Грейси Анна. Беспечный повеса

   Пруденс посмотрела на его белье. Через мгновение он сбросил его. И Пруденс уперлась взглядом в его грудь. Медленно, очень медленно она опустила взгляд. Пришла ее очередь смотреть во все глаза.
   Нет, он не красив. Он великолепен.
   Гидеон взял ее на руки и понес к кровати. Она почувствовала себя невесомой, хрупкой, женственной. Прежде она только однажды испытывала такие чувства, тогда он тоже держал ее на руках.
   И вот они оказались в постели, в объятиях друг друга, касаясь, лаская, изучая.
   Гидеон был так осторожен, помня о ее синяках, что ей хотелось заплакать. Руками, дрожавшими от сурово обуздываемого желания, он повернул ее на правый бок, меньше пострадавший от побоев, и начал изучать ее тело, целуя, поглаживая, касаясь языком. От его прикосновений она чувствовала себя красавицей. Пруденс, ведомая инстинктом, тоже прикасалась к нему, целовала, гладила, ожидая ответного наслаждения, и едва была способна думать.
   Его руки двигались с нарочитой медлительностью. Они скользили, то усиливая нажим, то ослабляя. Пруденс дрожала, наслаждаясь каждым новым ощущением. Он описывал пальцами легкие круги под ее грудью, и Пруденс выгнулась ему навстречу, зажмурив глаза, словно волна удовольствия могла захлестнуть их.
   Ее кожа, казалось, стала прозрачно-тонкой и болезненно-чувствительной. Малейшая ласка, словно не встречая преграды, тут же отдавалась глубоко внутри: настойчивое касание губ, прикосновение большой горячей руки, легкая щекотка от завитков на его груди.
   Гидеон продвинулся чуть выше и легко прошелся пальцами по выпуклости груди. Она изогнулась, стремясь к нему и моля о большем.
   Гидеон лизнул набухший сосок, и словно теплые воды омыли ее. Он оторвал рот, и холодный ночной воздух пробежал по ее разгоряченной влажной коже. Ослепленная неведомыми ощущениями, Пруденс снова притянула его голову к себе.
   Дальше...
   Его губы сомкнулись вокруг соска в жарком обладании. Наконец! Застонав, Пруденс выгнулась так, что чуть не свалилась с кровати. Только сейчас она в смятении открыла глаза.
   Гидеон издал низкий гортанный звук и взял в рот другую грудь. Жаркое неистовое ощущение затопило ее, прежде чем она успела слово вымолвить.
   Пруденс смутно почувствовала, как его руки касаются внутренней поверхности ее бедер, и поняла, что он готов взять ее. Она пыталась укрепить свой дух перед тем, что последует дальше, но он просто положил руку, горячую, нежную, прикрыв низ ее живота. И Пруденс отдалась наслаждению, которое дарили его губы, лаская ее грудь.
   Тем временем его рука начала двигаться. Пальцы легко поглаживали, нежно нажимали, кружились с мучительной медлительностью. Каждое его движение вызывало сладкую дрожь. Постепенно ритмичное поглаживание стало настойчивее, все еще оставаясь слишком легким, слишком медленным и мучительным. Пруденс прижалась к нему, и длинный сильный палец скользнул внутрь, усилив ритмичную ласку.
   Пруденс безотчетно то двигалась навстречу, то отступала, то отклонялась в сторону. Она хотела, чтобы эта мучительная ласка прекратилась... чтобы она никогда не кончалась... хотела... хотела...
   Она не знала, чего хочет, и это мучило ее. Терзало. Ошеломляло. Она крепче обхватила Гидеона, без устали двигаясь в яростном ритме.
   Она почувствовала, как шевельнулась его рука, и чуть не свалилась на пол, когда наслаждение, фейерверком взрываясь внутри, грозило разорвать ее на части. Ее охватила бесконтрольная дрожь. Что происходит? Пруденс малодушно попыталась оттолкнуть Гидеона, но тело помимо ее воли стремилось к нему навстречу, требуя и моля продолжения. Казалось, какая-то неведомая властная сила распоряжалась ее телом, не обращая внимания на сознание. Пруденс, словно опавший лист, кружилась в бурном потоке, который влек ее к водопаду.
   Руки Гидеона снова двинулись, и все мысли оставили ее.
   Тело Гидеона вибрировало, как стрела на туго натянутой, грозящей вот-вот лопнуть тетиве. Он больше не мог сдерживаться. Одним движением он вошел в нее. Мышцы ее лона сомкнулись вокруг его мужского естества, и Пруденс начала двигаться вместе с ним в жарком первозданном ритме. Он чувствовал, что она близка к кульминации. Потрясенная, она панически вскрикнула.
   – Я здесь, любимая, не надо этому сопротивляться.
   Она вцепилась в него, он крепче прижал ее, чувствуя ее судорожные спазмы. Достигнув финала, он будто стал с ней единым целым и провалился в блаженное небытие.
   За окном было еще темно. Первые птицы защебетали в кронах деревьев, окружавших постоялый двор. Скоро рассвет. Ветер стих. В воздухе тянуло холодом.
   Гидеон выбрался из постели и подошел к камину. В золе тускло вспыхивали последние угольки. Помешав их, он добавил щепок, потом угля, пока огонь снова не озарил золотистым светом комнату, наполняя ее теплом. Он не хотел, чтобы эта ночь кончалась. Кто знает, что принесет рассвет. Он никогда не доверял рассвету.
   Снова скользнув под одеяло, он посмотрел на спящую женщину. Боже, как она красива. Бледная шелковистая кожа порозовела, огненные волосы сверкающим каскадом буйных кудрей разметались по подушке. Гидеон взял в руки ее локон, и он властно обвился вокруг его пальца. Взглянув на ее нос, Гидеон улыбнулся. Какие женщины смешные. Она ненавидит свой нос, милый носик, который она частенько презрительно морщила, глядя на него. Он замечательный. Наклонившись, Гидеон тихонько поцеловал ее в нос.
   Что-то пробормотав, она шевельнулась и попыталась оттолкнуть его.
   Гидеон лежал, глядя на маленькую женщину и думая о ночи, которую они провели вместе. Он считал, что знает все о том, что происходит в спальне. И не догадывался, что это может быть так.
   Кто бы мог поверить, что одно ее дыхание может глубоко растрогать? Она для него дороже жизни.
   Он привык любить легко... Но любить глубоко... это было для него внове.
   Она повернулась, одеяло съехало. В отблесках пылающего в камине огня она казалась золотисто-розовой.
   Желание снова охватило его.
   От утренней свежести она повела нагим плечом. На нежной коже расплывался отвратительный синяк. Гидеон поцеловал ее плечо. Она вздохнула и улыбнулась сквозь сон. Значит, она не чувствует боли. Он снова поцеловал плечо, и она повернулась, откидывая одеяло.
   Его взгляду открылась грудь, увенчанная розовым соском. Он легко коснулся его губами. Грудь восхитительна, но сейчас у него другая цель. Гидеон прокладывал дорожку поцелуев по ее телу, опускаясь все ниже, исследуя каждый изгиб. Во сне она потянулась к нему, повернулась, и он достиг своей цели.
   Он почувствовал жар и солоноватый вкус женщины. Его женщины. Раньше он не знал, не верил, что такая существует. Та, которая разглядит в мужчине душу, сделав ненужными притворство и уловки. Он припал губами к ее женскому естеству.
   – Г-гидеон? – Ее голос звучал удивленно, неуверенно и немного смущенно.
   – Доброе утро, любимая, – сказал он и продолжил ласки.
   Она задохнулась, но не произнесла ни слова. Свое наслаждение она выражала вскриками, вздохами, тихой дрожью. Конвульсивно сжимая его волосы, она отдавалась блаженству. Когда он довел ее до финала, она, содрогнувшись, вскрикнула. У нее вырвались слова, которых он когда-то страшился и которые теперь жаждал услышать:
   – Я люблю тебя.
   Пруденс вздохнула. Было чудесное солнечное утро, один из тех дней, когда, казалось, вся Англия улыбается. Она смотрела в окно кареты на зеленые поля, чистые процветающие деревни, покатые холмы.
   Она знала, что они с Гидеоном поженятся.
   Ей бы парить в облаках от счастья. Но один вопрос мучил ее, постоянно напоминая о себе, словно бальной зуб.
   Он действительно хочет жениться на ней?
   Он пылает к ней страстью, беспокоится о ней, теперь она это знала. Как она могла этого не знать после полной блаженства ночи? И такого же утра.
   Но он в самом деле стремится жениться на ней так, как она хочет стать его женой? И любит ее так, как любит его она?
   Потому что он этого еще не сказал. Не сказал простые слова: «Я люблю тебя». Он говорил «хочу», «нужна», но слово «люблю» так и не прозвучало. Он так и не произнес: «Ты выйдешь за меня замуж?»
   Он поступит, как подобает благородному человеку? Было его решение жениться очередным порывом спасти ее? Покорностью судьбе?
   Если это так, Гидеон не дал ей этого заметить, он великодушен. Но она, вероятно, почувствовала бы это.
   Получить только доброту, великодушие, благородство, долг, но не любовь... Нет, она скорее бы умерла.
   Он хочет ее и сейчас, она знала это, чувствуя на себе его взгляд. Познание его все еще наполняло ее тело радостной дрожью. Но он не сказал ничего более. Желание и страсть прекрасны, она должна это признать, но ей этого недостаточно.
   Настоящая любовь растет и развивается. Именно так любить и быть любимой мечтала она всю свою жизнь.
   Она должна знать. Ей нужно спросить его. Но это так трудно. Она снова вздохнула.
   – Ты третий раз вздыхаешь за последние несколько минут. Что случилось, Пруденс? – Голос Гидеона звучал нежно и заботливо.
   – Мне нужно... нужно кое-что у тебя спросить.
   – Да?
   – Немного трудно задать этот вопрос, – торопливо сказала она, – после такой ночи... блаженства...
   – Вот как, блаженства?
   Пруденс почувствовала, что краснеет.
   – Да. Но когда в тот день в гостиной у леди Августы ты сказал: «Приди, любимая моя, С тобой вкушу блаженство я», что именно ты имел в виду?
   Гидеон молчал, поэтому Пруденс поспешила объяснить:
   – Ты великодушно назвал меня своей невестой, когда Филипп публично унизил меня. Ты сказал дедушке, что я – твоя будущая жена... ты взял обязательство... Я знаю, что у тебя благородное сердце, и ты женишься на мне, чтобы защитить меня. Поэтому я не сомневаюсь в твоих намерениях.
   Его глаза потемнели.
   – Но тогда в Бате ты хотел, чтобы я стала твоей любовницей?
   Гидеон пристально посмотрел на нее, и она смущенно поежилась.
   – Прости, но мне нужно знать. Все в порядке, если ты решишь... – Совсем не все в порядке, но она отчаянно хотела знать правду. – Мне... просто нужно определиться. Для себя. Я знаю, что это ничего не изменит. Но пожалуйста, скажи мне. – Заметив, что, не чувствуя боли, она выкручивает себе руки, она скромно положила их на колени, как подобает леди.
   – Ты закончила, Имп? Она подняла глаза.
   – Д-да.
   Он взял ее руку в свои ладони. Пруденс приготовилась с достоинством принять правду, какой бы горькой она ни была.
   – Во-первых, позволь мне прояснить ситуацию. Я не предлагал тебе стать моей любовницей. Что навело тебя на эту мысль?
   – Филипп сказал...
   – Мне следовало догадаться, – покачал головой Гидеон. – Я думал, все в прошлом.
   Пруденс закусила губу и кивнула:
   – Да. Это так. Прости. Я сначала подумала, что ты в очень неопределенной форме делаешь мне предложение. Но он утверждал, что ты, сказав «Приди, любимая моя, с тобой вкушу блаженство я», говорил только о покровительстве. – Ее щеки снова вспыхнули, а тело охватила сладостная дрожь, когда она вспомнила предыдущую ночь. Он подарил ей блаженство, которое она даже не могла вообразить. – Поэтому у меня не было уверенности.
   Прикрыв глаза, он опустил лицо в ладони. У него вырвался то ли смех, то ли стон.
   – Этим стихотворением, моя любимая, не повеса просил стать тебя его любовницей, а бедный беспомощный глупец, отчаянно влюбившийся в первый и последний раз в жизни, путано сделал первое предложение в жизни.
   Пруденс задохнулась. «Влюбившийся в первый и последний раз в жизни? Отчаянно влюбившийся?»
   Гидеон покачал головой и сконфуженно улыбнулся.
   – Как видишь, я не слишком умею делать предложения – не было практики. Я отчаянно хотел уговорить тебя, но ничего не получалось. Так что пришлось призвать на помощь поэзию. – Он чуть отстранился и провел рукой по волосам. – Господи, я думал, это было романтично!
   – Было, конечно, было! – Пруденс снова схватила его руки. – Прости, что я усомнилась в тебе. Просто это...
   – Мое достойное сожаления прошлое, я знаю. Но я больше не повеса. Для меня в мире существует только одна женщина – моя Пруденс.
   И в подпрыгивающей на ухабах карете он опустился на одно колено, взял руку Пруденс и сказал:
   – Любимая, ты выйдешь за меня замуж и сделаешь меня счастливейшим мужчиной на свете?
   – Да, – выдохнула она, почти не видя Гидеона сквозь слезы. – Да, с радостью. Я так счастлива. Как печально, что у меня оставались сомнения, после того как мы... мы... э-э... – Она замолчала, не умея подобрать слова к тому, что они совершили вместе.
   – Вкусили блаженства? – поднимаясь, подсказал Гидеон. Его светящиеся нежностью глаза лукаво блеснули.
   – Да.
   Переполненная чувствами, которые искали выхода, Пруденс бросилась ему на грудь, и они упали на сиденье. Она обвила руками его шею и целовала его в губы, подбородок, скулы, снова в губы.
   – Я люблю тебя, Гидеон. Я так тебя люблю!
   – Пруденс, – простонал он. – Ты моя любовь, моя жизнь, мое сердце.
   Она жадно исследовала его руками, губами, словно пробуя его на вкус, дрожа от удовольствия и страсти. Она хотела его всего целиком.
   – Можно, я расстегну твою рубашку?
   – Ты можешь расстегнуть все, что пожелаешь, – улыбнулся Гидеон.
   – Просто мне хочется прикоснуться к тебе, ты такой восхитительный, – пробормотала она, потянув за полы рубашки.
   – Тогда действуй, любимая. – Он потянулся к ней, но Пруденс его остановила.
   – Нет, теперь моя очередь. Пожалуйста, сиди спокойно.
   Гидеон откинулся назад, в его глазах плясали веселые огоньки.
   – Ты любишь командовать?
   Ее руки исследовали каждый участок его тела, изучая, открывая для себя разницу между мужским и женским телом, восхищаясь его мощной силой, твердыми мышцами там, где у нее была нежная плоть, легкими завитками волос.
   Вспомнив, как поступал он, Пруденс провела языком по его коже, сначала немного неуверенно. Так вот каков вкус любви! Чуть солоноватый, немного резкий и опасный, но такой правильный. Его грудь, покрытая твердыми мышцами, легкой порослью темных волос щекотала ей губы. Она нашла темный кружок соска, так похожий на ее и такой отличный. Вспомнив, какое наслаждение она испытала накануне, Пруденс тронула его сосок кончиком языка и лизнула его. Гидеон застонал от удовольствия. Этот звук дал ей почувствовать силу своей женственности. Она занялась другим соском, то проводя по нему языком, то втягивая в рот, чувствуя, как нарастает его возбуждение. Как обидно, что им придется ждать. Она потерлась об него, и он снова застонал.
   – Пруденс, ты меня убьешь.
   – Мм... – протянула она, прижимаясь к его груди.
   Она снова лизнула его сосок, чуть прихватив его зубами.
   Его тело содрогнулось, сдержанности как не бывало. Гидеон припал губами к ее рту, его руки лихорадочно ласкали ее. Всякий раз, когда он выгибался под ней, напряжение и жажда все с большей силой охватывали ее. Гидеон открыл ей прошлой ночью и сегодня утром, что это значит. Она почувствовала, что ее юбки поднялись.
   – Гидеон? В карете?
   – Да, любимая, в карете.
   Пруденс улыбнулась. Она видела, что ей еще многое предстоит узнать, и не могла дождаться, когда их тела сольются воедино. Как быстро это стало привычкой. Нет, не привычкой – необходимостью. Она тосковала по его прикосновениям, страстно желая слияния. Нетерпеливыми руками она расстегнула его бриджи. На этот раз никаких нервных разговоров. Она нежно и нерешительно потянулась, чтобы прикоснуться к нему. Застонав от удовольствия, он выгнулся навстречу ее руке. С нарастающей уверенностью она изучала его мужское естество, жар и мощь, шелк и сталь.
   Застонав, Гидеон поднял ее и усадил себе на колени. Она все еще удивлялась тому, что он поднимал ее легко, словно пушинку. Но она обо всем забыла, когда он показал ей путь к наслаждению. Опустив ее на себя, он показал ей движения. Все исчезло.
   Остался только ритм. Сила. Страсть. Обладание.
   Запрокинув голову, Пруденс последовала за голосом природы.
   – Дерем всегда был мрачным субъектом, но последняя его выходка перешла все границы. – Леди Августа снова обняла Пруденс. Она постоянно делала это с тех пор, как несколько дней назад Пруденс и Гидеон возвратились в Бат. – Но теперь ты среди тех, кто тебя любит.
   Пруденс в ответ обняла леди Августу, не в силах произнести ни слова. Покинув мрачный Дерем-Корт, она прошла долгий путь. Серые унылые дни остались в прошлом. Теперь ее мир был наполнен любовью, сверкал и переливался радостными красками. Она уже почти забыла ужасную поездку с дедом. Все миновало. Настали блаженные дни любви и тайные мгновения экстаза. Гидеон любит ее. Она выйдет за него замуж.
   – На чердаке завелись летучие мыши! – покачал головой сэр Освальд. Несколько минут назад он прибыл из Норфолка, и сейчас все собрались в гостиной в доме леди Августы. – Это стало заметно!
   Пруденс и Гидеон недоуменно переглянулись.
   – Я вас не понимаю, сэр Освальд, – сказал Гидеон.
   – С головой не в порядке, – пояснил пожилой джентльмен. Снова никто ничего не понял, и он добавил: – У моего брата Теодора. Болтает какую-то чепуху. Постоянно бредит о Пруденс и об остальных! Путает Пруденс с ее матерью. – Сэр Освальд снова покачал головой.
   – Он ненавидит мою мать, – вставила Пруденс. – Он винит ее в том, что его сын покинул Дерем-Корт и больше туда не вернулся.
   – Твоя мать не имеет к этому никакого отношения, – фыркнул сэр Освальд. – Твой отец оставил Дерем-Корт по той же причине, что и я: с Теодором было просто невозможно жить!
   Наступила короткая тишина.
   – Вы все думаете, что я не должен был позволить ему воспитывать пять маленьких девочек, и вы правы. – Он вытер платком лоб. – Да, с ним невозможно было ужиться. Я не мог выдержать того, что он помыкал мной, будто был моим отцом. Ему пришлось пережить тяжкие времена. Потеря единственного наследника – твоего отца – на долгие годы отравила ему жизнь. – Сэр Освальд печально посмотрел на собравшихся. – Может, тогда у него начались странности, и со временем они усугублялись.
   – Вы хотите сказать, он не в своем уме? – прямолинейно спросил Гидеон.
   Сэр Освальд кивнул.
   – Это резкое выражение, но точное. Я об этом понятия не имел. Когда он приехал в Лондон, он показался мне несколько неуравновешенным, но он всегда не выносил, если ему перечили. Но теперь... – Он поморщился. – Несет какой-то бред о Пруденс. Грозится ее убить. Проклинает каких-то ее ублюдков, прости за выражение, моя дорогая. – Сэр Освальд повернулся к Гидеону. – Кричит, что Пруденс довела его до долговой тюрьмы. Боже милостивый, в этом ему надо винить только самого себя!
   – Да, он упоминал долговую тюрьму, – сказала Пруденс, – но я ничего не поняла.
   Сэр Освальд помрачнел.
   – Об этом нелегко говорить, но я скажу начистоту. Он растратил твои деньги, Пруденс, и деньги твоих сестер – тоже. Вот почему он тебя похитил. На следующей неделе тебе исполнится двадцать один год, и ты станешь законным опекуном сестер. Теодор думал, что, если запрет тебя в Дерем-Корте, остальные сестры тоже вернутся, и никто ничего не узнает.
   Пруденс вздрогнула.
   – Вы хотите сказать, что у нас нет денег? Мои сестры и я...
   – Успокойся, детка. Вы получите свое наследство. Я во всем разобрался и все уладил, не тревожься. Все вложено в ценные бумаги, цело и невредимо, и даже с некоторой прибылью.
   – Но вы не можете...
   – Вздор! – отмахнулся от возражений Пруденс сэр Освальд. – Вы все равно унаследуете мое состояние, когда я сыграю в ящик, так какая разница? Кроме того, я должен хоть немного искупить свою вину. Ведь оставил вас на долгие годы с Теодором. Я должен был присматривать за вами, но не сделал этого, и всю жизнь меня будет мучить совесть. Я не могу исправить прошлого, но в силах хотя бы обеспечить вас, так что не спорь, милая. – Он сконфуженно засопел.
   Леди Августа задала вопрос, который вертелся у всех на языке:
   – Что будет дальше?
   – Я не могу запереть его в сумасшедшем доме, чтобы весь свет болтал об этом, – вздохнул сэр Освальд. – Поэтому я спрятал его в Дерем-Корте, подальше от людских глаз. Нанял надежных людей, чтобы о нем заботились. Некий доктор Гибсон согласился следить за этим делом. – Оглядев собравшихся, сэр Освальд добавил: – Я не мог оставить его на свободе. Он кого-нибудь убьет! Теодор совершенно обезумел, мои дорогие. – Он помолчал, разглядывая свои ногти, и вскользь добавил: – Вы не поверите, что мой брат сделал с молодым Оттербери, когда тот явился к нему.
   – Оттербери приходил к нему?! – воскликнул Гидеон. – Зачем?
   – Кажется, он думал, что Теодор ему что-то должен за сообщение, что Пруденс с девочками в Бате, – пожал плечами сэр Освальд.
   Раздались возмущенные возгласы.
   – Надеюсь, ты указал этому отвратительному типу на дверь! – пылко воскликнула леди Августа.
   – О нет, – с невинным видом ответил сэр Освальд – Я с ним согласен. Ему кое-что причиталось.
   – Освальд! Как ты мог? – брезгливо сказала леди Августа.
   – Поэтому я проводил его к Теодору, – как ни в чем не бывало продолжил сэр Освальд. Он тщательно полировал ноготь крошечным кусочком замши. – И конечно, запер дверь. Вы знаете, я не мог позволить брату бродить по округе.
   – Что произошло?
   – О, было много шума, треск, удары, но я не из тех, кто подслушивает под дверью. Воспитание не позволяет. Я вернулся через полчаса, решив, что они уже закончили беседу, и когда открыл дверь... Так странно! Молодой Оттербери был весь в грязи. Боже, в каком он был состоянии! Из носа текла кровь —, Теодор его сломал, – одно ухо распухло. Весьма странно! Одного или двух зубов не хватает, весь синий. Изящный костюм изорван в клочья, буквально в клочья. Все пуговицы оторваны. – Он печально покачал головой. – Какой был красивый костюм. Наверное, стоил ему кучу денег. А Теодор все испортил. Клоттербери, шатаясь, бросился вон и помчался домой, будто за ним собаки гнались. – Он лукаво оглядел всех и невинно улыбнулся. – Он ведь получил свою награду? Никто не скажет, что Мерридью не платит долгов.
   Гидеон расхохотался и обнял Пруденс.
   – Отличная работа, Освальд, – всплеснула руками леди Августа. – Я тоже позаботилась о будущем Оттербери. Он ведь работает в компании приятелей Мод. И мы подобрали ему прекрасный пост. Маленький остров в южном полушарии, довольно удаленный, но исключительно мирный. Ему, кажется, придется присматривать за овцами. Жаль, что его жена и будущий ребенок не смогут составить ему компанию... мне говорили, что на острове ужасно ветрено.
   Снова раздался смех.
   Леди Августа удовлетворенно кивнула.
   – А теперь хватит об этом отвратительном человеке. Освальд, нам предстоит свадьба.
   К удивлению Пруденс, дядя Освальд посмотрел на леди Августу и покраснел.
   – Ох, Гасси!
   К изумлению Гидеона, тетя Гасси тоже вспыхнула.
   – Я имею в виду этих детей, Освальд! Пруденс и Гидеона! – запальчиво сказала она. – Их свадьбу, а не... другую.
   – Ах да, конечно, – согласился сэр Освальд.
   Но он не сводил глаз с тетушки Гидеона. Румянец долго не сходил с ее щек.
   Пруденс посмотрела на Гидеона округлившимися глазами. Дядя Освальд и леди Августа? Гидеон, подмигнув, улыбнулся и поднес ее руку к губам.
   Сэр Освальд прокашлялся.
   – Церковь Святого Георгия на Ганновер-сквер, полагаю. Гидеон вопросительно посмотрел на Пруденс.
   – Где ты захочешь, любимая.
   – В Батском аббатстве, через неделю, если Чарити и Эдуард успеют приехать. Я хочу, чтобы они были вместе с нами.
   – Никто не хочет жениться на Ганновер-сквер? – проворчал дядя Освальд, метнув взгляд на леди Августу.
   Снова залившись краской, она обратилась к Гидеону:
   – Куда ты повезешь Пруденс в свадебное путешествие, племянник?
   Посмотрев на свою невесту, Гидеон улыбнулся:
   – В Италию, конечно.
   У Пруденс перехватило дыхание.
   – В Италию? – только и смогла вымолвить она. Она сжала его руку, на ее губах расцвела улыбка, на глаза навернулись слезы. – В Италию.
   – Но почему в Италию? – поинтересовалась леди Августа среди взволнованных восклицаний.
   Гидеон театрально вздохнул:
   – Кажется, мне придется срочно покинуть страну. Мой портной преследует меня из-за того, что кто-то по неосторожности бросил его счета в огонь.
   Ближе к вечеру Пруденс и Гидеон уютно устроились в маленькой гостиной в доме леди Августы. Он раскинулся на софе, Пруденс прижалась к нему. В камине потрескивал огонь. На улице шумел ветер, дождь стучал в окно.
   – Знаешь, Имп, – сказал Гидеон, – оглядываясь назад, я понимаю, что потратил годы на безделье и глупости. Без всякой цели.
   – Что ты хочешь этим сказать? Разве может быть цель у безделья?
   – Еще как может. Легкомысленной жизнью, которую я вел, я пытался избежать любви. Я считал ее слабостью и состоянием крайней уязвимости. Я думал, моего отца убила любовь. Но ошибался. Его убила потеря любви.
   Пруденс взяла руки Гидеона в свои ладони и горячо сказала:
   – Нет, это он ошибался. Он потерял свою жену. Но у него остался ты, сын, чтобы любить и быть любимым. Если бы он, вместо того чтобы думать о себе, подумал бы о тебе, он вспомнил бы об этой любви. И она исцелила бы его. Даже если тебя никто не любит, то всегда найдется кто-то, кто нуждается в твоей любви. Всегда. Нужно только оглядеться вокруг себя.
   – Как сделал я. – Гидеон нежно поцеловал Пруденс. – И увидел тебя, сидевшую на краешке египетского кресла, напуганную, сжимавшую в руках большую сумку. И влюбился. А потом ты защитила меня от своего дядюшки, и я влюбился еще сильнее. Я никогда не верил, что это возможно.
   – Я – тоже, но я долго сопротивлялась этому чувству, – застенчиво призналась Пруденс. – Я думала, что поддалась на уловки повесы. Но оказалось, меня влекло твое сердце. Я люблю тебя, больше, чем могла поверить.
   Он крепче обнял ее.
   – И я тебя люблю. Я никогда не отпущу тебя, Пруденс, никогда. Даже если ты захочешь сбежать от меня, я пойду за тобой.
   Уютно устроившись в кольце его рук, она обняла его.
   – Я на этом настаиваю. Я никогда не верила, что мамино обещание станет для меня реальностью. Но все сбылось: солнце, смех, любовь, счастье. – Она прижалось щекой к его шее. – Все оказалось правдой.
   – Все? А как насчет солнца? – Гидеон посмотрел на барабанящий по окнам дождь, потом на яркую головку сидящей рядом с ним женщины. Она посмотрела на него и улыбнулась.
   – Да. Теперь я вижу солнце.