Грэхем Йан. Монумент

   – Не ври, – выдохнул Баллас, чуть сильнее вдавив нож в шею Краска. – Чтобы спасти себе жизнь, ты сказал церковникам все, что они желали знать. С кем ты торговал пергаментами. Откуда они у тебя взялись. Кто их покупает. Ты с готовностью ответил на все эти вопросы – потому что боялся Дуба Кары. Лучше просидеть двадцать лет в тюрьме, чем сдохнуть на этом дереве.
   – Ты же не знаешь всего…
   – Но я прав, да?
   Устало вздохнув, Краск закрыл глаза. Баллас убрал нож.
   – Знаю, как больно будет дочери, если она вдруг догадается, что ее отец – трус. Сын может это понять. Если он хоть раз боялся за себя – он знает, что делает с человеком страх. Как заставляет даже записного храбреца наложить в штаны, как вынуждает отринуть гордость, достоинство, потерять человеческий облик. Сын – может. Но девушка? Женщина? Они глупые твари. Они полагают, что мужчина не имеет права бояться. Или, если уж испугался, должен совладать с собой. Мужчина может лгать, бахвалиться, воровать, он может пытать, убивать, насиловать – и женщина его простит. Но если он проявит себя трусом… – Баллас покачал головой. – Она возненавидит его на всю жизнь. Особенно если этот трус – ее отец. Отец в отличие от мужа обязан быть идеальным. Для дочери он бог. И каково ей будет, если в один прекрасный день она поймет, что бог этот – не более чем фальшивый идол?..
   – Эреш тебе не поверит, – сказал Краск, тяжело дыша. – Никогда. Да и с чего бы? Ты чужак, ты преступник. Все, что бы ты ни сказал, она сочтет ложью.
   – Сперва – возможно, – кивнул Баллас. – Потом ее обуяет любопытство, она начнет сомневаться. Помни, Краск: так или иначе вам придется покинуть свое болото. Возможно, твоя дочка сейчас мало знает о методах Церкви. Но очень скоро она во всем разберется и поймет, что эти люди не знают жалости. Что они редко оставляют врагов в живых. Если, конечно, эти враги не поменяли в корне свои взгляды. Если не стали друзьями. Доносчиками…
   Краск замолчал. Вытерев дрожащей рукой испарину со лба, он спросил:
   – Ты ей скажешь?
   – Нет, если мы договоримся.
   – Что тебе надо?
   – Что находится за горами?
   – Не знаю. Правда, клянусь тебе. Мнения расходятся. Одни рассказывают о языческой стране, другие говорят, там нет ничего, кроме дикого леса.
   – А карты? Они существуют? Им можно верить?
   – И опять же я не знаю…
   – Ты начинаешь меня утомлять, Краск, – угрожающе сказал Баллас.
   – …Но есть человек, который знать может. Хотя не поручусь наверняка. – Краск опустил глаза. – Многие из запрещенных текстов имели копии. Их делал переписчик по имени Джонас Элзефар. Он был знаменит в определенных кругах – мог воспроизвести во всех деталях самую сложную карту или узор, и очень быстро. Конечно же, он копировал карты Гарсбракского хребта… Элзефар мог бы помочь тебе, если он еще жив. Я никогда не встречался с ним, но знаю, что он не намного моложе меня и никогда не отличался крепким здоровьем.
   – Где его искать?
   – В Грантавене, – отозвался старик. – Это город в восьми милях от…
   – Я знаю, где Грантавен, – перебил Баллас. – Собирайте вещи. Возьмите только то, что понадобится в путешествии.
   – В путешествии?
   – Вы с дочерью поедете со мной.
   – Зачем?
   – Представите меня переписчику, – сказал Баллас. – Хочу иметь гарантии, что он поверит мне и выполнит мою просьбу.
   – Ты меня не слушал? Мы никогда не встречались. Он понятия не имеет о моем существовании!
   – Вы делали одно дело, – пожал плечами Баллас. – Это что-нибудь да значит.
 
   Оставив Краска и его дочь собираться в дорогу, Баллас вышел наружу и сел на крыльцо. Он разглядывал болото, наблюдал, как из глубины поднимаются пузырьки и лопаются на поверхности, оставляя по себе облачка пара… И прислушивался к голосам в доме. Люджен Краск и Эреш обсуждали грядущее путешествие.
   – Мы должны последовать его совету, – говорил Краск. – Да, он производит отвратительное впечатление, но в его словах есть смысл. Скоро за нами придут – и что тогда делать? Драться? Нам с тобой это не по плечу, девочка. Ты убила стража, верно, – но лишь потому, что он не ожидал нападения. А теперь они будут настороже. Вот и выходит, что для нас безопаснее находиться рядом с этим Балласом. Понимаешь?
   – И что, папа, мы собираемся остаться с ним навеки? Наймем его в качестве личного телохранителя?
   – Разумеется, нет, – устало сказал Краск. – Есть место, где мы можем спрятаться. Твой дядя, мой брат, нам поможет. Он живет в отдаленном районе Друина и приютит нас. Когда мы заметем следы и страсти немного улягутся, мы распрощаемся с нашим «защитником»…
   – Если нам представится такая возможность, – хмыкнула Эреш. – Мертвецам убежище ни к чему…
   – О чем это ты?
   – А кто поручится, что Баллас не убьет нас, едва мы приведем его к цели? Ему нужен Элзефар – а не мы.
   – Зачем ему нас убивать?
   – А зачем ему лишние свидетели? Нет, папа, я полагаю…
   – А я полагаю, – перебил Краск, – что у нас просто-напросто нет выбора. Он убьет нас, говоришь ты? А что, по-твоему, он сделает, если мы откажемся ему помогать? Вот то-то и оно… – Краск тяжко вздохнул. – И потом, – прибавил он, помолчав, – я все же не думаю, что он нас убьет. У него есть некоторое представление о чести…
   – У него?! О чести?! – Эреш фыркнула.
   – Да, звучит невероятно, я понимаю, – сказал Краск. – Но когда я был контрабандистом, я сам очень многое о ней узнал. И разбираюсь в людях. Он действительно обладает честью – в какой-то мере.
   Баллас широко ухмыльнулся.
   – Поставил все с ног на голову, Краск, – пробормотал он себе под нос. – У тебя нет никакой чести: ты это в полной мере признал и вряд ли способен разглядеть ее в других. Во мне…
   Он сплюнул в воду. Дверь домика открылась. Люджен Краск и Эреш вышли наружу. На плечи их были накинуты теплые плащи. За спиной Краска висел походный мешок.
   – Мы готовы, – сказал старик, неуверенно глянув на Балласа.
   – Прекрасно, – отозвался он и поднялся на ноги.

Глава одиннадцатая

   В сотне миль от Скаррендестина встретились четверо истинных Пилигримов. И поняли они, что служили одной цели и судьбы их сплетены, а пути пройдены до конца. И возрадовались они…

   Выбравшись из болота на вересковье, маленький отряд направился на север.
   Ближе к полудню погода испортилась. Солнце исчезло за слоем облаков. С востока задул ледяной ветер. Тяжелое свинцовое небо висело над головами, грозя в любой момент разразиться дождем или мокрым снегом.
   Краск гнулся под порывами ветра и все глубже натягивал капюшон. А вот Балласу ветер нравился. Пусть он бил в лицо, едва не срывая кожу, пусть забирался под плащ, пронизывая холодом до костей, – но этот же ветер освежал его, выдувая из головы остатки снотворной мути. Баллас чувствовал себя несравненно лучше. Глаза уже не болели от света, тошнота прошла. Он дрожал – но от холода, а не от лихорадки.
   Однако Баллас понимал, что они не сумеют пройти пешком все восемьдесят миль, отделяющие их от Грантавена. Ему одному такая задача была бы под силу, а вот Краску – навряд ли.
   Несколько часов они шли молча. Потом Баллас сказал:
   – Здесь есть поблизости какие-нибудь фермы?
   – Одна, милях в десяти, – ответил Краск, кивая на восток. – А что? Надеюсь, ты не собираешься там останавливаться? Не стоит показываться на глаза людям. Думаю…
   – Не собираюсь, – перебил Баллас.
   – Будем спать на улице?
   – Угу. – Баллас кивнул и поглядел на небо.
   – Тогда на кой тебе ферма?
   – Нам нужны лошади, – буркнул Баллас. – Там найдется три штуки?
   Краск кивнул под своим капюшоном.
   – Но у не хватит денег…
   – А мы не будем их покупать.
   Они продолжали путь. Баллас то и дело оглядывался по сторонам, но вересковье было пустым до самого горизонта. Голая равнина – лишь в отдалении несколько чахлых рябин из последних сил цеплялись корнями за влажную землю. Даже небо было пустым: ни одной птицы, хотя бы самой захудалой вороны. Кроме них троих, на вересковой пустоши не было ни единой живой души. Это обрадовало Балласа. Нет живых – значит нет врагов. По правде сказать, он не считал Краска и Эреш друзьями или хотя бы союзниками, но сейчас они были запуганы и не представляли опасности.
   Баллас покосился на Краска.
   – Есть что-нибудь выпить?
   – Тут река рядом, – отозвался старик.
   – Я не о воде, – буркнул Баллас. – У вас есть виски? Или коньяк?
   – Нет. – Краск покачал головой. – Мы с Эреш редко пьем. На болотах лучше оставаться трезвым. Один неверный шаг – и…
   – А еду какую взяли? – перебил Баллас.
   – Никакую.
   Баллас резко повернулся к нему.
   – Я же велел приготовиться к путешествию. Вы собирались воздухом питаться?
   – У нас в кладовке было хоть шаром покати, – ответил Краск с ноткой раздражения. – Я собирался этим утром сходить на рынок, но, как ты сам понимаешь, не смог. По ряду причин. – Теперь в его голосе промелькнул сарказм. – У нас есть леска и крючки, хотя рыбак из меня не очень… Угрей я ловить умею, потому что в болоте это просто. А вот…
   – Я наловлю рыбы, – сказал Баллас, утомленный его болтовней.
   Когда начали сгущаться сумерки, путники расположились в небольшой известняковой пещере на речном берегу. Краск набрал рябиновых ветвей и сложил костер. Баллас отыскал палку, привязал к ней леску и насадил червя на крючок. Спустившись к реке, он закинул удочку в темную воду. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз рыбачил, и это немудреное занятие неожиданно показалось очень приятным. Баллас тихо сидел на берегу, глядя на реку и ожидая, когда дернется поплавок.
   Некоторое время спустя Баллас оглянулся на лагерь. Краск дремал, привалившись к стене пещеры – так, словно не собирался спать, но задремал помимо собственной воли. Эреш сидела возле огня, скрестив ноги. Девушка смотрела в сторону Балласа, но в тусклом свете тот не мог понять, глядит она на него или просто на реку. Долгое время она сидела неподвижно, потом шевельнулась.
   – Я убийца, – тихо сказала Эреш. – Сегодня утром я лишила человека жизни…
   – И что? – буркнул Баллас. Эреш помолчала.
   – Я убийца, – повторила она. – В свободные часы я часто воображала, кем могла бы стать. Какую профессию могла бы выбрать, как могла бы прожить свою жизнь. Но мне не могло прийти в голову, что я стану убийцей. Это не дает мне покоя.
   – Чушь, – сказал Баллас. – Стражи могли убить тебя и твоего отца. Тебе пришлось выбирать между жизнью и смертью. – Он пожал плечами. – Возможно, тебе больше никогда не представится такой простой выбор. Нет ничего дурного в желании жить.
   Тишина. Лишь потрескивал огонь и речная волна тихо шелестела о берег. Леска внезапно натянулась. Рыба? Или просто течение?
   – А ты ничего не чувствуешь… из-за стражей? – спросила наконец Эреш.
   – Нет.
   – Их матери и отцы будут горевать. Может быть, у них есть семьи. Жены, дети…
   – Тогда им следовало вести себя осторожнее.
   – Осторожнее?
   – Семьи – их забота. Если они избрали профессию, которая предполагает риск для жизни… если они ведут себя безрассудно, тогда горе семей – их вина, а не моя. Я никого не заставлял становиться стражами. Я не просил меня ловить вместо того, чтобы просто прикончить. Они сваляли дурака. За это и заплатили. И их семьи тоже.
   – Отец прав, – печально сказала Эреш. – Ты жестокий человек. И тебе наплевать на чужие страдания. Твое преступление – оно было очень страшным, да? Церковь охотится за тобой, потому что ты совершил какую-то ужасную жестокость?
   – И что с того? – рявкнул Баллас. – Не говори о жестокости так, будто это что-то необычное. Грязное, постыдное или злое. Жестокость повсюду, женщина. Каждая птица, зверь и насекомое жестоки. Убийство – самая обычная вещь. Не убивать – вот что странно. – Он сплюнул в реку. Потом заметил в небе черный силуэт птицы: над рекой парил ястреб. – Смотри, – сказал Баллас, кивнув на него. – Скажи мне, что ты видишь?
   – Ястреба.
   Птица спикировала вниз и пропала во тьме.
   – А теперь скажи, о чем ты думаешь?
   – О птицах, которые станут его добычей, – ответила Эреш.
   – Тебе их жаль?
   – Да, конечно.
   – И ты осуждаешь ястреба?
   – Нет.
   – Этим утром ты была такой же птицей. А стражи – такими же ястребами. Ты была жертвой, они – хищниками.
   – Полно! Не надо мыслить так примитивно. Когда неумный человек пытается строить из себя мудреца, он обращается к природе и говорит: «Вот оно как всегда бывает».
   – А ты лучше знаешь, женщина? – спросил Баллас, медленно закипая.
   – Я знаю, что люди и звери – не одно и то же, – последовал ответ. – По крайней мере большинство людей…
   Баллас глубок вдохнул.
   – Если можешь купить жизнь ценой смерти другого, – сказал он наконец, – ты должен убить. Все, что приходит потом – чувство вины, стыд, омерзение, – ерунда, о которой не стоит и думать. Лучше некоторое время ощущать себя сволочью, чем быть мертвым остаток вечности. – Баллас покосился на Эреш. – Если придет беда – а это может случиться, потому что стражи нас ищут, – не позволяй совести остановить твою руку. Дерись так, как дралась на болотах. Тогда ты выживешь… может быть.
   Удочка у него в руках задергалась. Баллас рванул ее на себя, подсекая рыбу, и вытянул на берег крупную радужную форель. Взяв камень, он размозжил рыбе голову и протянул ее Эреш вместе с разделочным ножом.
   – Приготовь, – коротко сказал он.
   Когда рыба испеклась, ее разделили на три порции. Баллас заглотал свою треть в один присест. Секунду назад кусок розоватого мяса еще был у него в пальцах – и вот уже исчез. Потом Эреш решила, что лучше не будить отца – пусть лучше отдохнет, – и тогда Баллас съел его порцию. Потом он улегся на землю у входа в пещеру и мгновенно уснул.
   Эреш же еще долго сидела неподвижно, глядя на него. Она гадала: что из сказанного Балласом правда? Неужели он и впрямь ничего не чувствует? Утром он убил нескольких человек; не может быть, чтобы это не оставило ни малейшего следа в его душе. Невозможно отнять человеческую жизнь и пройти мимо, равнодушно пожав плечами.
   В пещеру задувал ветер, колебля пламя костра. Тени плясали на лице Балласа, то скрывая, то вновь выставляя на обозрение его синяки и ссадины. Эреш задумчиво рассматривала Балласа – грубое лицо с густыми бровями, сломанный, перекошенный на сторону нос, массивная челюсть, обросшая черной щетиной… Странный спутник беспокоил ее. Эреш не понимала его, и это пугало. Кожа чужака была выдублена ветром и непогодой, лицо обрюзгло от постоянных возлияний… Чем он занимался? Наверняка чем-то незаконным – иначе почему Церковь охотится за ним? Но что именно он сделал?
   Внезапно Эреш поняла, что это не имеет значения. Разглядывая Балласа, она вдруг поверила ему. Да, он говорил правду – от первого и до последнего слова. Чужие смерти не беспокоили его. Балласу было наплевать на жизнь стражей и на тех, кто будет плакать по ним. Нынче утром он убил трех человек, а сейчас спит безмятежным сном младенца… Нельзя доверяться такому человеку. Когда они с отцом приведут его к цели, когда доберутся до Грантавена, когда представят мастеру Джонасу Элзефару – Баллас убьет их. За ним охотятся, и не в его интересах оставлять свидетелей. Эреш понимала, что Баллас не доверяет людям. Даже поклявшись молчать, они ничего не изменят. Она вспомнила, как хладнокровно и неторопливо Баллас волок парализованного начальника стражи в болото, к угрям. Он не знает, что такое милосердие. Джаспар Греттин был плохим человеком, но его последние минуты были настолько ужасны, что Эреш стало его жаль…
   Девушка снова перевела взгляд на Балласа.
   – Есть ли у меня выбор? – пробормотала она и взяла разделочный нож. Неслышно поднявшись, Эреш направилась ко входу в пещеру.
   Баллас спал; его грудь равномерно и спокойно вздымалась. Было в нем что-то звериное – будто не человек лежал на земле, а какое-то лесное создание. Медведь. Или кабан. Да, пожалуй, кабан. По внешности и повадкам, подумала Эреш, они просто братья-близнецы… Она опустилась на колени подле Балласа, ощущая бедром тепло его тела. Скоро оно будет холодным и безжизненным – также, как Джаспар Греттин. Эреш подняла нож. «Так надо, – мысленно сказала она. – Разве не об этом ты сам говорил мне, Баллас? Если можешь купить жизнь ценой смерти другого – убей…»
   Нож дрогнул в ее руке. Единственный удар по горлу – и все будет кончено. Неприятная смерть, но по мнению Эреш – так надежнее всего. Наверняка.
   Она перевела дыхание. И опустила руку.
   Но лезвие не коснулось горла. Цепкие толстые пальцы стиснули запястье девушки. Она вскрикнула от неожиданности – и похолодела Баллас смотрел прямо на нее. Его внимательные серо-зеленые глаза поблескивали в свете догорающего костра.
   – Не дури, – сказал он.
   Баллас еще сильнее сжал руку. Его пальцы врезались в кожу Эреш. Она снова вскрикнула. Баллас слегка вывернул ее запястье. Нож выскользнул из пальцев и неслышно упал на траву.
   – Я – ваш единственный шанс на спасение, – сказал Баллас, не выпуская руки Эреш. – Краск был прав: я жестокий человек. Но если ты хочешь выжить – понадобится моя помощь.
   – И долго эта помощь продлится? Пока мы будем тебе помогать, да? А потом?
   – Не задавай вопросов, – негромко сказал Баллас. – Радуйся, что я здесь и что покамест твоя жизнь имеет для меня значение. – Он разжал пальцы. – Иди спать. Завтра нам ехать весь день. И если ты еще раз выкинешь подобный фортель, я сам тебя убью. Ясно? Перережу глотку вот этим самым долбаным ножом. Подумай, каково будет твоему отцу.
   Баллас оставил нож на траве, зная, что Эреш больше не посмеет его тронуть. Снова закрыв глаза, он моментально провалился в сон.
   Баллас проснулся за час до рассвета. Поднявшись, он перешагнул через кострище и встряхнул Краска за плечо. Старик распахнул глаза. Точно увидев кошмар, он вскрикнул и отшатнулся, ударившись спиной о камень.
   – Ты напугал меня, – буркнул Краск, вытирая испарину со лба. – Нельзя будить так грубо.
   – Поднимай дочь, – велел Баллас. – Нам пора двигать.
   Они покинули пещеру и зашагали по вересковью, направляясь на северо-восток по пустоши. На этот раз утро было ясным. Первые лучи солнца освещали покрытые изморозью камни и стебли травы. Трое путников поднялись на холм, с которого видна была ферма, окруженная хозяйственными постройками. Рядом с домом стояла большая конюшня.
   – Идем со мной, – сказал Баллас Эреш. – А ты, – обернулся он к Краску, – жди здесь.
   Старик нахмурился.
   – Я не отпущу с тобой…
   – Папа, – перебила девушка, – не спорь с ним. Он знает, что делает. И вдобавок не ты ли мне говорил, что он – человек чести? Неужели не помнишь? – В ее голосе сквозило ехидство. Баллас не знал, кого Эреш хочет уязвить – отца или его самого.
   Скорее все же его. Не имея возможности дать физический отпор, женщины компенсируют свою слабость острыми словечками. Вчера Эреш не удалось убить Балласа. Теперь, раздосадованная и униженная, она пытается всячески его задеть.
   Краск нерешительно заморгал.
   – Что вы собираетесь делать?
   – Украдем лошадей, – отозвался Баллас, – вот и все. Они спустились по холму к конюшне. Внутри стояли три каурых жеребца и белая кобылка. Балласу она особенно понравилась. Отвязав поводья, он оседлал и взнуздал её, а Эреш велел заняться жеребцами. Девушка работала споро, и вскоре все было готово. Они вывели лошадей из конюшни и взобрались обратно на холм. Увидев их, Краск вздохнул с облегчением. С помощью дочери старик неуклюже забрался в седло.
   – Много лет прошло, – вдохнул он, – с тех пор, как я последний раз ездил верхом. Никогда не был хорошим наездником, должен признаться. И боюсь, даже то, что я когда-то умел, теперь позабылось. Я не так ловок, как раньше. А еще говорят, что, если долго не ездить верхом, тело отвыкает от нужного ритма. Лошадь чувствует это и начинает капризничать, а всадник…
   Баллас забрался в седло. Краск осекся на полуслове и покосился на него.
   – Но все же хорошо, что у нас есть лошади, – снова начал он. – Все лучше, чем идти пешком. Дня через два мы будет в Грантавене. Тогда… тогда мы распрощаемся, верно? Мы с Эреш пойдем своей дорогой. А ты – куда хочешь.
   Баллас смотрел на него тяжелым взглядом.
   – Ведь мы договорились? – Краск нервно облизнул губы. – Мы выполним свою часть договора, а ты свою.
   Несколько секунд Баллас молчал.
   – Какой же ты отвратный попутчик, Краск, – сказал он наконец. – Твоя трескотня меня раздражает. Когда ты окажешься за пределами слышимости, я вздохну с облегчением… Но как бы ты ни был назойлив, твоя дочь – много хуже. Когда вы исчезнете из моей жизни, я уж точно не заплачу. Наши пути разойдутся, будь уверен.
   – Ну что ж, – хмыкнул Краск, – стало быть, расстанемся без сожалений.
   – Без малейших, – подтвердил Баллас и перевел взгляд на Эреш. Ее лицо было бледным и напряженным – будто бы в словах Балласа ей почудилась угроза.
   Баллас улыбнулся.
   – Без малейших, – повторил он.

Глава двенадцатая

   …но явился к ним пятый пилигрим. И был он странен, и удивились Пилигримы, однако приняли его, ибо верили, что он – с ними заодно и устремления его таковы же…

   Молчаливое, небогатое событиями путешествие заняло два дня. Путники въехали в город Грантавен – скопление деревянных домов и грязных улиц. Он отличался от Кельтримина лишь размерами: Грантавен был большим городом.
   Когда путники миновали ворота, Эреш спрыгнула с лошади.
   – Нет, – твердо сказал Баллас.
   – Что? – спросила девушка, удивленно глянув на него снизу вверх.
   – Оставайся в седле.
   – Мне надоело сидеть на лошади, – возразила Эреш. – Я хочу размять ноги, и…
   – Полезай в долбаное седло, – проворчал Баллас. Девушка медлила.
   – В седло! – рявкнул Баллас.
   – Давай-давай, девочка, садись на лошадь, – суетливо проговорил Краск, бросая опасливый взгляд на Балласа. – Раз он говорит, значит, так надо. Он не меньше нашего заинтересован в успехе предприятия, верно? Так что не будем ссориться…
   Эреш повиновалась, однако сказала:
   – Не понимаю почему…
   – По двум причинам, – нелюбезно сообщил Баллас. – Во-первых, мне лучше сидеть верхом. Как ты думаешь, кого ищет стража? Церковь разнесла по всему Друину описание моего лица и фигуры. А рост у меня необычный. Когда я сижу на лошади, это не так заметно. Стало быть, я должен оставаться в седле. А теперь представь, как странно выглядит компания, в которой один едет на лошади, а другой идет пешком. Мы привлечем внимание.
   – А во-вторых? – спросил Эреш.
   – Кто обращает внимание на всадника? – отозвался Баллас. – Кто смотрит ему в лицо? Да никто. Любой пешеход видит только лошадь.
   Они медленно ехали по Грантавену. Народу на улицах было немного, и все же Баллас оставался настороже. В самом деле – прохожие почти не смотрели на всадников. Но даже и одного взгляда – достаточно внимательного и подозрительного – хватило бы с лихвой. Баллас чувствовал непреодолимое желание оглянуться по сторонам, дабы удостовериться, что никто не смотрит на него с повышенным вниманием. Однако он одергивал себя, опасаясь встретиться глазами с кем-нибудь из прохожих: человек мог запомнить незнакомца. Нахмурившись, Баллас уставился на конскую гриву.
   – Краск, где живет этот переписчик? – негромко спросил он.
   – Если он вообще здесь живет, – начал Краск. – Я же сказал: прошло много лет…
   – Где?
   – В восточной части города, – вздохнул Краск. – Говорят, у него был здесь роскошный дом. Котельная в подвале, ванна, личная конюшня… и стекла. В Грантавене окна, как правило, закрываются ставнями, но у Джонаса Элзефара были стекла. Для большинства людей это просто предмет роскоши, и мало кто может позволить себе подобное излишество. Для Элзефара они были необходимостью. Говорят, он предпочитал работать при естественном освещении. Не выносил свечей, считал, что они слишком тусклые. Он очень заботился о своих глазах.
   Через полчаса маленькая компания добралась до восточной оконечности города. Дома здесь были выстроены в основном из дерева, хотя среди них попадались и каменные – со стеклянными окнами. Но лишь в одном дворе Баллас увидел конюшню. Он спешился и знаком велел спутникам последовать его примеру.
   – Без глупостей, – коротко сказал он Краску. Краск озадаченно заморгал.
   – Не болтай лишнего, – предупредил Баллас. – Не вздумай рассказывать о драке на болоте, о том, что мы – беглецы, о том, что убили стражей. Скажи, что ты до сих пор торгуешь запретными текстами и тебе нужна помощь.
   – А как мне представить тебя?
   – Никак, – сказал Баллас, пожимая плечами.
   Он постучался. После некоторой паузы дверь приоткрылась. На пороге стояла женщина средних лет. Светлые волосы она собрала в строгий узел на затылке, однако губы были подкрашены красной помадой, щеки нарумянены, а на пальцах сверкали два золотых кольца с вульгарно-большими камнями. Женщина неприязненно оглядела гостей.
   – Чего надо? – Говорила она не как горожанка, а как деревенская.
   Баллас внезапно понял. Строгая прическа – и яркий грим, более подходящий шлюхе, крестьянский выговор – и дорогие, но нелепые кольца. Все говорило о том, что женщина родилась в нищете и лишь недавно обрела достаток. «Кто она? – думал Баллас. – Жена?»
   Он надеялся, что нет. Женщина производила впечатление стервы. Такие склонны контролировать каждый шаг мужа, не давая ему вздохнуть. От нее жди неприятностей. Вряд ли она захочет, чтобы мастер Элзефар им помогал.