Грейси Анна. Беспечный повеса

   Сестры смотрели на Пруденс, раскрыв рты.
   – А мы тем временем поселимся у двоюродного дедушки, дяди Освальда, увидим все достопримечательности столицы, будем ходить на приемы, красиво одеваться, на... – ну я не знаю куда – на венецианский завтрак. Даже в оперу! И если нам повезет, к тому времени, когда дедушка поправится, одна из нас найдет себе мужа, мне исполнится двадцать один год, и вы сможете жить со мной.
   – Приемы и красивые платья, – прошептала Чарити.
   – А что такое венецианский завтрак? – спросила Грейс.
   – Какая разница, – пожала плечами Хоуп. – Уж определенно это не овсянка.
   – Как мне хочется послушать оперу, – восхищенно вздохнула Фейт.
   – Но как нам это удастся? У нас нет средств, Пруденс, – сказала практичная Хоуп. – У нас даже не хватит денег, чтобы одна добралась до Лондона.
   – Нас спасут мамины украшения, – объяснила Пруденс. – Ее гранатовый браслет поможет нам купить билеты. – Она немного виновато посмотрела на сестер. – Я продала его несколько месяцев назад на этот случай.
   – Значит, мы сможем отправиться в Лондон, – выдохнула Чарити.
   – Именно так. – Пруденс улыбнулась. – И если одна из вас найдет богатого, красивого, доброго и любящего мужа, надеюсь, она не откажется передать свою часть маминого наследства, чтобы поддержать других, правда?
   – Конечно! Это звучит так заманчиво. Ты тоже можешь найти себе красивого мужа, Пруденс, – добавила Хоуп.
   – Хоуп! Ты забыла про Филиппа? – Чарити была шокирована предположением младшей сестры.
   – Ах да, Филипп, – поправилась Хоуп. – Конечно, Филипп. Когда пришло его последнее письмо, Пруденс?
   – Полгода назад, – с достоинством ответила самая старшая из сестер. – Но вы знаете, как медленно идут письма из Индии и как ненадежна почта. Пароход идет несколько месяцев, а если он потонет...
   – Да-да. Почта доходит нерегулярно, – согласилась Чарити. – Но когда он...
   – Я уверена, что он приедет. И тогда мы поженимся и наконец будем в безопасности, – твердо сказала Пруденс.
   Возникло короткое молчание.
   – А я от Филиппа не завишу, – объявила Хоуп. – И собираюсь приложить все усилия, чтобы найти себе мужа в Лондоне. Я хочу ходить на балы и носить роскошные наряды, а не ходить в этих домотканых платьях. Я собираюсь танцевать вальс с красивым мужчиной! Я хочу отчаянно влюбиться, как папа и мама.
   Сестры молча обдумывали ее страстное желание. Пруденс первая пришла в себя:
   – Танцевать вальс, Хоуп? Поскольку ни одна из нас вообще не умеет танцевать, о вальсе не стоит беспокоиться.
   – Меня это не волнует. Не знаю, как это случится, но я буду танцевать вальс! – с вызовом заявила Хоуп.
   – Наверное, тебе нужно написать в письме, Пруденс, чтобы дядя Освальд нанял нам учителя танцев, – предложила Фейт.
   Грейс поморщилась.
   – Тогда, глупенькая, он сразу догадается, что письмо подложное. Ты можешь себе представить, чтобы дедушка предложил нечто подобное?
   – Дедушка определенно не станет просить дядю Освальда учить нас танцам, Фейт, – улыбнулась Пруденс. – Слушайте дальше.
   Она взяла со стола письмо.
   – «Брат мой, поскольку музыка и танцы – порождения дьявола, призываю тебя не развращать девочек подобными греховными деяниями. Я воспитал их в самых строгих моральных принципах. Но поскольку они женщины, а значит, глупы, легкомысленны и легко поддаются слабостям, ты должен тщательно следить за ними и не давать им сбиться с пути».
   – Что?! – задохнулась Хоуп? – Ты с ума сошла?
   Пруденс подмигнула и продолжила чтение:
   – «Поэтому, брат, как глава семьи, я запрещаю тебе вывозить моих внучек на балы, рауты, музыкальные вечера и тому подобные греховные увеселения. Я лишь хочу, чтобы ты проследил, чтобы они нашли себе скромных, здравомыслящих мужей с подобающим образом жизни, воспитанных в строгой морали и с хорошим состоянием. Пожилые мужчины предпочтительнее молодых бездельников».
   – Но это ужасно! – запричитала Хоуп. – Не нужен мне старый сварливый муж с твердыми принципами. Молодой бездельник звучит гораздо заманчивее. Красивый, очаровательный, молодой!
   – И мне – тоже! – согласилась Фейт. – Если ты отправишь это письмо, Пруденс, то с таким же успехом можешь оставить нас здесь страдать от жизни с дедушкой.
   – Терпеть побои и связывания, – печально добавила Грейс.
   – Перестань, Грейс, – приказала Пруденс. – Я вам сказала, что вас больше никто не тронет! И никто больше не будет привязывать левую руку Хоуп за спину. А теперь доверьтесь мне и подумайте. Во-первых, – Пруденс стала загибать пальцы, – дядя Освальд много лет живет в Лондоне, значит, ему это нравится. С тех пор как мы поселились в Дерем-Корте, он ни разу тут не был. Значит, здесь ему не нравится.
   – А кому здесь понравится? – пробормотала Хоуп.
   Улыбнувшись, Пруденс продолжила:
   – Во-вторых, от матери Филиппа мы знаем, что дядя Освальд ужасный модник, ездит в оперу и на балы. В-третьих, мы знаем, что он сильно поссорился с дедушкой и что дедушка обозвал его безбожным псом, пустым хлыщом и так далее и тому подобное.
   – Старая кухарка говорит, что, когда дедушкин брат был молодым, он был добрым, милым и любил посмеяться, – возразила Чарити.
   – Вот именно, – торжествующе сказала Пруденс. – Если дядя Освальд хотя бы наполовину такой, каким я его себе представляю, то дедушкины инструкции приведут его в бешенство, и он окунет нас в бурное море балов, приемов, развлечений и позволит нам познакомиться с множеством молодых людей – назло своему брату и нашему дедушке!
   Сестры задумались.
   – Если ты права, Пруденс, это будет замечательно, – прошептала Чарити.
   – Ничего из этого не выйдет, – хмуро предсказала Грейс, – так всегда бывает.
   – Чепуха! – Пруденс обняла маленькую сестренку. – Не будь такой мрачной, милая. Я уверена, что все продумала.

Глава 2

   ...Ведь если с правого пути случалось и тебе сойти,
   А каждый следующий шаг
   Ты снова совершал не так...

В. Скотт^[2]

   – Ты говорила, что, когда мы приедем в Лондон, будем ходить на приемы, – обиженным тоном сказала Хоуп. – На балы, рауты и венецианские завтраки!
   – И в оперу! – жалобно добавила Фейт.
   – Я помню, – Пруденс поморщилась, – но...
   – И еще ты говорила, что я буду танцевать вальс с красивым молодым человеком...
   Пруденс снова поморщилась.
   – По крайней мере мы берем уроки танцев... – вступилась Чарити.
   – Фи! Кого интересуют уроки танцев! Ты еще скажи, что мсье Лефарж молодой красавец, – презрительно фыркнула Хоуп.
   Сестры захихикали, вспомнив суетливого и жеманного пожилого француза, которого дядя Освальд пригласил учить сестер Мерридью грациозным па. Но Хоуп этим с толку не сбить.
   – Через пять-шесть недель лодыжка у дедушки заживет, он сможет выходить из своей спальни, – гнула свою линию Хоуп. – Как ты думаешь, много ему понадобится времени, чтобы выяснить, что мы сбежали? Одна из нас должна до этого времени найти себе мужа, Пруденс. А пока единственная, кто встретил мужчину – подходящего мужчину, – это ты! И что в этом для тебя хорошего?
   – Я предупреждала, что ничего из этого не выйдет, – сказала Грейс и печально вздохнула. – Так всегда бывает.
   В гостиной, выделенной юным леди в лондонском доме сэра Освальда Мерридью, повисла тишина.
   Пруденс тяжело опустилась в кресло. Действительно, дела их плохи, и все из-за нее.
   Дядя Освальд с лихвой оправдал все ее надежды. Как и полагается доброму дядюшке, он был милым и добродушным. Не выразив ни малейшего неудовольствия, пожилой вдовец с радостью принял свалившихся на него без предупреждения пятерых внучатых племянниц в своем большом элегантном доме.
   В определенном смысле дядюшка превзошел все их самые оптимистические ожидания. Деревенский вид и манеры внучатых племянниц не сбили его с толку. Он сразу понял, что девушки станут украшением света, и, бросив один взгляд на их домотканые платья, заявил, что их гардероб нужно немедленно обновить.
   – У меня нет ни малейших возражений против того, чтобы предоставить вам кров и выводить в свет, но я не желаю, чтобы мои внучатые племянницы – а вы чертовски хорошенькие! – вращались в свете в таких отвратительных платьях. – Он покачал головой. – Завтра я отвезу вас к модистке, перчаточнику, галантерейщику и к остальным.
   Девушки, привыкшие к скаредности родного деда, раскрыли рты от изумления и восторга.
   Сэр Освальд окинул каждую девушку взглядом заядлого модника.
   – Такие нежные создания и в таком виде! Чарити, дорогая моя, ты настоящий бриллиант, просто неземное создание! Эти золотистые волосы, эти глаза! И близнецы хороши. Даю слово, я научусь вас различать, но вы просто изумительны. А маленькая Грейс, когда чуть подрастет, затмит своих сестер. Какое удовольствие увидеть вас одетыми так, как того требует ваша красота!
   Он удовлетворенно потирал руки.
   – Найти вам мужей не составит никакого труда. Думаю, не будет преувеличением, если какой-нибудь герцог проявит интерес... да, именно герцог. С вашей внешностью в этом не стоит сомневаться. – Сэр Освальд порхал около внучатых племянниц, сияя лучезарной улыбкой. – Не припоминаю, чтобы четыре девушки неземной красоты одновременно появились в Лондоне. И все – из одной семьи, из моей семьи! – Он взволнованно всплеснул руками. – Это будет сенсация! Свет еще не подозревает, какое его ждет потрясение!
   Когда он перевел взгляд на Пруденс, его улыбка медленно поблекла. Поджав губы и нахмурившись, он задумчиво разглядывал ее. И чем дольше сэр Освальд смотрел на нее, тем отчетливее Пруденс понимала, что ей не сравниться с сестрами.
   Ее волосы были того же цвета, что и у Грейс, но имели неприятную особенность – они пушились и вились во влажную погоду. Их не сравнить с сияющими, шелковистыми золотыми локонами сестер. Цвет лица, может быть, и был столь же нежным, как у сестер, но его портили пять-шесть крошечных веснушек, поскольку Пруденс часто не заботилась о том, чтобы в солнечную погоду надеть шляпу. Глаза у нее были скучного серого цвета, когда у остальных в семье – самых разных оттенков сияющего голубого.
   Она почувствовала, как ярко-голубые глаза дяди Освальда задержались на ее носе, типичном для Мерридью, и заметила, что его рот сжался в совсем тонкую линию. У него самого нос точно такой же формы, дерзко подумала Пруденс, ее нос не такой длинный. Хотя ей пришлось признать, что на мужском лице он выглядит гораздо лучше.
   В Дерем-Корте было очень мало зеркал, ведь тщеславие – ужасный грех. А поскольку их почти никто не навещал и им было запрещено выходить, а Филипп уехал несколько лет назад, Пруденс не слишком задумывалась о своей внешности.
   Но, правду сказать, для нее было шоком прочитать в дядюшкиных глазах, что она невзрачная травинка в пышном букете божественных красавиц. Но Пруденс твердо сказала себе, что у нее есть дела поважнее.
   – Если вы действительно уверены, что одна из моих сестер удачно выйдет замуж до конца сезона, это будет замечательно, дядя Освальд! Это... – Пруденс с облегчением взглянула на сестер. – Именно на это мы и надеялись!
   Взволнованная тем, что ее смелый план окажется успешным, Пруденс совершенно забыла о себе и, вскочив с кресла, обняла дядюшку.
   – Спасибо, спасибо, дорогой дядя Освальд! Вы так добры, так великодушны. – Ее голос сорвался. – Не могу передать, как вы нас осчастливили. – Она поцеловала его в щеку.
   Вспыхнув, сэр Освальд широко улыбнулся и смущенно залепетал, что ее утверждения об исключительной доброте и великодушии – чепуха. Это они сделали одинокого старика счастливым! В конце концов, для чего существуют дядюшки?
   Оправившись от изумления и увидев, что дядюшка не только позволяет Пруденс обнимать и целовать его, но, кажется, даже приветствует такое поведение, сестры бросились наперебой обнимать пожилого джентльмена и застенчиво целовать в щеку и лысеющую макушку.
   Но когда сестры снова уселись в кресла и нерешительно занялись чаем и булочками с тмином, дядя Освальд, нахмурившись, долго рассматривал Пруденс.
   Пруденс, глупышка, не сообразила по его взгляду, что она, как говорится, ложка дегтя в бочке меда.
   Ее заставила это понять портниха, шившая мантильи. Снимая мерки с девушек, элегантная француженка не переставая болтала:
   – Какие у мадемуазель прекрасные фигуры, какие вы изящные, грациозные, поистине как молодые газели! – Когда взгляд портнихи упал на Пруденс, ее губы тут же сжались в знакомую линию. Она на мгновение нахмурилась, а потом с галльской прямотой заявила: – С вами, мадемуазель, будет потруднее. Вы не газель, вы похожи на маленького пони. Но я не отчаиваюсь. Я любую женщину могу сделать элегантной!
   Пруденс готова была возмутиться. Она ела не больше сестер, даже гораздо меньше, чем Фейт и Хоуп. Так что это несправедливо, что они стройные и походят на эльфов, а она, видите ли, на... пони.
   Тщеславие – это грех, твердо сказала себе Пруденс вечером, укладываясь спать и чувствуя себя разбитой и неуклюжей. Легкомысленно думать, что ее внешность имеет значение. Важно, чтобы одна из сестер скорее нашла себе мужа, и тогда все они, и в особенности Грейс, будут для дедушки недосягаемы.
   Но ее внешность имела большее значение, чем она предполагала.
   На четвертое утро за завтраком дядя Освальд сделал фатальное заявление. Он принес письмо своего брата, на самом деле написанное Пруденс, и зачитал вслух один абзац:
   – «Относительно Пруденс, старшей, у меня другие планы, так что нет никакой необходимости выводить ее в свет. Она может сопровождать сестер и заниматься с ними, так что они не станут докучать тебе своей болтовней». – Он посмотрел через стол на Пруденс и спросил: – Ты знаешь, что задумал твой дед? Мой братец всегда был эгоистом. Продержать тебя рядом с собой до глубокой старости – это очень на него похоже. – Он фыркнул и отложил письмо в сторону. – Я наблюдал, как ты относишься к сестрам. Ты ведь замечательно о них заботишься, правда?
   Пруденс заморгала от неожиданной похвалы. Она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь сказал ей доброе слово. Дядя Освальд с воодушевлением кивнул.
   – Ты добрая, славная девушка, Пруденс Мерридью, и – черт побери! – ты получишь свой шанс! Может быть, тебе недостает ослепительного вида твоих сестер, но я уверен, что мы найдем тебе отличную партию. Есть множество здравомыслящих мужчин, которые ценят в жене не только красоту. Мы найдем тебе мужа, милая, не беспокойся! Ты не потратишь свою жизнь, хлопоча вокруг чужих людей и приглядывая за эгоистичными стариками.
   – Но она у... – начала Чарити и умолкла под пристальным взглядом Пруденс.
   – Все хорошо, дядя Освальд, – заверила Пруденс. – Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Я очень довольна своей жизнью. Я рада стать компаньонкой своим сестрам и выходить вместе с ними. Это будет так весело.
   Дядя Освальд с жалостью улыбнулся ей:
   – Милая, благородная девочка. Тебе недостает красоты, но у тебя поистине прекрасная душа.
   Пруденс стиснула зубы и заставила себя улыбнуться. Следующая его фраза стерла улыбку с ее лица.
   – Сначала я вывезу тебя одну, без сестер. Если свет будет хлопать глазами, ошеломленный стайкой красавиц, у тебя не останется ни одного шанса. – Дядя решительно кивнул и с удовольствием занялся яичницей. – А когда ты будешь надежно устроена, мы позволим этим бриллиантам ослепить мир.
   Сэр Освальд лучезарно улыбнулся внучатым племянницам, и не успела Пруденс придумать что-нибудь, чтобы заставить его переменить намерения, как подали карету, и они отправились за покупками.
   Теперь, спустя неделю, проведенную в Лондоне, стало совершенно очевидно, что дядюшка не собирается отступать от своих намерений. Он не намерен представить свету Чарити, Фейт и Хоуп, пока Пруденс не выйдет замуж! И никакие просьбы Пруденс не могли сдвинуть его с этой позиции.
   – Простите, – безнадежным тоном сказала Пруденс собравшимся вечером в гостиной сестрам, – хотя дядя Освальд очень добрый и великодушный, на свой лад он такой же упрямый и невосприимчивый к доводам, как дедушка!
   – Ты должна рассказать ему о Филиппе, – заявила Хоуп. – Это единственный выход. Как только он узнает, что ты уже помолвлена, он не станет держать нас взаперти.
   – Я не могу рассказать ему о Филиппе, – устало объяснила Пруденс. – Я обещала Филиппу, что никому ничего не скажу, пока он мне не разрешит, а ты знаешь, что я никогда не нарушаю своих обещаний.
   – А можно нам рассказать дяде Освальду о Филиппе? – спросила Фейт.
   Пруденс закусила губы.
   – Я бы не стала рисковать. Он может не подчиниться дедушке в мелочах, таких как балы и танцы, но брак – совсем другое дело. Кроме того, он, наверное, решит, что Филипп неподходящая партия – младший сын из ничем не примечательной семьи, без состояния! – Она вздохнула. – И поскольку Оттербери живут рядом с Дерем-Кортом, он может связаться с дедушкой... – Она покачала головой. – Тогда мы все окажемся в катастрофическом положении. К тому же за то, что дядя Освальд приютил нас, дедушка оставит его без гроша – вы же помните, как он постоянно возмущался поведением брата.
   – А мне нравится поведение дяди Освальда! – воскликнула Хоуп, кружась в новом платье.
   Чарити кивнула.
   – Будем надеяться, что он не отправит дедушке счета за мантильи. Тогда он сразу поймет, в чем дело. Но, Пруденс, милая, кажется, дядя Освальд очень романтичен. Неужели он не порадуется, что ты уже нашла себе мужа?
   Пруденс состроила гримаску.
   – Да, но дядя к тому же амбициозен и немного сноб. Вспомните, как он упоминал герцогов, которых вы, бриллианты, должны ослепить! Так что, не говоря уж о моем обещании, вы разве забыли, что Филипп работает в дедушкиной Восточной торговой компании и что дядя Освальд тоже с ней связан? Вы действительно считаете, что он придет в восхищение от новости, что один из его работников, без гроша в кармане, к тому же постоянно живущий в Индии, больше четырех лет назад тайно обручился с его старшей внучатой племянницей? Я так не думаю!
   Сестры угрюмо вздохнули.
   – Но это еще не все! Филипп потеряет работу и будет не в состоянии содержать жену, я буду опозорена, и нас всех отправят обратно к дедушке.
   – Ну уж нет! Дядя Освальд не такой жадный и противный, как дедушка, – начала Хоуп. – Он определенно...
   – Нет, Хоуп, – покачав головой, перебила ее Пруденс. – Прости, но риск слишком велик. Дядя Освальд чудесный человек, но не следует ждать, что он станет заботиться о нашем благополучии больше, чем о своем собственном. Ты знаешь, чего стоило убедить доктора Гибсона, хотя он видел следы побоев! Но я вам обещаю, что что-нибудь придумаю. И скоро.
   – Ты всегда даешь обещания, – фыркнула Хоуп.
   – И всегда их выполняю, – спокойно ответила Пруденс.
   – Ты не возражаешь, если я поговорю с дядюшкой? Потому что я скорее умру, чем вернусь в Дерем-Корт, – пылко заявила Хоуп.
   – Конечно, нет, милая Хоуп. Если ты сохранишь мою тайну, я буду рада, что ты попытаешься. – Пруденс комично округлила глаза. – Чем больше я уговариваю дядю вывести вас в свет, тем больше он твердит мне о моем благородстве.
   – Нет! Я уже один раз сказал и не намерен терять время на повторение! – решительно заявил дядя Освальд умоляюще глядевшим на него юным прелестницам.
   – Но нам разрешили остаться в Лондоне только на один сезон, – возразила Хоуп. – Дедушка ни за что не позволит нам остаться дольше. Он дал нам только несколько недель, чтобы найти мужей. А Пруденсуже почти...
   – Ей уже почти двадцать один год, – завершила фразу Фейт.
   – И в таком возрасте уже довольно трудно найти мужа, даже с ее прекрасной душой, – торопливо добавила Хоуп, заметив пристальный взгляд Пруденс. – И если нам придется долго ждать, мы тоже останемся ни с чем.
   – Чепуха! – бросил дядя Освальд, оторвавшись от газеты. – Таких красавиц, как вы, расхватают сразу же, стоит вам появиться в свете. Не будьте эгоистками. Дайте сестре найти свое счастье.
   – Но если мы будем выезжать все вместе...
   – Нет! До тех пор, пока ваша сестра не найдет себе жениха, этому не бывать. Наша Пруденс славная девушка, и однажды найдется мужчина, который полюбит ее с первого взгляда, но только если вас рядом не будет, иначе вы его ослепите.
   – А меня не волнует, что Пруденс не найдет себе мужа, – подала голосок маленькая Грейс. – Я тоже сомневаюсь, что выйду замуж. Я буду печальной и одинокой старой девой, обманутой единственной любовью, как тетя Гермиона. Я буду разводить кошек и жить воспоминаниями.
   – Ты выйдешь замуж, детка, – фыркнул дядя Освальд. – Чтобы я этой чепухи больше не слышал. Подумать только – разводить кошек! Гермиона всегда была странной особой.
   Возникло молчание. Сестры обдумывали мрачное будущее.
   – Значит, Пруденс действительно должна выйти замуж, прежде чем Чарити станет выезжать? – вдруг спросила Хоуп.
   Дядя Освальд раздраженно отбросил газету.
   – Я уже сказал, милочка...
   – Я хотела только спросить, а если бы она была помолвлена? – торопливо пояснила Хоуп. – И если бы ее нареченный хотел бы немного подождать со свадьбой. Если бы Пруденс была помолвлена, остальные – Чарити, Фейт и я – могли бы дебютировать в свете?
   – Если бы Пруденс обручилась, то не вижу причин удерживать вас, но Пруденс не обручена, милая моя, так что перестаньте досаждать мне своими просьбами.
   Хоуп торжествующе посмотрела на старшую сестру.
   – Видишь! Мы сможем выезжать. Расскажи ему, Пруденс, – горячо сказала Хоуп.
   Если бы взгляд мог испепелять, то от Хоуп осталась бы только горстка праха. Пруденс не произнесла ни слова. Как она могла это сделать, когда репутация ее избранника, его средства к существованию и перспективы на будущее зависели от ее молчания? Кроме того, она обещала не раскрывать свой секрет никому, кроме сестер.
   Дядя Освальд вдруг подозрительно нахмурился.
   – Ты должна что-то сказать мне, милая?
   – Нет, дядя, вовсе нет. – Пруденс дрожащими руками пыталась вдеть в иголку пурпурную шелковую нитку.
   – Если ты ему не скажешь, это сделаю я, – в порыве страсти заявила Хоуп. – Это нечестно. Почему мы должны рисковать из-за того, что Фи...
   – Замолчи, Хоуп! – вскочила Пруденс. – Ты не имеешь права...
   – Тихо! – повысил голос сэр Освальд. Он посмотрел на племянниц, и его лицо залилось краской гнева. – Хитрости и обман? В моем доме? Вы обе, – он указал на Фейт и Грейс, – вон из комнаты! Сейчас же! – бушевал дядя.
   Девушки выбежали вон.
   Пруденс пыталась собраться с мыслями. Чарити или Хоуп в любой момент могут сказать, что она тайно обручилась, и тогда он захочет узнать имя жениха. Пруденс, зная, какой это нанесет вред ее жениху, поклялась хранить тайну, пока Филипп не позволит открыть ее. Нужно что-то делать. Но что?
   – Ну, девочки? – Дядя Освальд переводил взгляд с одной внучатой племянницы на другую. Все молчали. Тогда он обратился к Хоуп: – Ну, мисс Хоуп, выкладывай! Твоя сестра тайно обручилась?
   Хоуп кивнула и разразилась слезами, Чарити, всхлипывая, вторила ей.
   – Господи помилуй! И почему женщины всегда плачут? – проворчал дядя Освальд. – Прекратите этот кошачий концерт. – Подождав, пока шумные рыдания немного стихнут, он обратился к Пруденс: – Теперь, голубушка, придется тебе объяснить, в чем дело. Кто этот негодяй, что заморочил тебе голову и заставил обмануть опекуна?
   Пруденс отчаянно искала выход. Она не могла сказать правду. Она обещала Филиппу, что будет уважать его просьбу.
   – Э... Уверяю вас, сэр, он вполне приличный джентльмен.
   Дядя Освальд фыркнул:
   – Приличный джентльмен не станет впутываться в тайные обручения за спиной у старших.
   – Он ведет очень уединенную жизнь, и... суета и беспокойства публичного праздника не принесут ему радости.
   – Есть большая разница между скромной церемонией и тайной, – презрительно хмыкнул дядюшка. – А теперь хватит ходить вокруг да около. Выкладывай имя этого проходимца!
   У Пруденс голова пошла кругом.
   – Это... это... – Она не могла выдать Филиппа. Не могла.
   – Говори сейчас же!
   – Это... – Пруденс буквально из ниоткуда пришло на ум одно имя. Так фокусник вынимает из воздуха цветы и голубей. Накануне вечером она слышала, как две дамы обсуждали знаменитого отшельника и холостяка, который никогда не бывает в Лондоне. – Это герцог Динзтейбл!
   В комнате воцарилась тишина. Хоуп и Чарити изумленно уставились на старшую сестру мокрыми от слез глазами.
   – Герцог Динзтейбл? – проговорил дядя Освальд, ошеломленный этим известием. – Ты тайно обручилась с герцогом Динзтейблом?
   – Да. – Пруденс постаралась радостно улыбнуться, отчаянно пытаясь вспомнить все, что слышала вчера об этом человеке.
   – Это тот, которого прозвали Отшельник Нед?
   Пруденс кивнула.
   – Динзтейбл? Который ненавидит город? Годами не бывает в Лондоне? И живет в какой-то забытой Богом дыре в Шотландии?
   Пруденс снова кивнула. Она была довольна собой. Герцог Динзтейбл. Это весьма вдохновляюще. Герцог Динзтейбл мог быть странным, даже эксцентричным, но он сказочно богат. И если он никогда не появляется в Лондоне, дядя Освальд не сможет потребовать у него объяснений по поводу тайной помолвки. Конечно, он может написать письмо, но письма идут долго, и, вероятно, герцог-отшельник не ответит на него. Это передышка, хотя и временная.