– Да, и мне кажется, мы его раньше видели.
– Где?
– Может, в такси, может, на улице – мне кажется, где-то в районе Лон. Или Литтл Лон [12]… Сес, ты припоминаешь этого щеголя?
– Нет, приятель. Ты, должно быть, ехал один.
– Понимаете, обычно мы не работаем вместе. У Сеса грузовик. Но там загнулся двигатель, и теперь мы работаем в две смены на одной машине. Нет, больше я о нем ничего не помню. А зачем вам это?
– Разумеется, чтобы сообщить в полицию, – тихо сказала доктор Макмиллан. – Его необходимо найти и посадить в тюрьму. Если девушка умрет, он будет виновен в убийстве. Мясники! Они наживаются на светских приличиях, которые так важны для этих глупышек, – в их сети попадаются только невинные и обманутые – и эти злодеи уродуют их, беря десять фунтов за то, на что не сподобится даже каннибал, а потом выбрасывают их на улицу как мусор, истекать кровью в трущобах. Эти люди не гнушаются ничем – ничем! Попадись они мне, я бы самолично инфицировала их смертоносной бактерией и посмотрела, на кого бы они стали похожи, дрожащие и вопящие в ожидании страшного мучительного конца.
– Нет, обойдемся без легавых, – пробормотал Берт, – только не копы…
– Почему нет? Вы – главные свидетели.
– Да, но у нас с Сесом нет причин для любви к копам.
– Я не требую от вас любви, да и полицию не очень волнуют ваши мелкие грешки. Сегодня вы пойдете со мной на Рассел-стрит и расскажете все, что знаете. А я ручаюсь, что вы выйдете оттуда без проблем. Понятно?
Им было все понятно.
В три часа пополудни Берт и Сес вошли вслед за доктором Макмиллан в полицейский участок – здание с порталом из красного кирпича – и остановились перед дежурным, стоящим за высокой конторкой.
– Я доктор Элизабет Макмиллан, у меня назначена встреча с детективом-инспектором Робинсоном.
– Да, мадам, – ответил дежурный сержант. – Он ждет вас. К вам пришли, сэр, – добавил он, обращаясь к аскетично одетому молодому человеку, сидевшему рядом.
Посетители проследовали за полицейским по коридору и вошли в маленький невзрачный кабинет со стенами, выкрашенными в казенный зеленый цвет. В кабинете были стол, ящик с файлами и четыре жестких стула. За окном звякнул трамвай. По знаку инспектора все сели, и пока полицейский выкладывал перед собой пухлую папку и отвинчивал колпачок черной перьевой ручки, в кабинете царила тишина.
– Представьтесь, пожалуйста, – сказал детектив ничего не выражающим голосом. Светловолосый, со светло-карими глазами, он казался совершенно бесцветным. В нем не было абсолютно ничего примечательного.
Все представились. Услышав «Альберт Джонсон» и «Сесил Йейтс», инспектор ухмыльнулся.
– Красные оборванцы? Все боретесь с ужасами капитализма? Уже были в России? Где, как вполне основательно полагают, было незаконно получено так много собственности?
Сес мрачно посмотрел на доктора Макмиллан. Берт, взглянув на полицейского, огрызнулся:
– Придет и ваше время, угнетатель вдов и сирот, союзник эксплуататоров…
– Довольно, – вмешалась доктор Макмиллан. – Если помните, инспектор, я говорила вам об этих джентльменах. По отношению к той несчастной девушке они проявили необычайную деликатность и доброту. Я обещала, что они должны будут только сообщить все, что знают об этом мяснике-враче, и не собираюсь становиться клятвопреступницей.
Она пригвоздила взглядом слегка замявшегося детектива, и он отступил:
– Конечно, мадам, вы совершенно правы. Итак, расскажите мне все об этом человеке.
Берт, воспользовавшийся помощью Сеса, повторил описание, и детектив тут же отбросил маску безразличия. Он порылся в папке и прочел вслух:
– Рост метр восемьдесят, короткая стрижка, смуглый, кольцо с печаткой на левой руке.
– Да, – подтвердил Берт. – Мы не видели, какие у него волосы, потому что он был в шляпе, но думаю, они черные или очень темные, как вакса. И едва приметные усы – тонкая линия над верхней губой.
– Это он, – произнес детектив. – Он уже три года промышляет мошенничеством или, по крайней мере, столько времени мы о нем знаем. Мы прозвали его Мясник Джордж. Первой жертвой была девушка по имени Мэри Элизабет Аллен, ее нашли мертвой в парке Флэгстафф Гарденз; прохожие видели, как ее выбросил из машины человек, по описанию точь-в-точь похожий на Джорджа. Между прочим, это была приличная девушка. Следующая – обычная проститутка, известная как Беспечная Лил, настоящее имя – Лиллиан Маршан. Ее нашли умирающей в трущобе на Фицрой-стрит. Она сообщила, что это работа человека по имени Джордж Флетчер и дала то же описание. Конечно, нельзя полагаться на слова такой девушки…
– Это еще почему? – взвилась доктор Макмиллан. Когда она выходила из себя, ее шотландский акцент усиливался. – Я достаточно поработала с ними и давно поняла, что им можно доверять, как и любым другим, – ради бога, они же обыкновенные женщины! И смерть Лил такая же трагедия, как смерть девушки из хорошей семьи – они умерли одной смертью, детектив-инспектор!
Доктор Макмиллан заметила, что Берт, Сес и полицейский устремили на нее совершенно одинаковые изумленные взгляды. Она сделала вывод, что все мужчины похожи, независимо от того, по какую сторону закона они находятся, но не стала произносить этого вслух.
Детектив-инспектор продолжал читать:
– Третьей была замужняя женщина – у нее было восемь детей, – которая успела добраться до дома, прежде чем умерла от потери крови. Оставила мужу записку со словами, что Джордж потребовал с нее десять фунтов, и умоляла простить. Свидетели видели, как человек, отвечающий нашему описанию, выходил из дома. Шесть месяцев назад. А теперь – ваша девушка. Когда, вы думаете, он это сделал?
– Два-три дня назад.
– Она выживет?
– Надеюсь. Точно не знаю, – вздохнула доктор Макмиллан.
Инспектор откинулся на спинку стула.
– Мы еще слишком мало знаем. Таких, как он, трудно поймать, потому что их защищают сами жертвы. В подобной ситуации девушке кажется, что даже смерть лучше, чем беременность, потому что она позорит себя перед обществом. Среди этих людей попадаются вполне компетентные. У некоторых есть даже операционные, они используют эфир. А другие, такие, как этот ублюдок, – простите меня, мадам, – совершают насилие над девушками, прежде чем приступить к делу.
Сес что-то пробурчал, а Берт спросил:
– У вас ведь есть доказательства, почему вы не схватите его?
– У нас нет улик, он избавляется от тех, кто умирает.
– А те, кто выжил, хранят молчание. Ведь, делая аборт, они совершают преступление, насколько мне известно, – сказала доктор Макмиллан. – Мы в больницах довольно на них насмотрелись. Истекающие кровью, инфицированные, изувеченные, разодранные и бесплодные на всю оставшуюся жизнь – все они настаивают, что виновата горячая ванна, конная прогулка или падение с крутой лестницы. Очень хорошо, инспектор. Благодарю, что приняли нас.
– Эй, так вы не собираетесь ничего предпринять? – запротестовал Берт.
Детектив-инспектор обратил к нему усталое лицо.
– Почему бы вам не мобилизовать своих товарищей? – безразличным тоном предложил он. – Джордж сейчас где-то в городе, недалеко от того места, где вы подобрали несчастную девушку. Глядите в оба, может, снова его увидите.
– Вот что я скажу тебе, приятель, – выкрикнул Берт, когда его выпроваживали из участка. – Если я его увижу – размажу этого ублюдка по мостовой!
На обратном пути Сес сел за руль, а Берт задавал вопросы.
– Она выживет?
– Как я уже сказала полицейскому, я не знаю. Я вычистила матку и удалила источник инфекции. Зашила поврежденную плоть и продезинфицировала, насколько это возможно. Теперь она сама будет решать свою судьбу. Я попрошу социального работника разыскать ее родственников, а в четыре у меня еще одна операция – поэтому хватит болтать. Поехали.
Сес нажал на газ, и они прибавили скорости.
Доктор Макмиллан высадилась у больницы, а Сес с Бертом возобновили свою привычную деятельность. Они не говорили ни слова, только проезжали улицу за улицей, подбирая по пути пассажиров и высматривая высокого усатого мужчину с кольцом-печаткой и огромным бриллиантом. Сес сменил Берта, затем Берт снова уселся за руль – так они ездили до трех часов ночи, а потом вернулись домой в Карлтон.
– Вот невезуха! – воскликнул Берт, ударяя ногой в проносящуюся мимо изгородь. – Невезуха!
Сес ничего не ответил, но для Сеса это было нормально.
Глава четвертая
– Вы же не торгуете белыми рабами, правда? – спросила Дороти, внезапно остановившись на Коллинс-стрит.
Джентльмен, шедший за ней следом, чуть не проглотил сигару.
Хихикнув, Фрина засунула руку в карман.
– Если ты и вправду так думаешь, возьми десять фунтов и отправляйся домой к матери, – предложила она.
Поиск белых рабов в «Пассаже» показался Фрине невероятно забавной идеей. Дороти не отрывала глаз от земли, и Фрина задалась вопросом, не ищет ли девушка золото, которым, по всеобщему убеждению, выложены улицы Мельбурна.
Немного спустя Дороти дотронулась до руки Фрины.
– На самом деле я так не думаю, – сказала она в своей простой, грубоватой манере. – Правда. Но об этом писали в «Женской собственности». Знаете, говорят, что работорговцы вербуют столько фабричных девушек…
– Неужели? Пойдем, Дороти, мы почти на месте.
– Пойдемте помедленнее, мисс, вы так бежите. Я уже выбилась из сил.
– Извини, пожалуйста, дорогуша, – пробормотала Фрина и, замедляя шаг, дотронулась до руки Дороти. – Мы скоро будем на месте, тут совсем недалеко – нужно добраться до вершины холма. Ты примешь ванну и, может, да, выпьешь коктейль и…
Фрина провела Дороти по ступенькам «Виндзора» мимо величественного швейцара, который и глазом не моргнул при виде жалкой, не по сезону одетой девушки. Он лишь отметил про себя, что аристократы и вправду большие оригиналы.
Фрина провела Дороти в ванную комнату и закрыла за ней дверь, наказав тщательно вымыть тело и волосы и обратив внимание девушки на средства, предназначенные для различных частей тела. Фрина оставила ее в полном замешательстве перед батареей склянок, мазей, коробочек и кусков мыла, выложенных на накрытом скатертью столике рядом с очень обнаженной нимфой из темно-серой бронзы. Фрина вздохнула. Разумеется, нимфа снова вызвала к жизни все скрытые подозрения Дороти. Однако всплески воды и клубы ароматного пара, выходившие из-под двери, доказывали, что сомнения девушки не распространялись на горячую воду и косметику Фрины. Об этом свидетельствовал запах средства «Коко для волос» (того самого, которым пользовалась датская королевская семья).
У Фрины было мало врожденных страхов, но вшей она боялась как огня. При одной лишь мысли о них ее кожа начинала зудеть. В ранней юности Фрины был один ужасный день, когда ее заставили ходить с провонявшим керосином полотенцем на голове, и теперь она делала все возможное, чтобы не испытать это снова. Фрина покопалась в своем четвертом чемодане и нашла простенькую ночную рубашку и халат оранжевого цвета, который ей совсем не шел, а затем села за список завтрашних визитов.
С утра ей нужно было оставить свои визитки примерно в двух десятках домов, и такая перспектива ее совсем не радовала. Фрина достала нужное количество визитных карточек и написала на каждой из них имя человека, рекомендовавшего ее хозяевам дома. Это заняло минут двадцать, по прошествии которых Фрина сильно удивилась тишине в ванной. Набросив на руку одежду для девушки, Фрина прошла через комнату и постучала в дверь ванной.
– Как ты, дорогуша? – крикнула она. Дверь немного приоткрылась.
– Ох, мисс, я разорвала свое платье, а другого у меня нет! – запричитала несчастная девушка.
Фрина пропихнула одежду в щель и распорядилась:
– Надень это, Дороти, и выходи! Я заплачу тебе вперед, и ты сможешь купить новое платье.
Из-за двери раздался приглушенный всхлип, почти рыдание, и через секунду в комнате появилась Дороти, облаченная в оранжевый атлас.
– Ох, как он мне нравится! Я люблю красивую одежду! – восклицала она.
Это был первый непринужденный возглас радости, который издала девушка, и Фрина улыбнулась. Искупавшуюся и отомщенную Дороти было не узнать. Ее светлая кожа раскраснелась, влажные волосы казались темнее, а глаза сверкали.
Фрина приоткрыла небольшую дверь и спросила:
– Хочешь сразу отправиться спать? Это твоя комната, вот ключ – если хочешь, можешь запереться.
– Я бы еще немного посидела с вами, мисс, если можно.
– Очень хорошо. Я закажу чай.
Фрина позвонила, заказала чай и вернулась на свое место за письменным столом, тем временем Дороти прогуливалась туда-сюда по комнате, наслаждаясь шуршанием своего халата.
– Мисс, вы правда хотите, чтобы я работала у вас? – спросила девушка, которая в этот момент достигла противоположной стены и развернулась.
– Да, мне нужна служанка – ты же видишь, в каком беспорядке мои вещи… – Фрина обвела рукой гостиную, обильно устланную вещами. – Но только если ты сама хочешь работать. Я здесь по важному секретному делу: мне нужно узнать кое-что об одной даме по поручению ее родителей. Поэтому, если хочешь у меня работать, ты не должна никому рассказывать о том, что можешь ненароком услышать. Мне нужен человек, которому я бы полностью доверяла. Возможно, мы будем останавливаться в знатных домах, но ты не должна ни под каким предлогом ничего рассказывать о моих делах. Обо мне можешь болтать сколько хочешь, – добавила Фрина, улыбаясь. – Но не о моих делах.
– Я обещаю, – ответила Дороти. Она с серьезным видом облизнула указательный палец и осторожно нарисовала им на груди атласного халата крест. – Чтоб мне умереть.
– Вот и отлично. Все, что тебе нужно будет делать, – это следить за моими вещами, искать то, что я потеряла, отвечать на звонки, если меня нет в номере, и просто помогать мне во всем. Например, завтра нужно взять такси и развезти все эти карточки тем, с кем я собираюсь познакомиться в Мельбурне. Как насчет такой работы?
У Дороти задрожал подбородок:
– Если у меня будет новое платье, я смогу.
– Отлично!
– А мое жалованье, мисс?
– Ох, я не знаю, сколько здесь платят служанкам и личным секретарям. Сколько ты получала?
– Два с половиной шиллинга в неделю и питание, – ответила Дороти.
Фрина была шокирована.
– Неудивительно, что здесь тяжело с прислугой! И что ты делала за эти деньги?
– Все, кроме готовки, мисс. Они держали повара. А белье отправляли в стирку китайцам. Поэтому все было не так уж плохо. Я должна была где-то работать. Мы не могли прожить на то, что зарабатывала мама. Конечно, вы этого не поймете. Не хочу вас обидеть, но вы не знаете, что это такое. Вам ведь никогда не приходилось голодать.
– Нет, приходилось, – мрачно ответила Фрина. – Еще как приходилось. В нашей семье не было ни гроша до тех пор, пока мне не исполнилось двенадцать.
– Тогда как же… – произнесла Дот, приподнимая полы халата. – Как…
– Умерли три наших родственника, отделявших отца от титула, – ответила Фрина. – Три молодых человека безвременно скончались, и старый лорд вызвал нас из Ричмонда. Мы сели на огромный пароход и причалили прямо в объятия роскоши. Я была от этого не в восторге, – призналась Фрина. – Моя сестра умерла от голода и дифтерии. Мне было жутко оттого, что у нас в Англии было столько родственников и никто из них и пальцем не пошевелил до тех пор, пока отец не получил наследство. Не рассказывай мне о бедности, Дот. Я ела кроличье мясо и капусту, потому что больше нечего было. С тех пор, признаюсь, не выношу даже вида кроличьего рагу или капусты. О, ты нашла мой синий костюм! А я даже забыла, что купила его.
На серебряном подносе принесли чай и кекс, который Фрина тут же разрезала и намазала маслом.
– Хватит обо мне, лучше помоги мне съесть кекс, – сказала Фрина. Она ненавидела чайные кексы. – Ты будешь чай с молоком? И два кусочка сахара?
Дороти шмыгнула носом и уже собралась утереть лицо халатом, как вдруг опомнилась и побежала в ванную за носовым платком. Разливая чай, Фрина подумала, что Дороти, должно быть, очень устала. Месть и свобода способны утомить не меньше, чем ненависть и убийство. Она зажала в руке крошечную белую таблетку и опустила ее в чашку девушки. Дороти нужно как следует выспаться.
Девушка вернулась и, даже не успев притронуться к чаю, тут же набросилась на кекс.
– Завтра утром я позвоню в агентство и выясню, сколько нужно тебе платить, – сказала Фрина. – И завтра же мы купим тебе кое-какую одежду. За форменную одежду я заплачу сама и дам тебе аванс, чтобы ты могла купить что-то для себя. А еще заберем с вокзала твои вещи.
– Думаю, мне лучше прямо сейчас идти спать, – сонно заметила Дороти.
Фрина проводила девушку в ее комнатку, уложила в кровать и, еще не успев закрыть за собой дверь, увидела, что девушка уже крепко спит.
– Два с половиной шиллинга в неделю и питание, – произнесла Фрина. Она налила себе еще чая и закурила. – Бедное дитя!
Элис Гринхэм проснулась в белоснежной кровати в состоянии непривычного покоя. Она словно парила на подушке из морфия над своим измученным телом. Время от времени к девушке подходили женщины в белых передниках и что-то делали с ее телом, которое, как казалось Элис, принадлежит кому-то другому. Они смочили его холодной водой и накрыли влажной простыней. Выглядело это очень забавно, и Элис захихикала. По крайней мере, ребенка уже не было, и она могла вернуться в свою богобоязненную, респектабельную семью, свободная от доказательств своего позора.
Тогда она не знала, что пять минут способны изменить жизнь. Она пошла на танцевальный вечер, организованный церковью, откуда ее выманил на улицу, под велосипедный навес, один парень, сын священника, которого она всегда считала хорошим. Он прислонил ее к скрипучей деревянной стене и стал возиться с ее одеждой, шепча, что любит ее и женится на ней, как только получит свою долю в отцовском магазине. От этой безрадостной, неловкой случки и произошла вся беда. Когда они встретились снова, он опустил глаза и притворился, что не знает ее; тогда Элис сказала ему о ребенке, и он заорал: «Нет! Это не я! Ты наверняка встречаешься с кучей парней!» А когда она стала настаивать, ударил ее по лицу.
Медсестры – она узнала их по белым чепцам – собрались вокруг тела. Какая-то женщина в брюках наполняла шприц. Элис почувствовала, что наступает переломный момент. Она была сонной, веселой и легкой, а они пытались вернуть ее в это страдающее, скрученное от боли тело, лежавшее там, внизу, на кровати. Нет, она не вернется. Она уже довольно настрадалась. Тот вкрадчивый мужчина, Джордж, его мерзкие пальцы на ее теле… Нет, она не вернется, они не смогут ее заставить.
Медсестры пытались удержать тело. Оно сопротивлялось. Женщина в брюках что-то вколола пациентке в грудь. Тело обмякло, и над ним склонились медсестры.
Элис не удержалась от крика, когда снова почувствовала свое тело и судороги истерзанной матки. Она открыла глаза, посмотрела прямо в лицо доктора Макмиллан и прошептала:
– Это несправедливо. Мне было так светло…
Ту т слова ее захлебнулись долгим, резким криком. Начался жар.
Глава пятая
Фрина завтракала и изучала колонку светской хроники, когда услышала возню Дороти в ванной. Наконец девушка появилась в комнате, выглядела она сильно посвежевшей. Фрина отыскала бежевый вязаный костюм и отдала его Дот вместе с комплектом нижнего белья и парой туфель. Дороти послушно оделась, но туфли Фрины оказались ей слишком велики.
– Надень пока свои тапочки, а завтра мы раздобудем для тебя какую-нибудь обувь. Сегодня ведь воскресенье. Послушай этот колокольный звон! Он и мертвого разбудит!
– Судя по всему, так оно и было задумано, – заметила Дот.
Фрина взглянула на девушку поверх газеты, отметив про себя, что девушка не так проста, как кажется на первый взгляд. С помощью Фрины девушка заказала себе плотный завтрак и теперь безмятежно поглощала гриль ассорти, как будто никогда не задумывала никаких убийств.
– Что нужно делать, когда я буду доставлять эти карточки, мисс? – спросила она, с трудом проглатывая огромный кусок яичницы с беконом.
– Попроси водителя подождать тебя, подойди к парадной двери, позвони и отдай карточку тому, кто откроет дверь. Говорить при этом ничего не нужно. Я записала свой адрес на обратной стороне. Справишься?
– Да, мисс, – пробурчала Дороти набитым ртом.
– Хорошо. Сегодня я обедаю с доктором Макмиллан в больнице королевы Виктории, а чтобы как-то заполнить время до этого, схожу в церковь. Поэтому, когда вернешься, постарайся немного привести в порядок мои вещи, ладно? Я приду днем. Закажи на обед что захочешь, и наверное, будет лучше, если ты не станешь выходить из отеля до моего возвращения. Нам не нужны неприятности с твоей бывшей хозяйкой, так ведь? Вот деньги на такси; заплати по счетчику и прибавь два шиллинга на чай, не больше. И не забудь забрать свои вещи со станции. Знаешь, Дороти, а тебе идет этот костюм! Ты выглядишь очень элегантно.
Дороти покраснела, взяла деньги (их было больше, чем она видела за всю свою жизнь) и залпом допила чай. Она встала, расправила бежевую юбку и сказала, запинаясь:
– Я так благодарна вам, мисс…
– Посмотрим, что ты скажешь после того, как наведешь здесь порядок, – бросила Фрина. – Все взяла? Ну ладно, вперед!
Когда Дороти ушла, Фрина улыбнулась про себя, прикидывая, увидит ли она снова девушку, оказавшуюся на свободе с пятью фунтами и в новой одежде. Она наградила себя мысленной пощечиной за цинизм и вспомнила, что уже давно пора идти в церковь.
Уже через полтора часа мельбурнские прохожие обращали внимание на стройную, уверенную в себе и очень ухоженную молодую даму, не спеша идущую по Свонстон-стрит в сторону собора. Утро было свежим и прохладным, и Фрина надела строгий темно-синий шелковый костюм с очень дорогим кружевным воротничком, темные чулки и черные туфли на высоком каблуке. На голове у нее была черная шляпка клоше; единственной вызывающей ноткой были серьги с сапфирами, переливающимися ярче, чем витражи собора. Фрина поднялась по ступенькам как будто в удивлении, что специально для нее не открыли главный западный вход, и со скромным изяществом заняла место на задней скамье. Она взяла предложенные любезным джентльменом, сидевшим рядом, расписание служб и книгу гимнов и слегка улыбнулась в благодарность. Джентльмен показался Фрине знакомым.
Ее сосед был полным, краснощеким и довольно привлекательным, в безупречно сшитом костюме и рубашке белее снега. Когда орган заиграл «Старый сотый псалом», Фрина поняла: это тот самый человек, который вчера вечером улыбался ей через столик в ресторане отеля.
Она поднялась, стала петь и услышала, как ее нежное сопрано поддерживает громоподобный бас, легко поднимавшийся над всеобщим овечьим блеяньем, которое прихожане Англиканской Церкви принимают за пение.
– Люблю хорошо попеть, – шепнул он ей. – И терпеть не могу это нытье!
Фрина мягко усмехнулась и согласилась. Джентльмен положил свою карточку на раскрытую страницу ее книги с гимнами, она в ответ дала ему свою. На ее плотной карточке кремового цвета буквы были выгравированы, а не напечатаны. Там значилось: «Досточтимая Фрина Фишер, Коллинг-холл, Кент». Она знала, что это верх изящества. Карточка джентльмена также была гравированной и говорила о том, что краснощекий человек, внимательно слушающий сейчас наставления какого-то духовного лица с заложенным носом, был господином Робертом Сандерсоном, депутатом парламента от Турака. Фрина вспомнила, что он был в ее списке достойных внимания горожан, опустила карточку в сумку и обратила внимание к проповеди.
Она была, к счастью, не слишком длинной и посвящалась в основном долгу христианина. Фрине довелось выслушать уже столько проповедей о долге христианина, что она могла угадать почти каждое слово, этим она и забавлялась некоторое время, любуясь витражами, которые переливались как бриллианты в лучах утреннего солнца. Проповедь плавно перешла в исповедь, и Фрина абсолютно честно призналась, что совершила то, чего не должна была, и не сделала того, что следовало бы. Служба продолжалась, а Фрина вспоминала время, проведенное в Париже, на левом берегу Сены, где она делала так много того, чего не следовало, и это было так приятно; а потом припомнила, как в одном парижском кафе какой-то малыш поставил шах и мат Марселю Дюшану.
– Где?
– Может, в такси, может, на улице – мне кажется, где-то в районе Лон. Или Литтл Лон [12]… Сес, ты припоминаешь этого щеголя?
– Нет, приятель. Ты, должно быть, ехал один.
– Понимаете, обычно мы не работаем вместе. У Сеса грузовик. Но там загнулся двигатель, и теперь мы работаем в две смены на одной машине. Нет, больше я о нем ничего не помню. А зачем вам это?
– Разумеется, чтобы сообщить в полицию, – тихо сказала доктор Макмиллан. – Его необходимо найти и посадить в тюрьму. Если девушка умрет, он будет виновен в убийстве. Мясники! Они наживаются на светских приличиях, которые так важны для этих глупышек, – в их сети попадаются только невинные и обманутые – и эти злодеи уродуют их, беря десять фунтов за то, на что не сподобится даже каннибал, а потом выбрасывают их на улицу как мусор, истекать кровью в трущобах. Эти люди не гнушаются ничем – ничем! Попадись они мне, я бы самолично инфицировала их смертоносной бактерией и посмотрела, на кого бы они стали похожи, дрожащие и вопящие в ожидании страшного мучительного конца.
– Нет, обойдемся без легавых, – пробормотал Берт, – только не копы…
– Почему нет? Вы – главные свидетели.
– Да, но у нас с Сесом нет причин для любви к копам.
– Я не требую от вас любви, да и полицию не очень волнуют ваши мелкие грешки. Сегодня вы пойдете со мной на Рассел-стрит и расскажете все, что знаете. А я ручаюсь, что вы выйдете оттуда без проблем. Понятно?
Им было все понятно.
В три часа пополудни Берт и Сес вошли вслед за доктором Макмиллан в полицейский участок – здание с порталом из красного кирпича – и остановились перед дежурным, стоящим за высокой конторкой.
– Я доктор Элизабет Макмиллан, у меня назначена встреча с детективом-инспектором Робинсоном.
– Да, мадам, – ответил дежурный сержант. – Он ждет вас. К вам пришли, сэр, – добавил он, обращаясь к аскетично одетому молодому человеку, сидевшему рядом.
Посетители проследовали за полицейским по коридору и вошли в маленький невзрачный кабинет со стенами, выкрашенными в казенный зеленый цвет. В кабинете были стол, ящик с файлами и четыре жестких стула. За окном звякнул трамвай. По знаку инспектора все сели, и пока полицейский выкладывал перед собой пухлую папку и отвинчивал колпачок черной перьевой ручки, в кабинете царила тишина.
– Представьтесь, пожалуйста, – сказал детектив ничего не выражающим голосом. Светловолосый, со светло-карими глазами, он казался совершенно бесцветным. В нем не было абсолютно ничего примечательного.
Все представились. Услышав «Альберт Джонсон» и «Сесил Йейтс», инспектор ухмыльнулся.
– Красные оборванцы? Все боретесь с ужасами капитализма? Уже были в России? Где, как вполне основательно полагают, было незаконно получено так много собственности?
Сес мрачно посмотрел на доктора Макмиллан. Берт, взглянув на полицейского, огрызнулся:
– Придет и ваше время, угнетатель вдов и сирот, союзник эксплуататоров…
– Довольно, – вмешалась доктор Макмиллан. – Если помните, инспектор, я говорила вам об этих джентльменах. По отношению к той несчастной девушке они проявили необычайную деликатность и доброту. Я обещала, что они должны будут только сообщить все, что знают об этом мяснике-враче, и не собираюсь становиться клятвопреступницей.
Она пригвоздила взглядом слегка замявшегося детектива, и он отступил:
– Конечно, мадам, вы совершенно правы. Итак, расскажите мне все об этом человеке.
Берт, воспользовавшийся помощью Сеса, повторил описание, и детектив тут же отбросил маску безразличия. Он порылся в папке и прочел вслух:
– Рост метр восемьдесят, короткая стрижка, смуглый, кольцо с печаткой на левой руке.
– Да, – подтвердил Берт. – Мы не видели, какие у него волосы, потому что он был в шляпе, но думаю, они черные или очень темные, как вакса. И едва приметные усы – тонкая линия над верхней губой.
– Это он, – произнес детектив. – Он уже три года промышляет мошенничеством или, по крайней мере, столько времени мы о нем знаем. Мы прозвали его Мясник Джордж. Первой жертвой была девушка по имени Мэри Элизабет Аллен, ее нашли мертвой в парке Флэгстафф Гарденз; прохожие видели, как ее выбросил из машины человек, по описанию точь-в-точь похожий на Джорджа. Между прочим, это была приличная девушка. Следующая – обычная проститутка, известная как Беспечная Лил, настоящее имя – Лиллиан Маршан. Ее нашли умирающей в трущобе на Фицрой-стрит. Она сообщила, что это работа человека по имени Джордж Флетчер и дала то же описание. Конечно, нельзя полагаться на слова такой девушки…
– Это еще почему? – взвилась доктор Макмиллан. Когда она выходила из себя, ее шотландский акцент усиливался. – Я достаточно поработала с ними и давно поняла, что им можно доверять, как и любым другим, – ради бога, они же обыкновенные женщины! И смерть Лил такая же трагедия, как смерть девушки из хорошей семьи – они умерли одной смертью, детектив-инспектор!
Доктор Макмиллан заметила, что Берт, Сес и полицейский устремили на нее совершенно одинаковые изумленные взгляды. Она сделала вывод, что все мужчины похожи, независимо от того, по какую сторону закона они находятся, но не стала произносить этого вслух.
Детектив-инспектор продолжал читать:
– Третьей была замужняя женщина – у нее было восемь детей, – которая успела добраться до дома, прежде чем умерла от потери крови. Оставила мужу записку со словами, что Джордж потребовал с нее десять фунтов, и умоляла простить. Свидетели видели, как человек, отвечающий нашему описанию, выходил из дома. Шесть месяцев назад. А теперь – ваша девушка. Когда, вы думаете, он это сделал?
– Два-три дня назад.
– Она выживет?
– Надеюсь. Точно не знаю, – вздохнула доктор Макмиллан.
Инспектор откинулся на спинку стула.
– Мы еще слишком мало знаем. Таких, как он, трудно поймать, потому что их защищают сами жертвы. В подобной ситуации девушке кажется, что даже смерть лучше, чем беременность, потому что она позорит себя перед обществом. Среди этих людей попадаются вполне компетентные. У некоторых есть даже операционные, они используют эфир. А другие, такие, как этот ублюдок, – простите меня, мадам, – совершают насилие над девушками, прежде чем приступить к делу.
Сес что-то пробурчал, а Берт спросил:
– У вас ведь есть доказательства, почему вы не схватите его?
– У нас нет улик, он избавляется от тех, кто умирает.
– А те, кто выжил, хранят молчание. Ведь, делая аборт, они совершают преступление, насколько мне известно, – сказала доктор Макмиллан. – Мы в больницах довольно на них насмотрелись. Истекающие кровью, инфицированные, изувеченные, разодранные и бесплодные на всю оставшуюся жизнь – все они настаивают, что виновата горячая ванна, конная прогулка или падение с крутой лестницы. Очень хорошо, инспектор. Благодарю, что приняли нас.
– Эй, так вы не собираетесь ничего предпринять? – запротестовал Берт.
Детектив-инспектор обратил к нему усталое лицо.
– Почему бы вам не мобилизовать своих товарищей? – безразличным тоном предложил он. – Джордж сейчас где-то в городе, недалеко от того места, где вы подобрали несчастную девушку. Глядите в оба, может, снова его увидите.
– Вот что я скажу тебе, приятель, – выкрикнул Берт, когда его выпроваживали из участка. – Если я его увижу – размажу этого ублюдка по мостовой!
На обратном пути Сес сел за руль, а Берт задавал вопросы.
– Она выживет?
– Как я уже сказала полицейскому, я не знаю. Я вычистила матку и удалила источник инфекции. Зашила поврежденную плоть и продезинфицировала, насколько это возможно. Теперь она сама будет решать свою судьбу. Я попрошу социального работника разыскать ее родственников, а в четыре у меня еще одна операция – поэтому хватит болтать. Поехали.
Сес нажал на газ, и они прибавили скорости.
Доктор Макмиллан высадилась у больницы, а Сес с Бертом возобновили свою привычную деятельность. Они не говорили ни слова, только проезжали улицу за улицей, подбирая по пути пассажиров и высматривая высокого усатого мужчину с кольцом-печаткой и огромным бриллиантом. Сес сменил Берта, затем Берт снова уселся за руль – так они ездили до трех часов ночи, а потом вернулись домой в Карлтон.
– Вот невезуха! – воскликнул Берт, ударяя ногой в проносящуюся мимо изгородь. – Невезуха!
Сес ничего не ответил, но для Сеса это было нормально.
Глава четвертая
Когда этот дядька припрется сюда,
Точа оселком свой топор,
Я побегу перед ним,
Источая приличные запахи
Герани или не нюханных им цветов.
И это его остановит. [13]
Уоллес Стивенс «Заговор против великана»
– Вы же не торгуете белыми рабами, правда? – спросила Дороти, внезапно остановившись на Коллинс-стрит.
Джентльмен, шедший за ней следом, чуть не проглотил сигару.
Хихикнув, Фрина засунула руку в карман.
– Если ты и вправду так думаешь, возьми десять фунтов и отправляйся домой к матери, – предложила она.
Поиск белых рабов в «Пассаже» показался Фрине невероятно забавной идеей. Дороти не отрывала глаз от земли, и Фрина задалась вопросом, не ищет ли девушка золото, которым, по всеобщему убеждению, выложены улицы Мельбурна.
Немного спустя Дороти дотронулась до руки Фрины.
– На самом деле я так не думаю, – сказала она в своей простой, грубоватой манере. – Правда. Но об этом писали в «Женской собственности». Знаете, говорят, что работорговцы вербуют столько фабричных девушек…
– Неужели? Пойдем, Дороти, мы почти на месте.
– Пойдемте помедленнее, мисс, вы так бежите. Я уже выбилась из сил.
– Извини, пожалуйста, дорогуша, – пробормотала Фрина и, замедляя шаг, дотронулась до руки Дороти. – Мы скоро будем на месте, тут совсем недалеко – нужно добраться до вершины холма. Ты примешь ванну и, может, да, выпьешь коктейль и…
Фрина провела Дороти по ступенькам «Виндзора» мимо величественного швейцара, который и глазом не моргнул при виде жалкой, не по сезону одетой девушки. Он лишь отметил про себя, что аристократы и вправду большие оригиналы.
Фрина провела Дороти в ванную комнату и закрыла за ней дверь, наказав тщательно вымыть тело и волосы и обратив внимание девушки на средства, предназначенные для различных частей тела. Фрина оставила ее в полном замешательстве перед батареей склянок, мазей, коробочек и кусков мыла, выложенных на накрытом скатертью столике рядом с очень обнаженной нимфой из темно-серой бронзы. Фрина вздохнула. Разумеется, нимфа снова вызвала к жизни все скрытые подозрения Дороти. Однако всплески воды и клубы ароматного пара, выходившие из-под двери, доказывали, что сомнения девушки не распространялись на горячую воду и косметику Фрины. Об этом свидетельствовал запах средства «Коко для волос» (того самого, которым пользовалась датская королевская семья).
У Фрины было мало врожденных страхов, но вшей она боялась как огня. При одной лишь мысли о них ее кожа начинала зудеть. В ранней юности Фрины был один ужасный день, когда ее заставили ходить с провонявшим керосином полотенцем на голове, и теперь она делала все возможное, чтобы не испытать это снова. Фрина покопалась в своем четвертом чемодане и нашла простенькую ночную рубашку и халат оранжевого цвета, который ей совсем не шел, а затем села за список завтрашних визитов.
С утра ей нужно было оставить свои визитки примерно в двух десятках домов, и такая перспектива ее совсем не радовала. Фрина достала нужное количество визитных карточек и написала на каждой из них имя человека, рекомендовавшего ее хозяевам дома. Это заняло минут двадцать, по прошествии которых Фрина сильно удивилась тишине в ванной. Набросив на руку одежду для девушки, Фрина прошла через комнату и постучала в дверь ванной.
– Как ты, дорогуша? – крикнула она. Дверь немного приоткрылась.
– Ох, мисс, я разорвала свое платье, а другого у меня нет! – запричитала несчастная девушка.
Фрина пропихнула одежду в щель и распорядилась:
– Надень это, Дороти, и выходи! Я заплачу тебе вперед, и ты сможешь купить новое платье.
Из-за двери раздался приглушенный всхлип, почти рыдание, и через секунду в комнате появилась Дороти, облаченная в оранжевый атлас.
– Ох, как он мне нравится! Я люблю красивую одежду! – восклицала она.
Это был первый непринужденный возглас радости, который издала девушка, и Фрина улыбнулась. Искупавшуюся и отомщенную Дороти было не узнать. Ее светлая кожа раскраснелась, влажные волосы казались темнее, а глаза сверкали.
Фрина приоткрыла небольшую дверь и спросила:
– Хочешь сразу отправиться спать? Это твоя комната, вот ключ – если хочешь, можешь запереться.
– Я бы еще немного посидела с вами, мисс, если можно.
– Очень хорошо. Я закажу чай.
Фрина позвонила, заказала чай и вернулась на свое место за письменным столом, тем временем Дороти прогуливалась туда-сюда по комнате, наслаждаясь шуршанием своего халата.
– Мисс, вы правда хотите, чтобы я работала у вас? – спросила девушка, которая в этот момент достигла противоположной стены и развернулась.
– Да, мне нужна служанка – ты же видишь, в каком беспорядке мои вещи… – Фрина обвела рукой гостиную, обильно устланную вещами. – Но только если ты сама хочешь работать. Я здесь по важному секретному делу: мне нужно узнать кое-что об одной даме по поручению ее родителей. Поэтому, если хочешь у меня работать, ты не должна никому рассказывать о том, что можешь ненароком услышать. Мне нужен человек, которому я бы полностью доверяла. Возможно, мы будем останавливаться в знатных домах, но ты не должна ни под каким предлогом ничего рассказывать о моих делах. Обо мне можешь болтать сколько хочешь, – добавила Фрина, улыбаясь. – Но не о моих делах.
– Я обещаю, – ответила Дороти. Она с серьезным видом облизнула указательный палец и осторожно нарисовала им на груди атласного халата крест. – Чтоб мне умереть.
– Вот и отлично. Все, что тебе нужно будет делать, – это следить за моими вещами, искать то, что я потеряла, отвечать на звонки, если меня нет в номере, и просто помогать мне во всем. Например, завтра нужно взять такси и развезти все эти карточки тем, с кем я собираюсь познакомиться в Мельбурне. Как насчет такой работы?
У Дороти задрожал подбородок:
– Если у меня будет новое платье, я смогу.
– Отлично!
– А мое жалованье, мисс?
– Ох, я не знаю, сколько здесь платят служанкам и личным секретарям. Сколько ты получала?
– Два с половиной шиллинга в неделю и питание, – ответила Дороти.
Фрина была шокирована.
– Неудивительно, что здесь тяжело с прислугой! И что ты делала за эти деньги?
– Все, кроме готовки, мисс. Они держали повара. А белье отправляли в стирку китайцам. Поэтому все было не так уж плохо. Я должна была где-то работать. Мы не могли прожить на то, что зарабатывала мама. Конечно, вы этого не поймете. Не хочу вас обидеть, но вы не знаете, что это такое. Вам ведь никогда не приходилось голодать.
– Нет, приходилось, – мрачно ответила Фрина. – Еще как приходилось. В нашей семье не было ни гроша до тех пор, пока мне не исполнилось двенадцать.
– Тогда как же… – произнесла Дот, приподнимая полы халата. – Как…
– Умерли три наших родственника, отделявших отца от титула, – ответила Фрина. – Три молодых человека безвременно скончались, и старый лорд вызвал нас из Ричмонда. Мы сели на огромный пароход и причалили прямо в объятия роскоши. Я была от этого не в восторге, – призналась Фрина. – Моя сестра умерла от голода и дифтерии. Мне было жутко оттого, что у нас в Англии было столько родственников и никто из них и пальцем не пошевелил до тех пор, пока отец не получил наследство. Не рассказывай мне о бедности, Дот. Я ела кроличье мясо и капусту, потому что больше нечего было. С тех пор, признаюсь, не выношу даже вида кроличьего рагу или капусты. О, ты нашла мой синий костюм! А я даже забыла, что купила его.
На серебряном подносе принесли чай и кекс, который Фрина тут же разрезала и намазала маслом.
– Хватит обо мне, лучше помоги мне съесть кекс, – сказала Фрина. Она ненавидела чайные кексы. – Ты будешь чай с молоком? И два кусочка сахара?
Дороти шмыгнула носом и уже собралась утереть лицо халатом, как вдруг опомнилась и побежала в ванную за носовым платком. Разливая чай, Фрина подумала, что Дороти, должно быть, очень устала. Месть и свобода способны утомить не меньше, чем ненависть и убийство. Она зажала в руке крошечную белую таблетку и опустила ее в чашку девушки. Дороти нужно как следует выспаться.
Девушка вернулась и, даже не успев притронуться к чаю, тут же набросилась на кекс.
– Завтра утром я позвоню в агентство и выясню, сколько нужно тебе платить, – сказала Фрина. – И завтра же мы купим тебе кое-какую одежду. За форменную одежду я заплачу сама и дам тебе аванс, чтобы ты могла купить что-то для себя. А еще заберем с вокзала твои вещи.
– Думаю, мне лучше прямо сейчас идти спать, – сонно заметила Дороти.
Фрина проводила девушку в ее комнатку, уложила в кровать и, еще не успев закрыть за собой дверь, увидела, что девушка уже крепко спит.
– Два с половиной шиллинга в неделю и питание, – произнесла Фрина. Она налила себе еще чая и закурила. – Бедное дитя!
Элис Гринхэм проснулась в белоснежной кровати в состоянии непривычного покоя. Она словно парила на подушке из морфия над своим измученным телом. Время от времени к девушке подходили женщины в белых передниках и что-то делали с ее телом, которое, как казалось Элис, принадлежит кому-то другому. Они смочили его холодной водой и накрыли влажной простыней. Выглядело это очень забавно, и Элис захихикала. По крайней мере, ребенка уже не было, и она могла вернуться в свою богобоязненную, респектабельную семью, свободная от доказательств своего позора.
Тогда она не знала, что пять минут способны изменить жизнь. Она пошла на танцевальный вечер, организованный церковью, откуда ее выманил на улицу, под велосипедный навес, один парень, сын священника, которого она всегда считала хорошим. Он прислонил ее к скрипучей деревянной стене и стал возиться с ее одеждой, шепча, что любит ее и женится на ней, как только получит свою долю в отцовском магазине. От этой безрадостной, неловкой случки и произошла вся беда. Когда они встретились снова, он опустил глаза и притворился, что не знает ее; тогда Элис сказала ему о ребенке, и он заорал: «Нет! Это не я! Ты наверняка встречаешься с кучей парней!» А когда она стала настаивать, ударил ее по лицу.
Медсестры – она узнала их по белым чепцам – собрались вокруг тела. Какая-то женщина в брюках наполняла шприц. Элис почувствовала, что наступает переломный момент. Она была сонной, веселой и легкой, а они пытались вернуть ее в это страдающее, скрученное от боли тело, лежавшее там, внизу, на кровати. Нет, она не вернется. Она уже довольно настрадалась. Тот вкрадчивый мужчина, Джордж, его мерзкие пальцы на ее теле… Нет, она не вернется, они не смогут ее заставить.
Медсестры пытались удержать тело. Оно сопротивлялось. Женщина в брюках что-то вколола пациентке в грудь. Тело обмякло, и над ним склонились медсестры.
Элис не удержалась от крика, когда снова почувствовала свое тело и судороги истерзанной матки. Она открыла глаза, посмотрела прямо в лицо доктора Макмиллан и прошептала:
– Это несправедливо. Мне было так светло…
Ту т слова ее захлебнулись долгим, резким криком. Начался жар.
Глава пятая
Все люди, живущие на земле,
Воспойте Господу радостным гласом… [14]
«Старый сотый псалом», гимн Англиканской церкви
Фрина завтракала и изучала колонку светской хроники, когда услышала возню Дороти в ванной. Наконец девушка появилась в комнате, выглядела она сильно посвежевшей. Фрина отыскала бежевый вязаный костюм и отдала его Дот вместе с комплектом нижнего белья и парой туфель. Дороти послушно оделась, но туфли Фрины оказались ей слишком велики.
– Надень пока свои тапочки, а завтра мы раздобудем для тебя какую-нибудь обувь. Сегодня ведь воскресенье. Послушай этот колокольный звон! Он и мертвого разбудит!
– Судя по всему, так оно и было задумано, – заметила Дот.
Фрина взглянула на девушку поверх газеты, отметив про себя, что девушка не так проста, как кажется на первый взгляд. С помощью Фрины девушка заказала себе плотный завтрак и теперь безмятежно поглощала гриль ассорти, как будто никогда не задумывала никаких убийств.
– Что нужно делать, когда я буду доставлять эти карточки, мисс? – спросила она, с трудом проглатывая огромный кусок яичницы с беконом.
– Попроси водителя подождать тебя, подойди к парадной двери, позвони и отдай карточку тому, кто откроет дверь. Говорить при этом ничего не нужно. Я записала свой адрес на обратной стороне. Справишься?
– Да, мисс, – пробурчала Дороти набитым ртом.
– Хорошо. Сегодня я обедаю с доктором Макмиллан в больнице королевы Виктории, а чтобы как-то заполнить время до этого, схожу в церковь. Поэтому, когда вернешься, постарайся немного привести в порядок мои вещи, ладно? Я приду днем. Закажи на обед что захочешь, и наверное, будет лучше, если ты не станешь выходить из отеля до моего возвращения. Нам не нужны неприятности с твоей бывшей хозяйкой, так ведь? Вот деньги на такси; заплати по счетчику и прибавь два шиллинга на чай, не больше. И не забудь забрать свои вещи со станции. Знаешь, Дороти, а тебе идет этот костюм! Ты выглядишь очень элегантно.
Дороти покраснела, взяла деньги (их было больше, чем она видела за всю свою жизнь) и залпом допила чай. Она встала, расправила бежевую юбку и сказала, запинаясь:
– Я так благодарна вам, мисс…
– Посмотрим, что ты скажешь после того, как наведешь здесь порядок, – бросила Фрина. – Все взяла? Ну ладно, вперед!
Когда Дороти ушла, Фрина улыбнулась про себя, прикидывая, увидит ли она снова девушку, оказавшуюся на свободе с пятью фунтами и в новой одежде. Она наградила себя мысленной пощечиной за цинизм и вспомнила, что уже давно пора идти в церковь.
Уже через полтора часа мельбурнские прохожие обращали внимание на стройную, уверенную в себе и очень ухоженную молодую даму, не спеша идущую по Свонстон-стрит в сторону собора. Утро было свежим и прохладным, и Фрина надела строгий темно-синий шелковый костюм с очень дорогим кружевным воротничком, темные чулки и черные туфли на высоком каблуке. На голове у нее была черная шляпка клоше; единственной вызывающей ноткой были серьги с сапфирами, переливающимися ярче, чем витражи собора. Фрина поднялась по ступенькам как будто в удивлении, что специально для нее не открыли главный западный вход, и со скромным изяществом заняла место на задней скамье. Она взяла предложенные любезным джентльменом, сидевшим рядом, расписание служб и книгу гимнов и слегка улыбнулась в благодарность. Джентльмен показался Фрине знакомым.
Ее сосед был полным, краснощеким и довольно привлекательным, в безупречно сшитом костюме и рубашке белее снега. Когда орган заиграл «Старый сотый псалом», Фрина поняла: это тот самый человек, который вчера вечером улыбался ей через столик в ресторане отеля.
Она поднялась, стала петь и услышала, как ее нежное сопрано поддерживает громоподобный бас, легко поднимавшийся над всеобщим овечьим блеяньем, которое прихожане Англиканской Церкви принимают за пение.
Ее сосед определенно прибавлял живости и силы всеобщему хору. Фрине это понравилось. Она считала, что нет никакого смысла петь в церкви, если у тебя нет желания петь. В конце гимна они получили знаки одобрительного внимания от вежливых граждан из первых рядов, и Фрина улыбнулась своему соседу.
Все люди, живущие на земле,
Воспойте Господу радостным гласом…
– Люблю хорошо попеть, – шепнул он ей. – И терпеть не могу это нытье!
Фрина мягко усмехнулась и согласилась. Джентльмен положил свою карточку на раскрытую страницу ее книги с гимнами, она в ответ дала ему свою. На ее плотной карточке кремового цвета буквы были выгравированы, а не напечатаны. Там значилось: «Досточтимая Фрина Фишер, Коллинг-холл, Кент». Она знала, что это верх изящества. Карточка джентльмена также была гравированной и говорила о том, что краснощекий человек, внимательно слушающий сейчас наставления какого-то духовного лица с заложенным носом, был господином Робертом Сандерсоном, депутатом парламента от Турака. Фрина вспомнила, что он был в ее списке достойных внимания горожан, опустила карточку в сумку и обратила внимание к проповеди.
Она была, к счастью, не слишком длинной и посвящалась в основном долгу христианина. Фрине довелось выслушать уже столько проповедей о долге христианина, что она могла угадать почти каждое слово, этим она и забавлялась некоторое время, любуясь витражами, которые переливались как бриллианты в лучах утреннего солнца. Проповедь плавно перешла в исповедь, и Фрина абсолютно честно призналась, что совершила то, чего не должна была, и не сделала того, что следовало бы. Служба продолжалась, а Фрина вспоминала время, проведенное в Париже, на левом берегу Сены, где она делала так много того, чего не следовало, и это было так приятно; а потом припомнила, как в одном парижском кафе какой-то малыш поставил шах и мат Марселю Дюшану.