Гришем Джон. Шантаж

   Он даже не может взять кредит в банке под залог своего дома, так как подобная сделка тут же станет известна отцу. Продать одну из машин? Но кто ее купит в этом гнусном городке?
   Кому нужен его огромный старый «мерседес», который наездил за одиннадцать лет не меньше миллиона миль? Но даже если ему каким-то невероятным способом удастся украсть эту сумму, то где гарантия, что Рикки не пришлет еще одно письмо с таким же требованием?
   Нет, все кончено. Выхода из этой идиотской ситуации нет и быть не может. Остается только нажраться таблеток или залезть под матрас, достать пистолет и пустить себе пулю в лоб.
   Судорожные поиски выхода из положения были прерваны неожиданным звонком. Квинс нехотя поднялся с пола и снял трубку.
   – Алло, – недовольно буркнул он, ощущая легкое головокружение.
   – Где ты, черт возьми, болтаешься? – послышался хриплый голос отца, не предвещавший ничего хорошего.
   – Я… я не очень хорошо себя чувствую, – с трудом сказал Квинс, посмотрел на часы и с ужасом вспомнил, что в половине третьего должен присутствовать на встрече с очень важным инспектором Федеральной корпорации по страхованию банковских вкладов.
   – Мне плевать на твое самочувствие! – вне себя от ярости заорал в трубку отец. – Мистер Колтхест из ФКСБВ уже пятнадцать минут ждет тебя в моем офисе!
   – Меня все время рвет, папа, – взмолился Квинс, с трудом выдавив слово «папа». Все его знакомые поражались, что в возрасте пятидесяти одного года он все еще называет отца папой.
   – Ты врешь, паршивец! – продолжал неистовствовать отец. – Если ты действительно болен, то почему не предупредил меня по телефону? Глэдис сказала, что видела тебя около десяти часов возле здания почты. Что с тобой происходит, черт побери?
   – Извини, папа, – теряя последние силы, просипел Квинс. – Мне нужно в туалет. Я перезвоню тебе позже.
   Он швырнул трубку, опустился на край кровати и тупо уставился на разбросанные по полу бумаги. В его затуманенном таблетками сознании стал медленно вызревать план единственно возможного выхода из положения. Он уничтожит все письма, а потом наложит на себя руки. А в предсмертном письме обвинит во всем отца. В конце концов, смерть – далеко не самое худшее в подобной ситуации… Нет, так не пойдет. Скорее всего этот мерзавец Рикки не узнает о его смерти и будет слать сюда свои письма с угрозами, тогда все узнают о его похождениях. Конечно, ему будет все равно, но весь город будет смеяться над его тайной страстью, и пятно позора навсегда ляжет на его семью.
   Надо придумать что-нибудь получше. А если договориться с секретаршей? Эта женщина работала с ним много лет, и он во всем доверял ей. Может, объяснить ей ситуацию хотя бы в самых общих чертах, а потом попросить, чтобы она после его смерти написала письмо этому подонку Рикки и объяснила, что его гнусные письма довели человека до смертного греха?
   А еще лучше не убивать себя, а попросить секретаршу, чтобы она написала, будто Квинс не вынес позора и наложил на себя руки. Он же хорошо подготовится и отомстит мошеннику.
   Да, но как начать об этом разговор? Он скорее умрет, чем признается в гомосексуальных наклонностях.
   Еще одна мысль посетила Квинса в тот момент, когда валиум уже действовал вовсю и перед глазами поплыли темные круги. Он криво ухмыльнулся и покачал головой. А почему бы не сыграть роль честного и добропорядочного человека, который оказался в трудной ситуации и никак не может рассчитаться с Рикки? Надо просто послать ему письмо и откровенно признаться, что денег у него больше нет. В крайнем случае отправить тысяч десять долларов и написать, что на большее он может не рассчитывать. А если Рикки вознамерится привести свои угрозы в исполнение, то можно сообщить о вымогательстве в местное отделение ФБР, пусть там разберутся, кто такой этот Рикки, откуда он пишет свои мерзкие письма, и посадят его за решетку. Правда, в таком случае тайна Квинса неизбежно станет достоянием общественности, но сладостное чувство мести хоть немного утешит его.
   Он проспал на полу около получаса, а потом быстро умылся, оделся, собрал вещи и покинул дом, так и не столкнувшись со служанкой. По пути в банк Квинс рассеянно смотрел на заснеженную дорогу и в конце концов пришел к выводу, что ни одна из его идей не годится. Лучше всего найти деньги и как можно скорее отослать их Рикки. В конце концов, отцу Квинса уже восемьдесят один год, и жить ему осталось не так уж много, даже несмотря на его отменное для такого возраста здоровье. Совокупные активы контролируемого им банка составляют на сегодняшний день не менее десяти миллионов долларов. Как только папаша отойдет в мир иной, все состояние перейдет к Квинсу и он сможет делать с ним что угодно.
   Как только деньги окажутся в его руках, он продаст чертов банк и уедет куда-нибудь в теплые края на берег ласкового моря и навсегда забудет о своих мучениях в родном захолустном городишке.
   Коулмен Ли уже несколько лет владел небольшим кафе на самой окраине городка Гэри в штате Индиана. Это был неспокойный район – с некоторых пор все тут контролировали приезжие мексиканцы, но ему как-то удавалось ладить с ними, хотя все чаще и чаще возникало желание бросить все и уехать в более спокойное место. Никаких серьезных препятствий к этому у него не было. В свои сорок восемь лет он был уже дважды разведен и, к счастью, не имел детей. Благодаря отличному аппетиту и хорошей работе заведения с годами он стал толстым и медлительным, обзавелся огромным отвисшим животом и тяжелыми мясистыми щеками. В силу этих обстоятельств женщины не считали его красавцем, и последние годы он был совершенно одинок, ему не хватало ласки и внимания.
   Работали в кафе Ли в основном молоденькие мексиканские юноши, к которым он настолько привязался, что со временем стал доставать их своими сексуальными домогательствами. Они покорно все терпели, так как были нелегальными иммигрантами и очень боялись высылки из страны. Однако со временем по городу распространился слух о сексуальных предпочтениях Коулмена, и это негативно сказалось на его бизнесе. Кто согласится посещать кафе, владелец которого – извращенец?
   Столкнувшись с серьезными финансовыми трудностями, Коулмен Ли решил арендовать два небольших сейфа на местной почте – один для бизнеса, а другой просто так, для собственного удовольствия. Туда он складывал порножурналы, а потом забирал их домой. Местный почтальон был настолько любопытным, что Коулмен не решился выписывать такие издания на дом.
   Он прошелся по грязному тротуару до автостоянки, затем завернул за угол магазина уцененных товаров, затем миновал местное бюро социальной помощи, которое местные политики специально перевели на окраину, чтобы добиться благосклонности избирателей, и вошел в здание почты. Как всегда, почта была заполнена мексиканцами, снующими от одного окошка к другому в тщетной надежде получить долгожданную весточку из родных мест.
   Открыв первый ящик, Коулмен увидел рекламные проспекты, которые тут же выбросил в мусорную корзину, а потом принялся за второй. Там лежали два порножурнала в большом коричневом пакете и письмо в розовом конверте, без обратного адреса, отправленное из городка на самом юге Флориды. Он сразу вспомнил, что не так давно получил пару таких писем от некоего Перси, который недвусмысленно намекал ему на возможность более тесных отношений.
   Вернувшись в свой тесный и душный офис, Коулмен запер за собой дверь, быстро пролистал порножурналы. Не найдя там ничего нового, он спрятал их в шкаф и вскрыл розовый конверт. Письмо было написано от руки и, как два предыдущих, адресовано Уолту Ли – это было его вымышленное имя.
   Коулмен придумал себе это имя, чтобы оградить себя от возможных недоразумений, связанных с получением порнографических изданий.
   «Дорогой Уолт, – говорилось в письме, – мне настолько понравилось ваше последнее письмо, что я перечитывал его много раз. Должен сразу сказать, у вас прекрасный слог. Как уже писал вам раньше, я нахожусь в реабилитационном центре уже восемнадцать месяцев и в последнее время чувствую себя очень одиноко. Я прячу все ваши письма под матрасом и во время невыносимо мучительных приступов одиночества достаю их и перечитываю. Интересно, как и где вы научились так красиво выражать свои мысли? Пожалуйста, как можно скорее пришлите мне очередное письмо.
   Если повезет, то меня в апреле выпишут отсюда, но, откровенно говоря, я понятия не имею, что делать дальше и где найти пристанище. Вы не можете себе представить, как это ужасно – провести почти два года в неволе, а потом выйти на свободу и вдруг обнаружить, что в этом мире нет ни единого человека, с которым можно было бы пообщаться и излить душу!
   Надеюсь, мы не перестанем переписываться с вами до той поры.
   Мне очень неловко, но вынужден обратиться к вам с одной просьбой. Поймите меня правильно, у меня действительно нет никого на этом свете, кто мог бы помочь мне и поддержать в трудную минуту. Только очень прошу вас не стесняться и не бояться ответить «нет», если моя просьба будет вам в тягость.
   Мы в любом случае останемся с вами друзьями.
   Так вот, дело в том, что мне позарез нужна тысяча долларов. В нашем центре есть неплохой магазин, где продаются книги, пластинки, видеокассеты и компакт-диски. Поначалу мне продавали нужные вещи в кредит, но в последнее время я настолько обнищал, что теперь не могу пользоваться кредитом. Если вы в состоянии оказать мне такую помощь, буду вам безгранично благодарен и обязательно верну долг, как только выйду на свободу. Если же нет, то я все пойму и не обижусь.
   Я рад, что вы есть на свете, Уолт. Мне всегда становится легче на душе, когда я вспоминаю вас и ваши теплые письма.
   Последние дни живу с надеждой получить ваше очередное письмо.
   С любовью, Перси».
   «Тысячу долларов? Что за чушь! За кого он меня принимает?» Коулмен так разозлился, что изорвал письмо на мелкие кусочки и разбросал их по всему офису. Тысячу баксов, ничего себе! Нашел идиота! Не переставая возмущаться, он снова открыл один из последних журналов и углубился в чтение.

* * *

   Торговца ювелирными изделиями из Далласа звали, разумеется, не Кертис, а Ван Гейтс. Фамилию Кертис он придумал специально для переписки с находящимся в реабилитационном наркологическом центре Рикки, что было вполне разумно и объяснимо. Мистеру Гейтсу недавно исполнилось пятьдесят восемь лет, и отметил он это событие в кругу семьи, которую все друзья и знакомые считали образцовой – у них с женой было трое замечательных детей и двое внуков. К тому же его семья была достаточно состоятельной: он владел шестью ювелирными магазинами, расположенными на самых оживленных улицах Далласа. Да и банковский счет Гейтса был внушительным – более двух миллионов долларов, что позволяло существовать безбедно, не заботясь о каждодневных проблемах. А если учесть, что эти деньги они с женой заработали своими силами, а не получили по наследству, то их семейный бизнес вполне можно было считать удачным.
   У Гейтсов был весьма приличный дом в пригороде Хайленд-Парк, где у каждого члена семьи была своя спальня, а огромная кухня позволяла всем собираться на чашку кофе.
   Однако большую часть времени они проводили в гостиной, где вместе смотрели телевизор и обсуждали события дня.
   Несмотря на внешне благопристойное поведение, глава этой замечательной семьи давно понял, что ему в жизни всегда чего-то не хватало. Сначала он думал, что ему не хватает любви, а потом сообразил, что мечтает о любви особого рода. С некоторых пор Гейтс стал регулярно просматривать журналы для гомосексуалистов и в конце концов наткнулся на многообещающее объявление, помещенное каким-то молодым парнем из наркологического реабилитационного центра.
   Гейтс арендовал на местной почте небольшой сейф для частной корреспонденции на вымышленное имя Кертис, частенько наведывался туда, соблюдая все возможные меры предосторожности. Да и дома он старался держать все журналы и письма подальше от глаз жены и детей.
   В тот день ничто не предвещало беды. Забрав из сейфа последний розовый конверт, полученный на имя Кертиса, он сел в машину и с волнением достал письмо. Как долго он ждал очередного послания от своего любимого Рикки!
   «Дорогой Ван Гейтс, – прочитал он первые строки и обомлел. Откуда он узнал его настоящее имя? – Игра окончена, мой дорогой друг. Мне известно, что ваша фамилия не Кертис, а вот вы еще не знаете, что мое настоящее имя не Рикки.
   Более того, я никакого отношения не имею к гомосексуалистам, а от вас мне нужна не любовь, а нечто другое. Теперь у меня нет от вас никаких секретов, а у вас они есть, причем настолько важные, что любая огласка не только может погубить вашу карьеру предприимчивого бизнесмена, но и разрушить вполне удачную семью. Впрочем, выход из положения у вас все-таки есть.
   Вот условия нашей сделки: вы переводите сто тысяч долларов на счет номер 144-DXN-9593 банка «Женева траст», что в городе Нассо, на Багамах. Перевод должен быть направлен на адрес компании «Буммер риэлти, лтд», номер 392844-22.
   Разумеется, вам нужно немного подумать, но не советую откладывать это дело в долгий ящик, так как любое промедление (скажем, более десяти дней) буду воспринимать как ваш отказ и тут же разошлю копии ваших писем и фотографий вашей бесценной супруге миссис Гленде Гейтс, а заодно всем вашим родным и близким.
   Надеюсь, вы отнесетесь к моему предупреждению с надлежащей серьезностью и сделаете соответствующие выводы. Вы должны понять, что это не шутка, не розыгрыш, а самое что ни на есть настоящее вымогательство.
   Если же я получу требуемую сумму, то обещаю забыть о вашем существовании и никогда больше не напоминать о себе.
   С любовью, Рикки».
   Ван Гейтс долго смотрел на письмо, все еще надеясь, что это не совсем умная шутка милого проказника, а когда наконец понял, что о розыгрыше не может быть и речи, завел машину и поехал куда глаза глядят. Через некоторое время он обнаружил, что едет по весьма оживленному участку шоссе уже почти за пределами города. Не долго думая Гейтс повернул назад и поехал так медленно, что машины позади него стали громко сигналить, требуя уступить дорогу или прибавить скорость.
   Если бы слезы могли помочь горю, он непременно разрыдался бы, но он знал: сейчас поздно плакать и никакого облегчения ему это, к сожалению, не принесет. Гейтс просто стонал, иногда попадая в такт натужно ворчащему двигателю нового «ягуара», и проклинал все на свете, а прежде всего себя за то, что позволил какому-то мерзкому мошеннику втереться к нему в доверие. Словом, он был слишком зол, чтобы проливать слезы, и слишком удручен, чтобы ощущать боль от нанесенного ему удара. Ясно было одно: нельзя терять ни минуты, надо действовать, действовать быстро, решительно и эффективно, иначе произойдет катастрофа.
   Его грустные мысли были внезапно прерваны резкой болью в области груди. Испугавшись сердечного приступа, Ван Гейтс остановил машину на обочине и решил немного подождать, не выключая двигателя. Все его мечты о счастливых минутах с Рикки пошли прахом. А как он надеялся, что они скоро встретятся! Оставаясь один, он часто доставал фотографию парня, долго всматривался в чистое и прекрасное лицо и лелеял надежду на скорую встречу. А какие письма Рикки ему писал! Каждое слово в них было исполнено искренней любви и жажды встретиться. Он производил впечатление невинного ребенка, попавшего в беду и изнывающего от одиночества, отчаянно нуждающегося в опеке со стороны более взрослого, умудренного жизненным опытом товарища.
   И вот сейчас это жуткое, невыносимо горькое письмо. Как быть? Что теперь делать? А ведь совсем недавно Гейтс уладил все дела и готов был отправиться на выставку бриллиантов в Орландо, где по взаимной договоренности они и должны были встретиться. Он обдумал все детали, решил все проблемы и даже жену уговорил поехать в Эль-Пасо, чтобы навестить сестру.
   Не выдержав напряжения, Ван Гейтс заплакал, не испытывая при этом ни чувства стыда, ни смущения. Да и кто мог видеть его сейчас? Машины проносились мимо со скоростью не менее восьмидесяти миль в час, и никто не обращал внимания на поникшего за рулем модного «ягуара» водителя.
   Как и любой другой оскорбленный любовник, Ван Гейтс жаждал мести, жаждал отмщения за свое унижение и такой гнусный обман. Он должен выследить подонка, ранившего его так сильно, что болезненные рубцы останутся на всю оставшуюся жизнь. Выследить, наказать, придушить, убить и растерзать. Немного успокоившись, он вспомнил о жене и детях.
   Каково будет им узнать правду? А что скажут его друзья и близкие? Ведь в его ювелирные магазины издавна наведываются лучшие люди города. Да и сам он, с его двумя миллионами долларов и прекрасным домом в престижном пригороде, был не последним человеком в Далласе. А его дети должны будут унаследовать все его состояние и приумножить его своим трудом. И все это теперь может рухнуть. По городу поползут жуткие слухи, его выставят на всеобщее посмешище, и даже внукам будут напоминать о том, что их дедушка опозорил свое имя и свой род.
   Немного успокоившись, Ван Гейтс выехал на шоссе и направился в город, мучительно обдумывая план действий. К сожалению, он пришел к выводу, что ему не к кому обратиться за помощью или советом. Нет знакомого банкира, который мог бы выяснить, кто стоит за указанным счетом в банке «Женева траст» на Багамах; нет опытного юриста, способного подсказать наиболее разумный выход из положения; нет даже надежного и верного друга, сумевшего бы поддержать его в трудную минуту и разделить с ним это несчастье.
   Да и с деньгами дело обстоит не лучшим образом. Он давно вел двойную жизнь и не мог рассчитывать на то, что жена не обратит внимания на исчезновение ста тысяч долларов.
   Гленда постоянно вникала во все финансовые дела, пересчитывала каждый цент и пристально следила за кассой в их ювелирных магазинах, так что вряд ли он мог незаметно изъять столь крупную сумму из оборота. Конечно, двойная жизнь вынуждала его изворачиваться и хитрить, чтобы хоть как-то утаить от жены немного денег, но их явно не хватит для решения возникшей проблемы. Гейтс втайне от жены продавал доверенным клиентам мелкие бриллианты, жемчуг, рубины и всякую прочую мелочь, но все эти деньги уходили на удовлетворение нетрадиционной любви. Была у него, конечно, небольшая заначка в несгораемом сейфе далеко за пределами города, но он хранил ее на случай развода, поскольку окончательно решил, что встретится с Рикки и проведет с ним остаток дней.
   – Сукин сын! – в сердцах воскликнул Гейтс. – Этот ублюдок разрушил всю мою жизнь, сорвал все планы! – А почему бы не прикинуться дурачком и не написать ему, что на самом деле он беден как церковная мышь и никак не может выплатить сто тысяч баксов? Или по крайней мере пригрозить разоблачением? Должен же быть какой-то выход! Нельзя безропотно подчиняться требованиям мошенника!
   Нет, ничего не получится. Подонок досконально осведомлен о его жизни и знает всю подноготную. Если ему известно настоящее имя Кертиса и даже имя его жены, то наверняка он знает и о ювелирных магазинах и о банковских счетах. Ван Гейтс подъехал к дому, притормозил у ворот и сразу увидел зареванную жену.
   – Где ты был, дорогой? – тихо всхлипывала она, вытирая глаза носовым платком.
   – Надо было решить некоторые проблемы, – уклончиво ответил он и даже улыбнулся.
   – А почему ты так поздно? – продолжала всхлипывать она. – Я чуть с ума не сошла.
   Ван Гейтс недовольно поморщился. Как ему осточертели ее постоянные придирки и причитания! Она следит за каждым его движением, проверяет каждый шаг и засекает время, когда он, по ее мнению, должен быть дома. В течение тридцати лет она торчит у ворот дома с хронометром в руке и фиксирует момент его прибытия!
   Выйдя из машины, он ткнулся носом в ее щеку, не утруждая себя созданием видимости поцелуя, затем открыл гараж, загнал туда машину, запер за собой дверь и снова расплакался.
   Собственный дом давно стал для него тюрьмой, причем слишком дорогой, так как каждый месяц приходилось платить налог на недвижимость в размере семи тысяч восьмисот долларов. От этого, однако, тюрьма не становилась лучше. Ощущение несвободы еще больше усиливалось от того, что жена играла не только роль хозяйки дома, но также претендовала на роль надзирательницы, охранницы, следователя и судьи в одном лице. Она следила за его камерой и крепко держала в своих руках ключи от этой позолоченной клетки. Но если раньше Гейтс находил в себе силы выносить весь этот ужас, так как надеялся на освобождение и обретение счастья с любимым человеком, то теперь надежда эта испарилась, а жизнь мгновенно лишилась всякого смысла. Вместо обещанного рая перед Гейтсом предстал зловещий оскал гнусного мошенника, хладнокровно погубившего его мечту обрести свободу.

Глава 12

   Восемьдесят гробов стояли на земле в несколько рядов. Их покрывали звездно-полосатые флаги и цветы. Гробы доставили сюда полчаса назад на транспортном самолете американских военно-воздушных сил и выставили для прощания с невиданной прежде помпезностью и соблюдением всех правил траурной церемонии. Убитые горем родные и близкие, коих насчитывалось не менее тысячи, сидели на легких раскладных стульях вдоль бетонной стены ангара и ошалело смотрели на море цветов и флагов. Они ожидали, что похороны будут достойными, но не могли представить, что все будет обставлено с такой невероятной торжественностью.
   Даже для страны, которая довольно часто хоронит погибших за ее пределами сограждан, подобное количество гробов было слишком большим. Восемьдесят американцев, восемь англичан, столько же немцев и ни одного француза (Франция давно бойкотировала работу западных дипломатических ведомств в Каире).
   Всех присутствующих волновало одно: почему в посольстве оказалось так много американцев после десяти часов вечера? Этот вопрос неоднократно задавали и вездесущие журналисты, но сколь-нибудь вразумительного ответа на него так никто и не получил. Да и кто мог дать разъяснения, если организаторы злополучной вечеринки лежали сейчас в гробах под национальными флагами? Однако в столичном округе Колумбия уже распространился слух, что устроенный руководством посольства прием затянулся из-за того, что, дескать, продукты подвезли очень поздно, а оркестр прибыл еще позже. А из этого неизбежно вытекал еще один непростой вопрос: почему служба безопасности не позаботилась о тщательной проверке всех въезжающих на территорию посольства машин? Ведь все должны были понимать, что террористы проводят акции в любое время суток.
   Через некоторое время всех стал занимать еще один вопрос, на который никто из официальных лиц не мог или не хотел ответить: почему в американском посольстве в Каире оказалось так много сотрудников? Восемьдесят человек в столице государства, которое заведомо не могло обеспечить безопасность дипломатического корпуса! Даже представители государственного департамента сочли этот вопрос не только уместным, но и жизненно важным для судеб многих сотен других дипломатических работников в странах Ближнего и Среднего Востока.
   Как только утихли звуки траурной мелодии, с великим усердием исполненной оркестром военно-воздушных сил США, перед собравшимися выступил президент. Его голос то и дело срывался, а пару раз ему даже удалось выдавить скупую слезу, но после восьми лет бездарного правления такие театральные эффекты уже мало кого могли взволновать. По обыкновению, он пообещал отомстить преступникам, но и это не произвело должного впечатления, так как все прежние обещания президента остались невыполненными. Вероятно, понимая всю нелепость своего положения, он предпочел заострить внимание родных и близких на беспримерном самопожертвовании погибших и сулил им соответствующее воздаяние в загробной жизни. После этого выступил государственный секретарь, зачитавший имена жертв и вознесший хвалу профессионализму и мужеству погибших. Его выступление слегка разрядило обстановку и придало ей еще большую торжественность. В рядах родственников послышались громкие всхлипывания, которые тут же были приглушены звуками траурной музыки.
   Дольше всех выступал вице-президент, уделивший особое внимание актуальности борьбы с международным терроризмом и повышению безопасности американских граждан за рубежом. Его речь была настолько воинственной, что, казалось, он готов вступить в эту борьбу, причем немедленно и даже несмотря на то что никогда не держал в руках оружия.
   Это выступление многим показалось довольно странным, так как вице-президент прежде не демонстрировал подобных настроений. И только наиболее компетентные наблюдатели понимали, что активность президентской команды вызвана прежде всего неожиданным вступлением в предвыборную борьбу Аарона Лэйка, не скупившегося на угрозы в адрес террористов и всех прочих врагов Америки.