Хаган Патриция. Любовь и ярость

   Отогнав нахлынувшие воспоминания, Гевин вынул из шкафа сорочку, маленькое произведение искусства из тончайшего шелка цвета слоновой кости. Сшитая вручную, она прекрасно облегала тело и замечательно гармонировала с элегантным темно-голубым смокингом, который он выбрал в этот день из сотни других, тоже принадлежавших ему. Все это множество дорогих костюмов было в строгом порядке развешано на плечиках в просторной гардеробной. Слава Богу, что в казино не принимали в заклад одежду, с мрачным юмором подумал он, иначе милейший граф мог бы оставить меня голым.
   Он слабо улыбнулся, бросив прощальный взгляд на свое отражение. Потихоньку в голове у него начал складываться отличный план. Еще утром, когда Элейн ворвалась к нему в комнату, размахивая каким-то письмом и бессвязно что-то выкрикивая, неясная мысль забрезжила в мозгу молодого человека. С тех пор он постоянно обдумывал свою идею и, наконец, пришел к мысли, что стоит попробовать.
   Он с усмешкой вспомнил, как читал письмо, а Элейн в нетерпении не сводила с него широко раскрытых глаз, как он потом долго хохотал, а она все не понимала.
   - Неужели до тебя не доходит, что это может значить для всех нас? наконец спросил он.
   Она нехотя кивнула. - Тревис пишет, что он теперь будет жить в Париже вместе с Китти. Он хочет увидеться с Дани, попытаться заново узнать её.
   Гевин нетерпеливо отмахнулся, перебив её. - Да, нет, я не об этом. Он же собирается остаться в Париже надолго. - Он торопливо пробежал глазами письмо, - Вот, читай. Тревис пишет, что составил распоряжение. Он хочет ещё при жизни оставить детям свое состояние, его имущество будет разделено поровну, серебряный рудник достанется его сыну и Дани.
   Не в силах сдержаться, он помахал письмом перед носом Элейн. - Вот оно! Дани сможет продать свою долю в разработках брату, или кому угодно, и мы снова будем богаты!
   Элейн попыталась было образумить его, напомнив, что у Дани, вне всякого сомнения, есть свои планы по поводу того, как в будущем поступить со своей долей наследства. - А вдруг девочка решит вообще навсегда вернуться в Америку и жить там, - осторожно добавила она.
   - Ну, тогда ей лучше как можно скорее выбросить эти мысли из головы, буркнул Гевин. - Впрочем, оставь, я сам обо всем позабочусь, это не твое дело. И ни слова Дани об этом письме, ты поняла? - грозно предупредил он. Зная его вспыльчивость, Элейн молча кивнула. Она настолько ненавидела Тревиса, что охотно пожелала в душе, чтобы этого письма никогда не было, как, впрочем, и всех его прежних писем.
   Гевин заканчивал свой туалет, весело насвистывая, довольная улыбка растягивала его губы по мере того, как в голове окончательно сформировался хитроумный план. Гевин задумал не только вернуть себе утраченное богатство, но и уничтожить заодно самого Тревиса Колтрейна.
   И на душе у него вдруг стало так легко при мысли, что он, наконец отомстит за отца, что он даже расхохотался, покидая комнату.
   Переходя из комнаты в комнату, он весело и беззаботно насвистывал, с удовольствием разглядывая роскошную обстановку. Дорогие, хрупкие безделушки, драгоценные антикварные вещицы, замечательные полотна известных мастеров, роскошная мебель, стоившая целое состояние. Замок сам был похож на старинную бонбоньерку, но в глазах Гевина он казался просто старой рухлядью. Тот был поклонником совсем другого стиля, ему нравились не заставленные старинной мебелью, а наполненные светом просторные залы, где много воздуха. Здесь же, по его мнению, было просто мрачно и душно. Да ладно, не важно. Скоро у него будет все, что он пожелает. У него будут деньги. Деньги Колтрейна! И его месть будет сладкой!
   Комната Дани была в конце длинного коридора. Именно здесь ему всегда хотелось жить. Тут был чудесный вид из окна, куда ни глянь, расстилалось вечно голубое Средиземное море, а волны, мерно шурша, бились о скалы у подножия замка. Когда Элейн только вышла замуж за де Бонне и они переехали сюда, Дани была просто невозможна. Завистливая, надменная и неуступчивая, она просто изводила Гевина, требуя, чтобы именно ей досталась самая большая и светлая комната. Она грубо и откровенно третировала мальчишку, считая себя единственной настоящей родней Элейн, и дразнила Гевина приемышем. Он в ответ безумно пугал её, угрожая как-нибудь подстеречь и вышвырнуть из окна прямо на скалы, а потом долго со вкусом объяснял уже насмерть перепуганной девочке, что она будет долго и мучительно умирать на голых скалах, а потом море утащит её на глубину, где жадные крабы обглодают до костей. Дани цепенела от страха, а потом с пронзительным визгом бежала жаловаться Элейн. Но время шло. Дани повзрослела, постепенно её характер изменился, она стала доброжелательней и мягче. Она переменилась настолько, что это порой сбивало с толку Гевина и совершенно озадачивало Элейн.
   Гевин уже подошел к двери, но рука его так и опустилась, не постучав. Из-за двери доносились какие-то звуки, по-видимому, Дани была не одна. Приложив ухо к отполированной, гладкой, как шелк, двери красного дерева, Гевин прислушался и скоро понял, кому принадлежит доносившийся из комнаты голос. Это была Бриана де Пол. Только у неё был такой низкий, теплый, мелодичный голос с легким французским акцентом, от которого она так и не отвыкла, несмотря на все старания Дани. Мать Брианы умерла много лет назад, а отец, служивший когда-то у графа управляющим, скончался только в прошлом году. Они с Дани были близкими подругами и всегда любили друг друга как сестры.
   И в самом деле, прелестная молодая француженка очень походила лицом на Дани. Ее роскошные волосы были того же оттенка, но если карие глаза Дани сияли теплым, мягким блеском спелого каштана, то необычайно яркие, опушенные густыми, темными ресницами глаза Брианы цветом напоминали искрящийся в пламени камина дорогой бренди. И характер был подстать внешности - девушка, чуть что, вспыхивала как спичка. Гевин с удовольствием вспомнил, как она бешено сопротивлялась, когда при встрече где-нибудь в темном коридоре, где никто их не видел, он игриво похлопывал её прелестно округлившуюся попку или, будто невзначай, норовил прижаться к пышной, соблазнительной груди. Тысячу раз Бриана безапелляционно заявляла Гевину, что терпеть его не может. Молодого человека это ничуть не смущало, он был уверен, что ненависть в один прекрасный момент может смениться совсем другим чувством, стоит только девушке понять, что именно он является хозяином положения. В конце концов теперь, когда отец её умер, именно на неё легла забота о брате-калеке. Она всегда отчаянно нуждалась в деньгах и когда Элейн взяла её к себе горничной, ухватилась за работу обеими руками. Нужно только намекнуть строптивой девчонке, что от него зависит, потеряет ли она работу или нет, и маленькая паршивка и пикнуть не посмеет, когда он потребует от неё "дополнительных" услуг.
   Из-за тяжелой деревянной двери голоса девушек звучали приглушенно и он, как ни старался, не мог разобрать ни единого слова. Но Гевину показалась, что обе чем-то сильно взволнованы, и он, сгорая от любопытства, приник ухом к замочной скважине, стараясь расслышать, о чем они говорят.
   Внезапно дверь распахнулась и вылетела Бриана. В руках у неё был тяжелый поднос с остатками завтрака. Со всего размаху она наскочила на резко отпрянувшего Гевина, упали и с грохотом раскатились по полу тарелки, а недопитый апельсиновый сок выплеснулся прямо в лицо, щедро залив роскошную сорочку и смокинг молодого человека.
   - Еще бы и нос тебе прищемить! - ничуть не смутившись, сердито процедила сквозь зубы Бриана, поворачиваясь к нему спиной.
   Он так и остался стоять, провожая её взглядом, пока она поднималась по лестнице, не в силах оторвать глаз от её слегка покачивающихся изящных бедер. С трудом переведя дыхание, он напомнил себе, что очень-очень скоро эти пышные, как спелый плод, бедра будут соблазнительно раздвинуты для него, а нежные губки произнесут заветные ласковые слова.
   - Гевин?
   С трудом оторвавшись от мыслей о Бриане, он повернулся к ней спиной и вошел в комнату. Дани сидела у окна. А перед её глазами, ослепительно сверкая в лучах полуденного солнца и переливаясь всеми оттенками бирюзы, изумруда и аквамарина, ласково плескалось море.
   Как всегда, на Дани было её любимое белое муслиновое платьице. Оно было очень простое, но когда Гевин, подтащив поближе удобное кресло, расположился напротив и взглянул на девушку, у него от восхищения перехватило дыхание. В своем белоснежном наряде, с нежным, задумчивым личиком, она напомнила ему ангела со старинного витража. Но что-то в неподвижной позе девушки вскоре заставило его насторожиться. Уж слишком тихо она сидела. Гевин вспомнил, что с некоторых пор она совсем ушла в себя, все больше времени проводила, запершись в своей комнате, читая или просто размышляя. Она редко покидала её, выходила только к мессе или к исповеднику.
   Пару лет назад Дани приняла католичество, и очень скоро, к ужасу и изумлению Элейн, стала настоящей фанатичкой. Элейн даже поделилась с Гевином своей тревогой за девушку и тот вполне разделил её опасения. Впрочем, сколько они ни старались, им так и не удалось убедить Дани умерить свой религиозный пыл и вернуться к нормальной жизни.
   Устроившись в удобном кресле, Гевин вытащил тонкий носовой платок и принялся осторожно промокать шелковое полотно сорочки, насквозь пропитавшейся апельсиновым соком. - Вот неуклюжая девчонка, - проворчал он, - пора бы уж ей знать свое место. Она всего лишь прислуга в этом доме - не больше. Признаюсь, меня уже стала порядком раздражать её нахальная манера вести себя.
   Казалось, Дани просто не слушала его, - Рада тебя видеть, Гевин, мне давно хотелось поговорить с тобой, - мягко произнесла она. Что-то незнакомое в её голосе заставило его насторожиться и, резко вскинув голову, он пристально посмотрел ей в глаза, забыв про испачканную рубашку. Гевину страшно не понравилось, что при этих словах она прижимала к груди молитвенник
   - Ты так много времени проводишь теперь в церкви, что ни я, ни Элейн почти не видим тебя. Насколько мне известно, ты и обедать остаешься в монастыре. Мне это не нравится, Дани. Я страшно скучаю по тебе.
   Но лицо девушки осталось при этих словах по-прежнему безмятежным и Гевин не на шутку встревожился. - Мне уже давно надо серьезно поговорить с тобой, Гевин, - тихо сказала Дани. Я должна принять одно очень важное для себя решение. Это очень трудно, я много молилась и плакала, прежде, чем пойти на это. Но сейчас все уже позади, я успокоилась, а тебе и тете Элейн пришло наконец время узнать, что я решила.
   Но мысли Гевина были заняты деньгами Тревиса Колтрейна, он просто не мог сейчас думать ни о чем другом, а поэтому нетерпеливо отмахнулся от слов Дани. - Потом, дорогая. Сейчас у нас есть дела посерьезнее. Послушай меня, Дани, нам очень нужно поговорить с тобой.
   - Но то, о чем я хотела рассказать вам, очень важно, - она схватила его за руки и, протянув к себе, слегка встряхнула, чтобы заставить, наконец, услышать её.
   - Послушай, Гевин, ведь решается моя жизнь, и ...
   - Дорогая моя, - нетерпеливо перебил он и насмешливо улыбнулся, заметив, как она, уронив молитвенник на колени, с досадой стиснула руки. Какое-то внутреннее чувство подсказывала ему, что необходимо сделать все возможное, чтобы помешать Дани высказаться. И он, зажмурившись, быстро заговорил, чтобы не передумать, - Послушай, милая, больше всего на свете я хочу, чтобы мы поженились. Вот уже много лет, как я понял, что безумно люблю тебя. Но я и сам не догадывался об этом, пока ты не стала проводить все время здесь, в своей комнате. Я мучился, тосковал, мне казалось, что ты не хочешь видеть меня, что ты, возможно, увлечена кем-то еще. Прости, любовь моя, но я не выдержал и стал следить за тобой, и теперь, когда я знаю, что ты не бываешь нигде, кроме церкви, мне стыдно смотреть тебе в глаза.
   - Нам с тобой нужно многое решить, - настойчиво продолжал Гевин, стараясь не замечать растерянного выражения её лица. Она слабо дернулась, пытаясь отнять свою руку, которую Гевин слишком сильно сжал, но он не позволил ей этого. Он никак не мог понять странного выражения широко распахнутых глаз Дани, что в них было - испуг? Возмущение? Почувствовав закипающую в груди тяжелую ярость, он с трудом взял себя в руки. Если он выйдет из себя, то может все испортить, да и потом, какая ему, в сущности разница, что она чувствует?! Это будет брак по необходимости необходимости иметь деньги. И при этом совершенно не важно, сможет ли она когда-нибудь полюбить его.
   - Думаю, Дани, ты давно уже догадывалась, какие чувства ты будишь во мне. Конечно, я помню, что мы росли, как брат и сестра, и очень долго соответственно относились друг к другу. Но ты всегда была мне гораздо ближе, чем сестра. А сейчас я просто сгораю от желания назвать тебя своей навсегда! Давай обвенчаемся как можно скорее! А потом отправимся на родину в Неваду, чтобы потребовать то, что принадлежит тебе по праву ...
   - Гевин, ради Бога, замолчи немедленно! - отчаянно закричала она и пронзительный крик этот гулким эхом прокатился по огромной полупустой комнате. Он был так громок, что его не смогли смягчить ни стены, покрытые шелковыми нежно-розовыми обоями, ни пышные драпировки из белой парчи.
   От этого отчаянного крика, от звучавшей в нем безнадежности у Гевина даже перехватило дыхание. Он впился в неё испытующим взглядом.
   Вырвав, наконец, руку из его горячих ладоней, Дани откинулась на спинку стула, задумчиво разглядывая так, казалось, хорошо известного ей человека. Что произошло, почему он решился на этот безумный шаг? Ведь раньше, когда они росли вместе, Гевин, казалось, терпеть её не мог. С ним было безумно тяжело, и таким он был всегда - грубым, себялюбивым и испорченным. Похоже, он никогда и ни к кому не был привязан по-настоящему, поэтому сама мысль, что он может влюбиться и, тем более, в неё показалась ей совершенно абсурдной.
   Очень осторожно, стараясь не задеть ещё больше его гордость, Дани покачала головой. - Но, Гевин, ты ведь это не серьезно? Конечно же, ты шутишь! Вот что, давай лучше просто забудем об этом разговоре!
   - Ни за что! - резко вскочив на ноги, Гевин в ярости принялся метаться из угла в угол. Конечно, он достаточно хорошо знал, как к нему относится Дани, чтобы не рассчитывать на то, что она бросится от счастья ему на шею и ответит немедленным согласием. Он заранее был готов к тому, что понадобится немало времени и усилий с его стороны, чтобы она посмотрела на сложившуюся ситуацию так же, как и он. Но такой резкий, категоричный и решительный отказ совершенно потряс Гевина.
   Не мог же он рассказать ей о письме, полученном Элейн от Тревиса. Не мог объяснить, что она должна потребовать свою долю наследства. Ведь если Дани узнает об этом, то неминуемо догадается, почему Гевин вдруг бросился просить её руки.
   Все это с быстротой молнии пронеслось у него в голове и, мгновенно оценив ситуацию, он взял себя в руки. С самым сокрушенным видом Гевин опустился на одно колено у ног Дани, сделав вид, что не заметил, как она невольно с отвращением отшатнулась. - Посмотри, - тихо произнес он, обводя рукой комнату, - Красиво, не правда ли? И всю эту роскошь можно купить за деньги. Только так ты и должна жить, Дани, купаясь в роскоши, как принцесса. Ты просто создана для этой жизни! Но всему этому придет конец, если ты не согласишься стать моей женой, потому что только я смогу обеспечить тебе такую жизнь. Тебе, надеюсь, хорошо известно, что Клод оставил Элейн в наследство одни долги, но я - я буду трудиться, не покладая рук, чтобы нажить богатство для нас обоих.
   Дани безнадежно покачала головой. Ну как заставить его прислушаться к её словам?!
   - Выходи за меня замуж, - с дрожью в голосе прошептал он, - Ты ведь можешь сделать меня счастливейшим из смертных, слышишь, Дани? Мы поедем в Америку и потребуем то, что является твоим по праву. Если нужно, я готов стать простым ковбоем на ранчо твоего отца. Просто позволь мне позаботиться о тебе. Ведь я люблю тебя.
   Гевин уже раскрыл ей объятия, но она с криком отпрянула в сторону. Нет, Гевин, ни за что! Я никогда не выйду за тебя! Я вообще никогда не выйду замуж.
   - Может быть, ты сейчас и не любишь меня, так, как я, но потом, со временем ...
   - Нет! - Крепко стиснув дрожащими пальцами висевшее на груди распятие, Дани вскочила на ноги и бросилась в дальний угол комнаты, подальше от него. - Вот кому я дала слово принадлежать, Гевин. Это все, что мне нужно в этом мире. Больше ничего для меня не важно.
   Гевину показалось, что он сходит с ума, он не понимал, о чем она говорит. Ему казалось, что она просто упрямится, как когда-то в детстве. Неторопливо поднявшись с колен, он одернул смокинг и, отбросив назад упавшую на лоб непослушную прядь волос, терпеливо сказал, - Ну, хорошо. Мы продолжим этот разговор за ужином. Конечно, я понимаю, все это немного неожиданно для тебя. Но если ты хорошенько подумаешь, то поймешь, что это единственный выход для нас обоих.
   Стоя на том же месте, у широко распахнутого окна, Дани тяжело вздохнула. - Я никогда не выйду за тебя замуж, Гевин, - медленно и терпеливо, как будто разговаривая с ребенком, повторила она. - Я вообще не собираюсь замуж. И обсуждать тут нечего, разве что ... - Она замолчала, заметив, что он не слушает её.
   Уже открыв дверь, Гевин обернулся. - Сегодня вечером мы должны окончательно все решить. Я думаю, все будет очень просто: скромная свадьба, а затем медовый месяц, который мы проведем в Америке.
   Захлопнув за собой тяжелую дверь, он с трудом перевел дыхание, стараясь подавить душившую его ярость. Будь она трижды проклята, упрямая девчонка! Но он заставит её согласиться, другого выхода у него не было. Иначе им конец.
   Погрузившись в невеселые мысли, он направился к лестнице, когда вдруг краем глаза заметил, как что-то мелькнуло в конце коридора. Быстро обернувшись, он успел увидеть Бриану, юркнувшую в открытую дверь ближайшей комнаты. Бросившись со всех ног за девушкой, Гевин пытался угадать, удалось ли ей подслушать его разговор с Дани. Перед глазами и без того разгоряченного молодого человека возникла стройная, точеная фигурка. Он успел заметить, пышную, упругую грудь под простой крестьянской блузой и привычное возбуждение охватило его. Гевин даже губами причмокнул, представив, как ему неожиданно повезло.
   В три прыжка промчавшись через коридор, он без колебаний рванул на себя дверь комнаты, где только что скрылась Бриана. Убедившись, что его жертва там, он плотно прикрыл дверь за собой и направился к испуганной девушке.
   Бриана застыла, как изваяние, посреди комнаты. Крепко сжимая в руках грязную тряпку, она как можно тверже предупредила, - Лучше держись от меня подальше, Гевин. Я безумно устала от твоих наглых приставаний!
   Хищная усмешка искривила его тонкие губы. - А ты не забыла, милочка, что теперь я здесь хозяин?! И если ты по-прежнему хочешь работать в замке, тебе надо научиться получше угождать своему новому господину - как следует угождать, ты понимаешь меня?
   - Тогда я уйду отсюда, раз ты не оставляешь мне выхода, - сухо сказала Бриана.
   - А как ты собираешься кормить брата ? - с жестокой усмешкой протянул он, и даже руки потер от радости, заметив, какая боль появилась в её глазах при упоминании о брате. Тревога исказила прелестные черты нежного лица и Бриана отчаянно прижала к груди руки, - Ведь тебе хорошо известно, что он никогда не сможет работать, бедняга. Такой молодой, а уже калека, Боже, как печально ...
   - Ах ты, мерзавец! - её затрясло от возмущения, - да как у тебя язык повернулся говорить о Шарле, да ещё таким тоном?! А теперь убирайся прочь, не видишь, у меня работы по горло!
   Он сделал осторожный шаг вперед, и тогда Бриана схватила первое, что подвернулось ей под руку - тяжелый медный подсвечник. Это произошло машинально, но в глазах её горели холодной, яростной злобой, а рука, державшая тяжелый подсвечник, не дрожала. И Гевин заколебался, сообразив, что у отчаянной девчонки, пожалуй, хватит смелости швырнуть в него чем угодно. - Ты ещё проклянешь тот день, когда решилась поднять на меня руку, бесстыжая сука, - прошипел он. Резко повернувшись, Гевин выскочил из комнаты, из всех сил хлопнув дверью, так что несколько висевших по стенам тяжелых картин с оглушительным грохотом рухнули вниз. От этого зрелища он ещё больше осатанел.
   Бриана тяжело вздохнула и поставила подсвечник на прежнее место. При мысли, что она вполне могла проломить ему голову, по спине девушки пробежала холодная дрожь. Господи, помилуй, она бы сделала это, если бы не осталось другого выхода! Бриана с первого дня ненавидела и презирала Гевина Мейсона. Он всегда был наглым, злобным, до мозга костей испорченным человеком. Она ни минуты не колебалась, сразу и бесповоротно отвергнув его ухаживания, даже зная, чем это может обернуться ... для неё и Шарля.
   Ах, Шарль!
   Слезы любви и сострадания выступили у неё на глазах. С первых же дней жизни она заботилась о младшем братишке. Шарлю было всего десять, он был почти на девять лет моложе её. Хрупкое маленькое тельце мальчика было скрючено, ноги отказывались служить. Он ещё кое-как мог переползать по полу с места на место, цепляясь за все и подтягиваясь на руках, но был не в состоянии самостоятельно взобраться на кровать или в кресло. Когда Шарль был ещё шестилетним ребенком, отец поднакопил денег и отвез сына в Париж. Все доктора, кому он показывал ребенка, в один голос заявили, что случай совершенно безнадежный и мальчик останется калекой на всю жизнь. Один из светил медицины даже предупредил отца, что, по мере того, как мальчик будет расти, начнет увеличиваться давление на и без того хрупкие кости позвоночника. А однажды хребет калеки не выдержит ... и это будет конец. Операция могла бы помочь, добавил врач, но болезнь Шарля ещё настолько мало изучена, что любое хирургическое вмешательство может закончиться трагически. Это был бы своего рода эксперимент - опасный, и, конечно, безумно дорогой.
   Конечно же, таких денег у их семьи не было, так что они не смогли бы рискнуть, даже если бы захотели. Им всегда с трудом удавалось сводить концы с концами на то крошечное жалованье, которое отец получал, управляя имением графа. Но деньги для них значили гораздо меньше, чем возможность бесплатно жить в крошечном домике почти на границе имения. С тех пор, как прошлом году внезапно умер отец, Бриана не знала покоя, опасаясь, что их со дня на день заставят убраться из коттеджа.
   Черная тоска охватила девушку. Что сулило ей будущее? Скоро она потеряет Дани, свою единственную близкую подругу. Когда Дани покинет замок, Бриана останется совершенно одна. А хуже всего было то, что после отъезда Дани её могли в любую минуту просто вышвырнуть на улицу. У Элейн всегда был ужасный, отвратительно вздорный характер, а что касается Гевина, то он, наверняка, станет ещё невыносимее. Девушке хотелось плакать, когда она с отчаянием обводила взглядом ветхий домик с двумя крошечными комнатками. Ведь это был её единственный дом. Неужели же ей придется уехать? Но в душе она понимала, что когда-нибудь, рано или поздно, это должно случиться.
   И куда же ей тогда идти, одинокой, без единого друга, и с десятилетним братом-калекой на руках?!
   В отчаянии Бриана вспомнила, что у неё нет ни гроша. Она работала у Элейн за стол и крышу над головой. А сколько вокруг таких поместий, где ей не удалось бы получить и этого! И впервые ей пришло в голову, что она одна, без поддержки может оказаться просто не в состоянии позаботиться о Шарле.
   Без сил опустившись на пол, она долго просидела без сил, без мыслей. Но постепенно придя в себя, девушка вдруг впервые подумала, что, возможно, у неё просто нет никакого выхода. Похоже, она должна была уступить домогательствам Гевина. Если бы дело было только в ней, она бы, конечно, не поддалась. Но у Шарля не было никого, кроме сестры. О Господи, ведь если с ней что-то случиться, Шарлю придется просить милостыню или он просто умрет с голоду.
   Ну уж нет. Бриана вздрогнула и принялась яростно оттирать грязное пятнышко с крышки тяжелого полированного стола красного дерева. Она никогда не допустит, чтобы с Шарлем случилось что-либо подобное. Она хорошо знала, как голод и нужда толкает некоторых женщин на панель. И раз ей суждена такая судьба, значит, так тому и быть. Кроме того, какая разница, пустить к себе в постель одного мужчину или нескольких? Она должна позаботиться о Шарле, а Гевин пусть позаботится о ней. Если он обеспечит её несчастному брату сытую и достойную жизнь, она сможет вынести все: и жестокий нрав Гевина, и капризы Элейн.
   И тут ручьем хлынули слезы. Ах, если бы не Шарль, разве решилась бы она на это. Ей и в голову никогда не могло прийти, что ещё что-то, кроме страстной любви, может толкнуть её в мужские объятия. Но, к сожалению, с судьбой иногда невозможно бороться, и Бриана ясно поняла это ещё много лет назад.
   Высунувшись по пояс из окна, девушка устремила задумчивый взгляд на море, где лучи заходящего солнца пронизывали темно-синюю толщу воды почти до самого дна, и солнечные зайчики весело играли на стенах комнаты. А для нее, уныло подумала Бриана, это был действительно закат солнца.
   Глава 3
   Карсон Сити, Невада
   Июль1889
   Колт сидел за массивным столом красного дерева, принадлежащим его отцу, время от времени злобно поглядывая на кипу скопившихся перед ним деловых бумаг. Раньше всю деловую переписку Колтрейнов просматривала мать. И его и отца это вполне устраивало. Отец ненавидел копаться в бумагах, считая подобную работу "поденщиной". Колт понимающее усмехнулся. Теперь он лучше понимал отца, норовившего всегда увильнуть от этого занудства.