Рамин-безумец тестя не заметил:
Кто полюбил, тот разумом не светел!
Но слышал все его слова Рафед.
Он подошел и произнес привет.
Спросил: "Зачем ты, светоч славных, стонешь,
Как будто ты кого-нибудь хоронишь.
Тебе какого дара не дал бог?
Иль ты от злобы дивов изнемог?
Ты разве не глава богатырей?
Ужель твой брат -- не солнце всех царей?
Хотя еще не сел ты на престол,
Ты всех владык величьем превзошел.
Зачем же думаешь о всяком вздоре,
Зачем свой день оплакиваешь в горе?
Ты молод и могуч, как властелин.
Чего еще тебе желать, Рамин?
Ты на судьбу не жалуйся напрасно,
Чтобы она не стала впрямь несчастна.
Кто шелковой подушкой пренебрег,
На прахе пусть лежит среди дорог!"
Рамин промолвил горестное слово:
"Увы, здоровый не поймет больного!
Моим стенаньям внемлешь, как глухой,
Мою болезнь считая чепухой.
Какое счастье жить вблизи родных,
Какое горе быть вдали от них!
Сорви одежду -- вздох услышишь ткани,
Отрежь лозу -- услышишь боль страданий,
А я, живой, ужели меньше значу?
Из-за разлуки с близкими я плачу!
Тебе в Гурабе каждый -- сын и родич,
Ты у себя, не по чужбине бродишь,
Всем по сердцу, ты всей стране знаком,
А я для всех остался чужаком.
Пусть чужеземец -- господин, владелец,
А все-таки тоскует, как пришелец.
Не надо мне чужих, богатых стран,
Мне родина -- как снадобье от ран.
Здесь много светлых радостей вокруг,
Но мне милей один старинный друг.
Хочу я долг исполнить человечий,
Поэтому хочу я с другом встречи!
Порой тебе завидую до боли:
Ты странствовал, охотился ли в поле,
В счастливый час приехал ты домой, --
Жена, и дети, и родня -- с тобой.
Воистину чудесные мгновенья!
В одной цепи вы связаны как звенья.
Все бегают, смеясь, вокруг тебя,
Отца, супруга, родича любя.
А для меня твоя страна -- чужбина:
Ни близких, ни возлюбленной, ни сына!
А был и я владельцем тех даров,
Знавал и я подругу, отчий кров,
От близких столько видел я добра...
Какая светлая была пора!
Пора, когда любовь меня связала,
Когда меня подруга так терзала!
То был ее нарциссами обижен,
То был ее тюльпанами унижен,
Но что теперь, когда мой дух скорбит,
Милей мне прежних болей и обид?
Прикусывал я в ярости губу
И все-таки благодарил судьбу!
О, эти примиренья после ссоры,
Вслед за насмешкой -- ласковые взоры!
О, поцелуи с клятвами в придачу,
Прелестный гнев, предшествовавший плачу!
О, счастье -- каждый день по двести раз
Благодарить творца за каждый час!
О, неожиданные перемены --
То стон унылый, то восторг блаженный!
О, счастье -- каяться, что виноват,
И тысячу похвал воздать подряд!
То кудри ей погладить в тишине,
То пояс дать ей завязать на мне...
А если не откинет покрывало, --
В тот день, как пленник, я томлюсь, бывало.
Но этот день, как незакатный свет,
Прощенье возвещал за гневом вслед.
Трепещущий, страшился я не раз
Цветов ее ланит, нарциссов глаз.
Но что нарциссов нежные угрозы?
Но разве могут быть врагами розы?
Нарциссы ранят, полные причуд,
А розы утешенье принесут!
Я шел среди тюльпанов и жасминов,
Я пил вино, все горести отринув.
Помимо страсти, я не знал занятья,
Лишь для любимой раскрывал объятья.
Так было, -- и живи любовью этой,
Так было, -- и не жалуйся, не сетуй!
Вот мой рассказ о днях испепеленных.
Я самым был счастливым из влюбленных.
Казался лик ее горою роз,
Амбаром амбры веяло от кос.
То я вином, то ловлею волнуем,
То счет теряю жарким поцелуям.
То вдруг решу: я больше не влюблен,
Любовью я унижен, оскорблен,
Но счастлив был, -- всю правду я открою,
Хотя и горько сетовал порою.
Но горе в том, что горя нет былого,
Скорблю о том, что не скорблю я снова!"
Рафед, едва вернулся он с охоты,
Не скрыл от дочери своей заботы.
Сказал: "Я в душу заглянул Рамину,
Сорвал я с вероломного личину.
Ты можешь быть ему женой примерной,
Любить его любовью вечной, верной,
Но он змея, чье смертоносно жало,
Он волк: его клыки -- острей кинжала.
На горьком древе горькие плоды
От сладкой не изменятся воды!
Сто раз соедини свинец и медь,
А золота не будешь ты иметь.
Сто раз ты лей смолу в огонь, -- смола
Не будет все ж, как молоко, бела.
Живи Рамин как честный человек --
Он сохранил бы верность Вис навек.
Но если Вис он предал и Мубада,
То и тебе водиться с ним не надо:
Он, пресыщаясь, алчет перемены,
Как лев жестокосердый и надменный.
Ты по неведенью, других не зная,
С ним сочеталась, дочь моя родная!
Искать его любви и доброты --
Что на сухом песке сажать цветы.
Неверного зачем ты приласкала?
Иль в опиуме сахар ты искала?
Но если так случилось, и всевышний
Так предсказал, -- то жалобы излишни!"
...Рамин с охоты прискакал домой,
Пронзен любовью, словно лань -- стрелой.
Он, загнанный как дичь, нахмурил брови,
Казалось, что глаза -- источник крови.
На пиршестве с поникшей головой
Сидел он -- будто бы мертвец живой.
С ним рядом -- Гуль, чьей прелести -- хвала,
Что ярче всех кумиров расцвела.
Она стройна, как тополь молодой,
Но в нем огонь, что не залить водой.
Светла, как двухнедельная луна,
Которая, как лилия, нежна.
Всех обжигают щеки чаровницы,
Как стрелы, поражают всех ресницы.
Но был Рамину лик ее не нужен,
Как мертвецу не нужен клад жемчужин.
То был не человек живой, а тело:
Жить без любви душа не захотела!
Он полагал, что никому вокруг
Не видно, что гнетет его недуг,
Страдал он, вспоминая о любимой,
И говорил себе, тоской томимый:
"Как хорошо с возлюбленной вдвоем,
О юность, на пиру сидеть твоем!
А этот пир -- уныньем напоен,
Он для меня мрачнее похорон.
Наверно, думает моя жена,
Что радости душа моя полна, --
Не знает Гуль, что втайне боль сокрыта,
Что сердце бедное мое разбито.
А Вис, наверно, думает сейчас,
Что все забыл я, с нею разлучась, --
Не знает Вис, что я горю в огне,
Что к ней любовь сильней любви к жене.
Мне кажется, что Вис я слышу речи:
"Неверный скрылся от меня далече,
С другой сейчас он делит нежный жар,
Шумит в его душе любви базар!"
Не знает Вис, что я -- пусть люди вздрогнут! --
Как завиток ее кудрей, изогнут.
Судьба, куда ведешь меня, куда?
Скажи, что мне сулишь, моя звезда?
Хочу взглянуть на тополь благовонный,
На месяц, даром речи одаренный.
Нет в мире угнетателей, ей равных,
Нет равных мне среди рабов бесправных!
Я ствол, что молнией стыда расколот,
Я сталь: меня дробит страданья молот.
Я снег: я таю от ужасных зол.
Зачем же груз тащу? Иль я осел?
Пойду и жемчуг в руднике найду:
Развею, может быть, свою беду.
Недуг мой в том, что нет со мной подруги,
Я буду с ней -- забуду о недуге.
Что за болезнь, когда ее причина
Одна лишь может исцелить Рамина!
Она -- моя болезнь, мое здоровье.
Чтоб жить, нужна мне встреча: вот условье!
Зачем вести со счастьем вечный бой?
Зачем с собой бороться и с судьбой?
Зачем от лекаря мне прятать рану?
Скрывая рану, я слабее стану!
Нет, больше с сердцем ссориться не буду,
Я тайну сердца разглашу повсюду.
В разлуке я тону, как в водоверти:
Спор с сердцем для меня -- предвестник смерти.
Пойду и ей скажу то, что скажу:
Разжалоблю, быть может, госпожу.
Но страшно мне идти с такою раной:
А вдруг умру на полпути к желанной?
Но пусть умру, -- я должен к ней идти,
Чтоб умереть на радостном пути.
В могиле на краю дороги лягу, --
Пусть знает мир, как я стремился к благу.
Присядет у моей могилы странник,
Мой прах слезами оросит изгнанник,
И, огорчен мученьями моими,
Добром несчастного помянет имя:
"Убит разлукой, здесь лежит скиталец.
Да будет принят господом страдалец!"
Всегда скиталец со скитальцем дружит,
Один другому памятником служит,
Им доля незавидная досталась,
И чувствует один к другому жалость.
Мне смерть тогда лишь принесла бы стыд,
Когда б врагом при бегстве был убит,
Но смерть из-за возлюбленной по праву
Мне принесет величие и славу.
Слонов и львов я побеждал не раз.
Я подвигами воинов потряс.
Я уничтожил недругов немало,
И мощь моя леса дружин ломала.
Судьба склонялась пред моим копьем,
А небосвод был под моим конем.
Что я творил с врагом, влеком войной,
Сейчас разлука делает со мной.
Я в плен захватывал врагов суровых, --
Теперь я сам в плену любви, в оковах.
Смерть не настигла бы меня, когда б
В разлуке я в тенетах не ослаб.
Не ведаю, что ныне предприму.
Как мне уйти отсюда одному?
Уйти без войска, тайно, а иначе
Не будет на пути моем удачи.
Как только с войском двинусь я назад,
Проведает об этом шах Мубад,
Меж мной и Вис поставит вновь преграды, --
Не будет мне на родине отрады.
Но страшно одному в такую пору:
Снег серебром покрыл и дол и гору,
Размыты все пути в степях теперь,
И спрятались и дичь и хищный зверь.
Завьюжена, заснежена столица.
Камфарноцветный дождь шумит, струится.
Как я один отправлюсь в путь далекий
Сквозь вихрь и снег, в такой мороз жестокий?
Но если Вис враждебна, -- это хуже
Тяжелого пути и лютой стужи.
Вдруг не увижу Вис и не услышу,
Не выйдет луноликая на крышу,
Ворота предо мною не откроет,
Не исцелит меня, не успокоит!
Останусь я за дверью в день холодный,
Останусь без надежд, с душой бесплодной.
Увы, мой меч, и стрелы, и аркан!
Увы, отвага, имя, знатный сан!
Увы, мой конь и бранные доспехи!
Увы, друзья и ратные успехи!
Сложилась так судьба моя сейчас,
Что помощи я не прошу у вас.
Нет, не страшат меня мечей удары,
Мне не грозят ни шахи, ни кайсары, --
Мне страшен лик, отнявший мой покой,
Грозит мне сердце гневом и тоской.
Как это сердце я смягчу теперь?
Как я раскрою запертую дверь?
Но сердцу своему скажу: "Доколе
Ты будешь ныть и мучиться от боли?
Всех приласкать стремишься, позабавить
И лишь меня, меня в огне расплавить!
То будто я в воде, а то в огне.
Тоскую днем, не спится ночью мне.
Не для меня -- сады, опочивальни,
Ристалища не тешат дух печальный.
Я не могу по полю мчаться вскачь,
Я не могу играть с друзьями в мяч,
Я не могу сражаться ради славы,
Я не могу ценить пиры, забавы,
Я не могу собрать вельмож и знать,
Я не могу красавицам внимать.
Не песен, не сказаний древних строки, --
Я слышу день и ночь одни упреки.
В Кирмане, Хузистане, Кухистане,
В Табаристане, Рее, Хорасане, --
Я притчей во языцех стал везде,
Везде толкуют о моей беде.
Рассказы о моей злосчастной доле
Услышишь у реки, в широком поле.
В горах слагают обо мне стихи,
В степях заводят песню пастухи.
Мужчинам на базаре, женам -- дома, --
Всем повесть о любви моей знакома.
Меня посеребрила седина,
Разлукою душа омрачена, --
Я разлучен с кумиром черноглазым,
Ушли мое терпенье, сон и разум.
Я пожелтел, как золотой динар,
Я ослабел, как будто стал я стар,
Пяти шагов не пробегу, а лук
Из обессиленных роняю рук.
Я думаю, садясь на скакуна,
Что надломилась у меня спина.
Иль стал мой стан железный -- восковым,
А мой кулак гранитный -- шерстяным?
Как я, мой конь в конюшне стал старее,
А был онагра быстрого быстрее.
Я с барсами не мчусь по следу дичи,
Я с соколами не ищу добычи,
Я с юными гребцами не борюсь,
Я бражников осилить не берусь.
Ровесники мои живут, не тужат,
То скачут на конях, то с негой дружат,
Милы одним красавицы в саду,
Другие склонны к ратному труду,
Одним нужны забавы и веселье,
Другим -- домашний труд и земледелье.
А я? Я к жизни потерял охоту,
Удача никнет, погрузясь в дремоту.
Я -- с застоявшейся водой колодец,
Плутающий по лесу полководец!
Нет у меня подушки, одеяла,
Мне грубая циновка ложем стала.
То я блуждаю с дивами в пустыне,
То в камышах лежу со львом в лощине.
Я в бренном мире был разлукой мучим,
И ждет меня бесчестье в мире лучшем.
Меч подняла разлука между мной
И радостью загробной и земной.
Другим -- покой и свет, а мне -- могила:
Отверг я все, что было сердцу мило.
Пленен любовью, я попал в тюрьму.
Чтоб вырваться, где силы я возьму?
О сердце, погаси свой пламень -- или
От страсти я сгорю в твоем горниле!
Подумай о своем поступке глупом:
И ты умрешь, когда я стану трупом!
Ты хочешь стать, о сердце, горсткой пепла?
Ты от любви озлобилось, ослепло,
Полно тоски, невежества и яда, --
Такого сердца никому не надо!"
Так рассуждал Рамин, сей пленник горя,
И сердце он разбил, с ним жарко споря:
Как курица, в чье горло сталь вонзилась,
Оно в предсмертных судорогах билось.
Был для Рамина тяжек скорби груз,
И он покинул пир, как битву -- трус.
Сошел Рамин с престола золотого
И сел на верного коня гнедого.
Он выехал из городских ворот, --
Ты скажешь, что пустился конь в полет!
А всадник, от высоких гор и скал,
По направленью к Мерву поскакал.
Прекрасен ветер, веющий с востока!
Он запах роз приносит издалека.
Хирхиз, Фансур и Самандар дарят
Зефир, в котором амбры аромат.
Люблю, восток, твое благоуханье,
Но если в нем -- красавицы дыханье, --
Оно свежее запаха полей,
Приятней амбры, мускуса милей!
Не так душисты роза и нарцисс,
Как животворное дыханье Вис.
Рамин подумал: "Не зефир колышет
Цветы садов, а мир любимой дышит!
Подобен москательной ветерок,
Покинувший возлюбленной порог:
В нем -- благовест любви неколебимой,
В нем -- чистое дыхание любимой".
Он долго ехал по степи один,
Как вдруг явился перед ним Азин.
Рамин, посланца издали узнав,
К нему навстречу поскакал стремглав.
Сошел с коня посланец неустанный, --
Был этот конь -- как слон Тохаристана!
Азин, достойный блага и похвал,
Перед Рамином прах поцеловал.
Принес он запах амбры и алоэ, --
Нет, госпожи дыханье молодое!
Как будто засияла вся равнина,
Когда предстал Азин глазам Рамина.
Смотрели друг на друга с восхищеньем:
Так радуется тополь дням весенним.
Они коней стреножили в веселье
И посреди степи на травке сели.
Азин расспрашивал Рамина много:
Здоров ли? Тяжела ль была дорога?
Затем вручил он то, что Вис послала:
Ее письмо, платок и покрывало.
Рамин, посланье увидав, сперва
Затрепетал, как лань при виде льва.
Дрожали руки у него и ноги,
В беспамятстве свалился у дороги.
Как в лихорадке он затрясся вдруг,
И выпало письмо из слабых рук.
Когда письмо прочел и взял платок, --
Из глаз Рамина хлынул слез поток.
То повторял слова, что Вис писала,
То прижимал он к сердцу покрывало,
То мускусом дышал он одеянья,
То буквы целовал ее посланья.
В его глазах две тучи родились, --
И яхонты и перлы полились.
Проникла в сердце молния из глаз,
Зажглось и сердце, и душа зажглась.
То яхонты струятся из очей,
То в сердце пламя жжет все горячей.
То плакал, то вздыхал, как сумасшедший,
То умолкал, лишившись дара речи,
То навзничь падал, зарываясь в прах,
То без сознанья корчился в слезах.
Когда ж к нему рассудок возвращался,
Раскрытой раковиной рот казался.
Он говорил: "Судьба моя мрачна!
Она лишь горя сеет семена!
Я с кипарисом разлучен сурово,
А без него на свете нет мне крова.
Я с ярким солнцем разлучен судьбой,
А мой приют -- над высью голубой.
Я разлучен с красой неумолимой,
А мне нужны, как жизнь, слова любимой.
Но вместо слов она письмо прислала,
Взамен себя -- платок и покрывало.
В ее письме мне счастье улыбнулось,
И жизнь с ее платком ко мне вернулась!"
Затем послал возлюбленной прекрасной
Ответ, что был красив, как шелк атласный.
Рамин просит Вис простить его. Он клянется ей в вечной
любви. Азин отправляется с этим письмом к Вис. Рамин
следует за гонцом. Вис, извещенная о приезде Рамина,
ждет возлюбленного.
Прекрасен Мерв, земных владык приют!
Прекрасен Мерв, где цветники цветут!
Прекрасен Мерв зимой и в летний зной,
Он осенью прекрасен, как весной!
Кто видел Мерв, кто поселился в нем,
Найдет ли счастье в городе ином?
А если в Мерве милая живет,
То без него полна земля невзгод.
О, как же горевал Рамин влюбленный,
От Мерва и подруги удаленный!
Покинул он друзей, в огне пылая,
А все же не померкла страсть былая.
Стареет все, но манят вновь и вновь
Отечество и первая любовь!
Вернувшись в Мерв, высокой мучим жаждой,
Он видел кипарис в травинке каждой.
Деревья -- рай, плоды -- прелестней гурий,
Цветы -- как солнце яркое в лазури.
Как ветвь нарцисса с вестью о весне, --
Так расцвела душа в родной стране.
Ты скажешь, что раскрылся Мерв чудесный,
Как небожителей приют небесный!
Приблизился Рамин к дворцовой башне.
Заметил всадника дозор всегдашний.
Обрадовал дозорных конь гнедой,
А на коне -- воитель молодой.
К кормилице отправились поспешно,
Была их весть отрадна и утешна.
Старуха прибежала к госпоже:
"Больная, лекарь твой пришел уже!
Явился барс, что царствовать достоин,
Из рода царского явился воин.
Примчался ветерок в твою обитель,
Он -- молодой весны благовеститель.
Судьба взглянула на тебя без гнева,
И стало плодоносным жизни древо.
Вновь щедрым стал твоей любви цветник,
Вновь щедрым стал свидания рудник.
Рассвет пришел с востока величаво --
И наслаждений расцвела держава.
Твоей надежде сбыться суждено, --
Так пей же встречи сладкое вино!
Нет больше ночи: день бежал из плена!
Нет больше смерти: жизнь вовек нетленна!
Отныне счастье сохнуть перестанет,
А ветвь печали навсегда увянет.
Нет больше праха: всюду -- шелк дорог!
Нет больше вихря: веет ветерок!
О встань, луна, взгляни на лик земной,
Блистающий цветущей новизной!
Черней твоих волос ночная мгла,
А ныне ночь, как облик твой, светла,
И ржавчину тоски с себя смывая,
Смеется мир от края и до края.
Его обрадовал приход Рамина:
Ликуя, вся земля зовет Рамина!
Друг прибыл под счастливою звездой:
Вновь станут солнце и луна -- четой.
Иди и страсть былую обнови.
Как он красив! Как ждет твоей любви!
Он мучится, -- душа твоя грустна,
Меж вами -- и ворота и стена.
Открой ворота, к милому спеша:
Открыта для тебя его душа!"
Сказала Вис в ответ: "Спит шаханшах,
Заснули вместе с ним беда и страх,
Но если шах проснется, то беда
Проснется, и пропали мы тогда.
Придумай, как спасти меня от бедствий:
Как никогда, нуждаюсь в сильном средстве!"
Кормилица произнесла заклятье, --
Ушли от шаха чувство и понятье.
Заснул он, как мертвец, как бражник пьяный,
Забывший мир и все его обманы!..
А Вис, в притворном гневе, у оконца
Присела и блистала ярче солнца.
Увидела Рамина с высоты,
И расцвели в ее душе цветы.
Но вновь сердитой притворясь для виду,
Явила другу прежнюю обиду.
Беседу повела с конем Рамина.
Сказала: "Ты мне был дороже сына.
О конь гнедой, служил ты другу службу,
Но почему порвал со мною дружбу?
Тебе дала я бархатную сбрую,
Тебе дала уздечку золотую,
Тебе воздвигла золотые ясли,
Ты у меня как сыр катался в масле.
Зачем ты бросил ясли дорогие?
Зачем отверг мои, избрал другие?
Ты видел от меня добра немало,
А сколько мук я без тебя узнала!
Так не ищи, гнедой, других конюшен,
Не будь к моим страданьям равнодушен.
Кто ясли не ценил, -- сгниет во прахе,
Кто осквернил алтарь, -- умрет на плахе!"
Увидев, что любимая права,
Услышав эти гневные слова,
К ней обратил Рамин свои реченья,
На тысячу ладов просил прощенья.
Сказал: "О красоты весенний цвет!
О землю оживляющий рассвет!
Ты -- райский сад и царственный венец,
Ты -- вечная владычица сердец.
Ты -- облик утренней звезды нетленной,
Ты -- светоч родины и жизнь вселенной.
Ты -- госпожа моих смятенных дней,
Столепестковой розы ты нежней!
Зачем, сердясь, мне сердце разрываешь?
Зачем свой лик ты от меня скрываешь?
Не я ль, Рамин, твой пленник и слуга?
Не ты ли, Вис, как жизнь, мне дорога?
Да, я -- Рамин, любовь -- моя держава,
О нас с тобой идет по миру слава.
Ты -- Вис, и мир желает подчиниться
Твоим кудрям, о вечности царица!
Все тот же я, кто чтит твои законы,
Все тот же я, навек в тебя влюбленный,
Все тот же я, но ты теперь не та же,
Моих молений ты не слышишь даже!
Иль, вражеским поверив наговорам,
Ты страсть мою сочла своим позором?
Быть может, хочешь, чтоб я жить не смог?
Быть может, хочешь ты поджечь мой стог?
Быть может, позабыла свой обет?
Быть может, мой обет -- источник бед?
О, горе ласкам и любви большой,
Которой был я предан всей душой!
В саду бессмертья я любовь посеял,
А этот сад в своей душе взлелеял.
Слезами орошал я этот сад, --
Вот почему он не познал отрад.
Но день за днем, прилежный садовод,
Выхаживал я каждый лист и плод.
Пришла весна -- и запах свой разлили
Цветы моих тюльпанов, роз и лилий.
В саду так много запестрело грядок,
Как чистый мускус, воздух свеж и сладок.
Чинары, мирты, кипарисы, ивы
Являют кров тенистый и красивый.
Сверкают ветви, как влюбленных страсть,
И хочет каждый плод к ногам упасть.
Здесь горлинки и соловьи поют,
Все птицы славословят сей приют.
Из верности воздвигнута ограда,
То не ограда, -- горных скал громада!
Стремительны, прохладны родники,
Пленительны, нарядны цветники.
В саду, казалось, колдовали грядки,
И львами становились куропатки!
Но вот разлуки наступил мороз,
И вихрь измены сад песком занес.
Нет больше радостного плодородья,
И сад пустыней стал из-за безводья:
Его, что был тенист, широк, высок,
Разрушили и ветер и песок.
Нет больше ни деревьев, ни ограды,
Ни родников, ни сладостной прохлады:
Завистники явились в сад забвенный,
Стволы срубили, повалили стены.
Взметнулись соловьи и куропатки,
Все птицы улетели в беспорядке.
О, горе миртам, розам и тюльпанам!
О, горе упованиям обманным!
Любовь -- не золото, любовь -- цветок,
Цветок увял -- вот горестный итог!
Страсть далека от солнца, мир -- от милой,
И горе грустью множится постылой.
Ликуют ненавистники добра:
Пришла для них желанная пора.
Пьют недруги из пиршественной чаши:
Хулителям приятно горе наше.
А нам теперь не нужен ни посредник,
Ни вестник злой, ни добрый собеседник.
Ты и кормилица, -- не знайте страха,
Не огорчу я больше сердце шаха!
Один лишь я виновен среди вас, --
Недаром свет моей судьбы погас.
Будь проклята моя судьба и робость,
Из-за которой я низвергнут в пропасть!
Пусть благороден я, но, духом слаб,
Склонился пред судьбой своей, как раб.
Не будь судьба моя черна, -- едва ли
Меня бы дивы так околдовали!
Кто внемлет дивов мерзостным приказам,
Утратит, как и я, покой и разум,
Получит вместо амбры и алоэ --
Песок пустыни, дерево гнилое.
Не золото, не царские рубины, --
В его руках лишь черепки из глины.
Не на коне, что словно вихрь горячий, --
Он восседает на таразской кляче.
Красавица, прости меня, молю,
Любовью душу озари мою!
Безмерна пред тобой моя вина,
Но смилуйся, останься мне верна.
И ты передо мною виновата,
Но пала только на меня расплата.
Какое ни свершил бы прегрешенье,
Ты мне сегодня подари прощенье.
Прошу тебя, добро ты соверши,
Смой ржавчину стыда с моей души!
Пока я жив, где б ни был я, -- повсюду
Свой грех перед тобой я помнить буду.
То зарыдаю, мрачен и греховен:
"Виновен я, виновен я, виновен!",
То закричу, чтоб жалость обрести:
"Прости меня, прости меня, прости!"
Ты на меня, царица, рассердилась,
Но где же доброта, прощенье, милость?
Что было -- было. Будь моей душой
И благодетельницей-госпожой!
Прости -- и у меня, клянусь заране,
Ни просьб не будет больше, ни желаний.
Я стану во дворце твоем слугой,
Я не уйду к владычице другой:
Найду ль прощенье там, где нет тебя?
Там смерть моим мечтам, где нет тебя!
Ты не простишь, -- так кто меня простит?
Не умножай мою печаль и стыд.
Что из того, что согрешил я раз, --
Единственный ли грешник я сейчас?
Впадает в грех и старец белоглавый,
Порой мудрец нарушит все уставы.
Споткнется конь, хотя четвероног,
Хотя остер, притупится клинок.
Один лишь раз ошибся я, -- за это
Меня не мучай до скончанья света!
Я стал твоим рабом по доброй воле, --
К чему же мне оковы зла и боли?
Все претерплю, но я не потерплю
Страданий той, которую люблю!
Тебя не видеть? Лучше быть слепым!
Тебя не слышать? Лучше быть глухим!
Из-за меня вовек не ведай муки,
И да не буду я с тобой в разлуке!
Красавица, прости меня, не то
Чем стану я? Что жизнь моя? Ничто!
И ты, как я, скорбей узнала пламень:
В горниле плавятся и сталь и камень,
Но, как горнилу жаркому -- вода,
Так доброта ко мне тебе чужда.
Смотри, я погибаю от огня,
Что вспыхнул от железа и кремня.
Меня пожрет огонь многоязыкий, --
Мои предсмертные ты слышишь крики?
От этого огня бросает в дрожь,
Его ты даже морем не зальешь.
Дым от огня вселенной завладел,
Стал темен мир, как мрачный мой удел.
Ты слышишь плач полей, лесов и рощ?
Вот почему идут и снег и дождь!
Покрыто снегом тело у меня,
Но в нем пылает капище огня.
Такого чуда не было вовек:
В одну чету слились огонь и снег!
Снег сыплется, но вверх огонь взлетает,
Пылает мой огонь, а снег не тает.
Распалось на две половины тело:
Та -- в пламени, а та -- обледенела!
Кто верен ласкам и любовным негам,
Того никак не уничтожишь снегом.
Кто полюбил, тот разумом не светел!
Но слышал все его слова Рафед.
Он подошел и произнес привет.
Спросил: "Зачем ты, светоч славных, стонешь,
Как будто ты кого-нибудь хоронишь.
Тебе какого дара не дал бог?
Иль ты от злобы дивов изнемог?
Ты разве не глава богатырей?
Ужель твой брат -- не солнце всех царей?
Хотя еще не сел ты на престол,
Ты всех владык величьем превзошел.
Зачем же думаешь о всяком вздоре,
Зачем свой день оплакиваешь в горе?
Ты молод и могуч, как властелин.
Чего еще тебе желать, Рамин?
Ты на судьбу не жалуйся напрасно,
Чтобы она не стала впрямь несчастна.
Кто шелковой подушкой пренебрег,
На прахе пусть лежит среди дорог!"
Рамин промолвил горестное слово:
"Увы, здоровый не поймет больного!
Моим стенаньям внемлешь, как глухой,
Мою болезнь считая чепухой.
Какое счастье жить вблизи родных,
Какое горе быть вдали от них!
Сорви одежду -- вздох услышишь ткани,
Отрежь лозу -- услышишь боль страданий,
А я, живой, ужели меньше значу?
Из-за разлуки с близкими я плачу!
Тебе в Гурабе каждый -- сын и родич,
Ты у себя, не по чужбине бродишь,
Всем по сердцу, ты всей стране знаком,
А я для всех остался чужаком.
Пусть чужеземец -- господин, владелец,
А все-таки тоскует, как пришелец.
Не надо мне чужих, богатых стран,
Мне родина -- как снадобье от ран.
Здесь много светлых радостей вокруг,
Но мне милей один старинный друг.
Хочу я долг исполнить человечий,
Поэтому хочу я с другом встречи!
Порой тебе завидую до боли:
Ты странствовал, охотился ли в поле,
В счастливый час приехал ты домой, --
Жена, и дети, и родня -- с тобой.
Воистину чудесные мгновенья!
В одной цепи вы связаны как звенья.
Все бегают, смеясь, вокруг тебя,
Отца, супруга, родича любя.
А для меня твоя страна -- чужбина:
Ни близких, ни возлюбленной, ни сына!
А был и я владельцем тех даров,
Знавал и я подругу, отчий кров,
От близких столько видел я добра...
Какая светлая была пора!
Пора, когда любовь меня связала,
Когда меня подруга так терзала!
То был ее нарциссами обижен,
То был ее тюльпанами унижен,
Но что теперь, когда мой дух скорбит,
Милей мне прежних болей и обид?
Прикусывал я в ярости губу
И все-таки благодарил судьбу!
О, эти примиренья после ссоры,
Вслед за насмешкой -- ласковые взоры!
О, поцелуи с клятвами в придачу,
Прелестный гнев, предшествовавший плачу!
О, счастье -- каждый день по двести раз
Благодарить творца за каждый час!
О, неожиданные перемены --
То стон унылый, то восторг блаженный!
О, счастье -- каяться, что виноват,
И тысячу похвал воздать подряд!
То кудри ей погладить в тишине,
То пояс дать ей завязать на мне...
А если не откинет покрывало, --
В тот день, как пленник, я томлюсь, бывало.
Но этот день, как незакатный свет,
Прощенье возвещал за гневом вслед.
Трепещущий, страшился я не раз
Цветов ее ланит, нарциссов глаз.
Но что нарциссов нежные угрозы?
Но разве могут быть врагами розы?
Нарциссы ранят, полные причуд,
А розы утешенье принесут!
Я шел среди тюльпанов и жасминов,
Я пил вино, все горести отринув.
Помимо страсти, я не знал занятья,
Лишь для любимой раскрывал объятья.
Так было, -- и живи любовью этой,
Так было, -- и не жалуйся, не сетуй!
Вот мой рассказ о днях испепеленных.
Я самым был счастливым из влюбленных.
Казался лик ее горою роз,
Амбаром амбры веяло от кос.
То я вином, то ловлею волнуем,
То счет теряю жарким поцелуям.
То вдруг решу: я больше не влюблен,
Любовью я унижен, оскорблен,
Но счастлив был, -- всю правду я открою,
Хотя и горько сетовал порою.
Но горе в том, что горя нет былого,
Скорблю о том, что не скорблю я снова!"
Рафед, едва вернулся он с охоты,
Не скрыл от дочери своей заботы.
Сказал: "Я в душу заглянул Рамину,
Сорвал я с вероломного личину.
Ты можешь быть ему женой примерной,
Любить его любовью вечной, верной,
Но он змея, чье смертоносно жало,
Он волк: его клыки -- острей кинжала.
На горьком древе горькие плоды
От сладкой не изменятся воды!
Сто раз соедини свинец и медь,
А золота не будешь ты иметь.
Сто раз ты лей смолу в огонь, -- смола
Не будет все ж, как молоко, бела.
Живи Рамин как честный человек --
Он сохранил бы верность Вис навек.
Но если Вис он предал и Мубада,
То и тебе водиться с ним не надо:
Он, пресыщаясь, алчет перемены,
Как лев жестокосердый и надменный.
Ты по неведенью, других не зная,
С ним сочеталась, дочь моя родная!
Искать его любви и доброты --
Что на сухом песке сажать цветы.
Неверного зачем ты приласкала?
Иль в опиуме сахар ты искала?
Но если так случилось, и всевышний
Так предсказал, -- то жалобы излишни!"
...Рамин с охоты прискакал домой,
Пронзен любовью, словно лань -- стрелой.
Он, загнанный как дичь, нахмурил брови,
Казалось, что глаза -- источник крови.
На пиршестве с поникшей головой
Сидел он -- будто бы мертвец живой.
С ним рядом -- Гуль, чьей прелести -- хвала,
Что ярче всех кумиров расцвела.
Она стройна, как тополь молодой,
Но в нем огонь, что не залить водой.
Светла, как двухнедельная луна,
Которая, как лилия, нежна.
Всех обжигают щеки чаровницы,
Как стрелы, поражают всех ресницы.
Но был Рамину лик ее не нужен,
Как мертвецу не нужен клад жемчужин.
То был не человек живой, а тело:
Жить без любви душа не захотела!
Он полагал, что никому вокруг
Не видно, что гнетет его недуг,
Страдал он, вспоминая о любимой,
И говорил себе, тоской томимый:
"Как хорошо с возлюбленной вдвоем,
О юность, на пиру сидеть твоем!
А этот пир -- уныньем напоен,
Он для меня мрачнее похорон.
Наверно, думает моя жена,
Что радости душа моя полна, --
Не знает Гуль, что втайне боль сокрыта,
Что сердце бедное мое разбито.
А Вис, наверно, думает сейчас,
Что все забыл я, с нею разлучась, --
Не знает Вис, что я горю в огне,
Что к ней любовь сильней любви к жене.
Мне кажется, что Вис я слышу речи:
"Неверный скрылся от меня далече,
С другой сейчас он делит нежный жар,
Шумит в его душе любви базар!"
Не знает Вис, что я -- пусть люди вздрогнут! --
Как завиток ее кудрей, изогнут.
Судьба, куда ведешь меня, куда?
Скажи, что мне сулишь, моя звезда?
Хочу взглянуть на тополь благовонный,
На месяц, даром речи одаренный.
Нет в мире угнетателей, ей равных,
Нет равных мне среди рабов бесправных!
Я ствол, что молнией стыда расколот,
Я сталь: меня дробит страданья молот.
Я снег: я таю от ужасных зол.
Зачем же груз тащу? Иль я осел?
Пойду и жемчуг в руднике найду:
Развею, может быть, свою беду.
Недуг мой в том, что нет со мной подруги,
Я буду с ней -- забуду о недуге.
Что за болезнь, когда ее причина
Одна лишь может исцелить Рамина!
Она -- моя болезнь, мое здоровье.
Чтоб жить, нужна мне встреча: вот условье!
Зачем вести со счастьем вечный бой?
Зачем с собой бороться и с судьбой?
Зачем от лекаря мне прятать рану?
Скрывая рану, я слабее стану!
Нет, больше с сердцем ссориться не буду,
Я тайну сердца разглашу повсюду.
В разлуке я тону, как в водоверти:
Спор с сердцем для меня -- предвестник смерти.
Пойду и ей скажу то, что скажу:
Разжалоблю, быть может, госпожу.
Но страшно мне идти с такою раной:
А вдруг умру на полпути к желанной?
Но пусть умру, -- я должен к ней идти,
Чтоб умереть на радостном пути.
В могиле на краю дороги лягу, --
Пусть знает мир, как я стремился к благу.
Присядет у моей могилы странник,
Мой прах слезами оросит изгнанник,
И, огорчен мученьями моими,
Добром несчастного помянет имя:
"Убит разлукой, здесь лежит скиталец.
Да будет принят господом страдалец!"
Всегда скиталец со скитальцем дружит,
Один другому памятником служит,
Им доля незавидная досталась,
И чувствует один к другому жалость.
Мне смерть тогда лишь принесла бы стыд,
Когда б врагом при бегстве был убит,
Но смерть из-за возлюбленной по праву
Мне принесет величие и славу.
Слонов и львов я побеждал не раз.
Я подвигами воинов потряс.
Я уничтожил недругов немало,
И мощь моя леса дружин ломала.
Судьба склонялась пред моим копьем,
А небосвод был под моим конем.
Что я творил с врагом, влеком войной,
Сейчас разлука делает со мной.
Я в плен захватывал врагов суровых, --
Теперь я сам в плену любви, в оковах.
Смерть не настигла бы меня, когда б
В разлуке я в тенетах не ослаб.
Не ведаю, что ныне предприму.
Как мне уйти отсюда одному?
Уйти без войска, тайно, а иначе
Не будет на пути моем удачи.
Как только с войском двинусь я назад,
Проведает об этом шах Мубад,
Меж мной и Вис поставит вновь преграды, --
Не будет мне на родине отрады.
Но страшно одному в такую пору:
Снег серебром покрыл и дол и гору,
Размыты все пути в степях теперь,
И спрятались и дичь и хищный зверь.
Завьюжена, заснежена столица.
Камфарноцветный дождь шумит, струится.
Как я один отправлюсь в путь далекий
Сквозь вихрь и снег, в такой мороз жестокий?
Но если Вис враждебна, -- это хуже
Тяжелого пути и лютой стужи.
Вдруг не увижу Вис и не услышу,
Не выйдет луноликая на крышу,
Ворота предо мною не откроет,
Не исцелит меня, не успокоит!
Останусь я за дверью в день холодный,
Останусь без надежд, с душой бесплодной.
Увы, мой меч, и стрелы, и аркан!
Увы, отвага, имя, знатный сан!
Увы, мой конь и бранные доспехи!
Увы, друзья и ратные успехи!
Сложилась так судьба моя сейчас,
Что помощи я не прошу у вас.
Нет, не страшат меня мечей удары,
Мне не грозят ни шахи, ни кайсары, --
Мне страшен лик, отнявший мой покой,
Грозит мне сердце гневом и тоской.
Как это сердце я смягчу теперь?
Как я раскрою запертую дверь?
Но сердцу своему скажу: "Доколе
Ты будешь ныть и мучиться от боли?
Всех приласкать стремишься, позабавить
И лишь меня, меня в огне расплавить!
То будто я в воде, а то в огне.
Тоскую днем, не спится ночью мне.
Не для меня -- сады, опочивальни,
Ристалища не тешат дух печальный.
Я не могу по полю мчаться вскачь,
Я не могу играть с друзьями в мяч,
Я не могу сражаться ради славы,
Я не могу ценить пиры, забавы,
Я не могу собрать вельмож и знать,
Я не могу красавицам внимать.
Не песен, не сказаний древних строки, --
Я слышу день и ночь одни упреки.
В Кирмане, Хузистане, Кухистане,
В Табаристане, Рее, Хорасане, --
Я притчей во языцех стал везде,
Везде толкуют о моей беде.
Рассказы о моей злосчастной доле
Услышишь у реки, в широком поле.
В горах слагают обо мне стихи,
В степях заводят песню пастухи.
Мужчинам на базаре, женам -- дома, --
Всем повесть о любви моей знакома.
Меня посеребрила седина,
Разлукою душа омрачена, --
Я разлучен с кумиром черноглазым,
Ушли мое терпенье, сон и разум.
Я пожелтел, как золотой динар,
Я ослабел, как будто стал я стар,
Пяти шагов не пробегу, а лук
Из обессиленных роняю рук.
Я думаю, садясь на скакуна,
Что надломилась у меня спина.
Иль стал мой стан железный -- восковым,
А мой кулак гранитный -- шерстяным?
Как я, мой конь в конюшне стал старее,
А был онагра быстрого быстрее.
Я с барсами не мчусь по следу дичи,
Я с соколами не ищу добычи,
Я с юными гребцами не борюсь,
Я бражников осилить не берусь.
Ровесники мои живут, не тужат,
То скачут на конях, то с негой дружат,
Милы одним красавицы в саду,
Другие склонны к ратному труду,
Одним нужны забавы и веселье,
Другим -- домашний труд и земледелье.
А я? Я к жизни потерял охоту,
Удача никнет, погрузясь в дремоту.
Я -- с застоявшейся водой колодец,
Плутающий по лесу полководец!
Нет у меня подушки, одеяла,
Мне грубая циновка ложем стала.
То я блуждаю с дивами в пустыне,
То в камышах лежу со львом в лощине.
Я в бренном мире был разлукой мучим,
И ждет меня бесчестье в мире лучшем.
Меч подняла разлука между мной
И радостью загробной и земной.
Другим -- покой и свет, а мне -- могила:
Отверг я все, что было сердцу мило.
Пленен любовью, я попал в тюрьму.
Чтоб вырваться, где силы я возьму?
О сердце, погаси свой пламень -- или
От страсти я сгорю в твоем горниле!
Подумай о своем поступке глупом:
И ты умрешь, когда я стану трупом!
Ты хочешь стать, о сердце, горсткой пепла?
Ты от любви озлобилось, ослепло,
Полно тоски, невежества и яда, --
Такого сердца никому не надо!"
Так рассуждал Рамин, сей пленник горя,
И сердце он разбил, с ним жарко споря:
Как курица, в чье горло сталь вонзилась,
Оно в предсмертных судорогах билось.
Был для Рамина тяжек скорби груз,
И он покинул пир, как битву -- трус.
Сошел Рамин с престола золотого
И сел на верного коня гнедого.
Он выехал из городских ворот, --
Ты скажешь, что пустился конь в полет!
А всадник, от высоких гор и скал,
По направленью к Мерву поскакал.
Прекрасен ветер, веющий с востока!
Он запах роз приносит издалека.
Хирхиз, Фансур и Самандар дарят
Зефир, в котором амбры аромат.
Люблю, восток, твое благоуханье,
Но если в нем -- красавицы дыханье, --
Оно свежее запаха полей,
Приятней амбры, мускуса милей!
Не так душисты роза и нарцисс,
Как животворное дыханье Вис.
Рамин подумал: "Не зефир колышет
Цветы садов, а мир любимой дышит!
Подобен москательной ветерок,
Покинувший возлюбленной порог:
В нем -- благовест любви неколебимой,
В нем -- чистое дыхание любимой".
Он долго ехал по степи один,
Как вдруг явился перед ним Азин.
Рамин, посланца издали узнав,
К нему навстречу поскакал стремглав.
Сошел с коня посланец неустанный, --
Был этот конь -- как слон Тохаристана!
Азин, достойный блага и похвал,
Перед Рамином прах поцеловал.
Принес он запах амбры и алоэ, --
Нет, госпожи дыханье молодое!
Как будто засияла вся равнина,
Когда предстал Азин глазам Рамина.
Смотрели друг на друга с восхищеньем:
Так радуется тополь дням весенним.
Они коней стреножили в веселье
И посреди степи на травке сели.
Азин расспрашивал Рамина много:
Здоров ли? Тяжела ль была дорога?
Затем вручил он то, что Вис послала:
Ее письмо, платок и покрывало.
Рамин, посланье увидав, сперва
Затрепетал, как лань при виде льва.
Дрожали руки у него и ноги,
В беспамятстве свалился у дороги.
Как в лихорадке он затрясся вдруг,
И выпало письмо из слабых рук.
Когда письмо прочел и взял платок, --
Из глаз Рамина хлынул слез поток.
То повторял слова, что Вис писала,
То прижимал он к сердцу покрывало,
То мускусом дышал он одеянья,
То буквы целовал ее посланья.
В его глазах две тучи родились, --
И яхонты и перлы полились.
Проникла в сердце молния из глаз,
Зажглось и сердце, и душа зажглась.
То яхонты струятся из очей,
То в сердце пламя жжет все горячей.
То плакал, то вздыхал, как сумасшедший,
То умолкал, лишившись дара речи,
То навзничь падал, зарываясь в прах,
То без сознанья корчился в слезах.
Когда ж к нему рассудок возвращался,
Раскрытой раковиной рот казался.
Он говорил: "Судьба моя мрачна!
Она лишь горя сеет семена!
Я с кипарисом разлучен сурово,
А без него на свете нет мне крова.
Я с ярким солнцем разлучен судьбой,
А мой приют -- над высью голубой.
Я разлучен с красой неумолимой,
А мне нужны, как жизнь, слова любимой.
Но вместо слов она письмо прислала,
Взамен себя -- платок и покрывало.
В ее письме мне счастье улыбнулось,
И жизнь с ее платком ко мне вернулась!"
Затем послал возлюбленной прекрасной
Ответ, что был красив, как шелк атласный.
Рамин просит Вис простить его. Он клянется ей в вечной
любви. Азин отправляется с этим письмом к Вис. Рамин
следует за гонцом. Вис, извещенная о приезде Рамина,
ждет возлюбленного.
Прекрасен Мерв, земных владык приют!
Прекрасен Мерв, где цветники цветут!
Прекрасен Мерв зимой и в летний зной,
Он осенью прекрасен, как весной!
Кто видел Мерв, кто поселился в нем,
Найдет ли счастье в городе ином?
А если в Мерве милая живет,
То без него полна земля невзгод.
О, как же горевал Рамин влюбленный,
От Мерва и подруги удаленный!
Покинул он друзей, в огне пылая,
А все же не померкла страсть былая.
Стареет все, но манят вновь и вновь
Отечество и первая любовь!
Вернувшись в Мерв, высокой мучим жаждой,
Он видел кипарис в травинке каждой.
Деревья -- рай, плоды -- прелестней гурий,
Цветы -- как солнце яркое в лазури.
Как ветвь нарцисса с вестью о весне, --
Так расцвела душа в родной стране.
Ты скажешь, что раскрылся Мерв чудесный,
Как небожителей приют небесный!
Приблизился Рамин к дворцовой башне.
Заметил всадника дозор всегдашний.
Обрадовал дозорных конь гнедой,
А на коне -- воитель молодой.
К кормилице отправились поспешно,
Была их весть отрадна и утешна.
Старуха прибежала к госпоже:
"Больная, лекарь твой пришел уже!
Явился барс, что царствовать достоин,
Из рода царского явился воин.
Примчался ветерок в твою обитель,
Он -- молодой весны благовеститель.
Судьба взглянула на тебя без гнева,
И стало плодоносным жизни древо.
Вновь щедрым стал твоей любви цветник,
Вновь щедрым стал свидания рудник.
Рассвет пришел с востока величаво --
И наслаждений расцвела держава.
Твоей надежде сбыться суждено, --
Так пей же встречи сладкое вино!
Нет больше ночи: день бежал из плена!
Нет больше смерти: жизнь вовек нетленна!
Отныне счастье сохнуть перестанет,
А ветвь печали навсегда увянет.
Нет больше праха: всюду -- шелк дорог!
Нет больше вихря: веет ветерок!
О встань, луна, взгляни на лик земной,
Блистающий цветущей новизной!
Черней твоих волос ночная мгла,
А ныне ночь, как облик твой, светла,
И ржавчину тоски с себя смывая,
Смеется мир от края и до края.
Его обрадовал приход Рамина:
Ликуя, вся земля зовет Рамина!
Друг прибыл под счастливою звездой:
Вновь станут солнце и луна -- четой.
Иди и страсть былую обнови.
Как он красив! Как ждет твоей любви!
Он мучится, -- душа твоя грустна,
Меж вами -- и ворота и стена.
Открой ворота, к милому спеша:
Открыта для тебя его душа!"
Сказала Вис в ответ: "Спит шаханшах,
Заснули вместе с ним беда и страх,
Но если шах проснется, то беда
Проснется, и пропали мы тогда.
Придумай, как спасти меня от бедствий:
Как никогда, нуждаюсь в сильном средстве!"
Кормилица произнесла заклятье, --
Ушли от шаха чувство и понятье.
Заснул он, как мертвец, как бражник пьяный,
Забывший мир и все его обманы!..
А Вис, в притворном гневе, у оконца
Присела и блистала ярче солнца.
Увидела Рамина с высоты,
И расцвели в ее душе цветы.
Но вновь сердитой притворясь для виду,
Явила другу прежнюю обиду.
Беседу повела с конем Рамина.
Сказала: "Ты мне был дороже сына.
О конь гнедой, служил ты другу службу,
Но почему порвал со мною дружбу?
Тебе дала я бархатную сбрую,
Тебе дала уздечку золотую,
Тебе воздвигла золотые ясли,
Ты у меня как сыр катался в масле.
Зачем ты бросил ясли дорогие?
Зачем отверг мои, избрал другие?
Ты видел от меня добра немало,
А сколько мук я без тебя узнала!
Так не ищи, гнедой, других конюшен,
Не будь к моим страданьям равнодушен.
Кто ясли не ценил, -- сгниет во прахе,
Кто осквернил алтарь, -- умрет на плахе!"
Увидев, что любимая права,
Услышав эти гневные слова,
К ней обратил Рамин свои реченья,
На тысячу ладов просил прощенья.
Сказал: "О красоты весенний цвет!
О землю оживляющий рассвет!
Ты -- райский сад и царственный венец,
Ты -- вечная владычица сердец.
Ты -- облик утренней звезды нетленной,
Ты -- светоч родины и жизнь вселенной.
Ты -- госпожа моих смятенных дней,
Столепестковой розы ты нежней!
Зачем, сердясь, мне сердце разрываешь?
Зачем свой лик ты от меня скрываешь?
Не я ль, Рамин, твой пленник и слуга?
Не ты ли, Вис, как жизнь, мне дорога?
Да, я -- Рамин, любовь -- моя держава,
О нас с тобой идет по миру слава.
Ты -- Вис, и мир желает подчиниться
Твоим кудрям, о вечности царица!
Все тот же я, кто чтит твои законы,
Все тот же я, навек в тебя влюбленный,
Все тот же я, но ты теперь не та же,
Моих молений ты не слышишь даже!
Иль, вражеским поверив наговорам,
Ты страсть мою сочла своим позором?
Быть может, хочешь, чтоб я жить не смог?
Быть может, хочешь ты поджечь мой стог?
Быть может, позабыла свой обет?
Быть может, мой обет -- источник бед?
О, горе ласкам и любви большой,
Которой был я предан всей душой!
В саду бессмертья я любовь посеял,
А этот сад в своей душе взлелеял.
Слезами орошал я этот сад, --
Вот почему он не познал отрад.
Но день за днем, прилежный садовод,
Выхаживал я каждый лист и плод.
Пришла весна -- и запах свой разлили
Цветы моих тюльпанов, роз и лилий.
В саду так много запестрело грядок,
Как чистый мускус, воздух свеж и сладок.
Чинары, мирты, кипарисы, ивы
Являют кров тенистый и красивый.
Сверкают ветви, как влюбленных страсть,
И хочет каждый плод к ногам упасть.
Здесь горлинки и соловьи поют,
Все птицы славословят сей приют.
Из верности воздвигнута ограда,
То не ограда, -- горных скал громада!
Стремительны, прохладны родники,
Пленительны, нарядны цветники.
В саду, казалось, колдовали грядки,
И львами становились куропатки!
Но вот разлуки наступил мороз,
И вихрь измены сад песком занес.
Нет больше радостного плодородья,
И сад пустыней стал из-за безводья:
Его, что был тенист, широк, высок,
Разрушили и ветер и песок.
Нет больше ни деревьев, ни ограды,
Ни родников, ни сладостной прохлады:
Завистники явились в сад забвенный,
Стволы срубили, повалили стены.
Взметнулись соловьи и куропатки,
Все птицы улетели в беспорядке.
О, горе миртам, розам и тюльпанам!
О, горе упованиям обманным!
Любовь -- не золото, любовь -- цветок,
Цветок увял -- вот горестный итог!
Страсть далека от солнца, мир -- от милой,
И горе грустью множится постылой.
Ликуют ненавистники добра:
Пришла для них желанная пора.
Пьют недруги из пиршественной чаши:
Хулителям приятно горе наше.
А нам теперь не нужен ни посредник,
Ни вестник злой, ни добрый собеседник.
Ты и кормилица, -- не знайте страха,
Не огорчу я больше сердце шаха!
Один лишь я виновен среди вас, --
Недаром свет моей судьбы погас.
Будь проклята моя судьба и робость,
Из-за которой я низвергнут в пропасть!
Пусть благороден я, но, духом слаб,
Склонился пред судьбой своей, как раб.
Не будь судьба моя черна, -- едва ли
Меня бы дивы так околдовали!
Кто внемлет дивов мерзостным приказам,
Утратит, как и я, покой и разум,
Получит вместо амбры и алоэ --
Песок пустыни, дерево гнилое.
Не золото, не царские рубины, --
В его руках лишь черепки из глины.
Не на коне, что словно вихрь горячий, --
Он восседает на таразской кляче.
Красавица, прости меня, молю,
Любовью душу озари мою!
Безмерна пред тобой моя вина,
Но смилуйся, останься мне верна.
И ты передо мною виновата,
Но пала только на меня расплата.
Какое ни свершил бы прегрешенье,
Ты мне сегодня подари прощенье.
Прошу тебя, добро ты соверши,
Смой ржавчину стыда с моей души!
Пока я жив, где б ни был я, -- повсюду
Свой грех перед тобой я помнить буду.
То зарыдаю, мрачен и греховен:
"Виновен я, виновен я, виновен!",
То закричу, чтоб жалость обрести:
"Прости меня, прости меня, прости!"
Ты на меня, царица, рассердилась,
Но где же доброта, прощенье, милость?
Что было -- было. Будь моей душой
И благодетельницей-госпожой!
Прости -- и у меня, клянусь заране,
Ни просьб не будет больше, ни желаний.
Я стану во дворце твоем слугой,
Я не уйду к владычице другой:
Найду ль прощенье там, где нет тебя?
Там смерть моим мечтам, где нет тебя!
Ты не простишь, -- так кто меня простит?
Не умножай мою печаль и стыд.
Что из того, что согрешил я раз, --
Единственный ли грешник я сейчас?
Впадает в грех и старец белоглавый,
Порой мудрец нарушит все уставы.
Споткнется конь, хотя четвероног,
Хотя остер, притупится клинок.
Один лишь раз ошибся я, -- за это
Меня не мучай до скончанья света!
Я стал твоим рабом по доброй воле, --
К чему же мне оковы зла и боли?
Все претерплю, но я не потерплю
Страданий той, которую люблю!
Тебя не видеть? Лучше быть слепым!
Тебя не слышать? Лучше быть глухим!
Из-за меня вовек не ведай муки,
И да не буду я с тобой в разлуке!
Красавица, прости меня, не то
Чем стану я? Что жизнь моя? Ничто!
И ты, как я, скорбей узнала пламень:
В горниле плавятся и сталь и камень,
Но, как горнилу жаркому -- вода,
Так доброта ко мне тебе чужда.
Смотри, я погибаю от огня,
Что вспыхнул от железа и кремня.
Меня пожрет огонь многоязыкий, --
Мои предсмертные ты слышишь крики?
От этого огня бросает в дрожь,
Его ты даже морем не зальешь.
Дым от огня вселенной завладел,
Стал темен мир, как мрачный мой удел.
Ты слышишь плач полей, лесов и рощ?
Вот почему идут и снег и дождь!
Покрыто снегом тело у меня,
Но в нем пылает капище огня.
Такого чуда не было вовек:
В одну чету слились огонь и снег!
Снег сыплется, но вверх огонь взлетает,
Пылает мой огонь, а снег не тает.
Распалось на две половины тело:
Та -- в пламени, а та -- обледенела!
Кто верен ласкам и любовным негам,
Того никак не уничтожишь снегом.