Грэхем Йан. Монумент

   – Некоторые сплетни до меня доходили, – кивнул старый смотритель. – Там нашли предметы лектвинской культуры. Церковь прикрыла раскопки.
   – Можно подумать, что это были какие-то кошмарные артефакты. Или магические предметы страшной и неведомой силы. Ужасные вещи, которые могли потрясти основы Церкви…
   – А нет?
   – Археологи выкопали миски, ложки, кинжалы – вот и все. Простые вещи, очень похожие на наши собственные. В том-то и загвоздка, Кальден. Лективины не так уж от нас и отличались. Да, они выглядели иначе, но так же, как мы, молились, строили храмы… и ели ложками. – Ученый невесело рассмеялся. – Такие крошечные детали могут уничтожить атмосферу зловещей тайны. Трудно представить, что истинный демон станет пользоваться ложкой. Чтобы сохранить традиционный облик лективинов, раскопки, как ты выразился, и прикрыли. А все находки конфисковали и зарыли обратно.
   – А что же археологи?
   – Точно не знаю. Но в Академию они не вернулись. Возможно, их прикопали там же, где и находки. В наше время ученый – опасная профессия.
   На долгое время воцарилось молчание.
   Затем Кальден сказал:
   – Ну, надеюсь, твою науку еще не запретили?
   – Нет, слава Четверым. Геология покамест считается перспективной. – Мужчина ухмыльнулся. – Магистры очень любят красивые разноцветные камешки, которые иногда удается вырыть из недр земных.
   – Кстати о маленьких камешках. У меня есть вещица, которая тебя заинтересует, – сказал Кальден, направляясь к одной из полок.
   Баллас подался вперед, едва не высунувшись в коридор. Беседа двух ученых заинтересовала его. Опомнившись, он собрался вернуться на темную лестницу, однако помедлил. Поведение Кальдена изменилось. На протяжении всего разговора старик оставался спокойным и насмешливым, но теперь, вынимая деревянную шкатулку, заметно напрягся. Словно внутри лежало что-то действительно необычное.
   Скорее всего в шкатулке не окажется ничего интересного. Кусок старого горшка. Или заржавевшая рукоять меча, которым владел какой-нибудь знаменитый воитель древности. Или перо известного философа… Любая из этих чепуховин могла вызвать экстатический восторг ученого.
   Но как знать? На всякий случай Баллас снова поднялся на несколько ступеней и затаился в тени.
   Кальден поставил шкатулку на стол, снял через голову цепочку с ключом и отпер Миниатюрный замок.
   – Вот из-за этой вещицы я и пригласил тебя сюда, – сказал он, вынимая из шкатулки небольшой металлический диск. В его центр был вправлен голубой камень размером в дюйм. По краям диска размещались четыре камня поменьше. Кроваво-красные, они располагались симметрично, словно отмечая стороны света.
   – Ну как? – Кальден протянул вещицу геологу.
   – Красиво, – отозвался тот. – Что это?
   – Честно говоря, понятия не имею. Возможно, просто украшение. Или какой-то талисман. Несколько недель назад умер один ученый. Он завещал мне свою коллекцию, в которой была и эта штучка. Скорее всего он знал о ее предназначении не больше, чем я. Да и в любом случае теперь у него уже не спросишь. Но скажи-ка мне, друг: что это за камни?
   – Красные – несомненно, рубины. – Геолог тронул один кончиком пальца. – Однозначно.
   – А голубой?
   – Сапфир, – отозвался геолог. – Хотя… погоди-ка. Слишком уж он темный. Возможно, алмаз. Камни похожего оттенка иногда привозят из Гоави.
   – Это не алмаз.
   – Откуда такая уверенность?
   – Поднеси его к пламени свечи, – предложил Кальден, – и ответь: хоть один алмаз в мире так выглядит?
   Геолог приблизил диск к нише, в которой горела свеча. Со своего места Баллас едва мог рассмотреть, что происходит с камнем, но увиденного хватило, чтобы поразить его до глубины души. Поток синего света ударил вверх, озаряя лицо геолога. Свет был ярок; геолог резко откинул голову назад и зажмурился. Открыв глаза, ученый обернулся к старому смотрителю.
   – Кальден, – прошептал он, – я никогда не видел ничего подобного…
   – Чудо?
   – Такая чистота… Такая игра света… Он не просто переливается, он… Он… – Казалось, геолог не может подобрать слов. – Эти вспышки – словно искры в огне… Или солнечные блики на воде. Тот ученый – который завещал тебе коллекцию, – где он взял эту вещь?
   – Не знаю. Он много путешествовал и по Друину, и за его пределами. Я просмотрел все основные труды. «Каталог даров земли» Банна, «Минералис универсалис» Таркана. Никто не упоминает о подобном камне. Возможно…
   – …он уникален, – докончил геолог. Кальден кивнул.
   – Не исключено, что он и впрямь единственный в своем роде. – Геолог с вожделением смотрел на загадочный камень.
   – Если хочешь изучить его получше, – в голосе Кальдена проскользнула нотка сомнения, – я одолжу тебе эту вещицу. Только обещай мне, что с ней ничего не случится.
   Геолог опустил диск. Пламя свечи больше не падало на камень, и синий свет погас.
   – Я не могу тебе этого обещать, – тихо ответил он.
   – Думаешь, церковники отберут?
   – Такое не исключено, Кальден. Сам диск довольно примитивен. Он напоминает предметы эпохи, предшествующей Воссоединению. Церковь может счесть вещь культовым предметом того времени… И заявить, что ей место в сокровищнице, да и мои студенты – они больше интересуются выпивкой и девушками, чем наукой. Такие раритеты недешевы. Из нашего хранилища постоянно воруют. Подобная вещица – огромное искушение. Лучше не выставлять ее на обозрение всяческих… сорок. Я пойду, Кальден. У меня сегодня еще лекция по катарианским изумрудам. Сами по себе они очень красивы, хотя в сравнении с этим камнем, конечно, – не более чем куски угля. Удачи тебе, дружище. – И, распрощавшись, геолог направился к выходу.
   Баллас на цыпочках поднялся по лестнице и притаился за дверью.
   В скором времени Баллас вернулся в дом священника. В кухне горел огонь. Здесь было тепло и уютно – не то что на улице. Отец Бретриен склонился над очагом, поправляя дрова.
   – Вы встречались с Кальденом? – спросил он?
   – Угу, – отозвался Баллас. Это была чистая правда.
   – Он вам обрадовался? Знаете, в какой-то мере вы уязвили его самомнение. Он ведь был уверен, что вы не выживете. Вместе с тем, полагаю, ему стоит гордиться. Ведь именно его стараниями…
   – Мы не разговаривали. Я просто отдал деньги и ушел.
   И снова – чистая правда. Как только геолог ушел, Баллас спустился в подвал и передал Кальдену монеты. Старый смотритель и впрямь был настроен поговорить, но Баллас поспешил откланяться.
   Бретриен, кажется, намеревался сказать что-то еще, однако Баллас не стал его слушать, а прямиком отправился в свою спальню. Здесь он устроился на кровати и откупорил бутылку виски, стянутую с прилавка на рынке. Потягивая пойло, Баллас раздумывал о металлическом диске. О четырех сверкающих рубинах. И о голубом камне.
   Он вспоминал изумление геолога и его разговор со старым смотрителем.
   – А кто я такой, – пробормотал Баллас, – как не та самая сорока? Наслаждайся своей игрушкой, Кальден, покуда она у тебя есть. Скоро не будет…

Глава третья

   В западных холмах Бандерина дубильщик услышал зов бога-творца. Пыльными дорогами, в дождь, холод и зной бродил Пилигрим. И в пути он постиг все добродетели и все пороки…

   Мало-помалу Баллас выздоравливал. Синяки выцвели, кожа утратила мертвенный сероватый оттенок, порезы затянулись, оставив по себе тонкие розовые шрамы. Сломанные ребра – хотя еще ныли – больше не взрывались невыносимой жгучей болью в ответ на каждое прикосновение.
   Дни тянулись серой монотонной чередой. Ежедневно священник давал Балласу два пенни – на мясо. Иногда эти деньги и впрямь попадали в руки мясников – случалось, Баллас покупал всяческие вкусные вещи. Приправленные острыми травами свиные котлеты, оленьи колбаски, жаренные в меду утиные грудки. Однажды даже побаловал себя крыльями жаворонка, жаль только порция была очень маленькой – на один зуб. За все годы бродяжничества Баллас не едал ничего подобного и теперь наверстывал упущенное.
   В другие дни он тратил деньги на выпивку. С раннего утра Баллас поселялся в кабаке и целый день заливал в себя эль и вино. Проголодавшись, шел на рынок и крал еду. Мясо на рынке не было таким изысканным, как в мясных лавках – здесь не продавали крылышек жаворонка или утиных грудок, – однако его хватало, чтобы набить живот. Все кражи Баллас совершал с большой осторожностью и никогда не приходил дважды к одному и тому же прилавку.
   К вечеру он возвращался в спальню и заливал в желудок виски. Бретриен почти не беспокоил его – видимо, смирился с нелюдимостью своего подопечного. И даже если видел, что гость пьян, не говорил ничего. Очевидно, священник полагал, что Баллас сам себе хозяин, и не собирался его перевоспитывать. Такое отношение вполне устраивало Балласа.
   Сам он не переставал размышлять о металлическом диске вправленных в него камнях. Эти мысли внушали оптимизм и помогали выздоровлению. Спустя две недели Баллас решил, что настало время покинуть дом священника…
   Тот день начался так же, как и все предыдущие.
   Баллас проснулся около полудня. Взяв у священника положенные на сегодня «мясные» деньги, он засел в кабаке и залил в себя порцию спиртного. На рынке украл кусок бифштекса, съел его, а на обратном пути к кабаку – воистину в тот день Госпожа Удача благоволила к нему – нашел на земле потерянный кошелек. Денег хватило на бутылку недурственного виски. Едва солнце склонилось к закату и начало подмораживать, Баллас вернулся домой и отправился в свою спальню.
   Когда стемнело, послышался звук открываемой двери. Потом тихо лязгнул замок. Отодвинув штору, Баллас выглянул наружу. На противоположной стороне улицы стояла церковка, где служил отец Бретриен, – овальное здание из темного кирпича с пятифутовым изображением Скаррендестина над дверями и звонницей с задней стороны. Дюжина прихожан терпеливо ожидала у входа.
   Настало время вечерней службы. Прищурившись, Баллас наблюдал, как отец Бретриен идет к церкви. Что-то тускло поблескивало в его руке. Бутылка освященного вина, понял Баллас.
   – Неплохая идея, святоша, – пробормотал он, задергивая шторы. С этой мыслью Баллас прямиком отправился на кухню и снял с полки бутыль. – Посмотрим, преуспели ли монахи в виноделии…
   Он сделал большой глоток и скривился. Терпкая жидкость обожгла горло точно уксус.
   – Милосердные Пилигримы! И люди это пьют? Вот уж точно: благочестие до добра не доводит! – Пожав плечами, Баллас сделал второй глоток. На этот раз пошло легче – вроде как плохонькое винцо в кабаке.
   Баллас обвел взглядом кухню. В углу он приметил сумку с овощами и удовлетворенно кивнул: сумка пригодится позже.
   На столе – груда пергаментов, бутылка чернил и нож, которым Бретриен затачивал перья. Прихватив нож и деревянную вилку, Баллас вернулся в комнату.
   Устроившись на кровати, он принялся обтачивать вилку. На пол посыпалось древесное крошево, смолистый аромат столярной мастерской наполнил комнату, смешиваясь с запахом дыма из очага. Баллас работал аккуратно и терпеливо. Он сточил вилку, превратив ее в узкую планку, украсил рукоятку причудливой кромкой и вырезал на плоской поверхности несколько желобков разной формы. Несколько раз Баллас придирчиво оглядывал свое творение, окончательно утратившее сходство с вилкой. Недовольно качал головой, бормотал что-то себе под нос и вновь принимался ковырять ножом неподатливое дерево.
   Наконец работа была завершена. Одобрительно кивнув, Баллас бросил деревяшку на кровать и приложился к бутылке. В ней оставалось меньше половины. Единым глотом Баллас всосал в себя вино и вышел на кухню. Он положил нож на стол, а пустую бутылку поставил на полку. И, чуть поколебавшись, взял с нее еще две – полные.
   Затем вернулся в свою комнату.
   Через некоторое время зазвонил церковный колокол, оповещая об окончании службы. Вскорости отец Бретриен вышел из церкви и направился к дому. Опустив шторы, Баллас прислушивался. Вот распахнулась и закрылась входная дверь. Отец Бретриен повозился на кухне, подогревая ужин. Потом легкие шаги священника прошелестели по коридору и затихли на пороге спальни. Закрылась дверь, щелкнула задвижка…
   Баллас ждал.
   К тому времени он успел откупорить третью бутылку. Баллас уже притерпелся к резковатому вкусу вина. В голове слегка шумело, а в теле образовалась приятная легкость. Он ощущал необычайную бодрость и был готов действовать…
   Баллас не обладал чувством прекрасного. Разумеется, он мог отличить красавицу от уродки по тому, как сердце начинало биться быстрее, а член твердел и наливался кровью. Но то был всего лишь зов плоти. А вот неодушевленные предметы – даже неземной красоты – оставляли его равнодушным. Шелковая рубашка не казалась элегантнее дерюги. Алмаз был красивее речной гальки. Однако Баллас отлично знал, какие веши привлекают людей. И за что те готовы платить.
   Он вышел из спальни. Возле комнаты Бретриена остановился и прислушался. Из-за двери доносилось размеренное дыхание спящего человека. Баллас миновал коридор и шмыгнул в кухню.
   Несколькими большими глотками он выхлебал остатки вина из третьей бутылки и поставил ее на стол. Затем поднял с пола сумку с овощами и вытряхнул содержимое. Засунув пустую сумку под мышку, Баллас отпер дверь и выскользнул на улицу.
   На темном небе виднелись бледные звезды. Желтая, почти полная луна озаряла серебристым светом дома, заборы и деревья. Было холодно, и ночной морозец взбодрил Балласа. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и направился к церквушке.
   В лунном свете блеснул знак Скаррендестина над дверями. Баллас вынул из-за пояса оструганную вилку и запихнул ее изборожденный желобками конец в замочную скважину. Осторожно поводил отмычкой взад-вперед, нащупывая сложное нутро замка. Пружина не поддавалась.
   Баллас выпрямился и потянул за ручку. Отмычка не понадобилась: дверь была открыта.
   «Не запирайте двери своих церквей, ибо никому из людей не заказан путь в Дом Четверых». Он припомнил стих из Книги Пилигримов, читанный в далеком детстве. Теперь отрывок пришелся как нельзя кстати.
   – Святой человек! – хмыкнул Баллас. – Нельзя воспринимать Книгу настолько буквально…
   Тем не менее глупость священника оказалась на руку. Баллас вошел в церковь, миновал узкий притвор и оказался в молельном зале. На алтаре горела белая свеча. Баллас снял с крюка фонарь, запалил фитиль от свечного пламени и огляделся по сторонам.
   Церковь Пилигримов проповедовала умеренность. Голые камни. Голый пол. В молельном зале не было окон, будто естественный свет считался чем-то греховным. Стены, однако, были увешаны гобеленами. Каждый изображал часть пути одного из Пилигримов к подножию святой горы – Скаррендестина…
   История Пилигримов была проста и незамысловата. Четверо простолюдинов – портной, свечник, дубильщик и матрос – узрели видение бога-создателя. Тот повелел им отправиться в путешествие и бродить по земле до тех пор, покуда они, через страдания и невзгоды, не постигнут разницу между добром и злом. Пройдя долгий путь и совершив множество благих деяний, четверо Пилигримов встретились на вершине Скаррендестина. Здесь же – в награду за их святые труды – бог-создатель даровал им жизнь вечную и сделал проводниками Леса Элтерин. Леса, чьими запутанными тропами путешествуют души умерших, ища пути в рай. Праведникам укажут эту дорогу, а грешники будут бродить под кронами темных дубов, страдая от ужасных мучений, до тех пор, пока их души не очистятся…
   Баллас скучающе оглядел гобелены, потом обернулся к алтарю. На нем стояла Святая Чаша – бронзовый кубок, из которого несчастные праведники пили дрянное винишко. На дне еще оставалось несколько глотков. Баллас выхлебал вино, засунул Чашу в сумку и огляделся в поисках добычи. Больше ничего особенно ценного в зале не было. Разве что бронзовые подсвечники в нишах. Они стоили сущие гроши – по пенни каждый, не больше, но Баллас прибрал и их. Зачем пренебрегать дармовщиной, коли она сама идет в руки? Баллас покидал подсвечники в сумку, последний раз обвел взглядом зал и вышел на улицу.
   Подсвечники и Чаша – это, разумеется, не главное. Улица Полумесяца располагалась почти в миле отсюда, но Баллас знал, что успеет добраться до музея прежде, чем минует полночь. Можно было сократить дистанцию почти вдвое, пройдя по Храмовой площади, однако рисковать не хотелось. Зачем? До рассвета еще добрых семь или даже восемь часов, и нет никакого резона нестись сломя голову…
   Нет, торопиться не стоило – и все же Баллас почти бежал. Летел вперед, будто на крыльях, и улыбался во весь рот – как ребенок в канун праздника Середины Зимы. Ребенок, готовый развернуть льняные кулечки с подарками – игрушками, конфетами и засахаренными яблоками. Одна-единственная мысль у него в голове, и Баллас повторял ее точно заклинание: «Скоро я буду богат, скоро я буду богат, скоро я буду богат…»
   Он сможет купить себе любую шлюху – самую теплую, пышную и ласковую. Он найдет жилище – удобную комнату в приличной гостинице, с мягкой кроватью и чистыми одеялами Он выпьет галлоны вина – напьется вдосталь, и деньги не кончатся. Он будет пить, пока не лопнет.
   Баллас тихо рассмеялся… и свернул на Храмовую площадь.
   – Церковники божатся, что деньги меняют человека, – пробормотал он. – Достаток делает его иным, преображает душу… Что ж, со мной ничего такого не случится.
   Он подошел к Дубу Кары. Три головы по-прежнему висели на ветвях. Лунный свет мерцал в их глазах – круглых и бессмысленных, точно у снулых рыб. Взгляд Балласа переместился на Эскларион Сакрос. У темных высоких ворот несли караул полдюжины стражников. Оранжевые отблески огня отражались в их надраенных шлемах.
   – Никто не скажет: «Деньги изменили Балласа». Если обо мне вообще станут говорить, люди скажут: «Деньги позволили ему быть Балласом сполна». Так же, как сокол может быть соколом в полной мере, когда его вынут из силка и выпустят на волю…
   Баллас миновал зловещий Дуб, пересек Храмовую площадь и направился к улице Полумесяца. Скоро он уже подходил к музею. Оглядевшись по сторонам и не приметив ни единой души, Баллас сунул отмычку в замочную скважину. В отличие от священника старый Кальден не доверял заповедям Пилигримов: дверь была надежно заперта.
   Баллас осторожно повернул отмычку. Она то и дело застревала в замке, сражаясь с пружинами хитрого механизма. Наконец послышался тихий щелчок. Дверь открылась. Баллас вынул из мешка фонарь, прихваченный в церкви, и вошел в зал. Желтый свет замерцал бесчисленными бликами, отражаясь в стеклянных витринах. В музее не было ни души – что и неудивительно в этот час. Баллас быстро добрался до дверцы, ведущей к лестнице, и толкнул ее. Заперта. Он немного поковырялся в замке отмычкой, но тут же отбросил ее. Нетерпение было слишком велико – тем более что в темных безлюдных залах уже не требовалось таиться. Пинком ноги Баллас вышиб дверцу и спустился в подземный коридор.
   Безмолвно лежали на полках черепа и кости, стояли древние горшки, статуэтки и фигурки из стекла, кости и отшлифованного камня. Примостив фонарь на пол, Баллас прямиком направился к полке, с которой две недели назад старик снял деревянную коробочку с вожделенным диском… Здесь не было ничего, кроме кучи измятого шелка. Он схватил ткань и скинул ее с полки, надеясь отыскать под ней шкатулку. Тщетно.
   – Что ты с ней сделал, старик? – тихо пробормотал Баллас. – Куда ты ее подевал?
   Подхватив фонарь, он судорожно принялся обшаривать соседние полки. Взгляд метался от экспоната к экспонату, фонарь подрагивал в руке. Тени затаились в пустых глазницах козлиного черепа, отблески огня плясали на боках зеленого стеклянного кубка. Прошептав проклятие, Баллас покачал головой.
   – Подложил ты мне свинью, старый пройдоха!
   На полке лежала шахматная доска. Коробка была сделана из черного и красного стекла, фигурки – из синего и желтого. Может, шкатулка спрятана за этой доской, поблескивающей в свете фонаря? Баллас опустился на колени, собираясь заглянуть в глубь полки. Терпение его истощилось, сдали нервы.
   – Кровь Пилигримов! – рявкнул он и, схватив шахматную доску, отшвырнул ее в сторону. Доска ударилась о стену и разлетелась тысячами красно-черных осколков. Фигурки посыпались на пол, с мелодичным звоном раскалываясь о каменные плиты. Баллас осмотрел полку. Шкатулки не было.
   Кровь, прилившая к лицу, стучала в висках крохотными молоточками. Баллас протянул руку к следующей полке, смахнул с нее звериные кости. Череп льва разлетелся, ударившись об угол стола, белые обломки брызнули в стороны. Баллас отскочил. Под каблуком хрустнул крошечный череп полевой мыши. Шкатулки не было.
   У Балласа затряслись руки. Он медленно закрыл глаза, стараясь успокоиться. Тщетно. Где же шкатулка? Где – в этом огромном складе проклятого бесполезного дерьма? Где? Где?
   Он повертел головой по сторонам, с ненавистью обводя взглядом огромный сводчатый зал.
   – Где она? – заорал Баллас. – Где???
   Красный туман застилал глаза. Он словно висел в воздухе, сочась из кирпичной кладки стен, из полок, из самих экспонатов. Зарычав, Баллас сжал кулаки и скинул с очередной полки стеклянные статуэтки. Крошечные хрупкие фигурки воинов, политиков и философов древности разбились о каменные плиты.
   И вновь – никаких признаков шкатулки. Рычание Балласа превратилось в рев. Он смахнул очередную порцию черепов. Потом – керамическую посуду, расписанную в восточном стиле. Пол был устлан глиняными и костяными осколками. На следующей полке оказались гобелены вековой давности, ломкие и ветхие; одни порвались, когда Баллас отшвырнул их, другие рассыпались в пыль. Следующую полку занимал отряд солдатиков из слоновой кости – каждый размером с указательный палец. Баллас разметал их ряды словно удар молнии.
   Он яростно обыскивал хранилище. Пот ручьями тек по лицу. Острый осколок какого-то древнего реликта – теперь уже было не понять, какого именно, – рассек Балласу ладонь. Когда он смахнул несколько изукрашенных чаш, кровь окропила стену. Порезанная рука ныла, но боль казалась почти приятной. Звуки разрушения – звон стекла и шорох разбивающейся глины – тоже нравились Балласу. Он двигался по залу словно торнадо. Вскоре все полки были пусты.
   Тяжело дыша, Баллас привалился к стене. Под ногами хрустели остатки изничтоженных древностей. Глиняное крошево облепило стекло фонаря. Костяные обломки валялись на полу вперемешку с осколками стеклам фарфора. Кровь из длинного пореза на ладони обрызгала полки и стены, заляпала рубаху и штаны Балласа. Он поднес руку ко рту и облизал рану.
   – Если шкатулка не здесь, она может быть где угодно… Тонкое наблюдение, ничего не скажешь. Но Балласу слова придали бодрости и надежды. Однако где же она? Куда проклятый старик мог ее запрятать? Конечно, он не настолько глуп, чтобы выставлять шкатулку напоказ, класть туда, где всякий может увидеть… Взяв фонарь, Баллас поднялся по ступенькам и вернулся в выставочный зал.
   Он шел среди витрин, где стояли чучела животных. В одной были птицы с набитыми конским волосом телами – скопы, орлы, ястребы, вороны, воробьи, сороки. Их неживые глаза блестели в свете фонаря. В другой пол устилали сухие листья, ветви, еловые и сосновые иглы. На них сидели чучела лесных крыс, мышей, белок и даже стоял олененок. В некоторых витринах Баллас видел пауков, жуков, бабочек. В иных – чучела медведей, львов, лосей…
   Но ни малейших признаков шкатулки.
   Баллас осмотрел вторую залу. Здесь были выставлены предметы древних цивилизаций: артефакты лективинов с Дальнего Запада, вокаринов с юга, шабринов, живших в районе экватора… И никакого диска.
   Выругавшись, Баллас почти бегом ринулся в последний зал – он же первый, если считать от входа. Его окружили предметы ныне существующих народов. Белые льняные халаты, шали и кривые мечи Востока. Прочные меховые одежды и копья охотников на тюленей – даскери, племени с Дальнего Севера…
   А вот шкатулки по-прежнему не было.
   Баллас грязно выругался. Ярость распирала его, жгла точно огнем. Шагнув к ближайшей витрине, он что было сил двинул по ней ногой. Брызнули осколки стекла, заискрившись в свете фонаря. Баллас посмотрел на них, чувствуя, как умирает надежда. Все планы, которые он обдумывал с лихорадочной радостью. Чудесные шлюхи, бесконечное вино, удобная теплая комната – все это угасло, как теплый костер под проливным дождем.
   Крикнув, он снова ударил витрину. Она вздрогнула, посыпались ножи и меха. Баллас взирал на них с ненавистью и отвращением. Потом взгляд его переместился на стену зала, ярдах в двадцати от витрины. Баллас моргнул.
   Показалось – там, на границе света и темноты, стоит человек. Невысокий и странно сгорбленный. Сердце Балласа застучало как сумасшедшее, но в следующий же миг он понял, что обознался. Не человек это был, а всего лишь узкий дверной проем.
   Баллас кинулся к нему и дернул ручку. Заперто. Разбежавшись, он врезался в дверь плечом, ломая замок и сдирая ее с петель. Переведя дыхание, Баллас вошел в комнату и огляделся. Он увидел массивный стол в центре и полки на стенах. Полки были завалены пергаментами, на столе лежала толстая книга с золотыми буквами на переплете. «Каталог даров земли». Старик говорил геологу об этой книге. Возможно, он все же пытается определить происхождение голубого камня… Здесь, в маленькой каморке.
   Фонарь замерцал. Свет начал меркнуть. Баллас схватил свечу и зажег ее от угасающего пламени фонаря. Раздираемый нетерпением, схватил кучу пергаментов и скинул с полки; сухие листы посыпались на пол. Он надеялся отыскать шкатулку или диск, спрятанный под грудой, – но тщетно.