Страница:
Человека Спешащего выручают лишь маневренность и острый глаз. Здесь можно только плыть, выискивая глазами просветы в уличном потоке, работая ногами и загребая руками. Иных рецептов нет.
Где-то у меня за спиной мой киллер так же, как и я, старательно плыл и загребал. У меня, правда, была фора. Маленькая. Чистых секунд тридцать — их мне подарила прицельно брошенная помада. Еще секунд десять условно добавим за знание уличной географии.
«Янка, гоу хоум!» — мысленно подбадривала я себя, любимую. Важно было не попасть на стремнину потока, который мог унести вперед и бросить в объятья гамбургеров. Но нельзя было и позволять течению притиснуть тебя к стенам, где скорость падала до нуля, а ты рисковала въехать носом в какую-нибудь шаурму вида ужасного. О запахе ее — умоляю, ни слова! Понюхать и умереть.
Я продирала себя сквозь жующую толпу и сердито думала про то, как России опять не повезло с общепитом. Вместо жизни-зебры нам достался мутант с черными полосками сплошняком. Сперва красные комиссары лет семьдесят отбивали у народа вкус, терзая граждан то минтаем, то макаронами по-флотски. Затем уже капиталисты с кетчупом в жилах пошли склонять нас к побитью рекордов по скоростной еде. Столичный фаст-фуд доказал как дважды два: поле битвы дьявола с богом — вовсе не сердца людей, а их желудки. Бог изобрел бифштекс, жареную картошку и чай с лимоном. Дьявол — хот-доги, чипсы и колу. Компромисс исключен.
Обернувшись на ходу я заметила, что киллер ничуть не отстал и упорно движется в моем фарватере. Наверное, Кеша дал ему за меня неплохой аванс. Хотелось бы знать, сколько я стою. Наверняка это больше тех жалких сотен, не отданных мне Кешей за консультацию. Две трети хваленой мужской логики вообще замешано на упрямстве. Шалун уж приморозил пальчик? Назло бабушке отморозим и уши!
Ленц мог бы, кстати, прилично сэкономить, догадайся он войти в договорные отношения с Липатовым и Кочетковым. Вышла бы складчина. Общак, а по-нынешнему фонд — борьбы с Яной Е. Штейн.
Интересно, можно ли оформить такой Фонд через Регистрационную палату? Ох, Янка, ты опять гонишь. Не зевай, шевели ногами.
Как и пять, и десять метров тому назад, уличные вывески на моем пути приговаривали человеческий голод к дешевым и мучительным видам казни. Еда-гаррота. Еда-аутодафе. Еда-гильотина. Уважаемых москвичей и гостей столицы звали сокращать церемонии и изживать канитель. Не вкушать, но жрать. Не наслаждаться процессом, но хавать на ходу, дыша горчицей с перцем, утираясь галстуком.
«Горячие куры гриль». Мрак. «Сосиски в тесте». Жуть. «Пончики». Кр-р-расота. «Пирожки с яйцом». Хамите, парниша? «Сэндвичи от Свиридова». Хо-хо. «Гробы в сметане навынос»… О господи! Нет, померещилось — это «Грибы в сметане навынос». Уж наверняка не трюфели, а мокрые липкие шампиньоны. Не выношу.
Я снова вывернула шею: не отстает, ариец. Расстояние между нами покуда не сократилось, однако и не наросло. Хорошо еще, законы физики сегодня за меня: у того, кто размером больше, площадь сопротивления среде тоже гораздо больше. Он сильнее, зато я компактнее. Толпу раздвигать сложнее ему, чем Яночке Штейн, юркой как ящерка. Мне бы сейчас не терять темпа хоть минуту-другую, а там уж я сумею оторваться — есть одна идея.
Среди дрянных обжорок и забегаловок изредка попадались приличные заведения — жаль, отличить их от барахла навскидку могли только профи. Те же «Черкашинские пирожные», например, держались на достойном уровне. Или вон эти «100 мясных салатов», справа по моему курсу, пока не исхалтурились, работают без тухляка.
И еще на Шаболовке, чуть не доходя Конного переулка, пару лет назад открылся «Блиндаж» — полуподвальчик афганского ветерана Лени Бессараба. Дядя Леня остался без ноги, но с руками и с чувством юмора. В госпитале, под общим наркозом, к Бессарабу — так он рассказывал сам — пришло яркое видение: стоит дерево в центре Кабула, и на ветках вместо листьев, вообразите, блины!
Сперва, еще до перестройки, дядя Леня не мог истолковать свой сон. Затем въехал в тайный шифр видения, но не мог найти денег на мечту. Лишь недавно желания ветерана объединились с его возможностями. Блинное дерево из афганского сна перекочевало на вывеску; в самом же полуподвальчике клиент имел право выбрать любую из полусотни начинок. Здесь было все — от классических блинчиков с мясом до жареных во фритюре бурреков с тертым сыром. По заказу дяди Лени я высчитала оптимальный баланс цены и качества для средней порции его блинов с икрой. Конечный результат обязан был стоить не дороже пиццы, а содержимое — сохранить вкус икры. И он был, этот вкус, можете мне поверить…
А вот и сам «Блиндаж», ура! Прямо по курсу, на уровне моих глаз, ко мне со скоростью Яны приближалась знакомая вывеска: дерево, под ним мужчина и женщина, оба в пятнистой армейской форме, кушают сорванные блины. Среди ветвей затаился третий персонаж — камуфляжный змей. Тоже ест. Райское, блин, наслаждение.
Как там мой киллер? Я косо глянула через плечо. Нет, не отстает, зверюга заводной. Ну давай, Янка, проталкивайся, отвоюй еще хоть пару секунд. Надолго укрыться в «Блиндаже» не получится, да и не надо: погоня все-таки не артобстрел. Мне бы только проскочить сквозь подсобку, вынырнуть в Конном переулке, оттуда — через дорогу наискосок. А там и фаст-фуда пожиже, и народа поменьше, и дворов проходных в ассортименте — сколько душе угодно.
Главное, чтобы дядя Леня меня не заметил. Хоть бы он смотрел в другую сторону. Хоть бы он вышел на кухню или в туалет… Мимо широкой натуры Бессараба так легко не проскочишь… Господи, ну пожалуйста, сделай так, чтобы хозяина не было сейчас в зале.
Его и не было в зале. Хозяин «Блиндажа» возник прямо в дверях.
Боже всемогущий, ты чертов мошенник! Я не об этом тебя просила!
— Яночка, дорогая! — Бессараб распахнул свои объятья. Самые добрые его побуждения напрочь перекрыли мне дорогу.
Мой план летел в тартарары. Скверно, Янка, ух как скверно!
Вперед, внутрь «Блиндажа», теперь нельзя — на пути дядя Леня, а это две руки нараспашку, одна нога и протез. Назад, обратно в толпу, тоже нельзя — там киллер, в лапы к нему неохота. Направо опять-таки нельзя — там стена, об которую я могу только лбом…
И где она, свобода выбора, где? Из всех моих законных прав осталась одно-единственное: бежать налево.
Оттолкнув какого-то придурка с пончиком, я метнулась налево — да так резко, что в глазах у меня потемнело, а в ушах зазвенело.
Ничего, пройдет. И-раз, и-два, и-три!.. Целых три секунды я двигала ногами, не обращая внимания на звон в ушах. А когда обратила, звон этот уже вплотную накатывал на меня спереди. Вместе с огромным, как линкор, красно-белым трамваем… Ой!
Богу богово, но трамваев на Шаболовке никто не отменял. Я вдруг сообразила, что мчусь, как ненормальная, по рельсам. По инерции. Навстречу судьбе. И ни я, ни даже вагон не успеем изменить курс.
Такая смерть в XXI веке — глупость, ужасная архаика. Все равно что угодить под бивень мамонту. Как же обидно-то, а? Неужели все это— со мной? Кондуктор, нажми на тормозаааааа…
В то мгновение, когда Яна Штейн уже намылилась свалить в мир иной, меня безжалостно рванули за руку и задержали в этом.
И-э-эх, больно как! В плечо ударила молния, челюсти отбили степ, а левая кроссовка осталась на моей ноге только чудом.
Я слетела с трамвайных путей намного быстрее, чем пуганая ворона — с любимого куста. Вагон и моя левая лодыжка разминулись на считанные миллиметры. Вагоновожатый, потрясая кулаком, что-то беззвучно заорал мне из-за стекла кабины. Дзынннннь! Дриннннь!
Красно-белый линкор на колесах, не переставший истерично трезвонить, с громким металлическим дребезжаньем пронесся мимо моего уха и уволок всех пассажиров в сторону Серпуховского вала.
Мой спаситель оттащил меня на другую сторону улицы — как можно дальше от трамвайных путей. Лишь после этого он выпустил наконец мою онемевшую руку и очень вежливо поинтересовался:
— Скажите, пожалуйста, здесь так принято бежать от человека, который просто называл вас по имени? Это есть русский обычай?
При ближайшем рассмотрении киллер не выглядел таким дылдой — его рост не дотягивал до великанского. Был он белобрыс, но чересчур нордической его внешность мне уже теперь не казалась. Акцент у него, однако, был — легкий, немецко-прибалтийский. И фразу он строил немного не по-нашему… Так, ничего не понимаю.
— Вас разве не Ленц послал? — тупо спросила я.
Могла бы не спрашивать, коза. Работники ножа и топора отличаются от сотрудников МЧС не одним только жалованьем на порядок больше: наемные убийцы испокон веку мочат граждан, а не спасают им жизни. Вытащить меня из-под трамвая, чтобы затем прикончить своими руками — это полная белиберда. В зарубежных фильмах мне, правда, встречались сопливые сюжетики, где суровый киллер, втюрившись в мишень противоположного пола, клал с прибором на заказчика, на профобязательства и на высокий гонорар, не облагаемый налогом. Но этот блондин едва ли успел проникнуться ко мне чувством — слишком мало мы знакомы. В любовь с первого взгляда, как и в заочную страсть, я не верю.
— Отвечать вопросом на вопрос — еще один русский обычай? — В голосе блондина, кроме акцента, я уловила скрытую иронию.
Нет уж, на влюбленного в Яну Штейн этот тип не походил. Ни чуточки. Я сразу вспомнила про вывихнутую им руку. А еще про то, что чуть было не лишилась жизни — по сути, из-за него же.
— Нет, — со злостью объявила я, — это мой личный еврейский обычай. И сами вы, кстати, тоже задали вопрос вместо ответа. И вообще какого черта вы за мной увязались? Вы сексуальный маньяк?
Белобрысый порылся в кармане кожаной куртки и протянул мне маленький золоченый цилиндрик. Хорошо мне знакомый.
— Возьмите, — сказал он, — ваш предмет, вы потеряли.
— Вы три квартала гнались за мной, чтобы вернуть мне это? — не поверила я. — Помаду, которой я же в вас… которой я вам…
Мой бывший киллер улыбнулся и качнул головой.
— Это не совсем так, — признался он. — То есть, да, я хотел вернуть вещь, но не только. Я бежал за вами, чтобы дать вам работу. Предложить вам бизнес. Чтобы вы помогали мне за деньги.
Ну и меню сегодня выдалось! Сперва напугали до полусмерти, вторым блюдом спасли от смерти, а на десерт предложили работу—и все это в течение пятнадцати минут. Чем не фаст-фуд? У меня, конечно, репутация на уровне, без работы я не сижу и не бедствую. Но очереди ко мне еще не стоят, и клиентура пока не бегает за мной вприпрыжку. Может, за последние четверть часа я успела профессионально вырасти? Как та Алиса, которой в Стране Чудес скормили волшебный пирожок.
— Вы мне объясните сначала, — потребовала я у блондина, — кто вы такой и откуда узнали обо мне.
— Макс-Йозеф Кунце, — тотчас же представился мой возможный клиент и изобразил нечто вроде реверанса. — Я имею мастерскую, там чинят мотоциклы. А ваше имя и фото есть в русском Интернете, в кулинарном чате ток-тэйбла… у нас это зовется шприх-бух, а у вас как-то по-другому. Я хотел искать здесь специалиста вашего профиля. От Черкашин-пирожных есть прямой переход на вас. Я подумал, найду вас там, где те пирожные.
Болтливый Блокнот — самая непредсказуемая толкучка в Инете. И самая бесполезная. Отыщется базар на любые темы — кроме той, за которой ты полез именно сейчас. А этому Максу-Йозефу я смотрю, с ББ везет больше моего. Вот оно, арийское счастье.
— Вы немец? Из ФРГ? — поинтересовалась я. — А русский язык, если не секрет, откуда так хорошо знаете?
Среди моих клиентов был натурализованный турок, производитель лицензионных рахат-лукума, халвы, козинаков и прочих восточных радостей. В России он прожил десять лет, не меньше, но разговаривал с ужасным акцентом и часто ошибался: говорил «праведник» вместо «проводник», «пахлава» вместо «похвала», «выпук» вместо «выкуп»… Я советовала ему походить на курсы русского методом погружения. Там, я слышала, порядки строгие: не выучишь слова — окунают в бассейн с головой.
— Я — подданный Кессельштейна, — чуть обиженно, как мне почудилось, сообщил белобрысый Кунце. — Моя маленькая страна меньше, чем соседний Люксембург. Население тридцать тысяч, язык немецкий. Но мы не пруссы и не саксы, мы более древние, наш Типпельскирн имеется в летописи на десять лет раньше, чем сам Оттон Первый… А русский я учил в университете, в Гейдельберге. Вам не надо бояться, я не шпион.
То, что этот Кунце — большой патриот своей малой родины, меня умилило. Очень трогательно. А более всего мне понравилось само название «Кессельштейн». Как и в моей собственной фамилии, там тоже прятался камень. Возможно, это знак судьбы.
— Ладно, вы не шпион, — легко согласилась я. — Верю на слово. Вы, кажется, еще говорили о работе и деньгах? Начните с денег.
Глава шестая Уравнение с тремя известными (Иван)
Где-то у меня за спиной мой киллер так же, как и я, старательно плыл и загребал. У меня, правда, была фора. Маленькая. Чистых секунд тридцать — их мне подарила прицельно брошенная помада. Еще секунд десять условно добавим за знание уличной географии.
«Янка, гоу хоум!» — мысленно подбадривала я себя, любимую. Важно было не попасть на стремнину потока, который мог унести вперед и бросить в объятья гамбургеров. Но нельзя было и позволять течению притиснуть тебя к стенам, где скорость падала до нуля, а ты рисковала въехать носом в какую-нибудь шаурму вида ужасного. О запахе ее — умоляю, ни слова! Понюхать и умереть.
Я продирала себя сквозь жующую толпу и сердито думала про то, как России опять не повезло с общепитом. Вместо жизни-зебры нам достался мутант с черными полосками сплошняком. Сперва красные комиссары лет семьдесят отбивали у народа вкус, терзая граждан то минтаем, то макаронами по-флотски. Затем уже капиталисты с кетчупом в жилах пошли склонять нас к побитью рекордов по скоростной еде. Столичный фаст-фуд доказал как дважды два: поле битвы дьявола с богом — вовсе не сердца людей, а их желудки. Бог изобрел бифштекс, жареную картошку и чай с лимоном. Дьявол — хот-доги, чипсы и колу. Компромисс исключен.
Обернувшись на ходу я заметила, что киллер ничуть не отстал и упорно движется в моем фарватере. Наверное, Кеша дал ему за меня неплохой аванс. Хотелось бы знать, сколько я стою. Наверняка это больше тех жалких сотен, не отданных мне Кешей за консультацию. Две трети хваленой мужской логики вообще замешано на упрямстве. Шалун уж приморозил пальчик? Назло бабушке отморозим и уши!
Ленц мог бы, кстати, прилично сэкономить, догадайся он войти в договорные отношения с Липатовым и Кочетковым. Вышла бы складчина. Общак, а по-нынешнему фонд — борьбы с Яной Е. Штейн.
Интересно, можно ли оформить такой Фонд через Регистрационную палату? Ох, Янка, ты опять гонишь. Не зевай, шевели ногами.
Как и пять, и десять метров тому назад, уличные вывески на моем пути приговаривали человеческий голод к дешевым и мучительным видам казни. Еда-гаррота. Еда-аутодафе. Еда-гильотина. Уважаемых москвичей и гостей столицы звали сокращать церемонии и изживать канитель. Не вкушать, но жрать. Не наслаждаться процессом, но хавать на ходу, дыша горчицей с перцем, утираясь галстуком.
«Горячие куры гриль». Мрак. «Сосиски в тесте». Жуть. «Пончики». Кр-р-расота. «Пирожки с яйцом». Хамите, парниша? «Сэндвичи от Свиридова». Хо-хо. «Гробы в сметане навынос»… О господи! Нет, померещилось — это «Грибы в сметане навынос». Уж наверняка не трюфели, а мокрые липкие шампиньоны. Не выношу.
Я снова вывернула шею: не отстает, ариец. Расстояние между нами покуда не сократилось, однако и не наросло. Хорошо еще, законы физики сегодня за меня: у того, кто размером больше, площадь сопротивления среде тоже гораздо больше. Он сильнее, зато я компактнее. Толпу раздвигать сложнее ему, чем Яночке Штейн, юркой как ящерка. Мне бы сейчас не терять темпа хоть минуту-другую, а там уж я сумею оторваться — есть одна идея.
Среди дрянных обжорок и забегаловок изредка попадались приличные заведения — жаль, отличить их от барахла навскидку могли только профи. Те же «Черкашинские пирожные», например, держались на достойном уровне. Или вон эти «100 мясных салатов», справа по моему курсу, пока не исхалтурились, работают без тухляка.
И еще на Шаболовке, чуть не доходя Конного переулка, пару лет назад открылся «Блиндаж» — полуподвальчик афганского ветерана Лени Бессараба. Дядя Леня остался без ноги, но с руками и с чувством юмора. В госпитале, под общим наркозом, к Бессарабу — так он рассказывал сам — пришло яркое видение: стоит дерево в центре Кабула, и на ветках вместо листьев, вообразите, блины!
Сперва, еще до перестройки, дядя Леня не мог истолковать свой сон. Затем въехал в тайный шифр видения, но не мог найти денег на мечту. Лишь недавно желания ветерана объединились с его возможностями. Блинное дерево из афганского сна перекочевало на вывеску; в самом же полуподвальчике клиент имел право выбрать любую из полусотни начинок. Здесь было все — от классических блинчиков с мясом до жареных во фритюре бурреков с тертым сыром. По заказу дяди Лени я высчитала оптимальный баланс цены и качества для средней порции его блинов с икрой. Конечный результат обязан был стоить не дороже пиццы, а содержимое — сохранить вкус икры. И он был, этот вкус, можете мне поверить…
А вот и сам «Блиндаж», ура! Прямо по курсу, на уровне моих глаз, ко мне со скоростью Яны приближалась знакомая вывеска: дерево, под ним мужчина и женщина, оба в пятнистой армейской форме, кушают сорванные блины. Среди ветвей затаился третий персонаж — камуфляжный змей. Тоже ест. Райское, блин, наслаждение.
Как там мой киллер? Я косо глянула через плечо. Нет, не отстает, зверюга заводной. Ну давай, Янка, проталкивайся, отвоюй еще хоть пару секунд. Надолго укрыться в «Блиндаже» не получится, да и не надо: погоня все-таки не артобстрел. Мне бы только проскочить сквозь подсобку, вынырнуть в Конном переулке, оттуда — через дорогу наискосок. А там и фаст-фуда пожиже, и народа поменьше, и дворов проходных в ассортименте — сколько душе угодно.
Главное, чтобы дядя Леня меня не заметил. Хоть бы он смотрел в другую сторону. Хоть бы он вышел на кухню или в туалет… Мимо широкой натуры Бессараба так легко не проскочишь… Господи, ну пожалуйста, сделай так, чтобы хозяина не было сейчас в зале.
Его и не было в зале. Хозяин «Блиндажа» возник прямо в дверях.
Боже всемогущий, ты чертов мошенник! Я не об этом тебя просила!
— Яночка, дорогая! — Бессараб распахнул свои объятья. Самые добрые его побуждения напрочь перекрыли мне дорогу.
Мой план летел в тартарары. Скверно, Янка, ух как скверно!
Вперед, внутрь «Блиндажа», теперь нельзя — на пути дядя Леня, а это две руки нараспашку, одна нога и протез. Назад, обратно в толпу, тоже нельзя — там киллер, в лапы к нему неохота. Направо опять-таки нельзя — там стена, об которую я могу только лбом…
И где она, свобода выбора, где? Из всех моих законных прав осталась одно-единственное: бежать налево.
Оттолкнув какого-то придурка с пончиком, я метнулась налево — да так резко, что в глазах у меня потемнело, а в ушах зазвенело.
Ничего, пройдет. И-раз, и-два, и-три!.. Целых три секунды я двигала ногами, не обращая внимания на звон в ушах. А когда обратила, звон этот уже вплотную накатывал на меня спереди. Вместе с огромным, как линкор, красно-белым трамваем… Ой!
Богу богово, но трамваев на Шаболовке никто не отменял. Я вдруг сообразила, что мчусь, как ненормальная, по рельсам. По инерции. Навстречу судьбе. И ни я, ни даже вагон не успеем изменить курс.
Такая смерть в XXI веке — глупость, ужасная архаика. Все равно что угодить под бивень мамонту. Как же обидно-то, а? Неужели все это— со мной? Кондуктор, нажми на тормозаааааа…
В то мгновение, когда Яна Штейн уже намылилась свалить в мир иной, меня безжалостно рванули за руку и задержали в этом.
И-э-эх, больно как! В плечо ударила молния, челюсти отбили степ, а левая кроссовка осталась на моей ноге только чудом.
Я слетела с трамвайных путей намного быстрее, чем пуганая ворона — с любимого куста. Вагон и моя левая лодыжка разминулись на считанные миллиметры. Вагоновожатый, потрясая кулаком, что-то беззвучно заорал мне из-за стекла кабины. Дзынннннь! Дриннннь!
Красно-белый линкор на колесах, не переставший истерично трезвонить, с громким металлическим дребезжаньем пронесся мимо моего уха и уволок всех пассажиров в сторону Серпуховского вала.
Мой спаситель оттащил меня на другую сторону улицы — как можно дальше от трамвайных путей. Лишь после этого он выпустил наконец мою онемевшую руку и очень вежливо поинтересовался:
— Скажите, пожалуйста, здесь так принято бежать от человека, который просто называл вас по имени? Это есть русский обычай?
При ближайшем рассмотрении киллер не выглядел таким дылдой — его рост не дотягивал до великанского. Был он белобрыс, но чересчур нордической его внешность мне уже теперь не казалась. Акцент у него, однако, был — легкий, немецко-прибалтийский. И фразу он строил немного не по-нашему… Так, ничего не понимаю.
— Вас разве не Ленц послал? — тупо спросила я.
Могла бы не спрашивать, коза. Работники ножа и топора отличаются от сотрудников МЧС не одним только жалованьем на порядок больше: наемные убийцы испокон веку мочат граждан, а не спасают им жизни. Вытащить меня из-под трамвая, чтобы затем прикончить своими руками — это полная белиберда. В зарубежных фильмах мне, правда, встречались сопливые сюжетики, где суровый киллер, втюрившись в мишень противоположного пола, клал с прибором на заказчика, на профобязательства и на высокий гонорар, не облагаемый налогом. Но этот блондин едва ли успел проникнуться ко мне чувством — слишком мало мы знакомы. В любовь с первого взгляда, как и в заочную страсть, я не верю.
— Отвечать вопросом на вопрос — еще один русский обычай? — В голосе блондина, кроме акцента, я уловила скрытую иронию.
Нет уж, на влюбленного в Яну Штейн этот тип не походил. Ни чуточки. Я сразу вспомнила про вывихнутую им руку. А еще про то, что чуть было не лишилась жизни — по сути, из-за него же.
— Нет, — со злостью объявила я, — это мой личный еврейский обычай. И сами вы, кстати, тоже задали вопрос вместо ответа. И вообще какого черта вы за мной увязались? Вы сексуальный маньяк?
Белобрысый порылся в кармане кожаной куртки и протянул мне маленький золоченый цилиндрик. Хорошо мне знакомый.
— Возьмите, — сказал он, — ваш предмет, вы потеряли.
— Вы три квартала гнались за мной, чтобы вернуть мне это? — не поверила я. — Помаду, которой я же в вас… которой я вам…
Мой бывший киллер улыбнулся и качнул головой.
— Это не совсем так, — признался он. — То есть, да, я хотел вернуть вещь, но не только. Я бежал за вами, чтобы дать вам работу. Предложить вам бизнес. Чтобы вы помогали мне за деньги.
Ну и меню сегодня выдалось! Сперва напугали до полусмерти, вторым блюдом спасли от смерти, а на десерт предложили работу—и все это в течение пятнадцати минут. Чем не фаст-фуд? У меня, конечно, репутация на уровне, без работы я не сижу и не бедствую. Но очереди ко мне еще не стоят, и клиентура пока не бегает за мной вприпрыжку. Может, за последние четверть часа я успела профессионально вырасти? Как та Алиса, которой в Стране Чудес скормили волшебный пирожок.
— Вы мне объясните сначала, — потребовала я у блондина, — кто вы такой и откуда узнали обо мне.
— Макс-Йозеф Кунце, — тотчас же представился мой возможный клиент и изобразил нечто вроде реверанса. — Я имею мастерскую, там чинят мотоциклы. А ваше имя и фото есть в русском Интернете, в кулинарном чате ток-тэйбла… у нас это зовется шприх-бух, а у вас как-то по-другому. Я хотел искать здесь специалиста вашего профиля. От Черкашин-пирожных есть прямой переход на вас. Я подумал, найду вас там, где те пирожные.
Болтливый Блокнот — самая непредсказуемая толкучка в Инете. И самая бесполезная. Отыщется базар на любые темы — кроме той, за которой ты полез именно сейчас. А этому Максу-Йозефу я смотрю, с ББ везет больше моего. Вот оно, арийское счастье.
— Вы немец? Из ФРГ? — поинтересовалась я. — А русский язык, если не секрет, откуда так хорошо знаете?
Среди моих клиентов был натурализованный турок, производитель лицензионных рахат-лукума, халвы, козинаков и прочих восточных радостей. В России он прожил десять лет, не меньше, но разговаривал с ужасным акцентом и часто ошибался: говорил «праведник» вместо «проводник», «пахлава» вместо «похвала», «выпук» вместо «выкуп»… Я советовала ему походить на курсы русского методом погружения. Там, я слышала, порядки строгие: не выучишь слова — окунают в бассейн с головой.
— Я — подданный Кессельштейна, — чуть обиженно, как мне почудилось, сообщил белобрысый Кунце. — Моя маленькая страна меньше, чем соседний Люксембург. Население тридцать тысяч, язык немецкий. Но мы не пруссы и не саксы, мы более древние, наш Типпельскирн имеется в летописи на десять лет раньше, чем сам Оттон Первый… А русский я учил в университете, в Гейдельберге. Вам не надо бояться, я не шпион.
То, что этот Кунце — большой патриот своей малой родины, меня умилило. Очень трогательно. А более всего мне понравилось само название «Кессельштейн». Как и в моей собственной фамилии, там тоже прятался камень. Возможно, это знак судьбы.
— Ладно, вы не шпион, — легко согласилась я. — Верю на слово. Вы, кажется, еще говорили о работе и деньгах? Начните с денег.
Глава шестая Уравнение с тремя известными (Иван)
— Иван Николаевич, три икса.
— Понял, Софья Андреевна, спасибо, я уже собираюсь.
В ежедневном расписании Ивана Щебнева есть слова, а есть условные значки. Даже надежная секретарша, верстающая для меня график, не обязана быть в курсе деталей рабочего процесса. Я ей доверяю, но так спокойнее. Заранее поставить нужный значок на нужное место, вовремя напомнить мне о плановом рандеву — вот и все ее функции. Дальше я сам. Служба президентского советника по кадрам должна быть не столько опасна или трудна, сколько не видна. Про мои встречи в теленовостях не скажут, и слава богу.
Я вышел из-за стола, обогнул кресло, вступил в служебную зону. Пора менять прикид. Никто не ходит в лес в акваланге и ластах, а на романтическое свидание — в телогрейке и валенках. Форму одежды диктует содержание встреч: каждому свое.
Гардероб у меня подобран на все случаи жизни. Есть и ситец, и парча, и кевлар. Хотя бронежилет сегодня без надобности. Эти господа, конечно, тоже устраивают разборки, но строго между собой. Со всеми прочими делить им нечего, они и так — короли.
Открыв платяной шкаф, я повесил на свободное место деловой костюм, в котором еще утром гонял тараканов. Туда же, в шкаф, я отправил и галстук. Сменил скромную белую рубашку с высоким воротом на ярко-зеленую, от Thomas Pink, с двумя нагрудными карманами и клапанчиками на рукавах. Влез в джинсы, надел пиджак от Baroni, критически оглядел себя в зеркале со всех сторон.
М-да, картинка, достойная кисти Александра Эм Шилова. Бархатный пиджак смотрится на мне вызывающе вульгарно, тем более в такое время года. Однако для сегодняшних визави изысканность — дурной тон. Даже мой Baroni почти на грани фола. По-хорошему, мне полагалось бы влезть в канареечный пиджачище с люрексом и обуть добрую половину пальцев на руках в червонное золото. Но это уж хрен вам, достопочтенные господа. Перебьетесь. Кое-какую разницу между кремлевским функционером моего ранга и вами, пугалами огородными, невредно и подчеркнуть. Чтоб видна была дистанция.
Из моего рабочего кабинета есть еще один выход, помимо главного, — через заднюю раздвижную панель посудного шкафа. Тот кажется древним и ветхим, но эта ветхость мнимая: внутри там жесткий металлический каркас. Сразу за панелью открывается узенький внутренний коридорчик. Он тянется недолго и завершается тусклой стальной дверью, которая ведет в служебный лифт. О нем у нас многие не знают, а немногие знающие помалкивают. Наше здание не вчера строилось. Не я первый ухожу отсюда в анонимное плаванье.
Лифт двинулся вниз плавно, почти беззвучно. Эта конструкция раза в полтора-два старше меня — и ничего, работает.
Как я выяснил, моду идти в народ другим путем ввели тут после Хрущева. Нужда заставила. Кремлевские старцы еще не были старцами, зато их законные подруги годились лишь для музея. Клуб первых мужей СССР нашел лазейку: сквозь сверхтайные ходы, припасенные на случай ядерной атаки. Игра в Гарун-аль-Раши-да раньше других надоела Брежневу, а самым частым ходоком до последнего оставался товарищ Пельше Арвид Янович. Он же был в Политбюро главным «ястребом», выступая против замирения со Штатами. В случае разрядки уровень атомной секретности был бы понижен и могла всплыть правда о его небоевых походах на сторону. В день, когда Брежнев и Картер все же объявили детант, Арвид Янович не стал здороваться с Леонидом Ильичем, вышел из Политбюро и через три шага демонстративно умер. В Риге некоторые историки до сих пор считают, что Арвид Янович был скрытым латышским патриотом, бросившим вызов советской империи.
Российская историография казуса этого, конечно, не подтверждает. В учебниках сказано, будто Пельше отбросил коньки только через год после Брежнева… Хотя и про этот лифт ни в одном учебнике не написано. Мы по-прежнему — самая неизученная страна в мире. После Северной Кореи, разумеется.
Я спустился в подвал, откуда по боковой лестнице перешел на нулевой уровень гаража. Там меня ждал черный «мерин» класса «S» с водителем и охранниками — двумя крепко сбитыми приземистыми бульдогами под пятьдесят.
— Вы поели, господа? — спросил я, подойдя к машине. — Или, может, прихватить вам что-нибудь из нашей столовой?
Фраза моя была почти ритуальной. Не было еще случая, когда моя охрана забыла своевременно подкрепиться.
— Да нет, спасибо, Иван Николаевич, мы обедали, — отозвался ближайший из моих бульдогов. — Сосисок навернули по две порции.
— С кетчупом, — добавил второй бульдог. — Самое то.
Мне открыли дверцу, и я влез на заднее сиденье. В моделях «S» много всяких полезных технических примочек, но салон тесноват.
— Сейчас в Хоромный? — Шофер повернулся ко мне. Я кивнул. Шофер у меня по паспорту Санин, а охранники — Гришин
и Борин. Такие короткие фамилии, по словам старика Серебряного, при коммунистах доставались лучшим евреям-эстрадникам — всем этим Боруховичам, Файнциммерам, Вайнштокам — по блату и за бабки. А в гэбэшной «девятке» те же фамилии давали даром, вместе с пайком и кобурой. Охране нельзя быть длиннее двух слогов. Мало ли что? Пока объект орет «Нечипоренко!», его сто раз успеют подстрелить.
Мы тронулись. В подземных лабиринтах Санин ориентировался лучше всех. Зная конечный пункт, водитель находил наивыгоднейший путь наверх. Вот и теперь мы вынырнули на Ильинке, чтобы по Большому Черкасскому двинуть к Сретенке. Оттуда до Садового рукой подать.
Чего Санин не умел, так это рассасывать пробки. Мигалку включать я не велел, и на внутренней стороне кольца мы потеряли четверть часа. В подземке вся дорога заняла бы минут двенадцать. Когда обстоятельства позволяли, мы с Гришиным и Бориным не гнушались метро: польза важнее понтов. Но в Хоромный являться пешком нельзя из соображений тактики. «Мерин» для местных — вроде как правильная тотемная раскраска для индейца с понятием. Приедешь на «ниссане» или «тойоте» — никакое знание пароля не прокатит.
— Ждите меня здесь, — скомандовал я охране, как только машина въехала в Хоромный тупик и притормозила на стоянке у магазина Синькова. — По сторонам поглядывать, но внутрь не соваться.
Хотя лицо мое было заранее укрыто темными «хамелеонами», перед дверью я все-таки не выдержал — украдкой огляделся по сторонам.
Сделал я это инстинктивно, браня себя за пережитки совковой морали. Грешен, я не научился заходить в такие заведения с бывалой улыбкой и гордо поднятой головой. «Резиновая Зина», где мы обычно устраивали свидания с тремя иксами, считалась самым навороченным секс-шопом в пределах Садового. Олег Синьков, тертый жук, увел брэнд из-под носа у наследников Агнии Барто.
Камера над дверью зыркнула стеклянным глазом в сторону нашего «мерина», потом объектив спикировал на меня. Послышалось комариное жужжание: дресс-контроль пройден, вход свободен.
— Добро пожаловать, — интимным шепотом поприветствовал меня юный дистрибьютор в шапочке-презервативе из прозрачного латекса. — Желаете что-то приобрести для себя? Для подруги? Для друга?
Он гостеприимно повел рукой в сторону прилавков и многоцветных витрин, предлагая на глазок оценить широту и разнообразие выбора всей их дорогостоящей эротоманской дребедени.
— Анальные стимуляторы? — с отрепетированным наслаждением в голосе принялся перечислять он. — Вагинальные шарики? Вакуумные помпы, а? Любриканты? Вибраторы импортные, на пальчиковых батарейках? Вибраторы отечественные, конверсионные, на базе «Т-72»? Афродизиаки? Евродизиаки? Может быть, предпочитаете австралодизиаки? О-о-о-о, я советую вам попробовать…
Парень, черт возьми, был незнакомым. Похоже, Олег успел набрать себе в штат свежее пополнение менеджеров-первертов. А значит, весь пароль придется отбарабанить от и до. Прежний дистрибьютор, по крайней мере, смутно догадывался, кто я, и запускал меня в служебное помещение, не дожидаясь Алиции.
— Куклу! — прервал я этот словесный оргазм. И продолжил вколачивать ему в башку слова пароля, одно за другим: — Для. Очень. Серьезного. Любителя. Расслабиться. Под. Звуки. Танго.
Дистрибьютор-новичок поперхнулся и вылупил на меня зенки. В его черепушке, кажется, началось шевеление немногих извилин.
— Могу вам… э-э… рекомендовать надувную женщину Де-ванс, — забормотал он после долгой паузы, — светлокожую блондинку, изготовленную в Голландии, рост метр пятьдесят. Трехмесячная гарантия… набор запасных комплектующих…
Упс! Он это сказал. Я уж испугался, что у него память отшибло или, того хуже, Синьков забыл ему оставить отзыв.
— Нет, — перешел я к третьей части пароля. — Мне. Нужна. Конкретно. Алиция. Рио. Латинская. Секс-бомба. Ясно?
— Ясно-ясно-ясно… — Дистрибьютор так старательно закивал, что латексный чепчик едва не свалился на прилавок. — Рио, Алиция, латинская, бомба, да, конечно. Пройдите на склад, это вперед и вниз… Я сейчас выключу сигнализацию и пропущу вас…
Он пошарил рукой под прилавком. Пневмопривод с натугой загудел, и на стене разошлись в стороны, открыв проход, две гигантские пластиковые женские груди. Спасибо, что не ноги.
Я вошел в арку, спустился на десяток ступеней, свернул. Здесь.
Все три икса уже ждали меня в трех глубоких креслах. Никакими иксами они, понятно, не были. Им-то паролей не требовалось. Их физиономии, в отличие от моей, в России знала каждая собака.
— Привет честной компании, — поздоровался я, садясь. — Давно хотел спросить: та кукла, Алиция, что, действительно существует?
— Возможно, да, — с задумчивостью ответил Гуру. Глядя поверх меня, он сплетал свою бороду в косичку. Затем расплетал. Опять сплетал. Борода у него была наподобие четок. — Возможно, нет.
— Вроде есть такая, — сказал плюгавый Штепсель и деловито шмыгнул носом. — Мы с моими питерскими здесь на Новый год похожих девок брали. Ну резиновых. Две штуки, по двести пятьдесят баксов. Петросяну чтоб подарить, типа прикол. На, мол, вместо жены. А Ваганыч че-то распсиховался, бочку на нас покатил. Ладно, говорим, не хочешь — не надо. Тады, девчонки, свободны. Надули обеих гелием и отпустили. Жаль, полный улет обломился. Одна-то нормально пошла, а вторая, дрянь, за главную башню страны зацепилась. Каким местом, догадайтесь сами.
— За башню? — Гуру приподнял брови домиком. — Спасскую? Концептуально.
— Останкинскую, — уточнил Штепсель. — За антенну. Вернее, сразу за две, и обе погнула. Да я вам че, не рассказывал? Ну вы помните, наверняка, два дня потом трансляция по Москве никакая не шла. Болтали, типа опять пожар, а это был не пожар, гы-гы…
— Иван Николаевич! — скорбным голосом обратился ко мне третий икс, самый высокий и кудрявый. Его белый пиджак был наиболее блестящ и переливался. — Скажите, Кремль не будет против, если я вон того микроцефала чем-нибудь тяжелым тресну? У меня тогда пять концертов слетело с эфира. И у жены бывшей столько же!
Кудрявчик по прозвищу Павлин держал на себе три четверти нашей гламурной попсы. Штепсель верховодил чуть ли не всем грязным рокопопсом страны. Гуру считался величайшим монстром арт-рока. Втроем они перекрывали процентов девяносто пять нынешнего музыкального рынка. Оставшимися пятью — балалаечниками, бардами и бетховенами — я мог пренебречь. Погоды они не делали.
— Кремль против не будет, — ответил я откровенно. С этими ребятами не стоило церемониться, иначе на шею сядут. — Кремлю вообще наплевать, можете хоть бошки друг другу пооткусывать и в унитазы спустить. Но только через полгода. После выборов.
— Выборы? — Гуру пожал вялыми плечами. Его темно-рыжая кожаная жилетка вздыбилась и опала. — Скука. Очевидность. Прескрипшн.
— Че, без нас не нарисуете? — удивился Штепсель и поскреб всей пятерней в затылке. — Да это же для ваших, екарный бабай, говна-пирога. Туда — плюс, сюда — минус, и все в шоколаде.
— Административный ресурс, — брезгливо поджимая губы, сказал Павлин. — Его имеет в виду этот питекантроп. Мне тоже, Иван Николаевич, не вполне понятно, для чего нам-то надрываться. Сами губернаторы и припишут сколько надо.
— Вы это бросьте! — Я погрозил троице кулаком. — А явка? К чему они припишут, если народ вообще не явится? Я сам не люблю выборов, но раз уж они есть, нельзя их просрать. Поймите, Кремлю не нужны трубадуры. Тем более, из вас агитаторы — как из мякины бритва. Нет, у вас иная задача. Вы создаете настроение, вы песней пробуждаете активность масс. Хоть какую. Плюс, минус, неважно — главное, не нолик… Дошло? Люди должны верить, что весы качаются, что все взаправду, что от них самих зависит, кто победит — фашист-популист или преемник с человеческим лицом.
— Че-то у преемника лицо не фонтан, — объявил, ковыряясь в зубах, Штепсель. — Человеческое, базара нет, но какое-то тупое. Слышь, Николаич, а может, развели вас втемную и он не из Питера?
— Понял, Софья Андреевна, спасибо, я уже собираюсь.
В ежедневном расписании Ивана Щебнева есть слова, а есть условные значки. Даже надежная секретарша, верстающая для меня график, не обязана быть в курсе деталей рабочего процесса. Я ей доверяю, но так спокойнее. Заранее поставить нужный значок на нужное место, вовремя напомнить мне о плановом рандеву — вот и все ее функции. Дальше я сам. Служба президентского советника по кадрам должна быть не столько опасна или трудна, сколько не видна. Про мои встречи в теленовостях не скажут, и слава богу.
Я вышел из-за стола, обогнул кресло, вступил в служебную зону. Пора менять прикид. Никто не ходит в лес в акваланге и ластах, а на романтическое свидание — в телогрейке и валенках. Форму одежды диктует содержание встреч: каждому свое.
Гардероб у меня подобран на все случаи жизни. Есть и ситец, и парча, и кевлар. Хотя бронежилет сегодня без надобности. Эти господа, конечно, тоже устраивают разборки, но строго между собой. Со всеми прочими делить им нечего, они и так — короли.
Открыв платяной шкаф, я повесил на свободное место деловой костюм, в котором еще утром гонял тараканов. Туда же, в шкаф, я отправил и галстук. Сменил скромную белую рубашку с высоким воротом на ярко-зеленую, от Thomas Pink, с двумя нагрудными карманами и клапанчиками на рукавах. Влез в джинсы, надел пиджак от Baroni, критически оглядел себя в зеркале со всех сторон.
М-да, картинка, достойная кисти Александра Эм Шилова. Бархатный пиджак смотрится на мне вызывающе вульгарно, тем более в такое время года. Однако для сегодняшних визави изысканность — дурной тон. Даже мой Baroni почти на грани фола. По-хорошему, мне полагалось бы влезть в канареечный пиджачище с люрексом и обуть добрую половину пальцев на руках в червонное золото. Но это уж хрен вам, достопочтенные господа. Перебьетесь. Кое-какую разницу между кремлевским функционером моего ранга и вами, пугалами огородными, невредно и подчеркнуть. Чтоб видна была дистанция.
Из моего рабочего кабинета есть еще один выход, помимо главного, — через заднюю раздвижную панель посудного шкафа. Тот кажется древним и ветхим, но эта ветхость мнимая: внутри там жесткий металлический каркас. Сразу за панелью открывается узенький внутренний коридорчик. Он тянется недолго и завершается тусклой стальной дверью, которая ведет в служебный лифт. О нем у нас многие не знают, а немногие знающие помалкивают. Наше здание не вчера строилось. Не я первый ухожу отсюда в анонимное плаванье.
Лифт двинулся вниз плавно, почти беззвучно. Эта конструкция раза в полтора-два старше меня — и ничего, работает.
Как я выяснил, моду идти в народ другим путем ввели тут после Хрущева. Нужда заставила. Кремлевские старцы еще не были старцами, зато их законные подруги годились лишь для музея. Клуб первых мужей СССР нашел лазейку: сквозь сверхтайные ходы, припасенные на случай ядерной атаки. Игра в Гарун-аль-Раши-да раньше других надоела Брежневу, а самым частым ходоком до последнего оставался товарищ Пельше Арвид Янович. Он же был в Политбюро главным «ястребом», выступая против замирения со Штатами. В случае разрядки уровень атомной секретности был бы понижен и могла всплыть правда о его небоевых походах на сторону. В день, когда Брежнев и Картер все же объявили детант, Арвид Янович не стал здороваться с Леонидом Ильичем, вышел из Политбюро и через три шага демонстративно умер. В Риге некоторые историки до сих пор считают, что Арвид Янович был скрытым латышским патриотом, бросившим вызов советской империи.
Российская историография казуса этого, конечно, не подтверждает. В учебниках сказано, будто Пельше отбросил коньки только через год после Брежнева… Хотя и про этот лифт ни в одном учебнике не написано. Мы по-прежнему — самая неизученная страна в мире. После Северной Кореи, разумеется.
Я спустился в подвал, откуда по боковой лестнице перешел на нулевой уровень гаража. Там меня ждал черный «мерин» класса «S» с водителем и охранниками — двумя крепко сбитыми приземистыми бульдогами под пятьдесят.
— Вы поели, господа? — спросил я, подойдя к машине. — Или, может, прихватить вам что-нибудь из нашей столовой?
Фраза моя была почти ритуальной. Не было еще случая, когда моя охрана забыла своевременно подкрепиться.
— Да нет, спасибо, Иван Николаевич, мы обедали, — отозвался ближайший из моих бульдогов. — Сосисок навернули по две порции.
— С кетчупом, — добавил второй бульдог. — Самое то.
Мне открыли дверцу, и я влез на заднее сиденье. В моделях «S» много всяких полезных технических примочек, но салон тесноват.
— Сейчас в Хоромный? — Шофер повернулся ко мне. Я кивнул. Шофер у меня по паспорту Санин, а охранники — Гришин
и Борин. Такие короткие фамилии, по словам старика Серебряного, при коммунистах доставались лучшим евреям-эстрадникам — всем этим Боруховичам, Файнциммерам, Вайнштокам — по блату и за бабки. А в гэбэшной «девятке» те же фамилии давали даром, вместе с пайком и кобурой. Охране нельзя быть длиннее двух слогов. Мало ли что? Пока объект орет «Нечипоренко!», его сто раз успеют подстрелить.
Мы тронулись. В подземных лабиринтах Санин ориентировался лучше всех. Зная конечный пункт, водитель находил наивыгоднейший путь наверх. Вот и теперь мы вынырнули на Ильинке, чтобы по Большому Черкасскому двинуть к Сретенке. Оттуда до Садового рукой подать.
Чего Санин не умел, так это рассасывать пробки. Мигалку включать я не велел, и на внутренней стороне кольца мы потеряли четверть часа. В подземке вся дорога заняла бы минут двенадцать. Когда обстоятельства позволяли, мы с Гришиным и Бориным не гнушались метро: польза важнее понтов. Но в Хоромный являться пешком нельзя из соображений тактики. «Мерин» для местных — вроде как правильная тотемная раскраска для индейца с понятием. Приедешь на «ниссане» или «тойоте» — никакое знание пароля не прокатит.
— Ждите меня здесь, — скомандовал я охране, как только машина въехала в Хоромный тупик и притормозила на стоянке у магазина Синькова. — По сторонам поглядывать, но внутрь не соваться.
Хотя лицо мое было заранее укрыто темными «хамелеонами», перед дверью я все-таки не выдержал — украдкой огляделся по сторонам.
Сделал я это инстинктивно, браня себя за пережитки совковой морали. Грешен, я не научился заходить в такие заведения с бывалой улыбкой и гордо поднятой головой. «Резиновая Зина», где мы обычно устраивали свидания с тремя иксами, считалась самым навороченным секс-шопом в пределах Садового. Олег Синьков, тертый жук, увел брэнд из-под носа у наследников Агнии Барто.
Камера над дверью зыркнула стеклянным глазом в сторону нашего «мерина», потом объектив спикировал на меня. Послышалось комариное жужжание: дресс-контроль пройден, вход свободен.
— Добро пожаловать, — интимным шепотом поприветствовал меня юный дистрибьютор в шапочке-презервативе из прозрачного латекса. — Желаете что-то приобрести для себя? Для подруги? Для друга?
Он гостеприимно повел рукой в сторону прилавков и многоцветных витрин, предлагая на глазок оценить широту и разнообразие выбора всей их дорогостоящей эротоманской дребедени.
— Анальные стимуляторы? — с отрепетированным наслаждением в голосе принялся перечислять он. — Вагинальные шарики? Вакуумные помпы, а? Любриканты? Вибраторы импортные, на пальчиковых батарейках? Вибраторы отечественные, конверсионные, на базе «Т-72»? Афродизиаки? Евродизиаки? Может быть, предпочитаете австралодизиаки? О-о-о-о, я советую вам попробовать…
Парень, черт возьми, был незнакомым. Похоже, Олег успел набрать себе в штат свежее пополнение менеджеров-первертов. А значит, весь пароль придется отбарабанить от и до. Прежний дистрибьютор, по крайней мере, смутно догадывался, кто я, и запускал меня в служебное помещение, не дожидаясь Алиции.
— Куклу! — прервал я этот словесный оргазм. И продолжил вколачивать ему в башку слова пароля, одно за другим: — Для. Очень. Серьезного. Любителя. Расслабиться. Под. Звуки. Танго.
Дистрибьютор-новичок поперхнулся и вылупил на меня зенки. В его черепушке, кажется, началось шевеление немногих извилин.
— Могу вам… э-э… рекомендовать надувную женщину Де-ванс, — забормотал он после долгой паузы, — светлокожую блондинку, изготовленную в Голландии, рост метр пятьдесят. Трехмесячная гарантия… набор запасных комплектующих…
Упс! Он это сказал. Я уж испугался, что у него память отшибло или, того хуже, Синьков забыл ему оставить отзыв.
— Нет, — перешел я к третьей части пароля. — Мне. Нужна. Конкретно. Алиция. Рио. Латинская. Секс-бомба. Ясно?
— Ясно-ясно-ясно… — Дистрибьютор так старательно закивал, что латексный чепчик едва не свалился на прилавок. — Рио, Алиция, латинская, бомба, да, конечно. Пройдите на склад, это вперед и вниз… Я сейчас выключу сигнализацию и пропущу вас…
Он пошарил рукой под прилавком. Пневмопривод с натугой загудел, и на стене разошлись в стороны, открыв проход, две гигантские пластиковые женские груди. Спасибо, что не ноги.
Я вошел в арку, спустился на десяток ступеней, свернул. Здесь.
Все три икса уже ждали меня в трех глубоких креслах. Никакими иксами они, понятно, не были. Им-то паролей не требовалось. Их физиономии, в отличие от моей, в России знала каждая собака.
— Привет честной компании, — поздоровался я, садясь. — Давно хотел спросить: та кукла, Алиция, что, действительно существует?
— Возможно, да, — с задумчивостью ответил Гуру. Глядя поверх меня, он сплетал свою бороду в косичку. Затем расплетал. Опять сплетал. Борода у него была наподобие четок. — Возможно, нет.
— Вроде есть такая, — сказал плюгавый Штепсель и деловито шмыгнул носом. — Мы с моими питерскими здесь на Новый год похожих девок брали. Ну резиновых. Две штуки, по двести пятьдесят баксов. Петросяну чтоб подарить, типа прикол. На, мол, вместо жены. А Ваганыч че-то распсиховался, бочку на нас покатил. Ладно, говорим, не хочешь — не надо. Тады, девчонки, свободны. Надули обеих гелием и отпустили. Жаль, полный улет обломился. Одна-то нормально пошла, а вторая, дрянь, за главную башню страны зацепилась. Каким местом, догадайтесь сами.
— За башню? — Гуру приподнял брови домиком. — Спасскую? Концептуально.
— Останкинскую, — уточнил Штепсель. — За антенну. Вернее, сразу за две, и обе погнула. Да я вам че, не рассказывал? Ну вы помните, наверняка, два дня потом трансляция по Москве никакая не шла. Болтали, типа опять пожар, а это был не пожар, гы-гы…
— Иван Николаевич! — скорбным голосом обратился ко мне третий икс, самый высокий и кудрявый. Его белый пиджак был наиболее блестящ и переливался. — Скажите, Кремль не будет против, если я вон того микроцефала чем-нибудь тяжелым тресну? У меня тогда пять концертов слетело с эфира. И у жены бывшей столько же!
Кудрявчик по прозвищу Павлин держал на себе три четверти нашей гламурной попсы. Штепсель верховодил чуть ли не всем грязным рокопопсом страны. Гуру считался величайшим монстром арт-рока. Втроем они перекрывали процентов девяносто пять нынешнего музыкального рынка. Оставшимися пятью — балалаечниками, бардами и бетховенами — я мог пренебречь. Погоды они не делали.
— Кремль против не будет, — ответил я откровенно. С этими ребятами не стоило церемониться, иначе на шею сядут. — Кремлю вообще наплевать, можете хоть бошки друг другу пооткусывать и в унитазы спустить. Но только через полгода. После выборов.
— Выборы? — Гуру пожал вялыми плечами. Его темно-рыжая кожаная жилетка вздыбилась и опала. — Скука. Очевидность. Прескрипшн.
— Че, без нас не нарисуете? — удивился Штепсель и поскреб всей пятерней в затылке. — Да это же для ваших, екарный бабай, говна-пирога. Туда — плюс, сюда — минус, и все в шоколаде.
— Административный ресурс, — брезгливо поджимая губы, сказал Павлин. — Его имеет в виду этот питекантроп. Мне тоже, Иван Николаевич, не вполне понятно, для чего нам-то надрываться. Сами губернаторы и припишут сколько надо.
— Вы это бросьте! — Я погрозил троице кулаком. — А явка? К чему они припишут, если народ вообще не явится? Я сам не люблю выборов, но раз уж они есть, нельзя их просрать. Поймите, Кремлю не нужны трубадуры. Тем более, из вас агитаторы — как из мякины бритва. Нет, у вас иная задача. Вы создаете настроение, вы песней пробуждаете активность масс. Хоть какую. Плюс, минус, неважно — главное, не нолик… Дошло? Люди должны верить, что весы качаются, что все взаправду, что от них самих зависит, кто победит — фашист-популист или преемник с человеческим лицом.
— Че-то у преемника лицо не фонтан, — объявил, ковыряясь в зубах, Штепсель. — Человеческое, базара нет, но какое-то тупое. Слышь, Николаич, а может, развели вас втемную и он не из Питера?