Громова Ариадна Григорьевна. По следам неведомого

   Маша посидела у меня еще около часу, говорила мало, была все такой же непривычно тихой и печальной. Я даже спросил, не больна ли она. Но Маша обиделась:
   - Ты думаешь, должно быть, что твоя судьба мне безразлична, - сказала она с горечью. - А ты даже сам не понимаешь, что тебя ждет!
   Может быть, я и в самом деле не понимал, что меня ждет. Но я решил больше об этом не думать, а действовать без промедления. И, как только Маша ушла, начал названивать в редакцию. Там нашлись, конечно, ребята, которым приходилось в связи с какой-нибудь статьей общаться с археологами. Они мне сразу назвали имя одного из крупнейших специалистов в этой области. В ответ на вопросы я сказал, что нашел в горах очень редкую монету и хотел бы определить, к какому веку она относится.
   - Ну, вот он тебе скажет! Этот старик все знает! - заверили меня.
   Я не буду называть имени этого ученого главным образом потому, что от встречи с ним у меня остались самые неприятные воспоминания, а плохо говорить о нем я не хочу: в конце концов со своей точки зрения он, может быть, и прав.
   Я взял такси, поехал в институт и благодаря своему корреспондентскому удостоверению довольно скоро добился приема у "всезнающего старика" - директора.
   В громадном темноватом кабинете, уставленном черной громоздкой мебелью, за гигантоким столом, сверкающим темным лаком, сидел высокий плотный мужчина с резко очерченным хмурым лицом. Он оказался не таким старым, как я представлял себе со слов товарищей, - полуседые волосы его были довольно густы, а глаза под нависшими кустистыми бровями смотрели зорко и живо. Да и голос у него был басистый, громкий - вовсе не старческий.
   - Чем могу служить, молодой человек? - прогудел он, кивком указывая мне на кресло.
   О дружеской, задушевной беседе в этом мрачном кабинете нечего было и думатьэто я сразу понял. Нас разделял необъятный стол; к тому же я беспомощно утопал в глубоком кожаном кресле, а хозяин сурово высился надо мной по ту сторону темного полированного стола. Поэтому я сразу решил говорить как можно меньше.
   - Я только что вернулся из Непала, - сказал я; хмурое лицо хозяина на мгновенье осветилось живым любопытством. - Там я случайно нашел очень интересные вещи. Вот мне и хотелось бы узнать ваше мнение об этих предметах.
   Сделав это предельно краткое вступление, я приподнялся и выложил на стол три пластинки и голубой прибор. Хозяин поглядел на все это с недоверием и удивлением.
   - А почему вы обращаетесь с этим именно ко мне? - вдруг спросил он.
   - Позвольте, но к кому же... вы являетесь признанным авторитетом... - недоумевая, забормотал я.
   - Что ж, вы думаете, что мой авторитет распространяется на все отрасли человеческого знания? - желчно пробурчал "всезнающий старик". - Ведь к археологии-то ваши находки не имеют отношения.
   Этого я никак не ожидал!
   - Как же так не имеют отношения, - сказал я, стараясь говорить спокойно, - когда пластинка с рисунком солнечной системы была родовым талисманом в шерпской семье и переходила из поколения в поколение.
   - Вот эта? - недоверчиво переспросил хозяин и повертел пластинку в руках.
   Я тем временем поспешно рассказал ему о легенде, связанной с пластинкой, и о таинственном храме. О Милфорде я ничего не говорил, а сослался на отца Анга, который якобы добыл эти талисманы, а потом погиб от Черной Смерти. Хозяин молча слушал все это; на лице его застыла брюзгливая гримаса. Когда я замолчал, он гулко откашлялся и сгреб пластинки и голубой прибор в ящик письменного стола.
   - Ну, вот что, молодой человек, - забасил он. - Вы зайдите... ну, скажем, послезавтра. Я все же попытаюсь еще проверить эти ваши штучки. Только думаю, что сделаны они не ранее, чем лет пяток назад. И, таким образом, к моей компетенции не относятся. Однако проверим, раз уж вы тут такие легенды-сказки рассказываете. Так-то, батенька. Думается, что зря вы занятым людям голову морочите этими вашими... т-талисманами! - последнее слово он выговорил с презрением.
   После этого разговора я, понятно, ничего хорошего уже не ждал. И действительно, при следующем свидании "всезнающий старик" вернул мне пластинки и прибор и решительно заявил, что они - современного происхождения.
   - Не хотите же вы уверить меня, молодой человек, - раздраженно загудел он, когда я попробовал возражать, - что ваши шерлы или кто бы там ни был, черт, дьявол, еще несколько поколений тому назад знали секрет изготовления великолепных пластмасс?
   - Но ведь речь идет не только о приборе... - возразил я.
   - Разумеется, не только! Пластинки-то ваши, в том числе и т-талисман, - почемуто это слово его особенно злило, - они ведь тоже из пластмассы... Ну, или, скажем, вообще из синтетических материалов!
   - Разве? - пробормотал я растерянно.
   - Да уж поверьте! Или, если угодно, обратитесь к ... ну, к признанным авторитетам, как вы изволите выражаться, только уж, пожалуйста, в области химии... да-с, органической химии, а не археологии... Не археологии, молодой человек!
   Я так растерялся, что начал бормотать что-то несвязное... потом опять говорил о талисмане, о храме и Черной Смерти... о Сынах Неба... Он слушал меня все с той же желчной гримасой. Наконец ему надоело.
   - Да выбросьте вы из головы всю эту чепуху! - прогремел он, вставая, в величайшем негодовании. - Скажите, пожалуйста, - из поколения в поколение передавалась вещь из ультрасовременного материала! Это исключается! Ис-клю-ча-ет-ся! И постыдились бы вы, образованный человек, ссылаться на бредни какого-то дикого, совершенно невежественного мальчишки, насквозь пропитанного суевериями! Да откуда вы знаете, сколько времени его отец носил этот талисман? Может быть, всего год или два! А рассказал сказку мальчишке для того, чтоб он берег эту штуку, вот и все. Я эти края тоже достаточно знаю, там на каждом шагу легенды и предания. Ни одно дерево там просто не вырастает, а все из чьих-нибудь волос или ногтей. А легенды о Сынах Неба можно услышать в любой части земного шара. Да-с, молодой человек!
   - А храм? А Черная Смерть? - в отчаянии спросил я, чувствуя, что почва ускользает у меня из-под ног.
   Археолог яростно фыркнул.
   - Залежи урановых руд встречаются в самых разных местах! - зарычал он. - Если вы даже этого не понимаете... В общем, заберите-ка свои экспонатики. Ни к каким Сынам Неба они отношения не имеют... если только вы не согласитесь считать Сынами Неба англичан... или американцев... вот именно, американцев, молодой человек!
   Он сердито смотрел, как я собираю свои "экспонатики". Я думаю, он и вправду считал меня абсолютным кретином. Я неловко попрощался и ушел, чувствуя на спине его презрительный взгляд.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   Легко понять, какое настроение было у меня после этого разговора. Ведь доводы сердитого археолога не были лишены известной убедительности. В самом деле, мог ли я ручаться, что суеверное воображение шерпов не создало легенду вокруг какой-то вполне современной вещи? Мало ли при каких обстоятельствах лопала эта пластинка к отцу Анга! А вдруг... мне даже стало нехорошо при этой мысли... а вдруг все началось с того загадочного сагиба, который вместе с отцом Анга ходил в храм и тоже был убит Черной Смертью? Может быть, только тогда эта пластинка и попала в семью шерпов. Я ведь ничего толком не знал... из Анга каждое слово клещами приходилось тянуть, а остальные шерпы и вовсе молчали. Что, если это и есть "родовая тайна" - загадочная смерть европейца, стремившегося к запретному храму, смерть, которую просто необходимо было ради безопасности всей семьи окутать покровом непроницаемой тайны и молчания? А этот самый храм... вернее, просто колпак над выходом урановых руд - могли построить европейцы или американцы, побывавшие в тех местах совсем недавно (и уж, наверное, не раньше 1953 года, когда Непал открыл свои границы для чужеземцев!).
   Как он открыто презирал меня, этот "всезнающий старик"! Конечно, я в его представлении - просто желторотый юнец, простофиля, который, развесив уши, слушает мальчишку, по горло набитого суевериями. Что ж, - Анг был и в самом деле глубоко пропитан мистицизмом и суеверием... Неужели все это так и есть, и Милфорд, умница и скептик Милфорд, с его жизненным опытом и прекрасным журналистским чутьем, все-таки ошибся, погиб в погоне за призраком, за пустой тенью, за современными штучками из пластмассы? Обидно даже думать так - но что, если это все-таки правда?
   Нет, конечно, я не мог на этом успокоиться. Пусть меня считают идиотом, сумасшедшим, авантюристом - кем угодно! пусть смотрят на меня с презрением и недоверием. Я буду ходить всюду, куда только смогу проникнуть, пока не узнаю все, что можно узнать.
   Но к кому же идти сначала? К археологам уже, видно, не стоит. Грозный старик свое дело знает, и с этой стороны к пластинкам вряд ли подступишься. Надо пробовать другие пути. Но кто же может тут помочь? Историки? Этнографы? Геологи?
   Я решил для начала потолковать с этнографами. Но и тут меня ждали неудачи. Бытом гималайских племен, а тем более маленького народа шерпов занимались очень немногие. Один из этих ученых недавно умер, а другой надолго уехал в экспедицию. Я показал пластинки и прибор человеку, который изучал Китай и особенно Тибет. Он повертел в руках пластинки, осмотрел прибор и решительно подтвердил, что, на его взгляд, вещи эти - безусловно современного происхождения.
   - Даже самоновейшего! - добавил он. - Я таких пластмасс еще не видел. Возможно, это американская продукция.
   Словно он сговорился с археологом! Я совсем было впал в уныние. Однако, пораздумав, решил отправиться к химикам, чтоб окончательно уточнить, что это за материалы и откуда они могли появиться в Гималаях.
   Я решил созвониться с кем-либо из специалистов-химиков. Однако, перелистывая свою записную книжку, наткнулся на свежую запись - телефон Соловьева.
   И тут я решил - была не была! Это человек чуткий, отзывчивый, он меня выслушает, не будет высмеивать... Может быть, Соловьев, по крайней мере, подскажет, к кому нужно обратиться.
   Я вышел в коридор и набрал номер телефона Соловьева. Почему-то я особенно волновался, больше, чем все эти дни, так, что даже в горле пересохло. Может быть, потому, что я понимал: если уж и Соловьев, человек благожелательный, чуткий, умный, сочтет мою историю не заслуживающей серьезного внимания, то мне просто трудно будет дальше искать и добиваться. А, может быть, и потому, что я смутно предчувствовал - этот человек будет играть какую-то большую роль в моей жизни...
   Соловьев не обманул моих ожиданий. Он Сразу вспомнил меня, даже как будто обрадовался звонку, и назначил свидание на этот же день, в пять часов. Чтобы понять, с каким подлинным и глубоким интересом отнесся Соловьев к моему рассказу, достаточно сообщить, что мы с ним расстались только после полуночи. Мы долго пробыли в обсерватории, ходили ,по улицам, ужинали в кафе, сидели в сквере, потом у него дома, в кабинете, - и все никак не могли наговориться. Конечно, приключения мои были необычайными, и удивительными, а Соловьеву я все рассказывал подробней и даже как-то откровенней, чем Маше, - и потому, что сам многое вспомнил и заново осмыслил в эти дни, и потому, что я, рассказывая, ощущал не ужас и недоверие, как у Маши, а горячую заинтересованность и даже восторг. Я вообще плохо представляю себе, чего я смог бы добиться в этом запутанном деле без энергичной поддержки Арсения Михайловича, без его неустанных хлопот. Ведь у нас оказалось столько противниковда и немудрено.
   Прежде всего, как вы уже понимаете, Соловьев подошел к этому делу совсем по-другому. Он очень серьезно и детально расспросил меня и о шерпской легенде, и о храме, и о котловине наверху. Вопросы его сразу показали мне, что он принял теорию Милфорда хотя бы как рабочую гипотезу - во всяком случае не отверг ее безоговорочно.
   Потом начал изучать пластинки. И сразу же, разглядывая талисман Анга, протяжно свистнул.
   - Вы посмотрите только на этот чертеж! - сказал он.
   - Да, я знаю, это схема солнечной системы, - торопливо отозвался я.
   - Не в этом дело! - оживленно заговорил Арсений Михайлович. - То есть, конечно, я так же, как и Милфорд, считаю в высшей степени странным, что в семье шерпов стала семейным талисманом именно пластинка с изображением солнечной системы. Тем более, тем более, если она из какой-то особой пластмассы! Археологи и этнографы судили, конечно, верно с точки зрения своей науки, но узко и примитивно. Они говорили только как специалисты в своей области. Понимаете - дело действительно не только в том, что перед нами чертеж на очень странной пластинке, выгравированный непонятным способом. Тут есть и другие загадочные детали. Посмотрите - ведь тут не только планеты, но и их спутники. Так вот, обратили ли вы внимание на то, что у Юпитера здесь двенадцать спутников, а у Марса всего один?
   Честно говоря, если б я и обратил внимание, то не придал бы этому никакого значения. Сейчас я начал лихорадочно соображать.
   - Да, ведь у Марса на самом деле два спутника! - вспомнил я. - А у Юпитера?
   - У Юпитера их и в самом деле двенадцать. Но дело-то в том, что десятый и одиннадцатый спутники были открыты астрономами в 1938 году, а двенадцатый - и того позже, в 1951!
   - Позвольте, Арсений Михайлович! - я недоумевал, почему он так радуется. - Но ведь это - еще одно убедительное доказательство, что пластинка вполне современная!
   - А почему тогда у Марса тут всего один спутник? Фобос и Деймос были известны давно, еще с 1877 года.
   Я пожал плечами, ничего не понимая.. Кто их знает, почему они нарисовали один! Может быть, просто упущение в чертеже...
   - Этого я не думаю, чертеж сделан очень точно и старательно, - возразил Соловьев. - Тут скорее напрашивается предположение, что этот чертеж относится к тому времени, когда у Марса еще не было второго спутника.
   - То есть, вы хотите сказать, что его еще не открыли? переспросил я. - Но как же тогда обстоит дело со спутниками Юпитера?
   - Нет, я хочу сказать другое: что второго спутника тогда еще не было! Вы не понимаете? Я вам сейчас объясню...
   Мы сидели в обсерватории. Соловьев вдруг весело улыбнулся и прошелся по комнате. Я даже в те часы, в совершенно потрясенном состоянии, любовался им. Мне казалось, что это типичный ученый будущего века - не гипертрофированный мозг, подавляющий своей мощной работой хилое тело, а существо высшего порядка, в организме которого именно гармония и слаженность всех функций обеспечивает свободное и яркое мышление. Быстрые, легкие, точные движения, прекрасно тренированные мускулы, почти физически ощущаемые сила и здоровье.
   - Дорогой Александр Николаевич, - Соловьев сел рядом со мной, - вы не представляете себе, как неожиданно этот странный чертеж совпал с некоторыми моими предположениями, очень смелыми и на первый взгляд даже совершенно фантастическими. Но - только на первый взгляд! Я уже предупреждал вас, что большинство моих коллег считает меня еретиком... или, точнее, безудержным фантазером. Но я с этим давно уже примирился. И жду, когда жизнь докажет мою правоту. Конечно, не просто жду, а ищу доказательств... Так вот. Ученые считают, что спутники Марса - по крайней мере, один из них, Фобос, ведут себя очень странно. Во всей солнечной системе Фобос, можно сказать, единственный в своем роде. Конечно, Фобосом и Деймосом, что, как вам известно, означает Страх и Ужас, их окрестили не за поведение, а исключительно вследствие того, что они сопутствуют красной планете, получившей грозное имя бога войны - Марса. Но все же они во многом удивительны. Фобос - единственный спутник в нашей солнечной системе, у которого период обращения вокруг планеты короче периода ее вращения вокруг своей оси. Марсианские сутки почти равны нашим - в них 24 часа 37 минут, - а Фобос делает полный оборот вокруг Mapca за 7 часов 39 минут. Больше нет таких спутников, которые восходили бы над горизонтом на западе и двигались к востоку. Я имею в виду, конечно, естественные спутники! - с особенным ударением сказал Соловьев.
   - Вы хотите сказать... - начал я неуверенно.
   - Не то что хочу сказать, но могу предположить, - прервал меня Соловьев. - Видите ли, уж очень удобны Фобос и Деймос: будто нарочно приспособлены для потребностей обитателей Марса! Деймос вращается медленней: он совершает свой оборот вокруг планеты за 30 часов 18 минут, то есть немногим более, чем за сутки. Таким спутником очень удобно пользоваться для ретрансляции телевизионных передач и для радиосвязи. Оба они движутся в плоскости, близкой к экваториальной - а известно, что искусственные спутники удобней всего запускать именно так. Особенно - когда речь идет о таких крупных спутниках: масса их нам неизвестна, но предполагаемый диаметр Фобоса 8, а Деймоса - 16 километров. Все это наводит на некоторые размышления о том, естественным ли путем возникли эти два небесных тела... Но этого мало. В движении Фобоса есть еще одна особенность, необъяснимая с точки зрения законов небесной механики. Наблюдая за Фобосом, астрономы установили, что он движется все быстрее и быстрее. Это явление в астрономии называется вековым ускорением. И по отношению к Фобосу его причины неясны. В самом деле, допустим, что это ускорение возникает вследствие сопротивления атмосферы...
   Я с недоумением поглядел на Соловьева, и он усмехнулся, как мне показалось, с некоторым оттенком недовольства: наверное, его все же раздражало мое полное невежество в вопросах астрономии. Однако ответил он спокойно:
   - Вы меня простите, но я уж не буду все подряд объяснять, а то мы никогда не доберемся до сути вопроса. Почитайте литературу о наших искусственных спутниках и подумайте, например, о том, почему ракета-носитель обгоняла спутник в своем движении вокруг Земли. Вы не сердитесь за такой совет? Нет? Ведь это я просто для экономии времени... Но для Фобоса, продолжаю, такое объяснение не годится: для этого атмосфера Марса на высоте 6000 километров должна была бы обладать значительно большей плотностью. Теперь возьмем другое предположение: что на Фобос действует приливное торможение... Да, конечно, тут опять вам не все будет понятно. Но вот, например, взаимодействие Земли и Луны, которое повседневно и наглядно наблюдается в виде морских приливов, приводит к тому, что вращение Земли тормозится и земные сутки постепенно удлиняются, зато расстояние между Землей и Луной все больше возрастает. Но Фобос находится так близко от планеты, что действие приливной волны уже не тормозит его движение, а, наоборот, ускоряет. Вам это понятно?
   - Не совсем, - решился возразить я. - Какая же приливная волна может быть на Марсе, раз там нет океанов?
   - Твердое тело планеты тоже испытывает действие приливной волны, - терпеливо пояснил Соловьев. - Вы знаете, что в Москве почва дважды в сутки поднимается и опускается на 50 сантиметров? Однако вековое ускорение Фобоса все равно не может объясниться действием приливного механизма. И вот почему. Для каждой планеты существует "зона устойчивости". Если спутник находится вне этой зоны - вот как Луна по отношению к Землето он будет постепенно удаляться от планеты; находясь же внутри этой зоны, он, наоборот, будет приближаться к планете. Фобос обгоняет свою планету в ее суточном вращении, значит, он находится внутри зоны. Значит, и при своем возникновении он должен был находиться внутри этой зоны иначе он удалялся бы от Марса и не мог бы попасть в зону устойчивости. Вы поняли?
   - Да, - сказал я более уверенно.
   - Ну вот. Но дело в том, что астрономы имеют возможность точно подсчитать, когда должен был образоваться Фобос, чтоб к нашим дням занять такое положение, которое мы наблюдаем. И по этим подсчетам получается, что Фобосу не более 440 миллионов лет.
   - Почтенный, однако, возраст, - заметил я.
   - Наоборот, слишком юный, если учесть, что Марсу несколько миллиардов лет. Ведь по современным космогоническим теориям планеты и их спутники возникали вместе, в едином процессе.
   - Так, может быть, Фобос - астероид?
   Соловьев одобрительно усмехнулся.
   - Вы, я вижу, начинаете мыслить астрономически. Но тогда выходит, что Марс захватил в свою орбиту два астероида, движущихся в одной и той же плоскости, да еще в такой, которая практически совпадает с его собственной экваториальной плоскостью. С точки зрения теории вероятности такая возможность равна нулю.
   - Я уже вижу, что мои попытки мыслить астрономически ни к чему хорошему не приводят. Но что же тогда все это означает?
   - Мне лично кажется реальным только одно объяснение, что Фобос - полый. На примере земных искусственных спутников мы знаем, что полые тела испытывают значительно большее торможение, чем сплошные. Сильно разреженная атмосфера Марса может оказывать тормозящее воздействие на Фобос лишь в том случае, если он полый. Но такой спутник, конечно, не мог образоваться естественным путем... Вы, я вижу, несколько озадачены. Но, если жители Земли запускают крупные искусственные спутники, то почему бы марсианам не сделать это раньше и, так сказать, капитальнее? Почему бы им было не создать рядом с планетой постоянно действующую станцию - для посадки и взлета космических кораблей, для астрономических наблюдений, телевизионных установок?
   У меня даже дух захватило. Я недоверчиво взглянул на Соловьева - нет, он говорил совершенно серьезно.
   - Так вы считаете, что марсиане существуют? - сдавленным голосом спросил я.
   - Я, во всяком случае, не считаю это невозможным, - твердо оказал Соловьев. - Вот посмотрите на снимки, сделанные с нашего телевизионного экрана.
   Я смотрел на причудливые очертания темных морей, на знаменитую сеть каналов. Все это выглядело иначе, чем на тех снимках, что мне доводилось видеть раньше, - все выглядело более крупным, четким, каким-то понятным. Каналы были неровными - то вдруг разбухали, превращались в цепь сливающихся пятен, то почти исчезали. На перекрестках каналов тоже виднелись какие-то темные пятна неправильной формы. Но все же, если поглядеть на снимок издали, видна какая-то общая планомерность, обдуманность в размещении каналов - параллельные линии, четкие перекрестки... Я старался приучить себя к мысли, что где-то там и сейчас живут существа с высоко развитым интеллектом.
   Соловьев тем временем рассматривал пластинки. Наконец у него вырвался возглас досады.
   - Значит, это - пластмасса? - переспросил он. - Надо будет все же обратиться к химикам, работающим в области полимеров. Нет, конечно, не для того, чтобы проверить, когда это сделано. Но, может быть, удастся установить, что это - какой-то новый, особый вид пластмасс.
   - По-моему, пластинки совершенно необыкновенны на вид, оказал я. - Они вообще не похожи на пластмассу. Я бы никогда не сказал...
   - Ну, Александр Николаевич, в пластмассах и вообще в полимерных материалах не так-то легко разобраться, - заметил Соловьев. - Они так неисчерпаемо разнообразны! Вам не приходилось знакомиться с этой областью?
   - Нет, - с сожалением сказал я.
   - Ну, очень жаль, - серьезно ответил Соловьев. - Наш век часто называют веком атомной энергии и полимеров. Теперь уже ни одна отрасль техники и ни один человек в быту не обходится без полимерных материалов. И все же - это только заря полимерной эры. Сейчас трудно даже представить себе ао всем объеме, какое значение будут иметь полимеры для нашей жизни. В том числе - и для межпланетных путешествий. Конечно же, космические корабли скоро будут делаться прежде всего из армированных пластиков - прозрачных и твердых, как стекло, но упругих и гибких, как сталь, легких, как... вот, как эти гималайские пластинки! - он приподнял желтую пластинку и бросил ее на стол: она упала почти неслышно, с легким певучим звуком и немного подскочила. - Да, видите, действительно похоже, что она сделана из синтетического материала: легкая, упругая, прочная... Поневоле поверишь, что она прибыла не из прошлого, а из будущего... И что уже летают где-то в космосе корабли из прозрачного и легкого материала, который не боится ни огня, ни ледяного холода, который под мощными ударами космических частиц, несущихся с бешеной скоростью в безвоздушном пространстве, лишь прогибается и снова принимает прежнюю форму, надежно страхуя пассажиров... да что и говорить, освоение космоса невозможно без полимеров! Но вернемся к нашим лластинкам. Итак, если б удалось установить, что это - полимер особого типа, может быть, приготовленный в необычных условиях, - это был бы очень существенный довод в пользу... ну, скажем, теории Милфорда. Кроме того, конечно же, вы правы - надо, чтобы в те места поехала экспедиция и выяснила все как следует...
   Как ни странно, но теперь, когда нашелся человек (и какой человек!), который, видимо, верил мне и готов был активно помогать розыскам, мне стало страшно. Ну, а что, если это все-таки выдумка, еще одна гималайская легенда, причудливо преобразовавшая простые житейские факты? Я вспомнил гневные и презрительные слова археолога... трезвую логику Маши...
   - Арсений Михайлович! - возбужденно, заговорил я. - Но ведь если на Земле действительно были существа с других планет, то как же так получилось, что никто до сих пор об этом не знал? Ведь это невозможно!
   - Сомнения замучили? - Соловьев с интересом посмотрел на меня. - Но почему же невозможно? Во-первых, наша планета исследована совсем не так хорошо, как можно предположить, не зная фактов. Даже сейчас открывают новые области, находят новые племена. А если космический корабль опустился в Гималаях и в самом деле несколько сот лет тому назад, как утверждают шерпы? Ведь тогда и мир был исследован гораздо меньше, и уровень науки был ниже, и, главное, люди были разобщены. Не существовало ни самолетов, ни поездов, ни радио, ни телеграфа. А Гималаи и вовсе были книгой за семью печатями... да и не только Гималаи! И вполне возможно, что так никто и не узнал о небесных гостях, что о них остались только туманные легенды... Тем более, что марсиане, или кто бы там ни был, могли запретить местным жителям разглашать тайну. А если прилетали именно марсиане, то они должны были обитать преимущественно в очень малонаселенных или даже пустынных высокогорных местностях... ну, как же! Для них даже воздух на вершине Эвереста, вероятно, должен был казаться слишком плотным. Ведь считается, что у поверхности Марса плотность атмосферы примерно такая же, как на высоте восемнадцати километров над Землей. А вершина Эвереста не достигает и девяти километров, как вам хорошо известно, Александр Николаевич.