[15]Это стоит некоторого количества маленьких прегрешений, подумала Фрина. Она спешно поднялась для последнего гимна, и церковь постепенно начала пустеть. Господин Сандерсон предложил ей руку, Фрина оперлась на нее.
– Кажется, я уже оставила карточку вашей жене, сэр, – улыбнулась она. – Уверена, что мы еще встретимся.
– Надеюсь, мисс Фишер, – ответил депутат парламента глубоким, звучным голосом. – Мне всегда нравились девушки, которые умеют петь. И кроме того, я, кажется, знал вашего отца.
– Неужели, сэр? – Фрина ничем не выдала ужаса по поводу того, что ее пролетарское происхождение выплывет наружу, и депутат парламента оценил ее мужество.
– Да, я был представлен ему, когда он уезжал в Англию. Ему не хватало денег на дорогу. Я был рад ему помочь.
– Надеюсь, сэр, он не забыл отдать вам долг? – холодно спросила Фрина.
Господин Сандерсон потрепал ее по руке:
– Конечно, нет. Зря я об этом вспомнил. Я могу сопровождать вас, мисс Фишер?
– Нет, сэр, я иду в больницу королевы Виктории. Возможно, вы подскажете мне дорогу.
– Идите прямо по этой улице, мисс Фишер, поверните на Литтл-Лонсдейл-стрит, а там на Минт-плейс, сразу после здания ратуши. Отсюда не больше восьмисот метров.
– Спасибо, сэр, – улыбнулась Фрина.
Затем она высвободила руку и ушла, немного обиженная и огорченная. Если ее отец оставил долги чести по всему Мельбурну, ей будет довольно трудно обосноваться в местном обществе. И все же ей понравился господин Сандерсон, депутат парламента. Искренность его голоса и спокойные, непринужденные манеры – достоинство для любого политика. И он может пригласить ее на обед в клуб «Мельбурн» – бастион, который Фрина намеревалась взять.
Она взобралась по холму к музею, с некоторыми трудностями нашла Минт-плейс и представилась регистратору в обшарпанном здании больницы, приятно пахнущем карболкой и молоком. Оно состояло наполовину из дерева, наполовину из кирпича, и казалось, возникло скорее в результате мимолетного стимула, чем тщательного планирования. Внутри стены были выкрашены в лютиковый желтый и белый цвета.
Явилась доктор Макмиллан; она была в белом халате, который очень ей шел, и мужских брюках, под твидовым жилетом виднелись белый воротничок и галстук.
– Идемте, моя дорогая, я покажу вам приемное отделение и детскую палату, а потом мы пойдем обедать, – бросила доктор Макмиллан через плечо, уже поднимаясь по обитым линолеумом ступенькам со скоростью бегуна.
Несмотря на возраст и грузность, доктор Макмиллан была крепка, как бык. Женщины благополучно поднялись наверх, и доктор Макмиллан открыла выкрашенную краской дверь, за которой оказалась небольшая, с белыми стенами комната без окон, где стояли лишь кушетка, стул, письменный стол и шкаф с медикаментами.
– Маленькая, но вполне приличная, – прокомментировала доктор. – Теперь в детскую.
– Расскажите мне, – попросила Фрина, – как появилась эта больница для женщин. Ее построили на пожертвования старой королевы?
– Это удивительная история, Фрина. Такое могло случиться только в молодой стране. Две женщины-врача основали практику здесь, в Мельбурне, но высшее медицинское начальство, будучи тогда таким же закоснелым и консервативным, как и сегодня, не разрешило им отравлять стерильный воздух больниц. Медсестры – да. Врачи женского пола – нет. Поэтому они основали больницу в здании уэльской церкви – единственном помещении, которое смогли получить. С тех пор я стала теплее относиться к уэльсцам. В больнице был всего один кран с водой, один стерилизатор и – очень скоро – гораздо больше пациентов, чем туда помещалось. Женщины спали на полу, каждый час принимали роды. Но им нужен был не просто родильный дом – они подали прошение об организации больницы. Разумеется, парламент отказал им в финансировании. Поэтому они послали прошение королеве, и все женщины Виктории собрали для нее по шиллингу. И тогда старая королева (благослови ее Господь!) дала им разрешение и право именоваться больницей королевы Виктории. К сожалению, это здание выстроено из рук вон плохо. Через несколько лет мы переедем в новое, а этот приют снесем до последнего камня. Раньше здесь была школа для гувернанток. Сюда, Фрина, здесь детская палата. Вы любите младенцев?
Фрина рассмеялась.
– Нет, абсолютно. Они не такие симпатичные, как щенки или котята. Честно говоря, они мне кажутся пьяными. Взгляните хотя бы на этого – он как будто уже пристрастился к джину.
Она указала на нетвердо стоявшего на ножках малыша с широкой бессмысленной улыбкой, который безуспешно пытался достать большой клубок шерсти. Фрина подняла клубок и вручила его ребенку, он тут же принялся махать ручкой и что-то лепетать. Элизабет взяла продолжавшего лепетать малыша на руки и приласкала.
– Ни капли материнского инстинкта? – хитро спросила она.
– Ни капли, – улыбнулась Фрина и пожала маленькую пухлую ручку ребенка: – Прощай, кроха! Надеюсь, твоя мама любит тебя больше, чем я.
– Может, и так, – сухо произнесла доктор. – Но она все равно его бросила. Хорошо хоть оставила его нам, а не какой-нибудь особе, промышляющей воспитанием за деньги, которая уморила бы его голодом.
– Сколько их здесь? – спросила Фрина, затыкая уши, потому что один из малышей заплакал, и это немедленно передалось остальным, так что детская палата наполнилась яростными воплями.
– Около тридцати. Сегодня спокойный вечер, – ответила доктор.
Она усадила ребенка в кроватку, вывела оглохшую Фрину из детской и повела вниз по ступенькам к отделению.
Ряды белых застеленных кроватей простирались до бесконечности. Некоторые из них были отгорожены желтыми складными ширмами, большая часть деревянных, выкрашенных белой краской тумбочек несла на себе какие-то отпечатки индивидуальности – фотографии, книги или цветы. Пол был безупречно чист и натерт до блеска, а вдоль всей комнаты стоял длинный стол с чистым бельем, подносами и прочими необходимыми предметами.
– Знаете, он удивительный человек, – произнесла доктор, остановившись у седьмой по счету кровати. – Привез сюда эту бедняжку, она потеряла сознание в его такси.
Сес встал, осторожно выпустил руку Элис и склонил голову. Пробудившись, Элис увидела перед собой элегантную даму и улыбнулась.
– Здравствуйте, как вы себя чувствуете? – спросила Фрина, испытывая прилив нежности к девушке.
– Лучше, – прошептала она. – Я скоро поправлюсь.
– Точно, – медленно произнес Сес.
– Спать хочется, – пробормотала Элис и снова погрузилась в сон.
Сес присел рядом и взял ее за руку.
– Что с ней случилось? – поинтересовалась Фрина, когда они немного отошли.
– Нелегальный аборт. Это чудовище, неумелый мясник едва не убил ее. Да еще, по ее словам, изнасиловал.
– А полиция? – вздрогнув, спросила Фрина.
– Говорят, что ничего не смогут сделать, пока кто-нибудь не обнаружит логово этого ублюдка. Похоже, таксист и его приятель вышли на поиски. Они приняли эту историю очень близко к сердцу. Вы ведь узнали его, Фрина?
– Конечно, это приятель Берта, Сес. Думаете, он не виноват в ее состоянии?
– Естественно, сначала я так и подумала. Но, пожалуй, это не так. Его приятель говорит, что никогда не видел эту девушку до того, как тот человек посадил ее в их такси на Лонсдейл-стрит.
– Она будет жить? – спросила Фрина.
– Надеюсь, – ответила доктор Макмиллан. – Так вот, я знаю отличное место, где можно перекусить, идемте же, а то я снова на что-нибудь отвлекусь, и мы не пообедаем до следующей недели.
Доктор быстрым шагом направилась к небольшой, но опрятной молочной, с каменными стенами и выскобленными столами соснового дерева, и выдвинула стул.
– Чудесное местечко! Хозяйка печет отличные пироги, а кофе здесь – просто праздник для души. Госпожа Джонс! – крикнула она через перегородку. – Обед и кофе! И побыстрей, пожалуйста!
Ответ из соседней комнаты указывал на то, что доктор Макмиллан прежде уже давала о себе знать:
– Хорошо, доктор, не волнуйтесь! Фрина отложила сумочку и закурила.
– Вижу, тут смирились с вашими брюками, Элизабет, – заметила она.
– Да, еще бы, и без единого звука, – доктор Макмиллан провела широкой рукой по коротко стриженным волосам с проседью. – Ведь у них тут потрясающая коллекция пациенток. А вот и кофе!
Кофе принесли в высоком кофейнике, вместе с горячим молоком и сахарным песком. Фрина наполнила чашку и отпила глоток. Кофе и вправду был отличный: настоящий черный, без примесей.
– Ну а вы чем занимаетесь, моя дорогая? – поинтересовалась доктор.
– Устраиваюсь. Я наняла служанку, – ответила Фрина и рассказала доктору Макмиллан о Дороти. – Наверное, куплю себе самолет. Возможно, новый «Авро».
– Всегда хотела спросить вас, Фрина, как случилось, что именно вы ответили на мой призыв о помощи во время эпидемии гриппа? Я совершенно опешила, когда увидела, как вы выбираетесь из самолета.
– Очень просто, – ответила Фрина, потягивая кофе. – Когда вы позвонили, на авиабазе были только я и механик. И два самолета, оба уже довольно побитые войной. В деревне в тот вечер были танцы, и все мужчины отправились туда. Поэтому я уговорила ирландца Майкла завести двигатель старенького «Бристоля» и отправилась в путь. Я подумала, что это будет самым верным решением. И я нашла вас, так ведь?
– Да, и как раз вовремя. Никогда в жизни мне не было так страшно: ветер и буря, волны вздымались вверх, стремясь затянуть нас под воду. Ну и путешествие! Клянусь, в тот день я поседела. А вы были само спокойствие, даже когда компас забарахлил.
– В воздухе нет смысла волноваться, – произнесла Фрина. – Эта стихия волнения не прощает. И решение менять бесполезно. Если так можно выразиться, уж если ты наверху, значит, ты наверху.
– Ну да. А если ты внизу – значит, ты внизу. Представить не могу, как мы нашли тот остров, и тем более – как мы на него приземлились.
– Да, было сложновато, поскольку я ничего не могла разглядеть из-за брызг воды и ветра и на острове был всего один длинный пляж для посадки. Я боялась, что мы снижаемся слишком быстро, и не надеялась, что снова найду этот пляж – ветер был слишком сильным. Поэтому я просто пошла на снижение. Вот почему мы так долго катили вдоль берега. Но это было хорошее место для посадки – у нас осталось еще по крайней мере триста метров после полной остановки.
– Триста метров, – едва слышно повторила доктор Макмиллан. – Пожалуйста, подлейте мне кофе, дорогая.
– Настоящую храбрость в этом приключении проявили вы, – заметила Фрина. – Я бы ни за что не решилась одна войти в эти коттеджи со всей их грязью, смрадом и трупами – ни за что на свете, если бы вы не потащили меня за собой. Мне все еще снятся по ночам эти коттеджи.
– Фермы, – поправила ее доктор Макмиллан. – И напрасно вы так пугаетесь. Как говорила моя бабка-горянка – а с высоты ей было виднее: «Не волнуйся о мертвецах, опасайся живых!». А она была мудрой женщиной. Ни я, ни вы мертвым уже не поможем. Бедолаги! Но мы нужны живым. По крайней мере, тридцать душ на этом острове, Фрина, молятся за нас. А что касается храбрости, моя дорогая, – кто взобрался на холм этой Божьей земли, выследил и убил одно из Его созданий, чтобы сварить бульон?
Фрина вспомнила трепет, с которым она пробиралась к стаду горных коз через туман и болота в компании симпатичного шотландского парня, рассмеялась и отказалась от лавров этой победы.
Они с удовольствием съели пирог с яйцом и беконом, и Фрина в отличном настроении прогулялась пешком до «Виндзора».
Она внимательно осмотрела холл отеля, нашла на книжной полке Геродота и забрала его с собой в номер.
В комнатах все изменилось. Дороти вернулась в отель и явно потратила добрую пару часов, складывая, развешивая и сортируя одежду, расставляя по парам обувь и подшивая оторванные подолы платьев. Небольшая стопка аккуратно заштопанных чулок лежала поверх одной ручки кресла, а другую украшала нижняя юбка Фрины. Огромную дыру в подоле – напоминание о каком-то неуклюжем партнере по танцам – Дороти зашила так аккуратно, что шов был почти незаметен.
Фрина в некотором удивлении опустилась на единственный свободный стул.
– Хорошо пообедали, мисс? – спросила Дороти, показавшись из своей спальни, где она расчесывала волосы.
– Да, спасибо. Я вижу, ты здесь трудилась как пчелка. Как ты справилась с карточками?
– Все в порядке, мисс. И еще я забрала с вокзала свои вещи. Вот остатки денег на такси.
– Оставь себе, Дороти, у женщины должно быть немного денег в запасе. Ты не забыла пообедать?
– Нет, мисс. Да, вот еще для вас записка. Ее принесли около часа назад, – сказала девушка, передавая Фрине сложенный лист бумаги.
– Спасибо, Дороти. Сейчас мне ничего не нужно, так что продолжай заниматься своей прической. Ты искусно штопаешь, – добавила она. – Почему ты решила пойти в служанки?
– Так захотела мама, – ответила Дороти. – Нехорошо девушке идти работать на фабрику или в магазин.
– Понятно, – ответила Фрина. Работа на фабрике все еще считалась чем-то неприличным.
Фрина развернула письмо. Наверху безвкусными и вычурными золотыми буквами было написано имя «Крайер», а под ним – адрес, разумеется, Турак. [16]Почерк тоже был напрочь лишен изящества – текст нацарапали фиолетовыми чернилами поперек страницы:
«Окажите нам честь своим присутствием на скромном званом ужине завтра вечером. Мелани Крайер».
Приглашение не сулило ничего хорошего: фиолетовые чернила и никаких указаний относительно времени и формы одежды. Под золотыми буквами нашелся номер телефона.
Фрина сняла трубку и обратилась к оператору:
– Турак триста двадцать пять, – проговорила она и услышала жужжание, а затем несколько странных хлюпающих звуков.
Потом в трубке раздался женский голос, сказавший на чистейшем донегольском диалекте:
– Дом Крайеров. Кого вам позвать?
– Это Фрина Фишер. Госпожа Крайер дома?
Когда служанка сообщила о звонке кому-то явно стоявшему рядом, Фрина услышала, как этот кто-то выхватил трубку из рук женщины.
– О, мисс Фишер, как мило, что вы позвонили! – воскликнул хрипловатый голос на том конце провода.
Фрина тут же возненавидела этот голос, но отвечала радушно; она приняла приглашение и поинтересовалась, в какое время и в каком платье ей следует появиться в доме Крайеров. Время оказалось восемь часов, а платье – вечерним.
– Мы, наверное, покажемся вам такой деревенщиной, мисс Фишер!
Фрина вежливо не согласилась, что потребовало от нее некоторого усилия воли, и повесила трубку. Если таковы сливки мельбурнского общества, подумала она, то расследование будет совсем невеселым.
Фрина откинулась на спинку стула и обратилась к служанке:
– Дот, я хочу задать тебе один вопрос. Подумай как следует. – Фрина помедлила, прежде чем продолжать. – Ты знаешь один адрес?
Дот выронила шкатулку с драгоценностями, которую держала в руках, и серьги рассыпались по всему ковру.
– Ох, мисс! – выдохнула она. – Неужели вы… залетели?
– Нет, я не беременна. Но я ищу человека, который делает аборты. Так ты знаешь этот адрес?
– Нет, мисс, не знаю, – упрямо сказала Дот. – Я таких вещей не одобряю. Ей следует выйти за него и сделать все честь по чести. Эта операция… она опасна.
– Знаю, что опасна. Этот человек едва не убил знакомую моих друзей-таксистов, и я хочу отстранить его от дела. Он обосновался в городе, где-то неподалеку от Лонсдейл-стрит. Ты можешь спросить о нем кого-нибудь из своих знакомых?
– Ну что же, мисс, если это правда, я вам помогу. У меня есть подруга, Мюриель Миллер. Она работает на консервном заводе в Фицрое. Она может знать. Не все заводские девушки ведут себя порядочно, вот почему мама не хочет, чтобы я там работала…
– Понятно. Твоя подруга Мюриель замужем? Ей можно позвонить?
– Нет, мисс, она живет с родителями. У ее отца магазин сладостей. Там должен быть телефон. Но я не знаю номера, – растерянно заключила Дот, продолжая ползать по полу в поисках сережек.
Пока Фрина искала номер в телефонной книге, Дот обнаружила последнюю пару.
– Она сейчас дома?
– Наверное. Днем она помогает отцу в магазине.
Фрина набрала номер и передала трубку Дот.
– Господин Миллер? Это я, Дот Уильямс. Можно поговорить с Мюриель? Спасибо. – Она помолчала несколько секунд, а потом, задыхаясь, заговорила: – Алло, Мюриель? Это Дот. Я получила новую работу и теперь живу в «Виндзоре»!.. Да, мне повезло! Я все расскажу тебе завтра, когда пойду навестить маму. Ты сможешь ко мне прийти?… Хорошо. М-м… Мюриель, а у тебя есть один адрес?… Нет, не для меня, клянусь. Это для одной моей подруги… Нет. Я могу доказать. Так что, ты сможешь его узнать? Ладно. До завтра. Спасибо, Мюриель. До свиданья.
– Она сказала, что узнает, мисс. Мы встретимся завтра. Но как мы поймем, что это он?
– В Мельбурне не так уж много специалистов по абортам, – мрачно заметила Фрина. – И если понадобится, я обзвоню их всех. Ну а теперь я собираюсь поужинать.
Глава шестая
На следующее утро Фрина устроила Дороти путешествие по мельбурнским магазинам. Она обнаружила, что у девушки отличный вкус, хотя и со склонностью к вычурности. К тому же Дороти стремилась сэкономить деньги Фрины, чем выгодно отличалась от большинства знакомых мисс Фишер, которые изо всех сил старались их потратить.
Когда подошло время ленча, они уже приобрели два форменных платья из темно-синего льна, чулки, туфли и комбинации очень приятного оттенка шампанского. Равно как и пальто цвета лазури, способное придать силы в зимние дни, и выходное платье с богатой вышивкой, вопреки всем протестам Дороти купленное Фриной, которая была твердо убеждена: красивая одежда – второй по счету кит, поддерживающий женскую мораль в этом мире.
Фрина представила рекомендательное письмо из своего банка и открыла себе счет в магазине мадам Ольги на Коллинс-стрит на случай, если ей понравится какая-нибудь безделица. Впрочем, учитывая мельбурнскую моду, она сильно сомневалась в этом – пока не оказалась на примерке в пышной гостиной мадам. Эта сухопарая решительная женщина смотрела на моду, как на непреступное жестокое божество, требующее больших жертв. Она заметила отсутствие интереса к висевшим в зале платьям и быстро приказала суетливому ассистенту:
– Принесите cinq a sept. [18]
Помощник вернулся, неся с робкой нежностью платье, которое было завернуто в тонкий белый шелк. В почтительной тишине его принялись разворачивать. Фрина в одной грации и чулках с нетерпением ждала окончания этой церемонии – она чувствовала, что внешние изгибы ее тела начинают покрываться льдом.
Мадам встряхнула платье, развернула его на стойке и отступила назад, со сдержанным удовольствием наблюдая за реакцией Фрины. У Дороти перехватило дыхание, и даже у мисс Фишер округлились глаза. Платье было глубокого бордового цвета с оторочкой из темной норки. Сшито оно было явно по эскизу Эрте, [19]всего в несколько швов; держаться оно должно было исключительно на плечах. Глубокое декольте искусно скрывали нити гагата, которые выполняли удерживающую функцию, не давая платью соскользнуть с плеч и одновременно создавая впечатление, что это вот-вот случится.
– Мадемуазель желает примерить? – поинтересовалась мадам, и Фрина позволила накинуть платье на свои плечи.
У платья был шлейф, но не слишком длинный и потому не создававший неудобств, и огромные рукава, очевидно, навеянные нарядами китайской императрицы. Изящно соединенные спереди, они превращались в муфту. Насыщенный цвет эффектно контрастировал с белоснежной кожей и черными волосами Фрины, а когда она двигалась, атласная ткань струилась по ногам и нежно обволакивала их словно желе. Это было абсолютно пристойное, но невероятно эротичное платье, и Фрина поняла, что его необходимо купить.
– Я еще никому в Мельбурне его не показывала, – тихо заметила мадам с удовлетворением. – У мельбурнских дам недостаточно грации для такого платья. А у мадемуазель есть стиль, и это платье создано для нее.
– Да, – согласилась Фрина и, глазом не моргнув, заплатила за него сумму, от которой у Дороти дыхание перехватило.
Это – платье года, подумала Фрина, оно произведет правильное впечатление на Крайеров и, следовательно, на остальную часть Мельбурна. Она заговорила с мадам о Крайерах, и та содрогнулась.
– У мадам Крайер есть деньги, – ответила она. – Надо ведь как-то жить, que voulez-vous. [20]Но вкус у нее чудовищный, как у всех парвеню, – заключила она, пожимая плечами. – Я отправлю платье к вам в отель, мадемуазель?
– Да, пожалуйста. Я остановилась в «Виндзоре», – ответила Фрина. – А теперь должна покинуть вас, мадам, но я обязательно вернусь, будьте уверены.
Фрина задумалась, следовало ли ей расспросить мадам, явно отлично информированную, о Лидии – предмете ее расследования, но решила не делать этого. Европейские дома моды – главный источник сплетен всего мира, и у Фрины были основания полагать, что Мельбурн, маленький город, где все друг друга знают, ничуть не лучше, если не хуже.
Дороти и Фрина слегка перекусили в «Пассаже», а потом зашли в местное агентство по найму прислуги, чтобы узнать, сколько следует платить горничной. Дороти с удивлением обнаружила, что должна была зарабатывать по крайней мере фунт в неделю, плюс форменное платье, питание и стирка, и поразилась еще больше, когда Фрина удвоила эту сумму и прибавила к ней расходы на покупку одежды. Дороти со всех ног побежала домой рассказать матери о том, как изменилось ее положение, ну а Фрина отправилась в салон красоты Элизабет Арден на Коллинс-стрит. Там она провела пару восхитительных часов, во время которых ее массировали, парили и умащали, а она тем временем вся превратилась в слух. Однако не услышала ничего полезного, не считая интересного замечания о том, что любимым наркотиком у беспутного высшего общества стал кокаин.
Отбившись от ассистентов с разнообразными тониками и пудрами, которые, как они считали, были ей просто необходимы, сияющая и обновленная Фрина вышла из салона. Пройдясь быстрым шагом, она вернулась в отель и проспала три часа. Ко времени пробуждения хозяйки Дороти тоже вернулась в номер и с надлежащей осторожностью распаковала платье в стиле Эрте.
– Ну, что сказала твоя мама? – поинтересовалась Фрина, сидя в постели и потягивая чай. – Ты нашла мои гагатовые серьги, Дороти?
– Да, мисс. Они были на дне вон того чемодана. Сначала мама посчитала вас слишком приземленной, но когда я сказала, что по воскресеньям вы ходите в церковь, в главный собор, она решила, что вы, должно быть, хороший человек. И я тоже так думаю. Вот и серьги.
– Спасибо. Мне нужны черные шелковые чулки, черная грация, лакированные черные туфли на высоком каблуке и еще – несколько капель «Запретного плода». Позвони портье и закажи такси до дома Крайеров, Дот. Ты не возражаешь, что я называю тебя Дот?
– Нет, мисс, так меня зовут сестры.
– Хорошо, – сказала Фрина, вставая с постели и потягиваясь. Она набросила на плечи халат и направилась к ванной. – Я собираюсь потрясти Мельбурн своим платьем.
– Да, мисс, – согласилась Дороти, снимая трубку телефона.
Она все еще не привыкла к нему, но уже не считала электрическим орудием пыток. Она достаточно ясно отдала распоряжения портье и принялась разыскивать белье, которое следовало надеть под потрясающее платье.
Часом позже Фрина с нескрываемым удовольствием изучала свое отражение в зеркале. Атласная ткань обтекала ее, как мед; над пышными волнами платья красовалась ее маленькая аккуратная головка; лицо было накрашено изысканно, как у китаянки: алые губы, подведенные черным глаза и брови такие тонкие, как будто выгравированные. Гагатовые серьги опускались ниже искусно подстриженной шапочки черных волос, перехваченных серебристой лентой, так что задевали меха. Фрина набросила на плечи свободную накидку из бархата и шелка, черную как ночь, и взяла простую бархатную сумочку-мешочек. Немного подумав, она положила туда пистолет, платок, сигареты и внушительную пачку банкнот. Фрина еще не привыкла к богатству до такой степени, чтобы чувствовать себя спокойно без финансовой защиты от всевозможных неприятностей.
Она соскользнула вниз по ступенькам в сопровождении взволнованной Дот. Швейцар приветливо помог прекрасной аристократке сесть в ожидавшую ее машину и, не меняя выражения лица, принял щедрые чаевые. А потом они с Дороти наблюдали величественный отъезд такси.
– Как она прекрасна! – вздохнула Дороти.
Швейцар согласился, снова задумавшись – теперь уже о том, что в конце концов нравы аристократии не такие уж странные.
Да и сама Дороти в новом форменном платье и туфлях была хороша на загляденье. Дот опомнилась, покраснела и вернулась в номер Фрины – штопать чулки и слушать по радио танцевальную музыку. Фрина обычно покупала новую пару сразу после того, как на старой появлялась дырка, – такая расточительность просто шокировала Дороти. И потом, она любила штопать.
Фрина откинулась на спинку сиденья и закурила. Она курила сигариллы «Черный русский» с золоченым фильтром, не такие приятные, как ее папиросы, но чем не пожертвуешь ради элегантности.
– Кажется, я уже оставила карточку вашей жене, сэр, – улыбнулась она. – Уверена, что мы еще встретимся.
– Надеюсь, мисс Фишер, – ответил депутат парламента глубоким, звучным голосом. – Мне всегда нравились девушки, которые умеют петь. И кроме того, я, кажется, знал вашего отца.
– Неужели, сэр? – Фрина ничем не выдала ужаса по поводу того, что ее пролетарское происхождение выплывет наружу, и депутат парламента оценил ее мужество.
– Да, я был представлен ему, когда он уезжал в Англию. Ему не хватало денег на дорогу. Я был рад ему помочь.
– Надеюсь, сэр, он не забыл отдать вам долг? – холодно спросила Фрина.
Господин Сандерсон потрепал ее по руке:
– Конечно, нет. Зря я об этом вспомнил. Я могу сопровождать вас, мисс Фишер?
– Нет, сэр, я иду в больницу королевы Виктории. Возможно, вы подскажете мне дорогу.
– Идите прямо по этой улице, мисс Фишер, поверните на Литтл-Лонсдейл-стрит, а там на Минт-плейс, сразу после здания ратуши. Отсюда не больше восьмисот метров.
– Спасибо, сэр, – улыбнулась Фрина.
Затем она высвободила руку и ушла, немного обиженная и огорченная. Если ее отец оставил долги чести по всему Мельбурну, ей будет довольно трудно обосноваться в местном обществе. И все же ей понравился господин Сандерсон, депутат парламента. Искренность его голоса и спокойные, непринужденные манеры – достоинство для любого политика. И он может пригласить ее на обед в клуб «Мельбурн» – бастион, который Фрина намеревалась взять.
Она взобралась по холму к музею, с некоторыми трудностями нашла Минт-плейс и представилась регистратору в обшарпанном здании больницы, приятно пахнущем карболкой и молоком. Оно состояло наполовину из дерева, наполовину из кирпича, и казалось, возникло скорее в результате мимолетного стимула, чем тщательного планирования. Внутри стены были выкрашены в лютиковый желтый и белый цвета.
Явилась доктор Макмиллан; она была в белом халате, который очень ей шел, и мужских брюках, под твидовым жилетом виднелись белый воротничок и галстук.
– Идемте, моя дорогая, я покажу вам приемное отделение и детскую палату, а потом мы пойдем обедать, – бросила доктор Макмиллан через плечо, уже поднимаясь по обитым линолеумом ступенькам со скоростью бегуна.
Несмотря на возраст и грузность, доктор Макмиллан была крепка, как бык. Женщины благополучно поднялись наверх, и доктор Макмиллан открыла выкрашенную краской дверь, за которой оказалась небольшая, с белыми стенами комната без окон, где стояли лишь кушетка, стул, письменный стол и шкаф с медикаментами.
– Маленькая, но вполне приличная, – прокомментировала доктор. – Теперь в детскую.
– Расскажите мне, – попросила Фрина, – как появилась эта больница для женщин. Ее построили на пожертвования старой королевы?
– Это удивительная история, Фрина. Такое могло случиться только в молодой стране. Две женщины-врача основали практику здесь, в Мельбурне, но высшее медицинское начальство, будучи тогда таким же закоснелым и консервативным, как и сегодня, не разрешило им отравлять стерильный воздух больниц. Медсестры – да. Врачи женского пола – нет. Поэтому они основали больницу в здании уэльской церкви – единственном помещении, которое смогли получить. С тех пор я стала теплее относиться к уэльсцам. В больнице был всего один кран с водой, один стерилизатор и – очень скоро – гораздо больше пациентов, чем туда помещалось. Женщины спали на полу, каждый час принимали роды. Но им нужен был не просто родильный дом – они подали прошение об организации больницы. Разумеется, парламент отказал им в финансировании. Поэтому они послали прошение королеве, и все женщины Виктории собрали для нее по шиллингу. И тогда старая королева (благослови ее Господь!) дала им разрешение и право именоваться больницей королевы Виктории. К сожалению, это здание выстроено из рук вон плохо. Через несколько лет мы переедем в новое, а этот приют снесем до последнего камня. Раньше здесь была школа для гувернанток. Сюда, Фрина, здесь детская палата. Вы любите младенцев?
Фрина рассмеялась.
– Нет, абсолютно. Они не такие симпатичные, как щенки или котята. Честно говоря, они мне кажутся пьяными. Взгляните хотя бы на этого – он как будто уже пристрастился к джину.
Она указала на нетвердо стоявшего на ножках малыша с широкой бессмысленной улыбкой, который безуспешно пытался достать большой клубок шерсти. Фрина подняла клубок и вручила его ребенку, он тут же принялся махать ручкой и что-то лепетать. Элизабет взяла продолжавшего лепетать малыша на руки и приласкала.
– Ни капли материнского инстинкта? – хитро спросила она.
– Ни капли, – улыбнулась Фрина и пожала маленькую пухлую ручку ребенка: – Прощай, кроха! Надеюсь, твоя мама любит тебя больше, чем я.
– Может, и так, – сухо произнесла доктор. – Но она все равно его бросила. Хорошо хоть оставила его нам, а не какой-нибудь особе, промышляющей воспитанием за деньги, которая уморила бы его голодом.
– Сколько их здесь? – спросила Фрина, затыкая уши, потому что один из малышей заплакал, и это немедленно передалось остальным, так что детская палата наполнилась яростными воплями.
– Около тридцати. Сегодня спокойный вечер, – ответила доктор.
Она усадила ребенка в кроватку, вывела оглохшую Фрину из детской и повела вниз по ступенькам к отделению.
Ряды белых застеленных кроватей простирались до бесконечности. Некоторые из них были отгорожены желтыми складными ширмами, большая часть деревянных, выкрашенных белой краской тумбочек несла на себе какие-то отпечатки индивидуальности – фотографии, книги или цветы. Пол был безупречно чист и натерт до блеска, а вдоль всей комнаты стоял длинный стол с чистым бельем, подносами и прочими необходимыми предметами.
– Знаете, он удивительный человек, – произнесла доктор, остановившись у седьмой по счету кровати. – Привез сюда эту бедняжку, она потеряла сознание в его такси.
Сес встал, осторожно выпустил руку Элис и склонил голову. Пробудившись, Элис увидела перед собой элегантную даму и улыбнулась.
– Здравствуйте, как вы себя чувствуете? – спросила Фрина, испытывая прилив нежности к девушке.
– Лучше, – прошептала она. – Я скоро поправлюсь.
– Точно, – медленно произнес Сес.
– Спать хочется, – пробормотала Элис и снова погрузилась в сон.
Сес присел рядом и взял ее за руку.
– Что с ней случилось? – поинтересовалась Фрина, когда они немного отошли.
– Нелегальный аборт. Это чудовище, неумелый мясник едва не убил ее. Да еще, по ее словам, изнасиловал.
– А полиция? – вздрогнув, спросила Фрина.
– Говорят, что ничего не смогут сделать, пока кто-нибудь не обнаружит логово этого ублюдка. Похоже, таксист и его приятель вышли на поиски. Они приняли эту историю очень близко к сердцу. Вы ведь узнали его, Фрина?
– Конечно, это приятель Берта, Сес. Думаете, он не виноват в ее состоянии?
– Естественно, сначала я так и подумала. Но, пожалуй, это не так. Его приятель говорит, что никогда не видел эту девушку до того, как тот человек посадил ее в их такси на Лонсдейл-стрит.
– Она будет жить? – спросила Фрина.
– Надеюсь, – ответила доктор Макмиллан. – Так вот, я знаю отличное место, где можно перекусить, идемте же, а то я снова на что-нибудь отвлекусь, и мы не пообедаем до следующей недели.
Доктор быстрым шагом направилась к небольшой, но опрятной молочной, с каменными стенами и выскобленными столами соснового дерева, и выдвинула стул.
– Чудесное местечко! Хозяйка печет отличные пироги, а кофе здесь – просто праздник для души. Госпожа Джонс! – крикнула она через перегородку. – Обед и кофе! И побыстрей, пожалуйста!
Ответ из соседней комнаты указывал на то, что доктор Макмиллан прежде уже давала о себе знать:
– Хорошо, доктор, не волнуйтесь! Фрина отложила сумочку и закурила.
– Вижу, тут смирились с вашими брюками, Элизабет, – заметила она.
– Да, еще бы, и без единого звука, – доктор Макмиллан провела широкой рукой по коротко стриженным волосам с проседью. – Ведь у них тут потрясающая коллекция пациенток. А вот и кофе!
Кофе принесли в высоком кофейнике, вместе с горячим молоком и сахарным песком. Фрина наполнила чашку и отпила глоток. Кофе и вправду был отличный: настоящий черный, без примесей.
– Ну а вы чем занимаетесь, моя дорогая? – поинтересовалась доктор.
– Устраиваюсь. Я наняла служанку, – ответила Фрина и рассказала доктору Макмиллан о Дороти. – Наверное, куплю себе самолет. Возможно, новый «Авро».
– Всегда хотела спросить вас, Фрина, как случилось, что именно вы ответили на мой призыв о помощи во время эпидемии гриппа? Я совершенно опешила, когда увидела, как вы выбираетесь из самолета.
– Очень просто, – ответила Фрина, потягивая кофе. – Когда вы позвонили, на авиабазе были только я и механик. И два самолета, оба уже довольно побитые войной. В деревне в тот вечер были танцы, и все мужчины отправились туда. Поэтому я уговорила ирландца Майкла завести двигатель старенького «Бристоля» и отправилась в путь. Я подумала, что это будет самым верным решением. И я нашла вас, так ведь?
– Да, и как раз вовремя. Никогда в жизни мне не было так страшно: ветер и буря, волны вздымались вверх, стремясь затянуть нас под воду. Ну и путешествие! Клянусь, в тот день я поседела. А вы были само спокойствие, даже когда компас забарахлил.
– В воздухе нет смысла волноваться, – произнесла Фрина. – Эта стихия волнения не прощает. И решение менять бесполезно. Если так можно выразиться, уж если ты наверху, значит, ты наверху.
– Ну да. А если ты внизу – значит, ты внизу. Представить не могу, как мы нашли тот остров, и тем более – как мы на него приземлились.
– Да, было сложновато, поскольку я ничего не могла разглядеть из-за брызг воды и ветра и на острове был всего один длинный пляж для посадки. Я боялась, что мы снижаемся слишком быстро, и не надеялась, что снова найду этот пляж – ветер был слишком сильным. Поэтому я просто пошла на снижение. Вот почему мы так долго катили вдоль берега. Но это было хорошее место для посадки – у нас осталось еще по крайней мере триста метров после полной остановки.
– Триста метров, – едва слышно повторила доктор Макмиллан. – Пожалуйста, подлейте мне кофе, дорогая.
– Настоящую храбрость в этом приключении проявили вы, – заметила Фрина. – Я бы ни за что не решилась одна войти в эти коттеджи со всей их грязью, смрадом и трупами – ни за что на свете, если бы вы не потащили меня за собой. Мне все еще снятся по ночам эти коттеджи.
– Фермы, – поправила ее доктор Макмиллан. – И напрасно вы так пугаетесь. Как говорила моя бабка-горянка – а с высоты ей было виднее: «Не волнуйся о мертвецах, опасайся живых!». А она была мудрой женщиной. Ни я, ни вы мертвым уже не поможем. Бедолаги! Но мы нужны живым. По крайней мере, тридцать душ на этом острове, Фрина, молятся за нас. А что касается храбрости, моя дорогая, – кто взобрался на холм этой Божьей земли, выследил и убил одно из Его созданий, чтобы сварить бульон?
Фрина вспомнила трепет, с которым она пробиралась к стаду горных коз через туман и болота в компании симпатичного шотландского парня, рассмеялась и отказалась от лавров этой победы.
Они с удовольствием съели пирог с яйцом и беконом, и Фрина в отличном настроении прогулялась пешком до «Виндзора».
Она внимательно осмотрела холл отеля, нашла на книжной полке Геродота и забрала его с собой в номер.
В комнатах все изменилось. Дороти вернулась в отель и явно потратила добрую пару часов, складывая, развешивая и сортируя одежду, расставляя по парам обувь и подшивая оторванные подолы платьев. Небольшая стопка аккуратно заштопанных чулок лежала поверх одной ручки кресла, а другую украшала нижняя юбка Фрины. Огромную дыру в подоле – напоминание о каком-то неуклюжем партнере по танцам – Дороти зашила так аккуратно, что шов был почти незаметен.
Фрина в некотором удивлении опустилась на единственный свободный стул.
– Хорошо пообедали, мисс? – спросила Дороти, показавшись из своей спальни, где она расчесывала волосы.
– Да, спасибо. Я вижу, ты здесь трудилась как пчелка. Как ты справилась с карточками?
– Все в порядке, мисс. И еще я забрала с вокзала свои вещи. Вот остатки денег на такси.
– Оставь себе, Дороти, у женщины должно быть немного денег в запасе. Ты не забыла пообедать?
– Нет, мисс. Да, вот еще для вас записка. Ее принесли около часа назад, – сказала девушка, передавая Фрине сложенный лист бумаги.
– Спасибо, Дороти. Сейчас мне ничего не нужно, так что продолжай заниматься своей прической. Ты искусно штопаешь, – добавила она. – Почему ты решила пойти в служанки?
– Так захотела мама, – ответила Дороти. – Нехорошо девушке идти работать на фабрику или в магазин.
– Понятно, – ответила Фрина. Работа на фабрике все еще считалась чем-то неприличным.
Фрина развернула письмо. Наверху безвкусными и вычурными золотыми буквами было написано имя «Крайер», а под ним – адрес, разумеется, Турак. [16]Почерк тоже был напрочь лишен изящества – текст нацарапали фиолетовыми чернилами поперек страницы:
«Окажите нам честь своим присутствием на скромном званом ужине завтра вечером. Мелани Крайер».
Приглашение не сулило ничего хорошего: фиолетовые чернила и никаких указаний относительно времени и формы одежды. Под золотыми буквами нашелся номер телефона.
Фрина сняла трубку и обратилась к оператору:
– Турак триста двадцать пять, – проговорила она и услышала жужжание, а затем несколько странных хлюпающих звуков.
Потом в трубке раздался женский голос, сказавший на чистейшем донегольском диалекте:
– Дом Крайеров. Кого вам позвать?
– Это Фрина Фишер. Госпожа Крайер дома?
Когда служанка сообщила о звонке кому-то явно стоявшему рядом, Фрина услышала, как этот кто-то выхватил трубку из рук женщины.
– О, мисс Фишер, как мило, что вы позвонили! – воскликнул хрипловатый голос на том конце провода.
Фрина тут же возненавидела этот голос, но отвечала радушно; она приняла приглашение и поинтересовалась, в какое время и в каком платье ей следует появиться в доме Крайеров. Время оказалось восемь часов, а платье – вечерним.
– Мы, наверное, покажемся вам такой деревенщиной, мисс Фишер!
Фрина вежливо не согласилась, что потребовало от нее некоторого усилия воли, и повесила трубку. Если таковы сливки мельбурнского общества, подумала она, то расследование будет совсем невеселым.
Фрина откинулась на спинку стула и обратилась к служанке:
– Дот, я хочу задать тебе один вопрос. Подумай как следует. – Фрина помедлила, прежде чем продолжать. – Ты знаешь один адрес?
Дот выронила шкатулку с драгоценностями, которую держала в руках, и серьги рассыпались по всему ковру.
– Ох, мисс! – выдохнула она. – Неужели вы… залетели?
– Нет, я не беременна. Но я ищу человека, который делает аборты. Так ты знаешь этот адрес?
– Нет, мисс, не знаю, – упрямо сказала Дот. – Я таких вещей не одобряю. Ей следует выйти за него и сделать все честь по чести. Эта операция… она опасна.
– Знаю, что опасна. Этот человек едва не убил знакомую моих друзей-таксистов, и я хочу отстранить его от дела. Он обосновался в городе, где-то неподалеку от Лонсдейл-стрит. Ты можешь спросить о нем кого-нибудь из своих знакомых?
– Ну что же, мисс, если это правда, я вам помогу. У меня есть подруга, Мюриель Миллер. Она работает на консервном заводе в Фицрое. Она может знать. Не все заводские девушки ведут себя порядочно, вот почему мама не хочет, чтобы я там работала…
– Понятно. Твоя подруга Мюриель замужем? Ей можно позвонить?
– Нет, мисс, она живет с родителями. У ее отца магазин сладостей. Там должен быть телефон. Но я не знаю номера, – растерянно заключила Дот, продолжая ползать по полу в поисках сережек.
Пока Фрина искала номер в телефонной книге, Дот обнаружила последнюю пару.
– Она сейчас дома?
– Наверное. Днем она помогает отцу в магазине.
Фрина набрала номер и передала трубку Дот.
– Господин Миллер? Это я, Дот Уильямс. Можно поговорить с Мюриель? Спасибо. – Она помолчала несколько секунд, а потом, задыхаясь, заговорила: – Алло, Мюриель? Это Дот. Я получила новую работу и теперь живу в «Виндзоре»!.. Да, мне повезло! Я все расскажу тебе завтра, когда пойду навестить маму. Ты сможешь ко мне прийти?… Хорошо. М-м… Мюриель, а у тебя есть один адрес?… Нет, не для меня, клянусь. Это для одной моей подруги… Нет. Я могу доказать. Так что, ты сможешь его узнать? Ладно. До завтра. Спасибо, Мюриель. До свиданья.
– Она сказала, что узнает, мисс. Мы встретимся завтра. Но как мы поймем, что это он?
– В Мельбурне не так уж много специалистов по абортам, – мрачно заметила Фрина. – И если понадобится, я обзвоню их всех. Ну а теперь я собираюсь поужинать.
Глава шестая
Слившись со Смертью, впитав в себя Ночь. [17]
Алджернон Суинберн «Триумф времени»
На следующее утро Фрина устроила Дороти путешествие по мельбурнским магазинам. Она обнаружила, что у девушки отличный вкус, хотя и со склонностью к вычурности. К тому же Дороти стремилась сэкономить деньги Фрины, чем выгодно отличалась от большинства знакомых мисс Фишер, которые изо всех сил старались их потратить.
Когда подошло время ленча, они уже приобрели два форменных платья из темно-синего льна, чулки, туфли и комбинации очень приятного оттенка шампанского. Равно как и пальто цвета лазури, способное придать силы в зимние дни, и выходное платье с богатой вышивкой, вопреки всем протестам Дороти купленное Фриной, которая была твердо убеждена: красивая одежда – второй по счету кит, поддерживающий женскую мораль в этом мире.
Фрина представила рекомендательное письмо из своего банка и открыла себе счет в магазине мадам Ольги на Коллинс-стрит на случай, если ей понравится какая-нибудь безделица. Впрочем, учитывая мельбурнскую моду, она сильно сомневалась в этом – пока не оказалась на примерке в пышной гостиной мадам. Эта сухопарая решительная женщина смотрела на моду, как на непреступное жестокое божество, требующее больших жертв. Она заметила отсутствие интереса к висевшим в зале платьям и быстро приказала суетливому ассистенту:
– Принесите cinq a sept. [18]
Помощник вернулся, неся с робкой нежностью платье, которое было завернуто в тонкий белый шелк. В почтительной тишине его принялись разворачивать. Фрина в одной грации и чулках с нетерпением ждала окончания этой церемонии – она чувствовала, что внешние изгибы ее тела начинают покрываться льдом.
Мадам встряхнула платье, развернула его на стойке и отступила назад, со сдержанным удовольствием наблюдая за реакцией Фрины. У Дороти перехватило дыхание, и даже у мисс Фишер округлились глаза. Платье было глубокого бордового цвета с оторочкой из темной норки. Сшито оно было явно по эскизу Эрте, [19]всего в несколько швов; держаться оно должно было исключительно на плечах. Глубокое декольте искусно скрывали нити гагата, которые выполняли удерживающую функцию, не давая платью соскользнуть с плеч и одновременно создавая впечатление, что это вот-вот случится.
– Мадемуазель желает примерить? – поинтересовалась мадам, и Фрина позволила накинуть платье на свои плечи.
У платья был шлейф, но не слишком длинный и потому не создававший неудобств, и огромные рукава, очевидно, навеянные нарядами китайской императрицы. Изящно соединенные спереди, они превращались в муфту. Насыщенный цвет эффектно контрастировал с белоснежной кожей и черными волосами Фрины, а когда она двигалась, атласная ткань струилась по ногам и нежно обволакивала их словно желе. Это было абсолютно пристойное, но невероятно эротичное платье, и Фрина поняла, что его необходимо купить.
– Я еще никому в Мельбурне его не показывала, – тихо заметила мадам с удовлетворением. – У мельбурнских дам недостаточно грации для такого платья. А у мадемуазель есть стиль, и это платье создано для нее.
– Да, – согласилась Фрина и, глазом не моргнув, заплатила за него сумму, от которой у Дороти дыхание перехватило.
Это – платье года, подумала Фрина, оно произведет правильное впечатление на Крайеров и, следовательно, на остальную часть Мельбурна. Она заговорила с мадам о Крайерах, и та содрогнулась.
– У мадам Крайер есть деньги, – ответила она. – Надо ведь как-то жить, que voulez-vous. [20]Но вкус у нее чудовищный, как у всех парвеню, – заключила она, пожимая плечами. – Я отправлю платье к вам в отель, мадемуазель?
– Да, пожалуйста. Я остановилась в «Виндзоре», – ответила Фрина. – А теперь должна покинуть вас, мадам, но я обязательно вернусь, будьте уверены.
Фрина задумалась, следовало ли ей расспросить мадам, явно отлично информированную, о Лидии – предмете ее расследования, но решила не делать этого. Европейские дома моды – главный источник сплетен всего мира, и у Фрины были основания полагать, что Мельбурн, маленький город, где все друг друга знают, ничуть не лучше, если не хуже.
Дороти и Фрина слегка перекусили в «Пассаже», а потом зашли в местное агентство по найму прислуги, чтобы узнать, сколько следует платить горничной. Дороти с удивлением обнаружила, что должна была зарабатывать по крайней мере фунт в неделю, плюс форменное платье, питание и стирка, и поразилась еще больше, когда Фрина удвоила эту сумму и прибавила к ней расходы на покупку одежды. Дороти со всех ног побежала домой рассказать матери о том, как изменилось ее положение, ну а Фрина отправилась в салон красоты Элизабет Арден на Коллинс-стрит. Там она провела пару восхитительных часов, во время которых ее массировали, парили и умащали, а она тем временем вся превратилась в слух. Однако не услышала ничего полезного, не считая интересного замечания о том, что любимым наркотиком у беспутного высшего общества стал кокаин.
Отбившись от ассистентов с разнообразными тониками и пудрами, которые, как они считали, были ей просто необходимы, сияющая и обновленная Фрина вышла из салона. Пройдясь быстрым шагом, она вернулась в отель и проспала три часа. Ко времени пробуждения хозяйки Дороти тоже вернулась в номер и с надлежащей осторожностью распаковала платье в стиле Эрте.
– Ну, что сказала твоя мама? – поинтересовалась Фрина, сидя в постели и потягивая чай. – Ты нашла мои гагатовые серьги, Дороти?
– Да, мисс. Они были на дне вон того чемодана. Сначала мама посчитала вас слишком приземленной, но когда я сказала, что по воскресеньям вы ходите в церковь, в главный собор, она решила, что вы, должно быть, хороший человек. И я тоже так думаю. Вот и серьги.
– Спасибо. Мне нужны черные шелковые чулки, черная грация, лакированные черные туфли на высоком каблуке и еще – несколько капель «Запретного плода». Позвони портье и закажи такси до дома Крайеров, Дот. Ты не возражаешь, что я называю тебя Дот?
– Нет, мисс, так меня зовут сестры.
– Хорошо, – сказала Фрина, вставая с постели и потягиваясь. Она набросила на плечи халат и направилась к ванной. – Я собираюсь потрясти Мельбурн своим платьем.
– Да, мисс, – согласилась Дороти, снимая трубку телефона.
Она все еще не привыкла к нему, но уже не считала электрическим орудием пыток. Она достаточно ясно отдала распоряжения портье и принялась разыскивать белье, которое следовало надеть под потрясающее платье.
Часом позже Фрина с нескрываемым удовольствием изучала свое отражение в зеркале. Атласная ткань обтекала ее, как мед; над пышными волнами платья красовалась ее маленькая аккуратная головка; лицо было накрашено изысканно, как у китаянки: алые губы, подведенные черным глаза и брови такие тонкие, как будто выгравированные. Гагатовые серьги опускались ниже искусно подстриженной шапочки черных волос, перехваченных серебристой лентой, так что задевали меха. Фрина набросила на плечи свободную накидку из бархата и шелка, черную как ночь, и взяла простую бархатную сумочку-мешочек. Немного подумав, она положила туда пистолет, платок, сигареты и внушительную пачку банкнот. Фрина еще не привыкла к богатству до такой степени, чтобы чувствовать себя спокойно без финансовой защиты от всевозможных неприятностей.
Она соскользнула вниз по ступенькам в сопровождении взволнованной Дот. Швейцар приветливо помог прекрасной аристократке сесть в ожидавшую ее машину и, не меняя выражения лица, принял щедрые чаевые. А потом они с Дороти наблюдали величественный отъезд такси.
– Как она прекрасна! – вздохнула Дороти.
Швейцар согласился, снова задумавшись – теперь уже о том, что в конце концов нравы аристократии не такие уж странные.
Да и сама Дороти в новом форменном платье и туфлях была хороша на загляденье. Дот опомнилась, покраснела и вернулась в номер Фрины – штопать чулки и слушать по радио танцевальную музыку. Фрина обычно покупала новую пару сразу после того, как на старой появлялась дырка, – такая расточительность просто шокировала Дороти. И потом, она любила штопать.
Фрина откинулась на спинку сиденья и закурила. Она курила сигариллы «Черный русский» с золоченым фильтром, не такие приятные, как ее папиросы, но чем не пожертвуешь ради элегантности.