Он -- мускус среди прочих благовоний.
Царей потомок и Адама семя,
Он брат Мубада, он украсил время.
Зовут его Рамин, он -- бес в седле
И светозарный ангел на земле!
Виру он равен прелестью лица,
А добронравием привлек сердца.
От храбрецов он слышит восхваленья,
И все пред ним трепещут в день сраженья.
В Иране мы подобных не найдем:
Тончайший волос он пробьет копьем.
Таких не сыщем лучников в Туране,
И птица падает пред ним заране.
Он всех страшней во дни кровопролитья,
Он всех сильней во время винопитья.
Он барса разъяренного храбрее,
Он дождевого облака щедрее.
Хоть он владеет сердцем смельчака,
В том сердце, так же как в твоем, -- тоска.
Как ты, как ты, он изнемог от страсти:
То яблочко распалось на две части.
Как ты, он одинок, тайком страдая,
То -- камышинки ветка золотая.
В тебя он с первого влюбился взгляда,
С тех пор ему другой любви не надо!
С тех пор и слез потоки полились
Из глаз его, прекрасных, как нарцисс.
С тех пор лицо, что, как луна, блестело, --
Поблекло, как солома пожелтело.
Влюбленный, он в любви познал несчастье,
В себе таит он ужас этой страсти.
Едва шагнув, попал в силки любви,
Он отдал сердце за глаза твои.
В тебе и в нем есть пламень беспокойный,
И ты и он сочувствия достойны.
Я вижу: любишь ты, -- но где любимый?
Здесь двое, что одним огнем палимы!"
Услышав эти жаркие слова,
Смутилась Вис прекрасная сперва,
Внимая с плачем скорбному рассказу,
Ответила кормилице не сразу.
Безмолвная, задумалась тогда,
Поникла головою со стыда,
И наконец ответила, вздыхая:
"Украшена стыдом душа людская.
Придворному Хосров сказал отменно:
"Бесстыжему и море по колено!"
Была бы ты стыдлива и мудра,
Так не плела бы всякий вздор с утра,
Мне и Виру в тяжелую годину
Не изменила бы, служа Рамину!
Его тоской нельзя меня растрогать, --
Скорее станет волосатым ноготь!
Годами старше ты, а я моложе,
Ты мне как мать, а я как дочь. И что же?
Мне стать бесстыжей? Но судьба казнит
Ту женщину, что потеряла стыд!
Ужель внимать должна я лжи презренной?
Как я возмущена твоей изменой!
Пусть горе и тоска мне давят душу,
Пусть я слаба, -- но чести не нарушу,
Хоть потеряю счастье и удачу,
Хоть навсегда надежду я утрачу!
А если твой Рамин красив и строен
И в Мерве самый он искусный воин,
То пусть он служит брату-господину,
А ты не будь служанкою Рамину!
Не нужен мне Рамин, хотя пригож,
Не муж он мне, хоть на Виру похож.
Деньгами -- он, ты -- предложеньем грязным, --
Не обольстите вы меня соблазном.
Впредь не внимай любовной болтовне,
А выслушав, не приноси ко мне.
Тебе б его с негодованьем встретить,
Суровой отповедью бы ответить!
Сказал мобед Хушангу: "Знай, что прав я,
Для женщин похоть -- выше добронравья,
Идут, несовершенны от рожденья,
Путем позора ради наслажденья.
Теряют разум и стремятся пасть,
Как только вдруг на них нахлынет страсть."
Подумай, посмотри, как похоть губит
Ту женщину, что наслажденья любит.
Ей посулят, -- она принять готова
Посул, и лесть, и вкрадчивое слово.
Мужчина что захочет, то возьмет, --
Он расставляет тысячи тенет:
Ведь женщина для вожделенья плоти --
Легчайшая добыча на охоте!
Орудия мужчин разнообразны:
Увещеванья, клятвы и соблазны.
То победят мольбой, то песней грустной,
То силою, то ласкою искусной.
Но стоит женщине в силок попасть,
Как сразу в похоть превратится страсть.
Тогда, ее погибели виновник,
Заносчивым становится любовник.
Любовь, ты скажешь, сожжена дотла,
Где было пламя, там теперь зола.
Она для соблазнителя -- блудница,
И он ее с презреньем сторонится.
А женщина, несчастна и упряма,
Сама запутается в путах срама.
Он свысока униженную ранит,
Лук издевательства над ней натянет.
И он, всего добившись, к ней жесток,
И ей уже привычным стал порок.
Ей от любви осталось только горе,
И гнев любовника, и жизнь в позоре.
Надежды и желанье сладких нег
Растают, как на жарком солнце снег.
Влюбленная, она в цепях желаний
Подобна раненной смертельно лани.
То мужа и родных она боится,
То ей страшна всевышнего десница.
Здесь -- горе и позор, а в преисподней --
Огонь вдали от милости господней!
Идя туда, где шахов не найдем,
Где спросят о хорошем и дурном,
Ужели я низринусь в эту грязь,
Чтоб жить, стыдясь людей, творца боясь?
Ужели поступлю, как хочет бес,
Чтоб кара на меня сошла с небес?
Узнав, что я такая, все, бесспорно,
Моей любви тотчас рассеют зерна.
Одни, любовью воспылав земною,
Все отдадут, чтоб насладиться мною,
Другие грешницу осыплют бранью,
Меня подвергнут злому осмеянью.
Но где же, если по рукам пойду,
В конце концов я окажусь? В аду!
Ужели изберу такой удел,
Чтоб вечный ужас мною овладел?
Нет, лучше в разуме найду приют,
Пусть правда и добро меня ведут.
Надеюсь я на божью благодать:
Лишь на творца нам надо уповать!"
Кормилица, поняв, что безуспешна
Ее затея, ибо Вис -- безгрешна,
Сказала ей, пойдя другим путем:
"Не там, где ищем, счастье обретем.
Нас движет всех вращение судьбы,
Именование людей -- "рабы"!
Ты думаешь, что смелые слова
Отнимут мощь и мужество у льва?
Иль ты таким владеешь ремеслом,
Что куропатку сделаешь орлом?
Мир не зависит от твоих стараний,
Все наверху предписано заране.
Наш путь предуготован, предуказан,
С своей судьбой навеки смертный связан.
Ты от Виру отторгнута судьбой,
Судьбой Шахру разлучена с тобой,
Судьба тебя унизит и возвысит, --
Твой путь и ныне от судьбы зависит."
"Пусть так. Судьба, -- сказала Вис в ответ,
Несет нам зло и благо, тьму и свет.
Но, сделав зло, мы только зло добудем,
Зло возвращается к зловредным людям.
Шахру сочтем первопричиной зла:
Невесту шаха сыну отдала!
Мы неповинны, а на ней вина,
Мне и Виру зло принесла она.
Я обесславлена, он обесславлен,
И я раздавлена, и он раздавлен.
Хороший получила я урок
И прокляла порочных и порок.
Зачем самой себе мне быть врагом
И на судьбу свою пенять потом?
Ужель тогда судьба пошлет мне счастье,
Когда приму в дурных делах участье?"
Кормилица ответила: "Не сын,
Не родич мне прославленный Рамин,
Чтоб я трудилась для него, как мать,
Его любви стараясь помогать.
Но если он найдет опору в боге,
То что плохого будет в той подмоге?
Слыхала ль ты, что говорил мудрец?
"Во всяком деле всемогущ творец."
Бог создал мир, и нас, и нашу веру,
Делам, вещам -- всему нашел он меру.
Ты посмотри, глаза раскрой пошире, --
Есть много удивительного в мире.
Бог превращает злых и лживых -- в честных,
Богатых -- в нищих, в странников безвестных,
В развалины -- чертоги и твердыни,
И в цветники -- бесплодные пустыни.
Становятся сановники рабами,
Становятся невольники царями.
Ты горечи отведала в любви?
Так суждено, ты с горечью живи.
А станешь ты любимицей судьбы, --
Исполнит небо все твои мольбы.
Здесь бесполезны знанье, ум, здоровье,
Предосторожность или хладнокровье,
Ни мудрость не важна, ни безразличье,
Ни золото, ни имя, ни величье,
Ни хитрость, ни искусство, ни господство,
Ни благочестие, ни благородство,
Ни круг друзей, ни смысла ясный свет,
Ни родина, ни родичей совет.
Приходит страсть, и нет страшнее боли, --
Но покориться надо поневоле.
"Она права", -- ты скажешь про меня.
Ужели дым взовьется без огня?
Когда сильней полюбишь, чем теперь,
Мои слова похвалишь ты, поверь.
Тогда поймешь, увидишь ясно вдруг,
Кто я тебе -- иль враг, иль добрый друг.
Увидишь: все, что станется с тобой,
Заране предначертано судьбой."
После долгих уговоров кормилице наконец удается склонить
сердце Вис к Рамину.
Однажды во дворце у властелина
Шел пир -- на счастье юного Рамина.
Сверкали звезды, месяц и заря --
Красавицы и воины царя,
Все -- знатные, и все -- друг друга краше,
Тюльпанами в руках пылали чаши.
Как щедрой влагой облако полно,
Так щедрым счастьем разлилось вино.
Князья, военачальники, вельможи
На яркие созвездия похожи,
Как солнце среди них -- Рамин высокий,
Глаза -- нарциссы, как шиповник -- щеки.
Уста -- как виноградная услада,
А кудри -- словно гроздья винограда.
Он вырос, как цветник растет весной,
Он -- кипарис вблизи воды речной.
Он узок в поясе, и узок рот,
И сердце сузилось из-за невзгод!
Он пировал и чанг держал в руке,
Но был он -- как утопленник в реке.
От страсти и вина он пьян вдвойне,
Его тоска -- в разлуке и в вине.
Как золото, от пьянства лик расплавлен,
Нет, горечью любви Рамин отравлен!
Лицо любимой для него -- вино,
Ее дыханьем сердце сожжено!
Явилась Вис в цветник, сама в цвету,
Цветению даруя красоту.
Кормилица, не пожалев труда,
Обманом привела ее сюда.
Сквозь щелку посмотрев с навеса вниз,
Она сказала луноликой Вис:
"Душа моей души! Скажи, царица,
Кто может красотою с ним сравниться?
Лишь твой любимый на него похож,
Как этот витязь, лишь Виру хорош!
Сама весна в его чертах жива,
Лицо -- изображенье божества!
Тебе такой возлюбленный под стать,
Такой тобою вправе обладать."
Как только Вис взглянула на Рамина,
Слились душа и тело воедино.
Внимательнее посмотрела вновь, --
К Виру забыла верность и любовь!
Подумала: "Что, если, мной ценим,
Он сделался б возлюбленным моим?
Покинули меня супруг и мать.
Ужели я в огне должна сгорать?
К чему мне одиночество в неволе?
К чему терпеть? Я из железа, что ли?
Найдется ли утешнее услада?
Отказываться от него не надо!"
Так думала она, душой болея,
О времени прошедшем сожалея.
Сгорая от любви необычайной,
С кормилицей не поделилась тайной.
Сказала: "Подтвердился твой рассказ, --
Он в жизни даже лучше во сто раз.
Рамин умен, красив и благонравен,
Виру судьбой блистательною равен,
Но то, что ищет, -- не найдет, не встретит:
Я та луна, что для него не светит!
Его недугом не хочу болеть,
От страсти не хочу терзаться впредь.
Не надо мне страданий и стыда.
Зачем ему заботы и беда?
Красавицу найдет по божьей воле, --
Забудет обо мне, о прежней боли!"
С навеса цветника спустилась Вис.
Над миром -- ей казалось -- мрак навис.
Казалось: близко злого дива запах,
Ее душа -- в его когтистых лапах,
Он отнял силу тела, краску щек,
Из сердца он терпение извлек.
Сильна, но и робка была любовь, --
Из сердца начала сочиться кровь.
То страсть горит в глазах огнем безумья,
То в голову приходят ей раздумья,
То говорит: "Зачем дрожать заране?
От вражеских избавлюсь посяганий!
Зачем отказываться от любви
И сдерживать желания свои?
О нет, бежать от страсти нет причин,
Когда влюбленный честен, как Рамин!"
То стыд со страстью расправлялся разом,
И ей давал советы ясный разум.
Ей было страшно сделаться бесчестной
И трепетать пред карою небесной.
Боялась в преисподнюю попасть, --
Сильнее были стыд и страх, чем страсть.
И каялась она, что полюбила,
И господа о помощи молила.
Твердило сердце, тверже становясь,
Что станет преступленьем эта связь.
Ее пугало вожделенья ложе,
Ей честь была любимого дороже.
Так воцарились в сердце справедливость,
И божий страх, и разум, и стыдливость.
Не ведала кормилица, что честь
Она любви решила предпочесть.
Кормилица отправилась к Рамину:
"Ветвь радости украсила равнину,
И стала Вис уступчивей немного,
Ослабло горе, улеглась тревога.
Твоею станет Вис, я верю в это, --
На древе счастья жди плода и цвета."
Рамин обрадовался, как мертвец,
Что оживал -- и ожил наконец.
Поцеловал он перед мамкой землю.
"О мудрая, -- сказал, -- тебе я внемлю!
От смерти ты меня спасла, я чту
Венца превыше эту доброту.
Достойна чистота твоя наград,
Пускай господь воздаст тебе стократ.
Я должное воздам твоим трудам,
Когда всю душу я тебе отдам.
Тебе я сын теперь, а не чужой,
Так будь мне матерью и госпожой!
Я все твои исполню повеленья,
Жизнь за тебя отдам без сожаленья.
Отныне ты распоряжайся мной,
Моим деяньем, честью и казной."
Любезных слов он много произнес,
Ей три мешка динаров преподнес
И золотой ларец, что шахам нужен, --
Шесть нитей было в том ларце жемчужин,
Хранил немало мускуса ларец
И золотых, с алмазами, колец.
Кормилица даров не приняла.
"О ты, -- сказала, -- чья судьба светла!
Рамин, люблю тебя не ради злата,
Ведь я сама достаточно богата.
Для глаз моих ты -- радостней зари,
Не деньги, -- нежный взгляд мне подари!"
Лишь перстенек дешевый, без рубина,
Она взяла на память у Рамина.
Старый шах Мубад отправляется в Кухистан. Рамин, прикинувшись больным,
остается в Мерве. Кормилица пользуется случаем и приводит Рамина к Вис
в уединенный сад. Вис в отчаянии, она считает себя опозоренной. Рамин
клянется ей в верности. Они проводят время в любовных наслаждениях.
Когда к Мубаду вести прилетели
О том, что встал уже Рамин с постели,
К нему гонца отправил шах: "В печали
Мы без тебя томились и скучали.
С тоскою начинали мы игру,
Грустили на охоте, на пиру...
Давай начнем охотиться вдвоем,
В забавах с сердца ржавчину сотрем!
На землю Мах уже пришла весна,
Ее поля сияют, как луна.
Гора Арванд, без шапки соболиной,
Вся в изумруде, встала над долиной.
Окраскою похожи на тюльпаны,
Среди тюльпанов прячутся джейраны.
Так разлилась вода весною ранней,
Что леопард ловить не может ланей.
Прочтя письмо, ко мне ты поспеши,
Весне возрадуешься от души!
Возьми с собою Вис в ее края:
По ней скучает мать сильней, чем я."
Велел Рамин, чтоб начала греметь
Походных труб торжественная медь.
Он весело простился со столицей,
Пустился в путь, любуясь чаровницей.
Как только он вступил на землю Мах,
К нему навстречу с войском вышел шах.
А Вис приехала к Шахру, объята
Смущеньем и стыдом при виде брата.
Их встреча радостной была, но вскоре
Ее веселье превратилось в горе,
Затем, что не было Рамина рядом,
Что не ласкал ее любимый взглядом.
В пути иль возле шаха-властелина
Лишь изредка смотрела на Рамина,
Но что ей тайных взглядов красноречье, --
Она с возлюбленным искала встречи!
Она такой любовью загорелась,
Что без Рамина жить ей не хотелось.
Сильней, чем в брата в первый раз, она
Была теперь в Рамина влюблена.
Так месяц пировал Рамин с царем, --
Играли и охотились вдвоем.
Однажды, для охоты и забавы,
В Мугань решил поехать царь державы.
Спал шаханшах, и Вис была с Мубадом,
Томился шах по ней, лежащей рядом,
Ни разу с нею сблизиться не мог,
Затем, что на дверях висел замок.
Кормилица прокралась к ним тайком,
Шепнула: "Вис, ты спишь со стариком,
А твой Рамин, для битвы, для охот,
В страну армян готовится в поход.
Уже полки, его покорны воле,
Походные шатры выносят в поле.
Уже небесный потрясают кров
Литавров гром и меди трубный рев.
И если хочешь увидать скорее
Лицо, что шелка нежного нежнее, --
Давай из спальни выберись потише,
Ты на желанного посмотришь с крыши,
Пройдет он мимо, как твоя судьба,
С ним стрелы, сокола и ястреба.
Он унесет с собою на охоту
Твою любовь и боль, мою заботу."
Но шах не спал. Забыв про сон целебный,
Внимал он этой речи непотребной.
Разгневанный, вскочил и сел на ложе,
На разъяренного слона похожий,
И на кормилицу обрушил брань:
"Ты подлая, ты низкая, ты дрянь,
Гнушается тобою, сводней, всякий,
Ты хуже, гаже, мерзостней собаки!
Схватите эту суку-потаскуху,
Зловонную, блудливую старуху!
Я накажу преступницу по праву,
Я учиню кормилице расправу,
Пусть небо на Хузан посмотрит с гневом
И только град пошлет его посевам!
Хузан -- страна греха, распутства, блуда,
Все, что злокозненно, идет оттуда!
Хузан из бедных делает развратных,
Хузан в зловредных превращает знатных,
Лишь подлость и разврат живут в Хузане,
Хузанцы рождены для злодеяний.
Кому нужна кормилица от них?
Все молоко пусть выльется у них!
Шахру взяла кормилицу -- и сразу
В свое жилище принесла заразу.
Кормилица -- хузанка? Право слово,
Взяла бы лучше в сторожа слепого!
Коль ворона в поводыри возьмем,
На кладбище придем прямым путем!"
Затем сказал: "О ты, что так красива,
О ты, чье имя -- Вис -- есть имя дива!
Нет у тебя ни чести, ни стыда,
А разума не видно и следа.
Ты в срамоте предстала нашим взорам,
Меня и нас покрыла ты позором.
Ты грязной отплатила мне изменой,
В глазах людей ты сделалась презренной.
Тебя друзья, родные не простят,
И мать, и даже твой любимый брат!
Заставила ты близких осрамиться,
Свой дом ты запятнала, как блудница.
Сошлась ты с дивом, злобным и проклятым,
Коль мамку избрала своим вожатым.
Ведь начинает танцевать с пеленок
Под музыку учителя ребенок!"
Затем к Виру отправил он посла,
Поведал про нечистые дела.
Так повелел он: "Образумь сестру,
Ты утюгом пройдись по ней, Виру,
А заодно ты накажи как надо
Кормилицу, исполненную смрада.
Не то, боюсь, я в гневе изувечу,
Сверх всякой меры подлых искалечу.
Вис ослеплю, распутство вырвав с корнем,
А мамку мы на виселице вздернем.
Рамина прогоню я на чужбину,
Забуду, что я братом был Рамину,
От этих трех свою страну очищу,
Не подпущу их к своему жилищу!"
Но Вис -- гляди! -- сверкая лунным блеском,
Ответила владыке словом резким:
Хоть устрашилась бесконечным страхом, --
В ней срама не осталось перед шахом.
На пышном ложе выпрямилась вдруг,
Являя шаху свет хрустальных рук,
И молвила: "Зачем, о шах могучий,
Меня пугаешь карой неминучей?
Во всем ты прав. Я счастлива, поняв,
Что ты со мною прям, а не лукав.
А ныне -- хочешь -- ослепи меня,
Иль звери пусть сожрут в степи меня,
Иль пусть в тюрьме твою познаю кару,
Иль пусть пойду, босая, по базару, --
Люблю Рамина, плача и греша:
Я и моя душа -- его душа!
Для глаз моих -- он светоч негасимый,
Мой друг, мой царь, мой разум, мой любимый!
Душа с любовью к милому слилась,
Вовек нерасторжима эта связь.
Не кончится моя любовь к Рамину,
Пока сама сей мир я не покину.
Дороже мне, чем Мерв и Махабад,
Его высокий стан и нежный взгляд.
Мне солнце и луна -- его ланиты,
В его глазах мои надежды слиты.
Он мне милее, чем Виру, мой брат,
Он матери дороже мне стократ!
Призналась я во всем, тебе открылась,
Теперь яви мне кару или милость.
Ударь меня, повесь или убей --
Не отступлюсь я от любви моей!
Ты и Виру -- мои владельцы оба,
Я знаю, смертоносна ваша злоба,
Сожжет меня Виру иль цепью свяжет, --
Все будет правильно, что он прикажет.
А ты меня на всей земле прославишь,
Когда меня кинжалом обезглавишь:
Мол, душу отдала за друга смело...
Да я бы сотни душ не пожалела!
Но до тех пор, пока, вселяя страх,
Свою добычу лев когтит в лесах,
Кто в логово ворвется, в эту пасть,
Чтоб у него детенышей украсть?
Кто посягнет на жизнь мою, пока
Живет Рамин, чья участь высока?
Есть океан безмерный у меня, --
К чему ж страшиться грозного огня?
Ты с милым разлучить меня бы смог,
Когда бы ты людей творил, как бог.
Ты предо мной бессилен. Знай заране:
Я не боюсь ни смерти, ни страданий!"
Разгневан был и потрясен Виру,
Когда свою он выслушал сестру.
Он потащил ее скорее в дом,
Сказал: "Наш род покрыла ты стыдом!
Смотри, с царем царей ты дерзко споришь,
Себя позоришь и меня позоришь,
При мне и при царе, не зная срама,
В любви к Рамину признаешься прямо!
Но чем тебе понравился, однако,
Рамин -- пустой повеса и гуляка?
Чем он гордится? Сладкозвучной лютней
Да песенкой, которой нет распутней!
Игрой он тешит пьяниц всей столицы
Да сказывает сказки, небылицы.
Он вечно пьян, криклив, его занятье --
Закладывать виноторговцам платье.
Его друзья -- ростовщики-евреи:
Они для забулдыги всех милее!
Мне странно, что влюбилась ты в такого,
Что ты страдаешь ради пустослова.
Теперь ты вспомни стыд, побойся бога,
Не то судьба тебя накажет строго.
Есть у тебя -- ты вспомни -- брат и мать.
Ты хочешь их позором запятнать?
Ты горе принесла родным и близким,
Не оскорбляй их поведеньем низким.
Не поддавайся дивов наважденью,
Из-за Рамина не стремись к паденью.
Рамин -- твой сахар, сладкий мед манящий,
Но все же вечный рай гораздо слаще.
Я все сказал. Тебя предостерег.
Подумай. Над тобой -- супруг и бог."
Так говорил Виру своей сестре,
Что плакала на утренней заре.
"О брат, -- сказала Вис, -- ты прав, ты прав,
Одно лишь древо истины избрав,
Но я повержена в такое пламя,
Что не помочь мне добрыми словами.
Смертелен так любви моей недуг,
Что не спасет меня ни брат, ни друг.
Что было -- было. Вот судьбы приказ.
Что пользы мне от слов твоих сейчас?
Пусть буду заперта я на замок,
Но вор уже похитил все, что мог!
Рамин меня сковал своею страстью,
Мне из оков не вырваться, к несчастью!
И если ты мне скажешь: "Выбирай,
Что дать тебе, -- Рамина или рай", --
Рамина изберу, клянусь я ныне,
Рай для меня -- в возлюбленном Рамине!"
Решил Виру, что надо перестать
Пред нею бисер без толку метать.
Сестру покинул, чувствуя тревогу,
Дела обоих поручая богу.
Лишь солнце покатилось в нужный срок,
Как будто мяч рукой толкнул игрок,
Шах самых знатных кликнул поутру,
Чтоб на ристалище начать игру.
На левой стороне был царь царей,
Он двадцать возглавлял богатырей,
И у Виру на правой стороне
Отважных -- двадцать, каждый -- на коне.
На стороне царя -- Рафед, Рамин,
На стороне Виру -- Аргуш, Шарвин.
Средь игроков немало ты найдешь
Сановников, воителей, вельмож.
Взметнулся мяч, -- игра кипела бурно,
Его подбрасывали до Сатурна!
В тот день за превосходную игру
Хвалили все Рамина и Виру.
Они средь игроков искусных, славных
В игре с мячом себе не знали равных.
С дворцовой крыши, засверкав зарей,
Вис любовалась ловкою игрой, --
Рамина, брата видела успех:
Они понравились ей больше всех.
И на душе ей стало тяжело,
Лик побледнел, нахмурилось чело.
Как в лихорадке задрожала Вис, --
Так на ветру трепещет кипарис.
Как бисер, на глазах блеснули слезы,
Ланит прелестных увлажнились розы.
Сказала ей кормилица умильно:
"Ужели ты пред сатаной бессильна?
Зачем с душой своей ведешь борьбу?
Зачем ты жалуешься на судьбу?
Иль ты не дочь Шахру, дитя Карана?
Твой муж -- Мубад, Виру -- твоя охрана!
Иль ты -- не наша Вис, мечта великих?
Иль ты не солнце средь месяцеликих?
Иль ты не стала госпожой Ирана?
Хозяйкой, славой и душой Турана?
Вступаешь, как владелица, в Иран,
Твоим подножьем стелется Туран!
Тебя ревнует солнце, а луна
К тебе, красивой, зависти полна.
Твоей самодержавной красотой
Пленен Рамин, красавец молодой.
Пройдет любая боль твоя, кручина,
Как только ты посмотришь на Рамина!
Ему земля желает покориться,
А ты -- луна, ты для небес царица.
Зачем же плачешь, бога упрекая,
Что дал тебе, живой, -- блаженство рая?
Не смей роптать на бога. Учит опыт,
Что до беды доводит этот ропот.
Чего ж еще желаешь ты от бога?
И так ты получила слишком много:
Богатство, прелесть, молодость и власть,
И юноши пленительного страсть!
Чего ж еще ты хочешь, с сердцем споря?
Желать сверх меры -- значит жаждать горя!
Опомнись. Жребий свой благослови
И наслаждайся радостью любви.
Бесчувствием не огорчай Мубада,
Равно и брата обижать не надо.
Обиды -- капли влаги -- хлынут скопом,
И дождь обид окажется потопом!"
Сказала Вис, душиста, как весна,
Светла, как солнце, как платан, стройна:
"К чему твоя пустая болтовня?
Кто ж добывает воду из огня?
Давно известно знатокам войны:
Легко на бой смотреть со стороны!
Давно известно слово золотое:
"Нам горе не дано понять чужое."
Я -- пешая, ты -- скачешь на коне.
Так можешь ли понять, как трудно мне?
Смертельно я больна, а ты здорова, --
Здоровый может ли понять больного?
Мой муж -- владыка всех земных держав,
Но у него дурной и злобный нрав.
Такие свойства нам противны в муже,
Но горе, если он и стар к тому же!
А если будет мать со мной грозна,
Тот гнев -- чужая для меня казна.
А если брат -- как месяц в вышине,
То от него какая польза мне?
А если мой Рамин красив и строен,
То он любви, обманщик, недостоин:
Сама ты знаешь, он сладкоязык,
Но верным быть любимой не привык.
Послушаешь его, -- уста, как мед,
Распробуешь его, -- он горький плод!
Сто обо мне грустят, сто влюблено,
А друга одного мне не дано!
Есть у меня любовник, брат, супруг,
Но я в огне -- и никого вокруг!
Мужья у прочих женщин не такие,
И у других -- любовники другие.
Что мне такой любовник иль супруг?
От них в душе лишь горе и недуг.
К чему мне таз от вражеских щедрот?
В него мою же кровь мой враг сольет.
Не будь судьба так жестока со мной,
Виру была б я верною женой.
Не зналась бы с Рамином и Мубадом,
С друзьями, что стоят с врагами рядом!
Один со мной -- как язва в сердце хрупком,
Другой со мной -- как молот с тонким кубком.
У одного язык и сердце -- розны,
А у другого то и это -- грозны."
Прекрасен Хорасан -- цветущий край.
Царей потомок и Адама семя,
Он брат Мубада, он украсил время.
Зовут его Рамин, он -- бес в седле
И светозарный ангел на земле!
Виру он равен прелестью лица,
А добронравием привлек сердца.
От храбрецов он слышит восхваленья,
И все пред ним трепещут в день сраженья.
В Иране мы подобных не найдем:
Тончайший волос он пробьет копьем.
Таких не сыщем лучников в Туране,
И птица падает пред ним заране.
Он всех страшней во дни кровопролитья,
Он всех сильней во время винопитья.
Он барса разъяренного храбрее,
Он дождевого облака щедрее.
Хоть он владеет сердцем смельчака,
В том сердце, так же как в твоем, -- тоска.
Как ты, как ты, он изнемог от страсти:
То яблочко распалось на две части.
Как ты, он одинок, тайком страдая,
То -- камышинки ветка золотая.
В тебя он с первого влюбился взгляда,
С тех пор ему другой любви не надо!
С тех пор и слез потоки полились
Из глаз его, прекрасных, как нарцисс.
С тех пор лицо, что, как луна, блестело, --
Поблекло, как солома пожелтело.
Влюбленный, он в любви познал несчастье,
В себе таит он ужас этой страсти.
Едва шагнув, попал в силки любви,
Он отдал сердце за глаза твои.
В тебе и в нем есть пламень беспокойный,
И ты и он сочувствия достойны.
Я вижу: любишь ты, -- но где любимый?
Здесь двое, что одним огнем палимы!"
Услышав эти жаркие слова,
Смутилась Вис прекрасная сперва,
Внимая с плачем скорбному рассказу,
Ответила кормилице не сразу.
Безмолвная, задумалась тогда,
Поникла головою со стыда,
И наконец ответила, вздыхая:
"Украшена стыдом душа людская.
Придворному Хосров сказал отменно:
"Бесстыжему и море по колено!"
Была бы ты стыдлива и мудра,
Так не плела бы всякий вздор с утра,
Мне и Виру в тяжелую годину
Не изменила бы, служа Рамину!
Его тоской нельзя меня растрогать, --
Скорее станет волосатым ноготь!
Годами старше ты, а я моложе,
Ты мне как мать, а я как дочь. И что же?
Мне стать бесстыжей? Но судьба казнит
Ту женщину, что потеряла стыд!
Ужель внимать должна я лжи презренной?
Как я возмущена твоей изменой!
Пусть горе и тоска мне давят душу,
Пусть я слаба, -- но чести не нарушу,
Хоть потеряю счастье и удачу,
Хоть навсегда надежду я утрачу!
А если твой Рамин красив и строен
И в Мерве самый он искусный воин,
То пусть он служит брату-господину,
А ты не будь служанкою Рамину!
Не нужен мне Рамин, хотя пригож,
Не муж он мне, хоть на Виру похож.
Деньгами -- он, ты -- предложеньем грязным, --
Не обольстите вы меня соблазном.
Впредь не внимай любовной болтовне,
А выслушав, не приноси ко мне.
Тебе б его с негодованьем встретить,
Суровой отповедью бы ответить!
Сказал мобед Хушангу: "Знай, что прав я,
Для женщин похоть -- выше добронравья,
Идут, несовершенны от рожденья,
Путем позора ради наслажденья.
Теряют разум и стремятся пасть,
Как только вдруг на них нахлынет страсть."
Подумай, посмотри, как похоть губит
Ту женщину, что наслажденья любит.
Ей посулят, -- она принять готова
Посул, и лесть, и вкрадчивое слово.
Мужчина что захочет, то возьмет, --
Он расставляет тысячи тенет:
Ведь женщина для вожделенья плоти --
Легчайшая добыча на охоте!
Орудия мужчин разнообразны:
Увещеванья, клятвы и соблазны.
То победят мольбой, то песней грустной,
То силою, то ласкою искусной.
Но стоит женщине в силок попасть,
Как сразу в похоть превратится страсть.
Тогда, ее погибели виновник,
Заносчивым становится любовник.
Любовь, ты скажешь, сожжена дотла,
Где было пламя, там теперь зола.
Она для соблазнителя -- блудница,
И он ее с презреньем сторонится.
А женщина, несчастна и упряма,
Сама запутается в путах срама.
Он свысока униженную ранит,
Лук издевательства над ней натянет.
И он, всего добившись, к ней жесток,
И ей уже привычным стал порок.
Ей от любви осталось только горе,
И гнев любовника, и жизнь в позоре.
Надежды и желанье сладких нег
Растают, как на жарком солнце снег.
Влюбленная, она в цепях желаний
Подобна раненной смертельно лани.
То мужа и родных она боится,
То ей страшна всевышнего десница.
Здесь -- горе и позор, а в преисподней --
Огонь вдали от милости господней!
Идя туда, где шахов не найдем,
Где спросят о хорошем и дурном,
Ужели я низринусь в эту грязь,
Чтоб жить, стыдясь людей, творца боясь?
Ужели поступлю, как хочет бес,
Чтоб кара на меня сошла с небес?
Узнав, что я такая, все, бесспорно,
Моей любви тотчас рассеют зерна.
Одни, любовью воспылав земною,
Все отдадут, чтоб насладиться мною,
Другие грешницу осыплют бранью,
Меня подвергнут злому осмеянью.
Но где же, если по рукам пойду,
В конце концов я окажусь? В аду!
Ужели изберу такой удел,
Чтоб вечный ужас мною овладел?
Нет, лучше в разуме найду приют,
Пусть правда и добро меня ведут.
Надеюсь я на божью благодать:
Лишь на творца нам надо уповать!"
Кормилица, поняв, что безуспешна
Ее затея, ибо Вис -- безгрешна,
Сказала ей, пойдя другим путем:
"Не там, где ищем, счастье обретем.
Нас движет всех вращение судьбы,
Именование людей -- "рабы"!
Ты думаешь, что смелые слова
Отнимут мощь и мужество у льва?
Иль ты таким владеешь ремеслом,
Что куропатку сделаешь орлом?
Мир не зависит от твоих стараний,
Все наверху предписано заране.
Наш путь предуготован, предуказан,
С своей судьбой навеки смертный связан.
Ты от Виру отторгнута судьбой,
Судьбой Шахру разлучена с тобой,
Судьба тебя унизит и возвысит, --
Твой путь и ныне от судьбы зависит."
"Пусть так. Судьба, -- сказала Вис в ответ,
Несет нам зло и благо, тьму и свет.
Но, сделав зло, мы только зло добудем,
Зло возвращается к зловредным людям.
Шахру сочтем первопричиной зла:
Невесту шаха сыну отдала!
Мы неповинны, а на ней вина,
Мне и Виру зло принесла она.
Я обесславлена, он обесславлен,
И я раздавлена, и он раздавлен.
Хороший получила я урок
И прокляла порочных и порок.
Зачем самой себе мне быть врагом
И на судьбу свою пенять потом?
Ужель тогда судьба пошлет мне счастье,
Когда приму в дурных делах участье?"
Кормилица ответила: "Не сын,
Не родич мне прославленный Рамин,
Чтоб я трудилась для него, как мать,
Его любви стараясь помогать.
Но если он найдет опору в боге,
То что плохого будет в той подмоге?
Слыхала ль ты, что говорил мудрец?
"Во всяком деле всемогущ творец."
Бог создал мир, и нас, и нашу веру,
Делам, вещам -- всему нашел он меру.
Ты посмотри, глаза раскрой пошире, --
Есть много удивительного в мире.
Бог превращает злых и лживых -- в честных,
Богатых -- в нищих, в странников безвестных,
В развалины -- чертоги и твердыни,
И в цветники -- бесплодные пустыни.
Становятся сановники рабами,
Становятся невольники царями.
Ты горечи отведала в любви?
Так суждено, ты с горечью живи.
А станешь ты любимицей судьбы, --
Исполнит небо все твои мольбы.
Здесь бесполезны знанье, ум, здоровье,
Предосторожность или хладнокровье,
Ни мудрость не важна, ни безразличье,
Ни золото, ни имя, ни величье,
Ни хитрость, ни искусство, ни господство,
Ни благочестие, ни благородство,
Ни круг друзей, ни смысла ясный свет,
Ни родина, ни родичей совет.
Приходит страсть, и нет страшнее боли, --
Но покориться надо поневоле.
"Она права", -- ты скажешь про меня.
Ужели дым взовьется без огня?
Когда сильней полюбишь, чем теперь,
Мои слова похвалишь ты, поверь.
Тогда поймешь, увидишь ясно вдруг,
Кто я тебе -- иль враг, иль добрый друг.
Увидишь: все, что станется с тобой,
Заране предначертано судьбой."
После долгих уговоров кормилице наконец удается склонить
сердце Вис к Рамину.
Однажды во дворце у властелина
Шел пир -- на счастье юного Рамина.
Сверкали звезды, месяц и заря --
Красавицы и воины царя,
Все -- знатные, и все -- друг друга краше,
Тюльпанами в руках пылали чаши.
Как щедрой влагой облако полно,
Так щедрым счастьем разлилось вино.
Князья, военачальники, вельможи
На яркие созвездия похожи,
Как солнце среди них -- Рамин высокий,
Глаза -- нарциссы, как шиповник -- щеки.
Уста -- как виноградная услада,
А кудри -- словно гроздья винограда.
Он вырос, как цветник растет весной,
Он -- кипарис вблизи воды речной.
Он узок в поясе, и узок рот,
И сердце сузилось из-за невзгод!
Он пировал и чанг держал в руке,
Но был он -- как утопленник в реке.
От страсти и вина он пьян вдвойне,
Его тоска -- в разлуке и в вине.
Как золото, от пьянства лик расплавлен,
Нет, горечью любви Рамин отравлен!
Лицо любимой для него -- вино,
Ее дыханьем сердце сожжено!
Явилась Вис в цветник, сама в цвету,
Цветению даруя красоту.
Кормилица, не пожалев труда,
Обманом привела ее сюда.
Сквозь щелку посмотрев с навеса вниз,
Она сказала луноликой Вис:
"Душа моей души! Скажи, царица,
Кто может красотою с ним сравниться?
Лишь твой любимый на него похож,
Как этот витязь, лишь Виру хорош!
Сама весна в его чертах жива,
Лицо -- изображенье божества!
Тебе такой возлюбленный под стать,
Такой тобою вправе обладать."
Как только Вис взглянула на Рамина,
Слились душа и тело воедино.
Внимательнее посмотрела вновь, --
К Виру забыла верность и любовь!
Подумала: "Что, если, мной ценим,
Он сделался б возлюбленным моим?
Покинули меня супруг и мать.
Ужели я в огне должна сгорать?
К чему мне одиночество в неволе?
К чему терпеть? Я из железа, что ли?
Найдется ли утешнее услада?
Отказываться от него не надо!"
Так думала она, душой болея,
О времени прошедшем сожалея.
Сгорая от любви необычайной,
С кормилицей не поделилась тайной.
Сказала: "Подтвердился твой рассказ, --
Он в жизни даже лучше во сто раз.
Рамин умен, красив и благонравен,
Виру судьбой блистательною равен,
Но то, что ищет, -- не найдет, не встретит:
Я та луна, что для него не светит!
Его недугом не хочу болеть,
От страсти не хочу терзаться впредь.
Не надо мне страданий и стыда.
Зачем ему заботы и беда?
Красавицу найдет по божьей воле, --
Забудет обо мне, о прежней боли!"
С навеса цветника спустилась Вис.
Над миром -- ей казалось -- мрак навис.
Казалось: близко злого дива запах,
Ее душа -- в его когтистых лапах,
Он отнял силу тела, краску щек,
Из сердца он терпение извлек.
Сильна, но и робка была любовь, --
Из сердца начала сочиться кровь.
То страсть горит в глазах огнем безумья,
То в голову приходят ей раздумья,
То говорит: "Зачем дрожать заране?
От вражеских избавлюсь посяганий!
Зачем отказываться от любви
И сдерживать желания свои?
О нет, бежать от страсти нет причин,
Когда влюбленный честен, как Рамин!"
То стыд со страстью расправлялся разом,
И ей давал советы ясный разум.
Ей было страшно сделаться бесчестной
И трепетать пред карою небесной.
Боялась в преисподнюю попасть, --
Сильнее были стыд и страх, чем страсть.
И каялась она, что полюбила,
И господа о помощи молила.
Твердило сердце, тверже становясь,
Что станет преступленьем эта связь.
Ее пугало вожделенья ложе,
Ей честь была любимого дороже.
Так воцарились в сердце справедливость,
И божий страх, и разум, и стыдливость.
Не ведала кормилица, что честь
Она любви решила предпочесть.
Кормилица отправилась к Рамину:
"Ветвь радости украсила равнину,
И стала Вис уступчивей немного,
Ослабло горе, улеглась тревога.
Твоею станет Вис, я верю в это, --
На древе счастья жди плода и цвета."
Рамин обрадовался, как мертвец,
Что оживал -- и ожил наконец.
Поцеловал он перед мамкой землю.
"О мудрая, -- сказал, -- тебе я внемлю!
От смерти ты меня спасла, я чту
Венца превыше эту доброту.
Достойна чистота твоя наград,
Пускай господь воздаст тебе стократ.
Я должное воздам твоим трудам,
Когда всю душу я тебе отдам.
Тебе я сын теперь, а не чужой,
Так будь мне матерью и госпожой!
Я все твои исполню повеленья,
Жизнь за тебя отдам без сожаленья.
Отныне ты распоряжайся мной,
Моим деяньем, честью и казной."
Любезных слов он много произнес,
Ей три мешка динаров преподнес
И золотой ларец, что шахам нужен, --
Шесть нитей было в том ларце жемчужин,
Хранил немало мускуса ларец
И золотых, с алмазами, колец.
Кормилица даров не приняла.
"О ты, -- сказала, -- чья судьба светла!
Рамин, люблю тебя не ради злата,
Ведь я сама достаточно богата.
Для глаз моих ты -- радостней зари,
Не деньги, -- нежный взгляд мне подари!"
Лишь перстенек дешевый, без рубина,
Она взяла на память у Рамина.
Старый шах Мубад отправляется в Кухистан. Рамин, прикинувшись больным,
остается в Мерве. Кормилица пользуется случаем и приводит Рамина к Вис
в уединенный сад. Вис в отчаянии, она считает себя опозоренной. Рамин
клянется ей в верности. Они проводят время в любовных наслаждениях.
Когда к Мубаду вести прилетели
О том, что встал уже Рамин с постели,
К нему гонца отправил шах: "В печали
Мы без тебя томились и скучали.
С тоскою начинали мы игру,
Грустили на охоте, на пиру...
Давай начнем охотиться вдвоем,
В забавах с сердца ржавчину сотрем!
На землю Мах уже пришла весна,
Ее поля сияют, как луна.
Гора Арванд, без шапки соболиной,
Вся в изумруде, встала над долиной.
Окраскою похожи на тюльпаны,
Среди тюльпанов прячутся джейраны.
Так разлилась вода весною ранней,
Что леопард ловить не может ланей.
Прочтя письмо, ко мне ты поспеши,
Весне возрадуешься от души!
Возьми с собою Вис в ее края:
По ней скучает мать сильней, чем я."
Велел Рамин, чтоб начала греметь
Походных труб торжественная медь.
Он весело простился со столицей,
Пустился в путь, любуясь чаровницей.
Как только он вступил на землю Мах,
К нему навстречу с войском вышел шах.
А Вис приехала к Шахру, объята
Смущеньем и стыдом при виде брата.
Их встреча радостной была, но вскоре
Ее веселье превратилось в горе,
Затем, что не было Рамина рядом,
Что не ласкал ее любимый взглядом.
В пути иль возле шаха-властелина
Лишь изредка смотрела на Рамина,
Но что ей тайных взглядов красноречье, --
Она с возлюбленным искала встречи!
Она такой любовью загорелась,
Что без Рамина жить ей не хотелось.
Сильней, чем в брата в первый раз, она
Была теперь в Рамина влюблена.
Так месяц пировал Рамин с царем, --
Играли и охотились вдвоем.
Однажды, для охоты и забавы,
В Мугань решил поехать царь державы.
Спал шаханшах, и Вис была с Мубадом,
Томился шах по ней, лежащей рядом,
Ни разу с нею сблизиться не мог,
Затем, что на дверях висел замок.
Кормилица прокралась к ним тайком,
Шепнула: "Вис, ты спишь со стариком,
А твой Рамин, для битвы, для охот,
В страну армян готовится в поход.
Уже полки, его покорны воле,
Походные шатры выносят в поле.
Уже небесный потрясают кров
Литавров гром и меди трубный рев.
И если хочешь увидать скорее
Лицо, что шелка нежного нежнее, --
Давай из спальни выберись потише,
Ты на желанного посмотришь с крыши,
Пройдет он мимо, как твоя судьба,
С ним стрелы, сокола и ястреба.
Он унесет с собою на охоту
Твою любовь и боль, мою заботу."
Но шах не спал. Забыв про сон целебный,
Внимал он этой речи непотребной.
Разгневанный, вскочил и сел на ложе,
На разъяренного слона похожий,
И на кормилицу обрушил брань:
"Ты подлая, ты низкая, ты дрянь,
Гнушается тобою, сводней, всякий,
Ты хуже, гаже, мерзостней собаки!
Схватите эту суку-потаскуху,
Зловонную, блудливую старуху!
Я накажу преступницу по праву,
Я учиню кормилице расправу,
Пусть небо на Хузан посмотрит с гневом
И только град пошлет его посевам!
Хузан -- страна греха, распутства, блуда,
Все, что злокозненно, идет оттуда!
Хузан из бедных делает развратных,
Хузан в зловредных превращает знатных,
Лишь подлость и разврат живут в Хузане,
Хузанцы рождены для злодеяний.
Кому нужна кормилица от них?
Все молоко пусть выльется у них!
Шахру взяла кормилицу -- и сразу
В свое жилище принесла заразу.
Кормилица -- хузанка? Право слово,
Взяла бы лучше в сторожа слепого!
Коль ворона в поводыри возьмем,
На кладбище придем прямым путем!"
Затем сказал: "О ты, что так красива,
О ты, чье имя -- Вис -- есть имя дива!
Нет у тебя ни чести, ни стыда,
А разума не видно и следа.
Ты в срамоте предстала нашим взорам,
Меня и нас покрыла ты позором.
Ты грязной отплатила мне изменой,
В глазах людей ты сделалась презренной.
Тебя друзья, родные не простят,
И мать, и даже твой любимый брат!
Заставила ты близких осрамиться,
Свой дом ты запятнала, как блудница.
Сошлась ты с дивом, злобным и проклятым,
Коль мамку избрала своим вожатым.
Ведь начинает танцевать с пеленок
Под музыку учителя ребенок!"
Затем к Виру отправил он посла,
Поведал про нечистые дела.
Так повелел он: "Образумь сестру,
Ты утюгом пройдись по ней, Виру,
А заодно ты накажи как надо
Кормилицу, исполненную смрада.
Не то, боюсь, я в гневе изувечу,
Сверх всякой меры подлых искалечу.
Вис ослеплю, распутство вырвав с корнем,
А мамку мы на виселице вздернем.
Рамина прогоню я на чужбину,
Забуду, что я братом был Рамину,
От этих трех свою страну очищу,
Не подпущу их к своему жилищу!"
Но Вис -- гляди! -- сверкая лунным блеском,
Ответила владыке словом резким:
Хоть устрашилась бесконечным страхом, --
В ней срама не осталось перед шахом.
На пышном ложе выпрямилась вдруг,
Являя шаху свет хрустальных рук,
И молвила: "Зачем, о шах могучий,
Меня пугаешь карой неминучей?
Во всем ты прав. Я счастлива, поняв,
Что ты со мною прям, а не лукав.
А ныне -- хочешь -- ослепи меня,
Иль звери пусть сожрут в степи меня,
Иль пусть в тюрьме твою познаю кару,
Иль пусть пойду, босая, по базару, --
Люблю Рамина, плача и греша:
Я и моя душа -- его душа!
Для глаз моих -- он светоч негасимый,
Мой друг, мой царь, мой разум, мой любимый!
Душа с любовью к милому слилась,
Вовек нерасторжима эта связь.
Не кончится моя любовь к Рамину,
Пока сама сей мир я не покину.
Дороже мне, чем Мерв и Махабад,
Его высокий стан и нежный взгляд.
Мне солнце и луна -- его ланиты,
В его глазах мои надежды слиты.
Он мне милее, чем Виру, мой брат,
Он матери дороже мне стократ!
Призналась я во всем, тебе открылась,
Теперь яви мне кару или милость.
Ударь меня, повесь или убей --
Не отступлюсь я от любви моей!
Ты и Виру -- мои владельцы оба,
Я знаю, смертоносна ваша злоба,
Сожжет меня Виру иль цепью свяжет, --
Все будет правильно, что он прикажет.
А ты меня на всей земле прославишь,
Когда меня кинжалом обезглавишь:
Мол, душу отдала за друга смело...
Да я бы сотни душ не пожалела!
Но до тех пор, пока, вселяя страх,
Свою добычу лев когтит в лесах,
Кто в логово ворвется, в эту пасть,
Чтоб у него детенышей украсть?
Кто посягнет на жизнь мою, пока
Живет Рамин, чья участь высока?
Есть океан безмерный у меня, --
К чему ж страшиться грозного огня?
Ты с милым разлучить меня бы смог,
Когда бы ты людей творил, как бог.
Ты предо мной бессилен. Знай заране:
Я не боюсь ни смерти, ни страданий!"
Разгневан был и потрясен Виру,
Когда свою он выслушал сестру.
Он потащил ее скорее в дом,
Сказал: "Наш род покрыла ты стыдом!
Смотри, с царем царей ты дерзко споришь,
Себя позоришь и меня позоришь,
При мне и при царе, не зная срама,
В любви к Рамину признаешься прямо!
Но чем тебе понравился, однако,
Рамин -- пустой повеса и гуляка?
Чем он гордится? Сладкозвучной лютней
Да песенкой, которой нет распутней!
Игрой он тешит пьяниц всей столицы
Да сказывает сказки, небылицы.
Он вечно пьян, криклив, его занятье --
Закладывать виноторговцам платье.
Его друзья -- ростовщики-евреи:
Они для забулдыги всех милее!
Мне странно, что влюбилась ты в такого,
Что ты страдаешь ради пустослова.
Теперь ты вспомни стыд, побойся бога,
Не то судьба тебя накажет строго.
Есть у тебя -- ты вспомни -- брат и мать.
Ты хочешь их позором запятнать?
Ты горе принесла родным и близким,
Не оскорбляй их поведеньем низким.
Не поддавайся дивов наважденью,
Из-за Рамина не стремись к паденью.
Рамин -- твой сахар, сладкий мед манящий,
Но все же вечный рай гораздо слаще.
Я все сказал. Тебя предостерег.
Подумай. Над тобой -- супруг и бог."
Так говорил Виру своей сестре,
Что плакала на утренней заре.
"О брат, -- сказала Вис, -- ты прав, ты прав,
Одно лишь древо истины избрав,
Но я повержена в такое пламя,
Что не помочь мне добрыми словами.
Смертелен так любви моей недуг,
Что не спасет меня ни брат, ни друг.
Что было -- было. Вот судьбы приказ.
Что пользы мне от слов твоих сейчас?
Пусть буду заперта я на замок,
Но вор уже похитил все, что мог!
Рамин меня сковал своею страстью,
Мне из оков не вырваться, к несчастью!
И если ты мне скажешь: "Выбирай,
Что дать тебе, -- Рамина или рай", --
Рамина изберу, клянусь я ныне,
Рай для меня -- в возлюбленном Рамине!"
Решил Виру, что надо перестать
Пред нею бисер без толку метать.
Сестру покинул, чувствуя тревогу,
Дела обоих поручая богу.
Лишь солнце покатилось в нужный срок,
Как будто мяч рукой толкнул игрок,
Шах самых знатных кликнул поутру,
Чтоб на ристалище начать игру.
На левой стороне был царь царей,
Он двадцать возглавлял богатырей,
И у Виру на правой стороне
Отважных -- двадцать, каждый -- на коне.
На стороне царя -- Рафед, Рамин,
На стороне Виру -- Аргуш, Шарвин.
Средь игроков немало ты найдешь
Сановников, воителей, вельмож.
Взметнулся мяч, -- игра кипела бурно,
Его подбрасывали до Сатурна!
В тот день за превосходную игру
Хвалили все Рамина и Виру.
Они средь игроков искусных, славных
В игре с мячом себе не знали равных.
С дворцовой крыши, засверкав зарей,
Вис любовалась ловкою игрой, --
Рамина, брата видела успех:
Они понравились ей больше всех.
И на душе ей стало тяжело,
Лик побледнел, нахмурилось чело.
Как в лихорадке задрожала Вис, --
Так на ветру трепещет кипарис.
Как бисер, на глазах блеснули слезы,
Ланит прелестных увлажнились розы.
Сказала ей кормилица умильно:
"Ужели ты пред сатаной бессильна?
Зачем с душой своей ведешь борьбу?
Зачем ты жалуешься на судьбу?
Иль ты не дочь Шахру, дитя Карана?
Твой муж -- Мубад, Виру -- твоя охрана!
Иль ты -- не наша Вис, мечта великих?
Иль ты не солнце средь месяцеликих?
Иль ты не стала госпожой Ирана?
Хозяйкой, славой и душой Турана?
Вступаешь, как владелица, в Иран,
Твоим подножьем стелется Туран!
Тебя ревнует солнце, а луна
К тебе, красивой, зависти полна.
Твоей самодержавной красотой
Пленен Рамин, красавец молодой.
Пройдет любая боль твоя, кручина,
Как только ты посмотришь на Рамина!
Ему земля желает покориться,
А ты -- луна, ты для небес царица.
Зачем же плачешь, бога упрекая,
Что дал тебе, живой, -- блаженство рая?
Не смей роптать на бога. Учит опыт,
Что до беды доводит этот ропот.
Чего ж еще желаешь ты от бога?
И так ты получила слишком много:
Богатство, прелесть, молодость и власть,
И юноши пленительного страсть!
Чего ж еще ты хочешь, с сердцем споря?
Желать сверх меры -- значит жаждать горя!
Опомнись. Жребий свой благослови
И наслаждайся радостью любви.
Бесчувствием не огорчай Мубада,
Равно и брата обижать не надо.
Обиды -- капли влаги -- хлынут скопом,
И дождь обид окажется потопом!"
Сказала Вис, душиста, как весна,
Светла, как солнце, как платан, стройна:
"К чему твоя пустая болтовня?
Кто ж добывает воду из огня?
Давно известно знатокам войны:
Легко на бой смотреть со стороны!
Давно известно слово золотое:
"Нам горе не дано понять чужое."
Я -- пешая, ты -- скачешь на коне.
Так можешь ли понять, как трудно мне?
Смертельно я больна, а ты здорова, --
Здоровый может ли понять больного?
Мой муж -- владыка всех земных держав,
Но у него дурной и злобный нрав.
Такие свойства нам противны в муже,
Но горе, если он и стар к тому же!
А если будет мать со мной грозна,
Тот гнев -- чужая для меня казна.
А если брат -- как месяц в вышине,
То от него какая польза мне?
А если мой Рамин красив и строен,
То он любви, обманщик, недостоин:
Сама ты знаешь, он сладкоязык,
Но верным быть любимой не привык.
Послушаешь его, -- уста, как мед,
Распробуешь его, -- он горький плод!
Сто обо мне грустят, сто влюблено,
А друга одного мне не дано!
Есть у меня любовник, брат, супруг,
Но я в огне -- и никого вокруг!
Мужья у прочих женщин не такие,
И у других -- любовники другие.
Что мне такой любовник иль супруг?
От них в душе лишь горе и недуг.
К чему мне таз от вражеских щедрот?
В него мою же кровь мой враг сольет.
Не будь судьба так жестока со мной,
Виру была б я верною женой.
Не зналась бы с Рамином и Мубадом,
С друзьями, что стоят с врагами рядом!
Один со мной -- как язва в сердце хрупком,
Другой со мной -- как молот с тонким кубком.
У одного язык и сердце -- розны,
А у другого то и это -- грозны."
Прекрасен Хорасан -- цветущий край.