и несчастные животные еле передвигали ноги. Молодожены почти не разговаривали друг с другом. Корри задумчиво крутила на пальце кольцо. Нет, это свадебное торжество ничуть не походило на то, каким она представляла его в мечтах и снах.
И вообще весь сегодняшний день казался нереальным, фантастическим. И даже солнце, висящее в безоблачном небе, как апельсин на новогодней елке, и лесистые холмы, блестящие проплешинами в тех местах, где люди вырубили деревья, казалось, сошли с детского рисунка.
На равнине, которая предстала наконец их взору, повсюду возвышались груды гравия, издали похожие на игрушечные вулканы. Среди них были разбросаны штабеля досок и горное оборудование. Они проезжали мимо механических землечерпалок и столбов со странными названиями участков: «Старожил», «Глубокое ущелье», «Нижний, N 48». В воздухе стоял удушливый запах горелого мокрого дерева.
На пересечении двух притоков Юкона – Эльдорадо и Бонанзы – было основано поселение Гранд Форкс. Это оказались два ряда бараков и палаток, вытянувшихся вдоль грязной улочки, наполненной обычной для здешних мест кутерьмой людей и животных. Они миновали вывеску «Венская кондитерская», и Корри подумала, каким образом и из каких продуктов в этих условиях можно выпекать воздушные эклеры и бисквиты. Остальные вывески были традиционными: «Отель «Золотой Холм», «Дансинг», «Игорный дом». Один взгляд на панораму поселка привел состояние духа Корри в окончательный упадок.
Они остановились у ресторанчика с зазывным названием «Самородок», двухэтажного бревенчатого строения с готическим портиком и объявлением, предлагающим комнаты на ночь, виски и эль.
Корри поужинала без аппетита. Сорокалетняя хозяйка заведения мисс Гилхолей в белом парусиновом переднике, обтягивающем ее полный стан, оказалась знакомой Эвери. Обслуживая, она обсуждала с ним каких-то людей – Оленьего Билла, Нельса, Петерсона, – отчего Корри чувствовала себя неловко и отчужденно. Она никого здесь не знала, и было очевидно, что Эвери в тягость ее присутствие.
К концу дня они наконец-то добрались до нового участка Эвери. Корри была до того измучена, что едва заметила это пустынное и заброшенное место на склоне холма. Посреди участка стояла кособокая, приземистая хижина, такая крохотная, что казалось, в ней могли жить только гномы.
У входа в нее Эвери представил Корри трех своих компаньонов, двое из которых оказались мрачными заросшими мужчинами с изнуренными, распухшими от комариных укусов лицами, а третий, Мэйсон Эдварде, молодой человек, по виду не старше Корри, был, напротив, чисто выбрит и выглядел дружелюбно.
Их венчал двадцатипятилетний священник Фардон Паттс, высокий и худощавый человек с огромным кадыком. Он пришел в нескрываемое; восхищение, получив от Эвери маленький мешочек золотого песка – пожертвование на строительство церкви. Он пришел в еще больший восторг, узнав, что Корри в одиночку предприняла многотрудное путешествие на Север, чтобы разыскать своего жениха. Молодой священник оказался в душе романтиком.
Милли дала Корри голубую шерстяную шаль невероятных размеров. Корри завернулась в нее, чтобы ее беременность не слишком бросалась в глаза. Свадебный наряд невесты состоял из голубой саржевой юбки и белой шелковой кофточки с большим кружевным воротником. Широкополая шляпа венчала высокую прическу. Оглядев себя в маленьком зеркальце, Корри увидела, что лицо ее бледно и печально, а губы дрожат: она была готова расплакаться.
Милли с Альбертой на руках была ее посаженой матерью, а старатель, случайно проходивший мимо церкви, был приглашен на роль свидетеля.
Фардон Паттс совершал обряд в недостроенном помещении, среди штабелей досок и куч опилок. В то время, как его голос то поднимался до небес, то затихал почти до шепота, Корри была погружена в свои мысли. Она должна была так поступить ради благополучия своего ребенка. Как бы то ни было, у него должен был отец. Дитя должно быть любимым, желанным и заботливо взращенным. Корри помнила, каким счастливым было ее детство, и не хотела, чтобы ее собственный ребенок чувствовал себя в чем-то обделенным.
Корри ощущала на своем пальце тяжесть обручального кольца. Оно было нескладное и безыскусное, выплавленное из куска самородка. Эвери второпях купил его у «Майера и сыновей», специализирующихся на изготовлении «подарочных» ювелирных изделий. Оно было такого размера и формы, что больше подходило к мужской руке, чем к женской. Корри мимолетно вспомнила о тете Сьюзен. Для нее было бы настоящим горем видеть, в какой спешке и нищете выходит замуж ее любимая племянница. А что бы сказал Куайд? Наверняка его проницательные голубые глаза наполнились бы гневом при виде того, как его Делия стоит под венцом с человеком, которого больше не любит. Корри чувствовала, что ее сердце готово разорваться от боли на куски. Она постаралась отогнать от себя мысли о Куайде. Если она будет думать о нем, то не выдержит и расплачется. Как будто издалека до нее донесся голос священника:
– Ну вот, теперь вы муж и жена. Мистер Курран, поцелуйте свою супругу. Сейчас для этого самое подходящее время.
– Да, конечно.
Эвери поцеловал ее. Она ощутила прикосновение сухих губ, мягких шелковистых усов и невольно вспомнила нежные, страстные поцелуи Куайда. Милли счастливо улыбнулась, вздохнула и сказала:
– Теперь ты замужняя женщина, к добру это или к худу. Надо надеяться, что к добру. Давайте поедем ко мне и выпьем по глотку шампанского. Пока ты одевалась, Корри, я успела послать за ним. Еще есть лососина. Так что можно устроить настоящий свадебный ужин.
Эвери озабоченно ответил:
– Мы были бы очень рады, но, к сожалению, у нас совсем нет времени. Я обязательно должен сегодня же вернуться назад. Меня ждут, я ведь не предполагал, что женюсь сегодня.
– Вы выбрали прекрасный день для этого, – вставил Фардон Паттс, сияя от удовольствия, отчего у Корри появилось навязчивое желание дать ему пощечину. – Целый месяц стоит на удивление чудесная погода. Ни единого дождичка, и в воздухе такое благоухание.
Эвери выказывал явное нетерпение:
– Да, да. Пойдем, Корри. Нам надо спешить.
Они вышли на улицу. Их уже ждала телега, запряженная мулами, которую Эвери нанял, чтобы перевезти Корри и ее багаж на участок. Старатель, который исполнял роль свидетеля, приподняв шляпу, поклонился дамам и направился к дверям кабака.
– Корри, сейчас мы заедем за твоими вещами и сразу же тронемся в путь. Пусть миссис Муссен едет с нами на телеге, если хочет.
– Хорошо.
Казалось, что они случайные знакомые, старательно придерживающиеся правил хорошего тона по отношению друг к другу.
Они в молчании ехали к дому Милли. Корри смотрела прямо перед собой, не видя ничего вокруг: ни грязи, ни уличной толчеи, ни голубого неба, раскинувшегося над их головами высоким, чистым куполом. В другой день она заметила бы благолепие небесного свода, причудливое смешение оттенков древесной зелени на окрестных холмах.
Но сегодня красота окружающей природы не волновала ее. Наконец-то она вышла замуж за Эвери. Случилось то, о чем она так долго мечтала, ради чего пустилась в это опасное путешествие, перенесла столько мук, тревог и унижения. Но никакой радости и душевного спокойствия она не испытывала. Наоборот, целая гамма неприятных противоречивых чувств теснилась в ее сердце: злоба, разочарование, облегчение, безысходность.
Куайд! О Господи, Куайд…
В то время как Эвери грузил вещи Корри на телегу, Милли подошла к ней и обняла за плечи.
– Корри, я очень рада за тебя теперь, когда все устроилось. Я не говорила этого раньше, но я беспокоилась за тебя. Но теперь ты благополучно вышла замуж, и я спокойна. Возможно, Эвери разбогатеет. По крайней мере это не исключено. Говорят, что участки в карьерах очень прибыльны.
Корри попыталась улыбнуться.
– Пусть у вас с Альбертой все будет хорошо. И не забывай кипятить воду.
– Да, конечно. Ты тоже не забывай. И… приезжай ко мне в гости, слышишь?
– Приеду.
Женщины обнялись и прослезились.
– Милли, если ты увидишь Куайда Хилла, скажи ему, что я вышла замуж и что у меня все хорошо. И… что я очень счастлива.
– Ладно.
– Не забудь, пожалуйста, – очень счастлива. Это важно. И скажи об этом Ли Хуа, у нее салон «Цветущий персик». Ей будет приятно об этом узнать.
– Не беспокойся, я все сделаю. А ты береги себя, тебе надо хорошо питаться и пить молоко, чтобы не было цинги, и…
Напутствия и добрые пожелания Милли еще долго звучали в ушах Корри после их расставания. Пара тощих, изможденных мулов с трудом тащила тяжелую поклажу по неровной дороге, колеса скрипели и подпрыгивали на колдобинах. За телегой столбом поднималась пыль. Тюки, наскоро и небрежно уложенные, перекатывались с места на место и бились о борта.
– Хорошо, что ты приехала с большим запасом провизии. Его хватит на то, чтобы прокормить лишний рот и, может быть, сэкономить немного денег при очередной закупке продовольствия.
Эвери говорил с ней мягко и по-дружески. Но Корри не могла справиться с закипавшей злостью. Когда Корри спросила его, не брал ли он денег у Дональда, Эвери вспыхнул таким благородным негодованием, что она решила оставить этот разговор. Но мысль о том, что Дональд силой своих денег удерживал Эвери вдалеке от нее так долго, надеясь не допустить их свадьбы, не покидала ее.
Как бы то ни было, теперь они женаты, и Дональд Ирль больше не властен над ее судьбой. Хотя бы за это Корри может благодарить Бога!
Окраины Доусона представляли собой беспорядочное нагромождение палаток и бараков. Они выехали к реке, где должны были сесть на паром, чтобы переправиться на другую сторону. Другой берег был холмистым, дорога пошла круче, и несчастные животные еле передвигали ноги. Молодожены почти не разговаривали друг с другом. Корри задумчиво крутила на пальце кольцо. Нет, это свадебное торжество ничуть не походило на то, каким она представляла его в мечтах и снах.
И вообще весь сегодняшний день казался нереальным, фантастическим. И даже солнце, висящее в безоблачном небе, как апельсин на новогодней елке, и лесистые холмы, блестящие проплешинами в тех местах, где люди вырубили деревья, казалось, сошли с детского рисунка.
На равнине, которая предстала наконец их взору, повсюду возвышались груды гравия, издали похожие на игрушечные вулканы. Среди них были разбросаны штабеля досок и горное оборудование. Они проезжали мимо механических землечерпалок и столбов со странными названиями участков: «Старожил», «Глубокое ущелье», «Нижний, N 48». В воздухе стоял удушливый запах горелого мокрого дерева.
На пересечении двух притоков Юкона – Эльдорадо и Бонанзы – было основано поселение Гранд Форкс. Это оказались два ряда бараков и палаток, вытянувшихся вдоль грязной улочки, наполненной обычной для здешних мест кутерьмой людей и животных. Они миновали вывеску «Венская кондитерская», и Корри подумала, каким образом и из каких продуктов в этих условиях можно выпекать воздушные эклеры и бисквиты. Остальные вывески были традиционными: «Отель «Золотой Холм», «Дансинг», «Игорный дом». Один взгляд на панораму поселка привел состояние духа Корри в окончательный упадок.
Они остановились у ресторанчика с зазывным названием «Самородок», двухэтажного бревенчатого строения с готическим портиком и объявлением, предлагающим комнаты на ночь, виски и эль.
Корри поужинала без аппетита. Сорокалетняя хозяйка заведения мисс Гилхолей в белом парусиновом переднике, обтягивающем ее полный стан, оказалась знакомой Эвери. Обслуживая, она обсуждала с ним каких-то людей – Оленьего Билла, Нельса, Петерсона, – отчего Корри чувствовала себя неловко и отчужденно. Она никого здесь не знала, и было очевидно, что Эвери в тягость ее присутствие.
К концу дня они наконец-то добрались до нового участка Эвери. Корри была до того измучена, что едва заметила это пустынное и заброшенное место на склоне холма. Посреди участка стояла кособокая, приземистая хижина, такая крохотная, что казалось, в ней могли жить только гномы.
У входа в нее Эвери представил Корри трех своих компаньонов, двое из которых оказались мрачными заросшими мужчинами с изнуренными, распухшими от комариных укусов лицами, а третий, Мэйсон Эдварде, молодой человек, по виду не старше Корри, был, напротив, чисто выбрит и выглядел дружелюбно.