Страница:
Все его огромное, мускулистое тело, казалось, излучало нестерпимый жар. И тем не менее прикосновение к нему пронизало Элайну смертельным холодом. Ей показалось, что Йен отпрянул от нее, как от настоящей змеи.
Впрочем, возможно, это и не означало чего-то особенно плохого. Несмотря на силу и широкие, в косую сажень, плечи, во всем облике Йена угадывалась душевная мягкость. Хотя его высокий рост, железные мускулы и могучее телосложение заставляли сомневаться в этом. Ему ничего не стоило сломать хрупкую женскую шею. Но ведь Йен, похоже, не собирался этого делать. Во всяком случае, сейчас…
Когда они выехали на поляну, Маккензи легко соскочил с лошади и, подняв голову, посмотрел в лицо Мокасиновой Змее. Взгляд его темно-синих глаз, горящих бешенством, пронзил ее насквозь.
Повернувшись к солдатам, он бросил:
— Присмотрите за пленницей!
После чего скрылся в палатке. Элайна подумала, что он просто не может переносить ее присутствия. Наверное, потому, что боится не сдержаться и разорвать на куски.
«Но какое это имеет значение? — спросила она себя, чувствуя, что вот-вот забьется в истерике. — Ведь все равно меня повесят! А раз так, то не легче ли умереть от его рук?»
Боже, о чем она думает! Ведь прославленный майор Йен Маккензи никогда не запятнает рук, хладнокровно убив пленника. И тем более пленницу! Он просто передаст ее федеральному правосудию. Вот и все!
Да, но куда он ушел? Что это значит? Элайна обвела взглядом его солдат и заметила, что те тоже несколько озадачены поведением своего командира. Но тут же один из них подошел к ее лошади.
— Меня зовут Сэм. Не пытайтесь убежать, мадам. Имейте в виду, что Пайя сбросит вас, если вы тронете поводья.
Пайя сбросит ее… Конечно, эта лошадь признает только своего хозяина. Равно как и солдаты майора Маккензи — своего командира.
Сэм помог ей спуститься с лошади. И только ощутив под ногами землю, Элайна поняла, что произошло этой ночью. У нее подкашивались колени. Один из солдат, заметив состояние пленницы, бросился к ней и поддержал за локоть. При этом Элайна увидела восторг в его темно-карих глазах и на мгновение пожалела, что не этот юноша взял ее в плен. Она бы уже давно была на свободе.
— Спасибо, — мягко сказала она кареглазому солдату.
Элайна только теперь догадалась, почему федералисты прозвали ее Мокасиновым Змеем. Ведь она постоянно ускользала от них.
Однако сегодня этого сделать, видимо, не удастся. Ибо в глазах Йена она уже прочитала свой приговор.
Ей захотелось закричать, объяснить все, застонать от боли, причиненной взглядом Маккензи, от того, что она прочитала в его глазах. И вместе с тем наградить его самыми отборными ругательствами, избить до полусмерти. За то, кем он был… Вернее, стал… Человеком по кличке Пантера.
— Пойдемте, мадам, — сказал Сэм. — Думаю, в той крайней палатке вы вполне сносно проведете ночь. Гилби, позаботься о том, чтобы у мадам была свежая вода. А ты, Брайен, останешься на страже.
Сэм проводил Элайну до палатки, слегка придерживая за локоть, помог ей войти внутрь, при этом держась любезно, хотя и сдержанно. Направившись на ощупь к столику, он зажег керосиновую лампу.
— Вам будет здесь неплохо, мадам, — сказал он. — На кровати одеяло и чистые простыни. Завернитесь в них, пока не просохнет ваша мокрая одежда. Боюсь, ничего другого предложить не могу. Ой, совсем забыл! Вон там, на табуретке — мыло, кувшин и кружка. Гилби сейчас принесет воды. Вы сможете напиться и умыться. Обстановка, как видите, вполне спартанская: стол, койка, стул и табуретка. Больше у нас просто ничего нет.
— Хорошо, Сэм, мне ничего и не нужно. — Элайна старалась не выказывать волнения.
За поднявшимся на мгновение пологом блеснул лунный свет, и на пороге появился молодой кареглазый солдат, видимо, недавно зачисленный в роту. В руках у него был огромный сосуд с водой. Отлив часть в кувшин, предназначенный для пленницы, он наклонился к Сэму и прошептал:
— Неужели она и есть Мокасиновый Змей?
— Да, так по крайней мере мы предполагаем. А теперь давай выйдем. Мадам, позвольте пожелать вам спокойной ночи.
Сэм закрыл за собой полог. Брайен уже сидел на траве возле палатки, где ему предстояло стеречь пленницу. Сэм решил остаться с ним, поскольку тот был слишком юн и неопытен.
— Пойди и скажи майору, что пленница проведет ночь в палатке, — велел он Гилби.
— Но, Сэм… — возразил было Гилби.
— Иди, — повторил тот. Гилби повиновался…
Элайна больше не могла бороться с искушением поскорее смыть с себя морскую соль. Тем более что рядом, на табуретке, стоял кувшин со свежей пресной водой. На мгновение забыв об опасности, она налила полную кружку холодной воды и залпом осушила ее. Тихо выругавшись, она быстро сняла промокшие сапоги, бриджи и рубашку. Осторожно окатив себя с головы до ног пресной водой и смыв разъедавшую кожу соль, Элайна зажмурилась от удовольствия, но тут же задрожала от холода. В палатке было нечем согреться, а ночь выдалась весьма прохладная. Взяв с койки чистую простыню, она завернулась в нее и села на край кровати. Итак, ей оставили лампу и пресную воду. Она не рассчитывала даже на это. Мокасиновая Змея подумала, что если и умрет, то не как просоленная селедка.
При мысли о смерти рыдания подступили к горлу.
Элайна вспомнила злое лицо Йена и неукротимое бешенство в его глазах. Но даже не это главное. Ведь он совершенно откровенно отверг ее! Возможно, она больше никогда его не увидит. Может, даже умрет, так и не сказав ему, что…
А что, в сущности, сказать? Они пошли по жизни разными путями. И уже ничто не в состоянии этого изменить. Очень часто Элайна по-настоящему ненавидела его. Как должна ненавидеть и сейчас. Да, она ненавидит этого человека!..
Нет, это не так! Ненависти к Йену в ее душе не было…
Она еще плотнее завернулась в простыню, хотя душа ее пылала от страха и негодования. А что, если попросить пощады? Конечно…
О нет! Только не у него! Элайна всегда твердила себе, что Мокасиновая Змея должна умереть достойно! Она никогда не станет унижаться мольбой о пощаде…
Но этой ночью она сделает это. Хотя бы тем, что прикоснется к нему. А кроме того… Господи!..
Элайна быстро поднялась. Нет, надо что-то придумать! Найти путь к спасению. Умолять Йена бесполезно: он не поверит ни единому ее слову. Торговаться с ним также незачем, ибо теперь у нее не осталось ничего, что бы Йен захотел получить…
Она вновь почувствовала, что душившие ее рыдания вот-вот вырвутся наружу, и тут услышала чьи-то шаги. Элайна отскочила к дальней стене. Полог поднялся…
На пороге стоял он…
В сухой одежде, с бронзовой кожей, с темными, пронзительными глазами… Йен так долго смотрел на Элайну, что той хотелось закричать и попросить, чтобы он убил ее на месте, не причиняя лишних мучений. Но наконец он сказал:
— Мокасиновая Змея! Будь же ты проклята!
— Нет! — выкрикнула сквозь рыдания Элайна. — Будь проклят ты, майор Маккензи! Ты — предавший свой родной штат! Изменником стал ты, а не я!
Упавшие на лицо Йена длинные темные волосы не позволяли ей видеть выражение его глаз. Может, это было и к лучшему. Зачем ей знать, что скрывается в глубине этих потемневших глаз?
— Мой родной штат предал мою родную страну, мадам. Но сейчас это не имеет никакого значения. Как и вообще политика. Более того, совершенно безразлично, на чьей стороне сегодня Бог — на моей или на вашей. Сейчас, моя дорогая Мокасиновая Змея, важно лишь то, что в плен к врагам попала ты, а не я.
Элайна невольно всхлипнула, но тут же взяла себя в руки.
— Да. Тебе удалось изловить меня, майор Маккензи, — храбрясь, проговорила она. — И что же ты теперь намерен со мной делать?
Йен удивленно выгнул бровь.
— Что я собираюсь с тобой делать? То, что обычно делают со смертельно ядовитой змеей. Возможно, проявлю ту самую жестокость, в которой нас постоянно обвиняют подобные тебе красавицы. Ведь они объявили чуть ли не всех федералистов грабителями, насильниками и убийцами. Разве не так?
— Йен, уверяю тебя, что…
Но она замолчала, заметив, что глаза майора по-прежнему горят бешеной злобой, а большие ладони сжались в кулаки. Он сделал шаг к ней…
Пронзительный крик разорвал тишину ночи. Он прозвучал лишь раз. И смолк.
Гилби вскочил.
— Ты слышал, Сэм? Тот молча пожал плечами. Гилби схватил его за руку.
— Я знаю, что ее называют Мокасиновой Змеей и обвиняют во всех…
— Она и есть Мокасиновая Змея, — бесстрастно ответил Сэм. Только что прозвучавший крик, казалось, не произвел на него никакого впечатления. Гилби посмотрел на него расширившимися глазами, удивляясь спокойствию старшего товарища.
— Сэм, но это все очень тревожно, — прошептал он. — Я никогда еще не видел нашего командира в таком состоянии. Пусть она наш враг. Но все же… Ведь майор раньше говорил, что мы никогда и никого сами не вешали. Что он не судья и не прокурор, а потому не возглавит толпу, собирающуюся кого-то линчевать. Однако, повторяю, я еще не видел его в таком состоянии. Сэм, должны ли мы оставлять с ним наедине эту юную и…
Гилби слегка покраснел и умолк. Сэм закончил за него:
— Ты хотел сказать — юную и красивую девушку?
— Пусть, так. Она действительно очень молодая и красивая. И мы оставляем ее с глазу на глаз с майором, когда тот сам не свой, неведомо по какой причине. Майор способен изувечить ее и даже убить! Во всяком случае, его почти безумный взгляд наводит на такие мысли.
— Он не станет ее убивать, — заверил юношу Сэм.
— Почему ты так считаешь?
Сэм посмотрел Гилби в глаза.
— Неужели ты сам еще не догадался почему? Майор не убьет эту женщину, потому что ее зовут Элайна.
— Элайна? Ну и что из того?
— А то, что ее полное имя Элайна Маккензи. Черт побери! Это жена нашего майора!
Ошеломленный, Гилби не сразу обрел дар речи.
— Жена?!
— Да, жена.
— Наш майор женат на Мокасиновой Змее?!
— Что ж, сейчас говорят, что в любви и на войне все средства хороши, — заметил Сэм. — Наверное, к страстям это тоже относится.
Он посмотрел на луну, а затем — на палатку. Да, эта война с каждым сыграла какую-нибудь жестокую шутку. Особенно это касалось семьи Маккензи. Именно к ней больше всего подходили слова: «Брат восстал на брата, а сын — на отца». С одним добавлением: «Муж восстал на жену, а жена — на мужа».
Сэм глубоко сочувствовал обоим — майору Йену Маккензи и его жене-южанке. Элайна Маккензи, возможно, еще и не знает, что в последнее время довело Йена до полубезумного состояния. Почему он стал таким резким… Безжалостным…
Сэм подумал, что, вероятно, они оба пытаются понять, как и когда вступили на путь взаимной вражды, ненависти. Любовник превратился во врага. Или же враг стал любовником?
Все это началось давно…
Глава 1
Впрочем, возможно, это и не означало чего-то особенно плохого. Несмотря на силу и широкие, в косую сажень, плечи, во всем облике Йена угадывалась душевная мягкость. Хотя его высокий рост, железные мускулы и могучее телосложение заставляли сомневаться в этом. Ему ничего не стоило сломать хрупкую женскую шею. Но ведь Йен, похоже, не собирался этого делать. Во всяком случае, сейчас…
Когда они выехали на поляну, Маккензи легко соскочил с лошади и, подняв голову, посмотрел в лицо Мокасиновой Змее. Взгляд его темно-синих глаз, горящих бешенством, пронзил ее насквозь.
Повернувшись к солдатам, он бросил:
— Присмотрите за пленницей!
После чего скрылся в палатке. Элайна подумала, что он просто не может переносить ее присутствия. Наверное, потому, что боится не сдержаться и разорвать на куски.
«Но какое это имеет значение? — спросила она себя, чувствуя, что вот-вот забьется в истерике. — Ведь все равно меня повесят! А раз так, то не легче ли умереть от его рук?»
Боже, о чем она думает! Ведь прославленный майор Йен Маккензи никогда не запятнает рук, хладнокровно убив пленника. И тем более пленницу! Он просто передаст ее федеральному правосудию. Вот и все!
Да, но куда он ушел? Что это значит? Элайна обвела взглядом его солдат и заметила, что те тоже несколько озадачены поведением своего командира. Но тут же один из них подошел к ее лошади.
— Меня зовут Сэм. Не пытайтесь убежать, мадам. Имейте в виду, что Пайя сбросит вас, если вы тронете поводья.
Пайя сбросит ее… Конечно, эта лошадь признает только своего хозяина. Равно как и солдаты майора Маккензи — своего командира.
Сэм помог ей спуститься с лошади. И только ощутив под ногами землю, Элайна поняла, что произошло этой ночью. У нее подкашивались колени. Один из солдат, заметив состояние пленницы, бросился к ней и поддержал за локоть. При этом Элайна увидела восторг в его темно-карих глазах и на мгновение пожалела, что не этот юноша взял ее в плен. Она бы уже давно была на свободе.
— Спасибо, — мягко сказала она кареглазому солдату.
Элайна только теперь догадалась, почему федералисты прозвали ее Мокасиновым Змеем. Ведь она постоянно ускользала от них.
Однако сегодня этого сделать, видимо, не удастся. Ибо в глазах Йена она уже прочитала свой приговор.
Ей захотелось закричать, объяснить все, застонать от боли, причиненной взглядом Маккензи, от того, что она прочитала в его глазах. И вместе с тем наградить его самыми отборными ругательствами, избить до полусмерти. За то, кем он был… Вернее, стал… Человеком по кличке Пантера.
— Пойдемте, мадам, — сказал Сэм. — Думаю, в той крайней палатке вы вполне сносно проведете ночь. Гилби, позаботься о том, чтобы у мадам была свежая вода. А ты, Брайен, останешься на страже.
Сэм проводил Элайну до палатки, слегка придерживая за локоть, помог ей войти внутрь, при этом держась любезно, хотя и сдержанно. Направившись на ощупь к столику, он зажег керосиновую лампу.
— Вам будет здесь неплохо, мадам, — сказал он. — На кровати одеяло и чистые простыни. Завернитесь в них, пока не просохнет ваша мокрая одежда. Боюсь, ничего другого предложить не могу. Ой, совсем забыл! Вон там, на табуретке — мыло, кувшин и кружка. Гилби сейчас принесет воды. Вы сможете напиться и умыться. Обстановка, как видите, вполне спартанская: стол, койка, стул и табуретка. Больше у нас просто ничего нет.
— Хорошо, Сэм, мне ничего и не нужно. — Элайна старалась не выказывать волнения.
За поднявшимся на мгновение пологом блеснул лунный свет, и на пороге появился молодой кареглазый солдат, видимо, недавно зачисленный в роту. В руках у него был огромный сосуд с водой. Отлив часть в кувшин, предназначенный для пленницы, он наклонился к Сэму и прошептал:
— Неужели она и есть Мокасиновый Змей?
— Да, так по крайней мере мы предполагаем. А теперь давай выйдем. Мадам, позвольте пожелать вам спокойной ночи.
Сэм закрыл за собой полог. Брайен уже сидел на траве возле палатки, где ему предстояло стеречь пленницу. Сэм решил остаться с ним, поскольку тот был слишком юн и неопытен.
— Пойди и скажи майору, что пленница проведет ночь в палатке, — велел он Гилби.
— Но, Сэм… — возразил было Гилби.
— Иди, — повторил тот. Гилби повиновался…
Элайна больше не могла бороться с искушением поскорее смыть с себя морскую соль. Тем более что рядом, на табуретке, стоял кувшин со свежей пресной водой. На мгновение забыв об опасности, она налила полную кружку холодной воды и залпом осушила ее. Тихо выругавшись, она быстро сняла промокшие сапоги, бриджи и рубашку. Осторожно окатив себя с головы до ног пресной водой и смыв разъедавшую кожу соль, Элайна зажмурилась от удовольствия, но тут же задрожала от холода. В палатке было нечем согреться, а ночь выдалась весьма прохладная. Взяв с койки чистую простыню, она завернулась в нее и села на край кровати. Итак, ей оставили лампу и пресную воду. Она не рассчитывала даже на это. Мокасиновая Змея подумала, что если и умрет, то не как просоленная селедка.
При мысли о смерти рыдания подступили к горлу.
Элайна вспомнила злое лицо Йена и неукротимое бешенство в его глазах. Но даже не это главное. Ведь он совершенно откровенно отверг ее! Возможно, она больше никогда его не увидит. Может, даже умрет, так и не сказав ему, что…
А что, в сущности, сказать? Они пошли по жизни разными путями. И уже ничто не в состоянии этого изменить. Очень часто Элайна по-настоящему ненавидела его. Как должна ненавидеть и сейчас. Да, она ненавидит этого человека!..
Нет, это не так! Ненависти к Йену в ее душе не было…
Она еще плотнее завернулась в простыню, хотя душа ее пылала от страха и негодования. А что, если попросить пощады? Конечно…
О нет! Только не у него! Элайна всегда твердила себе, что Мокасиновая Змея должна умереть достойно! Она никогда не станет унижаться мольбой о пощаде…
Но этой ночью она сделает это. Хотя бы тем, что прикоснется к нему. А кроме того… Господи!..
Элайна быстро поднялась. Нет, надо что-то придумать! Найти путь к спасению. Умолять Йена бесполезно: он не поверит ни единому ее слову. Торговаться с ним также незачем, ибо теперь у нее не осталось ничего, что бы Йен захотел получить…
Она вновь почувствовала, что душившие ее рыдания вот-вот вырвутся наружу, и тут услышала чьи-то шаги. Элайна отскочила к дальней стене. Полог поднялся…
На пороге стоял он…
В сухой одежде, с бронзовой кожей, с темными, пронзительными глазами… Йен так долго смотрел на Элайну, что той хотелось закричать и попросить, чтобы он убил ее на месте, не причиняя лишних мучений. Но наконец он сказал:
— Мокасиновая Змея! Будь же ты проклята!
— Нет! — выкрикнула сквозь рыдания Элайна. — Будь проклят ты, майор Маккензи! Ты — предавший свой родной штат! Изменником стал ты, а не я!
Упавшие на лицо Йена длинные темные волосы не позволяли ей видеть выражение его глаз. Может, это было и к лучшему. Зачем ей знать, что скрывается в глубине этих потемневших глаз?
— Мой родной штат предал мою родную страну, мадам. Но сейчас это не имеет никакого значения. Как и вообще политика. Более того, совершенно безразлично, на чьей стороне сегодня Бог — на моей или на вашей. Сейчас, моя дорогая Мокасиновая Змея, важно лишь то, что в плен к врагам попала ты, а не я.
Элайна невольно всхлипнула, но тут же взяла себя в руки.
— Да. Тебе удалось изловить меня, майор Маккензи, — храбрясь, проговорила она. — И что же ты теперь намерен со мной делать?
Йен удивленно выгнул бровь.
— Что я собираюсь с тобой делать? То, что обычно делают со смертельно ядовитой змеей. Возможно, проявлю ту самую жестокость, в которой нас постоянно обвиняют подобные тебе красавицы. Ведь они объявили чуть ли не всех федералистов грабителями, насильниками и убийцами. Разве не так?
— Йен, уверяю тебя, что…
Но она замолчала, заметив, что глаза майора по-прежнему горят бешеной злобой, а большие ладони сжались в кулаки. Он сделал шаг к ней…
Пронзительный крик разорвал тишину ночи. Он прозвучал лишь раз. И смолк.
Гилби вскочил.
— Ты слышал, Сэм? Тот молча пожал плечами. Гилби схватил его за руку.
— Я знаю, что ее называют Мокасиновой Змеей и обвиняют во всех…
— Она и есть Мокасиновая Змея, — бесстрастно ответил Сэм. Только что прозвучавший крик, казалось, не произвел на него никакого впечатления. Гилби посмотрел на него расширившимися глазами, удивляясь спокойствию старшего товарища.
— Сэм, но это все очень тревожно, — прошептал он. — Я никогда еще не видел нашего командира в таком состоянии. Пусть она наш враг. Но все же… Ведь майор раньше говорил, что мы никогда и никого сами не вешали. Что он не судья и не прокурор, а потому не возглавит толпу, собирающуюся кого-то линчевать. Однако, повторяю, я еще не видел его в таком состоянии. Сэм, должны ли мы оставлять с ним наедине эту юную и…
Гилби слегка покраснел и умолк. Сэм закончил за него:
— Ты хотел сказать — юную и красивую девушку?
— Пусть, так. Она действительно очень молодая и красивая. И мы оставляем ее с глазу на глаз с майором, когда тот сам не свой, неведомо по какой причине. Майор способен изувечить ее и даже убить! Во всяком случае, его почти безумный взгляд наводит на такие мысли.
— Он не станет ее убивать, — заверил юношу Сэм.
— Почему ты так считаешь?
Сэм посмотрел Гилби в глаза.
— Неужели ты сам еще не догадался почему? Майор не убьет эту женщину, потому что ее зовут Элайна.
— Элайна? Ну и что из того?
— А то, что ее полное имя Элайна Маккензи. Черт побери! Это жена нашего майора!
Ошеломленный, Гилби не сразу обрел дар речи.
— Жена?!
— Да, жена.
— Наш майор женат на Мокасиновой Змее?!
— Что ж, сейчас говорят, что в любви и на войне все средства хороши, — заметил Сэм. — Наверное, к страстям это тоже относится.
Он посмотрел на луну, а затем — на палатку. Да, эта война с каждым сыграла какую-нибудь жестокую шутку. Особенно это касалось семьи Маккензи. Именно к ней больше всего подходили слова: «Брат восстал на брата, а сын — на отца». С одним добавлением: «Муж восстал на жену, а жена — на мужа».
Сэм глубоко сочувствовал обоим — майору Йену Маккензи и его жене-южанке. Элайна Маккензи, возможно, еще и не знает, что в последнее время довело Йена до полубезумного состояния. Почему он стал таким резким… Безжалостным…
Сэм подумал, что, вероятно, они оба пытаются понять, как и когда вступили на путь взаимной вражды, ненависти. Любовник превратился во врага. Или же враг стал любовником?
Все это началось давно…
Глава 1
Май 1860 года
Симаррон
«Господи, что это еще за чертовщина?!» — воскликнул про себя Йен Маккензи, увидев на лужайке у своего дома каких-то людей, одетых в военную форму. Он на своей любимой Пайе только что выехал на берег и направлялся к себе в Симаррон. Подъехав ближе, Йен увидел женщину с обнаженным кинжалом в руках, стоявшую в окружении одетых в военную форму молодых людей. На нее с таким же клинком наступал один из военных.
Решив, что таким дурацким и опасным развлечениям не место у крыльца его дома, Маккензи чуть пришпорил Пайю, направив лошадь в середину толпы и намереваясь спасти женщину, явно попавшую в беду.
Однако он понял, что ошибся, услышав издалека задорный женский смех.
— Значит, предлагаете мне защищаться? — с озорной улыбкой спросила женщина у своего противника.
— Да, мадам, но имейте в виду, что мужская сила дает немалое преимущество при первом же выпаде.
— Вы так считаете? Значит, выпад — парирование, снова выпад и снова — парирование, так? И вы уверены, что достигнете успеха при первом же выпаде?
В мягком голосе незнакомки слышались, однако, и стальные нотки. Грациозная, с ангельскими чертами лица, она не отреагировала на слова своего противника, пропустив их мимо ушей. Было совершенно очевидно, что женщина играла с неотесанным деревенским парнем.
Ее чуть насмешливый тон и манеры насторожили противника, как, впрочем, и остальных молодых людей. Йен понял, что эта женщина хорошо знает себе цену. Она умело и твердо держала кинжал, который, впрочем, выглядел весьма странно в руке очаровательной южанки. Одета она была во все белое. Волосы отливали на солнце золотом. Цвет чуть раскосых больших глаз Йен не мог определить на таком расстоянии. Скорее всего они были рыжеватыми, как у кошки. Сейчас в них проглядывало что-то хищное.
Женщина насмешливо смотрела на противника, явно уверенная в своей победе.
Первым же выпадом амазонка выбила из его рук кинжал, который отлетел в кусты на самый край лужайки. Йен поблагодарил судьбу за то, что присутствует при столь необычном поединке. Его поразило, что изящной озорной красотке удалось одурачить такого нагловатого парня и расправиться с ним всем на потеху.
Посрамленного юношу, одетого в форму лейтенанта федеральных войск, звали Джей Пирпонт. Йен познакомился с ним на базе Тампа и теперь был готов отдать парню должное: сегодняшнее свое поражение он воспринял достойно, с большим чувством юмора.
— Браво! — воскликнул Джей и захлопал в ладоши. Солдаты встретили это восклицание громовым хохотом.
— Джей, ты понимаешь, что проиграл женщине? — съязвил один из них.
Незнакомка повернулась к нему:
— Что ж, мой милый друг, разве это так уж стыдно? Тем более что Джей — самый талантливый из всех учителей, которые когда-либо у меня были. Кроме того, разве мы с ним не доказали всем вам, что высшее достоинство мужчины заключается не в искусстве владения оружием, а в умении думать?
— Джентльмены! — рассмеялся Джей. — Эта девица прекрасно усвоила мой урок.
— Не отрицаю: я многому научилась у этого молодого офицера всего за десять минут, — согласилась та.
Опять прозвучал громкий смех, явно подсластивший Пирпонту горькую пилюлю поражения. Джей театрально поклонился победительнице. Она же присела в глубоком реверансе. Все собравшиеся приблизились к «дуэлянтам» и окружили их плотным кольцом. И каждый старался привлечь к себе внимание удивительной незнакомки.
Ее смех звенел в воздухе серебряным колокольчиком. А улыбка сражала наповал. Так по крайней мере показалось Йену Маккензи. Он не помнил, чтобы когда-либо встречал такую изящную, красивую женщину со столь гибким и изобретательным умом. Флирт она превратила в настоящую науку, в ослепительное искусство.
Маккензи подумал, что окружающие ее молодые люди выглядят полными глупцами и она откровенно играет с ними. В тот момент Йен почувствовал, что незнакомка затронула все струны его сердца, вызвала в душе бурю эмоций. И он с удовольствием позволил бы им вырваться наружу, если бы не Райза… Но поскольку Йен собирался жениться на уравновешенной и красивой дочери полковника Ангуса Мейджи, он подавил восхищение очаровательной незнакомкой и с сочувствием посмотрел на своих офицеров, явно готовых угодить в ее сети. Но все же в ней было что-то до того загадочное, что Йену хотелось спрыгнуть с лошади и попросить кого-либо представить его златокудрой красотке. Но тут с крыльца его окликнула мать:
— Йен!
В этом голосе было столько материнской любви, что все остальные женщины сразу же перестали существовать для Йена, Он спешился и побежал к дому.
— Мама! — Он обнял пожилую женщину и чуть приподнял ее. — Я так соскучился! А ты все такая же ослепительно красивая!
Тара Маккензи засмеялась и, после того как Йен опустил ее, никак не могла отдышаться. Потом обхватила ладонями лицо сына и долго смотрела ему в глаза.
— Йен! — зашептала она. — Мой ненаглядный первенец! Моя гордость и радость! Мой неисправимый льстец! Я же знаю, что ты с головой ушел в свою военную карьеру и мировые проблемы. А потому вряд ли хоть раз подумал о своей матери. Но это ничего. Я очень рада, что сегодня ты наверстаешь это.
— У меня трехдневный отпуск, мама, но два дня займет возвращение в Вашингтон. — Йен замолчал и добавил, заметно волнуясь:
— Я должен обсудить с тобой некоторые очень важные личные проблемы, мама. Кроме того, мне очень не нравится то, что творится в стране. В ближайшие дни правительство может принять кое-какие решения. И мне нужно поговорить об этом с отцом.
Тара нахмурилась, и Йен пожалел, что затеял этот разговор. Его мать не была ни наивной, ни жеманной, ни оранжерейным цветком, хотя и осталась, несмотря на возраст, красивой женщиной. Йен с детства помнил ее золотистые волосы, до сих пор не тронутые сединой. Тара сохранила стройную фигуру и изящество движений. Она в совершенстве научилась управлять Симарроном — имением, доставшимся ей от отца. Тара, истинная южанка, была воплощенной женственностью, но при этом отличалась широтой кругозора. Не слишком твердые принципы, которые члены семьи Маккензи всегда занимали по отношению к местным индейцам, заставили ее постоянно следить за политическими событиями во Флориде. Глядя сейчас на мать, Йен подумал, что она, возможно, гораздо лучше большинства мужчин понимает, как тонки и ненадежны связи, благодаря которым сохраняется единство страны.
— Дела обстоят хуже, чем кажется? — спросила Тара.
— Перед тем как остановиться в Ки-Уэсте во Флориде, я побывал в Вашингтоне, — ответил Йен. — Там мне пришлось увидеть, как повесили Джона Брауна. Справедливость этого приговора вызывает у меня серьезные сомнения. У многих других — тоже. Не исключено, что мертвый Джон Браун куда опаснее, чем живой. Подобное нарушение закона не приведет ни к чему хорошему… Мы неуклонно движемся к гражданской войне…
Последние слова Йен произнес вполголоса. Тара нахмурилась и покачала головой. Как и большинство американцев, она не хотела верить в возможность раскола своей страны. И тем более в гражданскую войну.
— Насколько мне известно, — задумчиво проговорила она, — во Флориде обосновалась дикая и неистовая клика. В конце концов, мы живем в рабовладельческом штате. Здешние мужчины твердо решили сохранить свою собственность. С другой стороны, большинство жителей полуострова, вместо того чтобы объединиться, разбежалось по военным базам. В подобной ситуации они вполне способны начать воевать друг с другом. Но, Йен, я все же уверена, что здравый смысл восторжествует!
— Возможно, мама. Но, боюсь, только в том случае, если Линкольн не будет избран президентом. Ты же знаешь настроения большинства наших соседей!
— Весьма сомневаюсь, что Линкольн будет баллотироваться во Флориде. У него здесь очень немного шансов победить.
Йен пожал плечами. Может, мать и права. За время военной службы ему пришлось немало поездить по стране. Свой последний отпуск он провел у друзей в Иллинойсе, где слышал публичное выступление Авраама Линкольна, и с тех пор считал, что все, кому не довелось видеть этого политического деятеля, серьезно его недооценивают.
— Ладно. Во всяком случае, завтра ничего страшного еще не случится. И вообще вряд ли что-то серьезное произойдет до выборов. Но все же… Все же я с нетерпением жду сегодняшней встречи в твоем доме. Полагаю, либералы и демократы теперь едины?
Тара энергично кивнула:
— В чем-то они близки. Но, откровенно говоря, большинство наших соседей — убежденные рабовладельцы. Они считают твоего отца чудаком. Важным, сильным, богатым и уважаемым, но все же — чудаком. Кое-кто уверяет, что и ломаного цента не даст за будущее рабовладельцев. Такие приходят в ярость при одном упоминании о правах штатов. Конечно, ты прав: все это еще впереди, хотя, возможно, не так уж далеко. Ну а теперь быстренько освежись и спускайся в гостиную. Чай вот-вот подадут. А для твоего отца самый лучший подарок ко дню рождения — твой приезд. Он ждал тебя с таким нетерпением! Просто как маленький ребенок!
— А Джулиан и Тайя дома?
— Джулиан работает в Сент-Августине. Вернется поздно вечером. По пути захватит Тайю. Так что не слишком задерживайся.
— Постараюсь, дорогая. — Йен поцеловал мать. — Мне сейчас надо съездить в город, мама.
Он взбежал по лестнице к себе в комнату. Йен хотел поскорее вернуться из города, как и обещал, но не мог отказать себе в удовольствии задержаться на несколько минут у окна.
Йен любил свой Симаррон самой преданной любовью.
Как старший сын Тары и Джаррета Маккензи, Йен был их единственным наследником, знал это и относился к своему положению ответственно и серьезно. Почему он так нежно любил Симаррон, Йен и сам толком не понимал. Никто не воспитывал в нем этого чувства, поэтому скорее всего оно было врожденным. Так же как у его родных братьев и сестер. Например, Джулиан относился к отчему дому с огромным почтением. Но он рано увлекся медициной, поэтому не пошел по стопам родителей, а стал врачом. Тайя, младшая сестра Йена, тоже преданно любила Симаррон и гордилась им. Однако вовсе не желала жить замкнуто в своем имении. В стремлении узнать мир она, как и ее мать, интересовалась всем. В том числе — самыми разными людьми, политическими интригами, ситуацией в стране и за ее пределами. И больше всего на свете любила путешествовать. Родителям стоило большого труда держать ее в повиновении. Поэтому они позаботились, чтобы Тайя подольше оставалась в высшей школе для молодых девиц мадам де ла Вер и получила там приличное образование.
Симаррон…
Сам дом отличался большим изяществом. Отец и дядья Йена построили его в те времена, когда вся местность вдоль реки Тампа была покрыта нетронутыми, девственными лесами.
Теперь, когда Йен довольно редко наезжал сюда, его чрезмерно просторная комната, как и вообще очень многое в доме, казались откровенными излишествами Так, огромная дубовая кровать молодого Маккензи была доставлена из Англии. Ее украшали изображения львов и грифонов с огромными крыльями, сделанные тамошними мастерами. Она стояла у стены напротив камина, а рядом с ним разместились три старинных стула, обитые бархатом. Такие же окружали массивный дубовый стол, занимавший центр комнаты. Северную стену занимали длинный платяной шкаф и туалетный столик. Такой же шкаф занимал и всю южную стену комнаты. В углу размещалась раковина с умывальником и большим, во весь рост, зеркалом. Стены и потолок были обшиты темным мореным дубом. На полу лежал огромный восточный ковер, а на окнах висели синие, украшенные орнаментом шторы.
Французские окна второго этажа выходили на балкон, окружающий весь дом. Йен вышел и, облокотившись на перила, посмотрел на северный склон пологого холма, спускающийся к реке. Там брал начало ее рукав, быстрый поток, где водились ламантины и речные выдры. Над берегом, почти у самой земли, летали очень красивые птицы.
Йен посмотрел чуть правее, туда, где простирался далеко на юг сосновый лес, вокруг которого выросли маленькие островки цивилизации. В отдаленном конце одной из лесных просек виднелись зеленая рощица и небольшой, кристально чистый водоем, питавшийся бившими со дна родниками.
Трава на лугу перед домом даже зимой оставалась изумрудно-зеленой. Речка быстро уносила вдаль свои темные воды, а сосны поднимали огромные прекрасные кроны к голубому небу.
Йен увидел парящего в небе небольшого орла. Кругом царили удивительный покой и умиротворенность, но Йена внезапно охватила непонятная тревога. Он любил этот уголок, но сейчас ему казалось, что его приезд непременно нарушит спокойное течение здешней жизни и даже разрушит основу домашнего благополучия.
Он попытался отделаться от этих мрачных и опасных мыслей. В конце концов должен возобладать здравый смысл! Так всегда утверждала его мать. Вместе с тем многие образованные и начитанные военные вели весьма серьезные и далеко не оптимистичные разговоры. Это внушало тревогу. Ведь если дело окончится войной, те, кто еще вчера дружно боролся против общего врага, ополчатся друг на друга. Такое не раз бывало в других странах, где складывалась ситуация, схожая со здешней. Лучшие военные школы страны всегда набирали курсантов из всех штатов, поэтому теперь офицеры армии Соединенных Штатов представляли все уголки страны. И если дело дойдет до войны…
Какую бы сторону ни занял Йен Маккензи, ему придется воевать против бывших товарищей по казармам, однокашников, учителей и — друзей…
Возможно, и против родных. Он поежился, стараясь уверить себя, что пока еще не принял никакого решения. Впрочем, этого от него еще и не требовалось. Страна уже не раз оказывалась на грани гражданской войны. Но в конце концов всегда находились компромиссы, и дело заканчивалось примирением. И все же что, черт побери, он будет делать, если?..
«Надо постоянно молиться!» — убеждал себя Йен. Он вернулся в комнату, взял кувшин с пресной водой и, раздевшись, с наслаждением освежил разгоряченное тело. Затем спустился вниз и заглянул в столовую. Там суетились слуги, раздавался звон посуды — Питер О'Нил собирался отпраздновать свою помолвку с Эльзой Фитч.
Эльза была прехорошенькой, даже красивой, хотя Йен считал ее пустоватой. Но Питер, возможно, сделал лучший выбор, ибо Эльза была богата, очень богата.
Симаррон
«Господи, что это еще за чертовщина?!» — воскликнул про себя Йен Маккензи, увидев на лужайке у своего дома каких-то людей, одетых в военную форму. Он на своей любимой Пайе только что выехал на берег и направлялся к себе в Симаррон. Подъехав ближе, Йен увидел женщину с обнаженным кинжалом в руках, стоявшую в окружении одетых в военную форму молодых людей. На нее с таким же клинком наступал один из военных.
Решив, что таким дурацким и опасным развлечениям не место у крыльца его дома, Маккензи чуть пришпорил Пайю, направив лошадь в середину толпы и намереваясь спасти женщину, явно попавшую в беду.
Однако он понял, что ошибся, услышав издалека задорный женский смех.
— Значит, предлагаете мне защищаться? — с озорной улыбкой спросила женщина у своего противника.
— Да, мадам, но имейте в виду, что мужская сила дает немалое преимущество при первом же выпаде.
— Вы так считаете? Значит, выпад — парирование, снова выпад и снова — парирование, так? И вы уверены, что достигнете успеха при первом же выпаде?
В мягком голосе незнакомки слышались, однако, и стальные нотки. Грациозная, с ангельскими чертами лица, она не отреагировала на слова своего противника, пропустив их мимо ушей. Было совершенно очевидно, что женщина играла с неотесанным деревенским парнем.
Ее чуть насмешливый тон и манеры насторожили противника, как, впрочем, и остальных молодых людей. Йен понял, что эта женщина хорошо знает себе цену. Она умело и твердо держала кинжал, который, впрочем, выглядел весьма странно в руке очаровательной южанки. Одета она была во все белое. Волосы отливали на солнце золотом. Цвет чуть раскосых больших глаз Йен не мог определить на таком расстоянии. Скорее всего они были рыжеватыми, как у кошки. Сейчас в них проглядывало что-то хищное.
Женщина насмешливо смотрела на противника, явно уверенная в своей победе.
Первым же выпадом амазонка выбила из его рук кинжал, который отлетел в кусты на самый край лужайки. Йен поблагодарил судьбу за то, что присутствует при столь необычном поединке. Его поразило, что изящной озорной красотке удалось одурачить такого нагловатого парня и расправиться с ним всем на потеху.
Посрамленного юношу, одетого в форму лейтенанта федеральных войск, звали Джей Пирпонт. Йен познакомился с ним на базе Тампа и теперь был готов отдать парню должное: сегодняшнее свое поражение он воспринял достойно, с большим чувством юмора.
— Браво! — воскликнул Джей и захлопал в ладоши. Солдаты встретили это восклицание громовым хохотом.
— Джей, ты понимаешь, что проиграл женщине? — съязвил один из них.
Незнакомка повернулась к нему:
— Что ж, мой милый друг, разве это так уж стыдно? Тем более что Джей — самый талантливый из всех учителей, которые когда-либо у меня были. Кроме того, разве мы с ним не доказали всем вам, что высшее достоинство мужчины заключается не в искусстве владения оружием, а в умении думать?
— Джентльмены! — рассмеялся Джей. — Эта девица прекрасно усвоила мой урок.
— Не отрицаю: я многому научилась у этого молодого офицера всего за десять минут, — согласилась та.
Опять прозвучал громкий смех, явно подсластивший Пирпонту горькую пилюлю поражения. Джей театрально поклонился победительнице. Она же присела в глубоком реверансе. Все собравшиеся приблизились к «дуэлянтам» и окружили их плотным кольцом. И каждый старался привлечь к себе внимание удивительной незнакомки.
Ее смех звенел в воздухе серебряным колокольчиком. А улыбка сражала наповал. Так по крайней мере показалось Йену Маккензи. Он не помнил, чтобы когда-либо встречал такую изящную, красивую женщину со столь гибким и изобретательным умом. Флирт она превратила в настоящую науку, в ослепительное искусство.
Маккензи подумал, что окружающие ее молодые люди выглядят полными глупцами и она откровенно играет с ними. В тот момент Йен почувствовал, что незнакомка затронула все струны его сердца, вызвала в душе бурю эмоций. И он с удовольствием позволил бы им вырваться наружу, если бы не Райза… Но поскольку Йен собирался жениться на уравновешенной и красивой дочери полковника Ангуса Мейджи, он подавил восхищение очаровательной незнакомкой и с сочувствием посмотрел на своих офицеров, явно готовых угодить в ее сети. Но все же в ней было что-то до того загадочное, что Йену хотелось спрыгнуть с лошади и попросить кого-либо представить его златокудрой красотке. Но тут с крыльца его окликнула мать:
— Йен!
В этом голосе было столько материнской любви, что все остальные женщины сразу же перестали существовать для Йена, Он спешился и побежал к дому.
— Мама! — Он обнял пожилую женщину и чуть приподнял ее. — Я так соскучился! А ты все такая же ослепительно красивая!
Тара Маккензи засмеялась и, после того как Йен опустил ее, никак не могла отдышаться. Потом обхватила ладонями лицо сына и долго смотрела ему в глаза.
— Йен! — зашептала она. — Мой ненаглядный первенец! Моя гордость и радость! Мой неисправимый льстец! Я же знаю, что ты с головой ушел в свою военную карьеру и мировые проблемы. А потому вряд ли хоть раз подумал о своей матери. Но это ничего. Я очень рада, что сегодня ты наверстаешь это.
— У меня трехдневный отпуск, мама, но два дня займет возвращение в Вашингтон. — Йен замолчал и добавил, заметно волнуясь:
— Я должен обсудить с тобой некоторые очень важные личные проблемы, мама. Кроме того, мне очень не нравится то, что творится в стране. В ближайшие дни правительство может принять кое-какие решения. И мне нужно поговорить об этом с отцом.
Тара нахмурилась, и Йен пожалел, что затеял этот разговор. Его мать не была ни наивной, ни жеманной, ни оранжерейным цветком, хотя и осталась, несмотря на возраст, красивой женщиной. Йен с детства помнил ее золотистые волосы, до сих пор не тронутые сединой. Тара сохранила стройную фигуру и изящество движений. Она в совершенстве научилась управлять Симарроном — имением, доставшимся ей от отца. Тара, истинная южанка, была воплощенной женственностью, но при этом отличалась широтой кругозора. Не слишком твердые принципы, которые члены семьи Маккензи всегда занимали по отношению к местным индейцам, заставили ее постоянно следить за политическими событиями во Флориде. Глядя сейчас на мать, Йен подумал, что она, возможно, гораздо лучше большинства мужчин понимает, как тонки и ненадежны связи, благодаря которым сохраняется единство страны.
— Дела обстоят хуже, чем кажется? — спросила Тара.
— Перед тем как остановиться в Ки-Уэсте во Флориде, я побывал в Вашингтоне, — ответил Йен. — Там мне пришлось увидеть, как повесили Джона Брауна. Справедливость этого приговора вызывает у меня серьезные сомнения. У многих других — тоже. Не исключено, что мертвый Джон Браун куда опаснее, чем живой. Подобное нарушение закона не приведет ни к чему хорошему… Мы неуклонно движемся к гражданской войне…
Последние слова Йен произнес вполголоса. Тара нахмурилась и покачала головой. Как и большинство американцев, она не хотела верить в возможность раскола своей страны. И тем более в гражданскую войну.
— Насколько мне известно, — задумчиво проговорила она, — во Флориде обосновалась дикая и неистовая клика. В конце концов, мы живем в рабовладельческом штате. Здешние мужчины твердо решили сохранить свою собственность. С другой стороны, большинство жителей полуострова, вместо того чтобы объединиться, разбежалось по военным базам. В подобной ситуации они вполне способны начать воевать друг с другом. Но, Йен, я все же уверена, что здравый смысл восторжествует!
— Возможно, мама. Но, боюсь, только в том случае, если Линкольн не будет избран президентом. Ты же знаешь настроения большинства наших соседей!
— Весьма сомневаюсь, что Линкольн будет баллотироваться во Флориде. У него здесь очень немного шансов победить.
Йен пожал плечами. Может, мать и права. За время военной службы ему пришлось немало поездить по стране. Свой последний отпуск он провел у друзей в Иллинойсе, где слышал публичное выступление Авраама Линкольна, и с тех пор считал, что все, кому не довелось видеть этого политического деятеля, серьезно его недооценивают.
— Ладно. Во всяком случае, завтра ничего страшного еще не случится. И вообще вряд ли что-то серьезное произойдет до выборов. Но все же… Все же я с нетерпением жду сегодняшней встречи в твоем доме. Полагаю, либералы и демократы теперь едины?
Тара энергично кивнула:
— В чем-то они близки. Но, откровенно говоря, большинство наших соседей — убежденные рабовладельцы. Они считают твоего отца чудаком. Важным, сильным, богатым и уважаемым, но все же — чудаком. Кое-кто уверяет, что и ломаного цента не даст за будущее рабовладельцев. Такие приходят в ярость при одном упоминании о правах штатов. Конечно, ты прав: все это еще впереди, хотя, возможно, не так уж далеко. Ну а теперь быстренько освежись и спускайся в гостиную. Чай вот-вот подадут. А для твоего отца самый лучший подарок ко дню рождения — твой приезд. Он ждал тебя с таким нетерпением! Просто как маленький ребенок!
— А Джулиан и Тайя дома?
— Джулиан работает в Сент-Августине. Вернется поздно вечером. По пути захватит Тайю. Так что не слишком задерживайся.
— Постараюсь, дорогая. — Йен поцеловал мать. — Мне сейчас надо съездить в город, мама.
Он взбежал по лестнице к себе в комнату. Йен хотел поскорее вернуться из города, как и обещал, но не мог отказать себе в удовольствии задержаться на несколько минут у окна.
Йен любил свой Симаррон самой преданной любовью.
Как старший сын Тары и Джаррета Маккензи, Йен был их единственным наследником, знал это и относился к своему положению ответственно и серьезно. Почему он так нежно любил Симаррон, Йен и сам толком не понимал. Никто не воспитывал в нем этого чувства, поэтому скорее всего оно было врожденным. Так же как у его родных братьев и сестер. Например, Джулиан относился к отчему дому с огромным почтением. Но он рано увлекся медициной, поэтому не пошел по стопам родителей, а стал врачом. Тайя, младшая сестра Йена, тоже преданно любила Симаррон и гордилась им. Однако вовсе не желала жить замкнуто в своем имении. В стремлении узнать мир она, как и ее мать, интересовалась всем. В том числе — самыми разными людьми, политическими интригами, ситуацией в стране и за ее пределами. И больше всего на свете любила путешествовать. Родителям стоило большого труда держать ее в повиновении. Поэтому они позаботились, чтобы Тайя подольше оставалась в высшей школе для молодых девиц мадам де ла Вер и получила там приличное образование.
Симаррон…
Сам дом отличался большим изяществом. Отец и дядья Йена построили его в те времена, когда вся местность вдоль реки Тампа была покрыта нетронутыми, девственными лесами.
Теперь, когда Йен довольно редко наезжал сюда, его чрезмерно просторная комната, как и вообще очень многое в доме, казались откровенными излишествами Так, огромная дубовая кровать молодого Маккензи была доставлена из Англии. Ее украшали изображения львов и грифонов с огромными крыльями, сделанные тамошними мастерами. Она стояла у стены напротив камина, а рядом с ним разместились три старинных стула, обитые бархатом. Такие же окружали массивный дубовый стол, занимавший центр комнаты. Северную стену занимали длинный платяной шкаф и туалетный столик. Такой же шкаф занимал и всю южную стену комнаты. В углу размещалась раковина с умывальником и большим, во весь рост, зеркалом. Стены и потолок были обшиты темным мореным дубом. На полу лежал огромный восточный ковер, а на окнах висели синие, украшенные орнаментом шторы.
Французские окна второго этажа выходили на балкон, окружающий весь дом. Йен вышел и, облокотившись на перила, посмотрел на северный склон пологого холма, спускающийся к реке. Там брал начало ее рукав, быстрый поток, где водились ламантины и речные выдры. Над берегом, почти у самой земли, летали очень красивые птицы.
Йен посмотрел чуть правее, туда, где простирался далеко на юг сосновый лес, вокруг которого выросли маленькие островки цивилизации. В отдаленном конце одной из лесных просек виднелись зеленая рощица и небольшой, кристально чистый водоем, питавшийся бившими со дна родниками.
Трава на лугу перед домом даже зимой оставалась изумрудно-зеленой. Речка быстро уносила вдаль свои темные воды, а сосны поднимали огромные прекрасные кроны к голубому небу.
Йен увидел парящего в небе небольшого орла. Кругом царили удивительный покой и умиротворенность, но Йена внезапно охватила непонятная тревога. Он любил этот уголок, но сейчас ему казалось, что его приезд непременно нарушит спокойное течение здешней жизни и даже разрушит основу домашнего благополучия.
Он попытался отделаться от этих мрачных и опасных мыслей. В конце концов должен возобладать здравый смысл! Так всегда утверждала его мать. Вместе с тем многие образованные и начитанные военные вели весьма серьезные и далеко не оптимистичные разговоры. Это внушало тревогу. Ведь если дело окончится войной, те, кто еще вчера дружно боролся против общего врага, ополчатся друг на друга. Такое не раз бывало в других странах, где складывалась ситуация, схожая со здешней. Лучшие военные школы страны всегда набирали курсантов из всех штатов, поэтому теперь офицеры армии Соединенных Штатов представляли все уголки страны. И если дело дойдет до войны…
Какую бы сторону ни занял Йен Маккензи, ему придется воевать против бывших товарищей по казармам, однокашников, учителей и — друзей…
Возможно, и против родных. Он поежился, стараясь уверить себя, что пока еще не принял никакого решения. Впрочем, этого от него еще и не требовалось. Страна уже не раз оказывалась на грани гражданской войны. Но в конце концов всегда находились компромиссы, и дело заканчивалось примирением. И все же что, черт побери, он будет делать, если?..
«Надо постоянно молиться!» — убеждал себя Йен. Он вернулся в комнату, взял кувшин с пресной водой и, раздевшись, с наслаждением освежил разгоряченное тело. Затем спустился вниз и заглянул в столовую. Там суетились слуги, раздавался звон посуды — Питер О'Нил собирался отпраздновать свою помолвку с Эльзой Фитч.
Эльза была прехорошенькой, даже красивой, хотя Йен считал ее пустоватой. Но Питер, возможно, сделал лучший выбор, ибо Эльза была богата, очень богата.