Громова Ариадна Григорьевна. По следам неведомого

   В городе всюду высажены ломбардские тополя, эвкалипты, плакучие ивы - все "импортные" деревья (в Чили вообще, говорят, привозные растения и животные играют большую роль в жизни населения, чем местные) - вообще зелени много. Но все дело портят тучи пыли, несущиеся сверху, с Береговых Кордильер. Это - бич города.
   Как только закончится выгрузка снаряжения и припасов, мы поедем в Сант-Яго, столицу Чили; надо лично представиться президенту и попросить помощи. Нам нужны мулы и носильщики; нужен проводник и переводчик - это все, конечно, можно организовать только на месте".
   Хочу добавить кое-что к дневнику.
   В Вальпараисо живет довольно много англичан; с одним из них Мак-Кинли еще заранее связался через общих знакомых, и сэр Гриффитс встретил нас на пристани, как старых друзей. Это был пожилой, тучный, краснолицый джентльмен, похожий на героев Диккенса; он оказался довольно словоохотливым и, во всяком случае, считал своим долгом рассказывать соотечественникам и их друзьям все, что знает об этой "проклятой стране". Впрочем, бранился он больше для виду - живется ему в Чили неплохо. Он женат на местной уроженке, красивой черноглазой метиске; у них две взрослые дочки, весьма кокетливые девицы.
   Чили - тоже страна удивительная. Хотя, я думаю, Козьма Прутков был прав, заметив:
   "Во всех частях света имеются свои, даже иногда очень любопытные, другие части". Все кажется необыкновенным, если мало ездишь и привыкаешь к какому-то определенному укладу жизни... А в Чили удивили меня две особенности. Во-первых, страна эта тянется узкой длинной полосой вдоль тихоокеанского побережья, и вся точно зажата между океаном и горами: даже в самых широких местах она не отходит от берега дальше, чем на 350 километров. А, во-вторых, большая часть этой длинной полосы необитаема: на юге свирепствуют ураганные ветры и непрерывно льют холодные дожди, а на севере раскинулась страшная огненная пустыня Атакама, где по нескольку лет не бывает дождя. Девяносто процентов населения Чили живет в средней его части, на берегу и в долинах между гор.
   Энергичные дочки Гриффитса охотно показывали нам местные достопримечательности, катали на подъемнике, водили в городской сад (довольно чахлый и унылый) н даже, расхрабрившись, поднимались в верхний город, в лачуги портовой бедноты.
   Ужасные ласточкины гнезда! Я их никогда не забуду. Лепятся они по обрыву в самых неожиданных местах; добро бы, порода была твердая и надежная, а то ведь Береговые Кордильеры все время дробятся, ползут, осыпаются, и всюду эти лачуги подперты жердями, камнями, бревнами - всем, что под руку попадет. Вообще это даже и не хижины, а какие-то балкончики с навесом или небольшие углубления в скале с пристроенной к ним верандой. Добираются сюда по опаснейшим тропинкам; во многие места я бы просто не решился идти, а тут все ходят как ни в чем не бывало. Грязь и бедность - ужасающие: дети в лохмотьях, истощенные, бледные; тут свирепствует туберкулез, и дело не столько в пыли, на которую так горько сетуют жители Вальпараисо, сколько в отвратительных условиях быта и в постоянном недоедании.
   Это все - впечатления журналиста, не имеющие прямого отношения к нашей экспедиции. А дальше я постараюсь цитировать и комментировать более экономно.
   Вечером того дня, когда мы прибыли в Вальпараисо, я сделал еще одну запись, которая имеет прямое отношение к делам экспедиции. Я сам тогда не понимал, насколько важное событие произошло.
   "Слухи о нашей экспедиции неведомым образом (уж не через Гриффитса ли?) успели проникнуть в Вальпараисо. Только мы расположились в гостинице, как нас попросили зайти к Осборну в номер. Там мы увидели щеголевато одетого стройного смуглого человека лет тридцати с очень яркими и живыми глазами.
   - Познакомьтесь, джентльмены, - сказал Осборн. - Это сеньор Луис Мендоса, он хочет участвовать в нашей экспедиции.
   Луис Мендоса встал и учтиво поклонился.
   - Я уже говорил, сеньоры, - он плавным и грациозным жестом указал на Осборна, - что я хотел бы присоединиться к вашей экспедиции. Мне кажется, что я могу быть вам полезен. Я знаю не только испанский язык, но и языки арауканов, аймара, кечуа и многие другие индейские наречия. Кроме того, я неплохо знаю горы и очеяь вынослив. Я согласен на умеренную оплату.
   Он говорил по-английски совершенно свободно, почти без акцента.
   Осборн беспомощно смотрел на нас.
   - Видите ли, сеньор Мендоса, - сказал Соловьев, - вы, вероятно, понимаете, что мы не имеем права вербовать местных жителей в экспедицию, не получив на то официального разрешения вашего президента. Мы должны сначала поехать в Сант-Яго...
   Мендоса слушал, почтительно склонив голову.
   - О, разумеется! - ответил он. - Разумеется, я понимаю! Но я могу вместе с вами поехать в Сант-Яго... нет, нет, сеньоры, поймите меня правильно: я еду сам по себе, у меня там свои дела... И я там дождусь разрешения. Вы согласны на это?
   Тут вошел Мак-Кинли и с недоумением взглянул на Мендосу. Я шепотом объяснил ему, в чем дело; Мак-Кинли кивнул головой и закурил сигару, внимательно наблюдая за щеголеватым туземцем.
   - А откуда вы узнали о нашей экспедиции? - довольно сухо спросил Соловьев, и я подумал, что осведомленность и настойчивость Мендосы в самом деле несколько подозрительны. - И почему вам так хочется участвовать в этом трудном походе?
   Мендоса умоляюще поднял руку.
   - О, матерь божья! - вскричал он. - Я понимаю, что вам все это кажется несколько странным. Но я слышал от людей, знакомых с сеньором Гриффитсом, о том, что прибудет ваша экспедиция. И я был сегодня на пристани, когда прибыл ваш корабль. Я слышал разговоры... о, в Вальпараисо все становится известным через несколько минут. Кто-нибудь из вас понимает испанский язык? - Мак-Кинли молча кивнул. - Тогда разрешите, сеньоры, маленький опыт... вы убедитесь!
   Он вышел на балкон, перегяулся через перила и крикнул вниз что-то по-испански. Ему немедленно ответил целый хор голосов; люди перекрикивали друг друга. Мак-Кинли мрачно улыбнулся.
   - Наш новый знакомый прав, - сказал он. - Все эти люди знают, что наша экспедиция идет в горы. Только насчет цели у них разногласия: одни считают, что мы будем искать сокровища инков, а другие утверждают, что мы хотим найти путь к неведомым богам...
   - К неведомым богам? - взволнованно переспросил Осборн. Что это значит?
   - О, здесь ходят всякие слухи, - успокаивающе сказал Мендоса. - Нельзя придавать им слишком большое значение.
   Мы переглянулись. После недолгого молчания первым заговорил Мак-Кинли.
   - Вот что, сеньор Мендоса, - решительно сказал он. - Вы сами понимаете, что нам нужно обсудить ваше предложение. Дайте ваш адрес, и мы сообщим вам решение завтра же.
   Франтоватый Мендоса явно смутился, услышав это.
   - О нет, сеньоры, не надо сообщать это... моим соседям. Я не хочу, чтоб они знали. Я сам позвоню вам завтра. Ах, послезавтра? В одиннадцать часов утра? Превосходно, сеньоры.
   После его ухода мы долго совещались. Если рассуждать строго логически, то Мендоса для нас сущий клад. Найдем ли мы еще в Сант-Яго такого полиглота, да к тому же знающего горы? Но что-то в личности Мендосы внушает недоверие и даже опасения. И почему он так жаждет участвовать в нашей экспедиции? Мы говорили долго. Осборну Мендоса очень не понравился; Соловьеву он тоже внушал сомнения. Но Мак-Кинли, обычно такой подозрительный и желчный, считал, что Мендосу непременно нужно взять с собой. Повредить он нам вряд ли способен, да и какой смысл вредить нашей экспедиции, она ведь ничьих материальных интересов не затрагивает, а помочь, безусловно, может, тем более, если знает что-то о тайне, которую мы стремимся разгадать. В конце концов мы решили еще посоветоваться с Гриффитсом и попытаться что-нибудь узнать о Мендосе".
   Запись через день:
   "Гриффитс помог нам собрать сведения о Мендосе. В Вальпараисо он живет всего с полгода; прибыл откуда-то из горных местностей. Живет в квартале богачей (снимает комнату у вдовы разорившегося коммерсанта), однако постоянно знается с бедняками, с самой отчаянной портовой братией. Промышляет какимито мелкими спекуляциями. Вообще, личность не очень понятная. Известно еще, что он - большой любитель женщин, и на этой почве у него уже были неприятности с мужьями, братьями и прочими покровителями красавиц Вальпараисо. Гриффитс не очень советует с ним связываться.
   - Вы еще не знаете, какие тут жулики бывают! - говорил он. - Вежливые, воспитанные, а сами так и норовят в карман залезть.
   Может быть, он и прав, но Мендосу жаль упускать. Скоро он позвонит Осборну, и тот пригласит его зайти и поговорить. Мак-Кинли рассчитывает вытянуть из Мендосы какие-нибудь признания. Иду к Осборну в номер".
   В тот же день вечером я записал:
   "Мак-Кинли здорово помучил Мендосу. Он сначала сказал, что экспедиция идет по очень важному делу и что мы должны быть полностью уверены в ее участниках. И добавил, что побуждения Мендосы нам неясны.
   - Ну зачем, по-вашему, мы идем в горы? - спросил он Мендосу в упор. - И почему вас так интересует наша экспедиция?
   Мендоса выпрямился и гордо, почти с угрозой, заявил:
   - То, что мне известно, - мое дело. Почему я хочу идти с вами - тоже мое дело. Надеюсь, вы согласитесь со мной, сеньоры?
   Но Мак-Кинли не так-то легко сбить с толку. Он невозмутимо процедил сквозь зубы:
   - Ну, а то, что мы решили не брать вас с собой - это уже наше дело. Надеюсь, вы с этим согласитесь, сеньор Мендоса?
   Мы все удивились и даже огорчились. Ведь Мак-Кинли больше всех настаивал яа том, чтобы взять Мендосу в экспедицию. Но шотландец действовал решительно.
   - Итак, сеньор Мендоса, просим извинить нас, - бодро говорил он, наступая на пораженного Мендосу, - но вы, конечно, понимаете, что мы очень заняты...
   Вид у Мендосы был несчастный. Он, видимо, никак не. ожидал, что дело так повернется.
   - Вы не хотите..? - пролепетал он. - Нет, этого не может быть! Вы не понимаете, что делаете!
   - Нет, мы очень хорошо понимаем, что делаем, - неумолимо возразил Мак-Кинли. - У нас достаточно своих тайн, чужие нас не интересуют. А если вам нужно попасть в горы, подождите другой экспедиции.
   - Но такой экспедиции, наверное, больше не будет! - совершенно забывшись, крикнул Мендоса. Он задыхался, глаза его расширились. - Ну, хорошо, пусть будет так, как вы хотите! Пусть все пропадает!
   Он отчаянно махнул рукой и бросился к двери. На пороге он обернулся, хотел что-то сказать, но опять резко повернулся и хлопнул дверью. Было слышно, как он бежал по лестнице.
   Мы ошеломленно поглядели на Мак-Кинли. Тот, по своему обыкновению, мрачно усмехнулся.
   - Этот щеголь недаром носит такую аристократическую фамилию, - сказал он. - В нем много испанской крови. Индейцы гораздо сдержанней.
   - Но ведь он, пожалуй, действительно знает что-то интересное, - заметил Соловьев.
   - Не сомневаюсь. Только надо, чтоб и мы это знали, хладнокровно ответил Мак-Кинли. - И он скажет. Он еще придет.
   Действительно, не прошло и часа, как Мендоса появился снова. Он распахнул дверь и влетел в номер.
   - Вот, сеньоры! Вот! - воскликнул он в исступлении, протягивая нам какой-то сверток. - Вот мои рекомендации!
   - Ну-с, вы, кажется, забыли, что в дверь полагается стучать, - презрительно сказал Мак-Кинли. - И на что нам ваши рекомендации?
   Мендоса яростно взглянул на него и что-то пробормотал no-испански. Потом он снова воскликнул, потрясая свертком: "Вот, вот сеньоры!"
   Мы просмотрели рекомендации. Там были отзывы различного рода. Мендосу хвалил коммерсант, в конторе которого он работал; юрист, у которого он был чем-то вроде секретаре; инженер, на стройке у которого Мендоса тоже что-то делал (уж не помню, что). Нас, конечно, больше всего интересовали отзывы о его способностях переводчика и о горных походах. Были и такие - и очень лестные, надо сказать, - от начальников двух экспедиций (имя одного из них, геолога-англичанина, было хорошо известно Осборну).
   - Вы убедились, сеньоры, что я честный человек! - гордо заявил Мендоса, уловив по нашим лицам, что рекомендации производят хорошее впечатление.
   Мак-Кинли, однако, решил произвести еще одну атаку.
   - А почему вы так много мест переменили? Вам всего 29 лет!
   - Человек имеет право искать счастье! - заявил Мендоса.
   - Да, но смотря какими путями! - со значением сказал Мак-Кинли.
   Мендоса так и вспыхнул.
   - Что вы хотите этим сказать?
   Мак-Кинли некоторое время хладнокровно и бесцеремонно разглядывал его. Потом сказал медленно и веско:
   - Вот что я хочу сказать: вы слишком много знаете об экспедиции. И, больше того - эти сведения у вас добыты преступным путем. Посмейте-ка отрицать это!
   Мендоса в ярости и отчаянии вскинул руки несколько театральным жестом. Хотя теперь я понимаю, что он был вполне искренен, а аффектированные манеры просто были свойственны ему, как южанину.
   - В не смеете оскорблять меня! - закричал он. - Преступления не было! Смерть - да! Тайна - да! Но никакого преступления! Я сам рисковал жизнью!
   - Жизнью рискуют в очень разных случаях, - оскорбительным тоном заметил Мак-Кинли. - Виселица, например...
   Мендоса задохнулся. Губы у него побелели. Нам стало его жалко.
   - Послушайте, Арчибальд, - первым вмешался Осборн, - я думаю, если сеньор Мендоса знает что-то важное для нас, то он сам расскажет нам об этом, когда убедится, что наши цели чисты и благородны...
   При этих словах Мак-Кинли презрительно хмыкнул.
   - Но вы понимаете, сеньор Мендоса, - продолжал Осборн, что нам тоже очень трудно. Bы сами признались, что у вас есть какая-то тайна. А как же мы будем делить труд и опасности с человеком, который от нас скрывает какие-то нужные для нас сведения? Который почему-то не хочет нам помочь?
   Мендоса несколько успокоился и выслушал все это, покорно опустив голову.
   - Вы правы, сеньор! - ответил он с искренним отчаянием. Но я не могу... Я не отказываюсь вам помочь - о нет, вы никогда не пожалеете, если возьмете меня с собой! Поверьте, что я вам не врал. Но у меня есть своя тайна... своя цель...
   Мак-Кинли раздраженно фыркнул.
   - Сеньор Мендоса, - сказал Соловьев, - нам надо посоветоваться.
   Мендоса с достоинством поклонился и вышел. Мак-Кинли посмотрел, не стоит ли он за дверью (мне это показалось излишним), и сейчас же сказал, что думать нечего - "этого пройдоху" надо брать с собой, но смотреть за ним придется в оба. Да никто, по-моему, и не собирался всерьез отказываться от помощи Мендосы. И не все мы считали его жуликом. Мне лично он даже нравится. Или вернее будет сказать, он возбудил во мне участие, даже жалость. Какой-то он ушибленный жизнью, а в общем, по-моему, неплохой человек.
   Мы пригласили Мендосу в номер и сообщили ему о нашем решении. Он так обрадовался! Как ребенок. Наверное, все же боялся, что его не примут. Нет, Мак-Кинли слишком уж подозрителен. Это не мошенник. Но все-таки - что ему нужно в горах?
   Идя к себе в номер, я встретил Машу. Она поздоровалась и хотела пройти мимо, но я рассказал ей о Мендосе. Она выслушала, вежливо заметила, что все это очень интересно, и ушла. Я стоял в коридоре, глядя ей вслед. Вообще не знаю, как мне вести себя с Машей. У нее появились новые друзья - врач Костя Лисовский, франтоватый, красивый парень, моих примерно лет, и зоолог Петя Веневцев, мрачный, очкастый и лохматый. Они все время вместе, и их в шутку называют "факультетом естествознания". Костя, кажется, ухаживает за ней. Не то, чтоб я ревновал, но ведь все знают о наших отношениях... Лучше бы она в Москве оставалась..."
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   "26 ноября. Вот мы и в Сант-Яго. Настоящая-то райская долина, оказывается, здесь! Везде - масса зелени и цветов. И все это залито ослепительным светом, фантастически ярким, праздничным, ликующим. Праздник света - первое, что приходит в голову.
   Эта долина между гор, замкнутая высокими хребтами, немного похожа на Катманду, особенно, если смотреть на восток, где высятся сверкающие вершины главной цепи. Но сходство слишком общее - и горы здесь выглядят из-за прозрачного воздуха иначе, как-то ближе и яснее, и долина более плоская, и зелени на ней (если не считать самого города) меньше, чем в Непале. В сущности, Анды ниже, чем Гималаи: самая высокая их вершина, Аконкагуа, чуть повыше 7000, и до гималайских гигантов ей далеко. Но зато и плоская равнина, в которой расположен Сант-Яго, лежит очень низко: местами она находится на уровне моря. И горы на востоке видны во всей мощи и красоте: гигантские холмы, сперва пологие и округлые, становятся все круче, обрывистее; за ними встают серые, синие, фиолетовые каменистые кряжи, и, наконец, вверху, как зубцы громадной короны, сверкают вершины, одетые снегом. Граница вечных снегов здесь очень высока - она проходит на уровне 4000-5000 метров, в иных местах и выше. Ох, какие грозные и пустынные эти горы! И климат там, говорят, страшный. Я, должно быть, стал трусом: только и думаю об опасностях.
   28 ноября. Наши дела движутся. Соловьев, Осборн и Мак-Кинли уже побывали у президента, добыли пропуск - этот документ должен обеспечить нам самое активное содействие всего чилийского населения. Очень трудно, говорит Соловьев, оказалось объяснить президенту, куда мы идем. Зачем - это он понял и заинтересовался, а куда - мы и сами толком не понимаем. Карта очень приблизительна и неточна. И вообще - ведь в конце концов это только предположение, что светящаяся точка указывает место высадки. А если нет? И главное - как это проверить, где искать? Точка указывает иа очень пустынные и опасные места. Безлюдные скалистые горы, вечные снега и ледяные вихри - вот что ждет нас.
   Возможно, мы окажемся на территории других стран - Аргентины, Перу, Боливии. С ними тоже отношения налажены, пропуска, в случае надобности, вышлют в Сант-Яго или мы их лично получим в столице той страны, куда попадем, как нам будет удобней. Впрочем, кажется, в горной пустыне границы не очень-то строго охраняются...
   Уже наняты носильщики и проводник; багаж экспедиции перегружается на мулов - пока возможно, они будут тащить груз, а когда исчезнут тропы, тюки перекочуют на плечи людей. Носильщики - все индейцы, невысокие, но крепкие и стройные, очень смуглые люди с прямыми черными волосами и несколько монгольским типом лица. Они немного напоминают шер1пов, но у них нет живости и веселой приветливости гималайских горцев. Да и говорить с ними трудно - английский язык им совсем незнаком, а испанским мы не владеем. Обещанной платой они довольны и предлагают за эти деньги отнести в горы не только груз, но и нас самих. Что ж, может, еще и придется воспользоваться этим любезным предложением - женщинам и сэру Осборну будет тяжело в горах!
   29 ноября. Пишу на привале. Идти было пока нетрудно. Никто не устал. Впрочем, до настоящих гор мы еще не дошли. Воздух про. хладный, сухой, чистый, масса солнца. Мулы щиплют золотистую траву горных пастбищ, они разбрелись далеко по крутому склону. Собирают их очень просто: выводят мадрину (старую кобылу с колокольчиком на шее), и все мулы покорно идут на звук ее колокольчика.
   Как будет дальше? Примерный маршрут мы выработали еще по дороге в Чили, потом уточняли в Вальпараисо и Сант-Яго. Наш проводник, молчаливый индеец с умным и мрачным лицом, местность знает, по-видимому, хорошо, ведет нас пока уверенно. Что будет дальше, посмотрим. Плохо то, что мы не можем даже приблизительно назвать или определить местность, куда хотим добраться. Мы показали Карлосу (так зовут проводника) точку на карте и спросили, найдет ли он это место. Карлос долго глядел на карту, потом пожал плечами и сказал "Quien sabe?" (это означает по-испански "Кто знает?" присловье это, как я уже заметил, здесь любят повторять). Мендоса глядел на карту с каким-то странным выражением лица и, видимо, очень волновался, даже переводил рассеянно и сбивчиво. Мак-Кинли сделал ему замечание (он ведь знает испанский язык, а Карлос говорил по-испански) . Почему Мендоса так волнуется?
   Вообще же настроение у всех хорошее. Сейчас двинемся дальше.
   2 декабря. Мы устроили привал на небольшой площадке среди скалистых выступов. Мулов уже отправили обратно, тропа кончилась.
   Груз тащат носильщики пока очень бодро и без жалоб. Мендоса уверяет, что только в горах они и чувствуют себя людьми - тут они хоть едят вволю.
   Мы теперь вступили в область tierra fria (холодная земля). И этот переход уже дает себя знать. Сегодня с утра было тихо и ясно, а к полудню поднялась настоящая буряв лицо бил ледяной дождь, густой белый туман окутал все кругом, и в этом тумане яростно выл ветер. Мы цеплялись друг за друга дорога и без того была нелегкой, а тут ноги скользят, ничего не видно. Карлос сказал, что в это время года дождь в парамос бывает очень редко, значит, нам просто повезло. (Парамос - это горные луга, по которым мы шли днем.) Выше начинается пуна - высокогорная пустыня. Там уже не надо и специального везенья - климат и без того жуткий. Ее называют здесь puna brava -злая пуна. Уж там-то нам достанется как следует!
   Когда туман рассеялся и ветер утих, мы, совершенно намучившись, остановились отдохнуть. У многих появились первые признаки горной болезни. Носильщики наломали смолистых веток адесмии - это основной вид топлива в здешних горах, - разожгли костры, и мы расположились отдыхать и просушиваться. Через некоторое время к нам приблизилось стадо овец. Два пастуха-индейца подсели к нашему костру. Постепенно завязалась беседа. Индейцы поинтересовались, куда и зачем мы идем. Мендоса вопросительно взглянул на нас; Соловьев посоветовал ему говорить правду. Пастухи выслушали его объяснения с важным видом, полузакрыв свои узкие, немного раскосые глаза. Потом старший из них неторопливо заговорил, чуть покачиваясь. Мендоса начал переводить, очень волнуясь. Да и все мы начали волноваться, услышав, о чем идет речь. Пастух рассказывал, что сюда в горы давно-давно прилетали Дети Солнца. Они прилетели на осколке солнца, и от их сияния люди слепли, а жар, исходивший от солнечного осколка, плавил скалы. И был великий грохот, и горы колебались в своих устоях. И Дети Солнца сошли на Землю. И они были подобны священным птицамкондорам, и могущество их было безгранично. Этот рассказ такая же истина, как то, что солнце ходит по небу.
   Надо ли говорить, что рассказ нас глубоко заинтересовал. Это ведь похоже на гималайскую легенду, но есть тут и новая деталь - упоминание о крылатых людях. Мы, конечно, начали расспрашивать пастуха, но он почти ничего не добавил. Да и видно по самому тону повествования, что это легенда, уже отточенная многократной устной передачей, принявшая каноническую, застывшую форму. Пастух только повторил, что это произошло здесь, поблизости, и неопределенно махнул рукой примерно в том направлении, которое было намечено нами.
   Встреча эта прямо-таки наэлектризовала Осборна, да и всех нас приободрила - все-таки какое-то подтверждение того, что мы идем по правильному пути. Один Мендоса явно не разделяет общего восторга. Мне кажется, что он скорее встревожен и растерян, чем обрадован. Он сейчас сидит неподалеку от меня и сосредоточенно смотрит перед собой. Губы его шевелятся, точно он решает какую-то трудную задачу. О чем это он думает?
   3 декабря. Здравствуй, злая пуна! Теперь мы с тобой лично познакомились. Знакомство не из приятных. Ледяной ветер буквально сбивает с ног, лицо сечет мелкий колючий снег. И уже одолевает многих горная болезнь, soroche, как ее тут называют. Сэра Осборна носильщики под конец дня несли на руках, но ему и сейчас плохо. Он лежит в палатке, у него тошнота, звон в ушах, почти обморочная слабость. Его надо срочно спустить вниз, а он горячо протестует - до предполагаемого места высадки марсиан уже недалеко. Что же делать? Плохо себя чувствуют еще двое - геолог и радист, но они держатся на ногах и уверяют, что. быстро акклиматизируются. У меня тоже болит голова и идти стало очень трудно, дыхание плохо налаживается, но это скоро пройдет. На такой высоте я уже бывал в Гималаях; видно, еще сказывается физическая слабость после всех потрясений.
   4 декабря. Поднялись еще выше. Погода по-прежнему отвратительная, мы ужасно мерзнем и устаем. Ооборн лежит в маленькой индейской деревушке и до крайности расстроен, что не может участвовать в поисках. Но ему совсем плохо.
   В деревушке мы расспрашивали всех стариков, что они слыхали о Детях Солнца. Старики отвечали неохотно и очень сбивчиво. Да, такая легенда существует, но было ли это здесь или в другом месте, они не знают. Карлос недоволен и говорит, что не понимает, куда следует идти. Соловьев и Мак-Кинли долго ему что-то растолковывали; не знаю, помогло ли это. Завтра двинемся дальше.
   Местность тут мрачная, пустынная и безжизненная. Впереди, совсем близко, сверкают снежные вершины, а вокруг нас - голые темно-красные скалы, и почти никакой растительности, кроме искривленных кустов адесмии - индейцы ее называют "козлиный рог" - да пучков чахлой травы. Животных и птиц тоже не видно. Пониже - там все-таки есть жизнь: пробегают гуанако и викуньи, грациозные и легкие, мелькает между камнями пушистый светло-серый зверек шиншилла, красивый мех которого считается ценным... А здесь - солнце, ветер и камни. Этого сколько угодно, больше, чем угодно. Я все-таки не понимаю: какая кому охота лететь с Марса или откуда-нибудь еще, чтоб очутиться в этой мертвой каменной пустыне? На Марсе, что бы там ни говорили, наверное, найдутся места получше. А уж на нашей планете - наверняка. Если они из-за воздуха - так все равно, он и здесь для марсиан слишком плотный. Надо будет на досуге, как спустимся пониже, расспросить Арсения Михайловича.