Страница:
— Это мы еще посмотрим, моя маленькая злючка! Посмотрим!
В целом этот визит обещал быть интересным для всех. В тот вечер все поздно легли спать. Таня заглянула к детям и проверила, как они спят. Лунный свет просачивался сквозь шторы на окне. Таня тихонько пошла в спальню Адама.
Адам услышал, что она идет, еще до того, как она успела коснуться дверной ручки. Он не спал и прислушивался к тому, что происходило в соседней комнате.
Он с нетерпением ждал ее прихода. Сейчас он наблюдал, как она приближается к кровати. При свете луны ее тонкая, как паутина, белая ночная рубашка казалась серебряной, а сама Таня был похожа на видение. Ее распущенные волосы мягкими волнами ложились на плечи.
— Ты похожа на ангела, — тихо сказал он и, поймав ее руку, притянул к себе. Его пальцы тереби ли кромку ее рубашки, а потом его рука успокоилась на ее оголенном бедре. Здесь он провел рукой по шраму, напоминавшему по форме пантеру. Прошло три года после того, как появился этот шрам, но он по-прежнему был виден. — Но на тебе дьявольское клеймо.
— Тогда, должно быть, я падший ангел, потому что я — рабыня по собственной воле и обожаю своего хозяина, — прошептала Таня, а потом ее губы нашли его губы и слились в поцелуе.
Только на одно мгновение Адам позволил ей контролировать поцелуй. Потом его губы потребовали своего превосходства над ней. Они заявили о своем праве, и под его натиском Таня раскрыла губы. Он провел языком по контурам ее губ, потом его язык почувствовал острые, ровные зубы и скользнул во влажную пещеру ее рта. Ее собственный язык метался, как бы в поединке с его языком, а Адам легонько зажал его своими зубами и чувственно начал сосать, от чего ее дыхание участилось.
Ее рука ласкала мускулистую стену его груди, а ищущие пальцы исследовали каждый шрам, каждое ребро. Наконец он отпустил ее губы, по лишь затем, чтобы целовать тропинку, что тянулась от подбородка к уху. По ее телу пробежала дрожь, вызывая мурашки по коже, распаляя внутренний огонь.
Его губы ласкали нежную кожу ее шеи, а рука скользила по изгибу ее бедра. Он провел большим пальцем по бедру и впадине на животе.
Таня застонала, когда его губы оставили в покое плечо, но нашли сквозь тонкую паутину ее рубашки грудь. От его прикосновения ее грудь сделалась упругой, и Таня изогнулась, будто подчиняясь не высказанной словами команде. Он нашел зубами сосок, и его язык начал ласкать его чувственную ткань. Таня чувствовала, как внутри нее разгорается огонь, как ее мышцы напрягаются. Она погрузила пальцы в его волосы и упивалась его ласками.
— Пантера! Адам! — стонала она. Приподнимая ее, Адам стащил с нее ночную рубашку и прошептал:
— В хижине у нас никогда не возникало такой проблемы.
Потом его губы снова обрели свой обнаженный приз. Он опять обхватил зубами ее сосок, и язык начал безжалостно его дразнить. Ее пронизывало пламя желания, и она затрудненно дышала от удовольствия. Она затаила дыхание и крепко прижалась к нему, когда он провел рукой по внутренней части бедра и ощутил влажную теплоту. Здесь его пальцы задерживались, лаская самые чувствительные точки zo тех пор, пока она не начала извиваться и стонать.
Ее пальцы не слушались ее. Она ласкала и гладила его, требуя, чтобы его тело слилось вместе с ее телом в старом, как мир, ганце любви.
Ее тело дрожало, мускулы продолжали сокращаться под его ищущими пальцами до тех пор, пока он не привел ее к чудесным высотам. Его собственное тело тоже кричало и просило освобождения. Он вошел в ее гостеприимную теплоту, чувствуя, как его обволакивает бархатная оболочка. Стиснув зубы, он заставлял свое тело двигаться медленно, смакуя великолепное ощущение. Медленными легкими движениями он ласкал ее и поднимался вместе с ней по холмам страсти до тех пор, пока мог контролировать свое тело. Ее ногти впивались в его спину, а он обхватил руками ее бедра и держал. Он вес быстрее и быстрее углублялся в ее податливое тело и вел ее за собой, а потом они оба унеслись в заоблачные высоты. Пытаясь подавить крики экстаза, она вцепилась ему в плечо, его же глубокие стоны заглушались в ее волосах. Вспотевшие и пресыщенные, они спокойно уснули. Танина голова уютно устроилась на его плече, а нога Адама покоилась на ее ногах.
Таня проснулась оттого, что услышала чейинские слова любви, а потом почувствовала на спине поцелуи. Она открыла глаза: за окном было еще темно, ее внутренние часы говорили ей, что она спала не более двух часов.
— М-м-м, — вздохнула она, сворачиваясь в клубочек и прижимаясь к его телу, от которого исходило тепло. — Хорошо.
— Тебе пора просыпаться, лентяйка, — поддразнил ее Адам. — Я уже думал, что мне придется щекотать тебе пятки, как маленькому ребенку, чтобы ты проснулась.
— Что ты хочешь? — зевнув, спросила Таня.
— Догадайся.
— Перекусить? Стакан молока? — ехидно улыбаясь, задавала она вопросы.
— Я перекушу, если сегодня в меню — ты.
— Ты ненасытный дьявол, вот кто ты.
— Умирающий с голоду! — И, чтобы доказать свои слова, он ущипнул се за шею, а потом снова занялся с ней любовью, доводя ее до помешательства, пока не удовлетворил ее желания.
Он несколько раз в течение ночи будил ее, иногда овладевая ею нежно, а порой настойчиво, но каждый раз с любовью.
— Я так долго не был с тобой вот так, чтобы держать тебя, любить и ласкать всю ночь, — прошептал он.
— Слишком долго, — согласилась Таня, а потом подшутила: — Похоже, ты хочешь возместить все за одну ночь. Завтра я просто не смогу ходить. Что я скажу, если кто-нибудь заметит?
Адам засмеялся:
— В конце концов, у тебя есть оправдание! Ты можешь свалить все на долгую езду верхом. А какое объяснение я предоставлю, я себе даже не представляю!
— Слишком долгая ночная скачка? — дерзко предложила она.
— Возмутительно, Таня Мартин! — Она удачно передразнил Руфь Райт, и Таня начала хихикать.
За завтраком на следующее утро темные круги под глазами Тани и Адама вызвали интерес у присутствующих.
— Таня, тебе нездоровится? — заботливо поинтересовалась Джулия. — Ты выглядишь так, будто не смыкала глаз всю ночь.
Таня чуть не подавилась гостом.
— Незнакомая кровать, — быстро пробормотала она.
Роберто криво усмехнулся:
— Это понятно, но почему Адам тоже выглядит таким усталым?
— Все из-за шороха и ерзаний в соседней комнате, — ответил он на колкость.
— Я уверена, что скоро привыкну, Адам, — пообещала Таня. — Я чувствую себя виноватой в том, что помешала твоему драгоценному сну.
Она улыбнулась, изображая застенчивость.
Ракель показала гостям дом. Это был просторный, изящный, но в то же время практичный и уютный дом, в котором чувствовался испанский дух занятого работой ранчо. В отличие от дома Мартинов, здесь были просторные комнаты с добротной мебелью. Смелые, яркие цвета отражали индейскую культуру, здесь почти не было той напыщенности, утонченности, которую так любила тетя Элизабет.
Тане все это нравилось, она сразу же почувствовала себя как дома. Ей также было уютно с Ракель. В отличие от других свекровей, Ракель не проявляла никакого неодобрения по отношению к женщине, которая полонила сердце ее сына. Более того, казалось, что она испытывает облегчение и благодарность за то, что Адам нашел женщину, согласившуюся разделить с ним все стороны его необычной жизни. По своему горькому опыту Ракель знала, что для этого нужна особенная женщина, сильная и способная привыкать к новым условиям, готовая к трудностям чейинской жизни. Сама она не смогла справиться, и этим навлекла горе на себя и на Белую Антилопу, которого сильно любила. Кажется, Таня сможет процветать в любой обстановке. Ракель восхищалась этой ее способностью, поскольку в будущей совместной с Адамом жизни эта способность очень пригодится.
Ракель обожала своих внуков. С самого начала она стала заботиться о них, помогая одевать и кормить их, гуляла с ними. Он водила их в конюшню и показывала лошадей. Они вместе исследовали коровник, кормили кур и уток.
Поначалу Таня боялась, что слишком добрая бабушка избалует детей, но потом она поняла, что, если было нужно. Ракель могла быть с ними строгой. Она решительно запрещала любознательному Охотнику самому посещать стойла, амбары, загоны для птиц.
На ранчо у Охотника появились первые обязанности. Ракель начала обучать его испанскому языку, тем самым расширяя его растущий словарный запас. Ему представлялась определенная свобода, и он должен был выполнять свои первые поручения. В его обязанности входило следить, чтобы Кит не съела цыплят и уток Ракель и даже не приближалась к птице. Он должен был предупредить взрослых, если Кит позволяла себе лишнее. Хотя Ракель снисходительно относилась к присутствию Кит, она все-таки не доверяла ей. Он не могла не считаться с естественной потребностью пантеры в охоте, тем более что кругом было столько соблазнительной птицы. Она четко дала понять каждому, что нужно внимательно следить за хитрой кошкой и что она без зазрения совести задаст Кит по заслугам, если та решит испробовать говядины или птичьего мяса. Только благодаря усердной дрессировке Адама и добровольному послушанию Кит их не постигла такая неприятность. Как только Таня или Адам отдавали ей команду, она тут же с готовностью ее выполняла. Казалось, кошка понимала, что должна вести себя прилично, что здесь не потерпят некоторых вещей, которые разрешаются в природе. Она довольствовалась тем, что ходила хвостом за Таней и Адамом или охраняла мальчиков.
Однажды, наблюдая за ней, Таня сказала:
— Мне кажется, она скучает по Кэту.
— Возможно, — согласился Адам, — но если все сложится удачно, она снова увидится с ним через несколько месяцев.
— Мы вернемся туда вскоре после того, как поженимся? — поинтересовалась Таня.
Ее глаза были полны надежды. Адам внимательно наблюдал за ней, а потом спросил:
— Ты действительно хочешь вернуться? Будешь ли ты довольна той жизнью, после того как вернулась к цивилизации и вновь обрела свою семью; сейчас, когда ты понимаешь, что у меня есть выбор: либо остаться здесь и управлять ранчо, либо снова приобрести свой чейинский облик?
Таня нежно взглянула на него.
— Адам, я люблю тебя. Все, что делает тебя счастливым, также делает счастливой меня. Я знаю, что твое сердце принадлежит чейинскому народу, и я это понимаю. Куда бы ты ни шел, я буду следовать за тобой и останусь довольна. Я была счастлива с чейинцами и с радостью вернусь к ним вместе с тобой. Да, это трудная жизнь, но вместе с тем это честная, хорошая жизнь, и с каждым днем я все с большей тоской о ней вспоминаю. Я скучаю по своим друзьям. Я хочу делать что-то полезное, чтобы занять свои руки и голову. — Она прижалась к нему. — Меня больше не устраивает та жизнь, где дамы проводят большую часть времени в магазинах, плетут никому не нужные кружева, устраивают чаепития, В жизни существуют более важные вещи, чем просто решать, какое платье или туфли надеть, как уложить волосы и следить за каждым словом, движением во избежание кривотолков. Я задыхаюсь в Пуэбло после свободы равнин, чувствуя себя птицей с перебитым крылом, которая может только вспоминать с грустью в сердце, как прекрасно парить в вышине.
Адам удивленно покачал головой:
Ты изумляешь меня, Таня. Черный Котел был прав, когда говорил, что у тебя сердце чейинки. Даже сейчас твои мысли и твои слова больше похожи на мысли и слова чейинца. нежели белого человека. Я боюсь забыть о наших планах, отнестись неуважительно к чувствам твоей семьи и прямо сейчас увезти тебя и наших сыновей отсюда. Мое сердце поет от радости, потому что ты чувствуешь то же, что и я, а твои желания так похожи на мои желания. Мы созданы друг для друга. Маленькая Дикая Кошка.
— Было неизбежно, что я принадлежу тебе, Пантера, — нежно ответила она, и ее глаза светились любовью. — То, что мы встретимся и полюбим друг друга, было предопределено небесами. А сейчас скажи мне, когда мы вернемся к нашему народу и будем жить так, как оба этого хотим?
— Как только мы поженимся, нам, вероятно, удастся это устроить, — пообещал он. — Я не представляю себе, как рассказать твоей семье правду, поэтому мы должны сделать вид, что хотим поселиться где-нибудь в другом месте на время. Может быть, они не слишком расстроятся, если мы пообещаем, что будем иногда приезжать к ним в гости, и, таким образом, они смогут видеться с внуками.
Таня кивнула:
— Да, может, на Рождество или другие праздники.
Все-таки они расстроятся, — вздохнул Адам.
— Они смирятся с этим, — утешала его Таня. — По крайней мере, это будет совсем по-другому, чем раньше. Теперь они не будут волноваться за меня. Тогда они не знали, увидят ли вообще меня когда-нибудь. Теперь они знают, что я вернусь.
— Это не совсем так, Таня, — не согласился с ней Адам. — Наша жизнь полна риска день ото дня, в ней нет никаких гарантий. В любой момент нас может подстерегать опасность. Тебе известно это так же хорошо, как и мне.
— Ты прав, но наши дни на земле сочтены на небесах, и когда придет время, нас позовут. Этот день может наступить завтра для каждого из нас. И случиться это может где угодно: здесь, в Пуэбло, или на равнинах, и ничто не сможет этого предотвратить. Можно попасть под экипаж на шумной улице или спокойно умереть в своей мягкой постели.
— Не важно, где мы будем находиться, когда это произойдет. Если мы останемся, неизбежное может случиться и здесь. Мы не можем надеяться, что нам удастся избежать своей судьбы, преградить ей путь.
Адам улыбнулся:
— Какой же умудренной в вопросах жизни ты стала, моя женщина.
— Я научилась этому у твоего народа, у нашего народа, — поправила она себя. — Они научили меня терпению и тайнам, я поняла, что тщетно пытаться бороться с тем, над чем не имеешь власти.
— У тебя много власти надо мной, — сказал он, прикоснувшись губами к ее губам, — хотя ты не борешься со мной.
— Это потому, что твоя власть надо мной сильнее, — ответила она шепотом. — Ты навсегда пленил мое сердце.
ГЛАВА 21
В целом этот визит обещал быть интересным для всех. В тот вечер все поздно легли спать. Таня заглянула к детям и проверила, как они спят. Лунный свет просачивался сквозь шторы на окне. Таня тихонько пошла в спальню Адама.
Адам услышал, что она идет, еще до того, как она успела коснуться дверной ручки. Он не спал и прислушивался к тому, что происходило в соседней комнате.
Он с нетерпением ждал ее прихода. Сейчас он наблюдал, как она приближается к кровати. При свете луны ее тонкая, как паутина, белая ночная рубашка казалась серебряной, а сама Таня был похожа на видение. Ее распущенные волосы мягкими волнами ложились на плечи.
— Ты похожа на ангела, — тихо сказал он и, поймав ее руку, притянул к себе. Его пальцы тереби ли кромку ее рубашки, а потом его рука успокоилась на ее оголенном бедре. Здесь он провел рукой по шраму, напоминавшему по форме пантеру. Прошло три года после того, как появился этот шрам, но он по-прежнему был виден. — Но на тебе дьявольское клеймо.
— Тогда, должно быть, я падший ангел, потому что я — рабыня по собственной воле и обожаю своего хозяина, — прошептала Таня, а потом ее губы нашли его губы и слились в поцелуе.
Только на одно мгновение Адам позволил ей контролировать поцелуй. Потом его губы потребовали своего превосходства над ней. Они заявили о своем праве, и под его натиском Таня раскрыла губы. Он провел языком по контурам ее губ, потом его язык почувствовал острые, ровные зубы и скользнул во влажную пещеру ее рта. Ее собственный язык метался, как бы в поединке с его языком, а Адам легонько зажал его своими зубами и чувственно начал сосать, от чего ее дыхание участилось.
Ее рука ласкала мускулистую стену его груди, а ищущие пальцы исследовали каждый шрам, каждое ребро. Наконец он отпустил ее губы, по лишь затем, чтобы целовать тропинку, что тянулась от подбородка к уху. По ее телу пробежала дрожь, вызывая мурашки по коже, распаляя внутренний огонь.
Его губы ласкали нежную кожу ее шеи, а рука скользила по изгибу ее бедра. Он провел большим пальцем по бедру и впадине на животе.
Таня застонала, когда его губы оставили в покое плечо, но нашли сквозь тонкую паутину ее рубашки грудь. От его прикосновения ее грудь сделалась упругой, и Таня изогнулась, будто подчиняясь не высказанной словами команде. Он нашел зубами сосок, и его язык начал ласкать его чувственную ткань. Таня чувствовала, как внутри нее разгорается огонь, как ее мышцы напрягаются. Она погрузила пальцы в его волосы и упивалась его ласками.
— Пантера! Адам! — стонала она. Приподнимая ее, Адам стащил с нее ночную рубашку и прошептал:
— В хижине у нас никогда не возникало такой проблемы.
Потом его губы снова обрели свой обнаженный приз. Он опять обхватил зубами ее сосок, и язык начал безжалостно его дразнить. Ее пронизывало пламя желания, и она затрудненно дышала от удовольствия. Она затаила дыхание и крепко прижалась к нему, когда он провел рукой по внутренней части бедра и ощутил влажную теплоту. Здесь его пальцы задерживались, лаская самые чувствительные точки zo тех пор, пока она не начала извиваться и стонать.
Ее пальцы не слушались ее. Она ласкала и гладила его, требуя, чтобы его тело слилось вместе с ее телом в старом, как мир, ганце любви.
Ее тело дрожало, мускулы продолжали сокращаться под его ищущими пальцами до тех пор, пока он не привел ее к чудесным высотам. Его собственное тело тоже кричало и просило освобождения. Он вошел в ее гостеприимную теплоту, чувствуя, как его обволакивает бархатная оболочка. Стиснув зубы, он заставлял свое тело двигаться медленно, смакуя великолепное ощущение. Медленными легкими движениями он ласкал ее и поднимался вместе с ней по холмам страсти до тех пор, пока мог контролировать свое тело. Ее ногти впивались в его спину, а он обхватил руками ее бедра и держал. Он вес быстрее и быстрее углублялся в ее податливое тело и вел ее за собой, а потом они оба унеслись в заоблачные высоты. Пытаясь подавить крики экстаза, она вцепилась ему в плечо, его же глубокие стоны заглушались в ее волосах. Вспотевшие и пресыщенные, они спокойно уснули. Танина голова уютно устроилась на его плече, а нога Адама покоилась на ее ногах.
Таня проснулась оттого, что услышала чейинские слова любви, а потом почувствовала на спине поцелуи. Она открыла глаза: за окном было еще темно, ее внутренние часы говорили ей, что она спала не более двух часов.
— М-м-м, — вздохнула она, сворачиваясь в клубочек и прижимаясь к его телу, от которого исходило тепло. — Хорошо.
— Тебе пора просыпаться, лентяйка, — поддразнил ее Адам. — Я уже думал, что мне придется щекотать тебе пятки, как маленькому ребенку, чтобы ты проснулась.
— Что ты хочешь? — зевнув, спросила Таня.
— Догадайся.
— Перекусить? Стакан молока? — ехидно улыбаясь, задавала она вопросы.
— Я перекушу, если сегодня в меню — ты.
— Ты ненасытный дьявол, вот кто ты.
— Умирающий с голоду! — И, чтобы доказать свои слова, он ущипнул се за шею, а потом снова занялся с ней любовью, доводя ее до помешательства, пока не удовлетворил ее желания.
Он несколько раз в течение ночи будил ее, иногда овладевая ею нежно, а порой настойчиво, но каждый раз с любовью.
— Я так долго не был с тобой вот так, чтобы держать тебя, любить и ласкать всю ночь, — прошептал он.
— Слишком долго, — согласилась Таня, а потом подшутила: — Похоже, ты хочешь возместить все за одну ночь. Завтра я просто не смогу ходить. Что я скажу, если кто-нибудь заметит?
Адам засмеялся:
— В конце концов, у тебя есть оправдание! Ты можешь свалить все на долгую езду верхом. А какое объяснение я предоставлю, я себе даже не представляю!
— Слишком долгая ночная скачка? — дерзко предложила она.
— Возмутительно, Таня Мартин! — Она удачно передразнил Руфь Райт, и Таня начала хихикать.
За завтраком на следующее утро темные круги под глазами Тани и Адама вызвали интерес у присутствующих.
— Таня, тебе нездоровится? — заботливо поинтересовалась Джулия. — Ты выглядишь так, будто не смыкала глаз всю ночь.
Таня чуть не подавилась гостом.
— Незнакомая кровать, — быстро пробормотала она.
Роберто криво усмехнулся:
— Это понятно, но почему Адам тоже выглядит таким усталым?
— Все из-за шороха и ерзаний в соседней комнате, — ответил он на колкость.
— Я уверена, что скоро привыкну, Адам, — пообещала Таня. — Я чувствую себя виноватой в том, что помешала твоему драгоценному сну.
Она улыбнулась, изображая застенчивость.
Ракель показала гостям дом. Это был просторный, изящный, но в то же время практичный и уютный дом, в котором чувствовался испанский дух занятого работой ранчо. В отличие от дома Мартинов, здесь были просторные комнаты с добротной мебелью. Смелые, яркие цвета отражали индейскую культуру, здесь почти не было той напыщенности, утонченности, которую так любила тетя Элизабет.
Тане все это нравилось, она сразу же почувствовала себя как дома. Ей также было уютно с Ракель. В отличие от других свекровей, Ракель не проявляла никакого неодобрения по отношению к женщине, которая полонила сердце ее сына. Более того, казалось, что она испытывает облегчение и благодарность за то, что Адам нашел женщину, согласившуюся разделить с ним все стороны его необычной жизни. По своему горькому опыту Ракель знала, что для этого нужна особенная женщина, сильная и способная привыкать к новым условиям, готовая к трудностям чейинской жизни. Сама она не смогла справиться, и этим навлекла горе на себя и на Белую Антилопу, которого сильно любила. Кажется, Таня сможет процветать в любой обстановке. Ракель восхищалась этой ее способностью, поскольку в будущей совместной с Адамом жизни эта способность очень пригодится.
Ракель обожала своих внуков. С самого начала она стала заботиться о них, помогая одевать и кормить их, гуляла с ними. Он водила их в конюшню и показывала лошадей. Они вместе исследовали коровник, кормили кур и уток.
Поначалу Таня боялась, что слишком добрая бабушка избалует детей, но потом она поняла, что, если было нужно. Ракель могла быть с ними строгой. Она решительно запрещала любознательному Охотнику самому посещать стойла, амбары, загоны для птиц.
На ранчо у Охотника появились первые обязанности. Ракель начала обучать его испанскому языку, тем самым расширяя его растущий словарный запас. Ему представлялась определенная свобода, и он должен был выполнять свои первые поручения. В его обязанности входило следить, чтобы Кит не съела цыплят и уток Ракель и даже не приближалась к птице. Он должен был предупредить взрослых, если Кит позволяла себе лишнее. Хотя Ракель снисходительно относилась к присутствию Кит, она все-таки не доверяла ей. Он не могла не считаться с естественной потребностью пантеры в охоте, тем более что кругом было столько соблазнительной птицы. Она четко дала понять каждому, что нужно внимательно следить за хитрой кошкой и что она без зазрения совести задаст Кит по заслугам, если та решит испробовать говядины или птичьего мяса. Только благодаря усердной дрессировке Адама и добровольному послушанию Кит их не постигла такая неприятность. Как только Таня или Адам отдавали ей команду, она тут же с готовностью ее выполняла. Казалось, кошка понимала, что должна вести себя прилично, что здесь не потерпят некоторых вещей, которые разрешаются в природе. Она довольствовалась тем, что ходила хвостом за Таней и Адамом или охраняла мальчиков.
Однажды, наблюдая за ней, Таня сказала:
— Мне кажется, она скучает по Кэту.
— Возможно, — согласился Адам, — но если все сложится удачно, она снова увидится с ним через несколько месяцев.
— Мы вернемся туда вскоре после того, как поженимся? — поинтересовалась Таня.
Ее глаза были полны надежды. Адам внимательно наблюдал за ней, а потом спросил:
— Ты действительно хочешь вернуться? Будешь ли ты довольна той жизнью, после того как вернулась к цивилизации и вновь обрела свою семью; сейчас, когда ты понимаешь, что у меня есть выбор: либо остаться здесь и управлять ранчо, либо снова приобрести свой чейинский облик?
Таня нежно взглянула на него.
— Адам, я люблю тебя. Все, что делает тебя счастливым, также делает счастливой меня. Я знаю, что твое сердце принадлежит чейинскому народу, и я это понимаю. Куда бы ты ни шел, я буду следовать за тобой и останусь довольна. Я была счастлива с чейинцами и с радостью вернусь к ним вместе с тобой. Да, это трудная жизнь, но вместе с тем это честная, хорошая жизнь, и с каждым днем я все с большей тоской о ней вспоминаю. Я скучаю по своим друзьям. Я хочу делать что-то полезное, чтобы занять свои руки и голову. — Она прижалась к нему. — Меня больше не устраивает та жизнь, где дамы проводят большую часть времени в магазинах, плетут никому не нужные кружева, устраивают чаепития, В жизни существуют более важные вещи, чем просто решать, какое платье или туфли надеть, как уложить волосы и следить за каждым словом, движением во избежание кривотолков. Я задыхаюсь в Пуэбло после свободы равнин, чувствуя себя птицей с перебитым крылом, которая может только вспоминать с грустью в сердце, как прекрасно парить в вышине.
Адам удивленно покачал головой:
Ты изумляешь меня, Таня. Черный Котел был прав, когда говорил, что у тебя сердце чейинки. Даже сейчас твои мысли и твои слова больше похожи на мысли и слова чейинца. нежели белого человека. Я боюсь забыть о наших планах, отнестись неуважительно к чувствам твоей семьи и прямо сейчас увезти тебя и наших сыновей отсюда. Мое сердце поет от радости, потому что ты чувствуешь то же, что и я, а твои желания так похожи на мои желания. Мы созданы друг для друга. Маленькая Дикая Кошка.
— Было неизбежно, что я принадлежу тебе, Пантера, — нежно ответила она, и ее глаза светились любовью. — То, что мы встретимся и полюбим друг друга, было предопределено небесами. А сейчас скажи мне, когда мы вернемся к нашему народу и будем жить так, как оба этого хотим?
— Как только мы поженимся, нам, вероятно, удастся это устроить, — пообещал он. — Я не представляю себе, как рассказать твоей семье правду, поэтому мы должны сделать вид, что хотим поселиться где-нибудь в другом месте на время. Может быть, они не слишком расстроятся, если мы пообещаем, что будем иногда приезжать к ним в гости, и, таким образом, они смогут видеться с внуками.
Таня кивнула:
— Да, может, на Рождество или другие праздники.
Все-таки они расстроятся, — вздохнул Адам.
— Они смирятся с этим, — утешала его Таня. — По крайней мере, это будет совсем по-другому, чем раньше. Теперь они не будут волноваться за меня. Тогда они не знали, увидят ли вообще меня когда-нибудь. Теперь они знают, что я вернусь.
— Это не совсем так, Таня, — не согласился с ней Адам. — Наша жизнь полна риска день ото дня, в ней нет никаких гарантий. В любой момент нас может подстерегать опасность. Тебе известно это так же хорошо, как и мне.
— Ты прав, но наши дни на земле сочтены на небесах, и когда придет время, нас позовут. Этот день может наступить завтра для каждого из нас. И случиться это может где угодно: здесь, в Пуэбло, или на равнинах, и ничто не сможет этого предотвратить. Можно попасть под экипаж на шумной улице или спокойно умереть в своей мягкой постели.
— Не важно, где мы будем находиться, когда это произойдет. Если мы останемся, неизбежное может случиться и здесь. Мы не можем надеяться, что нам удастся избежать своей судьбы, преградить ей путь.
Адам улыбнулся:
— Какой же умудренной в вопросах жизни ты стала, моя женщина.
— Я научилась этому у твоего народа, у нашего народа, — поправила она себя. — Они научили меня терпению и тайнам, я поняла, что тщетно пытаться бороться с тем, над чем не имеешь власти.
— У тебя много власти надо мной, — сказал он, прикоснувшись губами к ее губам, — хотя ты не борешься со мной.
— Это потому, что твоя власть надо мной сильнее, — ответила она шепотом. — Ты навсегда пленил мое сердце.
ГЛАВА 21
Таня жила на ранчо уже десять дней и в полной мере наслаждалась каждой минутой, хотя и здесь было несколько грустных моментов. Было блаженством проводить целый день с Адамом, а ночью находиться в его жарких объятиях. Здесь не было никого, кто подглядывал бы за ней и следил, чтобы она достойно себя вела. Она чувствовала здесь облегчение оттого, что Джеффри не надоедал ей своим присутствием и неожиданным появлением.
У Джулии совсем не оставалось времени следить за поведением сестры, поскольку она сама была полностью занята, отбиваясь от ухаживаний решительно настроенного Роберто. Он не страшился отказов и острого языка Джулии, а наоборот, подшучивал над ней и получал удовольствие и сердечно смеялся, когда она выходила из себя.
— Ах, мой милый колючий кактус, — посмеивался он. — Когда ты спрячешь свои острые иголки?
— Никогда! — непреклонно заявляла она, надувшись.
— Моя милая, ты знаешь, какой соблазнительной ты бываешь, когда сердишься? — спросил он, показывая в широкой улыбке свои белые зубы. — Твои губки просят, чтобы их поцеловали, особенно нижняя, которую ты все время выпячиваешь. Я думаю, ты специально дразнишь меня, еще больше распаляя во мне желание.
Джулия сердито топнула ногой:
— Какой же ты самонадеянный! Сколько раз мне нужно еще повторить, что меня интересует другой мужчина? У тебя совсем нет гордости?
Темные глаза Роберта блестели.
— Гордость тут ни при чем. Этот другой мужчина твой любовник?
— Конечно нет! За кого ты меня принимаешь? — возмущенно воскликнула Джулия.
Улыбка Роберто сделалась шире.
— Ты помолвлена с ним? — продолжал допытываться Роберто.
Джулия сделала слишком длинную паузу перед тем, как ответить;
— Нет, еще нет.
— Тогда почему я должен перестать за тобой ухаживать, моя голубка?
Не успела Джулия понять, что он собирается делать, как Роберто заключил ее в свои объятия. Какую-то секунду его глаза пожирали ее, потом он заглушил губами ее возгласы. Конечно, это не был нежный, ищущий поцелуй, о котором она часто мечтала, как все девушки мечтают о своем первом поцелуе, но он не был и грубым. Роберто просто заявлял о своих правах на нее, делая это твердо и решительно.
Она упиралась в руку, что поддерживала ее голову, и чувствовала себя жертвой удивительного момента. Его теплые, решительные губы вызывали в ней ощущения, о которых она раньше никогда не подозревала. Хотя мозг Джулии кричал и сопротивлялся его превосходящей силе, ее тело начало таять от его опытных прикосновений.
Наконец она перестала сопротивляться, ее руки начали теребить его рубашку, чувствуя быстрые удары его сердца. Она крепче прижалась к нему, позволяя поддерживать свое тело на ослабевших ногах. Он проводил рукой по ее спине, и по ней пробегала дрожь.
К тому времени как он ее отпустил, она была полна страстного, доселе неизвестного желания. Он внимательно изучал нежные черты ее лица, серо-зеленые глаза и распухшие от поцелуя губы.
— Теперь я имею представление о том, как ты будешь выглядеть после того, как я пересплю с тобой: вся такая нежная и мечтательная, а твои волосы разбросаны на моей груди, — тихо прошептал он.
Сознание того, что она натворила, что он сделал с ней, спицей пронзило Джулию. Ее лицо пылало, когда она вспомнила, как ему отвечала. Гордость ее была уязвлена, она вся напряглась и поспешно вырвалась из его объятий, досадуя на себя и на него одновременно.
— Ты никогда не переспишь со мной, Роберто! С моей стороны это было просто затмение. Ты захватил меня врасплох. Больше этого не повторится, — заявила она ему через плечо и гордо удалилась.
— Беги, маленький кролик, беги! — услышала она вслед смех, потому что к нему вернулось веселое настроение. — Только помни: нельзя бегать по кругу, потому что лиса тебя поймает, а ты для нее такой лакомый кусочек!
Я отравлю себя раньше, чем ты снова прикоснешься ко мне, — выпалила в ответ Джулия. Он рассмеялся еще громче.
На возвышенностях Колорадо стояла середина мая. Сельская местность сбросила белое зимнее одеяло и поменяла его на новое, ярко-зеленое. Холмы были усеяны пышными цветами всевозможных оттенков. Покрытые молодыми листьями ивы изящно протягивали к земле свои длинные ветви, создавая вдоль берега реки тенистые беседки.
Весна пробудила к жизни все новое. Насекомые метались вокруг с новой энергией, а пчелы летали и собирали нектар на пышных цветах. Новая жизнь проявлялась в рождении молодняка. Цыплята и утята неуклюже, вперевалку ходили за своими гордыми мамашами, крякали и пищали, стараясь удержаться на не крепких еще ножках.
Джереми больше всего нравились жеребята. Они стремительно проносились мимо на тонких, длинных ногах.
— Они не отходят от своих матерей, — сказал он Адаму. — Они боятся потеряться?
Адам засмеялся и положил руку на плечо мальчика:
— Это маловероятно. Мамаши их быстро найдут. Просто жеребята не хотя пропустить своей следующей еды.
— Они выглядят смешными с пушистой шерстью и короткими тонкими хвостами, — довольно усмехнулся Джереми. — Как будто вместо хвоста у них кусок веника!
Однажды вечером, перед тем как ложиться спать, Джереми ворвался в дом и возбужденно воскликнул:
— Таня! Адам! Пойдемте быстрее! В конюшне кобыла скоро начнет жеребиться. Хосе послал за вами. — Быстро развернувшись, вприпрыжку побежал к двери. — Он сказал, что я могу посмотреть, если буду тихо вести себя!
Дверь за ним захлопнулась. Таня, Адам и Ракель обменялись довольными взглядами.
— Que torbellino! — воскликнула Ракель, усмехнувшись. — Настоящий ураган!
— Он самый обычный мальчик, — соглашаясь, улыбнулся Адам. — Ты ведь не забыла, какими мы с Джастином были в его возрасте.
— Dios Mio! Как я могу забыть? И если один из вас не мог придумать, куда бы влезть, второй обязательно это делал. Вы были настоящими чертенятами!
Джастин прикинулся обиженным:
— Разве, Ракель! Адам и я были ангелами!
Ракель пронзила его скептически взглядом:
— Да! Только маленькие рожки дьяволят не давали упасть вашим накренившимся венчикам.
Мелисса заразительно засмеялась.
— Пожалуйста, расскажите нам еще что-нибудь, Ракель, — умоляла ее Таня, искоса поглядывая на Адама.
— Не волнуйся, — сказала он ей, протягивая руку и помогая встать. — Джереми ждет. Ты сможешь позже выслушать порочащие меня рассказы.
Джереми испытывал благоговейный трепет, видя, как рождается жеребенок. Он никогда раньше не был свидетелем ничего подобного. Он сидел тихо, зачарованный отяжелевшими боками кобылы, наблюдая, как Хосе и Адам помогают ей. Ее затрудненное дыхание вызывало на глазах Тани слезы, а потом появился на свет мокрый жеребенок. Джереми подавлял в себе смех, видя, как малыш пытается в первый раз встать на свои тоненькие длинные ножки. Все тоже заулыбались, когда жеребенок посмотрел на них своими прекрасными большими глазами.
Поверх головы Джереми Адам смотрел на Таню. Она знала, что сейчас он вспоминает ночь, когда родился Охотник. Они оба молча вспоминали тот волшебный момент, когда Адам помог своему первенцу появиться на свет, а потом держал его в своих руках.
— Я люблю тебя, — беззвучно, одними губами произнес Адам.
— Я знаю, — показала она в ответ, и ее глаза снова увлажнились.
Они не касались друг друга, но обоих окутывало тепло их любви.
Как было обещано, Адам начал терпеливо обучать Джереми верховой езде. Он выбрал для этого спокойную лошадь. Таня наблюдала, вспоминая, как так же терпеливо, но совсем по-другому, Адам учил ее ездить верхом. Здесь Адам обучал Джереми азам обычной верховой езды. В чейинской деревне он обучал Таню, уже умевшую ездить верхом, тому, как должен управлять лошадью чейинский вождь.
Временами, когда Адам занимался с Джереми, Таня беседовала с глазу на глаз с Ракель. Чем лучше эти женщины узнавали друг друга, тем больше сближались.
— Жаль, что тебе не представилось случая познакомиться с отцом Адама, — говорила ей Ракель. — Он был прекрасным человеком.
— Если Адам похож на Белую Антилопу, тогда мне жаль, что я не встретилась с таким чудесным человеком.
Ракель болезненно улыбнулась;
— Становится легче и в то же время больнее от того, что видишь, как Адам похож на Белую Антилопу не только внешне, но и внутренне. Я любила Белую Антилопу даже после того, как мы расстались, я очень тосковала даже после его смерти. Ее лицо приобрело тоскующее выражение.. — Я всегда думала, что могло бы быть, если бы я осталась серди чейинцев? Мне кажется, со временем Белая Антилопа начал бы ненавидеть меня за то, что я не смогла привыкнуть к их жизни. Как бы там ни было, это был лучший выход из положения. По крайней мере, мой сын получил образование, у него есть выбор, и, если он захочет, он может вернуться и жить среди белых людей и как белый человек. — Она тяжело вздохнула.
Таня слегка коснулась руки Ракель:
— Мне рассказывали, что Белая Антилопа любил вас до конца своих дней. Когда вы расстались, он горевал так же сильно, как вы, но он очень радовался, когда сын приезжал к нему. Он не обижался на вас из-за того, что вы не смогли приспособиться к образу его жизни.
— Спасибо, — прошептала Ракель, ее взгляд стал мягче, когда она погрузилась в воспоминания. — Очень мило с твоей стороны. Адам рассказывал мне, как тебе пришлось расплачиваться за мои ошибки.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду. — Нахмурившись, Таня задумалась.
Ракель объяснила:
— Адам рассказывал мне, каким суровым испытаниям подвергал тебя Черный Котел перед тем, как ты стала женой Адама. Я думала, ты станешь обижаться на меня из-за того, что Черный Котел был против женитьбы Адама на белой пленнице. Мне страшно подумать, что тебе пришлось пережить, но ты справилась с требованиями Черного Котла. Зная, насколько это было тяжело, я восхищаюсь твоей смелостью и выдержкой.
Таня пожала плечами:
Эту цель было крайне трудно достичь, и мне приходилось работать так усердно, как никогда еще в жизни, но эти испытания закалили меня, и я почувствовала себя гордой. Это также помогло мне понять, что я смогу выдержать что угодно, но только не потерю Адама и его любви!
— Мой сын рассказывал мне, что тебе нравится стиль жизни индейцев. — Ракель удивленно покачала головой. — Я ненавидела эту жизнь настолько, что не могу представить, как она тебе может нравиться.
Таня улыбнулась:
— Я люблю простоту и свободу чейинской жизни. В ней есть природная, изначальная честность. В этой жизни все основано на необходимых потребностях: еде, крыше над головой, одежде и семье. Каждый здесь старается на благо всего племени.
Люди заботятся друг о друге и делятся последним, отбрасывая в сторону личные интересы. Ссоры из-за пустяков и драки здесь встречаются намного реже, чем в любом цивилизованном обществе. На это здесь не остается времени, нужно решать куда более важные веши.
— Но, Таня, дорогая, это так примитивно! — вздрогнула Ракель. — Я никогда не забуду, как я была потрясена. Ни уютных домов с веселыми каминами, ни сервизов, ни посуды, ни утвари. Я поражалась, как люди могут есть руками, а дети бегать голышом. Я тосковала по мягкой постели, удобному креслу, настоящему душу с душистым мылом! Мои пальцы кровоточили, когда я скребла шкуры и протыкала грубую кожу иголкой из кости. От одного вида оленьей или бычьей шкуры меня тошнило, и я мечтала надеть шелковое, или атласное, или хотя бы муслиновое платье! А когда я узнала, что беременна Адамом, я ужасно испугалась, потому что на сотни миль вокруг не было ни одного врача или человека, который бы меня успокоил. А больше всего я скучала по своей семье. Для меня там все было незнакомым: язык, сам стиль жизни. Когда я вышла замуж за Белую Антилопу, они меня с трудом терпели. Я молилась, чтобы меня вытащили оттуда, хотя очень любила своего мужа. Белая Антилопа и Адам были единственными светлыми пятнами в моем существовании среди индейцев. — Она вздохнула. — Я ненавидела жестокость и кровопролитие. Моя кровь застывала при виде воинов, размалеванных красками; я закрывала уши, слыша их ужасные завывания. Я питала отвращение к еде. одежде, людям, буквально ко всему, что было связано с деревней.
У Джулии совсем не оставалось времени следить за поведением сестры, поскольку она сама была полностью занята, отбиваясь от ухаживаний решительно настроенного Роберто. Он не страшился отказов и острого языка Джулии, а наоборот, подшучивал над ней и получал удовольствие и сердечно смеялся, когда она выходила из себя.
— Ах, мой милый колючий кактус, — посмеивался он. — Когда ты спрячешь свои острые иголки?
— Никогда! — непреклонно заявляла она, надувшись.
— Моя милая, ты знаешь, какой соблазнительной ты бываешь, когда сердишься? — спросил он, показывая в широкой улыбке свои белые зубы. — Твои губки просят, чтобы их поцеловали, особенно нижняя, которую ты все время выпячиваешь. Я думаю, ты специально дразнишь меня, еще больше распаляя во мне желание.
Джулия сердито топнула ногой:
— Какой же ты самонадеянный! Сколько раз мне нужно еще повторить, что меня интересует другой мужчина? У тебя совсем нет гордости?
Темные глаза Роберта блестели.
— Гордость тут ни при чем. Этот другой мужчина твой любовник?
— Конечно нет! За кого ты меня принимаешь? — возмущенно воскликнула Джулия.
Улыбка Роберто сделалась шире.
— Ты помолвлена с ним? — продолжал допытываться Роберто.
Джулия сделала слишком длинную паузу перед тем, как ответить;
— Нет, еще нет.
— Тогда почему я должен перестать за тобой ухаживать, моя голубка?
Не успела Джулия понять, что он собирается делать, как Роберто заключил ее в свои объятия. Какую-то секунду его глаза пожирали ее, потом он заглушил губами ее возгласы. Конечно, это не был нежный, ищущий поцелуй, о котором она часто мечтала, как все девушки мечтают о своем первом поцелуе, но он не был и грубым. Роберто просто заявлял о своих правах на нее, делая это твердо и решительно.
Она упиралась в руку, что поддерживала ее голову, и чувствовала себя жертвой удивительного момента. Его теплые, решительные губы вызывали в ней ощущения, о которых она раньше никогда не подозревала. Хотя мозг Джулии кричал и сопротивлялся его превосходящей силе, ее тело начало таять от его опытных прикосновений.
Наконец она перестала сопротивляться, ее руки начали теребить его рубашку, чувствуя быстрые удары его сердца. Она крепче прижалась к нему, позволяя поддерживать свое тело на ослабевших ногах. Он проводил рукой по ее спине, и по ней пробегала дрожь.
К тому времени как он ее отпустил, она была полна страстного, доселе неизвестного желания. Он внимательно изучал нежные черты ее лица, серо-зеленые глаза и распухшие от поцелуя губы.
— Теперь я имею представление о том, как ты будешь выглядеть после того, как я пересплю с тобой: вся такая нежная и мечтательная, а твои волосы разбросаны на моей груди, — тихо прошептал он.
Сознание того, что она натворила, что он сделал с ней, спицей пронзило Джулию. Ее лицо пылало, когда она вспомнила, как ему отвечала. Гордость ее была уязвлена, она вся напряглась и поспешно вырвалась из его объятий, досадуя на себя и на него одновременно.
— Ты никогда не переспишь со мной, Роберто! С моей стороны это было просто затмение. Ты захватил меня врасплох. Больше этого не повторится, — заявила она ему через плечо и гордо удалилась.
— Беги, маленький кролик, беги! — услышала она вслед смех, потому что к нему вернулось веселое настроение. — Только помни: нельзя бегать по кругу, потому что лиса тебя поймает, а ты для нее такой лакомый кусочек!
Я отравлю себя раньше, чем ты снова прикоснешься ко мне, — выпалила в ответ Джулия. Он рассмеялся еще громче.
На возвышенностях Колорадо стояла середина мая. Сельская местность сбросила белое зимнее одеяло и поменяла его на новое, ярко-зеленое. Холмы были усеяны пышными цветами всевозможных оттенков. Покрытые молодыми листьями ивы изящно протягивали к земле свои длинные ветви, создавая вдоль берега реки тенистые беседки.
Весна пробудила к жизни все новое. Насекомые метались вокруг с новой энергией, а пчелы летали и собирали нектар на пышных цветах. Новая жизнь проявлялась в рождении молодняка. Цыплята и утята неуклюже, вперевалку ходили за своими гордыми мамашами, крякали и пищали, стараясь удержаться на не крепких еще ножках.
Джереми больше всего нравились жеребята. Они стремительно проносились мимо на тонких, длинных ногах.
— Они не отходят от своих матерей, — сказал он Адаму. — Они боятся потеряться?
Адам засмеялся и положил руку на плечо мальчика:
— Это маловероятно. Мамаши их быстро найдут. Просто жеребята не хотя пропустить своей следующей еды.
— Они выглядят смешными с пушистой шерстью и короткими тонкими хвостами, — довольно усмехнулся Джереми. — Как будто вместо хвоста у них кусок веника!
Однажды вечером, перед тем как ложиться спать, Джереми ворвался в дом и возбужденно воскликнул:
— Таня! Адам! Пойдемте быстрее! В конюшне кобыла скоро начнет жеребиться. Хосе послал за вами. — Быстро развернувшись, вприпрыжку побежал к двери. — Он сказал, что я могу посмотреть, если буду тихо вести себя!
Дверь за ним захлопнулась. Таня, Адам и Ракель обменялись довольными взглядами.
— Que torbellino! — воскликнула Ракель, усмехнувшись. — Настоящий ураган!
— Он самый обычный мальчик, — соглашаясь, улыбнулся Адам. — Ты ведь не забыла, какими мы с Джастином были в его возрасте.
— Dios Mio! Как я могу забыть? И если один из вас не мог придумать, куда бы влезть, второй обязательно это делал. Вы были настоящими чертенятами!
Джастин прикинулся обиженным:
— Разве, Ракель! Адам и я были ангелами!
Ракель пронзила его скептически взглядом:
— Да! Только маленькие рожки дьяволят не давали упасть вашим накренившимся венчикам.
Мелисса заразительно засмеялась.
— Пожалуйста, расскажите нам еще что-нибудь, Ракель, — умоляла ее Таня, искоса поглядывая на Адама.
— Не волнуйся, — сказала он ей, протягивая руку и помогая встать. — Джереми ждет. Ты сможешь позже выслушать порочащие меня рассказы.
Джереми испытывал благоговейный трепет, видя, как рождается жеребенок. Он никогда раньше не был свидетелем ничего подобного. Он сидел тихо, зачарованный отяжелевшими боками кобылы, наблюдая, как Хосе и Адам помогают ей. Ее затрудненное дыхание вызывало на глазах Тани слезы, а потом появился на свет мокрый жеребенок. Джереми подавлял в себе смех, видя, как малыш пытается в первый раз встать на свои тоненькие длинные ножки. Все тоже заулыбались, когда жеребенок посмотрел на них своими прекрасными большими глазами.
Поверх головы Джереми Адам смотрел на Таню. Она знала, что сейчас он вспоминает ночь, когда родился Охотник. Они оба молча вспоминали тот волшебный момент, когда Адам помог своему первенцу появиться на свет, а потом держал его в своих руках.
— Я люблю тебя, — беззвучно, одними губами произнес Адам.
— Я знаю, — показала она в ответ, и ее глаза снова увлажнились.
Они не касались друг друга, но обоих окутывало тепло их любви.
Как было обещано, Адам начал терпеливо обучать Джереми верховой езде. Он выбрал для этого спокойную лошадь. Таня наблюдала, вспоминая, как так же терпеливо, но совсем по-другому, Адам учил ее ездить верхом. Здесь Адам обучал Джереми азам обычной верховой езды. В чейинской деревне он обучал Таню, уже умевшую ездить верхом, тому, как должен управлять лошадью чейинский вождь.
Временами, когда Адам занимался с Джереми, Таня беседовала с глазу на глаз с Ракель. Чем лучше эти женщины узнавали друг друга, тем больше сближались.
— Жаль, что тебе не представилось случая познакомиться с отцом Адама, — говорила ей Ракель. — Он был прекрасным человеком.
— Если Адам похож на Белую Антилопу, тогда мне жаль, что я не встретилась с таким чудесным человеком.
Ракель болезненно улыбнулась;
— Становится легче и в то же время больнее от того, что видишь, как Адам похож на Белую Антилопу не только внешне, но и внутренне. Я любила Белую Антилопу даже после того, как мы расстались, я очень тосковала даже после его смерти. Ее лицо приобрело тоскующее выражение.. — Я всегда думала, что могло бы быть, если бы я осталась серди чейинцев? Мне кажется, со временем Белая Антилопа начал бы ненавидеть меня за то, что я не смогла привыкнуть к их жизни. Как бы там ни было, это был лучший выход из положения. По крайней мере, мой сын получил образование, у него есть выбор, и, если он захочет, он может вернуться и жить среди белых людей и как белый человек. — Она тяжело вздохнула.
Таня слегка коснулась руки Ракель:
— Мне рассказывали, что Белая Антилопа любил вас до конца своих дней. Когда вы расстались, он горевал так же сильно, как вы, но он очень радовался, когда сын приезжал к нему. Он не обижался на вас из-за того, что вы не смогли приспособиться к образу его жизни.
— Спасибо, — прошептала Ракель, ее взгляд стал мягче, когда она погрузилась в воспоминания. — Очень мило с твоей стороны. Адам рассказывал мне, как тебе пришлось расплачиваться за мои ошибки.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду. — Нахмурившись, Таня задумалась.
Ракель объяснила:
— Адам рассказывал мне, каким суровым испытаниям подвергал тебя Черный Котел перед тем, как ты стала женой Адама. Я думала, ты станешь обижаться на меня из-за того, что Черный Котел был против женитьбы Адама на белой пленнице. Мне страшно подумать, что тебе пришлось пережить, но ты справилась с требованиями Черного Котла. Зная, насколько это было тяжело, я восхищаюсь твоей смелостью и выдержкой.
Таня пожала плечами:
Эту цель было крайне трудно достичь, и мне приходилось работать так усердно, как никогда еще в жизни, но эти испытания закалили меня, и я почувствовала себя гордой. Это также помогло мне понять, что я смогу выдержать что угодно, но только не потерю Адама и его любви!
— Мой сын рассказывал мне, что тебе нравится стиль жизни индейцев. — Ракель удивленно покачала головой. — Я ненавидела эту жизнь настолько, что не могу представить, как она тебе может нравиться.
Таня улыбнулась:
— Я люблю простоту и свободу чейинской жизни. В ней есть природная, изначальная честность. В этой жизни все основано на необходимых потребностях: еде, крыше над головой, одежде и семье. Каждый здесь старается на благо всего племени.
Люди заботятся друг о друге и делятся последним, отбрасывая в сторону личные интересы. Ссоры из-за пустяков и драки здесь встречаются намного реже, чем в любом цивилизованном обществе. На это здесь не остается времени, нужно решать куда более важные веши.
— Но, Таня, дорогая, это так примитивно! — вздрогнула Ракель. — Я никогда не забуду, как я была потрясена. Ни уютных домов с веселыми каминами, ни сервизов, ни посуды, ни утвари. Я поражалась, как люди могут есть руками, а дети бегать голышом. Я тосковала по мягкой постели, удобному креслу, настоящему душу с душистым мылом! Мои пальцы кровоточили, когда я скребла шкуры и протыкала грубую кожу иголкой из кости. От одного вида оленьей или бычьей шкуры меня тошнило, и я мечтала надеть шелковое, или атласное, или хотя бы муслиновое платье! А когда я узнала, что беременна Адамом, я ужасно испугалась, потому что на сотни миль вокруг не было ни одного врача или человека, который бы меня успокоил. А больше всего я скучала по своей семье. Для меня там все было незнакомым: язык, сам стиль жизни. Когда я вышла замуж за Белую Антилопу, они меня с трудом терпели. Я молилась, чтобы меня вытащили оттуда, хотя очень любила своего мужа. Белая Антилопа и Адам были единственными светлыми пятнами в моем существовании среди индейцев. — Она вздохнула. — Я ненавидела жестокость и кровопролитие. Моя кровь застывала при виде воинов, размалеванных красками; я закрывала уши, слыша их ужасные завывания. Я питала отвращение к еде. одежде, людям, буквально ко всему, что было связано с деревней.