Страница:
Через мгновение Корри аккуратно спрятала коробку на самое дно сундука, чтобы Эвери нечаянно не наткнулся на нее.
Пришел сентябрь, и начались первые заморозки, с которыми, к большому облегчению Корри, совершенно пропали комары. Теперь ничто не мешало ей совершать долгие прогулки по окрестным холмам и любоваться осенней природой. Кроваво-красное зарево осинника сменялось золотистым сиянием тополей и березовых рощ, под ногами шуршала пестрая листва, тронутая утренним морозцем. Река тоже изменила свой цвет, он стал насыщеннее и глубже. Корри подумала, что впервые видит этот суровый край таким прекрасным.
Как-то Эвери сказал ей, что по соседству с ними какая-то компания, основанная в Сан-Франциско, устанавливает огромную паровую землечерпалку. Корри пришла в ужас, когда узнала, что называется она «Ирль и K°». Ей с трудом удалось скрыть свое беспокойство от Эвери. Но позже, вернувшись к своим обычным хозяйственным делам, она по здравом размышлении решила, что бояться ей теперь нечего: она – замужняя женщина, так что пусть Дональд забирает себе двадцать процентов папиного состояния и будет доволен этим.
В начале сентября Корри впервые увидела северное сияние. Мэйсон, который по окончании рабочего дня зашел проведать ее, объяснил ей, что это всего лишь электромагнитное явление.
– Говорят, что оно предвещает наступление зимних холодов. Я предпочитаю думать, что это Господь Бог показывает нам свое всемогущество.
Корри улыбнулась.
– Что бы то ни было, зрелище воистину прекрасное.
Они стояли замерев и не могли оторвать взгляда от неба, которое от края до края прорезали сияющие дуги, мерцающие темно-зеленым светом. Создавалось ощущение фантастическое, нереальное, тем более что все это происходило в полнейшем безмолвии. Легкий ветерок слегка шевелил волосы на голове, отчего казалось, что на людей нисходит какая-то высшая сила, приобщающая их к небесной жизни.
Со склона холма раздавались крики Эвери и его товарищей, которые, несмотря на вечерний час, не оставляли своих трудов. Они были так погружены в работу, что ничего вокруг не замечали. Корри знала, что подобные вещи не имеют для них никакого значения. Единственное сияние, которое могло привлечь их внимание, – это блеск золотого песка на дне корзины с глиной и гравием. Корри услышала голос Мэйсона:
– Я столько слышал о полярном сиянии, а теперь вижу его своими глазами. Когда я наконец вернусь домой и снова пойду учиться в колледж, я буду вспоминать нашу жизнь здесь. Это сияние. И тебя, Корри. Ты очень красивая.
Эти слова прозвучали тихо-тихо, как шелест ветерка. Корри почудилось, что они доносятся с неба и вызваны таинственной игрой светящихся лучей. Не сводя глаз с сияния, Корри сказала:
– Мэйсон, ты не будешь вспоминать меня. Пройдет совсем немного времени, и ты меня забудешь. Я – жена Эвери. У нас скоро родится ребенок. И потом, я сейчас совсем некрасивая, толстая.
– Это неправда. Ты очень красивая. Ты самая красивая женщина на свете. Я люблю тебя, Корри!
– Нет, Мэйсон, нет.
– Я действительно люблю тебя.
Он отбросил с глаз длинную прядь белокурых волос. Корри недавно стригла его, но он снова оброс и стал похож на юного пастушка с выгоревшими на солнце, взлохмаченными кудрями. Он казался еще моложе своих девятнадцати лет. «Совсем ребенок», – подумала Корри. Она взяла его за руку. Мужчины были заняты своим делом и не смотрели в их сторону.
– Мэйсон, мне не следует позволять тебе говорить такие вещи. Я – замужняя женщина. А ты вернешься домой в Мичиган и найдешь там красивую девушку, которая станет твоей женой. Я ведь не могу ею стать. – Корри еще больше смягчила голос. – Хотя, должна тебе сказать, без твоей помощи по хозяйству мне было бы очень трудно. Я благодарна тебе и за дрожжи, и за корыто.
– Да, корыто.
Мэйсон печально улыбнулся, и его улыбка совпала с очередным всполохом сияния. Корри вдруг почувствовала, что он с силой сжимает в руке ее пальцы.
– Корри, зачем ты вышла за него замуж? Я имею в виду Эвери. Ты ведь не любишь его, я знаю. И он тебя не любит.
– Мэйсон!
Корри отступила от него.
– Ты сама знаешь, что это правда. Когда я увидел, как он смотрел на тебя в тот первый вечер, когда ты приехала, мне захотелось ударить его. И до сих пор хочется. Жениться на такой прекрасной девушке, а потом относиться к ней, как будто ее не существует, как… как к служанке, или машине, или… как будто она годится только для одного…
– Мэйсон! Ты забываешься! Тебя это не касается. Мы с Эвери счастливы. Иначе и быть не может! Так что, пожалуйста, не вмешивайся куда тебя не просят.
– Я и не вмешиваюсь! Ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое?
– Да, я думаю, так будет лучше. Мэйсон, мне очень жаль.
– Мне тоже.
В следующее мгновение, прежде чем Корри успела опомниться, Мэйсон шагнул к ней и поцеловал. Прикосновение его влажных губ было по-детски неуклюжим, но страстность горячего сильного тела была совсем не детской.
– Мэйсон! Ты не должен…
Корри отстранилась, чтобы перевести дыхание.
– Ерунда.
Он уткнулся лицом в ее шею, а потом снова поцеловал. На этот раз поцелуй был долгим и жадным. Корри чувствовала биение его юного сердца и думала о том, что он никогда не знал женщины и что он любит ее. Так почему же она испытывает такое ужасающее, мрачное отчаяние? Она мягко попыталась отстранить его.
– Мэйсон! Ради Бога, что если Эвери нас увидит? Он и так недолюбливает тебя. Ты представляешь себе, что будет… Он может заставить тебя продать свою долю участка. Он отберет ее, и тебе придется вернуться домой. И потом, Мэйсон, ты слишком молод для меня.
Медленно и неохотно Мэйсон отодвинулся от нее. На его лице и волосах сверкали зеленые молнии.
– Хорошо. Я оставлю тебя, раз ты просишь. Но я не могу перестать любить тебя, Корри. И я совсем не так молод, как ты думаешь. Я старше тебя. И я был бы тебе лучшим мужем, чем этот алчный и глупый Эвери!
Мэйсон зло отвернулся от нее и пошел прочь, а Корри вошла в домик и накинула на гвоздь кожаный ремешок. Потом зажгла лампу и села на кровать.
Если бы Эвери хоть раз поцеловал ее, как этот мальчик! Если бы только… Как счастливы они могли бы быть!
Всю вторую неделю сентября шли проливные холодные дожди. Корри и Эвери дни напролет сидели в своем домике.
Эвери не хотел ни играть в криббидж, ни читать – Корри привезла с собой целую связку книг, – большую часть времени он ходил из угла в угол, изредка открывая дверь и вглядываясь в серую, безнадежную пелену дождя.
Крыша протекала. Вода и грязь сочились сверху по меньшей мере в восьми местах. Корри уже отчаялась бороться с этой капелью – и так весь пол был уставлен тазиками. Эвери ворчливо заметил, что дерн на крыше хорош только зимой, когда он замерзает и не пропускает не только воду, но и холодный воздух. Но раз идет дождь… Тут уж ничего не поделаешь.
Нервы Корри были и так напряжены до предела, стук капель о брезентовое покрытие на полу окончательно вывел ее из себя. Она долго крепилась, но наконец не выдержала и спросила:
– Эвери, когда ты собираешься возвращаться в Сан-Франциско?
– Не раньше, чем разбогатею. Я же говорил тебе.
– Когда же это произойдет? У тебя ведь уже достаточно золота. Каждый вечер ты приносишь по целой миске золотого песка, а кожаная сумка с самородками стала такой тяжелой, что ее невозможно оторвать от пола. Чего же ты еще хочешь, Эвери?
– Я хочу быть богатым. Я хочу швыряться деньгами, как короли Эльдорадо. Хочу купаться в золоте, как свинья в грязи. Хочу покупать вино по сто долларов за бутылку и не думать о цене. Хочу особняк в Сан-Франциско – шесть особняков!
– Но Милли говорит, что все лучшие участки на Эльдорадо давно раскуплены. Что…
– К черту Милли! Что она в этом понимает? В этой горе, которую мы роем, должно быть золото, Корри. Я это чувствую. Здесь должна быть настоящая богатая жила. А если не здесь, так где-нибудь еще. Люди достают из земли чертову прорву золота. Я тоже хочу. Я заслуживаю его не меньше, чем остальные, и не отступлю, пока не получу то, что мне принадлежит по праву.
– Но как же наш ребенок, Эвери? Я не хочу, чтобы он родился здесь, на Аляске. Это должно случиться в моем доме, в моей комнате. Чтобы рядом были тетя Сьюзен и миссис Прайс, и Беа Эллен…
Эвери прервал ее нетерпеливым жестом.
– Послушай, Корри, я ведь не просил тебя приезжать сюда. Ты, не спрашивая моего совета, сама решилась на этот отчаянный, безумный шаг. А теперь осыпаешь меня упреками и жалобами. Я ведь женился на тебе, как подобает джентльмену. Я дал ребенку свое имя. Что же такого, если он родится здесь? Мы можем назвать в его честь шурф, который сделает нас богачами.
– Эвери, меня не интересует, в честь кого ты назовешь шурф. Меня вовсе не интересует золото. Я хочу вернуться домой.
– Прекрасно. Возвращайся.
– Но у меня нет денег на билет. Тетя Сьюзен еще не прислала их. Эвери, я…
– Черт побери!
Эвери взорвался, и Корри вдруг постигла всю глубину его отчаяния: изо дня в день, в грязи и холоде, почти вручную он безнадежно ищет золотую жилу на посредственном участке, а вокруг ходят и будоражат воображение слухи о счастливчиках, сказочно разбогатевших где-то совсем рядом.
– Я не могу себе этого позволить, Корри. И не смотри на меня так. У меня действительно есть немного золота, но надо экономить. Мне могут понадобиться деньги еще на один участок или на закупку провизии. Ты знаешь, какие дорогие здесь продукты? Это настоящий грабеж! Здесь листок бумаги стоит двадцать центов! Нет, я не могу прикасаться к этим деньгам!
– Даже если они нужны твоей жене и ребенку?
– Они не нужны тебе. Здесь у тебя есть все необходимое для нормальной жизни. Если ты наберешься терпения, я куплю тебе билет на пароход. Сотню билетов! Я же обещал осыпать тебя золотом, так дай мне шанс это сделать.
– Но я не хочу рожать ребенка здесь!
В ответ он сорвал с гвоздя куртку и, хлопнув дверью, вышел под дождь.
На следующий день произошел несчастный случай. Дождь перестал, но было холодно, по небу плыли свинцово-сизые тучи. Корри приоткрыла дверь и выглянула наружу. Насквозь промокшие леса недружелюбно обступали человеческое жилье, в воздухе пахло промозглой сыростью. Корри собиралась уже закрыть дверь, но тут с холма, где работали мужчины, до нее донеслись крики. У Корри похолодело сердце, не чувствуя под собой ног, она бросилась к новому шурфу, вокруг которого склонились Мэйсон, Бэзил Хеминг и Билл Хоталинг.
– Он там, внизу. Он хотел опустить вниз корзину, но веревка не выдержала. С ним все в порядке, я слышу его голос.
Мэйсон улыбнулся Корри, чтобы как-то подбодрить ее. Билл Хоталинг угрюмо проворчал:
– Я же говорил вам, что женщина на прииске – к несчастью.
Корри вспыхнула.
– Не говорите ерунды! Принесите лучше другую веревку. Что толку стоять и смотреть. Ну же! Несите веревку!
Билл Хоталинг наградил ее яростным взглядом и побежал исполнять приказание. Корри склонилась над темной дырой в земле и громко крикнула:
– Эвери!
Из глубины донеслось:
– Слава Богу, со мной все в порядке. Принесите веревку и вытащите меня отсюда, черт побери. Мы и так уже потеряли кучу времени.
– Билл уже побежал за ней.
Корри знала, что эти шурфы, каждый из которых глубиной в двадцать два фута, очень опасны, тем более теперь, когда между ними стали строить тоннель. Но на этот раз все обошлось: они достали Эвери целым и невредимым, перепачканным с ног до головы глиной.
– Эвери, ну как ты?
– Все нормально. Только я не понимаю, почему оборвалась веревка. Такое ощущение, что кто-то приложил к ней руку. Я купил ее в Доусоне две недели назад, она совсем новая.
Эвери сделал шаг и застонал от боли, не в силах ступить на правую ногу. Корри бросилась к нему, чтобы поддержать, но Эвери холодно отстранил ее и сказал:
– Оставь меня! Ничего страшного, я всего лишь подвернул ногу. Давайте заменим веревку, я снова спущусь вниз и буду насыпать глину в корзину, а вы поднимайте ее наверх. Все-таки странно. Ума не приложу, что могло статься с веревкой.
Взгляд, брошенный при этом на Корри, ясно давал понять, что не один Билл Хоталинг считает ее причиной всех бед и несчастий.
Глава 26
Глава 27
Пришел сентябрь, и начались первые заморозки, с которыми, к большому облегчению Корри, совершенно пропали комары. Теперь ничто не мешало ей совершать долгие прогулки по окрестным холмам и любоваться осенней природой. Кроваво-красное зарево осинника сменялось золотистым сиянием тополей и березовых рощ, под ногами шуршала пестрая листва, тронутая утренним морозцем. Река тоже изменила свой цвет, он стал насыщеннее и глубже. Корри подумала, что впервые видит этот суровый край таким прекрасным.
Как-то Эвери сказал ей, что по соседству с ними какая-то компания, основанная в Сан-Франциско, устанавливает огромную паровую землечерпалку. Корри пришла в ужас, когда узнала, что называется она «Ирль и K°». Ей с трудом удалось скрыть свое беспокойство от Эвери. Но позже, вернувшись к своим обычным хозяйственным делам, она по здравом размышлении решила, что бояться ей теперь нечего: она – замужняя женщина, так что пусть Дональд забирает себе двадцать процентов папиного состояния и будет доволен этим.
В начале сентября Корри впервые увидела северное сияние. Мэйсон, который по окончании рабочего дня зашел проведать ее, объяснил ей, что это всего лишь электромагнитное явление.
– Говорят, что оно предвещает наступление зимних холодов. Я предпочитаю думать, что это Господь Бог показывает нам свое всемогущество.
Корри улыбнулась.
– Что бы то ни было, зрелище воистину прекрасное.
Они стояли замерев и не могли оторвать взгляда от неба, которое от края до края прорезали сияющие дуги, мерцающие темно-зеленым светом. Создавалось ощущение фантастическое, нереальное, тем более что все это происходило в полнейшем безмолвии. Легкий ветерок слегка шевелил волосы на голове, отчего казалось, что на людей нисходит какая-то высшая сила, приобщающая их к небесной жизни.
Со склона холма раздавались крики Эвери и его товарищей, которые, несмотря на вечерний час, не оставляли своих трудов. Они были так погружены в работу, что ничего вокруг не замечали. Корри знала, что подобные вещи не имеют для них никакого значения. Единственное сияние, которое могло привлечь их внимание, – это блеск золотого песка на дне корзины с глиной и гравием. Корри услышала голос Мэйсона:
– Я столько слышал о полярном сиянии, а теперь вижу его своими глазами. Когда я наконец вернусь домой и снова пойду учиться в колледж, я буду вспоминать нашу жизнь здесь. Это сияние. И тебя, Корри. Ты очень красивая.
Эти слова прозвучали тихо-тихо, как шелест ветерка. Корри почудилось, что они доносятся с неба и вызваны таинственной игрой светящихся лучей. Не сводя глаз с сияния, Корри сказала:
– Мэйсон, ты не будешь вспоминать меня. Пройдет совсем немного времени, и ты меня забудешь. Я – жена Эвери. У нас скоро родится ребенок. И потом, я сейчас совсем некрасивая, толстая.
– Это неправда. Ты очень красивая. Ты самая красивая женщина на свете. Я люблю тебя, Корри!
– Нет, Мэйсон, нет.
– Я действительно люблю тебя.
Он отбросил с глаз длинную прядь белокурых волос. Корри недавно стригла его, но он снова оброс и стал похож на юного пастушка с выгоревшими на солнце, взлохмаченными кудрями. Он казался еще моложе своих девятнадцати лет. «Совсем ребенок», – подумала Корри. Она взяла его за руку. Мужчины были заняты своим делом и не смотрели в их сторону.
– Мэйсон, мне не следует позволять тебе говорить такие вещи. Я – замужняя женщина. А ты вернешься домой в Мичиган и найдешь там красивую девушку, которая станет твоей женой. Я ведь не могу ею стать. – Корри еще больше смягчила голос. – Хотя, должна тебе сказать, без твоей помощи по хозяйству мне было бы очень трудно. Я благодарна тебе и за дрожжи, и за корыто.
– Да, корыто.
Мэйсон печально улыбнулся, и его улыбка совпала с очередным всполохом сияния. Корри вдруг почувствовала, что он с силой сжимает в руке ее пальцы.
– Корри, зачем ты вышла за него замуж? Я имею в виду Эвери. Ты ведь не любишь его, я знаю. И он тебя не любит.
– Мэйсон!
Корри отступила от него.
– Ты сама знаешь, что это правда. Когда я увидел, как он смотрел на тебя в тот первый вечер, когда ты приехала, мне захотелось ударить его. И до сих пор хочется. Жениться на такой прекрасной девушке, а потом относиться к ней, как будто ее не существует, как… как к служанке, или машине, или… как будто она годится только для одного…
– Мэйсон! Ты забываешься! Тебя это не касается. Мы с Эвери счастливы. Иначе и быть не может! Так что, пожалуйста, не вмешивайся куда тебя не просят.
– Я и не вмешиваюсь! Ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое?
– Да, я думаю, так будет лучше. Мэйсон, мне очень жаль.
– Мне тоже.
В следующее мгновение, прежде чем Корри успела опомниться, Мэйсон шагнул к ней и поцеловал. Прикосновение его влажных губ было по-детски неуклюжим, но страстность горячего сильного тела была совсем не детской.
– Мэйсон! Ты не должен…
Корри отстранилась, чтобы перевести дыхание.
– Ерунда.
Он уткнулся лицом в ее шею, а потом снова поцеловал. На этот раз поцелуй был долгим и жадным. Корри чувствовала биение его юного сердца и думала о том, что он никогда не знал женщины и что он любит ее. Так почему же она испытывает такое ужасающее, мрачное отчаяние? Она мягко попыталась отстранить его.
– Мэйсон! Ради Бога, что если Эвери нас увидит? Он и так недолюбливает тебя. Ты представляешь себе, что будет… Он может заставить тебя продать свою долю участка. Он отберет ее, и тебе придется вернуться домой. И потом, Мэйсон, ты слишком молод для меня.
Медленно и неохотно Мэйсон отодвинулся от нее. На его лице и волосах сверкали зеленые молнии.
– Хорошо. Я оставлю тебя, раз ты просишь. Но я не могу перестать любить тебя, Корри. И я совсем не так молод, как ты думаешь. Я старше тебя. И я был бы тебе лучшим мужем, чем этот алчный и глупый Эвери!
Мэйсон зло отвернулся от нее и пошел прочь, а Корри вошла в домик и накинула на гвоздь кожаный ремешок. Потом зажгла лампу и села на кровать.
Если бы Эвери хоть раз поцеловал ее, как этот мальчик! Если бы только… Как счастливы они могли бы быть!
Всю вторую неделю сентября шли проливные холодные дожди. Корри и Эвери дни напролет сидели в своем домике.
Эвери не хотел ни играть в криббидж, ни читать – Корри привезла с собой целую связку книг, – большую часть времени он ходил из угла в угол, изредка открывая дверь и вглядываясь в серую, безнадежную пелену дождя.
Крыша протекала. Вода и грязь сочились сверху по меньшей мере в восьми местах. Корри уже отчаялась бороться с этой капелью – и так весь пол был уставлен тазиками. Эвери ворчливо заметил, что дерн на крыше хорош только зимой, когда он замерзает и не пропускает не только воду, но и холодный воздух. Но раз идет дождь… Тут уж ничего не поделаешь.
Нервы Корри были и так напряжены до предела, стук капель о брезентовое покрытие на полу окончательно вывел ее из себя. Она долго крепилась, но наконец не выдержала и спросила:
– Эвери, когда ты собираешься возвращаться в Сан-Франциско?
– Не раньше, чем разбогатею. Я же говорил тебе.
– Когда же это произойдет? У тебя ведь уже достаточно золота. Каждый вечер ты приносишь по целой миске золотого песка, а кожаная сумка с самородками стала такой тяжелой, что ее невозможно оторвать от пола. Чего же ты еще хочешь, Эвери?
– Я хочу быть богатым. Я хочу швыряться деньгами, как короли Эльдорадо. Хочу купаться в золоте, как свинья в грязи. Хочу покупать вино по сто долларов за бутылку и не думать о цене. Хочу особняк в Сан-Франциско – шесть особняков!
– Но Милли говорит, что все лучшие участки на Эльдорадо давно раскуплены. Что…
– К черту Милли! Что она в этом понимает? В этой горе, которую мы роем, должно быть золото, Корри. Я это чувствую. Здесь должна быть настоящая богатая жила. А если не здесь, так где-нибудь еще. Люди достают из земли чертову прорву золота. Я тоже хочу. Я заслуживаю его не меньше, чем остальные, и не отступлю, пока не получу то, что мне принадлежит по праву.
– Но как же наш ребенок, Эвери? Я не хочу, чтобы он родился здесь, на Аляске. Это должно случиться в моем доме, в моей комнате. Чтобы рядом были тетя Сьюзен и миссис Прайс, и Беа Эллен…
Эвери прервал ее нетерпеливым жестом.
– Послушай, Корри, я ведь не просил тебя приезжать сюда. Ты, не спрашивая моего совета, сама решилась на этот отчаянный, безумный шаг. А теперь осыпаешь меня упреками и жалобами. Я ведь женился на тебе, как подобает джентльмену. Я дал ребенку свое имя. Что же такого, если он родится здесь? Мы можем назвать в его честь шурф, который сделает нас богачами.
– Эвери, меня не интересует, в честь кого ты назовешь шурф. Меня вовсе не интересует золото. Я хочу вернуться домой.
– Прекрасно. Возвращайся.
– Но у меня нет денег на билет. Тетя Сьюзен еще не прислала их. Эвери, я…
– Черт побери!
Эвери взорвался, и Корри вдруг постигла всю глубину его отчаяния: изо дня в день, в грязи и холоде, почти вручную он безнадежно ищет золотую жилу на посредственном участке, а вокруг ходят и будоражат воображение слухи о счастливчиках, сказочно разбогатевших где-то совсем рядом.
– Я не могу себе этого позволить, Корри. И не смотри на меня так. У меня действительно есть немного золота, но надо экономить. Мне могут понадобиться деньги еще на один участок или на закупку провизии. Ты знаешь, какие дорогие здесь продукты? Это настоящий грабеж! Здесь листок бумаги стоит двадцать центов! Нет, я не могу прикасаться к этим деньгам!
– Даже если они нужны твоей жене и ребенку?
– Они не нужны тебе. Здесь у тебя есть все необходимое для нормальной жизни. Если ты наберешься терпения, я куплю тебе билет на пароход. Сотню билетов! Я же обещал осыпать тебя золотом, так дай мне шанс это сделать.
– Но я не хочу рожать ребенка здесь!
В ответ он сорвал с гвоздя куртку и, хлопнув дверью, вышел под дождь.
На следующий день произошел несчастный случай. Дождь перестал, но было холодно, по небу плыли свинцово-сизые тучи. Корри приоткрыла дверь и выглянула наружу. Насквозь промокшие леса недружелюбно обступали человеческое жилье, в воздухе пахло промозглой сыростью. Корри собиралась уже закрыть дверь, но тут с холма, где работали мужчины, до нее донеслись крики. У Корри похолодело сердце, не чувствуя под собой ног, она бросилась к новому шурфу, вокруг которого склонились Мэйсон, Бэзил Хеминг и Билл Хоталинг.
– Он там, внизу. Он хотел опустить вниз корзину, но веревка не выдержала. С ним все в порядке, я слышу его голос.
Мэйсон улыбнулся Корри, чтобы как-то подбодрить ее. Билл Хоталинг угрюмо проворчал:
– Я же говорил вам, что женщина на прииске – к несчастью.
Корри вспыхнула.
– Не говорите ерунды! Принесите лучше другую веревку. Что толку стоять и смотреть. Ну же! Несите веревку!
Билл Хоталинг наградил ее яростным взглядом и побежал исполнять приказание. Корри склонилась над темной дырой в земле и громко крикнула:
– Эвери!
Из глубины донеслось:
– Слава Богу, со мной все в порядке. Принесите веревку и вытащите меня отсюда, черт побери. Мы и так уже потеряли кучу времени.
– Билл уже побежал за ней.
Корри знала, что эти шурфы, каждый из которых глубиной в двадцать два фута, очень опасны, тем более теперь, когда между ними стали строить тоннель. Но на этот раз все обошлось: они достали Эвери целым и невредимым, перепачканным с ног до головы глиной.
– Эвери, ну как ты?
– Все нормально. Только я не понимаю, почему оборвалась веревка. Такое ощущение, что кто-то приложил к ней руку. Я купил ее в Доусоне две недели назад, она совсем новая.
Эвери сделал шаг и застонал от боли, не в силах ступить на правую ногу. Корри бросилась к нему, чтобы поддержать, но Эвери холодно отстранил ее и сказал:
– Оставь меня! Ничего страшного, я всего лишь подвернул ногу. Давайте заменим веревку, я снова спущусь вниз и буду насыпать глину в корзину, а вы поднимайте ее наверх. Все-таки странно. Ума не приложу, что могло статься с веревкой.
Взгляд, брошенный при этом на Корри, ясно давал понять, что не один Билл Хоталинг считает ее причиной всех бед и несчастий.
Глава 26
10 ноября. С каждым днем становится все холоднее, я часто думаю о своем ребенке и о том, что его появление на свет совсем не интересует Эвери. Он может думать только о золоте. Оно стало для него навязчивой идеей.
Наступил ноябрь. Солнечные летние дни казались теперь далеким, сказочным воспоминанием, несбыточным сном. Настоящий Север – это суровая, холодная зима.
Чтобы чем-то занять себя долгими зимними вечерами, Корри принялась вести дневник. У нее было несколько листков бумаги, которые Мэйсон привез ей в подарок из города. Записи были краткими и невеселыми, потому что в сердце Корри давно не было места радости, но просматривать их время от времени она любила – не так много в ее жизни было развлечений.
22 сентября. Выпал первый снег, но пролежал недолго. Он скоро растаял, и потоки грязной талой воды чуть было не размыли нашу крышу. Теперь каждую ночь подмораживает. Вчера полярное сияние было не зеленым, а красным, очень похожим на зарево пожара, я плохо спала…
5 октября. В семь часов утра термометр показывал семь градусов ниже нуля.
7 октября. Сегодня снова выпал снег. На этот раз он пролежал дольше и растаял только к полудню. Мое дитя очень беспокойно последнее время; неужели ему передается тот страх, который я испытываю перед наступлением зимних холодов? Я ведь никогда не зи-мовала на севере. Мэйсон говорит, что среди старателей уже есть случаи обморожения, а на тех участках, которые расположены выше, в горах, несколько человек уже замерзли насмерть. Эвери и слышать не хочет о том, чтобы отправить меня домой. Очень скоро это станет невозможным потому, что Юкон замерзнет, а путешествие по льду под силу только очень выносливому и закаленному человеку.
23 октября. На этой неделе мы получили известие о сильном пожаре в Доусоне, в результате которого сгорело много домов на Франт-стрит. Сгорел ли салон Ли Хуа, неизвестно.
Вскоре после этого Эвери решил съездить в Доусон. Ему надо было купить новое полотно для пилы, а также зайти к врачу. На днях с ним произошел еще один несчастный случай: он поскользнулся на незакрепленной доске и сильно поранил руку о стенку шурфа. Ему снова повезло, он мог упасть вниз головой и сломать себе шею.
Корри просила Эвери взять ее с собой, но тот наотрез отказался: совершать такую поездку в ее положении было небезопасно. Корри очень расстроилась. Ей так хотелось увидеться с Ли Хуа и доктором Себастьяном. Эвери угрюмо пообещал ей разузнать что-нибудь о них.
– Так и быть, я встречусь с ними. А трястись по неровной дороге в телеге тебе совсем ни к чему. Не дай Бог, станет плохо, что я тогда буду делать? Не хватало еще оказаться в Доусоне с хворой женой на руках!
Через три дня Эвери вернулся с перевязанным запястьем и новостями от Ли Хуа и Уилла Себастьяна. Доктор снял небольшой домик, обустроил его и занимается частной практикой. Он передает Корри привет и наилучшие пожелания. За две недели до родов она должна приехать к нему в Доусон, чтобы он лично имел возможность осмотреть ее и принять роды. К тому времени снег уже плотно ляжет на землю, и поездка на санях будет необременительной.
Что касается Ли Хуа, то ее салон не пострадал, кроме того, сейчас она открыла новое заведение под названием «Принцесса Дансинг». В Доусоне говорят, что самые хорошенькие девушки в радиусе пятисот миль собраны под крылом госпожи Ли Хуа. Корри была поражена.
– Но ведь когда я в последний раз видела Ли Хуа, у нее был салон причесок!
– А теперь она занимается более прибыльным делом. Золото здесь повсюду, надо только уметь найти и взять его. Одни добывают его из земли, другие – из карманов богатых мужчин. Вот и вся разница.
Дни стали короткими и пасмурными, холмы покрылись сумрачными тенями, небо приобрело постоянный сизо-серый оттенок. Солнце если и появлялось на небосклоне, то на четыре-пять часов в день. Остальная часть дня тянулась в неопределенном свинцово-пурпурном мареве.
Почти каждую ночь небо освещало северное сияние. Иногда Корри выходила из домика, чтобы благоговейно насладиться этим чарующим волшебным зрелищем. По большей части сияние было зеленым, реже красным. Тогда Корри посещали беспокойные мысли о броши, которую Куайд носит в кармане и которая принадлежала его сестре, сожженной заживо.
В те ночи, когда сияние было красным, Корри снились кошмары. Однажды она увидела во сне Дональда, одетого во все черное. Он срывал с нее платье, причем каждый раз треск материи сопровождался странным чудовищным воем. Корри проснулась, задохнувшись от собственного крика, и поняла, что этот вой издают волки, оголодавшие и непривычно близко подошедшие к человеческому жилью.
Двенадцатого ноября на землю лег настоящий снег. Мэйсон с радостью сообщил, что ночью термометр показывал двадцать градусов, а глубина снега местами достигает трех дюймов. По своей собственной инициативе он заделал все щели в их домике мхом и залил крышу водой так, чтобы на ней образовалась ледяная корка. Он сказал, что от этого будет теплее и уютнее, а потом, когда нападает больше снега, он возьмет лопату и закидает стены домика снаружи снегом для большей теплоизоляции.
Приближался срок родов, и наконец Корри решила собираться в Доусон. В последние дни она пребывала в мрачном расположении духа. Ее раздражала собственная неуклюжесть и неповоротливость. К тому же она не могла избавиться от безотчетного волнения и дурных предчувствий. В довершение всего дела Эвери шли из рук вон плохо. Новый шурф не оправдывал их ожиданий, с каждым днем они добывали все меньше золота. Работать стало труднее: земля промерзла очень глубоко, поэтому приходилось постоянно жечь костры, чтобы иметь возможность углубить шурф. Эвери стал угрюмым и неразговорчивым. Корри знала, что если бы не ее присутствие и беременность, Эвери давно бы оставил этот участок и купил более перспективный.
Корри собиралась для поездки в Доусон, куда на следующий день ее должен был отвезти Мэйсон, а не Эвери.
Она аккуратно сложила и увязала в узелок мягкие фланелевые пеленки, толстое шерстяное одеяльце, которое оказалось как нельзя более кстати. Корри взяла в руку кашемировую распашонку, и ее сердце учащенно забилось – она вспомнила, как Куайд, инспектируя содержимое сундука, наткнулся на нее. Она печально улыбнулась и почувствовала, как к глазам подступают слезы.
Затем, отогнав грустные мысли, Корри стала укладываться дальше. Книги, камера, коробка с фотографиями и проявителем, дневник. Словно она не собирается сюда возвращаться. Но это не так! Она обязательно вернется, хочется ей этого или нет. Она ведь материально зависит от Эвери, по крайней мере пока не получит денег от тети Сьюзен и не сможет сама себе купить билет на пароход. А это случится не раньше, чем наступит весна и река вскроется ото льда.
В ту ночь снова было красное сияние, и снова Корри приснился кошмарный сон. На этот раз она увидела себя и Ли Хуа, лежащими в палатке, засыпанной снежной лавиной. Снег с такой силой давил на грудь, что невозможно было дышать. Откуда-то издалека доносился голос Куайда: «Делия, где ты? Делия, любимая…» Ей хотелось протянуть к нему руки, позвать его. Но нельзя было шевельнуться, а из груди вместо крика вырывался приглушенный стон. Давление снега особенно сильным было в области живота. Корри обреченно подумала, что ей уже никогда не удастся сбросить с себя эту тяжесть.
Вдруг, непонятно почему, она проснулась. В домике было холодно, печка давно остыла. В другом углу на своей койке храпел Эвери. Ночь была безмолвной, темнота давила на глаза тяжелым черным траурным покрывалом.
Внезапная резкая боль пронзила ее живот и мгновенно исчезла. Корри замерла, потом осторожно коснулась живота рукой и почувствовала, что он превратился в напряженный мускульный шар. Она беззвучно прошептала:
– Мое дитя. Я люблю тебя.
Боль вернулась. Сильная, нестерпимая. Корри уже не думала о ребенке. Она металась по койке, силясь не закричать…
Через секунду в ночной тишине раздался страшный, нечеловеческий крик, и Эвери проснулся.
Наступил ноябрь. Солнечные летние дни казались теперь далеким, сказочным воспоминанием, несбыточным сном. Настоящий Север – это суровая, холодная зима.
Чтобы чем-то занять себя долгими зимними вечерами, Корри принялась вести дневник. У нее было несколько листков бумаги, которые Мэйсон привез ей в подарок из города. Записи были краткими и невеселыми, потому что в сердце Корри давно не было места радости, но просматривать их время от времени она любила – не так много в ее жизни было развлечений.
22 сентября. Выпал первый снег, но пролежал недолго. Он скоро растаял, и потоки грязной талой воды чуть было не размыли нашу крышу. Теперь каждую ночь подмораживает. Вчера полярное сияние было не зеленым, а красным, очень похожим на зарево пожара, я плохо спала…
5 октября. В семь часов утра термометр показывал семь градусов ниже нуля.
7 октября. Сегодня снова выпал снег. На этот раз он пролежал дольше и растаял только к полудню. Мое дитя очень беспокойно последнее время; неужели ему передается тот страх, который я испытываю перед наступлением зимних холодов? Я ведь никогда не зи-мовала на севере. Мэйсон говорит, что среди старателей уже есть случаи обморожения, а на тех участках, которые расположены выше, в горах, несколько человек уже замерзли насмерть. Эвери и слышать не хочет о том, чтобы отправить меня домой. Очень скоро это станет невозможным потому, что Юкон замерзнет, а путешествие по льду под силу только очень выносливому и закаленному человеку.
23 октября. На этой неделе мы получили известие о сильном пожаре в Доусоне, в результате которого сгорело много домов на Франт-стрит. Сгорел ли салон Ли Хуа, неизвестно.
Вскоре после этого Эвери решил съездить в Доусон. Ему надо было купить новое полотно для пилы, а также зайти к врачу. На днях с ним произошел еще один несчастный случай: он поскользнулся на незакрепленной доске и сильно поранил руку о стенку шурфа. Ему снова повезло, он мог упасть вниз головой и сломать себе шею.
Корри просила Эвери взять ее с собой, но тот наотрез отказался: совершать такую поездку в ее положении было небезопасно. Корри очень расстроилась. Ей так хотелось увидеться с Ли Хуа и доктором Себастьяном. Эвери угрюмо пообещал ей разузнать что-нибудь о них.
– Так и быть, я встречусь с ними. А трястись по неровной дороге в телеге тебе совсем ни к чему. Не дай Бог, станет плохо, что я тогда буду делать? Не хватало еще оказаться в Доусоне с хворой женой на руках!
Через три дня Эвери вернулся с перевязанным запястьем и новостями от Ли Хуа и Уилла Себастьяна. Доктор снял небольшой домик, обустроил его и занимается частной практикой. Он передает Корри привет и наилучшие пожелания. За две недели до родов она должна приехать к нему в Доусон, чтобы он лично имел возможность осмотреть ее и принять роды. К тому времени снег уже плотно ляжет на землю, и поездка на санях будет необременительной.
Что касается Ли Хуа, то ее салон не пострадал, кроме того, сейчас она открыла новое заведение под названием «Принцесса Дансинг». В Доусоне говорят, что самые хорошенькие девушки в радиусе пятисот миль собраны под крылом госпожи Ли Хуа. Корри была поражена.
– Но ведь когда я в последний раз видела Ли Хуа, у нее был салон причесок!
– А теперь она занимается более прибыльным делом. Золото здесь повсюду, надо только уметь найти и взять его. Одни добывают его из земли, другие – из карманов богатых мужчин. Вот и вся разница.
Дни стали короткими и пасмурными, холмы покрылись сумрачными тенями, небо приобрело постоянный сизо-серый оттенок. Солнце если и появлялось на небосклоне, то на четыре-пять часов в день. Остальная часть дня тянулась в неопределенном свинцово-пурпурном мареве.
Почти каждую ночь небо освещало северное сияние. Иногда Корри выходила из домика, чтобы благоговейно насладиться этим чарующим волшебным зрелищем. По большей части сияние было зеленым, реже красным. Тогда Корри посещали беспокойные мысли о броши, которую Куайд носит в кармане и которая принадлежала его сестре, сожженной заживо.
В те ночи, когда сияние было красным, Корри снились кошмары. Однажды она увидела во сне Дональда, одетого во все черное. Он срывал с нее платье, причем каждый раз треск материи сопровождался странным чудовищным воем. Корри проснулась, задохнувшись от собственного крика, и поняла, что этот вой издают волки, оголодавшие и непривычно близко подошедшие к человеческому жилью.
Двенадцатого ноября на землю лег настоящий снег. Мэйсон с радостью сообщил, что ночью термометр показывал двадцать градусов, а глубина снега местами достигает трех дюймов. По своей собственной инициативе он заделал все щели в их домике мхом и залил крышу водой так, чтобы на ней образовалась ледяная корка. Он сказал, что от этого будет теплее и уютнее, а потом, когда нападает больше снега, он возьмет лопату и закидает стены домика снаружи снегом для большей теплоизоляции.
Приближался срок родов, и наконец Корри решила собираться в Доусон. В последние дни она пребывала в мрачном расположении духа. Ее раздражала собственная неуклюжесть и неповоротливость. К тому же она не могла избавиться от безотчетного волнения и дурных предчувствий. В довершение всего дела Эвери шли из рук вон плохо. Новый шурф не оправдывал их ожиданий, с каждым днем они добывали все меньше золота. Работать стало труднее: земля промерзла очень глубоко, поэтому приходилось постоянно жечь костры, чтобы иметь возможность углубить шурф. Эвери стал угрюмым и неразговорчивым. Корри знала, что если бы не ее присутствие и беременность, Эвери давно бы оставил этот участок и купил более перспективный.
Корри собиралась для поездки в Доусон, куда на следующий день ее должен был отвезти Мэйсон, а не Эвери.
Она аккуратно сложила и увязала в узелок мягкие фланелевые пеленки, толстое шерстяное одеяльце, которое оказалось как нельзя более кстати. Корри взяла в руку кашемировую распашонку, и ее сердце учащенно забилось – она вспомнила, как Куайд, инспектируя содержимое сундука, наткнулся на нее. Она печально улыбнулась и почувствовала, как к глазам подступают слезы.
Затем, отогнав грустные мысли, Корри стала укладываться дальше. Книги, камера, коробка с фотографиями и проявителем, дневник. Словно она не собирается сюда возвращаться. Но это не так! Она обязательно вернется, хочется ей этого или нет. Она ведь материально зависит от Эвери, по крайней мере пока не получит денег от тети Сьюзен и не сможет сама себе купить билет на пароход. А это случится не раньше, чем наступит весна и река вскроется ото льда.
В ту ночь снова было красное сияние, и снова Корри приснился кошмарный сон. На этот раз она увидела себя и Ли Хуа, лежащими в палатке, засыпанной снежной лавиной. Снег с такой силой давил на грудь, что невозможно было дышать. Откуда-то издалека доносился голос Куайда: «Делия, где ты? Делия, любимая…» Ей хотелось протянуть к нему руки, позвать его. Но нельзя было шевельнуться, а из груди вместо крика вырывался приглушенный стон. Давление снега особенно сильным было в области живота. Корри обреченно подумала, что ей уже никогда не удастся сбросить с себя эту тяжесть.
Вдруг, непонятно почему, она проснулась. В домике было холодно, печка давно остыла. В другом углу на своей койке храпел Эвери. Ночь была безмолвной, темнота давила на глаза тяжелым черным траурным покрывалом.
Внезапная резкая боль пронзила ее живот и мгновенно исчезла. Корри замерла, потом осторожно коснулась живота рукой и почувствовала, что он превратился в напряженный мускульный шар. Она беззвучно прошептала:
– Мое дитя. Я люблю тебя.
Боль вернулась. Сильная, нестерпимая. Корри уже не думала о ребенке. Она металась по койке, силясь не закричать…
Через секунду в ночной тишине раздался страшный, нечеловеческий крик, и Эвери проснулся.
Глава 27
Корри слышала, как он шарит в темноте в поисках лампы. Потом она почувствовала резкий запах серы, и вспыхнувший свет резанул ей по глазам. Эвери в ужасе смотрел на нее, держа лампу трясущимися руками. Его красивое лицо с пышными усами должно было стать еще прекраснее от игры света и тени. Но он был похож на античного героя, внезапно столкнувшегося с чем-то таким отвратительным, что заставило его благородные черты исказиться от ужаса.
– Нет, ты не можешь рожать здесь и сейчас!
– Да, но я уже рожаю, Эвери. Что я могу поделать?
Ее голос дрожал, лоб покрылся испариной от боли и страха. Ей вдруг вспомнилась школьная подруга, которая умерла при родах, и мать, погибшая во время аборта… Корри случайно узнала об этом, подслушав разговор Беа Эллен и миссис Прайс. Женщины часто умирают, рожая детей. От большой потери крови или от родильной горячки. Бывает, что ребенок занимает неправильное положение в чреве и не может появиться на свет без помощи акушера…
О Господи! Неужели действительно придется рожать прямо здесь и сейчас? Без доктора, без повитухи, без единой женщины, которая может помочь ей. В присутствии Эвери, у которого трясутся руки от страха и отвращения!
– Эвери…
Корри с усилием приподнялась на локте и стала просить его немедленно ехать в Доусон за Уиллом Себастьяном. В это время у нее снова началась схватка.
Мучительная тяжесть в сердце, а потом судорожное сжатие мышц живота – Корри казалось, что десятки голодных собак вцепились в него и рвут зубами на части, терзают и пережевывают его, как кусок мяса.
Вдруг боль стала затихать и через мгновение исчезла. Корри с облегчением вытянулась на койке и закрыла глаза. Ей казалось, что она может чувствовать флюиды страха, исходящие от стоящего рядом Эвери. Пот ручейками струился по ее спине, груди, бедрам. Руки и ноги стали ледяными и влажными.
Корри открыла глаза и увидела, как Эвери медленно отступает к двери, все еще сжимая в руках лампу. Его ноздри раздувались, дыхание было тяжелым и судорожным. Корри поняла, что еще секунда, и его вырвет. Она внезапно пришла в ярость. Почему его тошнит в тот момент, когда она в мучениях рожает его ребенка!
– Черт побери, Эвери, ты не смеешь оставить меня одну! Иди сюда, мне темно.
Корри с трудом верила, что этот суровый, почти грубый тон, так похожий на папин, принадлежит ей. Эвери медленно подошел.
– Эвери, он родится совсем скоро.
Она выгнулась от нестерпимой внезапной боли и стиснула зубы.
– Не уходи. Ты не можешь оставить меня одну, мне может понадобиться твоя помощь.
– Помощь? Какая помощь? О Господи, Корри… я никогда…
– Я тоже никогда этого не делала! Хочешь или нет, тебе придется остаться…
Ее слова потонули в диком, нечеловеческом крике. Она вцепилась в одеяло и, не в силах превозмочь боль, сжала его зубами.
– Но, Корри, я не могу. Я не знаю, что делать. Я не могу оставаться здесь.
– Убирайся! Я не хочу тебя видеть! Позови Мэйсона. Пойди и разбуди его. Он поможет мне. Он поймет, что надо делать.
Эвери выскользнул за дверь, в домик ворвался порыв свежего ветра. Корри осталась лежать одна в кромешной тьме и почти теряла сознание от боли. Ее колотила дрожь. Беа Эллен как-то рассказывала, что существуют такие деревянные брусочки, которые повивальные бабки дают роженицам, чтобы те могли впиться в них зубами и не кричать. А еще есть специальные кресла для родов. А еще есть такая примета: надо положить под кровать роженице острый нож, он помогает перетерпеть боль…
Господь всесильный, всемогущий! Как может помочь нож под кроватью? Есть ли вообще на свете хоть что-нибудь, что может облегчить эти ужасные муки? Если бы Эвери не унес лампу, по крайней мере не было бы ощущения, что она лежит, всеми брошенная, на дне глубокой черной шахты. Дверь открылась. Комната наполнилась светом фонаря.
– Корри! С тобой все в порядке? Эвери сказал…
Это был Мэйсон. Волосы всклокочены, лицо немного опухло от сна. Он был без куртки, в одной рубашке, в спешке застегнутой вкривь и вкось. Никогда в жизни Корри никого не была так рада видеть. Она перевела дух и еле слышно сказала:
– У меня начались схватки.
– Да, я так и понял. Эвери прибежал сам не свой и ничего не мог толком объяснить.
Он подошел ближе, пристально глядя на Корри и пытаясь понять, в каком состоянии она находится.
– Только ты не волнуйся. Рождение ребенка – простой естественный процесс. Животные каждый год рожают детенышей и делают это без всякой суеты и шума.
Корри прикрыла глаза.
– Я не животное, Мэйсон. Я чувствую, что это совсем скоро произойдет. С каждым разом боли все сильнее. Я думаю, это случится раньше, чем приедет доктор.
– Не знаю. Давай я на всякий случай отправлю Билла в «Самородок». Пусть он привезет мисс Гилхолей. По крайней мере рядом с тобой будет женщина.
– Да, пожалуйста, сделай что-нибудь. Я ничего не соображаю, я только хочу, чтобы это все скорее кончилось.
Мэйсон вышел и вскоре вернулся. Он взял Корри за руку, и она почувствовала приятное тепло его пальцев.
– Нет, ты не можешь рожать здесь и сейчас!
– Да, но я уже рожаю, Эвери. Что я могу поделать?
Ее голос дрожал, лоб покрылся испариной от боли и страха. Ей вдруг вспомнилась школьная подруга, которая умерла при родах, и мать, погибшая во время аборта… Корри случайно узнала об этом, подслушав разговор Беа Эллен и миссис Прайс. Женщины часто умирают, рожая детей. От большой потери крови или от родильной горячки. Бывает, что ребенок занимает неправильное положение в чреве и не может появиться на свет без помощи акушера…
О Господи! Неужели действительно придется рожать прямо здесь и сейчас? Без доктора, без повитухи, без единой женщины, которая может помочь ей. В присутствии Эвери, у которого трясутся руки от страха и отвращения!
– Эвери…
Корри с усилием приподнялась на локте и стала просить его немедленно ехать в Доусон за Уиллом Себастьяном. В это время у нее снова началась схватка.
Мучительная тяжесть в сердце, а потом судорожное сжатие мышц живота – Корри казалось, что десятки голодных собак вцепились в него и рвут зубами на части, терзают и пережевывают его, как кусок мяса.
Вдруг боль стала затихать и через мгновение исчезла. Корри с облегчением вытянулась на койке и закрыла глаза. Ей казалось, что она может чувствовать флюиды страха, исходящие от стоящего рядом Эвери. Пот ручейками струился по ее спине, груди, бедрам. Руки и ноги стали ледяными и влажными.
Корри открыла глаза и увидела, как Эвери медленно отступает к двери, все еще сжимая в руках лампу. Его ноздри раздувались, дыхание было тяжелым и судорожным. Корри поняла, что еще секунда, и его вырвет. Она внезапно пришла в ярость. Почему его тошнит в тот момент, когда она в мучениях рожает его ребенка!
– Черт побери, Эвери, ты не смеешь оставить меня одну! Иди сюда, мне темно.
Корри с трудом верила, что этот суровый, почти грубый тон, так похожий на папин, принадлежит ей. Эвери медленно подошел.
– Эвери, он родится совсем скоро.
Она выгнулась от нестерпимой внезапной боли и стиснула зубы.
– Не уходи. Ты не можешь оставить меня одну, мне может понадобиться твоя помощь.
– Помощь? Какая помощь? О Господи, Корри… я никогда…
– Я тоже никогда этого не делала! Хочешь или нет, тебе придется остаться…
Ее слова потонули в диком, нечеловеческом крике. Она вцепилась в одеяло и, не в силах превозмочь боль, сжала его зубами.
– Но, Корри, я не могу. Я не знаю, что делать. Я не могу оставаться здесь.
– Убирайся! Я не хочу тебя видеть! Позови Мэйсона. Пойди и разбуди его. Он поможет мне. Он поймет, что надо делать.
Эвери выскользнул за дверь, в домик ворвался порыв свежего ветра. Корри осталась лежать одна в кромешной тьме и почти теряла сознание от боли. Ее колотила дрожь. Беа Эллен как-то рассказывала, что существуют такие деревянные брусочки, которые повивальные бабки дают роженицам, чтобы те могли впиться в них зубами и не кричать. А еще есть специальные кресла для родов. А еще есть такая примета: надо положить под кровать роженице острый нож, он помогает перетерпеть боль…
Господь всесильный, всемогущий! Как может помочь нож под кроватью? Есть ли вообще на свете хоть что-нибудь, что может облегчить эти ужасные муки? Если бы Эвери не унес лампу, по крайней мере не было бы ощущения, что она лежит, всеми брошенная, на дне глубокой черной шахты. Дверь открылась. Комната наполнилась светом фонаря.
– Корри! С тобой все в порядке? Эвери сказал…
Это был Мэйсон. Волосы всклокочены, лицо немного опухло от сна. Он был без куртки, в одной рубашке, в спешке застегнутой вкривь и вкось. Никогда в жизни Корри никого не была так рада видеть. Она перевела дух и еле слышно сказала:
– У меня начались схватки.
– Да, я так и понял. Эвери прибежал сам не свой и ничего не мог толком объяснить.
Он подошел ближе, пристально глядя на Корри и пытаясь понять, в каком состоянии она находится.
– Только ты не волнуйся. Рождение ребенка – простой естественный процесс. Животные каждый год рожают детенышей и делают это без всякой суеты и шума.
Корри прикрыла глаза.
– Я не животное, Мэйсон. Я чувствую, что это совсем скоро произойдет. С каждым разом боли все сильнее. Я думаю, это случится раньше, чем приедет доктор.
– Не знаю. Давай я на всякий случай отправлю Билла в «Самородок». Пусть он привезет мисс Гилхолей. По крайней мере рядом с тобой будет женщина.
– Да, пожалуйста, сделай что-нибудь. Я ничего не соображаю, я только хочу, чтобы это все скорее кончилось.
Мэйсон вышел и вскоре вернулся. Он взял Корри за руку, и она почувствовала приятное тепло его пальцев.