Мистер Коллиер сказал:
— Это называется «Рождество вдвоем».
— Почему?
— Ну, видите ли, эти рога, они символизируют рождественские подарки, но вроде бы в античной форме. А «вдвоем» придает номеру несколько сексуальный оттенок. Любой номер, в названии которого есть «вдвоем», имеет успех.
— Ну, у нас уже есть «Д?ома вдвоем», — сказала мисс Мэйдью, — и «Мечта вдвоем».
— Ну, знаете, «вдвоем» никогда не бывает слишком много. Может, вы все-таки скажете, что тут вульгарно? — жалобно попросил мистер Коллиер.
— Ну, например, эти рога изобилия.
— Но это же классика, — возразил мистер Коллиер, — это же Греция.
— И эти почтовые ящики тоже.
— Почтовые ящики?! — истерически воскликнул мистер Коллиер. — Что дурного вы нашли в почтовых ящиках?1
— Ну, милый мой, — ответствовала мисс Мэйдью, — если вы не понимаете, что дурного в почтовых ящиках, я вам это объяснять не собираюсь. Если вам хочется посадить себе на голову Комитет городских матрон, им я, пожалуй, объясню. Но если тут обязательно нужны эти ящики, покрасьте их в синий цвет, пусть они будут для авиапочты.
Мистер Коллиер сказал:
— Вы что тут, в игрушки играете? — И раздраженно добавил: — Представляю себе, что вы испытываете каждый раз, когда собираетесь отправить письмо.
На сцене, позади режиссера, девушки терпеливо продолжали свой танец под треньканье рояля; каждая покачивала бедрами и поворачивалась к залу то лицом
— предлагая зрителям рог изобилия, то спиной, изгибаясь и демонстрируя кругленькую попку. Разъяренный, он обернулся к ним:
— Неужели нельзя подождать минуту? Дайте мне возможность подумать!
Мистер Дэвис сказал:
— Но это замечательно. Мы вставим это в спектакль.
Ему приятно было противоречить мисс Мэйдью, роскошными духами которой он сейчас наслаждался. Противореча ей, он наслаждался еще и властью над женщиной, выше его по рождению: чувство было такое (лишь самую малость слабее), будто он обладает ею или даже — будто только что ее избил. Он мечтал об этом еще в школе, в одной из мидлендских школ, содержавшихся на деньги попечителей; в мрачном, холодном классе он вырезал на крышке парты и на скамье свое имя и — мечтал.
— Вы и вправду так думаете, мистер Дэвенант?
— Меня зовут Дэвис.
— Простите, мистер Дэвис.
И там ужас, и тут кошмар! — подумал мистер Коллиер: теперь он рассердил нового спонсора.
— Мне это кажется мерзким, — сказала мисс Мэйдью.
Мистер Дэвис положил в рот еще одну ириску.
— Продолжайте, старина, — сказал он. — Продолжайте!
И они продолжали: танцы и песни приятно плескались в сознании мистера Дэвиса, порой нежные и грустные, порой захватывающе веселые. Нежные песни нравились мистеру Дэвису гораздо больше. Когда девушки пели «О, как похожа ты на мамочку мою», он и в самом деле вспоминал свою маму: мистер Дэвис был идеальным зрителем. Какой-то человек появился из-за кулис и крикнул что-то мистеру Коллиеру.
— Что вы сказали? — прокричал в ответ мистер Коллиер, а молодой человек в бледно-голубом джемпере машинально продолжал петь:
О, ваш портрет — Лишь половина Того, что я люблю!
— Вы сказали — елка? — проорал мистер Коллиер.
Я этот ваш декабрь Запомню навсегда…
Мистер Коллиер завизжал:
— Заберите ее немедленно!
Песня неожиданно прервалась на словах: «Вы прямо вторая мама…» Молодой человек сказал: «Вы это дали слишком быстро» — и отправился выяснять отношения с пианистом.
— Я не могу забрать ее, — сказал человек из-за кулис. — Это — заказ. — На человеке был фартук и суконная шапка. Он продолжал: — Пришлось телегу брать и двух лошадей. Лучше сами пойдите и посмотрите.
Мистер Коллиер исчез, но мгновенно возник снова:
— О Боже! — произнес он. — Она же пятнадцать футов высотой. Какой идиот придумал сыграть с нами такую шутку?!
Мистер Дэвис был погружен в счастливейшую полудрему-полумечту: домашние туфли только что согреты для него у камина в дворцовом зале (в камине пылают целые бревна); в воздухе плывет аромат духов из частной коллекции, несколько напоминающих духи мисс Мэйдью; мистер Дэвис вот-вот отправится в спальню с доброй и честной, но аристократического происхождения девушкой, с которой только что сочетался законным браком; венчал их епископ. Девушка немножко похожа на маму мистера Дэвиса.
…ваш декабрь Запомню навсегда…
Вдруг в его сознание ворвались слова мистера Коллиера:
— И к тому же ящик стеклянных шаров и свечи.
— О, — воскликнул мистер Дэвис, — значит, мой маленький подарок уже прибыл?
— Ваш… маленький?..
— Я подумал, почему бы нам не отпраздновать Рождество здесь, на сцене? — сказал мистер Дэвис. — Я люблю лично знакомиться со всеми-всеми актерами, актрисами — по-дружески, по-домашнему. Немножко потанцуем, споем песенку-другую… — Предложение явно не вызвало ответного энтузиазма. — Много-много шипучки…
Бледная улыбка едва озарила лицо режиссера.
— Ну что ж, — произнес он, — это очень любезно с вашей стороны, мистер Дэвис. Мы, несомненно, будем очень рады.
— Елка вам нравится?
— Да, мистер Дэвен… Дэвис, совершенно потрясающая елка.
Молодой человек в голубом джемпере, казалось, вот-вот рассмеется, и мистер Коллиер бросил на него злющий взгляд.
— Мы все очень вам благодарны, правда, девочки?
Девочки ответили слаженным хором, так, будто слова были отрепетированы заранее:
— Очень, мистер Коллиер.
Только мисс Мэйдью промолчала, да темноволосая девушка, отвлекшись, запоздала на мгновение и сказала: «Еще бы!»
Это привлекло внимание мистера Дэвиса. Независима, одобрительно подумал он, выделяется из толпы. Он сказал:
— Я, пожалуй, пройду за кулисы, посмотрю, что там с елкой. Не обращайте на меня внимания, старина, я не буду вам мешать. Занимайтесь своим делом.
И он направился за кулисы, где стояла елка, перегородив проход в артистические уборные. Электрик уже повесил на елку несколько украшений — для смеха — и посреди беспорядочного нагромождения задников, ненужных декораций и прочего реквизита, в свете голых огромных ламп она сверкала холодно и гордо. Мистер Дэвис потер руки; в нем ожил глубоко захороненный детский восторг; он произнес:
— Очень красиво смотрится.
Душа его наполнилась рождественским покоем: воспоминание о Вороне, время от времени омрачавшее его мысли, было всего лишь тьмой вокруг светящихся яслей с Младенцем.
— Вот это елка, ничего не скажешь! — раздался голос. Оказалось, это темноволосая. Она вошла за кулисы следом за ним; в сцене, которую сейчас репетировали, она не участвовала. Девушка была небольшого роста, пухленькая и не очень хороша собой; она сидела на ящике и рассматривала мистера Дэвиса с мрачным дружелюбием.
— Праздничное чувство создает, рождественское, — сказал мистер Дэвис.
— Бутылка шипучки тоже, — ответила девушка.
— Как вас зовут?
— Руби.
— Хотите позавтракать со мной после репетиции?
— Ваши девушки, говорят, исчезают куда-то, верно? — сказала Руби. — Я бы с удовольствием съела бифштекс с луком, только я очень боюсь фокусников. У меня ведь нет дружка-детектива.
— Что такое? — резко спросил мистер Дэвис.
— Она — подружка сержанта из Скотленд-Ярда. Он приходил сюда сегодня.
— Ничего страшного, — раздраженно сказал мистер Дэвис, обдумывая ситуацию, — со мной вы можете чувствовать себя спокойно.
— Видите ли, я — невезучая.
Мистер Дэвис, несмотря на новое тревожное обстоятельство, чувствовал себя сильным, полным жизни: это ведь был не его последний день; почки и бекон не очень сильно, но давали знать о себе неприятным запахом изо рта. Со сцены негромко доносилась музыка:
О, ваш портрет Лишь половина Того, что я люблю…
Он слизнул кусочек ириски, прилипший к внутренней стороне зубов; стоя под густыми ветвями темно-зеленой сверкающей елки, он сказал:
— Теперь-то вы станете везучей. Лучше талисмана, чем я, вам в жизни не найти.
— Придется попробовать, — ответила девушка, по-прежнему мрачно взирая на него.
— У «Метрополя»? Ровно в час?
— Приду. Если не попаду под машину. Я — такая. Из тех, кто обязательно попадает под машину, когда собирается получить бесплатную кормежку.
— Повеселимся.
— Зависит от того, что вы считаете весельем, — сказала девушка и подвинулась на ящике, освобождая ему место.
Я этот ваш декабрь Запомню навсегда…
Мистер Дэвис положил руку на ее голое колено. Музыка, рождественская атмосфера несколько смущали его, вызывали чувство благоговения. Ладонь легла на колено, словно рука епископа на голову маленького хориста.
— Синдбад, — сказала девушка.
— Синдбад?
— Я хотела сказать, Синяя Борода. От этих спектаклей в голове сплошная путаница.
— Вы же не станете бояться меня, — возразил мистер Дэвис, прислоняясь щекой к форменному кепи почтальона.
— Если какая девушка и исчезнет, то уж точно — я.
— Ей не надо было бросать меня, — тихонько прошептал мистер Дэвис, — сразу после обеда. Заставила меня возвратиться домой в одиночестве. Со мной она была бы в безопасности.
Он осторожно обнял Руби за талию и прижал к себе, но поспешно убрал руку, заметив проходившего мимо них электрика.
— Вы — умная девочка, — сказал мистер Дэвис. — Вам должны бы дать роль. Уверен — у вас и голос хороший.
— У меня — голос? Как у фазанихи.
— Поцелуй меня, а?
— И поцелую.
Они поцеловались, довольно крепко.
— Как мне вас называть? — спросила Руби. — Мне кажется, глупо звучит «мистер», когда обращаешься к тому, кто ставит тебе бесплатную еду.
Мистер Дэвис ответил:
— Сможете называть меня Вилли?
— Ну что ж, — вздохнув, мрачно сказала Руби. — Надеюсь, мы увидимся, Вилли. У «Метрополя». В час. Я приду. Только, надеюсь, и вы придете, не то ко всем чертям покатится бифштекс с луком.
И она медленно повлеклась на сцену: ее искали.
Что сказал Аладдин…
Руби шепнула соседке:
— Приручила в один момент.
Когда прибыл в Пекин?..
— Беда в том, — продолжала она, — что я не могу их удержать. Слишком часто получается: раз-два — полюбились, три-четыре — разошлись. Но на этот раз, похоже, хоть поем как следует. — И добавила:
— Ну вот опять: говорю, а сама пальцы забыла скрестить!
Мистер Дэвис посмотрел все, что ему надо было видеть; получил то, за чем пришел; все, что теперь оставалось сделать, это — уделить немного дружеского тепла и света электрикам и прочей обслуге. Он медленно прошел к выходу, заглядывая в артистические уборные, обмениваясь парой слов то с одним, то с другим, предлагая то одному, то другому закуривать из золотого портсигара. Не знаешь ведь, кто когда тебе может пригодиться; он был новичком здесь, за кулисами театра, и ему пришло в голову, что даже среди костюмерш может отыскаться… ну, там, юность, талант: что-то такое, что нужно поддержать, поощрить, подкормить… в «Метрополе», разумеется. Но очень скоро он во всем как следует разобрался: все костюмерши были старухи, им не понять было, что ему тут надо, и одна из них даже ходила за ним по пятам: хотела удостовериться, что он не спрячется где-нибудь у девушек, в артистической. Мистер Дэвис обиделся, но был неизменно вежлив. Он с достоинством удалился, выйдя через служебный вход на холодную грязную улицу, прощально помахивая рукой. Все равно пора было (или почти пора) заглянуть в «Мидленд-скую Сталь» и повидать сэра Маркуса. В это рождественское утро их всех ждали добрые вести.
Хай-стрит была странно пустынна, только полиции на ней было гораздо больше, чем обычно: он совершенно забыл об учебной тревоге. Никто даже не попытался задержать мистера Дэвиса: его лицо было хорошо знакомо всем полицейским, хотя ни один из них не смог бы сказать, каков его род занятий. Сказали бы, причем без улыбки, несмотря на его лысину, обширный живот, пухлые, морщинистые руки, что он — один из молодых помощников сэра Маркуса. Когда хозяин так стар, всякий в сравнении с ним окажется «молодым». Мистер Дэвис весело помахал рукой сержанту на другой стороне улицы и положил в рот ириску. Не дело полиции отправлять в больницу тех, кто попал в число жертв газовой атаки, да и кто осмелился бы задержать мистера Дэвиса? Было что-то опасное в добродушии этого толстяка, оно легко, без всякого перехода сменялось злобной мстительностью. Полицейские наблюдали, как он проплывает по тротуару в направлении Дубилен, со скрытой насмешкой ожидая развлечения, как иногда провожают взглядом важную персону, которая вот-вот ступит ногой на обледенелый спуск. Навстречу мистеру Дэвису вверх по улице, от Дубилен, шел студент-медик в белом халате и противогазе.
Некоторое время он оставался незамеченным, и, когда они столкнулись нос к носу, вид противогаза на какой-то момент неприятно поразил мистера Дэвиса. Он подумал: паршивые пацифисты заходят уж слишком далеко с этой сенсационной чепухой; и когда студент остановил его и произнес что-то, чего тот не расслышал из-за плотной маски, мистер Дэвис сурово выпрямился и с чувством законного превосходства заявил:
— Ну-ну, оставьте эту ерунду; мы прекрасно подготовлены. — Тут он вдруг вспомнил и снова обрел дружеское расположение к окружающим: это же вовсе не пацифизм! Наоборот — это патриотизм!
— Ну-ну, — сказал он. — Я совсем забыл. Конечно же. Учебная тревога.
Взгляд анонима сквозь толстую слюду очков, глухой голос смущали его. Он сказал шутливым тоном:
— Вы же не собираетесь забрать меня в больницу, не правда ли? Я — человек занятой.
Казалось, студент задумался, но руки с рукава мистера Дэвиса не снял. Мистер Дэвис заметил, что по другой стороне улицы, ухмыляясь, прошел полисмен, и почувствовал, что ему становится трудно сдерживать раздражение. Над улицей — теперь уже поверху — все еще плыл туман; эскадрилья самолетов промчалась в тумане на юг, в сторону аэродрома, наполнив улицу грохотом.
— Видите, — сказал мистер Дэвис, сдерживая злость, — ученья кончились. С минуты на минуту прозвучат сирены. Абсурдно было бы тратить все утро в больнице. Вы же меня знаете. Моя фамилия — Дэвис. В Ноттвиче меня все знают. Спросите у полицейских. Никто не может сказать, что я — не патриот.
— Вы думаете, тревога кончается? — спросил человек в противогазе.
— Я очень рад, что молодежь проявляет такой энтузиазм, — сказал мистер Дэвис. — Я полагаю, мы с вами уже встречались. В больнице. Я участвую во всех крупных мероприятиях и никогда не забываю голос, стоит мне раз его услышать. Ну как же, — добавил мистер Дэвис, — ведь это я дал больше всех денег на новую операционную.
Мистер Дэвис хотел было пойти дальше, но человек преграждал ему путь, и казалось унизительным сойти с тротуара на дорогу, чтобы его обойти. Человек мог подумать, что мистер Дэвис пытается удрать, могла возникнуть потасовка, а полицейские на противоположном углу не сводили с них глаз. Ненависть хлынула в голову мистера Дэвиса, как чернильная жидкость, которую выбрасывает каракатица в момент опасности, черным ядом отравила мысли. Ах ты ухмыляющаяся горилла в полицейской форме… Добьюсь, чтоб тебя выгнали… Скажу Колкину, пусть займется этим. И весело продолжал разговор со студентом
— тощим, невысоким, чуть крупнее подростка; халат болтался на щуплой фигуре, как на вешалке.
— Вы, мальчики, — сказал мистер Дэвис, — делаете важную работу, и делаете отлично. Я прекрасно понимаю это и очень ценю. Если начнется война…
— Вы говорите, вы — Дэвис? — произнес приглушенный голос.
Мистер Дэвис ответил неожиданно зло:
— Вы отнимаете у меня время. Я — человек занятой. Разумеется, я — Дэвис.
— Усилием воли он подавил свой гнев. — Послушайте, я все понимаю. Я заплачу больнице сколько нужно. Ну, скажем, десять фунтов выкупа.
— Идет, — сказал человек, — где они?
— Можете мне поверить, — сказал мистер Дэвис. — Я не ношу с собой такие суммы. — Его удивило, что человек вроде бы рассмеялся. Это было уж слишком.
— Ну, хорошо, — согласился мистер Дэвис, — вы можете пройти со мной ко мне в кабинет, и я отдам вам деньги. Но я хотел бы получить от вашего казначея квитанцию, оформленную должным образом.
— Получите, не сомневайтесь, — пообещал человек своим странным, приглушенным маской голосом, лишенным интонаций, и отошел в сторону, давая мистеру Дэвису возможность повести его за собой. Доброе расположение духа вернулось к тому сразу же. Он болтал без умолку.
— Нет смысла предлагать вам ириску, пока вы в этой штуке.
Мимо них пробежал мальчишка-посыльный. Форменная шапочка лихо сидела поверх противогаза: выглядело это совершенно абсурдно. Он свистнул, поддразнивая мистера Дэвиса. Мистер Дэвис слегка покраснел. Пальцы чесались от желания вырвать клок волос, надрать уши, вывернуть руки.
— Развлекаются мальчишки, — сказал он. Ему захотелось пооткровенничать. Присутствие врача всегда рождало в нем чувство защищенности и собственной значимости: докторам можно было доверить самые гротескные подробности о собственном пищеварении; им это было так же интересно, как смешной анекдот профессиональному юмористу. Он сказал:
— В последнее время меня одолевает ужасная икота. После каждого приема пищи. Не то чтобы я слишком быстро ел… Но, конечно, вы пока еще всего-навсего студент. Впрочем, вы все равно лучше разбираетесь в этом, чем я. Еще у меня появляются какие-то точки перед глазами. Может, мне надо несколько меньше есть… Но это трудно. Человек моего положения должен часто устраивать приемы. Например, — он взял своего молчаливого компаньона за руку повыше локтя и доверительно ее сжал, — бессмысленно было бы обещать вам, что я сегодня обойдусь без второго завтрака. Вы, медики, знаете жизнь, и я могу вам признаться: у меня свидание с миленькой девочкой, в «Метрополе». В час.
— Какая-то странная ассоциация заставила его сунуть руку в карман и проверить, цел ли пакетик с ирисками.
Они прошли мимо еще одного полисмена, и мистер Дэвис помахал рукой. Компаньон его был очень молчалив; мальчик робеет, подумал мистер Дэвис, он не привык ходить по городу с такими известными людьми, как я; это несколько извиняло грубость его поведения; возможно, и его подозрительность, которая сначала так возмутила мистера Дэвиса, просто была результатом неотесанности. И оттого, что день в конце концов обещал быть чудесным: лучи солнца начинали пробиваться сквозь холодный, замутненный туманом воздух; оттого, что почки и бекон были приготовлены именно так, как надо; оттого, что ему удалось самоутвердиться в присутствии мисс Мэйдью, которая была дочерью пэра; оттого, что его ожидало свидание с милой, талантливой девочкой в «Метрополе» и — наконец — оттого, что тело Ворона к этому моменту скорее всего уже было благополучно водружено на соответствующий кусок льда в морге, — от всего этого дух мистера Дэвиса преисполнился добра и рождественской благости: он попытался помочь юноше избавиться от робости. Он сказал:
— Я совершенно уверен — мы с вами где-то уже встречались. Может быть, нас познакомил заместитель главного врача?
Но его спутник так ничего и не ответил, продолжая хранить мрачное молчание.
— Замечательное представление вы устроили, когда открывали новое отделение. — Он снова взглянул на тонкие кисти рук своего компаньона. — Случайно не вы — тот молодой человек, который оделся девочкой и спел неприличную песенку? — Мистер Дэвис хохотнул, вспоминая, и повернул к Дубильням. Он смеялся, как смеялся множество раз — по пальцам не перечесть — за бокалом портвейна в клубе, среди замечательных людей, над скабрезными мужскими шуточками.
— Я смеялся, как от щекотки. — Он снова взял своего спутника под руку и провел его через стеклянные двери в вестибюль «Мидлендской Стали».
Из-за колонны появился похожий на полицейского незнакомец, и служащий справочного бюро взволнованно объяснил:
— Все нормально. Это мистер Дэвис.
— Что все это значит? — спросил мистер Дэвис резким, не терпящим никаких таких штучек тоном. Он был теперь у себя, на своем месте.
Полицейский ответил:
— Мы просто принимаем меры предосторожности.
— Ворон? — спросил мистер Дэвис неожиданно тонким голосом. Человек кивнул. Мистер Дэвис спросил: — Вы что, дали ему уйти? Идиоты…
— Совершенно нечего опасаться, — сказал полицейский. — Его обнаружат, как только он появится. На этот раз ему не уйти.
— Но почему же, — вопросил мистер Дэвис, — почему вы здесь? Почему вы предполагаете…
— Таков приказ, — ответил полицейский.
— А сэру Маркусу доложили?
— Он знает.
Мистер Дэвис вдруг стал усталым и старым. Он резко повернулся к своему спутнику:
— Идемте, я отдам вам деньги. Я не могу больше тратить время зря.
Он побрел, волоча ноги и запинаясь, вдоль по коридору, выстланному блестящим черным пластиком, к стеклянной шахте лифта. Человек в противогазе последовал за ним: по коридору, в кабину лифта; они медленно поднимались вверх, соединенные вместе, вдвоем в тесном пространстве, словно две птицы в одной клетке; этаж за этажом огромного здания уплывали вниз; служащий в черном халате бежал по коридору с каким-то таинственным поручением, требовавшим целую гору промокательной бумаги; девушка с папкой бумаг стояла перед закрытой дверью, шепча что-то про себя, репетируя извинения; мальчишка-посыльный рассеянно брел куда-то по другому коридору, балансируя водруженной на голову связкой новых карандашей. Лифт остановился на совершенно пустом этаже.
Что-то угнетало мистера Дэвиса. Он медленно подошел к двери, осторожно повернул ручку, словно боялся, что кто-то поджидает его там, в комнате. Но кабинет был совершенно пуст. Открылась дверь во внутренней стене, и молодая женщина с высоко взбитыми золотистыми волосами, в преувеличенного размера очках произнесла:
— Вилли!
Увидев, что он не один, женщина сказала:
— Сэр Маркус желает видеть вас, мистер Дэвис.
— Хорошо, мисс Коннет, — сказал мистер Дэвис. — Будьте добры, пойдите найдите мне железнодорожный справочник.
— Вы хотите уехать сразу же?
Мистер Дэвис поколебался с минуту.
— Посмотрите, какие поезда в Лондон отходят после двух часов.
— Хорошо, мистер Дэвис.
Она вышла, и они снова остались вдвоем. Мистер Дэвис чувствовал легкий озноб; он включил электрокамин. Человек в противогазе заговорил, и снова приглушенный хрипловатый голос показался мистеру Дэвису странно знакомым:
— Вы чего-то боитесь?
Мистер Дэвис ответил:
— По городу носится сумасшедший.
Нервы его были напряжены до предела, он вслушивался в каждый звук за дверью, в коридоре: шаги, треньканье звонка. Нужно было обладать гораздо большим мужеством, чем ему поначалу казалось, чтобы так вот сказать «после двух»: ему хотелось уже сию минуту быть подальше отсюда, исчезнуть из Ноттвича. Он вздрогнул, когда скрипнула люлька ремонтника, чистившего стену здания со стороны внутреннего дворика. Он прошаркал к двери и защелкнул замок; он чувствовал себя в большей безопасности здесь, взаперти в своем кабинете, где все было так привычно: письменный стол, вращающееся кресло, шкаф, где стояли два бокала и бутылка сладкого портвейна, стеллаж с книгами
— несколько специальных трудов по металлургии, альманах Уитакера1, справочник «Кто есть кто» и экземпляр романа «Его китайская наложница». Так ему было гораздо спокойнее, чем вспоминать о полицейском внизу, в вестибюле. Он охватил взглядом все вокруг, словно впервые, и в самом деле впервые осознал покой и комфорт, которые дарил ему этот небольшой кабинет. И снова он вздрогнул от скрипа канатов, на которых висела за стеной люлька. Опустил двойные рамы окна. Сказал раздраженно и нервно:
— Сэр Маркус может и подождать.
— Кто такой сэр Маркус?
— Мой шеф.
Открытая дверь в комнату секретарши отчего-то беспокоила мистера Дэвиса: ему казалось, кто-то может проникнуть в кабинет оттуда. Он больше никуда не спешил, он больше не был занятым человеком, ему хотелось, чтобы кто-то был рядом. Он сказал:
— Вы же никуда не торопитесь. Снимите эту штуку, в ней, должно быть, душно, и выпейте стаканчик портвейна.
По дороге к шкафу он захлопнул дверь в комнату секретарши и повернул в замке ключ. Вздохнул с облегчением, доставая бутылку и бокалы, и произнес:
— Ну теперь, когда мы и в самом деле одни, я хочу подробнее рассказать вам об этих приступах икоты.
Он наполнил бокалы, но рука его дрожала, и портвейн перелился через край. Он начал:
— Обычно после еды…
Приглушенный голос прозвучал из-под маски:
— Деньги…
— Вы и в самом деле, — сказал мистер Дэвис, — ведете себя довольно нагло. Мне вы можете доверять. Я же — Дэвис.
Он подошел к столу, отпер один из ящиков, достал две пятифунтовые бумажки и протянул человеку в противогазе.
— Не забудьте, — сказал он, — я жду должным образом оформленной квитанции от вашего казначея.
Человек положил деньги в карман. Рука осталась в кармане. Он спросил:
— Это называется «Рождество вдвоем».
— Почему?
— Ну, видите ли, эти рога, они символизируют рождественские подарки, но вроде бы в античной форме. А «вдвоем» придает номеру несколько сексуальный оттенок. Любой номер, в названии которого есть «вдвоем», имеет успех.
— Ну, у нас уже есть «Д?ома вдвоем», — сказала мисс Мэйдью, — и «Мечта вдвоем».
— Ну, знаете, «вдвоем» никогда не бывает слишком много. Может, вы все-таки скажете, что тут вульгарно? — жалобно попросил мистер Коллиер.
— Ну, например, эти рога изобилия.
— Но это же классика, — возразил мистер Коллиер, — это же Греция.
— И эти почтовые ящики тоже.
— Почтовые ящики?! — истерически воскликнул мистер Коллиер. — Что дурного вы нашли в почтовых ящиках?1
— Ну, милый мой, — ответствовала мисс Мэйдью, — если вы не понимаете, что дурного в почтовых ящиках, я вам это объяснять не собираюсь. Если вам хочется посадить себе на голову Комитет городских матрон, им я, пожалуй, объясню. Но если тут обязательно нужны эти ящики, покрасьте их в синий цвет, пусть они будут для авиапочты.
Мистер Коллиер сказал:
— Вы что тут, в игрушки играете? — И раздраженно добавил: — Представляю себе, что вы испытываете каждый раз, когда собираетесь отправить письмо.
На сцене, позади режиссера, девушки терпеливо продолжали свой танец под треньканье рояля; каждая покачивала бедрами и поворачивалась к залу то лицом
— предлагая зрителям рог изобилия, то спиной, изгибаясь и демонстрируя кругленькую попку. Разъяренный, он обернулся к ним:
— Неужели нельзя подождать минуту? Дайте мне возможность подумать!
Мистер Дэвис сказал:
— Но это замечательно. Мы вставим это в спектакль.
Ему приятно было противоречить мисс Мэйдью, роскошными духами которой он сейчас наслаждался. Противореча ей, он наслаждался еще и властью над женщиной, выше его по рождению: чувство было такое (лишь самую малость слабее), будто он обладает ею или даже — будто только что ее избил. Он мечтал об этом еще в школе, в одной из мидлендских школ, содержавшихся на деньги попечителей; в мрачном, холодном классе он вырезал на крышке парты и на скамье свое имя и — мечтал.
— Вы и вправду так думаете, мистер Дэвенант?
— Меня зовут Дэвис.
— Простите, мистер Дэвис.
И там ужас, и тут кошмар! — подумал мистер Коллиер: теперь он рассердил нового спонсора.
— Мне это кажется мерзким, — сказала мисс Мэйдью.
Мистер Дэвис положил в рот еще одну ириску.
— Продолжайте, старина, — сказал он. — Продолжайте!
И они продолжали: танцы и песни приятно плескались в сознании мистера Дэвиса, порой нежные и грустные, порой захватывающе веселые. Нежные песни нравились мистеру Дэвису гораздо больше. Когда девушки пели «О, как похожа ты на мамочку мою», он и в самом деле вспоминал свою маму: мистер Дэвис был идеальным зрителем. Какой-то человек появился из-за кулис и крикнул что-то мистеру Коллиеру.
— Что вы сказали? — прокричал в ответ мистер Коллиер, а молодой человек в бледно-голубом джемпере машинально продолжал петь:
О, ваш портрет — Лишь половина Того, что я люблю!
— Вы сказали — елка? — проорал мистер Коллиер.
Я этот ваш декабрь Запомню навсегда…
Мистер Коллиер завизжал:
— Заберите ее немедленно!
Песня неожиданно прервалась на словах: «Вы прямо вторая мама…» Молодой человек сказал: «Вы это дали слишком быстро» — и отправился выяснять отношения с пианистом.
— Я не могу забрать ее, — сказал человек из-за кулис. — Это — заказ. — На человеке был фартук и суконная шапка. Он продолжал: — Пришлось телегу брать и двух лошадей. Лучше сами пойдите и посмотрите.
Мистер Коллиер исчез, но мгновенно возник снова:
— О Боже! — произнес он. — Она же пятнадцать футов высотой. Какой идиот придумал сыграть с нами такую шутку?!
Мистер Дэвис был погружен в счастливейшую полудрему-полумечту: домашние туфли только что согреты для него у камина в дворцовом зале (в камине пылают целые бревна); в воздухе плывет аромат духов из частной коллекции, несколько напоминающих духи мисс Мэйдью; мистер Дэвис вот-вот отправится в спальню с доброй и честной, но аристократического происхождения девушкой, с которой только что сочетался законным браком; венчал их епископ. Девушка немножко похожа на маму мистера Дэвиса.
…ваш декабрь Запомню навсегда…
Вдруг в его сознание ворвались слова мистера Коллиера:
— И к тому же ящик стеклянных шаров и свечи.
— О, — воскликнул мистер Дэвис, — значит, мой маленький подарок уже прибыл?
— Ваш… маленький?..
— Я подумал, почему бы нам не отпраздновать Рождество здесь, на сцене? — сказал мистер Дэвис. — Я люблю лично знакомиться со всеми-всеми актерами, актрисами — по-дружески, по-домашнему. Немножко потанцуем, споем песенку-другую… — Предложение явно не вызвало ответного энтузиазма. — Много-много шипучки…
Бледная улыбка едва озарила лицо режиссера.
— Ну что ж, — произнес он, — это очень любезно с вашей стороны, мистер Дэвис. Мы, несомненно, будем очень рады.
— Елка вам нравится?
— Да, мистер Дэвен… Дэвис, совершенно потрясающая елка.
Молодой человек в голубом джемпере, казалось, вот-вот рассмеется, и мистер Коллиер бросил на него злющий взгляд.
— Мы все очень вам благодарны, правда, девочки?
Девочки ответили слаженным хором, так, будто слова были отрепетированы заранее:
— Очень, мистер Коллиер.
Только мисс Мэйдью промолчала, да темноволосая девушка, отвлекшись, запоздала на мгновение и сказала: «Еще бы!»
Это привлекло внимание мистера Дэвиса. Независима, одобрительно подумал он, выделяется из толпы. Он сказал:
— Я, пожалуй, пройду за кулисы, посмотрю, что там с елкой. Не обращайте на меня внимания, старина, я не буду вам мешать. Занимайтесь своим делом.
И он направился за кулисы, где стояла елка, перегородив проход в артистические уборные. Электрик уже повесил на елку несколько украшений — для смеха — и посреди беспорядочного нагромождения задников, ненужных декораций и прочего реквизита, в свете голых огромных ламп она сверкала холодно и гордо. Мистер Дэвис потер руки; в нем ожил глубоко захороненный детский восторг; он произнес:
— Очень красиво смотрится.
Душа его наполнилась рождественским покоем: воспоминание о Вороне, время от времени омрачавшее его мысли, было всего лишь тьмой вокруг светящихся яслей с Младенцем.
— Вот это елка, ничего не скажешь! — раздался голос. Оказалось, это темноволосая. Она вошла за кулисы следом за ним; в сцене, которую сейчас репетировали, она не участвовала. Девушка была небольшого роста, пухленькая и не очень хороша собой; она сидела на ящике и рассматривала мистера Дэвиса с мрачным дружелюбием.
— Праздничное чувство создает, рождественское, — сказал мистер Дэвис.
— Бутылка шипучки тоже, — ответила девушка.
— Как вас зовут?
— Руби.
— Хотите позавтракать со мной после репетиции?
— Ваши девушки, говорят, исчезают куда-то, верно? — сказала Руби. — Я бы с удовольствием съела бифштекс с луком, только я очень боюсь фокусников. У меня ведь нет дружка-детектива.
— Что такое? — резко спросил мистер Дэвис.
— Она — подружка сержанта из Скотленд-Ярда. Он приходил сюда сегодня.
— Ничего страшного, — раздраженно сказал мистер Дэвис, обдумывая ситуацию, — со мной вы можете чувствовать себя спокойно.
— Видите ли, я — невезучая.
Мистер Дэвис, несмотря на новое тревожное обстоятельство, чувствовал себя сильным, полным жизни: это ведь был не его последний день; почки и бекон не очень сильно, но давали знать о себе неприятным запахом изо рта. Со сцены негромко доносилась музыка:
О, ваш портрет Лишь половина Того, что я люблю…
Он слизнул кусочек ириски, прилипший к внутренней стороне зубов; стоя под густыми ветвями темно-зеленой сверкающей елки, он сказал:
— Теперь-то вы станете везучей. Лучше талисмана, чем я, вам в жизни не найти.
— Придется попробовать, — ответила девушка, по-прежнему мрачно взирая на него.
— У «Метрополя»? Ровно в час?
— Приду. Если не попаду под машину. Я — такая. Из тех, кто обязательно попадает под машину, когда собирается получить бесплатную кормежку.
— Повеселимся.
— Зависит от того, что вы считаете весельем, — сказала девушка и подвинулась на ящике, освобождая ему место.
Я этот ваш декабрь Запомню навсегда…
Мистер Дэвис положил руку на ее голое колено. Музыка, рождественская атмосфера несколько смущали его, вызывали чувство благоговения. Ладонь легла на колено, словно рука епископа на голову маленького хориста.
— Синдбад, — сказала девушка.
— Синдбад?
— Я хотела сказать, Синяя Борода. От этих спектаклей в голове сплошная путаница.
— Вы же не станете бояться меня, — возразил мистер Дэвис, прислоняясь щекой к форменному кепи почтальона.
— Если какая девушка и исчезнет, то уж точно — я.
— Ей не надо было бросать меня, — тихонько прошептал мистер Дэвис, — сразу после обеда. Заставила меня возвратиться домой в одиночестве. Со мной она была бы в безопасности.
Он осторожно обнял Руби за талию и прижал к себе, но поспешно убрал руку, заметив проходившего мимо них электрика.
— Вы — умная девочка, — сказал мистер Дэвис. — Вам должны бы дать роль. Уверен — у вас и голос хороший.
— У меня — голос? Как у фазанихи.
— Поцелуй меня, а?
— И поцелую.
Они поцеловались, довольно крепко.
— Как мне вас называть? — спросила Руби. — Мне кажется, глупо звучит «мистер», когда обращаешься к тому, кто ставит тебе бесплатную еду.
Мистер Дэвис ответил:
— Сможете называть меня Вилли?
— Ну что ж, — вздохнув, мрачно сказала Руби. — Надеюсь, мы увидимся, Вилли. У «Метрополя». В час. Я приду. Только, надеюсь, и вы придете, не то ко всем чертям покатится бифштекс с луком.
И она медленно повлеклась на сцену: ее искали.
Что сказал Аладдин…
Руби шепнула соседке:
— Приручила в один момент.
Когда прибыл в Пекин?..
— Беда в том, — продолжала она, — что я не могу их удержать. Слишком часто получается: раз-два — полюбились, три-четыре — разошлись. Но на этот раз, похоже, хоть поем как следует. — И добавила:
— Ну вот опять: говорю, а сама пальцы забыла скрестить!
Мистер Дэвис посмотрел все, что ему надо было видеть; получил то, за чем пришел; все, что теперь оставалось сделать, это — уделить немного дружеского тепла и света электрикам и прочей обслуге. Он медленно прошел к выходу, заглядывая в артистические уборные, обмениваясь парой слов то с одним, то с другим, предлагая то одному, то другому закуривать из золотого портсигара. Не знаешь ведь, кто когда тебе может пригодиться; он был новичком здесь, за кулисами театра, и ему пришло в голову, что даже среди костюмерш может отыскаться… ну, там, юность, талант: что-то такое, что нужно поддержать, поощрить, подкормить… в «Метрополе», разумеется. Но очень скоро он во всем как следует разобрался: все костюмерши были старухи, им не понять было, что ему тут надо, и одна из них даже ходила за ним по пятам: хотела удостовериться, что он не спрячется где-нибудь у девушек, в артистической. Мистер Дэвис обиделся, но был неизменно вежлив. Он с достоинством удалился, выйдя через служебный вход на холодную грязную улицу, прощально помахивая рукой. Все равно пора было (или почти пора) заглянуть в «Мидленд-скую Сталь» и повидать сэра Маркуса. В это рождественское утро их всех ждали добрые вести.
Хай-стрит была странно пустынна, только полиции на ней было гораздо больше, чем обычно: он совершенно забыл об учебной тревоге. Никто даже не попытался задержать мистера Дэвиса: его лицо было хорошо знакомо всем полицейским, хотя ни один из них не смог бы сказать, каков его род занятий. Сказали бы, причем без улыбки, несмотря на его лысину, обширный живот, пухлые, морщинистые руки, что он — один из молодых помощников сэра Маркуса. Когда хозяин так стар, всякий в сравнении с ним окажется «молодым». Мистер Дэвис весело помахал рукой сержанту на другой стороне улицы и положил в рот ириску. Не дело полиции отправлять в больницу тех, кто попал в число жертв газовой атаки, да и кто осмелился бы задержать мистера Дэвиса? Было что-то опасное в добродушии этого толстяка, оно легко, без всякого перехода сменялось злобной мстительностью. Полицейские наблюдали, как он проплывает по тротуару в направлении Дубилен, со скрытой насмешкой ожидая развлечения, как иногда провожают взглядом важную персону, которая вот-вот ступит ногой на обледенелый спуск. Навстречу мистеру Дэвису вверх по улице, от Дубилен, шел студент-медик в белом халате и противогазе.
Некоторое время он оставался незамеченным, и, когда они столкнулись нос к носу, вид противогаза на какой-то момент неприятно поразил мистера Дэвиса. Он подумал: паршивые пацифисты заходят уж слишком далеко с этой сенсационной чепухой; и когда студент остановил его и произнес что-то, чего тот не расслышал из-за плотной маски, мистер Дэвис сурово выпрямился и с чувством законного превосходства заявил:
— Ну-ну, оставьте эту ерунду; мы прекрасно подготовлены. — Тут он вдруг вспомнил и снова обрел дружеское расположение к окружающим: это же вовсе не пацифизм! Наоборот — это патриотизм!
— Ну-ну, — сказал он. — Я совсем забыл. Конечно же. Учебная тревога.
Взгляд анонима сквозь толстую слюду очков, глухой голос смущали его. Он сказал шутливым тоном:
— Вы же не собираетесь забрать меня в больницу, не правда ли? Я — человек занятой.
Казалось, студент задумался, но руки с рукава мистера Дэвиса не снял. Мистер Дэвис заметил, что по другой стороне улицы, ухмыляясь, прошел полисмен, и почувствовал, что ему становится трудно сдерживать раздражение. Над улицей — теперь уже поверху — все еще плыл туман; эскадрилья самолетов промчалась в тумане на юг, в сторону аэродрома, наполнив улицу грохотом.
— Видите, — сказал мистер Дэвис, сдерживая злость, — ученья кончились. С минуты на минуту прозвучат сирены. Абсурдно было бы тратить все утро в больнице. Вы же меня знаете. Моя фамилия — Дэвис. В Ноттвиче меня все знают. Спросите у полицейских. Никто не может сказать, что я — не патриот.
— Вы думаете, тревога кончается? — спросил человек в противогазе.
— Я очень рад, что молодежь проявляет такой энтузиазм, — сказал мистер Дэвис. — Я полагаю, мы с вами уже встречались. В больнице. Я участвую во всех крупных мероприятиях и никогда не забываю голос, стоит мне раз его услышать. Ну как же, — добавил мистер Дэвис, — ведь это я дал больше всех денег на новую операционную.
Мистер Дэвис хотел было пойти дальше, но человек преграждал ему путь, и казалось унизительным сойти с тротуара на дорогу, чтобы его обойти. Человек мог подумать, что мистер Дэвис пытается удрать, могла возникнуть потасовка, а полицейские на противоположном углу не сводили с них глаз. Ненависть хлынула в голову мистера Дэвиса, как чернильная жидкость, которую выбрасывает каракатица в момент опасности, черным ядом отравила мысли. Ах ты ухмыляющаяся горилла в полицейской форме… Добьюсь, чтоб тебя выгнали… Скажу Колкину, пусть займется этим. И весело продолжал разговор со студентом
— тощим, невысоким, чуть крупнее подростка; халат болтался на щуплой фигуре, как на вешалке.
— Вы, мальчики, — сказал мистер Дэвис, — делаете важную работу, и делаете отлично. Я прекрасно понимаю это и очень ценю. Если начнется война…
— Вы говорите, вы — Дэвис? — произнес приглушенный голос.
Мистер Дэвис ответил неожиданно зло:
— Вы отнимаете у меня время. Я — человек занятой. Разумеется, я — Дэвис.
— Усилием воли он подавил свой гнев. — Послушайте, я все понимаю. Я заплачу больнице сколько нужно. Ну, скажем, десять фунтов выкупа.
— Идет, — сказал человек, — где они?
— Можете мне поверить, — сказал мистер Дэвис. — Я не ношу с собой такие суммы. — Его удивило, что человек вроде бы рассмеялся. Это было уж слишком.
— Ну, хорошо, — согласился мистер Дэвис, — вы можете пройти со мной ко мне в кабинет, и я отдам вам деньги. Но я хотел бы получить от вашего казначея квитанцию, оформленную должным образом.
— Получите, не сомневайтесь, — пообещал человек своим странным, приглушенным маской голосом, лишенным интонаций, и отошел в сторону, давая мистеру Дэвису возможность повести его за собой. Доброе расположение духа вернулось к тому сразу же. Он болтал без умолку.
— Нет смысла предлагать вам ириску, пока вы в этой штуке.
Мимо них пробежал мальчишка-посыльный. Форменная шапочка лихо сидела поверх противогаза: выглядело это совершенно абсурдно. Он свистнул, поддразнивая мистера Дэвиса. Мистер Дэвис слегка покраснел. Пальцы чесались от желания вырвать клок волос, надрать уши, вывернуть руки.
— Развлекаются мальчишки, — сказал он. Ему захотелось пооткровенничать. Присутствие врача всегда рождало в нем чувство защищенности и собственной значимости: докторам можно было доверить самые гротескные подробности о собственном пищеварении; им это было так же интересно, как смешной анекдот профессиональному юмористу. Он сказал:
— В последнее время меня одолевает ужасная икота. После каждого приема пищи. Не то чтобы я слишком быстро ел… Но, конечно, вы пока еще всего-навсего студент. Впрочем, вы все равно лучше разбираетесь в этом, чем я. Еще у меня появляются какие-то точки перед глазами. Может, мне надо несколько меньше есть… Но это трудно. Человек моего положения должен часто устраивать приемы. Например, — он взял своего молчаливого компаньона за руку повыше локтя и доверительно ее сжал, — бессмысленно было бы обещать вам, что я сегодня обойдусь без второго завтрака. Вы, медики, знаете жизнь, и я могу вам признаться: у меня свидание с миленькой девочкой, в «Метрополе». В час.
— Какая-то странная ассоциация заставила его сунуть руку в карман и проверить, цел ли пакетик с ирисками.
Они прошли мимо еще одного полисмена, и мистер Дэвис помахал рукой. Компаньон его был очень молчалив; мальчик робеет, подумал мистер Дэвис, он не привык ходить по городу с такими известными людьми, как я; это несколько извиняло грубость его поведения; возможно, и его подозрительность, которая сначала так возмутила мистера Дэвиса, просто была результатом неотесанности. И оттого, что день в конце концов обещал быть чудесным: лучи солнца начинали пробиваться сквозь холодный, замутненный туманом воздух; оттого, что почки и бекон были приготовлены именно так, как надо; оттого, что ему удалось самоутвердиться в присутствии мисс Мэйдью, которая была дочерью пэра; оттого, что его ожидало свидание с милой, талантливой девочкой в «Метрополе» и — наконец — оттого, что тело Ворона к этому моменту скорее всего уже было благополучно водружено на соответствующий кусок льда в морге, — от всего этого дух мистера Дэвиса преисполнился добра и рождественской благости: он попытался помочь юноше избавиться от робости. Он сказал:
— Я совершенно уверен — мы с вами где-то уже встречались. Может быть, нас познакомил заместитель главного врача?
Но его спутник так ничего и не ответил, продолжая хранить мрачное молчание.
— Замечательное представление вы устроили, когда открывали новое отделение. — Он снова взглянул на тонкие кисти рук своего компаньона. — Случайно не вы — тот молодой человек, который оделся девочкой и спел неприличную песенку? — Мистер Дэвис хохотнул, вспоминая, и повернул к Дубильням. Он смеялся, как смеялся множество раз — по пальцам не перечесть — за бокалом портвейна в клубе, среди замечательных людей, над скабрезными мужскими шуточками.
— Я смеялся, как от щекотки. — Он снова взял своего спутника под руку и провел его через стеклянные двери в вестибюль «Мидлендской Стали».
Из-за колонны появился похожий на полицейского незнакомец, и служащий справочного бюро взволнованно объяснил:
— Все нормально. Это мистер Дэвис.
— Что все это значит? — спросил мистер Дэвис резким, не терпящим никаких таких штучек тоном. Он был теперь у себя, на своем месте.
Полицейский ответил:
— Мы просто принимаем меры предосторожности.
— Ворон? — спросил мистер Дэвис неожиданно тонким голосом. Человек кивнул. Мистер Дэвис спросил: — Вы что, дали ему уйти? Идиоты…
— Совершенно нечего опасаться, — сказал полицейский. — Его обнаружат, как только он появится. На этот раз ему не уйти.
— Но почему же, — вопросил мистер Дэвис, — почему вы здесь? Почему вы предполагаете…
— Таков приказ, — ответил полицейский.
— А сэру Маркусу доложили?
— Он знает.
Мистер Дэвис вдруг стал усталым и старым. Он резко повернулся к своему спутнику:
— Идемте, я отдам вам деньги. Я не могу больше тратить время зря.
Он побрел, волоча ноги и запинаясь, вдоль по коридору, выстланному блестящим черным пластиком, к стеклянной шахте лифта. Человек в противогазе последовал за ним: по коридору, в кабину лифта; они медленно поднимались вверх, соединенные вместе, вдвоем в тесном пространстве, словно две птицы в одной клетке; этаж за этажом огромного здания уплывали вниз; служащий в черном халате бежал по коридору с каким-то таинственным поручением, требовавшим целую гору промокательной бумаги; девушка с папкой бумаг стояла перед закрытой дверью, шепча что-то про себя, репетируя извинения; мальчишка-посыльный рассеянно брел куда-то по другому коридору, балансируя водруженной на голову связкой новых карандашей. Лифт остановился на совершенно пустом этаже.
Что-то угнетало мистера Дэвиса. Он медленно подошел к двери, осторожно повернул ручку, словно боялся, что кто-то поджидает его там, в комнате. Но кабинет был совершенно пуст. Открылась дверь во внутренней стене, и молодая женщина с высоко взбитыми золотистыми волосами, в преувеличенного размера очках произнесла:
— Вилли!
Увидев, что он не один, женщина сказала:
— Сэр Маркус желает видеть вас, мистер Дэвис.
— Хорошо, мисс Коннет, — сказал мистер Дэвис. — Будьте добры, пойдите найдите мне железнодорожный справочник.
— Вы хотите уехать сразу же?
Мистер Дэвис поколебался с минуту.
— Посмотрите, какие поезда в Лондон отходят после двух часов.
— Хорошо, мистер Дэвис.
Она вышла, и они снова остались вдвоем. Мистер Дэвис чувствовал легкий озноб; он включил электрокамин. Человек в противогазе заговорил, и снова приглушенный хрипловатый голос показался мистеру Дэвису странно знакомым:
— Вы чего-то боитесь?
Мистер Дэвис ответил:
— По городу носится сумасшедший.
Нервы его были напряжены до предела, он вслушивался в каждый звук за дверью, в коридоре: шаги, треньканье звонка. Нужно было обладать гораздо большим мужеством, чем ему поначалу казалось, чтобы так вот сказать «после двух»: ему хотелось уже сию минуту быть подальше отсюда, исчезнуть из Ноттвича. Он вздрогнул, когда скрипнула люлька ремонтника, чистившего стену здания со стороны внутреннего дворика. Он прошаркал к двери и защелкнул замок; он чувствовал себя в большей безопасности здесь, взаперти в своем кабинете, где все было так привычно: письменный стол, вращающееся кресло, шкаф, где стояли два бокала и бутылка сладкого портвейна, стеллаж с книгами
— несколько специальных трудов по металлургии, альманах Уитакера1, справочник «Кто есть кто» и экземпляр романа «Его китайская наложница». Так ему было гораздо спокойнее, чем вспоминать о полицейском внизу, в вестибюле. Он охватил взглядом все вокруг, словно впервые, и в самом деле впервые осознал покой и комфорт, которые дарил ему этот небольшой кабинет. И снова он вздрогнул от скрипа канатов, на которых висела за стеной люлька. Опустил двойные рамы окна. Сказал раздраженно и нервно:
— Сэр Маркус может и подождать.
— Кто такой сэр Маркус?
— Мой шеф.
Открытая дверь в комнату секретарши отчего-то беспокоила мистера Дэвиса: ему казалось, кто-то может проникнуть в кабинет оттуда. Он больше никуда не спешил, он больше не был занятым человеком, ему хотелось, чтобы кто-то был рядом. Он сказал:
— Вы же никуда не торопитесь. Снимите эту штуку, в ней, должно быть, душно, и выпейте стаканчик портвейна.
По дороге к шкафу он захлопнул дверь в комнату секретарши и повернул в замке ключ. Вздохнул с облегчением, доставая бутылку и бокалы, и произнес:
— Ну теперь, когда мы и в самом деле одни, я хочу подробнее рассказать вам об этих приступах икоты.
Он наполнил бокалы, но рука его дрожала, и портвейн перелился через край. Он начал:
— Обычно после еды…
Приглушенный голос прозвучал из-под маски:
— Деньги…
— Вы и в самом деле, — сказал мистер Дэвис, — ведете себя довольно нагло. Мне вы можете доверять. Я же — Дэвис.
Он подошел к столу, отпер один из ящиков, достал две пятифунтовые бумажки и протянул человеку в противогазе.
— Не забудьте, — сказал он, — я жду должным образом оформленной квитанции от вашего казначея.
Человек положил деньги в карман. Рука осталась в кармане. Он спросил: