Гусев Валерий Борисович. Розыгрыш с летальным исходом

   А у Янки все наоборот: она исчезает именно тогда, когда я больше всего в ней нуждаюсь. И появляется именно тогда, когда именно в этом месте и в это время ее меньше всего ждешь. И больше всего от нее вреда.
   В тот раз я так и не понял, что хотела сказать Яна. Узнал об этом позже. И вовсе не с ее слов, а когда пришлось действовать…

ТУРФИРМА «КОЛУМБ»

   — Ты, Серж, никогда не задумывался, почему моя контора называется «Колумб»? Подскажу: потому что я по своей натуре — первооткрыватель. Что, нескромно? Но это факт. Я постоянно открываю в бизнесе новые пути. К далеким островам, где много-много зеленого золота.
   — Поближе к делу, Витя. У меня через час просмотр новой программы.
   — Виктор! — сердито поправил Витя. — Трудно запомнить? Я же просил.
   — Ну, извини, открыватель, забылся…
   — Слушай дальше. Вот тебе вопрос: чем сейчас выгоднее всего торговать? Скажешь: нефть, газ, недвижимость. И будешь глубоко не прав. Самый выгодный товар нынче — красота, молодость, нежность. Женская ласка, в комплексе.
   — Проституция, что ли?
   — Грубо, Серж, как грубо! Сфера сексуальных услуг, я бы так сказал. Романтично? То-то. А ведь сейчас и в этом бизнесе — кризис. Он застыл на месте. С самых древних времен не меняется в своей примитивной сути.
   — Что ж тут менять? Веками отработано. Пришел клиент — оплатил услуги — получил их — ушел домой — к жене и детям.
   — Застойно мыслишь, Серж. Нужно ввести в это пошлое дело элементы острой новизны, чтобы оно заиграло новыми красками: романтику, лирику, экзотику, чувства. Ухватываешь мысль?
   — Любовь, что ли?
   — Ты бровью-то своей меня не сбивай. Я ведь хочу, чтобы ты сознательно стал моим партнером. Соратником. Легализацию проституции мы все равно продавим. И никакие коммунисты нам не помешают, их песенка спета. Людям не «Интернационал» нужен, а интердевочки. В полном ассортименте: от эскимосок до самок пингвинов. В естественной среде. Я сейчас веду переговоры с одной французской фирмой. «Бугенвиль» она называется.
   — А это кто такой? Не мореплаватель?
   — Угадал. Сразу видно — ученый в прошлом. Ихний Бугенвиль вроде как бы французский Колумб. Кругосветное плавание когда-то совершил.
   — Виктор, время!
   — Время, которое мы теряем, Серж, это деньги, которые мы приобретаем.
   — Давай ближе к деньгам.
   — Я хочу поднять примитивное бл-во на эстетическую ступень. И ты мне поможешь. Со своими экзотическими девками. Как прежде говаривали, ничто не стоит так дорого и ничто не ценится так дешево, как женская любовь.
   — Догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но деньги, Виктор, деньги! Первоначальный капитал.
   — А ты растешь, Серж, — уныло было сказано. — Я тут по этому проекту прикинул смету. Первоначальные расходы сожрут все, что у нас есть…
   — Знаешь, — задумчиво проговорил Серж, — у меня тоже есть идея. Можно получить очень крутую сумму, почти сразу.
   — Выкладывай!
   — Только после твоего слова.
   — Какого?
   — Честного! Моя идея должна быть соответствующим образом оценена.
   — Если она того стоит!
   — Стоит, Виктор, очень стоит. Можно раскрутить одного лоха…

ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ

   Через некоторое время, ближе к весне, к нам присоседился старина Нильс. Он тоже выпал из российского бизнеса, как горошина из перезревшего стручка.
   Старина Нильс держал небольшую лавочку, где скромно и лукаво подторговывал фальшивым антиквариатом, впаривая новым русским любителям, «знатокам и ценителям» старины дешевые подделки и всякую старую дрянь. Психологически точно выдавая их за раритеты, принадлежавшие ранее графьям, князьям и государям.
   Но основная его деятельность была посвящена борьбе с домашними грызунами. «Как избавиться от крыс и мышей». Старина Нильс был великим крысоловом. Однако и на этом скромном месте, где он никому не мешал, не удержался. Кто-то зачем-то пустил злобный слух: «Этот старый еврей не любит новых русских. После его дератизации на моей вилле шага не сделаешь, чтобы на крысу не наступить!»
   Он разорился (вернее, его разорили), ликвидировал свое предприятие, положил в банк жалкие остатки своего бизнеса (где-то около пяти сотен баксов) и прибыл к нам в Пеньки с сиротской сумочкой и с клеткой, в которой метался здоровенный крысюк.
   — Это что за прелесть? — довольно спокойно спросила Яна. К Нильсу она питала слабость. Но никогда ее не показывала, скорее наоборот.
   — Это Левушка, крысиный лев. Лев Борисыч по паспорту. Он уничтожит в доме и вокруг дома всех мышей.
   — Только мышей? Ты уверен?
   Нильс прижал свободную руку к груди, словно давал клятву: мол, вашего мужа Левушка ни в коей мере не обидит.
   — А чем его кормить?
   — Он сам питается. Мы будем выпускать его на ночь.
   Еще не хватало! Но Янку самообслуживание Льва Борисыча вполне устроило.
   — Я ж говорю — прелесть! И красавец в своем роде.
   Угу. Особенно со стороны хвоста. В фас и про филь.
   Что там за прелесть она разглядела? Самые красивые животные, по-моему, это лошади, собаки и кошки. Янка, правда, добавляет к ним и змей. Из-за солидарности, что ли? Или по сходству характера и мировоззрения? А теперь вот и раскормленная каннибальская особь попала в красавцы. Да, верно сказано: чем хороши старики и женщины? С ними не соскучишься…
   …С Нильсом в нашей избе стало еще домовитее (Льва Борисыча я изолировал на терраске). Яков Ильич был чрезвычайно вежливый и тактичный старичок. Он помогал Янке на кухне, а на меня действовал, как последняя за день сигарета перед сном. Или первая рюмка поутру.
   — Как я вам завидую, Леша, — высказался однажды Нильс, когда Янка разбила очередную чашку и во весь голос обматерила ее осколки.
   — В чем же, Ильич? — Наконец-то нашелся человек, который и мне позавидовал.
   — У вас такая славная жена. Она вам и верный друг, и преданная любовница… — Тут я хмыкнул. — А я в этом смысле обделен судьбою. Всю жизнь один.
   — Еще не поздно, Ильич, — опрометчиво заметил я.
   — Вы таки смеетесь. — Нильс с грустной улыбкой покачал головой. — И черт меня дернул высказываться!
   Славно мы жили. Тихо и мирно. Не считая, конечно, Янкиных боев на кухне — она никогда не ладила с бьющейся посудой.
   Но все это было похоже на затишье перед бурей; на штиль перед неизбежно надвигающимся ураганом.
   И мы не знали, что зародился он далеко от наших Пеньков. И зародился в результате самого обыденного события, из-за одной совершенно невинной фразы. Которая, кстати сказать, уже была произнесена…

«БИКИНИ»

   Он назывался как-то странно: «Этнографический ансамбль экзотического танца „Бикини“. Почему именно „Бикини“? Назвались бы проще — „Трусики“, например. Или еще точнее — „Без трусиков“. Впрочем, нынешнего зрителя ни трусиками, ни без трусиков не удивишь. Тем более какими-то „Бикини“. Что-то такое невразумительное, неопределенное. Двусмысленное даже.
   А в общем-то, ансамбль как ансамбль. Не намного хуже других. Не «Березка», конечно, не моисеевский. В Кремлевский дворец его не приглашали. В ГКЗ «Россия» тоже не пускали. Но поклонников своих он имел, сборы делал неплохие. Вполне профессиональный по своему составу. Шеф-импресарио (он же менеджер) — культурный человек, бывший океанограф или океанолог. Талантливый хореограф-профессионал, благородный пьяница по призванию. Реквизитор — откровенный алкоголик. Декоратор — наркоман в недавнем прошлом. Трудились в труппе и профессиональные балерины. Были в ней и профессиональные проститутки. Которые таковыми себя не считали. Кстати, и балеринами тоже. Ну, да это не так важно. Мало ли кем ты себя не считаешь. Важно, кем тебя не считают другие. Им виднее.
   Так что в целом «Бикини» был ансамблем вполне профессиональным. Во всех отношениях. И специализировался, в основном, на полинезийских, папуасских, африканских танцах. И предстояло ему в ближайшее время подняться на новую ступень в своем творчестве, проявить свой профессионализм, так сказать, на практике…
   Полутемный зал. Идет репетиция. Сдвинуты к стенам столики для посетителей. На них (на столиках, а не на посетителях, которых сейчас здесь, естественно, нет) вверх ножками — стулья. Подиум ярко освещен: две кадки с пальмами, густая искусственная зелень с яркими цветами на заднике.
   Смуглые девушки с черными волнистыми волосами по плечам, в одних трусиках и веночках на шее, едва прикрывающих грудь, кружат в каком-то странном танце: не то ведьмы в хороводе, не то наяды в лунную ночь. Парни, тоже в одних трусиках, под пальмами бренчат струнами гитар и дрыгают ногами.
   В глубине зала распахнулась дверь. В светлом проеме — три силуэта, шеф и его охрана. Во рту шефа — загасшая изжеванная сигара.
   — Стоп! Стоп! — Хлопок в ладоши. — Лапочки-деточки! Девочки! А также отчасти мальчики! Все сюда. У меня потрясающая новость!
   В ответ — молчание. Хорошая новость для шефа частенько ничего хорошего не обещает актерам.
   — Я заключил изумительный контракт! Всем составом отправляемся на гастроли.
   Все равно — молчание. Гастроли тоже бывают разные. Например, в какой-нибудь глуши, где ни сникерсов, ни тампаксов, одни сифилисы.
   — Мы отправляемся в кругосветное плавание на белоснежном семиэтажном лайнере!
   На этот раз молчание обрушивается восторженным визгом. Девушки толпой срываются с подиума и возбужденно окружают менеджера. Он снисходительно улыбается, как добрый отец, приготовивший сказочный сюрприз своим окаянным деткам.
   От смуглых девушек сильно пахнет рабочим потом и расплавленным этим потом гримом.
   — Это еще не все! Проживание на теплоходе в течение всего рейса бесплатное, за счет компании, и возможность классных заработков.
   Некоторые из девушек немного насторожились. За классные заработки порой очень дорого приходится платить.
   — Все объясню позже: и права, и обязанности. Сейчас — все свободны, кроме «таитянок» и Милашки. Разойдись!
   Девушки, разбившись на группки, оживленно обсуждая новость, разобрали разбросанный реквизит, скинули размокшие венки, похожие на кладбищенские, разошлись по гримеркам привести себя в порядок.
   Охранники тем временем, по знаку менеджера, составили три столика в один, накрыли его на скорую руку. Такая щедрость шефа — в новинку, настораживает. Тем не менее вернувшиеся в зал девушки с веселым щебетом и неизбежной перебранкой расселись за столом. Во главе которого стоял шеф с бокалом в руке.
   — Вам, девочки, особая роль в этом круизе. И сыграть ее нужно безупречно. Там, как говорится, под «фанеру» не споешь. Если вам это удастся, вы все обеспечены на всю жизнь.
   — А вы, Серж, на все две? — ехидно уточнила вредная Нинка, самая старшая в труппе. Ей уже к тридцати, а ее карьере — к полуночи.
   — Не дерзи, Нинель. Послушай, все слушайте. — И, понизив голос, он подробно рассказал о сути предстоящей репризы. Вернее, о сложном многоплановом спектакле, который им предстояло сыграть на острове в Тихом океане во славу искусства и денег.
   Слушали его внимательно, замерев. В глазах попеременно: надежда и сомнения, недоверие и восторг, скрытая насмешка и нескрываемое восхищение. Но больше всего удивления.
   — Да вы в своем уме, шеф? — вскочила Нинка.
   — Не дерзи, Нинель. Если сомневаешься в себе или во мне — оставайся. Хоть в мюзик-холле, хоть просто в холле. Хоть на улице. Тебя за шиньон не тянут.
   Один из охранников подходит к ней со спины, наклоняется и шепчет в самое ухо. Нинель бледнеет и прикусывает губку.
   — Вопросы есть, лапочки-детки? — Шеф садится и раскуривает сигару.
   Вопросов было много, но никто из девушек не мог решиться первой. И, несмотря на предупреждение, опять бухнула Нинка:
   — И сколько нам до главного спектакля там припухать? Под вашими пальмами?
   — Сколько надо. — Шеф дал исчерпывающий ответ. — Но скучать не будете, обещаю. У вас периодически будут гости…
   — Клиенты? — зло уточнила Нинка.
   — У тебя, Нинель, клиентов не будет, — так же зло отозвался шеф. — Ни по роли, ни по возрасту. — Он почмокал губами, пытаясь раскурить сигару. — Всех касается: без клиентов нам не обойтись. Это что-то вроде репетиций. Причем каждая из них — генеральная. Все должно быть натурально.
   — Значит, переходим, девушки, — сказала, вздохнув, красавица Жанна, — с подиума в бордель. Со сцены — в койки.
   — Можно подумать, — фыркнул шеф, едва не уронив сигару в тарелку, — можно подумать, что вы тут монашками жили. В строгом посту. — Он потыкал загасшую сигару кончиком в пепельницу, раскрошил. — Имейте в виду, детки-лапочки, все дни пребывания оплачиваются командировочными. Присутственные дни, при обслуживании клиентов, — по двойному тарифу. Вам такие ставки и в новогоднюю ночь не снились. И кроме того, все, что подарит клиент, — все ваше, до цента. Никаких отчислений, никаких комиссионных сборов.
   Тут, как примерная школьница, подняла руку Милашка. Она же — Тутси, Малышка, Малявка, Литр-герл. Невысокая, даже маленькая, худенькая, как подросток, но с большой грудью, с наивным, хорошо отработанным взглядом больших голубых (кукольных) глаз — развращенная невинность. Она пользовалась особым успехом у пожилых, уже подпорченных мужчин.
   — У меня — главная роль, — с легкой картавинкой произнесла она и потупилась.
   — Да, Милашка, нужно будет раскрутить одного мужичка по полной программе. Так сказать, под расстрел его подвести. А потом помиловать.
   — Пожилой, противный… Компенсация к окладу. — Голубые глаза приобрели стальной оттенок.
   — А тебе мало обещано? — возмутился шеф, он не любил такой торговли. — Состав баксов в наследство! Тебе мало?
   — Так вы ж все заберете, — с хорошо разыгранным простодушием хлопнула глазами Милашка Тутси.
   — Ну… Как это все? Не все, конечно. Процентов семьдесят от капитала. Десять — тебе. Двадцать — на всех «таитян».
   — Десять? — Опять глазки с лязгом, как у фарфоровой куколки, щелкнули. — Это скромно, Серж.
   — Триста миллионов скромно? — искренне удивился шеф. — Такая кроха — и такой аппетит!
   — Когда это будет… А если б прямо сейчас, мне бы и одного миллиона хватило.
   — Все! — Шеф шлепнул ладонью по столу так, что даже подскочила раздавленная в пепельнице сигара. — Все! Аванса не будет! Еще вопросы?
   Вопросы от «последних героев» посыпались чисто бытовые: жилье, питание, питие, развлечения. Шеф терпеливо отвечал, ни разу не проколовшись, — видно было, что все тщательно продумал и отчасти уже обеспечил. Во всяком случае, двухместные каюты на «Олигархе».
   — И последнее. — Он достал сигару взамен раздавленной. — Главный клиент — лопух. Старый еврей. Богаче всех на свете. Но с ним будут еще двое…
   — Охранники?
   — В некотором роде. Опасные, крутые мужики. Не дай вам бог, девочки-лапочки, проколоться. Я бы посоветовал вам, вот тебе, Жанночка, и тебе, Мариночка, замкнуть их на себя. Взять на короткий поводок. Впрочем, все решите на месте. Работать творчески, с огоньком, с изюминкой. Ведь вы артисты, а не банщики. Возникающие по ходу проблемы разводим вместе — я буду все время рядом. — Тут он встал, все его терпеливое добродушие исчезло. Будто его и не было. Морщинки вокруг глаз исчезли, сменились холодным пустым взглядом: — Если не сделаете, все там останетесь.
   — Утопишь, что ли? — криво усмехнулась Нинка.
   — Зачем? — Шеф сделал вид, что безмерно удивился. — Оставлю без обеда. Месяца на два. И вы сами друг друга скушаете. Без следа. — Закурил, пустил в потолок колечко за колечком. — На этом все. Завтра в десять репетиция. Все свободны. — Подозвал взглядом охранника: — Декоратора, костюмера, реквизитора. И этого… Как его? Хормейстера.
   — Хореографа, — поправила в дверях вредная Нинка.
   Выйдя из здания, Нинка села в машину и, отъехав квартал, не останавливаясь, включила мобильник, ласково заворковала с холодными тревожными глазами:
   — Это Дина. Сгораю от любви. Где? Когда? Целую, милый.
   Оперативная информация: «Источник сообщает, что туристическая фирма „Колумб“ (кругосветка для VIP-персон) ведет подготовку к организации на ряде островов Тихого и Атлантического океанов сети публичных домов. В этих целях интенсивно подбирается спецконтингент. Ник.»

ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ

   Смеркалось. В ветвях старых берез среди листвы уже посверкивали ранние звезды. Небо за лесом начинало зеленовато светлеть — вставала луна. Замелькали над крышей дома, робко, чуть слышно попискивая, летучие мышки.
   Тишина и прохлада заполнили всю пустоту мира.
   Старина Нильс, сидя на корточках, покряхтывая, ладил на крыльце самовар, щипал лучину, пихал ее в пропахшую гарью трубу. Янка где-то в доме чем-то брякала, звенела, стучала и отчетливо ругалась — воевала по обычаю с посудой и другой утварью. Давняя, незатухающая вражда.
   Из трубы самовара густо повалил белый дым, старик Нильс закашлялся и стал протирать заслезившиеся глаза.
   — Кто-то едет, — сказал он, вставая и всматриваясь в конец аллеи. — Похоже, к нам.
   Свет фар становился все ярче и определеннее, метался по сторонам, чутко отзываясь на все неровности нашей дороги, прыгал по стволам и кронам берез. Они радостно вспыхивали в ответ ярко-белым и изумрудно-зеленым.
   Я нащупал пистолет в кармане куртки.
   — Кого это несет? — недовольно проворчала Яна, выходя на крыльцо. — Вот уж ни к чему. У нас и так бокалов всего два осталось. — Янка настолько втянулась в деревенскую жизнь, что большие чайные чашки называла по-местному — бокалами.
   — А сколько их было-то? — невинно спросил я, закуривая.
   — Ты на что намекаешь? Да они у тебя сами по себе на полке перелопались. От старости. — Янка кинула пытливый взгляд на остановившуюся у калитки скромную «девятку». — Семеныч приперся… Не сказочный принц, однако. Я не права?
   Семеныч — мой старинный приятель, бывший офицер КГБ, порвавший со своей службой в эпоху перестройки. Мы немного дружили, несмотря на далеко не лучшие отношения наших ведомств. Но личных взаимных претензий у нас не было. Тем более сейчас. Когда мы оба — бывшие. Оба ли?
   Семеныч вышел из машины, распахнул навстречу Янке обьятия.
   — А у нас жрать нечего, — с откровенным гостеприимством предупредила его Яна.
   — А выпить найдется? — Он достал из машины сумку, широко зашагал к крыльцу. — Кроме чая, разумеется, — опасливо обошел шумевший самовар.
   — Смотря по тому — сколько, — уклончиво отозвалась Яна. — Ты, вообще, надолго?
   — Я, вообще, навсегда. — Семеныч поклонился Нильсу, прижав руку к сердцу. — Приветствую вас, низверженный крысиный король. — И прямиком — на кухню.
   — Э-э-э! — Яна придержала его за рукав. — Что значит — навсегда?
   — Испугалась?
   — Растерялась, — опять уклонилась Яна. — У нас всего два чайных бокала осталось.
   — А мне они ни к чему. Рюмки-то не все перебила? — Семеныч стал разгружать на стол сумку.
   Янка одобрительно следила за движениями его рук и прямо на глазах теплела.
   — Все, что ль? — вежливо спросила она. — Негусто, Семеныч. Ежели навсегда.
   Нильс, распахнув ногою дверь, внес самовар. Хорошо и уютно запахло дымком.
   — Ты погоди, старина, с чаем, — распорядился Семеныч, выставляя бутылки.
   За столом Янка трепетно ухаживала за ним, подкладывая лучшие куски с таким видом, будто все эти закуски она сама наготовила. Специально к его приезду. Три дня от плиты не отползала. Семеныч посмеивался.
   — Серый, — сказал он, когда притормозили с водкой и Янка придвинула к нему один из уцелевших бокалов с чаем. — Ты ведь сейчас в отстое? Надо кое-куда сходить.
   — Сходи, — сказал я. — Не заблудишься. За сараем. Будочка. Между рябинкой и кленом.
   Семеныч хмыкнул. Янка с возмущением его поддержала:
   — Ты что, Серый! Он в такую даль для этого, что ли, ехал? Да, Семеныч?
   — Не под березку сходить, — объяснил Семеныч, — а на яхте. Кое-куда.
   — А точнее? — Мне чашки не хватило, и я налил себе, что же делать, еще рюмку водки.
   Семеныч завистливо глянул и прямо спросил Янку:
   — Ты мне нарочно чашку подсунула? Да еще с трещиной.
   — Позаботилась, — вежливо, но как-то двусмысленно объяснил король в изгнании. — Пока она еще цела.
   — Так куда плыть-то? — не выдержал я.
   — На острова Общества.
   — Какого еще общества? Книголюбов, что ли?
   — Нет, совсем даже наоборот. Это где Таити. В Тихом океане.
   — И не выдумывай! — вспыхнула Яна. — Куда ты его тащишь? Он только-только остепенился. Смотри — хозяйство какое. — Она с гордостью повела рукой, указывая на старые стены. — Посуду новую купим, небьющуюся. Козу скоро заведем. Нам Нильс Хольгерссонович обещал.
   — Яков Ильич, — мягко поправил Нильс. И застенчиво подтянул к себе рюмку, до чая он тоже не велик был охотник.
   — Так я вас всех зову, — сказал Семеныч. — Без козы только.
   — И меня зовешь? — ревниво уточнила Янка. — Это совсем другое дело.
   — А посуда? Хозяйство? — попытался я ухватить ее за подол. Мне совершенно не улыбались какие-то там общественные острова в каком-то там Тихом океане. — А коза? Небьющаяся?
   — На хрена она нам! — И в Янкиных глазах я прочитал откровенное продолжение фразы: «У нас козел есть!»
   Но вот когда мы влипли в эту поганую историю, я действительно обозвал себя старым козлом за то, что в тот вечер не встал, не взял Семеныча под руку, не вывел его во двор и не усадил пинком в машину…
   Семеныч, однако, неплохо знал свое дело. Вспомнил молодые годы, нестареющие методы вербовки агентуры — подливал, льстил и рисовал заманчивые картины. Обещания давал. Соблазнял жемчугами в море. Алмазами в пещерах.
   И добился-таки своего. Янка вскочила, опрокинув стул, и пошла собирать вещи.
   — Не спеши, — окликнул ее Семеныч. — Время еще есть. До осени.
   — А чего откладывать? — возмутилась Яна, тут же забыв про хозяйство, козу и небьющуюся посуду.
   — Нам на место надо в январе прибыть. В разгар лета.
   — Не наливай ему больше, Серый, — посоветовала Яна. — Он уже времена года с месяцами путает.
   Семеныч терпеливо объяснил ей, что в тропиках лето бывает, как правило, зимой.
   — И что? — недоверчиво спросила Яна. — Там в это время тепло? В этих твоих тропиках? Купальник брать?
   — И валенки, — посоветовал я. — Январь все-таки.

ТУРФИРМА «КОЛУМБ»

   Вот, Серж, французы свой вклад внесли, — кивнул на стоящую на полу упакованную стопку книг. — Инструкция, так сказать. Ихний консультант посоветовал. Не хмурься, толково.
   — Что это?
   — Книга одного ихнего автора. Роман. В двадцати экземплярах. Раздать девкам. Пусть изучают быт, обычаи и прочее. Выберут имена. Подскажи дурехам, чтобы брали сценические кликухи поближе к своим собственным. Меньше будут путаться, быстрее привыкнут. По этой же книге составишь для них словарик.
   — Лучше бы они деньжат подбросили.
   — Будут и деньжата. — Достал из стола конверт. — Держи, баксы на реквизит. Постарайся уложиться в эту сумму. Она не так велика, как хочется, но и не так мала, какой кажется. Что ты брови морщишь?
   — Виктор, начав работу по теме — так сказать, хоздоговорной, — я более глубоко рассмотрел свою роль. Оценил свое участие… Подожди, дай досказать. Мало того, что идея моя, так еще и роль у меня — главная, роль — опасная, к тому же играть ее с полгода придется в таких условиях, где требуется доплата за вредность…
   — Молоком возьмешь?
   — Не возьму. Ты, Виктор, будешь добираться до места в пятизвездном люксе, а я… на плоту «Кон-Тики». Да еще в такой компании.
   — Я понял тебя. — Это было сказано, как ни странно, с одобрением. — Хочешь сказать, что твой процент от сделки не соответствует моральным и физическим затратам? Растешь на глазах, Серж. Моя школа. Убедил: фифти-фифти.
   — А точнее?
   — Фифти — тебе, фифти — мне.
   — А девчонкам?
   — Обойдутся.
   — Не нравится мне твой подход. И вообще — не проще было бы его здесь тряхануть, а? В суфлерской будке?
   — Криминал, Серж. Но главное не в этом. Тряханешь этот пенек, а он рассыплется. А так — по доброй воле. Никаких юридических претензий. И моральных терзаний. А что касается реальной опасности, я включу в твою группу пяток охранников из нашей фирмы.

ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ

   — Дело, братцы, вот какое, — начал Семеныч, доставая сигареты. — В молодости увлекался я парусным спортом. У меня и яхта есть. Небольшая, старенькая, но вполне мореходная, чтобы побороздить океанские просторы… — Что-то больно издалека начал. — Я нынче не у дел, пенсию оформил, семьей не обременен. Ну и записался на участие в кругосветной гонке семейных экипажей.
   — А где семья-то? Ты ж не обременен, — перебила его Яна. — Жениться, что ль, собрался?
   — Какая вы непонятливая, Яна Казимировна, — деликатно вмешался догадливый Нильс. — Мы все — одна семья.
   — Разве? — Янка подняла брови в недоумении. — Я и не знала. — Со значением глянула на Семеныча: — Ну, давай, сынок, ври дальше.
   — Вру дальше, — кивнул Семеныч. — Вам, насколько мне известно, тоже делать нечего. Нильс вообще без жилья остался. Предлагаю кругосветку по трем океанам. Скучно не будет.
   Это точно. В океанах только утопленники скучают.
   — Ну что? — вопросил Семеныч. — Годится? Экипаж славный: Нильс — старый мореход, Серый тоже под парусом хаживал. Яна… Ну, что касается тебя, то тут есть вопрос…
   — Никаких вопросов! — отрезала Яна. — Я буду об вас заботиться. Готовить буду всякую пищу.