-- Слушай, Игорь, -- сказала она брату, -- князь как две капли воды
стал похож на Петьку Воробьева!
Ее брат оглядел себя. Он был доволен княжеским нарядом, особенно ему
нравились мягкие, чуть поскрипывающие сапоги из красного сафьяна.
И в эту минуту все трое услышали за дверью чьи-то тихие, крадущиеся
шаги.
-- Чуры! -- дрожащими губами прошептал князь. -- Спаси мя, Перун!
-- Нет, это не чуры, княже, -- сказал Игорь и рванул дверь. И так же,
как в прошлый раз, в темноту терема скользнула тень волхва.
-- Кто там еси? -- передохнув, спросил сжавшийся у двери князь.
-- Фарлаф, -- чуть усмехнувшись, ответила Таня, которую начал забавлять
испуг князя.
-- Быть того не может, -- озабоченно покачал он головой. -- Главный
волхв в сей вечер должен просить победу на Перуновой горе для войска
новгородского.
-- Но мы его ясно видели, княже!
-- Быть того не может, -- упрямо твердил он, -- то чур пришел в образе
Фарлафа!
Увидев улыбки на лицах гостей, князь, по-видимому, застыдился своей
трусости, выпрямился, выпятил грудь.
-- Вельми большого вреда чуры не делают, ибо они суть духи домашнего
очага, -- уже спокойно пояснил он и прибавил, виновато улыбаясь: -- Да ведь
все едино -- духи! Холод череса и сердце пробирает!
-- А ведь никаких духов нет на свете, княже, -- сказала Таня.
-- Не молви такого! -- вскрикнул князь. -- Язык отсохнет!
-- Выдумки все это, княже!
-- Танька! -- сердито буркнул по-княжески одетый брат. -- Неужели ты не
понимаешь, что спорить бесполезно?! Не забывай, что сейчас девятый век!
Князь ничего не понял из сказанного тезкой, да его это, должно быть,
сейчас и не интересовало.
-- Бери светильник, -- сказал он Тане, -- и ступай наперед нас, благо
ты чуров не боишься. Я за тобой ступать буду, а ты, друже, за мной, --
обернулся князь к Игорю. -- Так мы и выйдем на дворище...
С ранних лет он привык повелевать и даже сейчас говорил с гостями, едва
ли не как со слугами.
Со стороны их шествие выглядело вельми комично. По темным переходам и
скрипучим лестницам княжеского терема медленно, словно слепые, двигались
трое. Впереди Таня вытягивала руку с дрожащим огоньком светильника. За ней,
затаив дыхание и настороженно прислушиваясь, ступал на цыпочках князь Игорь.
Одной рукой он держался за Танин воротник, а другую руку отбросил назад,
судорожно вцепившись в княжеское платно на чересах своего тезки.
Как стон, скрипели старые ступеньки под их ногами, черными крыльями
метались тени по бревенчатым стенам терема. Князь тихо шептал:
-- Не страшусь смерти на рати от вражеской стрелы и меча вражеского...
Духов страшусь!
Его страх невольно передавался Тане и ее брату. Но, разумеется, не
духов боялись они. Чудились им в темноте другие осторожные шаги и чье-то
дыханье позади. И они не ошиблись: от перехода к переходу, с лестницы на
лестницу неотступно следовал за ними невидимый во мраке старец со злыми
глазами. Видно, что-то недоброе задумал главный волхв Великого Новгорода!
Шествие по ночному терему показалось троим отрокам бесконечно длинным,
и все они облегченно завздыхали, как только вышли на крыльцо.
Огляделись. Огни в тереме погашены, только одно окно светилось -- в
спальне князя Олега. Не спалось в эту ночь князю, ходил из угла в угол:
обдумывал путь на Киев.
На княжеском дворище было прохладно и пустынно, пахло соснами и елками.
Мигали звезды в безоблачной вышине. Кривой, как сабля, месяц высунулся из-за
зубцов крепостной стены кремля, будто из ножен. За стеной стучал колотушкой
ночной сторож и покрикивал:
-- Чу-ую!..
А где-то далече, должно быть, у какого-нибудь костра, где этой ночью
новгородцы пили за победу мед и ол, хор мужских голосов тянул однотонную
песню:
Ох вы гой еси, люди добрые,
Люди добрые, вои храбрые!
Трудный час пришел нам детей забыть,
Во полях чужих свою кровь пролить...
Оставь рало, ратай, да мечом блистай!
Натяни свой лук и стрелу пускай!
А другая стрела уж в тебя летит,
Уж в тебя летит, твою грудь пронзит...
От простой, но щемящей сердце мелодии Тане стало грустно. Она взглянула
на князя, но тот, освободившись от своих страхов, был уже весел. Он
вытягивал шею, прислушиваясь к чему-то, и в efo широко открытых глазах
отражались два месяца.
-- Чуете? -- спросил он.
-- Хорошо поют, -- сказал Игорь, -- только уж очень печально.
-- Я не про то! -- досадливо передернул плечами князь. -- Чуете,
кузнецы молотами стучат?
Брат и сестра прислушались: действительно, из разных концов Великого
Новгорода доносились в кремль десятки звонких ударов по железу.
-- Дядя наказал, -- пояснил князь Игорь, улыбнувшись, -- чтоб кузнецы
днем и ночью новые доспехи, мечи да копья ковали! И чтоб старые правили,
паче есть такие, что на прошлых ратях повреждены были! Каков звон? Душе
радостно! Пошли, братие, по граду!
Размашистой походкой князь двинулся к запертым воротам кремля, но вдруг
отлетел назад и упал навзничь.
-- Холоп задушный! -- яростно закричал он стражнику, вскакивая на ноги.
-- Как посмел ты князя толкать? Велю, поганый, плетьми запороть! -- И он с
силой ткнул стражника кулаком в лицо.
Таня вскрикнула, но брат зажал ей ладонью рот:
-- Молчи, Танька, это же девятый век!..
-- Прости, княже, -- бормотал между тем испуганный стражник, вытирая
рукавом кафтана брызнувшую из носа кровь, -- не признал тебя в сем дивном
платно... А князь Олег повелел не впускать и не выпускать никого: вельми
много ныне пьяных во граде...
В сумраке крепостной стены заливчато заржал оседланный жеребец.
Несколько коней на привязи рванулись от него в сторону, толкаясь и гулко, на
весь кремль, стуча копытами.
-- Чьи сии кони? -- спросил князь Игорь мирным тоном: возможно, ему уже
было стыдно своей горячности.
-- Волхвы приехали.
-- Зачем?
-- Не ведаю о том, княже. Волхов нам наказано в любое время в детинец
пропускать.
-- Отомкни ворота!
-- Не случилось бы беды, княже... Не велел князь Олег...
-- Отомкни, холоп! -- снова вспыхнул юный князь.
Стражник загремел запором, и трое отроков вышли из кремля.
Здесь, за крепостной стеной, отчетливей стали слышны звонкие удары
молотов: динь-дон, диньдон... А город уже спал, смолкли песни. Лишь коегде
на улицах чуть поблескивали догорающие костры. На траве там и тут
похрапывали захмелевшие воины. За стеной низенькой хижины всхлипывал и глухо
причитал страдальческий женский голос:
-- Ох вы, детоньки мои милые, покинет вас родной батюшка... Ох, на
смерть пойдет ваш свет-батюшка...
Застучал на волховской пристани колотушкой ночной сторож:
-- Чу-ую...
В конце города, словно перекликаясь, застучал другой сторож.
Шли отроки по темным улицам и чем дальше уходили от кремля, тем звончей
летели в ночь удары кузнечных молотов: динь-дон, динь-дон... Ковал Великий
Новгород победу над Аскольдом и Диром. Недаром светилось в тереме окно
Олега...
Князь Игорь вдруг остановился, прислушиваясь. Позади стучали копыта,
все ближе, ближе. Вот зафыркала невидимая лошадь.
-- Кто бы это? -- забеспокоился он. -- Не ровен час, лихие люди,
головники... Время позднее...
В темноте прорезались силуэты всадников.
-- Волхвы, -- облегченно вздохнул князь и пожал плечами: -- Не ведаю,
зачем они по ночам ездят.
Всадники поравнялись с тремя отроками и неожиданно спешились:
-- Хватайте их! -- сипло крикнул кто-то. Прежде чем отроки опомнились,
сильные руки скрутили Таню и князя Игоря, заткнули рты тряпками и подняли на
крупы лошадей.
-- Что вы делаете?! -- отчаянно закричал Игорь.
Но всадники уже ускакали, топот копыт скоро затих в ночи.
По темной улице к кремлю стремглав бежал мальчик в княжеском платно.
Задыхаясь, что было сил заколотил он кулаком в ворота:
-- Откройте! Пустите меня к князю Олегу! Скорей, скорей, откройте!..
Таню и князя Игоря волхвы везли на своих борзых конях бесцеремонно и
жестоко. Словно мешки с гречихой, свешивались связанные отроки с крупов
лошадей.
От бешеной скачки и тряски, от режущей боли в стянутых ремнями суставах
Таня то и дело теряла сознание. Ее голова с распустившимися светлыми
косичками билась о волосатый бок лошади, но когда она приходила в себя, не
чувствовала едкого запаха сбруи и конского пота. Было только мучительно
больно; в горячей, затекшей кровью голове мелькали синие огни, и она снова
теряла сознание.
Потом Таня почувствовала, что ее снимают с лошади и кладут на землю.
Она открыла глаза и увидела над собой звезды. Месяц давно скрылся за лесом,
и снующие вокруг силуэты волхвов в длинных платно, похожих на поповские
рясы, казались призраками. Она застонала, но звука своего голоса не
услышала, потому что ее рот был забит противным тряпичным кляпом. В горле
пересохло, очень хотелось пить.
Таня повернула голову и увидела рядом неподвижного, связанного по рукам
и ногам князя Игоря с таким же кляпом во рту. "Они принимают князя за моего
брата", -- мелькнула у нее мысль.
Запахло гарью: это один из волхвов разжигал костер. Запрыгали по дровам
язычки пламени, и в их слабом свете над костром вырисовывалась огромная
чудовищная фигура закопченного дымом идола. Таня не поняла, из чего он был
высечен -- из камня или из дерева. Она запомнила только его пугающие
золоченые глаза. Отблески огня отражались в них, мигали...
А по бокам Бога богов стояли идолы поменьше -- такие же нелепые и
закопченные. Но в отличие от Перуна их глаза не золотились, а серебрились.
Волхвы подняли Таню и князя Игоря на ноги.
Они стояли на вершине горы, с которой в сумраке весенней ночи внизу
виднелись леса, задернутая туманом гладь озера, серая река, вытекающая из
озера, а вдали, на берегу реки, темные строения Великого Новгорода. "Это
озеро Ильмень, -- сообразила она, -- а там Волхов вытекает из озера"...
Сколько раз Таня с братом и родителями бывали в этих местах по выходным
дням!
Один из волхвов подошел к идолу Перуна и взметнул к небу руки. Таня
узнала Фарлафа. Князь Игорь рванулся, но волхвы удержали мальчика на месте.
-- О Перун! -- рыдающим голосом заговорил Фарлаф. -- Твои волхвы всегда
возносили к тебе молитвы на Перуновой горе и приносили тебе жертвы, проливая
их кровь на священный костер. Так будет всегда!
Он потряс руками, продолжая рыдать:
-- На нашу землю, о Перун, пришли в образе отроков духи Чернобога. Ты
послал меня услышать, о чем они говорят. Я стоял ныне за дверью Их комнаты и
слышал, как они колдовали. Они рекли смерть князю Олегу и князю Игорю. Они
рекли так: князя Олега ужалит змея, а князя Игоря убьют древляне. И я
спросил тебя, о Перун, как поступить с отроками? И ты молвил: "Принеси,
Фарлаф, их мне в жертву, пролей их поганую кровь на священный костер, как
проливал кровь жертвенных телят!"
Речь главного волхва стала бессвязной, он начал дергаться и извиваться.
-- О-гы-га-гу! -- завопил безумный старец, брызжа слюной и корчась так,
будто по его телу пропустили электрический ток. -- О-гы-га-гу!..
Потом он закружился перед костром, и полы его платно развевались
крыльями черной птицы. В руке главного волхва блеснул большой нож. В ту же
секунду несколько других волхвов оглушительно забили в бубны.
"Этот сумасшедший старик сейчас зарежет нас!" -- подумала Таня и
почувствовала, как от ее ног к голове медленно поднимается волна жгучего
холода. Вот волна достигла колен, вот она уже сковала ледяными тисками
грудь, шею... Она начала задыхаться. "Бум-бум-бум-бум-бум-бум", -- гремели
бубны. Фарлаф, тяжело дыша, остановился перед идолом и поднял над головой
нож. Красные отсветы костра задрожали на широком отточенном лезвии,
казалось, что по ножу стекает кровь. Фарлаф медленно повернулся к пленникам
и указал острием ножа на князя Игоря. Два волхва подхватили мальчика под
мышки и поволокли к костру.
Бубны разом умолкли. В тишине стало слышно хриплое дыхание Фарлафа.
Волхвы положили бессознательного мальчика на жертвенный камень лицом к
звездам. Один из них схватил в горсть волосы князя и заломил голову. Шея
пленника открылась для ножа.
Главный волхв медленно, очень медленно опустился перед поверженным
мальчиком на колени и так же медленно занес над ним нож. В это мгновение
одичалый, помутневший взгляд Фарлафа скользнул по бледному лицу князя. Нож
задрожал в руке волхва, он отшатнулся и вскочил на ноги.
-- Княже?! -- забормотал он, но вдруг яростно зарычал. -- Нет, ты не
княже! Ты дух Чернобога! Ты принял облик князя Игоря, проклятый дух, чтобы
отвести жертвенный нож от своей шеи!
"Это князь!" -- хотела крикнуть Таня, позабыв о тряпке во рту. Она
заворочала онемевшим языком и вдруг почувствовала, что кляп между ее зубами
ослабевает. Она сделала еще одно движение языком, тряпка выскользнула изо
рта и упала на землю.
-- Фарлаф! -- срывающимся голосом вскрикнула Таня. -- Не смейте
прикасаться к князю Игорю!
Голос девочки был очень тихим и слабым, но главный волхв все-таки
услышал ее.
-- Ааа! -- крикнул Фарлаф. -- Тебе такоже помог Чернобог, отроковица из
царства теней! Однако же я убью вас обоих, чтобы вы вернулись в свое
царство!
"Да нет же, он не убьет нас! -- вдруг осенила девочку мысль. -- Я знаю
по истории, что князь Игорь умрет уже взрослым человеком... Не может же он
умирать два раза? А я? Разве я могу умереть в девятом веке, если родилась в
двадцатом?"
Но главный волхв снова приближался к лежащему на спине князю, подняв
жертвенный нож.
-- Оборотень! -- криво улыбаясь, шипел он с каким-то нечеловеческим,
звериным восторгом. -- Я убью тебя, оборотень.
И тут, едва он проговорил последнее слово, светлеющий сумрак короткой
весенней ночи озарился нестерпимо ярким фиолетовым светом. Что-то огненное
наискось прочертило небо, с треском разорвалось над их головами, и пылающий
шар, величиной с тыкву, с шипением вонзился в Перунову гору в нескольких
шагах от Фарлафа. На всех пахнуло горячим ветром, сильно запахло едким
газом.
Это не было чудом, потому что метеориты падали на нашу землю во все
века. Во всяком случае Таня, которая родилась в XX веке, сразу догадалась,
что на землю упал метеорит. Но диковатые волхвы, разумеется, ничего этого не
знали. Они попадали на колени и завыли от страха. Главного волхва отбросило
горячим ветром к изваянию Не-, руна. Фарлаф прижался спиной к идолу и
бормотал перекошенными губами:
-- То упала звезда! О Перун, спаси мя! То упала звезда!
Раскаленный шар, наполовину вонзившийся в землю, оказался пористым
куском металла неправильной формы. Он быстро остывал, шипел и дымился, но
его верхняя часть все еще была багровой.
-- Фарлаф, -- сказала Таня, строго глядя в глаза главного волхва, --
это я попросила Перуна, чтобы он бросил с неба звезду на эту гору!
Волхвы, услышав девочку, сжались и перестали выть.
-- Лжа! -- приходя в себя, глухо воскликнул Фарлаф. -- То Перун подал
мне знак, чтобы я скорей пролил жертвенную кровь на священный огонь! Я убью
вас!
-- Ты не убьешь нас, Фарлаф! Как только ты поднимешь нож, на Перунову
гору упадет столько звезд, сколько здесь волхвов! И звезды снесут всем вам
головы!
Волхвы снова тихонько завыли. Но главный волхв все еще не сдавался.
-- Лжа... Я убью вас...
Он сделал шаг к мальчику.
-- Брось нож, Фарлаф! -- крикнула Таня.
-- Нет, -- упрямо твердил кровожадный старец и сделал другой шаг.
-- Брось нож!
-- Нет, -- повторил он, но на этот раз не сдвинулся с места.
-- Я считаю до трех, Фарлаф! Если ты не бросишь нож, то по слову "три"
ваши головы разлетятся, как щепа!... Раз!
Волхвы завыли погромче. Кто-то из них жалобно простонал:
-- О премудрый жрец! О любимец богов, брось нож!
Фарлаф безмолвствовал. Он раскачивался из стороны в сторону, словно его
не держали ноги.
-- Два! -- твердо сказала Таня.
Фарлаф рывком отбросил нож, свалился на колени и закричал изменившимся,
тонким, совсем мальчишеским голоском:
-- О пощади мя, отроковица!
-- Вот так-то лучше! -- глубоко вздыхая, проговорила девочка.
Упавшая на гору "звезда" перестала шипеть и дымиться. В розоватом свете
рождающегося утра были отчетливо видны ее потемневшие поры и бугорки. Волхвы
не сводили с нее испуганных глаз.
-- А теперь развяжите нас! -- сказала Таня.
Но волхвы не успели этого сделать. В утреннем тумане, со всех сторон
наползающем на гору, дробно застучали копыта, в серой дымке замелькали
всадники, и у самого костра встал на дыбы резко осаженный Олегом конь. Лихой
княжеский конь, белый как снег, разгоряченный и похрапывающий от скачки...
Отряд дружинников окружил жертвенную площадку. Последним на гору влетел
на резвой буланой лошадке взволнованный Игорь. Таня ахнула про себя: кто бы
подумал, что ее брат может скакать на коне! Милый Игорек!
-- Развяжите их! -- спокойно приказал Олег и, указывая на Фарлафа,
прибавил: -- А этого в кандалы и в темницу! Будет ныне судить его вече!
Олег был очень бледен, но больше ничего не выдавало его волнения. На
минуту его взгляд задержался на метеорите.
-- Отвезите сей небесный камень в детинец, -- сказал он, -- сей камень
вельми хорошая примета для похода нашего на Киев.
Князь назвал метеорит небесным камнем, а не звездой, так как знал, что
звезды с неба не падают. Он был весьма хорошо образован для своего времени.
Князь Олег торопился выступить в поход: кончался месяц травень, а путь
до Киева немалый. Надо бы завершить все ратные дела за лето, пока жарко
светит ярило, а короткие дожди и грозы не страшны воинам -- только охлаждают
разгоряченные тела.
До глубокой ночи заседал в Большой палате совет военачальников. Усталые
воеводы докладывали князю о готовности своих отрядов к походу, прихлебывали
из серебряных чаш прохладные напитки, кои то и дело разносили с поклоном
княжеские холопы.
Тезки, два Игоря, и Таня стояли позади Олегова кресла и видели, как
воеводы утирают рукавами потные лица. Напитки прохладные, а все одно --
жарко. Горят в Большой палате тридцать светильников, от них веет теплом,
будто от очага.
В самом углу примостился старый Блюд -- новый главный волхв Великого
Новгорода. Неотрывно смотрит он на князя Олега, а когда встречается с ним
глазами, угодливо улыбается. Никогда не забыть Блюду, как расправилось вече
с его предшественником Фарлафом -- мороз по коже пробирает! За то, что занес
Фарлаф руку на юного князя, за то, что хотел принести Перуну человеческие
жертвы, кои строго-настрого запрещены на Руси, до смерти забили его палачи
плетьми. Но старый Блюд знает и другую причину жестокой казни, как знают и
все сидящие здесь воеводы. Знают, да только вслух не говорят: слишком часто
Фарлаф поступал наперекор княжеской воле, хотел сильнее князя быть! Вот в
чем наиглавная причина... Потому и улыбается угодливо князю Олегу волхв Блюд
-- старая лиса!
Князь Олег поднялся с кресла:
-- Братие! Всех вас я выслушал, воеводы смелые! Все ныне проверено и
обдумано, готовы щиты и кольчуги, наточены мечи и копья, натянуты луки,
припасены стрелы. Стоят на Волхове и Ильменьозере сотни боевых лодий, кои
потащат волоком до Днепра наши вои. Ржат повсюду в Великом Новгороде резвые
кони, ждут всадников. Время в поход выступать! -- Князь умолк на несколько
секунд и покосился на Блюда: -- А что о сем думает главный волхв?
Воеводы задвигались, обернули бородатые лица на волхва. В их хитроватых
глазах засветились чуть приметные выжидательные усмешки.
Блюд вздрогнул и поднялся, тряся длинной бородой.
-- Перун, о княже, указует тебе перстом своим путь на Киев...
Воеводы посмеивались в усы, опустив глаза.
-- Да будет так! -- сказал князь Олег. -- Будем поторапливаться,
братие, покуда вражеские видоки не дали знать о планах наших Аскольду и Диру
и покуда не знают о сем германцы на западе и хазары на востоке. Могут князья
Аскольд и Дир заручиться их помощью. Мыслю я, что возьмем мы киевских князей
малой кровью, ратной хитростью. Рано утром, как взойдет ярило, выходим в
поход за Русь великую! За вельми великую Русь от моря Русского до окияна
Ледового!
...Раным-рано на зорьке запел-загремел на высокой новгородской звоннице
вечевой колокол. Таня с братом не слышали его: крепко спали, утомленные всем
пережитым и увиденным. Их разбудил возбужденный, раскрасневшийся князь
Игорь. Звеня ладно сделанными по росту доспехами, в шлеме с голубым еловцем
на его острие, с малым мечом на поясе, он бы великолепен! Игорь свесил с
постели ноги, протер глаза и только рот открыл от восхищения.
-- Скорей, братие! -- торопил князь. -- Дядя берет меня в поход на
полудень! Приспел час прощаться...
Пока гости одевались, он рассказывал:
-- Доспехи снимем, как за город выйдем: тяжело в них воям в походе. А
перед ратью опять наденем. -- Он вздохнул и прибавил: -- Да меня на рать не
пустят: мал! Заставят, небось, в обозе отсиживаться... Однако во град Киев я
с дядей первым войду! -- закончил он с гордостью. Будущий киевский князь был
честолюбив еще в детстве.
Он вывел гостей на крепостную стену. Отсюда им был виден весь город как
на ладони. Улицы кишмя кишели воинами, колыхались, как лес, копья над их
головами. Звенели доспехи, ржали кони, покачивались на весеннем ветру
расшитые золотом знамена и резво трепыхались на шлемах голубые еловицы. В
общем шуме нельзя только было разобФлажок на шлеме воина. рать, как плачут
дети и горько причитают матери и жены.
-- Прощайте, братие! -- сказал князь.
-- Прощай, княже!
-- Может, еще свидимся?
-- Вряд ли, -- вздохнул с грустной улыбкой Игорь.
Князь ушел. Через несколько минут они увидели его на княжеском дворище.
Вместе с Олегом, облаченном в серебристые доспехи, он вышел на крыльцо
терема. По яркому бурмицкому ковру, застилавшему ступеньки, неторопливо
спускались два князя, большой и маленький, дядя и племянник. Конюшенные
отроки в белых платно подвели им коней, и оба князя одновременно поднялись
на седла. Таня с братом помахали юному князю, но он уже забыл о них.
Белый конь Олега грыз серебряную узду, бил копытом. Может быть, это был
тот самый конь, о котором спустя много веков великий поэт написал:
...Твой конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
Оба князя неторопливо выехали за ворота кремля.
Улицы одна за другой пришли в движение, и из конца в конец перекатами
полетел многоголосый вопль:
-- Сла-ава-а!..
Начинался первый в истории поход за объединение Руси. Таня с Игорем
знали, что воины Олега хитростью возьмут в полон князей Аскольда и Дира.
Олег, которого народ назвал вещим, то есть мудрым, малой кровью овладеет
Киевом и будет княжить в нем до самой смерти. Он разобьет много врагов и
построит города и острожки на границах. Но еще долго будут терзать Русь
междоусобные войны, и будет она, многострадальная, истекать кровью от
нашествия диких орд. И лишь несколько столетий спустя соберется Русь грозной
и непобедимой силой под знаменами нового города, ставшего известным всему
миру под славным именем Москва.
Уходили новгородские воины на юг. Поднялось над теремами и хижинами
солнце, и в его лучах засверкали копья и шлемы. Тане с Игорем показалось,
что они узнали в одном из воинов смерда Гордея. Во всяком случае он помахал
им рукой. Но брат и сестра не успели как следует разглядеть его, потому что
кругом вдруг сразу потемнело, и они услышали похожий на звон маленького
колокольчика голос феи Мечты:
О родители и дети!
Словно лунное сиянье,
Светит нам из тьмы столетий
Это древнее преданье...
Длинь-длинь-длень,
Возвращайся, новый день!
Снова стало светло. Игорь и Таня сидели на балконе четвертого этажа.
Шурша шинами, под их балконом проезжал автобус.
Далеко за Новгородом зеленели в синей дымке леса и поля. Начиналась у
балкона страна без конца и без края. Прекрасная, удивительная страна, где
люди впервые в истории поистине стали братьями! Вельми великая страна, как
говорили наши предки!
стал похож на Петьку Воробьева!
Ее брат оглядел себя. Он был доволен княжеским нарядом, особенно ему
нравились мягкие, чуть поскрипывающие сапоги из красного сафьяна.
И в эту минуту все трое услышали за дверью чьи-то тихие, крадущиеся
шаги.
-- Чуры! -- дрожащими губами прошептал князь. -- Спаси мя, Перун!
-- Нет, это не чуры, княже, -- сказал Игорь и рванул дверь. И так же,
как в прошлый раз, в темноту терема скользнула тень волхва.
-- Кто там еси? -- передохнув, спросил сжавшийся у двери князь.
-- Фарлаф, -- чуть усмехнувшись, ответила Таня, которую начал забавлять
испуг князя.
-- Быть того не может, -- озабоченно покачал он головой. -- Главный
волхв в сей вечер должен просить победу на Перуновой горе для войска
новгородского.
-- Но мы его ясно видели, княже!
-- Быть того не может, -- упрямо твердил он, -- то чур пришел в образе
Фарлафа!
Увидев улыбки на лицах гостей, князь, по-видимому, застыдился своей
трусости, выпрямился, выпятил грудь.
-- Вельми большого вреда чуры не делают, ибо они суть духи домашнего
очага, -- уже спокойно пояснил он и прибавил, виновато улыбаясь: -- Да ведь
все едино -- духи! Холод череса и сердце пробирает!
-- А ведь никаких духов нет на свете, княже, -- сказала Таня.
-- Не молви такого! -- вскрикнул князь. -- Язык отсохнет!
-- Выдумки все это, княже!
-- Танька! -- сердито буркнул по-княжески одетый брат. -- Неужели ты не
понимаешь, что спорить бесполезно?! Не забывай, что сейчас девятый век!
Князь ничего не понял из сказанного тезкой, да его это, должно быть,
сейчас и не интересовало.
-- Бери светильник, -- сказал он Тане, -- и ступай наперед нас, благо
ты чуров не боишься. Я за тобой ступать буду, а ты, друже, за мной, --
обернулся князь к Игорю. -- Так мы и выйдем на дворище...
С ранних лет он привык повелевать и даже сейчас говорил с гостями, едва
ли не как со слугами.
Со стороны их шествие выглядело вельми комично. По темным переходам и
скрипучим лестницам княжеского терема медленно, словно слепые, двигались
трое. Впереди Таня вытягивала руку с дрожащим огоньком светильника. За ней,
затаив дыхание и настороженно прислушиваясь, ступал на цыпочках князь Игорь.
Одной рукой он держался за Танин воротник, а другую руку отбросил назад,
судорожно вцепившись в княжеское платно на чересах своего тезки.
Как стон, скрипели старые ступеньки под их ногами, черными крыльями
метались тени по бревенчатым стенам терема. Князь тихо шептал:
-- Не страшусь смерти на рати от вражеской стрелы и меча вражеского...
Духов страшусь!
Его страх невольно передавался Тане и ее брату. Но, разумеется, не
духов боялись они. Чудились им в темноте другие осторожные шаги и чье-то
дыханье позади. И они не ошиблись: от перехода к переходу, с лестницы на
лестницу неотступно следовал за ними невидимый во мраке старец со злыми
глазами. Видно, что-то недоброе задумал главный волхв Великого Новгорода!
Шествие по ночному терему показалось троим отрокам бесконечно длинным,
и все они облегченно завздыхали, как только вышли на крыльцо.
Огляделись. Огни в тереме погашены, только одно окно светилось -- в
спальне князя Олега. Не спалось в эту ночь князю, ходил из угла в угол:
обдумывал путь на Киев.
На княжеском дворище было прохладно и пустынно, пахло соснами и елками.
Мигали звезды в безоблачной вышине. Кривой, как сабля, месяц высунулся из-за
зубцов крепостной стены кремля, будто из ножен. За стеной стучал колотушкой
ночной сторож и покрикивал:
-- Чу-ую!..
А где-то далече, должно быть, у какого-нибудь костра, где этой ночью
новгородцы пили за победу мед и ол, хор мужских голосов тянул однотонную
песню:
Ох вы гой еси, люди добрые,
Люди добрые, вои храбрые!
Трудный час пришел нам детей забыть,
Во полях чужих свою кровь пролить...
Оставь рало, ратай, да мечом блистай!
Натяни свой лук и стрелу пускай!
А другая стрела уж в тебя летит,
Уж в тебя летит, твою грудь пронзит...
От простой, но щемящей сердце мелодии Тане стало грустно. Она взглянула
на князя, но тот, освободившись от своих страхов, был уже весел. Он
вытягивал шею, прислушиваясь к чему-то, и в efo широко открытых глазах
отражались два месяца.
-- Чуете? -- спросил он.
-- Хорошо поют, -- сказал Игорь, -- только уж очень печально.
-- Я не про то! -- досадливо передернул плечами князь. -- Чуете,
кузнецы молотами стучат?
Брат и сестра прислушались: действительно, из разных концов Великого
Новгорода доносились в кремль десятки звонких ударов по железу.
-- Дядя наказал, -- пояснил князь Игорь, улыбнувшись, -- чтоб кузнецы
днем и ночью новые доспехи, мечи да копья ковали! И чтоб старые правили,
паче есть такие, что на прошлых ратях повреждены были! Каков звон? Душе
радостно! Пошли, братие, по граду!
Размашистой походкой князь двинулся к запертым воротам кремля, но вдруг
отлетел назад и упал навзничь.
-- Холоп задушный! -- яростно закричал он стражнику, вскакивая на ноги.
-- Как посмел ты князя толкать? Велю, поганый, плетьми запороть! -- И он с
силой ткнул стражника кулаком в лицо.
Таня вскрикнула, но брат зажал ей ладонью рот:
-- Молчи, Танька, это же девятый век!..
-- Прости, княже, -- бормотал между тем испуганный стражник, вытирая
рукавом кафтана брызнувшую из носа кровь, -- не признал тебя в сем дивном
платно... А князь Олег повелел не впускать и не выпускать никого: вельми
много ныне пьяных во граде...
В сумраке крепостной стены заливчато заржал оседланный жеребец.
Несколько коней на привязи рванулись от него в сторону, толкаясь и гулко, на
весь кремль, стуча копытами.
-- Чьи сии кони? -- спросил князь Игорь мирным тоном: возможно, ему уже
было стыдно своей горячности.
-- Волхвы приехали.
-- Зачем?
-- Не ведаю о том, княже. Волхов нам наказано в любое время в детинец
пропускать.
-- Отомкни ворота!
-- Не случилось бы беды, княже... Не велел князь Олег...
-- Отомкни, холоп! -- снова вспыхнул юный князь.
Стражник загремел запором, и трое отроков вышли из кремля.
Здесь, за крепостной стеной, отчетливей стали слышны звонкие удары
молотов: динь-дон, диньдон... А город уже спал, смолкли песни. Лишь коегде
на улицах чуть поблескивали догорающие костры. На траве там и тут
похрапывали захмелевшие воины. За стеной низенькой хижины всхлипывал и глухо
причитал страдальческий женский голос:
-- Ох вы, детоньки мои милые, покинет вас родной батюшка... Ох, на
смерть пойдет ваш свет-батюшка...
Застучал на волховской пристани колотушкой ночной сторож:
-- Чу-ую...
В конце города, словно перекликаясь, застучал другой сторож.
Шли отроки по темным улицам и чем дальше уходили от кремля, тем звончей
летели в ночь удары кузнечных молотов: динь-дон, динь-дон... Ковал Великий
Новгород победу над Аскольдом и Диром. Недаром светилось в тереме окно
Олега...
Князь Игорь вдруг остановился, прислушиваясь. Позади стучали копыта,
все ближе, ближе. Вот зафыркала невидимая лошадь.
-- Кто бы это? -- забеспокоился он. -- Не ровен час, лихие люди,
головники... Время позднее...
В темноте прорезались силуэты всадников.
-- Волхвы, -- облегченно вздохнул князь и пожал плечами: -- Не ведаю,
зачем они по ночам ездят.
Всадники поравнялись с тремя отроками и неожиданно спешились:
-- Хватайте их! -- сипло крикнул кто-то. Прежде чем отроки опомнились,
сильные руки скрутили Таню и князя Игоря, заткнули рты тряпками и подняли на
крупы лошадей.
-- Что вы делаете?! -- отчаянно закричал Игорь.
Но всадники уже ускакали, топот копыт скоро затих в ночи.
По темной улице к кремлю стремглав бежал мальчик в княжеском платно.
Задыхаясь, что было сил заколотил он кулаком в ворота:
-- Откройте! Пустите меня к князю Олегу! Скорей, скорей, откройте!..
Таню и князя Игоря волхвы везли на своих борзых конях бесцеремонно и
жестоко. Словно мешки с гречихой, свешивались связанные отроки с крупов
лошадей.
От бешеной скачки и тряски, от режущей боли в стянутых ремнями суставах
Таня то и дело теряла сознание. Ее голова с распустившимися светлыми
косичками билась о волосатый бок лошади, но когда она приходила в себя, не
чувствовала едкого запаха сбруи и конского пота. Было только мучительно
больно; в горячей, затекшей кровью голове мелькали синие огни, и она снова
теряла сознание.
Потом Таня почувствовала, что ее снимают с лошади и кладут на землю.
Она открыла глаза и увидела над собой звезды. Месяц давно скрылся за лесом,
и снующие вокруг силуэты волхвов в длинных платно, похожих на поповские
рясы, казались призраками. Она застонала, но звука своего голоса не
услышала, потому что ее рот был забит противным тряпичным кляпом. В горле
пересохло, очень хотелось пить.
Таня повернула голову и увидела рядом неподвижного, связанного по рукам
и ногам князя Игоря с таким же кляпом во рту. "Они принимают князя за моего
брата", -- мелькнула у нее мысль.
Запахло гарью: это один из волхвов разжигал костер. Запрыгали по дровам
язычки пламени, и в их слабом свете над костром вырисовывалась огромная
чудовищная фигура закопченного дымом идола. Таня не поняла, из чего он был
высечен -- из камня или из дерева. Она запомнила только его пугающие
золоченые глаза. Отблески огня отражались в них, мигали...
А по бокам Бога богов стояли идолы поменьше -- такие же нелепые и
закопченные. Но в отличие от Перуна их глаза не золотились, а серебрились.
Волхвы подняли Таню и князя Игоря на ноги.
Они стояли на вершине горы, с которой в сумраке весенней ночи внизу
виднелись леса, задернутая туманом гладь озера, серая река, вытекающая из
озера, а вдали, на берегу реки, темные строения Великого Новгорода. "Это
озеро Ильмень, -- сообразила она, -- а там Волхов вытекает из озера"...
Сколько раз Таня с братом и родителями бывали в этих местах по выходным
дням!
Один из волхвов подошел к идолу Перуна и взметнул к небу руки. Таня
узнала Фарлафа. Князь Игорь рванулся, но волхвы удержали мальчика на месте.
-- О Перун! -- рыдающим голосом заговорил Фарлаф. -- Твои волхвы всегда
возносили к тебе молитвы на Перуновой горе и приносили тебе жертвы, проливая
их кровь на священный костер. Так будет всегда!
Он потряс руками, продолжая рыдать:
-- На нашу землю, о Перун, пришли в образе отроков духи Чернобога. Ты
послал меня услышать, о чем они говорят. Я стоял ныне за дверью Их комнаты и
слышал, как они колдовали. Они рекли смерть князю Олегу и князю Игорю. Они
рекли так: князя Олега ужалит змея, а князя Игоря убьют древляне. И я
спросил тебя, о Перун, как поступить с отроками? И ты молвил: "Принеси,
Фарлаф, их мне в жертву, пролей их поганую кровь на священный костер, как
проливал кровь жертвенных телят!"
Речь главного волхва стала бессвязной, он начал дергаться и извиваться.
-- О-гы-га-гу! -- завопил безумный старец, брызжа слюной и корчась так,
будто по его телу пропустили электрический ток. -- О-гы-га-гу!..
Потом он закружился перед костром, и полы его платно развевались
крыльями черной птицы. В руке главного волхва блеснул большой нож. В ту же
секунду несколько других волхвов оглушительно забили в бубны.
"Этот сумасшедший старик сейчас зарежет нас!" -- подумала Таня и
почувствовала, как от ее ног к голове медленно поднимается волна жгучего
холода. Вот волна достигла колен, вот она уже сковала ледяными тисками
грудь, шею... Она начала задыхаться. "Бум-бум-бум-бум-бум-бум", -- гремели
бубны. Фарлаф, тяжело дыша, остановился перед идолом и поднял над головой
нож. Красные отсветы костра задрожали на широком отточенном лезвии,
казалось, что по ножу стекает кровь. Фарлаф медленно повернулся к пленникам
и указал острием ножа на князя Игоря. Два волхва подхватили мальчика под
мышки и поволокли к костру.
Бубны разом умолкли. В тишине стало слышно хриплое дыхание Фарлафа.
Волхвы положили бессознательного мальчика на жертвенный камень лицом к
звездам. Один из них схватил в горсть волосы князя и заломил голову. Шея
пленника открылась для ножа.
Главный волхв медленно, очень медленно опустился перед поверженным
мальчиком на колени и так же медленно занес над ним нож. В это мгновение
одичалый, помутневший взгляд Фарлафа скользнул по бледному лицу князя. Нож
задрожал в руке волхва, он отшатнулся и вскочил на ноги.
-- Княже?! -- забормотал он, но вдруг яростно зарычал. -- Нет, ты не
княже! Ты дух Чернобога! Ты принял облик князя Игоря, проклятый дух, чтобы
отвести жертвенный нож от своей шеи!
"Это князь!" -- хотела крикнуть Таня, позабыв о тряпке во рту. Она
заворочала онемевшим языком и вдруг почувствовала, что кляп между ее зубами
ослабевает. Она сделала еще одно движение языком, тряпка выскользнула изо
рта и упала на землю.
-- Фарлаф! -- срывающимся голосом вскрикнула Таня. -- Не смейте
прикасаться к князю Игорю!
Голос девочки был очень тихим и слабым, но главный волхв все-таки
услышал ее.
-- Ааа! -- крикнул Фарлаф. -- Тебе такоже помог Чернобог, отроковица из
царства теней! Однако же я убью вас обоих, чтобы вы вернулись в свое
царство!
"Да нет же, он не убьет нас! -- вдруг осенила девочку мысль. -- Я знаю
по истории, что князь Игорь умрет уже взрослым человеком... Не может же он
умирать два раза? А я? Разве я могу умереть в девятом веке, если родилась в
двадцатом?"
Но главный волхв снова приближался к лежащему на спине князю, подняв
жертвенный нож.
-- Оборотень! -- криво улыбаясь, шипел он с каким-то нечеловеческим,
звериным восторгом. -- Я убью тебя, оборотень.
И тут, едва он проговорил последнее слово, светлеющий сумрак короткой
весенней ночи озарился нестерпимо ярким фиолетовым светом. Что-то огненное
наискось прочертило небо, с треском разорвалось над их головами, и пылающий
шар, величиной с тыкву, с шипением вонзился в Перунову гору в нескольких
шагах от Фарлафа. На всех пахнуло горячим ветром, сильно запахло едким
газом.
Это не было чудом, потому что метеориты падали на нашу землю во все
века. Во всяком случае Таня, которая родилась в XX веке, сразу догадалась,
что на землю упал метеорит. Но диковатые волхвы, разумеется, ничего этого не
знали. Они попадали на колени и завыли от страха. Главного волхва отбросило
горячим ветром к изваянию Не-, руна. Фарлаф прижался спиной к идолу и
бормотал перекошенными губами:
-- То упала звезда! О Перун, спаси мя! То упала звезда!
Раскаленный шар, наполовину вонзившийся в землю, оказался пористым
куском металла неправильной формы. Он быстро остывал, шипел и дымился, но
его верхняя часть все еще была багровой.
-- Фарлаф, -- сказала Таня, строго глядя в глаза главного волхва, --
это я попросила Перуна, чтобы он бросил с неба звезду на эту гору!
Волхвы, услышав девочку, сжались и перестали выть.
-- Лжа! -- приходя в себя, глухо воскликнул Фарлаф. -- То Перун подал
мне знак, чтобы я скорей пролил жертвенную кровь на священный огонь! Я убью
вас!
-- Ты не убьешь нас, Фарлаф! Как только ты поднимешь нож, на Перунову
гору упадет столько звезд, сколько здесь волхвов! И звезды снесут всем вам
головы!
Волхвы снова тихонько завыли. Но главный волхв все еще не сдавался.
-- Лжа... Я убью вас...
Он сделал шаг к мальчику.
-- Брось нож, Фарлаф! -- крикнула Таня.
-- Нет, -- упрямо твердил кровожадный старец и сделал другой шаг.
-- Брось нож!
-- Нет, -- повторил он, но на этот раз не сдвинулся с места.
-- Я считаю до трех, Фарлаф! Если ты не бросишь нож, то по слову "три"
ваши головы разлетятся, как щепа!... Раз!
Волхвы завыли погромче. Кто-то из них жалобно простонал:
-- О премудрый жрец! О любимец богов, брось нож!
Фарлаф безмолвствовал. Он раскачивался из стороны в сторону, словно его
не держали ноги.
-- Два! -- твердо сказала Таня.
Фарлаф рывком отбросил нож, свалился на колени и закричал изменившимся,
тонким, совсем мальчишеским голоском:
-- О пощади мя, отроковица!
-- Вот так-то лучше! -- глубоко вздыхая, проговорила девочка.
Упавшая на гору "звезда" перестала шипеть и дымиться. В розоватом свете
рождающегося утра были отчетливо видны ее потемневшие поры и бугорки. Волхвы
не сводили с нее испуганных глаз.
-- А теперь развяжите нас! -- сказала Таня.
Но волхвы не успели этого сделать. В утреннем тумане, со всех сторон
наползающем на гору, дробно застучали копыта, в серой дымке замелькали
всадники, и у самого костра встал на дыбы резко осаженный Олегом конь. Лихой
княжеский конь, белый как снег, разгоряченный и похрапывающий от скачки...
Отряд дружинников окружил жертвенную площадку. Последним на гору влетел
на резвой буланой лошадке взволнованный Игорь. Таня ахнула про себя: кто бы
подумал, что ее брат может скакать на коне! Милый Игорек!
-- Развяжите их! -- спокойно приказал Олег и, указывая на Фарлафа,
прибавил: -- А этого в кандалы и в темницу! Будет ныне судить его вече!
Олег был очень бледен, но больше ничего не выдавало его волнения. На
минуту его взгляд задержался на метеорите.
-- Отвезите сей небесный камень в детинец, -- сказал он, -- сей камень
вельми хорошая примета для похода нашего на Киев.
Князь назвал метеорит небесным камнем, а не звездой, так как знал, что
звезды с неба не падают. Он был весьма хорошо образован для своего времени.
Князь Олег торопился выступить в поход: кончался месяц травень, а путь
до Киева немалый. Надо бы завершить все ратные дела за лето, пока жарко
светит ярило, а короткие дожди и грозы не страшны воинам -- только охлаждают
разгоряченные тела.
До глубокой ночи заседал в Большой палате совет военачальников. Усталые
воеводы докладывали князю о готовности своих отрядов к походу, прихлебывали
из серебряных чаш прохладные напитки, кои то и дело разносили с поклоном
княжеские холопы.
Тезки, два Игоря, и Таня стояли позади Олегова кресла и видели, как
воеводы утирают рукавами потные лица. Напитки прохладные, а все одно --
жарко. Горят в Большой палате тридцать светильников, от них веет теплом,
будто от очага.
В самом углу примостился старый Блюд -- новый главный волхв Великого
Новгорода. Неотрывно смотрит он на князя Олега, а когда встречается с ним
глазами, угодливо улыбается. Никогда не забыть Блюду, как расправилось вече
с его предшественником Фарлафом -- мороз по коже пробирает! За то, что занес
Фарлаф руку на юного князя, за то, что хотел принести Перуну человеческие
жертвы, кои строго-настрого запрещены на Руси, до смерти забили его палачи
плетьми. Но старый Блюд знает и другую причину жестокой казни, как знают и
все сидящие здесь воеводы. Знают, да только вслух не говорят: слишком часто
Фарлаф поступал наперекор княжеской воле, хотел сильнее князя быть! Вот в
чем наиглавная причина... Потому и улыбается угодливо князю Олегу волхв Блюд
-- старая лиса!
Князь Олег поднялся с кресла:
-- Братие! Всех вас я выслушал, воеводы смелые! Все ныне проверено и
обдумано, готовы щиты и кольчуги, наточены мечи и копья, натянуты луки,
припасены стрелы. Стоят на Волхове и Ильменьозере сотни боевых лодий, кои
потащат волоком до Днепра наши вои. Ржат повсюду в Великом Новгороде резвые
кони, ждут всадников. Время в поход выступать! -- Князь умолк на несколько
секунд и покосился на Блюда: -- А что о сем думает главный волхв?
Воеводы задвигались, обернули бородатые лица на волхва. В их хитроватых
глазах засветились чуть приметные выжидательные усмешки.
Блюд вздрогнул и поднялся, тряся длинной бородой.
-- Перун, о княже, указует тебе перстом своим путь на Киев...
Воеводы посмеивались в усы, опустив глаза.
-- Да будет так! -- сказал князь Олег. -- Будем поторапливаться,
братие, покуда вражеские видоки не дали знать о планах наших Аскольду и Диру
и покуда не знают о сем германцы на западе и хазары на востоке. Могут князья
Аскольд и Дир заручиться их помощью. Мыслю я, что возьмем мы киевских князей
малой кровью, ратной хитростью. Рано утром, как взойдет ярило, выходим в
поход за Русь великую! За вельми великую Русь от моря Русского до окияна
Ледового!
...Раным-рано на зорьке запел-загремел на высокой новгородской звоннице
вечевой колокол. Таня с братом не слышали его: крепко спали, утомленные всем
пережитым и увиденным. Их разбудил возбужденный, раскрасневшийся князь
Игорь. Звеня ладно сделанными по росту доспехами, в шлеме с голубым еловцем
на его острие, с малым мечом на поясе, он бы великолепен! Игорь свесил с
постели ноги, протер глаза и только рот открыл от восхищения.
-- Скорей, братие! -- торопил князь. -- Дядя берет меня в поход на
полудень! Приспел час прощаться...
Пока гости одевались, он рассказывал:
-- Доспехи снимем, как за город выйдем: тяжело в них воям в походе. А
перед ратью опять наденем. -- Он вздохнул и прибавил: -- Да меня на рать не
пустят: мал! Заставят, небось, в обозе отсиживаться... Однако во град Киев я
с дядей первым войду! -- закончил он с гордостью. Будущий киевский князь был
честолюбив еще в детстве.
Он вывел гостей на крепостную стену. Отсюда им был виден весь город как
на ладони. Улицы кишмя кишели воинами, колыхались, как лес, копья над их
головами. Звенели доспехи, ржали кони, покачивались на весеннем ветру
расшитые золотом знамена и резво трепыхались на шлемах голубые еловицы. В
общем шуме нельзя только было разобФлажок на шлеме воина. рать, как плачут
дети и горько причитают матери и жены.
-- Прощайте, братие! -- сказал князь.
-- Прощай, княже!
-- Может, еще свидимся?
-- Вряд ли, -- вздохнул с грустной улыбкой Игорь.
Князь ушел. Через несколько минут они увидели его на княжеском дворище.
Вместе с Олегом, облаченном в серебристые доспехи, он вышел на крыльцо
терема. По яркому бурмицкому ковру, застилавшему ступеньки, неторопливо
спускались два князя, большой и маленький, дядя и племянник. Конюшенные
отроки в белых платно подвели им коней, и оба князя одновременно поднялись
на седла. Таня с братом помахали юному князю, но он уже забыл о них.
Белый конь Олега грыз серебряную узду, бил копытом. Может быть, это был
тот самый конь, о котором спустя много веков великий поэт написал:
...Твой конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
Оба князя неторопливо выехали за ворота кремля.
Улицы одна за другой пришли в движение, и из конца в конец перекатами
полетел многоголосый вопль:
-- Сла-ава-а!..
Начинался первый в истории поход за объединение Руси. Таня с Игорем
знали, что воины Олега хитростью возьмут в полон князей Аскольда и Дира.
Олег, которого народ назвал вещим, то есть мудрым, малой кровью овладеет
Киевом и будет княжить в нем до самой смерти. Он разобьет много врагов и
построит города и острожки на границах. Но еще долго будут терзать Русь
междоусобные войны, и будет она, многострадальная, истекать кровью от
нашествия диких орд. И лишь несколько столетий спустя соберется Русь грозной
и непобедимой силой под знаменами нового города, ставшего известным всему
миру под славным именем Москва.
Уходили новгородские воины на юг. Поднялось над теремами и хижинами
солнце, и в его лучах засверкали копья и шлемы. Тане с Игорем показалось,
что они узнали в одном из воинов смерда Гордея. Во всяком случае он помахал
им рукой. Но брат и сестра не успели как следует разглядеть его, потому что
кругом вдруг сразу потемнело, и они услышали похожий на звон маленького
колокольчика голос феи Мечты:
О родители и дети!
Словно лунное сиянье,
Светит нам из тьмы столетий
Это древнее преданье...
Длинь-длинь-длень,
Возвращайся, новый день!
Снова стало светло. Игорь и Таня сидели на балконе четвертого этажа.
Шурша шинами, под их балконом проезжал автобус.
Далеко за Новгородом зеленели в синей дымке леса и поля. Начиналась у
балкона страна без конца и без края. Прекрасная, удивительная страна, где
люди впервые в истории поистине стали братьями! Вельми великая страна, как
говорили наши предки!