Страница:
После казни он вряд ли будет в состоянии наслаждаться вечеринкой. Даже если Джон Браун заслуживает смерти, виселица – не самый приятный путь к встрече с Творцом.
И все же не трудно догадаться, как смотрит на это дело подавляющее большинство. Джон Браун собирался поднять восстание в Харперс-Ферри. Расправляясь с рабовладельцами в западных штатах, он никого не щадил, а события в Канзасе и Миссури не имели себе равных по жестокости и цинизму. Джон Браун не знал жалости, и будет только справедливо, если его за это повесят.
Тем не менее он верил в то, что все люди должны быть свободными.
– Надеюсь, вы не из тех… – начал было Энтони и запнулся. – То есть вы не считаете, что Брауна следовало оправдать?
Джесс в упор взглянул на собеседника:
– Браун нарушил закон. Он убивал людей и совершил измену. Нет, Энтони, я не из тех, кто считает, что его нужно оправдать.
Миллер смущенно улыбнулся.
– Извините. Я и не думал, что вы один из этих… как их?., аболиционистов. В конце концов, у вас в Камерон-холле тоже есть рабы.
Да, есть, подумал Джесс. Правда, совсем немного. Плантации Камерон-холла слишком обширны, чтобы обрабатывать их, не прибегая к рабскому труду. Хозяйство этого требует.
Вообще-то они освободили большинство своих невольников – он, Дэниел и Криста. Джесс обсуждал этот вопрос с отцом несколько лет назад, незадолго до его смерти. Было решено, что они больше не станут покупать на аукционах негров. Если их раб женился на рабыне с другой плантации, Камероны выкупали и жену, и детей. Отпуская своих невольников на свободу, они надеялись, что те останутся в Камерон-холле в качестве наемных рабочих.
Впрочем, все это лишь полумеры, и Джесс не обманывался на сей счет. На такой же компромисс пошли в свое время Вашингтон и Джефферсон: считали, что все люди должны быть свободными. Именно эта идея двигала Джефферсоном, когда он писал свою «Декларацию независимости». В то же время он сомневался, что сумеет объединить штаты в Союз, если попытается претворить свою идею в жизнь. К сожалению, за прошедшие почти полвека ситуация нисколько не изменилась.
– Рад был повидать вас, Джесс, – прервал Энтони размышления Камерона. – И помните: вы всегда желанный гость.
– Спасибо.
Поклонившись, Миллер уехал. Джесс проводил его невидящим взглядом.
Солнце озаряло место казни. Повсюду слышались ржание и цокот копыт: кони все же нервничали от такого обилия народу.
Мысли Джесса вновь обратились к Кирнан.
Итак, она уехала. Уехала туда, куда ему не добраться. Ну что же, может быть, это и к лучшему. Он подставил лицо солнечным лучам, а на душе по-прежнему было пасмурно.
В назначенный час Джона Брауна привезли в телеге, запряженной парой лошадей, со связанными за спиной руками. Сидел он очень прямо, с достоинством. Сидел на собственном гробу.
С тем же величавым достоинством Браун сошел с телеги и направился к виселице.
Над толпой пронесся ропот. Шериф Джон Кэмпбелл набросил на голову преступника белый полотняный балахон и приладил петлю у него на шее. Палач приказал Брауну взойти на возвышение.
– Вам придется меня вести, – ровным голосом отозвался тот. – Я ничего не вижу.
Палач начал возиться с петлей.
– Быстрее, – отрывисто бросил Браун.
Удар топора выбил скамеечку у него из-под ног. Тело несчастного несколько раз дернулось и обмякло.
Джон Браун был мертв.
Наступила оглушительная тишина. И вдруг ее разорвал ликующий возглас одного из военных:
– Так будет со всеми врагами Виргинии! Со всеми врагами Конфедерации! Со всеми врагами рода человеческого!
Камерон не разделял подобного ликования. По странному стечению обстоятельств жизнь Джона Брауна оборвалась чудесным зимним утром.
Во время этой зловещей церемонии он почти не вымолвил ни слова, но Джесс не мог забыть записки Брауна, переданной им своим тюремщикам накануне казни. В ней говорилось: «Преступления этой Богом проклятой земли можно смыть только кровью».
Теперь Джон Браун был мертв. Все кончилось.
И все только начиналось.
Джесс повернул коня.
Душа его стремилась на Север.
Часть 2
Глава 9
И все же не трудно догадаться, как смотрит на это дело подавляющее большинство. Джон Браун собирался поднять восстание в Харперс-Ферри. Расправляясь с рабовладельцами в западных штатах, он никого не щадил, а события в Канзасе и Миссури не имели себе равных по жестокости и цинизму. Джон Браун не знал жалости, и будет только справедливо, если его за это повесят.
Тем не менее он верил в то, что все люди должны быть свободными.
– Надеюсь, вы не из тех… – начал было Энтони и запнулся. – То есть вы не считаете, что Брауна следовало оправдать?
Джесс в упор взглянул на собеседника:
– Браун нарушил закон. Он убивал людей и совершил измену. Нет, Энтони, я не из тех, кто считает, что его нужно оправдать.
Миллер смущенно улыбнулся.
– Извините. Я и не думал, что вы один из этих… как их?., аболиционистов. В конце концов, у вас в Камерон-холле тоже есть рабы.
Да, есть, подумал Джесс. Правда, совсем немного. Плантации Камерон-холла слишком обширны, чтобы обрабатывать их, не прибегая к рабскому труду. Хозяйство этого требует.
Вообще-то они освободили большинство своих невольников – он, Дэниел и Криста. Джесс обсуждал этот вопрос с отцом несколько лет назад, незадолго до его смерти. Было решено, что они больше не станут покупать на аукционах негров. Если их раб женился на рабыне с другой плантации, Камероны выкупали и жену, и детей. Отпуская своих невольников на свободу, они надеялись, что те останутся в Камерон-холле в качестве наемных рабочих.
Впрочем, все это лишь полумеры, и Джесс не обманывался на сей счет. На такой же компромисс пошли в свое время Вашингтон и Джефферсон: считали, что все люди должны быть свободными. Именно эта идея двигала Джефферсоном, когда он писал свою «Декларацию независимости». В то же время он сомневался, что сумеет объединить штаты в Союз, если попытается претворить свою идею в жизнь. К сожалению, за прошедшие почти полвека ситуация нисколько не изменилась.
– Рад был повидать вас, Джесс, – прервал Энтони размышления Камерона. – И помните: вы всегда желанный гость.
– Спасибо.
Поклонившись, Миллер уехал. Джесс проводил его невидящим взглядом.
Солнце озаряло место казни. Повсюду слышались ржание и цокот копыт: кони все же нервничали от такого обилия народу.
Мысли Джесса вновь обратились к Кирнан.
Итак, она уехала. Уехала туда, куда ему не добраться. Ну что же, может быть, это и к лучшему. Он подставил лицо солнечным лучам, а на душе по-прежнему было пасмурно.
В назначенный час Джона Брауна привезли в телеге, запряженной парой лошадей, со связанными за спиной руками. Сидел он очень прямо, с достоинством. Сидел на собственном гробу.
С тем же величавым достоинством Браун сошел с телеги и направился к виселице.
Над толпой пронесся ропот. Шериф Джон Кэмпбелл набросил на голову преступника белый полотняный балахон и приладил петлю у него на шее. Палач приказал Брауну взойти на возвышение.
– Вам придется меня вести, – ровным голосом отозвался тот. – Я ничего не вижу.
Палач начал возиться с петлей.
– Быстрее, – отрывисто бросил Браун.
Удар топора выбил скамеечку у него из-под ног. Тело несчастного несколько раз дернулось и обмякло.
Джон Браун был мертв.
Наступила оглушительная тишина. И вдруг ее разорвал ликующий возглас одного из военных:
– Так будет со всеми врагами Виргинии! Со всеми врагами Конфедерации! Со всеми врагами рода человеческого!
Камерон не разделял подобного ликования. По странному стечению обстоятельств жизнь Джона Брауна оборвалась чудесным зимним утром.
Во время этой зловещей церемонии он почти не вымолвил ни слова, но Джесс не мог забыть записки Брауна, переданной им своим тюремщикам накануне казни. В ней говорилось: «Преступления этой Богом проклятой земли можно смыть только кровью».
Теперь Джон Браун был мертв. Все кончилось.
И все только начиналось.
Джесс повернул коня.
Душа его стремилась на Север.
Часть 2
ДОМ, ДАВШИЙ ТРЕЩИНУ
Глава 9
20 декабря 1860 года
Окрестности Камерон-холла,
прибрежная Виргиния
Сидя верхом на серой в яблоках кобыле, Кирнан смотрела на Камерон-холл, расстилавшийся у подножия лесистого холма.
Солнце только что взошло. На лужайке, словно бриллиантовый ковер, сверкала роса. Посреди обширного ухоженного поместья возвышалось величественное здание с колоннами, позади него находился прелестный сад, в теплое время года благоухающий розами. Этот дом, одно из самых старинных сооружений в прибрежной Виргинии, был построен сразу после восстания индейцев в 1622 году. Далекий предок Джесса (Кирнан не смогла бы точно сказать, какой из его прапрадедов) с любовью заложил первый камень в его фундамент, и с гордостью начертал на нем свое имя. С тех пор особняк неоднократно перестраивался и расширялся, а его владельцы, когда-то полюбившие этот край за его красоту, все сильнее к нему привязывались.
Несмотря на суровые испытания, выпавшие на долю дома за два с небольшим века, он по-прежнему считался самым красивым особняком во всей округе.
Он стоял на самом берегу реки Джемс, и в жаркие летние дни, когда дверь черного хода открывалась нараспашку, прохладный речной ветерок свободно гулял по всему дому. Широкое крыльцо являлось естественным продолжением просторного холла, а два изящных флигеля были пристроены к дому через несколько лет после восстания. Сразу за особняком начинались хозяйственные помещения – кухня, коптильня, прачечная, пекарня и конюшни, – а также жилища рабов. Они размещались прямо у подножия холма, откуда сейчас Кирнан любовалась этой картиной. Неподалеку, в густой рощице на берегу реки, располагалось семейное кладбище. Здесь находили последний приют все Камероны, начиная с главы клана, лорда Камерона, который и выстроил Камерон-холл, а ныне покоился в виргинской земле рядом со своей любимой супругой Джесси. Их могилы, обнесенные резной железной оградой, венчали красивый памятник и прелестные скульптурные изображения ангелов и мадонны. Преисполненное величия, кладбище навевало мысли о богатстве тех, чьи останки упокоились здесь с миром.
Слева от дома ухоженные газоны переходили в необъятные поля. На них возделывали хлопок и табак – культуры, некогда принесшие Югу славу и явившиеся причиной его процветания.
Трудно представить себе жилище, более величественное, вполне соответствовавшее древности рода, им владевшего. Соседи всегда смотрели на джентльменов – отпрысков рода Камеронов как на желанных женихов для своих дочерей. Любая девушка не отказалась бы стать хозяйкой особняка. На взгляд Кирнан, которая как зачарованная сейчас любовалась домом, более изящного и великолепного строения на свете просто не существовало. Как она скучала по нему за границей! Девушку порой даже мучили угрызения совести, поскольку Камерон-холл всегда нравился ей больше родного дома. Солидное сооружение из камня и кирпича, он выглядел достаточно приятно, но в нем отсутствовало обаяние древности. Ведь дому Кирнан было всего пятьдесят, в то время как над Камерон-холлом пронеслось уже не одно столетие. Он обладал яркой индивидуальностью и, став неотъемлемой частью всей округи, словно слился с ней.
Кирнан сделала глубокий вдох. В утреннем воздухе разливался аромат свежеиспеченного хлеба и жареного бекона. От реки веяло холодком, но девушка не обращала внимания: влажность суровой зимы была ей отнюдь не внове, так же как и зной роскошного лета. Она дома! Девушка отсутствовала так долго, что временами сомневалась, а не напрасно ли она затеяла это мучительное путешествие?
В первый момент, когда она решилась на отъезд, ею руководило лишь одно желание – избежать брака с Энтони и при этом не ранить его.
Кроме того, поездка давала ей возможность сбежать от Джесса. Ведь он служил в Вашингтоне, что, по мнению Кирнан, было слишком близко. Она знала, что Джесс, окончив Уэст-Пойнт, намеренно его выбрал, поскольку это позволяло ему частенько наведываться домой. В то время еще был жив его отец, тоже военный.
Уже служа в Вашингтоне, Джесс участвовал во многих операциях – вместе со своим кавалерийским полком усмирял индейцев на Западе, успел побывать в Мексике…
Когда в кровоточащем Канзасе начались волнения, и местный губернатор запросил помощи, Камерона отправили туда. Кирнан была прекрасно осведомлена о том периоде его жизни, поскольку они с Дэниелом часто обменивались письмами. Младший брат Джесса подробно описывал их житье-бытье, а Кирнан с не меньшей охотой рассказывала о жизни на реке Джемс.
Знала она и о теперешней жизни Камерона-старшего.
Год, проведенный Кирнан в Европе, был непростым для ее родины, лежавшей по ту сторону Атлантики. Она лихорадочно выискивала в лондонских газетах любые сообщения об Америке и о том, как развивается борьба штатов за свои права.
Прочла, наверное, не меньше тысячи всякого рода политических комментариев.
Джон Браун был объявлен мучеником. Аболиционисты-северяне громогласно поклялись отомстить за смерть этого выдающегося человека. Они пели: «Джон Браун из могилы взывает к мести». Продолжала сеять смуту в умах и сердцах людей книга Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома».
Но хуже всего было то, что на президентских выборах победил Авраам Линкольн. Этого южане перенести уже никак не могли.
До выборов Кирнан в глубине души надеялась, что политическая обстановка каким-то образом разрядится и разные слои общества будут по-прежнему сосуществовать в мире и согласии.
Узнав об итогах выборов, Кирнан тут же поспешила домой. Оказалось, что Южная Каролина готовится к голосованию по вопросу об отделении от Союза. Еще несколько штатов намеревались последовать ее примеру, в том числе Флорида, Миссисипи и Теннесси.
Пока в Виргинии лишь наблюдали за происходящим – во всяком случае так казалось со стороны. Да и как иначе? Осторожная, величественная, родина большинства отцов-основателей, Виргиния никогда не предпринимала необдуманных шагов.
Однако не все ее сыны поступали столь же осмотрительно. Повсеместно молодые люди и старики вступали в вооруженные отряды. Богачи покупали себе коней, оружие и форму. Бедняки рассчитывали воевать под их началом.
Как бы то ни было, все готовились к возможной войне.
Лучшие представители южной элиты, в том числе Роберт Ли и Джеб Стюарт, служили в армии Соединенных Штатов. Среди них были и братья Камероны.
Дэниел писал Кирнан, что подумывает об отставке, но пока ни он, ни Джесс не осуществили это намерение. Мало кто из военных решился на такой шаг и трудно сказать, многие ли поступят так в дальнейшем. Столь же непредсказуемы были дальнейшие действия Южной Каролины и других мятежных штатов.
Солнце совсем уже поднялось, а Кирнан все еще не отводила глаз от расстилавшейся перед ней долины. Вновь и вновь она перебирала в памяти события последних дней. С той минуты, как пароход отошел от лондонского причала, девушку не покидало все нарастающее волнение. Мысленно она корила себя за то, что уехала в Европу в такой ответственный для родины момент. Лондон с первых же дней очаровал Кирнан, колледж ей тоже понравился, но, как выяснилось, ученичество она уже переросла. Прошедший год стал для девушки периодом ожиданий и размышлений.
И периодом мечтаний. Сбежав от Джесса, она не переставала думать о нем. По прошествии некоторого времени после их достопамятной ночи девушка с разочарованием поняла, что не беременна. А ведь подобный исход поставил бы желанную точку в этом деле. Мог бы поставить, с улыбкой поправила себя Кирнан. Ее отец, не задумываясь, привел бы Камерона к алтарю хоть под дулом пистолета. Но такой необходимости не возникло.
Сколько ночей провела она без сна, неотступно думая о Джессе и постоянно возвращаясь мыслями к пережитому! В Лондоне Кирнан познакомилась со множеством молодых людей – богатыми и не очень, с титулом и без. Она напропалую флиртовала с ними, разумеется, не выходя за рамки приличия, пытаясь забыть Камерона и в кого-нибудь влюбиться. Наблюдая, как многие ее подруги выходили замуж, повинуясь воле родителей, Кирнан испытывала огромную благодарность к отцу за то, что он никак не навязывал ей свою волю. Впрочем, Джону Маккею вовсе незачем было подыскивать выгодную партию. В богатстве он не нуждался, поскольку и сам был не беден. Титулы тоже не слишком его впечатляли, да и Кирнан не трогали. По правде говоря, Джесс и Дэниел были ей куда ближе, чем светские львы, которых она встречала в лондонских гостиных или в сопровождении которых посещала театральные премьеры.
Наверное, капитан Камерон не зря упрекал ее в том, что она обожает флирт. Ей действительно нравилось, когда вокруг нее роем вьются молодые люди, восторгаются ее протяжным виргинским акцентом, краснеют, когда она к ним обращается, и усиленно стараются произвести впечатление. Попробовать свои чары на чопорных европейцах и убедиться, что они легко поддаются, весьма лестно, сама себе призналась девушка.
Если не считать того, что каждый вечер она входила в спальню с чувством горечи и досады, хотя должна была бы испытывать триумф. Любовные игры навсегда утратили для Кирнан свое очарование и невинность. Мучимая любовью, она теперь находила отраду в том, чтобы мучить других.
Неужели ей суждено терзаться до конца жизни? И все из-за Джесса.
Она вздохнула, и порыв налетевшего ветра подхватил ее дыхание.
Что же дальше? Что ей теперь делать? Продолжать любить Джесса, решительно отказать Энтони, убедить его, чтобы подыскал себе другую невесту?
Или отречься от своих принципов?
Нет, она ни за что не предаст Виргинию, не откажется от земли, которая так ей дорога. Да и Джесс наверняка этого не сделает.
Сейчас, когда события приняли такой оборот, ему придется изменить свои взгляды. Ведь теперь в любую минуту его любимый Камерон-холл может оказаться в опасности.
– Ба, да это Кирнан! Чему мы обязаны удовольствием видеть тебя в наших краях?
Кирнан чуть не выпала из седла, услышав этот хрипловатый протяжный голос. Сердце затрепетало, как подстреленная птица. Даже не оборачиваясь, она узнала Джесса. Как часто он представлялся ей в ночных мечтах, как часто, лежа без сна в постели, она слышала его чувственный шепот, отчаянно пытаясь отогнать воспоминания, которые поклялась забыть!
Обернувшись, Кирнан посмотрела на любимого. Как же он сумел подкрасться так незаметно? Очевидно, она так ушла в себя, что ничего вокруг не замечала.
Камерон только что соскочил со своего гордого чалого. Джесс вырастил Пегаса в Камерон-холле и, когда отправлялся в кавалерию, взял с собой. Конь был отменно тренирован, и все же ни одна лошадь, будучи семнадцати ладоней в холке, не могла ступать так осторожно, что не шелохнулась ни одна ветка.
А ведь с ним Джессу удалось-таки подобраться к ней незаметно! Теперь ветер шевелил его волосы и играл расстегнутым воротом белой рубашки. Рубашку дополняли светло-коричневые бриджи и высокие черные сапоги. По-прежнему привлекали внимание невероятно темные, чуть ли не черные волосы и такие же невероятно синие глаза. Со всегдашней ухмылкой на губах он, широко расставив ноги, поигрывал поводьями.
– Итак, ты вернулась, – произнес Джесс.
– И ты тоже.
Его ресницы чуть дрогнули, а улыбка стала шире. Посмотрев Кирнан прямо в глаза, Камерон поинтересовался:
– А что, ты не ожидала меня увидеть?
– Я… я думала, что ты в Вашингтоне.
– Пусть мое присутствие не омрачает твой визит. Ты приехала к сестре?
Кирнан покачала головой:
– Сама не знаю.
Она как-то неуловимо изменилась, подумал Джесс, и все же осталась такой же. Выглядит изысканнее, чем прежде. И этот костюм для верховой езды наверняка сшит по последней парижской моде. Зеленая бархатная амазонка сидела на Кирнан как влитая, а широкополая шляпа с зеленым пером придавала женственность и элегантность всему облику девушки. Из-под амазонки виднелась кружевная рубашка, сшитая на манер мужской и все же не оставлявшая сомнений в том, что наряд дамский.
И носила его Кирнан с достоинством. Восседая на своей кобыле, она казалась воплощением красоты и изысканности. У Джесса даже дух захватило. Глаза девушки своим изумрудным блеском соперничали с росистой травой. Волосы, заплетенные в тугие косы и уложенные на затылке, казалось, вобрали в себя все оттенки солнечных лучей и меда. Она выглядела старше и мудрее, должно быть, потому, что в ее взгляде поселилась какая-то печаль.
Боже, а он-то надеялся, что рана уже зарубцевалась! Взволнованно сжимая кулаки, он ощущал, как его заливает горячая волна радости. Сладостно и горько видеть ее вновь, да еще так близко. На Джесса невольно нахлынули воспоминания о той удивительной ночи.
Все женщины одинаковы, мысленно одернул он себя, – во всяком случае, в темноте.
И тут же спохватился. Ни одна женщина не могла сравниться с Кирнан ни в темноте, ни при свете дня. Ни одна женщина не источала такой неповторимый аромат, ни одна не произносила его имя так нежно и не стонала в его объятиях так страстно!
Джесс вдруг в бешенстве ударил стеком по ногам. Ну почему она не вышла замуж за своего Энтони?! Тогда бы он наверняка выбросил ее из головы, а так…
– Что ты здесь делаешь, Кирнан? – внезапно набычился он.
Девушка гордо выпрямилась.
– Я тоже очень рада видеть тебя, Джесс, – произнесли она холодно.
– Ты вторглась в чужие владения!
– Бог мой, твои манеры не стали лучше… – нараспев начала было гостья, как вдруг увидела, что мужчина, решительно отбросив поводья, приближается к ней.
Она попыталась отъехать, но он уже схватил кобылу под уздцы. Не успела Кирнан опомниться, как Камерон протянул к ней сильные руки.
– Что ты дела…
Она не докончила фразу. И так все было ясно. Подхватив девушку, он мгновенно заключил ее в объятия и опалил таким жаром, что зимний холод куда-то вмиг улетучился. Она еще теснее прижалась к Джессу, а он между тем целовал ее бешено и страстно, вкладывая в этот поцелуй всю свою любовь и сладость воспоминаний о прошлых поцелуях.
Пальцы Джесса скользнули по подбородку Кирнан, нежно погладили прохладную шелковистую кожу. И вот взор его уже горит страстью, а плоть взывает к плоти. Зажатая между лошадью и Камероном, Кирнан чувствовала себя полностью в его власти.
– Бог мой, как я скучал по тебе! – прошептал он. – Ты даже не представляешь! В любой гостиной, стоило мне услышать шелест женского платья, я молился, чтобы это была ты. Лежа ночью без сна, я постоянно думал о тебе, а когда все же засыпал, твой образ преследовал меня в сновидениях. Когда я касался волос другой женщины, они казались мне грубыми, ибо не были твоими, как шелк и бархат на ощупь, не пылали огнем! Слова, что я слышал от других, никогда не звучали так, как твои слова, моя маленькая колдунья! Ты отняла мой покой. Будь ты тысячу раз проклята!
Кирнан взглянула в глаза Джессу и нашла в них жар страсти и ненависть.
И еще кое-что… Джесс ее хочет! Его взбугрившаяся под бриджами плоть была полна голодного нетерпения. И когда он снова обрушился на нее с поцелуем, она с готовностью раскрыла губы, отвечая с тем же сладостным чувством, что и год назад, словно время не в силах было совладать с ним.
Она снова в объятиях Джесса! Остальное не имеет значения.
В теле Кирнан вспыхнул прежний огонь. Как видно, желание, дремавшее в ней целый год, пробудилось в ту самую минуту, когда рядом очутился Джесс. Сердце ее билось для него одного, каждый вздох предназначался только ему, к нему стремилось все ее существо. Казалось, пламя, рождавшееся где-то внутри, спалит ее дотла, если они немедленно, сию же минуту не удовлетворят свою страсть.
Кирнан жадно облизнула пересохшие губы и встретилась глазами с горящим взглядом Джесса. С трудом переводя дыхание, она прошептала:
– Куда теперь?
Он усмехнулся, и Кирнан вспомнила, что почти тот же вопрос год назад ей задал он.
Тогда она повела его в хижину. На сей раз пришла очередь Джесса.
– Пойдем, – негромко сказал он.
Оставив лошадей на вершине холма, они, взявшись за руки, помчались вниз по склону. Казалось, в считанные секунды они пронеслись мимо кладбища и углубились в рощу, раскинувшуюся на берегу реки. Миновав кустарник, влюбленные очутились возле элегантного летнего домика с бельведером. Как и главный особняк, его опоясывала открытая галерея, только Д меньших размеров. Восьмиугольное в плане строение имело стеклянные двери. Летом их открывали, чтобы впустить прохладный ветер с реки, а зимой они надежно защищали домик от влажного воздуха. Кирнан вспомнила, что не раз бывала Я здесь ребенком.
В этот холодный декабрьский день двери, разумеется, были закрыты. Джесс резко распахнул их, провел гостью внутрь и, прислонившись к стене, посмотрел на нее в упор. Девушке вдруг стало не по себе. А может, она напрасно последовала за Камероном? Но тело с каждой минутой жаждало его все сильнее. Как хорош был сейчас Джесс! Ослепительная белизна рубашки оттеняла бронзовый загар его шеи. Хлопковая ткань, как вторая кожа, тесно облегала плечи и грудь мужчины. Правда, черты лица у него стали жестче, а под глазами набухли мешки. И все же он изумительно хорош – мужчина, уверенный в себе и знающий себе цену. Они оба стали старше, а Джесс наверняка и чувственнее.
Теперь его ничто не остановит, мелькнула у нее мысль. Он вот-вот заключит ее в свои объятия, и они опять сольются в экстазе, как будто и не было этого года…
– Джесс!
Он негромко выругался и одним прыжком очутился с ней рядом.
– Не желаю ничего слушать, черт побери!
Камерон буквально смел с ее головы элегантную маленькую шляпку, и не успела девушка опомниться, как его пальцы уже ловко вытащили все шпильки, и ее волосы тотчас каскадом потекли по плечам. На мгновение зарывшись в них лицом, Джесс набросился на Кирнан с такой страстью, что она чуть не лишилась чувств. Какая уж тут благопристойность! А хорошо ли, что она любит так глубоко и так безоглядно? Кирнан знала только одно – в объятиях Джесса она словно тает, возносится к неким сияющим вершинам, где только они двое и их неземная страсть. Стоило ему прикоснуться к ее губам, как они тут же с готовностью раскрылись ему навстречу, наслаждаясь и даря наслаждение, нежась и даря негу, сдаваясь и завоевывая. Пусть бы этот поцелуй длился вечно!..
В домике не было ни кровати, ни дивана, ни шезлонга, лишь железный стол да скатерть на нем. Джесс резко сдернул ее, бросил в угол…
Даже самый горячий огонь желания был не в силах растопить холод, царивший в домике, поэтому он не стал раздевать Кирнан.
Подхватив девушку на руки, он поднес ее к скатерти и осторожно опустил на пол. При этом он глаз не сводил с глаз любимой, двух ярких, блестящих изумрудов. Она вцепилась ему в волосы, наслаждаясь их шелковистым прикосновением, но едва оказалась на полу, как Джесс снова впился в ее губы. И вот уже его язык танцует у нее во рту, зубы чуть покусывают нижнюю губу девушки…
Грудь Кирнан по-прежнему стискивал бархатный костюм, а ей так хотелось почувствовать Джесса! И он не замедлил к ней прикоснуться. Под его руками ее тело словно воспламенилось. Бархатный жакет наконец-то расстегнут, обнаженная грудь покоится в объятиях шелка и кружев. За жакетом настала очередь юбки и панталон. Теперь руки Джесса свободно и уверенно ласкали все ее тело. Скользнув под юбку, он принялся гладить ее бедра, ноги, пьянящие округлости. Всевозрастающее желание, сначала сладостное, чувственное, а затем страстное и эротическое, пронзило истомившуюся Кирнан. Прикосновения и поцелуи Камерона творили чудеса. Казалось, не осталось ни единой клеточки, где бы не побывали его руки и губы. Оторвавшись от ее рта, он приник к груди, и нежные соски мгновенно затвердели от его умелых ласк. Словно дразня, он провел языком по коричневым бугоркам, взял сосок в рот и стал с наслаждением посасывать. Жаркая, сладостная волна вновь пробежала по телу Кирнан и сосредоточилась где-то внизу, между бедер.
Рука Джесса уверенно скользнула туда, в это средоточие ее желания. Он проник именно туда, куда больше всего хотелось девушке, и от его умелых касаний она начала отчаянно извиваться, повинуясь какому-то дикому ритму и вскрикивая от восторга. Бархатная юбка задралась до пояса, и Кирнан вдруг почувствовала, что ее обнаженного живота коснулась горячая тугая плоть Джесса. Набравшись смелости, она опустила руку. Ее палец уперся во что-то твердое, полное жизни и страсти. Девушка инстинктивно отдернула руку, испугавшись того живого воплощения равномерно пульсирующей мужественности, но сильные пальцы вновь вернули ее. Его губы приникли к ее рту, жадно целуя и лаская. Осмелев, она предприняла первые исследования. Судя по хриплому шепоту и восклицаниям, Джесс умирал от наслаждения. Не в силах больше сдерживаться, он навалился на Кирнан, и в тот момент, когда из ее горла вырвался гортанный крик, он стремительно овладел ею, проникнув, как показалось девушке, до самого сердца.
Это было божественно!
И если порывистый зимний ветер по-прежнему хозяйничал за стенами домика, то внутри сразу стало жарко. Все желания, мучившие Кирнан в Англии, все ее самые смелые мечты наконец-то сбылись. Эти долгие ночи, полные томительного ожидания, бесконечные дни, когда жажда любви бесплодно мучила ее, поскольку единственный мужчина, обладавший способностью разжечь в ней огонь страсти, был далеко, и возможно, по ее собственной вине, теперь кончились!
Окрестности Камерон-холла,
прибрежная Виргиния
Сидя верхом на серой в яблоках кобыле, Кирнан смотрела на Камерон-холл, расстилавшийся у подножия лесистого холма.
Солнце только что взошло. На лужайке, словно бриллиантовый ковер, сверкала роса. Посреди обширного ухоженного поместья возвышалось величественное здание с колоннами, позади него находился прелестный сад, в теплое время года благоухающий розами. Этот дом, одно из самых старинных сооружений в прибрежной Виргинии, был построен сразу после восстания индейцев в 1622 году. Далекий предок Джесса (Кирнан не смогла бы точно сказать, какой из его прапрадедов) с любовью заложил первый камень в его фундамент, и с гордостью начертал на нем свое имя. С тех пор особняк неоднократно перестраивался и расширялся, а его владельцы, когда-то полюбившие этот край за его красоту, все сильнее к нему привязывались.
Несмотря на суровые испытания, выпавшие на долю дома за два с небольшим века, он по-прежнему считался самым красивым особняком во всей округе.
Он стоял на самом берегу реки Джемс, и в жаркие летние дни, когда дверь черного хода открывалась нараспашку, прохладный речной ветерок свободно гулял по всему дому. Широкое крыльцо являлось естественным продолжением просторного холла, а два изящных флигеля были пристроены к дому через несколько лет после восстания. Сразу за особняком начинались хозяйственные помещения – кухня, коптильня, прачечная, пекарня и конюшни, – а также жилища рабов. Они размещались прямо у подножия холма, откуда сейчас Кирнан любовалась этой картиной. Неподалеку, в густой рощице на берегу реки, располагалось семейное кладбище. Здесь находили последний приют все Камероны, начиная с главы клана, лорда Камерона, который и выстроил Камерон-холл, а ныне покоился в виргинской земле рядом со своей любимой супругой Джесси. Их могилы, обнесенные резной железной оградой, венчали красивый памятник и прелестные скульптурные изображения ангелов и мадонны. Преисполненное величия, кладбище навевало мысли о богатстве тех, чьи останки упокоились здесь с миром.
Слева от дома ухоженные газоны переходили в необъятные поля. На них возделывали хлопок и табак – культуры, некогда принесшие Югу славу и явившиеся причиной его процветания.
Трудно представить себе жилище, более величественное, вполне соответствовавшее древности рода, им владевшего. Соседи всегда смотрели на джентльменов – отпрысков рода Камеронов как на желанных женихов для своих дочерей. Любая девушка не отказалась бы стать хозяйкой особняка. На взгляд Кирнан, которая как зачарованная сейчас любовалась домом, более изящного и великолепного строения на свете просто не существовало. Как она скучала по нему за границей! Девушку порой даже мучили угрызения совести, поскольку Камерон-холл всегда нравился ей больше родного дома. Солидное сооружение из камня и кирпича, он выглядел достаточно приятно, но в нем отсутствовало обаяние древности. Ведь дому Кирнан было всего пятьдесят, в то время как над Камерон-холлом пронеслось уже не одно столетие. Он обладал яркой индивидуальностью и, став неотъемлемой частью всей округи, словно слился с ней.
Кирнан сделала глубокий вдох. В утреннем воздухе разливался аромат свежеиспеченного хлеба и жареного бекона. От реки веяло холодком, но девушка не обращала внимания: влажность суровой зимы была ей отнюдь не внове, так же как и зной роскошного лета. Она дома! Девушка отсутствовала так долго, что временами сомневалась, а не напрасно ли она затеяла это мучительное путешествие?
В первый момент, когда она решилась на отъезд, ею руководило лишь одно желание – избежать брака с Энтони и при этом не ранить его.
Кроме того, поездка давала ей возможность сбежать от Джесса. Ведь он служил в Вашингтоне, что, по мнению Кирнан, было слишком близко. Она знала, что Джесс, окончив Уэст-Пойнт, намеренно его выбрал, поскольку это позволяло ему частенько наведываться домой. В то время еще был жив его отец, тоже военный.
Уже служа в Вашингтоне, Джесс участвовал во многих операциях – вместе со своим кавалерийским полком усмирял индейцев на Западе, успел побывать в Мексике…
Когда в кровоточащем Канзасе начались волнения, и местный губернатор запросил помощи, Камерона отправили туда. Кирнан была прекрасно осведомлена о том периоде его жизни, поскольку они с Дэниелом часто обменивались письмами. Младший брат Джесса подробно описывал их житье-бытье, а Кирнан с не меньшей охотой рассказывала о жизни на реке Джемс.
Знала она и о теперешней жизни Камерона-старшего.
Год, проведенный Кирнан в Европе, был непростым для ее родины, лежавшей по ту сторону Атлантики. Она лихорадочно выискивала в лондонских газетах любые сообщения об Америке и о том, как развивается борьба штатов за свои права.
Прочла, наверное, не меньше тысячи всякого рода политических комментариев.
Джон Браун был объявлен мучеником. Аболиционисты-северяне громогласно поклялись отомстить за смерть этого выдающегося человека. Они пели: «Джон Браун из могилы взывает к мести». Продолжала сеять смуту в умах и сердцах людей книга Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома».
Но хуже всего было то, что на президентских выборах победил Авраам Линкольн. Этого южане перенести уже никак не могли.
До выборов Кирнан в глубине души надеялась, что политическая обстановка каким-то образом разрядится и разные слои общества будут по-прежнему сосуществовать в мире и согласии.
Узнав об итогах выборов, Кирнан тут же поспешила домой. Оказалось, что Южная Каролина готовится к голосованию по вопросу об отделении от Союза. Еще несколько штатов намеревались последовать ее примеру, в том числе Флорида, Миссисипи и Теннесси.
Пока в Виргинии лишь наблюдали за происходящим – во всяком случае так казалось со стороны. Да и как иначе? Осторожная, величественная, родина большинства отцов-основателей, Виргиния никогда не предпринимала необдуманных шагов.
Однако не все ее сыны поступали столь же осмотрительно. Повсеместно молодые люди и старики вступали в вооруженные отряды. Богачи покупали себе коней, оружие и форму. Бедняки рассчитывали воевать под их началом.
Как бы то ни было, все готовились к возможной войне.
Лучшие представители южной элиты, в том числе Роберт Ли и Джеб Стюарт, служили в армии Соединенных Штатов. Среди них были и братья Камероны.
Дэниел писал Кирнан, что подумывает об отставке, но пока ни он, ни Джесс не осуществили это намерение. Мало кто из военных решился на такой шаг и трудно сказать, многие ли поступят так в дальнейшем. Столь же непредсказуемы были дальнейшие действия Южной Каролины и других мятежных штатов.
Солнце совсем уже поднялось, а Кирнан все еще не отводила глаз от расстилавшейся перед ней долины. Вновь и вновь она перебирала в памяти события последних дней. С той минуты, как пароход отошел от лондонского причала, девушку не покидало все нарастающее волнение. Мысленно она корила себя за то, что уехала в Европу в такой ответственный для родины момент. Лондон с первых же дней очаровал Кирнан, колледж ей тоже понравился, но, как выяснилось, ученичество она уже переросла. Прошедший год стал для девушки периодом ожиданий и размышлений.
И периодом мечтаний. Сбежав от Джесса, она не переставала думать о нем. По прошествии некоторого времени после их достопамятной ночи девушка с разочарованием поняла, что не беременна. А ведь подобный исход поставил бы желанную точку в этом деле. Мог бы поставить, с улыбкой поправила себя Кирнан. Ее отец, не задумываясь, привел бы Камерона к алтарю хоть под дулом пистолета. Но такой необходимости не возникло.
Сколько ночей провела она без сна, неотступно думая о Джессе и постоянно возвращаясь мыслями к пережитому! В Лондоне Кирнан познакомилась со множеством молодых людей – богатыми и не очень, с титулом и без. Она напропалую флиртовала с ними, разумеется, не выходя за рамки приличия, пытаясь забыть Камерона и в кого-нибудь влюбиться. Наблюдая, как многие ее подруги выходили замуж, повинуясь воле родителей, Кирнан испытывала огромную благодарность к отцу за то, что он никак не навязывал ей свою волю. Впрочем, Джону Маккею вовсе незачем было подыскивать выгодную партию. В богатстве он не нуждался, поскольку и сам был не беден. Титулы тоже не слишком его впечатляли, да и Кирнан не трогали. По правде говоря, Джесс и Дэниел были ей куда ближе, чем светские львы, которых она встречала в лондонских гостиных или в сопровождении которых посещала театральные премьеры.
Наверное, капитан Камерон не зря упрекал ее в том, что она обожает флирт. Ей действительно нравилось, когда вокруг нее роем вьются молодые люди, восторгаются ее протяжным виргинским акцентом, краснеют, когда она к ним обращается, и усиленно стараются произвести впечатление. Попробовать свои чары на чопорных европейцах и убедиться, что они легко поддаются, весьма лестно, сама себе призналась девушка.
Если не считать того, что каждый вечер она входила в спальню с чувством горечи и досады, хотя должна была бы испытывать триумф. Любовные игры навсегда утратили для Кирнан свое очарование и невинность. Мучимая любовью, она теперь находила отраду в том, чтобы мучить других.
Неужели ей суждено терзаться до конца жизни? И все из-за Джесса.
Она вздохнула, и порыв налетевшего ветра подхватил ее дыхание.
Что же дальше? Что ей теперь делать? Продолжать любить Джесса, решительно отказать Энтони, убедить его, чтобы подыскал себе другую невесту?
Или отречься от своих принципов?
Нет, она ни за что не предаст Виргинию, не откажется от земли, которая так ей дорога. Да и Джесс наверняка этого не сделает.
Сейчас, когда события приняли такой оборот, ему придется изменить свои взгляды. Ведь теперь в любую минуту его любимый Камерон-холл может оказаться в опасности.
– Ба, да это Кирнан! Чему мы обязаны удовольствием видеть тебя в наших краях?
Кирнан чуть не выпала из седла, услышав этот хрипловатый протяжный голос. Сердце затрепетало, как подстреленная птица. Даже не оборачиваясь, она узнала Джесса. Как часто он представлялся ей в ночных мечтах, как часто, лежа без сна в постели, она слышала его чувственный шепот, отчаянно пытаясь отогнать воспоминания, которые поклялась забыть!
Обернувшись, Кирнан посмотрела на любимого. Как же он сумел подкрасться так незаметно? Очевидно, она так ушла в себя, что ничего вокруг не замечала.
Камерон только что соскочил со своего гордого чалого. Джесс вырастил Пегаса в Камерон-холле и, когда отправлялся в кавалерию, взял с собой. Конь был отменно тренирован, и все же ни одна лошадь, будучи семнадцати ладоней в холке, не могла ступать так осторожно, что не шелохнулась ни одна ветка.
А ведь с ним Джессу удалось-таки подобраться к ней незаметно! Теперь ветер шевелил его волосы и играл расстегнутым воротом белой рубашки. Рубашку дополняли светло-коричневые бриджи и высокие черные сапоги. По-прежнему привлекали внимание невероятно темные, чуть ли не черные волосы и такие же невероятно синие глаза. Со всегдашней ухмылкой на губах он, широко расставив ноги, поигрывал поводьями.
– Итак, ты вернулась, – произнес Джесс.
– И ты тоже.
Его ресницы чуть дрогнули, а улыбка стала шире. Посмотрев Кирнан прямо в глаза, Камерон поинтересовался:
– А что, ты не ожидала меня увидеть?
– Я… я думала, что ты в Вашингтоне.
– Пусть мое присутствие не омрачает твой визит. Ты приехала к сестре?
Кирнан покачала головой:
– Сама не знаю.
Она как-то неуловимо изменилась, подумал Джесс, и все же осталась такой же. Выглядит изысканнее, чем прежде. И этот костюм для верховой езды наверняка сшит по последней парижской моде. Зеленая бархатная амазонка сидела на Кирнан как влитая, а широкополая шляпа с зеленым пером придавала женственность и элегантность всему облику девушки. Из-под амазонки виднелась кружевная рубашка, сшитая на манер мужской и все же не оставлявшая сомнений в том, что наряд дамский.
И носила его Кирнан с достоинством. Восседая на своей кобыле, она казалась воплощением красоты и изысканности. У Джесса даже дух захватило. Глаза девушки своим изумрудным блеском соперничали с росистой травой. Волосы, заплетенные в тугие косы и уложенные на затылке, казалось, вобрали в себя все оттенки солнечных лучей и меда. Она выглядела старше и мудрее, должно быть, потому, что в ее взгляде поселилась какая-то печаль.
Боже, а он-то надеялся, что рана уже зарубцевалась! Взволнованно сжимая кулаки, он ощущал, как его заливает горячая волна радости. Сладостно и горько видеть ее вновь, да еще так близко. На Джесса невольно нахлынули воспоминания о той удивительной ночи.
Все женщины одинаковы, мысленно одернул он себя, – во всяком случае, в темноте.
И тут же спохватился. Ни одна женщина не могла сравниться с Кирнан ни в темноте, ни при свете дня. Ни одна женщина не источала такой неповторимый аромат, ни одна не произносила его имя так нежно и не стонала в его объятиях так страстно!
Джесс вдруг в бешенстве ударил стеком по ногам. Ну почему она не вышла замуж за своего Энтони?! Тогда бы он наверняка выбросил ее из головы, а так…
– Что ты здесь делаешь, Кирнан? – внезапно набычился он.
Девушка гордо выпрямилась.
– Я тоже очень рада видеть тебя, Джесс, – произнесли она холодно.
– Ты вторглась в чужие владения!
– Бог мой, твои манеры не стали лучше… – нараспев начала было гостья, как вдруг увидела, что мужчина, решительно отбросив поводья, приближается к ней.
Она попыталась отъехать, но он уже схватил кобылу под уздцы. Не успела Кирнан опомниться, как Камерон протянул к ней сильные руки.
– Что ты дела…
Она не докончила фразу. И так все было ясно. Подхватив девушку, он мгновенно заключил ее в объятия и опалил таким жаром, что зимний холод куда-то вмиг улетучился. Она еще теснее прижалась к Джессу, а он между тем целовал ее бешено и страстно, вкладывая в этот поцелуй всю свою любовь и сладость воспоминаний о прошлых поцелуях.
Пальцы Джесса скользнули по подбородку Кирнан, нежно погладили прохладную шелковистую кожу. И вот взор его уже горит страстью, а плоть взывает к плоти. Зажатая между лошадью и Камероном, Кирнан чувствовала себя полностью в его власти.
– Бог мой, как я скучал по тебе! – прошептал он. – Ты даже не представляешь! В любой гостиной, стоило мне услышать шелест женского платья, я молился, чтобы это была ты. Лежа ночью без сна, я постоянно думал о тебе, а когда все же засыпал, твой образ преследовал меня в сновидениях. Когда я касался волос другой женщины, они казались мне грубыми, ибо не были твоими, как шелк и бархат на ощупь, не пылали огнем! Слова, что я слышал от других, никогда не звучали так, как твои слова, моя маленькая колдунья! Ты отняла мой покой. Будь ты тысячу раз проклята!
Кирнан взглянула в глаза Джессу и нашла в них жар страсти и ненависть.
И еще кое-что… Джесс ее хочет! Его взбугрившаяся под бриджами плоть была полна голодного нетерпения. И когда он снова обрушился на нее с поцелуем, она с готовностью раскрыла губы, отвечая с тем же сладостным чувством, что и год назад, словно время не в силах было совладать с ним.
Она снова в объятиях Джесса! Остальное не имеет значения.
В теле Кирнан вспыхнул прежний огонь. Как видно, желание, дремавшее в ней целый год, пробудилось в ту самую минуту, когда рядом очутился Джесс. Сердце ее билось для него одного, каждый вздох предназначался только ему, к нему стремилось все ее существо. Казалось, пламя, рождавшееся где-то внутри, спалит ее дотла, если они немедленно, сию же минуту не удовлетворят свою страсть.
Кирнан жадно облизнула пересохшие губы и встретилась глазами с горящим взглядом Джесса. С трудом переводя дыхание, она прошептала:
– Куда теперь?
Он усмехнулся, и Кирнан вспомнила, что почти тот же вопрос год назад ей задал он.
Тогда она повела его в хижину. На сей раз пришла очередь Джесса.
– Пойдем, – негромко сказал он.
Оставив лошадей на вершине холма, они, взявшись за руки, помчались вниз по склону. Казалось, в считанные секунды они пронеслись мимо кладбища и углубились в рощу, раскинувшуюся на берегу реки. Миновав кустарник, влюбленные очутились возле элегантного летнего домика с бельведером. Как и главный особняк, его опоясывала открытая галерея, только Д меньших размеров. Восьмиугольное в плане строение имело стеклянные двери. Летом их открывали, чтобы впустить прохладный ветер с реки, а зимой они надежно защищали домик от влажного воздуха. Кирнан вспомнила, что не раз бывала Я здесь ребенком.
В этот холодный декабрьский день двери, разумеется, были закрыты. Джесс резко распахнул их, провел гостью внутрь и, прислонившись к стене, посмотрел на нее в упор. Девушке вдруг стало не по себе. А может, она напрасно последовала за Камероном? Но тело с каждой минутой жаждало его все сильнее. Как хорош был сейчас Джесс! Ослепительная белизна рубашки оттеняла бронзовый загар его шеи. Хлопковая ткань, как вторая кожа, тесно облегала плечи и грудь мужчины. Правда, черты лица у него стали жестче, а под глазами набухли мешки. И все же он изумительно хорош – мужчина, уверенный в себе и знающий себе цену. Они оба стали старше, а Джесс наверняка и чувственнее.
Теперь его ничто не остановит, мелькнула у нее мысль. Он вот-вот заключит ее в свои объятия, и они опять сольются в экстазе, как будто и не было этого года…
– Джесс!
Он негромко выругался и одним прыжком очутился с ней рядом.
– Не желаю ничего слушать, черт побери!
Камерон буквально смел с ее головы элегантную маленькую шляпку, и не успела девушка опомниться, как его пальцы уже ловко вытащили все шпильки, и ее волосы тотчас каскадом потекли по плечам. На мгновение зарывшись в них лицом, Джесс набросился на Кирнан с такой страстью, что она чуть не лишилась чувств. Какая уж тут благопристойность! А хорошо ли, что она любит так глубоко и так безоглядно? Кирнан знала только одно – в объятиях Джесса она словно тает, возносится к неким сияющим вершинам, где только они двое и их неземная страсть. Стоило ему прикоснуться к ее губам, как они тут же с готовностью раскрылись ему навстречу, наслаждаясь и даря наслаждение, нежась и даря негу, сдаваясь и завоевывая. Пусть бы этот поцелуй длился вечно!..
В домике не было ни кровати, ни дивана, ни шезлонга, лишь железный стол да скатерть на нем. Джесс резко сдернул ее, бросил в угол…
Даже самый горячий огонь желания был не в силах растопить холод, царивший в домике, поэтому он не стал раздевать Кирнан.
Подхватив девушку на руки, он поднес ее к скатерти и осторожно опустил на пол. При этом он глаз не сводил с глаз любимой, двух ярких, блестящих изумрудов. Она вцепилась ему в волосы, наслаждаясь их шелковистым прикосновением, но едва оказалась на полу, как Джесс снова впился в ее губы. И вот уже его язык танцует у нее во рту, зубы чуть покусывают нижнюю губу девушки…
Грудь Кирнан по-прежнему стискивал бархатный костюм, а ей так хотелось почувствовать Джесса! И он не замедлил к ней прикоснуться. Под его руками ее тело словно воспламенилось. Бархатный жакет наконец-то расстегнут, обнаженная грудь покоится в объятиях шелка и кружев. За жакетом настала очередь юбки и панталон. Теперь руки Джесса свободно и уверенно ласкали все ее тело. Скользнув под юбку, он принялся гладить ее бедра, ноги, пьянящие округлости. Всевозрастающее желание, сначала сладостное, чувственное, а затем страстное и эротическое, пронзило истомившуюся Кирнан. Прикосновения и поцелуи Камерона творили чудеса. Казалось, не осталось ни единой клеточки, где бы не побывали его руки и губы. Оторвавшись от ее рта, он приник к груди, и нежные соски мгновенно затвердели от его умелых ласк. Словно дразня, он провел языком по коричневым бугоркам, взял сосок в рот и стал с наслаждением посасывать. Жаркая, сладостная волна вновь пробежала по телу Кирнан и сосредоточилась где-то внизу, между бедер.
Рука Джесса уверенно скользнула туда, в это средоточие ее желания. Он проник именно туда, куда больше всего хотелось девушке, и от его умелых касаний она начала отчаянно извиваться, повинуясь какому-то дикому ритму и вскрикивая от восторга. Бархатная юбка задралась до пояса, и Кирнан вдруг почувствовала, что ее обнаженного живота коснулась горячая тугая плоть Джесса. Набравшись смелости, она опустила руку. Ее палец уперся во что-то твердое, полное жизни и страсти. Девушка инстинктивно отдернула руку, испугавшись того живого воплощения равномерно пульсирующей мужественности, но сильные пальцы вновь вернули ее. Его губы приникли к ее рту, жадно целуя и лаская. Осмелев, она предприняла первые исследования. Судя по хриплому шепоту и восклицаниям, Джесс умирал от наслаждения. Не в силах больше сдерживаться, он навалился на Кирнан, и в тот момент, когда из ее горла вырвался гортанный крик, он стремительно овладел ею, проникнув, как показалось девушке, до самого сердца.
Это было божественно!
И если порывистый зимний ветер по-прежнему хозяйничал за стенами домика, то внутри сразу стало жарко. Все желания, мучившие Кирнан в Англии, все ее самые смелые мечты наконец-то сбылись. Эти долгие ночи, полные томительного ожидания, бесконечные дни, когда жажда любви бесплодно мучила ее, поскольку единственный мужчина, обладавший способностью разжечь в ней огонь страсти, был далеко, и возможно, по ее собственной вине, теперь кончились!