Однажды, возвращаясь на закате,
Увидел солнце предводитель рати:
Красавица была -- как день весенний,
Как снадобье от мук и огорчений.
В державе красоты она -- царица,
В ее лобзанье жизни смысл таится.
Ее ланиты -- как цветущий сад,
Что тростниковым сахаром богат.
Чудесно волшебство ее кудрей,
А каждый завиток их -- чародей.
Ее уста живой воды полезней,
Лекарство в них найдешь от всех болезней,
А губы, словно яхонты, блестят,
А зубы словно яркий свет плеяд!
Посмотришь, как абхазский лучник смелый,
Она из глаз прекрасных мечет стрелы.
Шуштарская парча -- ее ланиты,
И сладок рот ее полуоткрытый:
Одна губа -- как роза молодая,
Жемчужина с хмельным вином -- другая.
Светлей плеяд кушак ее красивый,
Круглей, чем лук, волос ее извивы.
Два пояска: один -- для кипариса,
Другой как бы украсил стан нарцисса.
Гранату щеки уподобит мудрый,
Сравнит с цепями для влюбленных -- кудри.
Нет, щеки -- опьяненья родники,
А кудри -- обольщения силки.
Снег, молоко, вино и кровь -- ланиты,
Рот -- жемчуга и сахар, с медом слитый:
Те -- жемчугом кудрей окаймлены,
А в этом -- жемчуга заключены.
Рабами служат сердцу сталь, гранит,
А стан стройней, чем тополь и самшит.
Хрустальный стан сердца влечет, блистая,
Как в ясной влаге -- рыбка золотая.
Венец -- алоэ, мускус благовонный:
Такой у самодержцев нет короны!
Как две колдуньи, полные красы,
До самых ног спадают две косы.
Нет, с неба к нам спустилась ночь сама,
Чтоб одурманить и свести с ума!
Парча бледнее этой красоты,
А серьги -- будто на парче цветы.
Прелестный голос, гордый блеск и стать
Способны убивать и услаждать.
То -- свежий сад, то -- небо в ярких звездах,
Весна, когда пьянит душистый воздух!
Она казалась идолом прелестным,
Но созданным для нас царем небесным.
Да, прелесть, -- но украшенная прелесть:
То на парче алмазы загорелись.
Она казалась рудником алмазов,
Сокровищницей из старинных сказов!
Красавицу назвал бы так знаток:
Клад жемчугов и мускуса исток!
Был виден блеск ее из дальней дали:
Блистанием любви глаза блистали.
Лицо -- заря, венец -- как отблеск лунный,
Плеяды -- зубы, шея -- месяц юный,
Как юности царица, смотрит властно,
Как жизнь, она желанна и прекрасна,
Пленительна, как свежая весна,
Как лань в степи -- надменна и нежна.
А восемьдесят вкруг нее служанок --
Румиек, индианок, китаянок --
Как вкруг самшита полевые травы, --
Нет, звезды славят месяц величавый!
Увидев тополь одухотворенный,
Кумир, живой душою наделенный,
Рамин подумал, что сама заря
Сошла на землю, все животворя.
Ошеломленный, задрожал он вдруг,
Ослаб -- и выпала стрела из рук.
Была душа Рамина смятена.
Кумир пред ним? Иль солнце? Иль луна?
"Я гурию увидел в кущах рая,
Иль в храме в честь весны -- кумир Китая?
Ко мне навстречу движется самшит
Иль прелесть юности ко мне спешит?
Служанки -- войско, а она -- царица.
Нет, за луною свита звезд стремится!"
Такие думы в сердце родились.
Приблизился к Рамину кипарис,
И обняла красавица Рамина,
Как будто был он друг ее старинный.
Сказала: "Царь, владеющий страной!
Над Махабадом блещешь ты луной.
День гаснет, -- к нам спустись-ка ты с высот
И на часок избавься от забот.
Ты в нашем доме гостем будь любимым,
Тебя с весельем и почетом примем.
Я принесу душистое вино,
Что пламени и мускуса полно;
Я принесу пахучие цветы,
Блистательные, свежие, как ты;
Птиц, куропаток разыщу в лесу,
А с гор я перепелок принесу.
Я пиршество фиалками украшу,
Благоуханьем роз -- беседу нашу.
Гостеприимство -- наш обычай древний,
А ты мне собственной души душевней!"
Сказал Рамин: "Луна, луна любви!
Свой род, свое мне имя назови.
В Гурабе от кого ты рождена?
Ты девушка иль чья-нибудь жена?
Чем славишься? И в чем отраду видишь?
Ты выйдешь за меня или не выйдешь?
С того, кто жизнь решит с тобой связать,
Какого выкупа попросит мать?
В своих устах ты мед и сахар прячешь, --
Какую цену, сахару назначишь?
Иль должен я платить ценою жизни?
Тогда торгуешь ты по дешевизне!"
Ответствовал Рамину дух небесный, --
Нет, солнце, чей прекрасен дар словесный:
"Свой славный род я не стыжусь назвать,
Мне имя нечего свое скрывать:
Ужели солнце может быть сокрыто,
Когда оно повсюду знаменито?
Знай: мать моя -- Гухар, отец -- Рафед,
Есть в имени его добро и свет,
А брат мой -- этой местности правитель,
Азербайгана витязь и воитель.
Мне имя -- Гуль: я розой названа
Затем, что среди роз я рождена.
В Гурабе мой отец украсил знать,
Из Хамадана происходит мать.
Я роза именем, родством я роза,
Всем обликом, всем существом -- я роза!
Я властвую: кто попадет в Гураб,
В меня тотчас же влюбится, как раб.
Я беспорочной матерью хранима,
Заботливой кормилицей любима.
Смотри: вся в мать, сияю, как луна,
Как брат мой, с кипарисом я сходна.
Серебряною грудью я блистаю,
А телом я подобна горностаю.
Ты обо мне расспрашивал напрасно:
Мой род и имя знают здесь прекрасно.
И ты известен, как ни назовись:
Ты брат царя, Рамин, влюбленный в Вис.
Из-за нее попал ты в пасть беды,
Ты без нее -- как рыба без воды.
Она тебе нужна, как птицам -- сад,
Как Тигру многоводному -- Багдад.
Из сердца не сотрешь о ней печаль:
От ржавчины отмыть не можешь сталь.
Кормилица ей верно послужила:
К красавице тебя приворожила,
И ты не смеешь полюбить другую,
Развеять эту силу колдовскую.
Живи один: преграды не поборешь!
Она -- тебя, а ты ее позоришь,
Из-за нее у шаха гнев и злоба,
И господу вы ненавистны оба".
Тут впал Рамин в глубокое раздумье,
Стал проклинать любовное безумье:
За то, что он любовью одержим,
Смеется и глумится мир над ним!
Он молвил слово нежно и светло,
Что луноликую с пути свело.
Сказал: "О сребротелая луна,
Подобно кипарису ты стройна!
Не упрекай того, кто изнемог,
Его судьей да будет только бог.
Сокрыты от людей дела судьбы,
Мы промысла всевышнего рабы.
Не упрекай меня за прегрешенье:
Быть может, таково судьбы решенье.
Меня в проступках прежних не вини:
Минувшие не возвратятся дни.
Прошу я, помоги моей надежде,
Не вспоминай о том, что было прежде.
Вчера прошло, -- сегодня ты живи,
Сегодня я хочу твоей любви.
Она мне так нужна, так драгоценна:
Ты мне поможешь вырваться из плена.
Приди ко мне, как к небесам луна,
Приди, ко мне, как к цветникам весна,
Ты стань моей мечтою наяву,
И буду я твоим, пока живу,
Свою любовь ты подари царю, --
Свою любовь луне я подарю.
Сияй, на счастье мне, сквозь мглу ночную, --
Тебе на счастье царствовать начну я!
Все принесу тебе, чем я владею,
Захочешь жизнь? Ее не пожалею!
В одной тебе души моей лекарство,
У ног твоих мое да будет царство!
Клянусь: когда с тобой вступлю в союз,
То навсегда с тобой соединюсь!
Пока цветут сады в своем уборе,
Пока Джейхун и Тигр стремятся в море,
Пока обитель рыб -- вода речная,
Пока есть солнце дня и тьма ночная,
Пока на небе звезд видны кочевья,
Пока есть горы, долы и деревья,
Пока прохладой веет из ущелий,
Пока пасутся в зарослях газели, --
Моей ты будешь, буду я твоим,
Свою любовь друг другу предадим!
Другую не приму в свои объятья,
А ту, что раньше знал, не стану знать я.
Коварной Вис унижен, оскорблен,
Забуду я, что был в нее влюблен".
Сказала Гуль: "К чему тенета эти?
Не попаду я в колдовские сети.
Нет, я не из таких, и я не стану
Внимать и верить сладкому обману.
Мне от тебя не надо ни державы,
Ни власти, ни величия, ни славы,
Ни войск, что подчиняться мне должны,
Ни жемчугов, ни тронов, ни казны.
Одним лишь я охвачена стремленьем:
Всегда покорной быть твоим веленьям,
Идти, как за владыкой, за тобой,
Тебе, царю, послушной быть рабой.
И если будешь верен мне, Рамин,
Возлюбленный супруг и господин, --
Верна тебе, любить я буду верно, --
Так верно, как никто досель, наверно!
Приди ко мне, развею твой дурман,
Не возвращайся больше в Хорасан.
Пойми, что нет к колдунье Вис возврата:
Как можно мужем быть супруге брата?
Забудь о ней, оставь ее в покое,
Не зарься больше на добро чужое.
Дай клятву мне, что страсть твоя прошла,
Что не пошлешь к любовнице посла, --
Тогда сольемся для любви большой, --
Две головы с единою душой".
Рамин, в ее словах увидев свет,
Без слов красноречивый дал ответ.
Он принял договор и, с ней вдвоем,
Отправился к розовотелой в дом.
Когда вступил с любимой в дом Рафеда,
Настали в доме праздник и беседа.
Пред ними, что сияли солнца краше,
Рассыпали с жемчужинами чаши,
Одели стены в бархат и атлас,
Казалось, амбра по земле лилась.
Когда Рамин поклялся Гуль в вечной верности, во дворце Рафеда была
устроена пышная свадьба, на которую были приглашены со всех земель
вельможи.
Веселью целый месяц предавались,
Вином, човганом, лютней забавлялись.
Но вот вельможи двинулись назад,
И свадьбы опустел весенний сад.
В Гурабе поселились Гуль с Рамином,
Уединились во дворце старинном,
И роза озарила свой чертог,
Себя украсив с головы до ног.
Сверкали грудь, и жемчуг ожерелий,
И те глаза, что на нее смотрели!
Ее ланиты -- словно сон во сне,
Ее сережки -- как весна в весне.
Казались томные глаза черней
Прелестных негритяночек -- кудрей.
Ее глаза подведены сурьмой,
А кудри спорят с амброю самой!
И косы разукрашены, и брови,
Рубиновые серьги ярче крови.
Сказал бы, на ее взглянув ланиты:
У розы ныне лепестки раскрыты!
Ее ланиты -- юности цветник,
Ее уста -- живой воды родник,
Лицо сравни с кумирнею Китая,
Ладони хрусталю уподобляя!
Рамин, увидев эту красоту,
Увидев розу юную в цвету,
И облачко кудрей, и, с блеском жгучим,
Сережки-звезды в облачке пахучем,
И две косы, чья смоль благоуханна,
И две ее ланиты -- два тюльпана,
Увидев грудь и шею в жемчугах, --
Иль то была роса на лепестках? --
Уста -- рубин, в котором дар словесный,
И рот -- цветок, чуть видный, но прелестный,
И украшения, -- а мы поймем,
Что это звезды появились днем, --
Сказал: "Луна нам светит тускло, слабо, --
Ее затмила ты, луна Гураба!
Ты для моей больной души -- бальзам,
Сияешь ты, как Вис, моим глазам,
Прекрасна ты, как Вис: уста -- рубины,
А грудь -- как яблочка две половины!"
Но с гневом Гуль в ответ произнесла:
"О, ты воистину -- источник зла!
Твой разговор никчемный непристоен,
Так не ведут себя ни царь, ни воин.
Что общего меж мной и Вис проклятой,
Для блуда в блуде мерзостном зачатой?
Ее наперсница, колдунья, сводня, --
Кормилица пускай умрет сегодня!
Ты из-за них, у похоти во власти,
Познал позор, бесславье и напасти.
Ты из-за них всегда несчастен сам
И счастья не даешь своим друзьям.
Из-за кормилицы, как сумасшедший,
Не внемлешь ты разумной, доброй речи".
Чтобы загладить свою вину перед Гуль, Рамин пишет письмо Вис, в
котором он отрекается от прежней любви, бранит Вис и гордится
тем, что нашел свое счастье с красавицей Гуль. Гонец вручает это
письмо Мубаду, и шах с удовольствием передает Вис послание Рамина.
Вис притворяется, что письмо ее обрадовало, но в действительности
она в отчаянии. Кормилица не в силах ее утешить. Тогда Вис пишет
Рамину письмо, полное упреков, но просит, чтобы Рамин, у которого
теперь "золотая" Гуль, не забывал ее, "серебряную" Вис. Кормилица
берется доставить это письмо Рамину и вернуть Вис его любовь.
Кормилица помчалась как стрела:
Она в Гураб дорогу избрала.
Ей утром встретился беды виновник,
Неверный, переменчивый любовник.
Скакал он за онаграми, как лев,
Он вепрей убивал, рассвирепев,
Настигла антилоп его свирепость,
Вокруг него воители, как крепость.
Так много стрел в добыче той богатой,
Что ты сказал бы: стала дичь пернатой!
В степи -- собаки, в небе -- сокола,
Смотри: земля в движение пришла!
Бег на земле, а на небе -- полет,
Земля в пуху и в перьях небосвод.
Убитым ланям тесно среди гор,
И стелется кровавых туш ковер.
Рамин взглянул на мамку так сердито,
Что скажешь: словно дичь, она убита!
Он не спросил о трудностях дороги,
О милой Вис, томившейся в тревоге,
А крикнул: "Да погибнешь ты бесследно,
Злосчастна ты, злокозненна, зловредна!
Я много раз познал твои обманы,
Из-за тебя безумным стал, как пьяный,
Ты вновь сюда пришла, как сатана,
Чтоб стала вновь моя судьба темна.
Но мне страна, где ты живешь, отвратна,
Коня теперь не поверну обратно.
Пришла ты, чтоб злодействовать опять, --
Тебя отсюда следует прогнать!
Вис от меня скажи: "Чего ты хочешь?
Зачем себя, да и меня порочишь?
Иль мало зла творила до сих пор?
Иль тяжкий недостаточен позор?
Давно пора сойти с пути разврата,
Покаяться и бога помнить свято.
Мы оба выбрали стезю дурную
И молодость растратили впустую.
Мы оба обесславлены с тобой,
Разбиты и раздавлены судьбой.
Иль дальше ты пойдешь путем без чести?
Ступай одна, а не со мною вместе!
Пусть близки были б мы еще сто лет, --
Какой, скажи, оставили бы след?
Я стал другим, я мудрым внял советам,
Я с господом связал себя обетом,
Поклялся вечным солнцем и луной,
Всем лучшим на поверхности земной:
"Когда на то не будет божьей воли,
Искать свиданья с ней не стану боле:
Тогда лишь с ней могу я быть вдвоем,
Когда над Махом сделаюсь царем.
Но кто поймет судьбы круговорот,
Но сколько лет до той поры пройдет?
То не о нас ли сказаны слова:
"Жди, ослик, чтобы выросла трава!"
В реке немало утечет воды,
Покуда ожиданье даст плоды.
Напрасно я надеюсь и тоскую:
К чему надежда на жену чужую?
Да если б солнце ждало столько лет,
То даже у него померк бы свет!
В пустых надеждах молодость промчалась.
Где жизнь моя? Прошла. Какая жалость!
Ужель недавно был я молодым?
Надежды улетучились как дым!
О молодость, ты, как парча, блестела,
Подобно скалам, крепким было тело,
Ты, молодость, была, как сад густой,
Весенний сад, сверкавший красотой.
Но страсть опустошила сад весенний,
И красота увяла от мучений.
Весна в цветник приходит каждый год, --
Ко мне уже ни разу не придет.
Прошли те дни, -- прошли тревожно, шумно,
Когда я тратил молодость бездумно.
Как осень не встречается с весной,
Так молодость не встретится со мной.
Кормилица, нам хватит вздор молоть,
Не станет юной старческая плоть!
Скажи ты Вис: "Взгляни с умом вокруг, --
Всего нужнее женщине супруг.
Велик создатель: благость обнаружа,
Тебе хорошего послал он мужа.
Так пусть он будет у тебя один,
Пореже вспоминай других мужчин!
Стань добродетельной, гони пороки,
И заблистает твой удел высокий.
Тебе я буду братом, шах -- супругом,
Слугою -- мир, а счастье -- верным другом.
Прославишься, владычица, тогда,
Твой жребий возвеличится тогда!"
Сказав, он отвернулся, гневнолицый,
И мир для мамки стал темней темницы.
Рамин ее ничем не обнадежил,
Он только боль обиды приумножил.
Вернулась восвояси с неудачей,
С разбитым сердцем и душой незрячей.
И если так тяжка из-за Рамина
Была седой кормилицы кручина,
Представь себе страданья Вис несчастной,
Когда ей стал врагом любовник страстный.
Она любовь посеяла смиренно, --
Взошли неверность, ненависть, измена.
Лицо -- во прахе, в сердце -- вихрь ненастья,
А слезы -- как посланники несчастья.
Письмо подруги было меда слаще,
Его ответ -- остер, как меч разящий.
Бесчестья гром из тучи прогремел, --
И хлынул ливень ядовитых стрел.
Оковы зла сковали сердце Вис,
Туман обид над цветником навис,
Самум тоски ей смертью угрожал,
Неверности пронзил ее кинжал.
Тогда в постель свалил ее недуг:
Сей кипарис был с корнем вырван вдруг,
И было этой мученицы ложе
На сад, одетый желтизной, похоже.
Огорчены, вокруг ее постели
Из жен вельмож знатнейшие воссели.
Одни твердят, что дивы здесь виной,
Другие обвиняют глаз дурной.
Искали травы, зелья день и ночь,
А не могли страдалице помочь.
Одни твердят: "Помогут развлеченья".
Другие: "Отдых нужен для леченья".
Врачи и мудрецы из Хорасана
И звездочеты спорят неустанно:
"Причина есть, -- луна в созвездье Рака!"
"В созвездье Овна блеск ее, однако!"
Но объяснения дают свои
Гадалки, знахарки, ворожеи:
"Ее околдовали злые духи!"
"Ее колдуньи сглазили, старухи!"
Увы, никто не разгадал вокруг,
Откуда он, каков ее недуг.
Никто не знал, что есть одна причина,
Что Вис грустит затем, что нет Рамина,
Что, с ним не в силах вынести разрыва,
Она, страдая, плачет молчаливо.
Лишь отойдет от ложа шаханшах, --
Унынье слышится в ее речах.
Столь были жалобны слова печали,
Что слушавшие слезы источали:
"Зачем не внемлете моим словам?
Влюбленные, они помогут вам!
Пусть мой пример от горя вас избавит:
Любовь страшна, она сердца кровавит!
Лишь издали вы на меня смотрите,
А если близко сядете, -- сгорите!
Недаром пламя в сердце у меня:
Я -- трут, а сердца друга -- из кремня!
Простительны моя тоска и крики:
Увы, узнала я обман великий.
Я другу раны сердца показала,
Любовь к нему всю душу истерзала,
Но прежний друг моих возжаждал слез,
Сто новых ран он в сердце мне нанес,
Наполнил душу мне тоской и смутой,
Теперь любимый мой -- мой недруг лютый!
Не я ль ему дарила без опаски
Все в мире существующие ласки?
Напрасно эти ласки я дарила
И тайну сердца перед ним раскрыла!
Я сеяла любовь, -- беда взошла.
За похвалы мне от него хула.
Но если мне любимый как чужой,
Зачем скорблю измученной душой?
Боролась я с судьбой, но только чудом
Вы камень с хрупким свяжете сосудом.
Была я сердцем в той борьбе слаба,
И вот -- во мраке сердце и судьба.
Надеюсь, что недуг меня убьет:
На сердце, как скала, тяжелый гнет.
Из всех несчастий выберу, измучась,
Одну лишь смерть: она -- несчастных участь.
О, если милый мой теперь с другой, --
Одна лишь смерть мне принесет покой!"
Мушкина позвала к себе царица,
Спеша ему, советчику, открыться.
Сказала: "Кто, поведай, из мужчин
Так низок и коварен, как Рамин?
Ждала ли, что изменит мне злодей?
На ногте волос вырос бы скорей!
Но кто же знал, что есть вода в огне,
Что яд в сладчайшем заключен вине!
Меня ты помнишь честной и стыдливой,
Царицей скромной и благочестивой,
А ныне чем гордиться я могу?
Противна я и другу и врагу!
Нет, не царица больше я в державе,
О благочестье я мечтать не вправе.
Не в силах уважения достичь я,
Искать не вправе царского величья!
Мой дух и тело, мысли и дела
Навеки я Рамину отдала!
Одни лишь знала радости и муки --
Восторг свиданья и тоску разлуки.
Да если б тысячью сердец владела, --
Рамину посвятила б их всецело!
Он часто огорчал меня, глупец,
А ныне уничтожил наконец.
Он часто ветви с дерева срывал,
А ныне ствол срубил он наповал.
Так много причинил он мне обид, --
Теперь мой дух изменником убит.
Ушел он, предо мною согреша, --
И обессилена моя душа.
Меня мечом вражды он обезглавил,
Копьем разлуки сердце окровавил.
О, как мне, обезглавленной, дышать,
Измученной, раздавленной, -- молчать?
Наглец, он пишет мне пером досужим,
Что полюбил другую, стал ей мужем.
Лелеяла я розу в цветнике,
Но плачу от колючек вдалеке.
Кормилицу прогнал охотник злой:
Ее, как дичь, Рамин пронзил стрелой,
Как будто не был с ней знаком доныне,
Забыл ее заботы о Рамине.
Теперь, когда грозит мне смерти меч,
На смертный одр меня принудив лечь,
Мушкин, прошу я, напиши с добром
Письмо Рамину мускусным пером.
Горю в огне и в холоде я стыну, --
Так обо мне ты напиши Рамину:
В словесности достиг ты мастерства,
Умеешь складно сочетать слова.
Уговори Рамина возвратиться, --
Тебе рабыней стану я, царица!
Мушкин, ты мудр, а слово мудреца
Увлечь способно юные сердца".
Чтоб мудростью напитанные строки,
Как мускус, восхитили мир широкий,
Мушкин Рамину отослал посланье, --
Несчастной Вис томленье и пыланье.
Одно за другим отправляет Вис Рамину десять писем, сочиненных Мушкином.
Вис умоляет возлюбленного о свидании. Эти письма отвозит Рамину гонец
Азин. В ожидании ответа Вис тоскует и причитает.
Шли дни. С женою сочетался витязь.
Но заскучал, прекрасной Гуль пресытясь.
Увял цветник лобзаний молодых,
И ветер обладания затих.
Сломался крепкий лук недавней страсти,
Копье любви рассыпалось на части.
Поблекла и влюбленность, -- так вода
В источнике мутнеет иногда.
Те дни сначала были для Рамина
Как бы струей из чистого кувшина.
Гуль -- как вино. Он пил вино в веселье, --
Так много выпил, что пришло похмелье.
Всегда стремится пьяница к вину,
И дни и ночи тянется к вину,
Но вот пиры и кубки надоели, --
И жажда хмеля умирает в теле!
Ему вино претит, а заодно --
Все в мире, что похоже на вино!
Рамин свой кубок осушил. Все чаще
Пред ним рождался облик Вис манящий.
Однажды он помчался в степь со свитой.
Расцвел весною мир, зарей облитый.
Тюльпаны пламенели в забытьи,
Среди ветвей звенели соловьи.
Фиалки были красны, желты, сини, --
Как бы парча пестрела на равнине.
Один из слуг, чьи щеки -- ярче роз,
Богатырю фиалки преподнес.
И вспомнил давний день Рамин беспечный,
Когда он Вис в любви поклялся вечной.
Тогда сидела Вис на царском троне,
И нежны были очи и ладони.
Дала фиалки в дар, сказала жарко:
"Ты моего не забывай подарка!"
И предал он проклятью час измены.
Ужель клятвопреступник он презренный?
Все в мире опостылело ему,
Казалось, погрузился мир во тьму.
Не видел он, что этот мир -- цветник:
Горело сердце, дым в глаза проник!
Весенний дождь пролился в первый раз:
То кровь Рамина хлынула из глаз.
Недаром дождь в ту пору хлынул рано:
Душа Рамина -- как сплошная рана.
Когда ты видишь облако весной,
Пойми, что дождь начнется проливной.
Когда свою измену стал он клясть,
Вновь к милой Вис в душе возникла страсть.
Ты скажешь: солнце страсти, в миг блаженный,
Явилось из-за облака измены,
Но, выйдя из-за облака, оно
Еще сильнее жгло, раскалено.
Затосковав, Рамин отстал от свиты.
Лишились цвета прежнего ланиты.
Сошел с коня среди степной глуши.
Ушел покой из тайников души.
Сказал: "Зачем душа моя больна,
Как пьяница, что гибнет без вина?"
Судьбу, и время, и его законы
Он проклинал, страданьем омраченный.
Друзья, родные вспомнились Рамину,
Он проклял ненавистную чужбину
Из-за того, что нет любимой с ним,
И стал он чужд всем близким и родным.
Он снова был пылающим влюбленным
И вел беседу с сердцем опаленным.
"Какое ты чудное, право, слово!
Я, как Меджнун, лишен родного крова.
Ты отличить, нетрезвому подобно,
От красоты уродство не способно!
Не отличишь, где лето, где зима,
В пустыне видишь сад, сойдя с ума,
И для тебя, невежды, все едино, --
Что шелк блестящий, что сухая глина.
К любви приравниваешь самовластье,
Как высший разум, ценишь сладострастье.
Тебя ведет к измене безрассудство
И к нарушенью верности -- распутство.
Для скорби -- обиталищем ты стало,
Для войск беды -- ристалищем ты стало,
В тебе живут печаль, тоска, забота,
Что пред надеждой заперли ворота.
Ты отреклось в Гурабе от любви.
Ты, мертвое, сказало мне: "Живи!"
О нет, не ты, а я мертвецки пьян:
Без парусов пустился в океан.
"В другую, -- мне твердило ты, -- влюбись
И сердце оторви от милой Вис.
Не бойся: помогу тебе разлуку
Перенести, -- я знаю ту науку.
Любимую покинь, стремясь к добру, --
Я для тебя другую изберу".
Так утешало ты меня, а ныне
Я в пламени горю, тону в пучине.
Ты говорило: "С нею ты порви".
Порвал, а не забыл своей любви!
Твердило: "Вверх взлетишь, уйдя от Вис", --
И вот меня безумье свергло вниз.
Нет, я напрасно внял твоим приказам,
Чтоб угнетал мою любовь твой разум!
Лишь твоего я жаждал одобренья,
Но я и ты, -- достойны мы презренья.
Мечтал, -- меня избавишь от страданий.
И что же? Оказался я в капкане!
Как птенчик глупый, ты нашло зерно,
Не зная, что в силки ведет оно.
Смотри, мою ты обмануло душу:
Лишь недруг ждал, что клятву я нарушу!
Зачем внимал твоим дурным советам?
Зачем покончил со своим обетом?
Невежда, по заслугам я наказан,
Я по заслугам цепью горя связан,
Познал я по заслугам стыд и срам:
Светильник сердца погасил я сам.
Познал я по заслугам гнев людской:
Я счастья ветвь сломал своей рукой.
Я -- словно лань, попавшая в силок,
Я выброшен, как рыба, на песок.
Себе же яму вырыл я, невежда, --
Низвергнута в нее моя надежда.
Прощенье сердцу разве я найду
У той, чье сердце я поверг в беду?
Что мне солгать, измыслить, чтобы вновь
Разжечь ее остывшую любовь?
Будь проклят день, когда я страсть посеял,
Но по ветру я сам ее развеял!
Страсть победила, слабого, меня, --
С тех пор не знаю радостного дня.
То я скитаюсь по чужому краю,
То, обезумев от любви, сгораю.
Нет счастья для меня на этом свете, --
Для мук таких пусть не родятся дети!"
Так причитал Рамин, отстав от свиты,
Так плакал, прахом бедствия покрытый.
Подкравшись сзади, стал Рафед внимать
Словам, что изрекал несчастный зять.
Увидел солнце предводитель рати:
Красавица была -- как день весенний,
Как снадобье от мук и огорчений.
В державе красоты она -- царица,
В ее лобзанье жизни смысл таится.
Ее ланиты -- как цветущий сад,
Что тростниковым сахаром богат.
Чудесно волшебство ее кудрей,
А каждый завиток их -- чародей.
Ее уста живой воды полезней,
Лекарство в них найдешь от всех болезней,
А губы, словно яхонты, блестят,
А зубы словно яркий свет плеяд!
Посмотришь, как абхазский лучник смелый,
Она из глаз прекрасных мечет стрелы.
Шуштарская парча -- ее ланиты,
И сладок рот ее полуоткрытый:
Одна губа -- как роза молодая,
Жемчужина с хмельным вином -- другая.
Светлей плеяд кушак ее красивый,
Круглей, чем лук, волос ее извивы.
Два пояска: один -- для кипариса,
Другой как бы украсил стан нарцисса.
Гранату щеки уподобит мудрый,
Сравнит с цепями для влюбленных -- кудри.
Нет, щеки -- опьяненья родники,
А кудри -- обольщения силки.
Снег, молоко, вино и кровь -- ланиты,
Рот -- жемчуга и сахар, с медом слитый:
Те -- жемчугом кудрей окаймлены,
А в этом -- жемчуга заключены.
Рабами служат сердцу сталь, гранит,
А стан стройней, чем тополь и самшит.
Хрустальный стан сердца влечет, блистая,
Как в ясной влаге -- рыбка золотая.
Венец -- алоэ, мускус благовонный:
Такой у самодержцев нет короны!
Как две колдуньи, полные красы,
До самых ног спадают две косы.
Нет, с неба к нам спустилась ночь сама,
Чтоб одурманить и свести с ума!
Парча бледнее этой красоты,
А серьги -- будто на парче цветы.
Прелестный голос, гордый блеск и стать
Способны убивать и услаждать.
То -- свежий сад, то -- небо в ярких звездах,
Весна, когда пьянит душистый воздух!
Она казалась идолом прелестным,
Но созданным для нас царем небесным.
Да, прелесть, -- но украшенная прелесть:
То на парче алмазы загорелись.
Она казалась рудником алмазов,
Сокровищницей из старинных сказов!
Красавицу назвал бы так знаток:
Клад жемчугов и мускуса исток!
Был виден блеск ее из дальней дали:
Блистанием любви глаза блистали.
Лицо -- заря, венец -- как отблеск лунный,
Плеяды -- зубы, шея -- месяц юный,
Как юности царица, смотрит властно,
Как жизнь, она желанна и прекрасна,
Пленительна, как свежая весна,
Как лань в степи -- надменна и нежна.
А восемьдесят вкруг нее служанок --
Румиек, индианок, китаянок --
Как вкруг самшита полевые травы, --
Нет, звезды славят месяц величавый!
Увидев тополь одухотворенный,
Кумир, живой душою наделенный,
Рамин подумал, что сама заря
Сошла на землю, все животворя.
Ошеломленный, задрожал он вдруг,
Ослаб -- и выпала стрела из рук.
Была душа Рамина смятена.
Кумир пред ним? Иль солнце? Иль луна?
"Я гурию увидел в кущах рая,
Иль в храме в честь весны -- кумир Китая?
Ко мне навстречу движется самшит
Иль прелесть юности ко мне спешит?
Служанки -- войско, а она -- царица.
Нет, за луною свита звезд стремится!"
Такие думы в сердце родились.
Приблизился к Рамину кипарис,
И обняла красавица Рамина,
Как будто был он друг ее старинный.
Сказала: "Царь, владеющий страной!
Над Махабадом блещешь ты луной.
День гаснет, -- к нам спустись-ка ты с высот
И на часок избавься от забот.
Ты в нашем доме гостем будь любимым,
Тебя с весельем и почетом примем.
Я принесу душистое вино,
Что пламени и мускуса полно;
Я принесу пахучие цветы,
Блистательные, свежие, как ты;
Птиц, куропаток разыщу в лесу,
А с гор я перепелок принесу.
Я пиршество фиалками украшу,
Благоуханьем роз -- беседу нашу.
Гостеприимство -- наш обычай древний,
А ты мне собственной души душевней!"
Сказал Рамин: "Луна, луна любви!
Свой род, свое мне имя назови.
В Гурабе от кого ты рождена?
Ты девушка иль чья-нибудь жена?
Чем славишься? И в чем отраду видишь?
Ты выйдешь за меня или не выйдешь?
С того, кто жизнь решит с тобой связать,
Какого выкупа попросит мать?
В своих устах ты мед и сахар прячешь, --
Какую цену, сахару назначишь?
Иль должен я платить ценою жизни?
Тогда торгуешь ты по дешевизне!"
Ответствовал Рамину дух небесный, --
Нет, солнце, чей прекрасен дар словесный:
"Свой славный род я не стыжусь назвать,
Мне имя нечего свое скрывать:
Ужели солнце может быть сокрыто,
Когда оно повсюду знаменито?
Знай: мать моя -- Гухар, отец -- Рафед,
Есть в имени его добро и свет,
А брат мой -- этой местности правитель,
Азербайгана витязь и воитель.
Мне имя -- Гуль: я розой названа
Затем, что среди роз я рождена.
В Гурабе мой отец украсил знать,
Из Хамадана происходит мать.
Я роза именем, родством я роза,
Всем обликом, всем существом -- я роза!
Я властвую: кто попадет в Гураб,
В меня тотчас же влюбится, как раб.
Я беспорочной матерью хранима,
Заботливой кормилицей любима.
Смотри: вся в мать, сияю, как луна,
Как брат мой, с кипарисом я сходна.
Серебряною грудью я блистаю,
А телом я подобна горностаю.
Ты обо мне расспрашивал напрасно:
Мой род и имя знают здесь прекрасно.
И ты известен, как ни назовись:
Ты брат царя, Рамин, влюбленный в Вис.
Из-за нее попал ты в пасть беды,
Ты без нее -- как рыба без воды.
Она тебе нужна, как птицам -- сад,
Как Тигру многоводному -- Багдад.
Из сердца не сотрешь о ней печаль:
От ржавчины отмыть не можешь сталь.
Кормилица ей верно послужила:
К красавице тебя приворожила,
И ты не смеешь полюбить другую,
Развеять эту силу колдовскую.
Живи один: преграды не поборешь!
Она -- тебя, а ты ее позоришь,
Из-за нее у шаха гнев и злоба,
И господу вы ненавистны оба".
Тут впал Рамин в глубокое раздумье,
Стал проклинать любовное безумье:
За то, что он любовью одержим,
Смеется и глумится мир над ним!
Он молвил слово нежно и светло,
Что луноликую с пути свело.
Сказал: "О сребротелая луна,
Подобно кипарису ты стройна!
Не упрекай того, кто изнемог,
Его судьей да будет только бог.
Сокрыты от людей дела судьбы,
Мы промысла всевышнего рабы.
Не упрекай меня за прегрешенье:
Быть может, таково судьбы решенье.
Меня в проступках прежних не вини:
Минувшие не возвратятся дни.
Прошу я, помоги моей надежде,
Не вспоминай о том, что было прежде.
Вчера прошло, -- сегодня ты живи,
Сегодня я хочу твоей любви.
Она мне так нужна, так драгоценна:
Ты мне поможешь вырваться из плена.
Приди ко мне, как к небесам луна,
Приди, ко мне, как к цветникам весна,
Ты стань моей мечтою наяву,
И буду я твоим, пока живу,
Свою любовь ты подари царю, --
Свою любовь луне я подарю.
Сияй, на счастье мне, сквозь мглу ночную, --
Тебе на счастье царствовать начну я!
Все принесу тебе, чем я владею,
Захочешь жизнь? Ее не пожалею!
В одной тебе души моей лекарство,
У ног твоих мое да будет царство!
Клянусь: когда с тобой вступлю в союз,
То навсегда с тобой соединюсь!
Пока цветут сады в своем уборе,
Пока Джейхун и Тигр стремятся в море,
Пока обитель рыб -- вода речная,
Пока есть солнце дня и тьма ночная,
Пока на небе звезд видны кочевья,
Пока есть горы, долы и деревья,
Пока прохладой веет из ущелий,
Пока пасутся в зарослях газели, --
Моей ты будешь, буду я твоим,
Свою любовь друг другу предадим!
Другую не приму в свои объятья,
А ту, что раньше знал, не стану знать я.
Коварной Вис унижен, оскорблен,
Забуду я, что был в нее влюблен".
Сказала Гуль: "К чему тенета эти?
Не попаду я в колдовские сети.
Нет, я не из таких, и я не стану
Внимать и верить сладкому обману.
Мне от тебя не надо ни державы,
Ни власти, ни величия, ни славы,
Ни войск, что подчиняться мне должны,
Ни жемчугов, ни тронов, ни казны.
Одним лишь я охвачена стремленьем:
Всегда покорной быть твоим веленьям,
Идти, как за владыкой, за тобой,
Тебе, царю, послушной быть рабой.
И если будешь верен мне, Рамин,
Возлюбленный супруг и господин, --
Верна тебе, любить я буду верно, --
Так верно, как никто досель, наверно!
Приди ко мне, развею твой дурман,
Не возвращайся больше в Хорасан.
Пойми, что нет к колдунье Вис возврата:
Как можно мужем быть супруге брата?
Забудь о ней, оставь ее в покое,
Не зарься больше на добро чужое.
Дай клятву мне, что страсть твоя прошла,
Что не пошлешь к любовнице посла, --
Тогда сольемся для любви большой, --
Две головы с единою душой".
Рамин, в ее словах увидев свет,
Без слов красноречивый дал ответ.
Он принял договор и, с ней вдвоем,
Отправился к розовотелой в дом.
Когда вступил с любимой в дом Рафеда,
Настали в доме праздник и беседа.
Пред ними, что сияли солнца краше,
Рассыпали с жемчужинами чаши,
Одели стены в бархат и атлас,
Казалось, амбра по земле лилась.
Когда Рамин поклялся Гуль в вечной верности, во дворце Рафеда была
устроена пышная свадьба, на которую были приглашены со всех земель
вельможи.
Веселью целый месяц предавались,
Вином, човганом, лютней забавлялись.
Но вот вельможи двинулись назад,
И свадьбы опустел весенний сад.
В Гурабе поселились Гуль с Рамином,
Уединились во дворце старинном,
И роза озарила свой чертог,
Себя украсив с головы до ног.
Сверкали грудь, и жемчуг ожерелий,
И те глаза, что на нее смотрели!
Ее ланиты -- словно сон во сне,
Ее сережки -- как весна в весне.
Казались томные глаза черней
Прелестных негритяночек -- кудрей.
Ее глаза подведены сурьмой,
А кудри спорят с амброю самой!
И косы разукрашены, и брови,
Рубиновые серьги ярче крови.
Сказал бы, на ее взглянув ланиты:
У розы ныне лепестки раскрыты!
Ее ланиты -- юности цветник,
Ее уста -- живой воды родник,
Лицо сравни с кумирнею Китая,
Ладони хрусталю уподобляя!
Рамин, увидев эту красоту,
Увидев розу юную в цвету,
И облачко кудрей, и, с блеском жгучим,
Сережки-звезды в облачке пахучем,
И две косы, чья смоль благоуханна,
И две ее ланиты -- два тюльпана,
Увидев грудь и шею в жемчугах, --
Иль то была роса на лепестках? --
Уста -- рубин, в котором дар словесный,
И рот -- цветок, чуть видный, но прелестный,
И украшения, -- а мы поймем,
Что это звезды появились днем, --
Сказал: "Луна нам светит тускло, слабо, --
Ее затмила ты, луна Гураба!
Ты для моей больной души -- бальзам,
Сияешь ты, как Вис, моим глазам,
Прекрасна ты, как Вис: уста -- рубины,
А грудь -- как яблочка две половины!"
Но с гневом Гуль в ответ произнесла:
"О, ты воистину -- источник зла!
Твой разговор никчемный непристоен,
Так не ведут себя ни царь, ни воин.
Что общего меж мной и Вис проклятой,
Для блуда в блуде мерзостном зачатой?
Ее наперсница, колдунья, сводня, --
Кормилица пускай умрет сегодня!
Ты из-за них, у похоти во власти,
Познал позор, бесславье и напасти.
Ты из-за них всегда несчастен сам
И счастья не даешь своим друзьям.
Из-за кормилицы, как сумасшедший,
Не внемлешь ты разумной, доброй речи".
Чтобы загладить свою вину перед Гуль, Рамин пишет письмо Вис, в
котором он отрекается от прежней любви, бранит Вис и гордится
тем, что нашел свое счастье с красавицей Гуль. Гонец вручает это
письмо Мубаду, и шах с удовольствием передает Вис послание Рамина.
Вис притворяется, что письмо ее обрадовало, но в действительности
она в отчаянии. Кормилица не в силах ее утешить. Тогда Вис пишет
Рамину письмо, полное упреков, но просит, чтобы Рамин, у которого
теперь "золотая" Гуль, не забывал ее, "серебряную" Вис. Кормилица
берется доставить это письмо Рамину и вернуть Вис его любовь.
Кормилица помчалась как стрела:
Она в Гураб дорогу избрала.
Ей утром встретился беды виновник,
Неверный, переменчивый любовник.
Скакал он за онаграми, как лев,
Он вепрей убивал, рассвирепев,
Настигла антилоп его свирепость,
Вокруг него воители, как крепость.
Так много стрел в добыче той богатой,
Что ты сказал бы: стала дичь пернатой!
В степи -- собаки, в небе -- сокола,
Смотри: земля в движение пришла!
Бег на земле, а на небе -- полет,
Земля в пуху и в перьях небосвод.
Убитым ланям тесно среди гор,
И стелется кровавых туш ковер.
Рамин взглянул на мамку так сердито,
Что скажешь: словно дичь, она убита!
Он не спросил о трудностях дороги,
О милой Вис, томившейся в тревоге,
А крикнул: "Да погибнешь ты бесследно,
Злосчастна ты, злокозненна, зловредна!
Я много раз познал твои обманы,
Из-за тебя безумным стал, как пьяный,
Ты вновь сюда пришла, как сатана,
Чтоб стала вновь моя судьба темна.
Но мне страна, где ты живешь, отвратна,
Коня теперь не поверну обратно.
Пришла ты, чтоб злодействовать опять, --
Тебя отсюда следует прогнать!
Вис от меня скажи: "Чего ты хочешь?
Зачем себя, да и меня порочишь?
Иль мало зла творила до сих пор?
Иль тяжкий недостаточен позор?
Давно пора сойти с пути разврата,
Покаяться и бога помнить свято.
Мы оба выбрали стезю дурную
И молодость растратили впустую.
Мы оба обесславлены с тобой,
Разбиты и раздавлены судьбой.
Иль дальше ты пойдешь путем без чести?
Ступай одна, а не со мною вместе!
Пусть близки были б мы еще сто лет, --
Какой, скажи, оставили бы след?
Я стал другим, я мудрым внял советам,
Я с господом связал себя обетом,
Поклялся вечным солнцем и луной,
Всем лучшим на поверхности земной:
"Когда на то не будет божьей воли,
Искать свиданья с ней не стану боле:
Тогда лишь с ней могу я быть вдвоем,
Когда над Махом сделаюсь царем.
Но кто поймет судьбы круговорот,
Но сколько лет до той поры пройдет?
То не о нас ли сказаны слова:
"Жди, ослик, чтобы выросла трава!"
В реке немало утечет воды,
Покуда ожиданье даст плоды.
Напрасно я надеюсь и тоскую:
К чему надежда на жену чужую?
Да если б солнце ждало столько лет,
То даже у него померк бы свет!
В пустых надеждах молодость промчалась.
Где жизнь моя? Прошла. Какая жалость!
Ужель недавно был я молодым?
Надежды улетучились как дым!
О молодость, ты, как парча, блестела,
Подобно скалам, крепким было тело,
Ты, молодость, была, как сад густой,
Весенний сад, сверкавший красотой.
Но страсть опустошила сад весенний,
И красота увяла от мучений.
Весна в цветник приходит каждый год, --
Ко мне уже ни разу не придет.
Прошли те дни, -- прошли тревожно, шумно,
Когда я тратил молодость бездумно.
Как осень не встречается с весной,
Так молодость не встретится со мной.
Кормилица, нам хватит вздор молоть,
Не станет юной старческая плоть!
Скажи ты Вис: "Взгляни с умом вокруг, --
Всего нужнее женщине супруг.
Велик создатель: благость обнаружа,
Тебе хорошего послал он мужа.
Так пусть он будет у тебя один,
Пореже вспоминай других мужчин!
Стань добродетельной, гони пороки,
И заблистает твой удел высокий.
Тебе я буду братом, шах -- супругом,
Слугою -- мир, а счастье -- верным другом.
Прославишься, владычица, тогда,
Твой жребий возвеличится тогда!"
Сказав, он отвернулся, гневнолицый,
И мир для мамки стал темней темницы.
Рамин ее ничем не обнадежил,
Он только боль обиды приумножил.
Вернулась восвояси с неудачей,
С разбитым сердцем и душой незрячей.
И если так тяжка из-за Рамина
Была седой кормилицы кручина,
Представь себе страданья Вис несчастной,
Когда ей стал врагом любовник страстный.
Она любовь посеяла смиренно, --
Взошли неверность, ненависть, измена.
Лицо -- во прахе, в сердце -- вихрь ненастья,
А слезы -- как посланники несчастья.
Письмо подруги было меда слаще,
Его ответ -- остер, как меч разящий.
Бесчестья гром из тучи прогремел, --
И хлынул ливень ядовитых стрел.
Оковы зла сковали сердце Вис,
Туман обид над цветником навис,
Самум тоски ей смертью угрожал,
Неверности пронзил ее кинжал.
Тогда в постель свалил ее недуг:
Сей кипарис был с корнем вырван вдруг,
И было этой мученицы ложе
На сад, одетый желтизной, похоже.
Огорчены, вокруг ее постели
Из жен вельмож знатнейшие воссели.
Одни твердят, что дивы здесь виной,
Другие обвиняют глаз дурной.
Искали травы, зелья день и ночь,
А не могли страдалице помочь.
Одни твердят: "Помогут развлеченья".
Другие: "Отдых нужен для леченья".
Врачи и мудрецы из Хорасана
И звездочеты спорят неустанно:
"Причина есть, -- луна в созвездье Рака!"
"В созвездье Овна блеск ее, однако!"
Но объяснения дают свои
Гадалки, знахарки, ворожеи:
"Ее околдовали злые духи!"
"Ее колдуньи сглазили, старухи!"
Увы, никто не разгадал вокруг,
Откуда он, каков ее недуг.
Никто не знал, что есть одна причина,
Что Вис грустит затем, что нет Рамина,
Что, с ним не в силах вынести разрыва,
Она, страдая, плачет молчаливо.
Лишь отойдет от ложа шаханшах, --
Унынье слышится в ее речах.
Столь были жалобны слова печали,
Что слушавшие слезы источали:
"Зачем не внемлете моим словам?
Влюбленные, они помогут вам!
Пусть мой пример от горя вас избавит:
Любовь страшна, она сердца кровавит!
Лишь издали вы на меня смотрите,
А если близко сядете, -- сгорите!
Недаром пламя в сердце у меня:
Я -- трут, а сердца друга -- из кремня!
Простительны моя тоска и крики:
Увы, узнала я обман великий.
Я другу раны сердца показала,
Любовь к нему всю душу истерзала,
Но прежний друг моих возжаждал слез,
Сто новых ран он в сердце мне нанес,
Наполнил душу мне тоской и смутой,
Теперь любимый мой -- мой недруг лютый!
Не я ль ему дарила без опаски
Все в мире существующие ласки?
Напрасно эти ласки я дарила
И тайну сердца перед ним раскрыла!
Я сеяла любовь, -- беда взошла.
За похвалы мне от него хула.
Но если мне любимый как чужой,
Зачем скорблю измученной душой?
Боролась я с судьбой, но только чудом
Вы камень с хрупким свяжете сосудом.
Была я сердцем в той борьбе слаба,
И вот -- во мраке сердце и судьба.
Надеюсь, что недуг меня убьет:
На сердце, как скала, тяжелый гнет.
Из всех несчастий выберу, измучась,
Одну лишь смерть: она -- несчастных участь.
О, если милый мой теперь с другой, --
Одна лишь смерть мне принесет покой!"
Мушкина позвала к себе царица,
Спеша ему, советчику, открыться.
Сказала: "Кто, поведай, из мужчин
Так низок и коварен, как Рамин?
Ждала ли, что изменит мне злодей?
На ногте волос вырос бы скорей!
Но кто же знал, что есть вода в огне,
Что яд в сладчайшем заключен вине!
Меня ты помнишь честной и стыдливой,
Царицей скромной и благочестивой,
А ныне чем гордиться я могу?
Противна я и другу и врагу!
Нет, не царица больше я в державе,
О благочестье я мечтать не вправе.
Не в силах уважения достичь я,
Искать не вправе царского величья!
Мой дух и тело, мысли и дела
Навеки я Рамину отдала!
Одни лишь знала радости и муки --
Восторг свиданья и тоску разлуки.
Да если б тысячью сердец владела, --
Рамину посвятила б их всецело!
Он часто огорчал меня, глупец,
А ныне уничтожил наконец.
Он часто ветви с дерева срывал,
А ныне ствол срубил он наповал.
Так много причинил он мне обид, --
Теперь мой дух изменником убит.
Ушел он, предо мною согреша, --
И обессилена моя душа.
Меня мечом вражды он обезглавил,
Копьем разлуки сердце окровавил.
О, как мне, обезглавленной, дышать,
Измученной, раздавленной, -- молчать?
Наглец, он пишет мне пером досужим,
Что полюбил другую, стал ей мужем.
Лелеяла я розу в цветнике,
Но плачу от колючек вдалеке.
Кормилицу прогнал охотник злой:
Ее, как дичь, Рамин пронзил стрелой,
Как будто не был с ней знаком доныне,
Забыл ее заботы о Рамине.
Теперь, когда грозит мне смерти меч,
На смертный одр меня принудив лечь,
Мушкин, прошу я, напиши с добром
Письмо Рамину мускусным пером.
Горю в огне и в холоде я стыну, --
Так обо мне ты напиши Рамину:
В словесности достиг ты мастерства,
Умеешь складно сочетать слова.
Уговори Рамина возвратиться, --
Тебе рабыней стану я, царица!
Мушкин, ты мудр, а слово мудреца
Увлечь способно юные сердца".
Чтоб мудростью напитанные строки,
Как мускус, восхитили мир широкий,
Мушкин Рамину отослал посланье, --
Несчастной Вис томленье и пыланье.
Одно за другим отправляет Вис Рамину десять писем, сочиненных Мушкином.
Вис умоляет возлюбленного о свидании. Эти письма отвозит Рамину гонец
Азин. В ожидании ответа Вис тоскует и причитает.
Шли дни. С женою сочетался витязь.
Но заскучал, прекрасной Гуль пресытясь.
Увял цветник лобзаний молодых,
И ветер обладания затих.
Сломался крепкий лук недавней страсти,
Копье любви рассыпалось на части.
Поблекла и влюбленность, -- так вода
В источнике мутнеет иногда.
Те дни сначала были для Рамина
Как бы струей из чистого кувшина.
Гуль -- как вино. Он пил вино в веселье, --
Так много выпил, что пришло похмелье.
Всегда стремится пьяница к вину,
И дни и ночи тянется к вину,
Но вот пиры и кубки надоели, --
И жажда хмеля умирает в теле!
Ему вино претит, а заодно --
Все в мире, что похоже на вино!
Рамин свой кубок осушил. Все чаще
Пред ним рождался облик Вис манящий.
Однажды он помчался в степь со свитой.
Расцвел весною мир, зарей облитый.
Тюльпаны пламенели в забытьи,
Среди ветвей звенели соловьи.
Фиалки были красны, желты, сини, --
Как бы парча пестрела на равнине.
Один из слуг, чьи щеки -- ярче роз,
Богатырю фиалки преподнес.
И вспомнил давний день Рамин беспечный,
Когда он Вис в любви поклялся вечной.
Тогда сидела Вис на царском троне,
И нежны были очи и ладони.
Дала фиалки в дар, сказала жарко:
"Ты моего не забывай подарка!"
И предал он проклятью час измены.
Ужель клятвопреступник он презренный?
Все в мире опостылело ему,
Казалось, погрузился мир во тьму.
Не видел он, что этот мир -- цветник:
Горело сердце, дым в глаза проник!
Весенний дождь пролился в первый раз:
То кровь Рамина хлынула из глаз.
Недаром дождь в ту пору хлынул рано:
Душа Рамина -- как сплошная рана.
Когда ты видишь облако весной,
Пойми, что дождь начнется проливной.
Когда свою измену стал он клясть,
Вновь к милой Вис в душе возникла страсть.
Ты скажешь: солнце страсти, в миг блаженный,
Явилось из-за облака измены,
Но, выйдя из-за облака, оно
Еще сильнее жгло, раскалено.
Затосковав, Рамин отстал от свиты.
Лишились цвета прежнего ланиты.
Сошел с коня среди степной глуши.
Ушел покой из тайников души.
Сказал: "Зачем душа моя больна,
Как пьяница, что гибнет без вина?"
Судьбу, и время, и его законы
Он проклинал, страданьем омраченный.
Друзья, родные вспомнились Рамину,
Он проклял ненавистную чужбину
Из-за того, что нет любимой с ним,
И стал он чужд всем близким и родным.
Он снова был пылающим влюбленным
И вел беседу с сердцем опаленным.
"Какое ты чудное, право, слово!
Я, как Меджнун, лишен родного крова.
Ты отличить, нетрезвому подобно,
От красоты уродство не способно!
Не отличишь, где лето, где зима,
В пустыне видишь сад, сойдя с ума,
И для тебя, невежды, все едино, --
Что шелк блестящий, что сухая глина.
К любви приравниваешь самовластье,
Как высший разум, ценишь сладострастье.
Тебя ведет к измене безрассудство
И к нарушенью верности -- распутство.
Для скорби -- обиталищем ты стало,
Для войск беды -- ристалищем ты стало,
В тебе живут печаль, тоска, забота,
Что пред надеждой заперли ворота.
Ты отреклось в Гурабе от любви.
Ты, мертвое, сказало мне: "Живи!"
О нет, не ты, а я мертвецки пьян:
Без парусов пустился в океан.
"В другую, -- мне твердило ты, -- влюбись
И сердце оторви от милой Вис.
Не бойся: помогу тебе разлуку
Перенести, -- я знаю ту науку.
Любимую покинь, стремясь к добру, --
Я для тебя другую изберу".
Так утешало ты меня, а ныне
Я в пламени горю, тону в пучине.
Ты говорило: "С нею ты порви".
Порвал, а не забыл своей любви!
Твердило: "Вверх взлетишь, уйдя от Вис", --
И вот меня безумье свергло вниз.
Нет, я напрасно внял твоим приказам,
Чтоб угнетал мою любовь твой разум!
Лишь твоего я жаждал одобренья,
Но я и ты, -- достойны мы презренья.
Мечтал, -- меня избавишь от страданий.
И что же? Оказался я в капкане!
Как птенчик глупый, ты нашло зерно,
Не зная, что в силки ведет оно.
Смотри, мою ты обмануло душу:
Лишь недруг ждал, что клятву я нарушу!
Зачем внимал твоим дурным советам?
Зачем покончил со своим обетом?
Невежда, по заслугам я наказан,
Я по заслугам цепью горя связан,
Познал я по заслугам стыд и срам:
Светильник сердца погасил я сам.
Познал я по заслугам гнев людской:
Я счастья ветвь сломал своей рукой.
Я -- словно лань, попавшая в силок,
Я выброшен, как рыба, на песок.
Себе же яму вырыл я, невежда, --
Низвергнута в нее моя надежда.
Прощенье сердцу разве я найду
У той, чье сердце я поверг в беду?
Что мне солгать, измыслить, чтобы вновь
Разжечь ее остывшую любовь?
Будь проклят день, когда я страсть посеял,
Но по ветру я сам ее развеял!
Страсть победила, слабого, меня, --
С тех пор не знаю радостного дня.
То я скитаюсь по чужому краю,
То, обезумев от любви, сгораю.
Нет счастья для меня на этом свете, --
Для мук таких пусть не родятся дети!"
Так причитал Рамин, отстав от свиты,
Так плакал, прахом бедствия покрытый.
Подкравшись сзади, стал Рафед внимать
Словам, что изрекал несчастный зять.